— Доброе утро! Садитесь! — строгим взглядом окинув класс, Вера Степановна, учительница физики, прошла к своему столу. — Так! Замолчали все!
— Егор! Не надоело?
Егор нехотя повернулся, перестав дергать пухлого одноклассника за капюшон, и буркнул что-то себе под нос. Вера Степановна смерила его ледяным взглядом, но вдруг, к удивлению всего класса, не продолжила читать нотации.
— А теперь внимание! — Она выпрямилась. — К нам в класс перевели новых учеников.
В классе сдавленно зашептались — нечасто случались такие сюрпризы, особенно в середине учебного года.
— Заходите!
Дверь открылась. И всё стихло.
На пороге стояли двое. Девушка — хрупкая, почти невесомая, с длинными шелковистыми каштановыми волосами, золотистым взглядом и кожей, словно подсвеченной изнутри. В черной кожаной куртке и узких джинсах, она смотрелась как героиня из фильма, уверенная и спокойная, будто знала больше, чем говорила. Её лицо выражало холодное спокойствие, но в этом молчании чувствовалась мощь.
Рядом с ней стоял парень — высокий, широкоплечий, с острыми чертами лица и глазами, полными угрозы и хищного интереса. Его темные волосы были чуть растрепаны, будто он только что вышел из урагана, а рубашка, обтягивающая крепкое тело, говорила о силе, не требующей доказательств. Он не смотрел на класс — он изучал его, скользя взглядом, как охотник перед прыжком.
Егор побледнел, встретившись взглядом с девушкой. Его обычно нагловатая ухмылка исчезла, как стертая губкой мелкая надпись.
— Знакомьтесь, — произнесла Вера Степановна, и даже её голос, казалось, стал тише. — Варвара и Олег Хазеры.
Гробовая тишина накрыла класс, как плотное одеяло.
Кто-то тихо выдохнул. Варвара сделала шаг вперёд, и, хотя её движения были мягкими, в этом шаге читалась какая-то внутренняя угроза. Олег медленно двинулся следом.
На партах послышалось царапанье ногтей — кто-то нервно тер обложку тетради.
Все поняли: жизнь класса с этого дня изменилась.
Егор нервно сглотнул. Горло пересохло, и он, не в силах отвести взгляда, уставился на Варвару. Её глаза метнулись в его сторону — на долю секунды, едва уловимо, но этого хватило, чтобы по спине пробежал холодок.
Он знал, кто она.
Все знали. Даже если делали вид, что забыли.
В том году всё началось с обычных подколов — тихих, ядовитых, но ещё «в пределах нормы», как говорили взрослые. Варвара была новенькой — молчаливая, странная, умная. Слишком умная. Не смеялась, не бегала за лайками, не подыгрывала чужим шуткам. Она просто была собой — и этого оказалось достаточно, чтобы стать мишенью.
Сначала её бойкотировали. Потом пошли слухи. Злобные, липкие. Класс травил — под окнами подкидывали записки, подменяли вещи, выкладывали издевательские фото. Подключилась пара «популярных» блогеров из школы — и всё разрослось, как плесень на сыром хлебе. Школьный чат гудел, учителя отводили глаза.
И однажды она просто не пришла. Ни на следующий день. Ни через неделю. Месяцы шли. Одни говорили, что уехала в другой город. Другие — что лежала в больнице. А кто-то, особенно жестокий, шептал, что она…разные слухи были. Слухи гасли. Потом забылись. Вспоминать не хотели. Потому что страшно. Потому что стыдно.
И вот она вернулась. Та же, иная. Словно собрана заново. Ни боли, ни страха — только холодная сосредоточенность в её глазах, как у той, кто прошёл через ад и больше не боится.
Егор отвёл взгляд. Руки вспотели. Он вспоминал, как громко смеялся над очередной шуточкой про неё, как вырывал у неё тетрадь, как один раз написал «ПСИХИЧКА» чёрным маркером на её рюкзаке.
Олег обвёл класс взглядом и задержался на нём. Что-то в этом взгляде напоминало охоту. Вера Степановна, словно почувствовав напряжение, слегка кашлянула:
— Садитесь… туда, за свободную парту у окна.
Варвара кивнула. Медленно прошла между парт, и никто не шелохнулся, будто застыли. Шаг Олега звучал громко, будто марш по пустому коридору.
Они сели. Она достала тетрадь. Он — только ручку, будто этого было достаточно.
— Итак, — сказала Вера Степановна, но голос её был тише обычного, — открыли тетради. Мы продолжаем тему «Магнитное поле…»
Но ни у кого в классе в голове не было ни поля, ни магнитов. Что уж говорить, иногда и мозги отсутствовали.
Только она. И он.
Хазеры.
Вернулись.
Варвара вздрогнула, едва услышав:
— Завтра ты идёшь в школу. И это не обсуждается!
Она не повернулась. Продолжала смотреть в окно, будто сквозь него — в другое, более тёплое, безопасное измерение. Пальцы сами собой сжались на подлокотнике кресла.
— Мам, — едва слышно прошептала она, — может, не надо?..
— Надо, Варя, — Елена Павловна стояла в дверях с чашкой кофе в руках, нервно постукивая ногтем по фарфору. — Хватит уже прятаться. Все дети ходят в школу. Ты — не исключение.
«Не исключение». Как же часто она это слышала. Как будто то, что с ней сделали, можно было обнулить одним «надо». Одним новым учебным годом. Новым рюкзаком. Новыми таблетками, которые до сих пор лежали в верхнем ящике тумбочки.
Лечение закончилось всего месяц назад. Долгое, мучительное, дорогое. Иногда Варе казалось, что она не лечилась — отрабатывала долг. За тишину. За то, чтобы мама могла снова пить кофе по вечерам и заглядываться на «перспективных мужчин». За то, чтобы мама снова могла быть нормальной.
Олег склонил голову набок, опершись плечом о косяк двери. Он молча наблюдал за сестрой, потом перевёл взгляд на мать и спокойно произнёс:
— Надо бы сменить школу. Ты же сама знаешь, что с ней там сделали.
Елена Павловна только отмахнулась:
— Олег, не начинай. Страх нужно встретить лицом к лицу. Это закаляет. Психологи так говорят.
— Это не страх, — тихо возразил он. — Это травма.
Она бросила на него взгляд — быстрый, раздражённый. В её глазах снова вспыхнула та знакомая искра — как будто каждый его аргумент был напоминанием о первом браке, об ошибке, о сломанных мечтах. И как будто Варина болезнь тоже была частью этого куска жизни, который она так отчаянно пыталась вычеркнуть.
— Ты не её отец, — отчеканила она. — И не мне указывать, как мне воспитывать своих детей.
— Я не спорю, — пожал плечами Олег, но его голос остался ровным. — Только не удивляйся, если она снова исчезнет. На этот раз — насовсем.
Тишина повисла в комнате. Варвара молча отвернулась. Ком в горле подступал, но она сдержалась. Она уже научилась — не плакать, не говорить, не надеяться.
Она знала — если мама что-то решила, переубедить её невозможно. Всё должно быть как в фильмах, в которых Елена Павловна верила больше, чем в жизнь: героиня возвращается, сталкивается с прошлым, побеждает, влюбляется и живёт долго и счастливо.
Вот только Варвара знала цену таким сценариям. Особенно когда сценарист — женщина, которая, раздавая советы, сама не знала, как выйти из своей личной трагикомедии.
Олег молча вышел из комнаты.
А Варвара осталась. Внутри — тишина. Снаружи — школа.
И только одна мысль: «Лицом к лицу» — это красиво звучит. До тех пор, пока тебя снова не начнут рвать на части.
Смартфон Елены Павловны затрезвонил модным рингтоном, вырвав её из сцены строгой родительской решимости. Она резко выпрямилась, глянула на экран и тут же расплылась в сладкой, девчачьей улыбке.
— Ааа, Серёженька… ну, конечно, у меня как раз есть свободная минутка... — проговорила она с неожиданной нежностью в голосе, уже выходя из кухни. — Да-да, я помню, ты говорил про ресторан у воды… Обожаю суши!
И, легко ступая, словно паря над полом, исчезла в своей комнате, захлопнув дверь чуть сильнее, чем нужно.
Варвара осталась сидеть на кухне в звенящей тишине. Она медленно опустила голову и обхватила её руками. Сердце билось глухо, в горле пульсировала боль. В этой школе её не просто обижали. Там её стирали, день за днём, взгляд за взглядом, смехом за спиной. Там учителя делали вид, что ничего не происходит, а ученики — что всё это норма. Там её душа однажды не выдержала и выключилась на долгие месяцы.
И вот — туда снова. Как на бойню. Только без шанса на выживание.
Рядом послышался лёгкий стук кружки о стол. Олег сел, облокотившись локтями, потянулся к сахару, но передумал.
— Всё тип-топ будет, — сказал он с таким спокойствием, будто речь шла о дождливом дне, не более.
Варвара покачала головой, не поднимая взгляда.
— Я не уверена. Совсем.
— И правильно, — усмехнулся он, глядя в кружку. — Уверенность — это для тех, кому нечего терять. А у тебя… у тебя всё только начинается, Варь.
Она всё-таки посмотрела на него. Немного настороженно, немного удивлённо. В его лице — тот же острый профиль, тот же знакомый сарказм, но в глазах была неожиданная глубина. Он всегда казался ей чуть отстранённым, словно наблюдающим за жизнью издалека. Не потому что не заботился. Просто знал цену словам.
— А может, — сказал он вдруг, небрежно, но без улыбки, — переведусь с тобой. В одну школу.
— Ты?.. — Варвара моргнула, растерянно. — Но зачем?
Олег пожал плечами. Его губы дёрнулись в усмешке.
— Хочется посмотреть, как они теперь себя поведут. Да и… быть рядом с тобой — это не самое худшее, что может случиться со мной, знаешь ли.
Варвара тихо засмеялась — впервые за долгое время. Смех вышел неровным, почти срывающимся, но в нём уже не было отчаяния. Только удивление. И немного тепла.
Олег всегда был сам по себе. Не по выбору — по обстоятельствам.
Он слишком рано понял, что в жизни нет гарантий, особенно если ты — сын любовницы. Олег родился вне брака, почти одновременно с Варварой. Тогда всё и завертелось. Игорь Валентинович оказался в неловком положении — жена забеременела, любовница тоже, и выбирать пришлось быстро. Он выбрал «порядочность», как тогда говорили в его кругу. Забрал мальчика у матери — та не сопротивлялась, лишь написала отказную с дрожащими руками и исчезла навсегда. Возможно, так было даже лучше для всех.
Поначалу Игорь пытался строить идеальную картинку: отец, мать, двое детей — один от жены, второй «приёмный», но в семье. Всё как надо. Праздники, семейные фото, поездки. Только фото быстро выцвели, поездки закончились, а Игорь собрал чемодан и исчез, громко хлопнув дверью — как будто убегал не от Елены, а от самого себя.
После развода он не объявлялся. Ни открытки, ни звонка, ни алиментов. Просто вычеркнул всё.
Олегу тогда было десять. Он не заплакал. Просто замкнулся. С тех пор был «тише воды», наблюдал, слушал, делал выводы. Он не вызывал проблем, не просил лишнего. И в этом своём молчаливом взрослении стал даже чем-то удобным.
Елена Павловна, оставшись одна с двумя детьми, на первое время впала в растерянность. Нет, она не была образцовой матерью — не стояла у плиты с фартуком и пирогами, не проверяла дневники и не читала сказки на ночь. Она жила в вечной спешке, между собеседованиями, свиданиями, попытками устроить свою судьбу и собрать осколки некогда нарисованной мечты. Олега она порой забывала забрать из школы, на родительские собрания не ходила, на день рождения могла подарить гель для душа из ближайшего магазина и быстро убежать к очередному «Серёже».
Но всё равно она их любила. По-своему. Иногда — слишком устало, иногда — ярко, внезапно, как будто ей самой не хватало этой любви. И в трудные моменты, когда совсем опускались руки, она говорила:
— Если бы не вы… я бы вообще не выжила.
Она не была идеальной, но она не сдавалась. Её не сломили ни измены, ни долги, ни шепот соседей за спиной. Она делала ошибки — с мужчинами, с детьми, с самой собой. Но каждый раз снова вставала, красила губы, надевала каблуки и шла вперёд.
И дети — Олег и Варвара — как будто стали её навигацией в этой странной жизни. Неровные, не всегда понятные, но свои. Они не спасли её, но стали якорями. А она, несмотря ни на что, была счастлива. Или, по крайней мере, умела в это верить.
Олег же… Он не злился. Ни на отца, ни на мать, ни на обстоятельства. Он просто стал сильнее. Тише. И мудрее.
Олег понимал Елену. Понимал даже тогда, когда она, на нервах, в сердцах бросала в его сторону несправедливые упрёки. Он знал — это не от злобы. Это от усталости, от бессилия, от бесконечной гонки за жизнью, в которой она всё время спотыкалась, но не прекращала бежать.
Он не обижался. Просто молчал, иногда — кивал, иногда — варил ей кофе и оставлял на кухонном столе с запиской: «Ты справишься». Елена, конечно, замечала это. И всегда, через пару часов, подходила к нему, присаживалась рядом и говорила чуть виновато:
— Прости, я опять сгоряча. Ты же знаешь, ты у меня умный… взрослый не по годам.
И он знал. Она действительно быстро признавала свои ошибки. Не все матери на такое способны. Она не всегда была рядом, но когда была — была по-настоящему. И этого хватало.
Постепенно Елена стала для Олега настоящей матерью, не просто женщиной, у которой он оказался по странному стечению судебных обстоятельств. А Варвара стала сестрой. Не сводной, не условной, а самой что ни на есть настоящей.
Хотя между ними было всего два месяца разницы, Олег всегда ощущал, что он — старший. Как будто именно он должен был держать мир на своих плечах, когда Варвара падала. Разница была не в возрасте, а в том, как они смотрели на жизнь.
Она — тонкая, ранимая, словно сотканная из света и льда. Он — спокойный, уверенный, сдержанный. Варвара часто говорила, что у него внутри встроенный компас, и этот компас всегда указывает на правильное.
Поэтому, когда встал вопрос о возвращении в ту самую школу, Варвара побледнела, замерла, и весь её страх будто снова разверзся пропастью под ногами. Но Олег не дал ей упасть.
— Я пойду с тобой, — сказал он. — Переведусь. Доучусь там. Вместе как-нибудь дотянем.
Варвара тогда даже не поверила сразу. Посмотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых смешались и удивление, и благодарность.
— Правда?.. — прошептала.
Он пожал плечами, как будто это было обыденным делом. Но на его губах мелькнула почти неуловимая улыбка.
— Конечно, правда. Не могу же я оставить сестрёнку в одиночку с этим гадюшником.
И Варвара улыбнулась в ответ. Искренне. Тепло, пусть и немного дрожащей улыбкой. Она не была уверена, что всё будет хорошо. Но знала точно: с ним рядом — она не пропадёт.
Варвара улыбнулась — сначала сдержанно, будто проверяя себя на прочность, а потом чуть шире, теплее. В уголках глаз мелькнули искорки.
— Ну ладно, так и быть, — тихо сказала она, — я тогда буду помогать тебе с домашкой. Вдруг ты там совсем отстанешь по литературе.
Олег рассмеялся. Тихо, но от души.
Варвара аккуратно выводила строчку за строчкой, словно от этого зависела её жизнь. Почерк у неё был ровный, изящный — каждую букву будто вырезали на бумаге тонким лезвием. Она писала сочинение по литературе: «Мир души героя через призму конфликта». Всё в ней в этот момент было сосредоточено, тихо и собранно, как будто она сама была героиней — с конфликтом, с глубиной, с надеждой.
Рядом за партой Олег строчил свой вариант. Почерк у него был быстрый, мелкий, немного корявый, но вполне читаемый. Он не особо задумывался над красивыми формулировками — мысли ложились на бумагу так же, как у него выходили фразы: просто, точно, по делу.
Прошла уже неделя с тех пор, как они пришли в этот класс, и за это время в их сторону боялись даже взглянуть. Варвара это чувствовала. Она впервые за долгое время ходила по коридорам спокойно, не пряча глаза в пол, не вслушиваясь в перешёптывания за спиной. Ободряющее чувство — быть в безопасности. И она прекрасно понимала, кому обязана этим хрупким покоем.
Олег. Он был как скала — большой, сильный, спокойный. И при этом в его взгляде всегда читалось предупреждение. Не явное, но достаточно веское, чтобы никто не смел лишний раз подойти.
С Хазерами старались не разговаривать. Даже учителя, кажется, относились к ним с долей осторожности. Некоторые сверстники из младших классов сторонились, как будто они не брат с сестрой, а персонажи из фильма, где всегда всё заканчивается дракой или взрывом.
Но Олег замечал: страх постепенно отступает. Люди привыкают. А где привычка — там и старая наглость поднимает голову. Некоторые лица начали улыбаться фальшиво, кто-то нарочно громко смеялся рядом, будто проверяя границы дозволенного.
Особенно — Егор. Он всегда был в центре всего, что касалось травли. Варвара знала, что он был тем самым первым, кто пошутил про её «чокнутость», кто пустил в ход мерзкие слухи. Тогда, год назад, он был уверен в своей безнаказанности. И, кажется, с каждым днём сейчас он вновь начинал чувствовать ту самую уверенность.
Олег замечал, как тот за ней наблюдает. Не прямо, а боковым зрением. Иногда — слишком долго, с намёком. И однажды Олег поймал этот взгляд, задержал на нём глаза и медленно, молча повернул голову.
Егор отвёл взгляд. Упал лицом в тетрадь, будто срочно понадобилось перечитать тему. Но Олег знал — это только начало.
Егор был тем самым типичным бэдбоем из плохих подростковых сериалов: слишком хорош собой, слишком уверен в себе и слишком опасен, чтобы кто-то решился спорить с ним в открытую.
Высокий, с хищной статью, выразительными скулами и холодными, расчетливыми глазами. Его волосы, светло-пепельные и идеально уложенные, казались тщательно продуманной небрежностью — будто он случайно стал похож на звезду с обложки модного журнала. Кожа светлая, почти фарфоровая, а губы — всегда искривлены в лёгкой, снисходительной усмешке. В его взгляде читалась игра — он всегда играл, испытывал, проверял.
Рядом с ним люди чувствовали себя либо пешками, либо мишенями. Уж слишком сильно его поддерживал статус: сын богатеньких родителей, тех самых, которые могли купить любое молчание и уладить любой скандал. Но даже им однажды надоело платить за выходки своего сына, и тогда Егора спустили с небес на землю — отправили «в обычную школу». Мол, пусть закалится, станет человеком.
Но безнаказанность творит чудеса. Школа не изменила Егора, скорее, он изменил школу. Под его каток никто не хотел попадать — легче было присоединиться. У него была своя стая — ребята, которые смеялись громче всех, когда он шептал ядовитую шутку, и которые смотрели на него, как на альфу, даже когда он молчал.
Но теперь ситуация была новой. Теперь в школе был Олег. И Олег не смеялся. Олег не боялся.
Брат хмыкнул, заканчивал сочинение, и не отрываясь от бумаги, пробормотал:
— На следующей неделе он устроит трэш. Можешь не сомневаться.
Варвара подняла на него взгляд.
— Думаешь, не выдержит?
Олег откинулся на спинку стула и покачал головой:
— Это даже не про выдержку. Просто такие, как он, не умеют оставаться в тени. Он затаился... но это ненадолго. Ему нужно шоу. Всегда нужно шоу.
Варвара опустила глаза к своему аккуратному почерку. В душе снова холодком пробежал страх — тот старый, знакомый до дрожи. Но теперь, рядом с братом, этот страх был уже не всесильным.
Теперь у неё был шанс. И тот, кто однажды сломал ей жизнь, ещё не знал, что в этот раз всё будет иначе.
Звонок прозвенел резко, будто лопнула туго натянутая струна. Шумно, почти злорадно. А следом, словно по команде, взвизгнула Елена Вениаминовна:
— Сдаём! Сочинения сдаём! Дети… дети, ну пожалуйста, не затягиваем! — голос её звенел, срываясь на фальцет. Как всегда, обращение «дети» звучало слишком часто, слишком пафосно, чтобы быть искренним. Казалось, что, повторяя это, она пыталась убедить всех — и себя в первую очередь — в своей важности. Хотя ни для кого уже не было секретом: значимость её была иллюзорной, как дешёвый румянец на бледных щеках.
Варвара молча встала, аккуратно положила тетрадь с сочинением на стол преподавательницы. Лист не дрожал в её руке, и это уже было победой.
Следом подошёл Олег — быстро шлёпнул свою тетрадь рядом, даже не удостоив Елену Вениаминовну взглядом. Та, кажется, хотела что-то сказать, но осеклась. С Олегом она предпочитала не связываться.
Варвара быстро переоделась — привычными движениями, стараясь не думать о лишнем. Хлопок молнии, шорох футболки, и вот она уже выскальзывает в спортзал. Олега нигде не было видно, и внутри сразу всё сжалось. Без брата рядом было неуютно… словно снова одна против толпы, как раньше.
Она замерла у входа в зал, сделала медленный вдох, выдох. Всё будет нормально.
Но в этот момент из глубины коридора донеслись глухие звуки — нечто между глухими ударами и тяжёлым дыханием, будто кто-то боролся, сцепившись на животном инстинкте. Варвара вздрогнула.
Что это?..
Она прижалась спиной к стене, пытаясь понять, откуда именно доносится шум. Сердце стучало где-то в горле. Удар. Шорох. Приглушённое: «Отпусти, урод…»
И в следующую секунду дверь мужской раздевалки с оглушительным грохотом распахнулась — как будто кто-то её просто выбил ногой. Варвара вскрикнула от неожиданности и вцепилась пальцами в край стены. С громким шлепком и глухим стоном на пол вылетел Егор — кубарем, как сломанная кукла, и пролетел почти до противоположной стены. Он зацепил лавку, стукнулся плечом и остался лежать, тяжело дыша.
Варвара замерла с округлившимися глазами. Она смотрела, не моргая, как «мажорчик» и король школьного ада даже не пытается встать. Его лицо было перекошено от боли и… обиды.
Из распахнутой двери спокойно вышел Олег. Он прошёл мимо Егора, не удостоив его взглядом. Спокойный, почти невозмутимый, с небольшим следом на рукаве чёрной куртки. Как будто только что не было никакой драки. Как будто просто зашёл за учебником.
Он подошёл к Варваре.
— Что это было? — спросила она настороженно, всё ещё не веря своим глазам.
Олег склонил голову набок, и уголки его губ потянулись в знакомую ухмылку:
— Просто мило поболтали.
В зал стремительно ворвался Сергей Николаевич — высокий, поджарый, с вечно насупленными бровями и фирменным свистком на шее.
— Становись! — грозно скомандовал он, уже свистя, будто ученики его не услышали.
Класс мигом выстроился в одну линию вдоль стены, по стойке смирно. Олег молча встал на краю — ближе к Варваре. Та почувствовала, как рядом с ним становится немного спокойнее.
— Десять кругов по залу! Марш! — выкрикнул физрук и хлопнул в ладони.
Подростки нехотя побежали — кто с натужным дыханием, кто с шутками, кто еле-еле тащился. Полы спортзала гулко отдавали от шагов. Спустя несколько кругов дыхание стало чуть легче, затылки вспотели, а в лицах появилась хоть какая-то живость. Разминка сделала своё дело.
Сергей Николаевич снова засвистел:
— Хватит. Мячи берём! Отрабатываем бросок после передачи из-под кольца. Без глупостей!
Мячи поскакали по полу, руки жадно ухватились за знакомую текстуру. Варвара взяла свой мяч, заняла место в очереди у кольца, и начала вникать в ритм упражнения. Она старалась не оглядываться — не думать, не тревожиться. Всё идёт нормально, всё идёт...
Физрук что-то услышал в коридоре, обернулся и, приложив телефон к уху, вышел из зала, бросив:
— Я на минуту! Без суеты!
Но суета не заставила себя ждать.
Из-за спины послышалось хрипловатое, злобное дыхание. Варвара машинально обернулась, и увидела, как Егор, стоя в нескольких шагах от неё, резко замахнулся баскетбольным мячом, с силой вкладываясь в бросок. Он целился прямо в неё.
— Осторожнее! — раздался чей-то окрик, но уже было поздно.
Как в замедленной съёмке Варвара поворачивает голову — и видит, как тяжёлый мяч летит к ней, вращаясь в воздухе. Он приближался, секунда за секундой, а её тело никак не успевало среагировать. Всё сжалось внутри от ужаса и беспомощности.
Мяч глухо ударился во что-то — в другой мяч, пущенный точно в его траекторию. С глухим звуком оба снаряда отскочили в сторону, и один покатился по паркету, лениво покружив, будто не понимая, почему всё пошло не так.
Варвара вздрогнула, инстинктивно прикрывая лицо руками, но боли не последовало. Она медленно опустила руки и посмотрела в сторону, откуда прилетел второй мяч. Олег стоял с невозмутимым лицом, будто просто решил немного потренировать точность. Только по его глазам скользнула быстрая искра — внимательная, острая.
— Спасибо… — выдохнула Варвара одними губами.
Олег лишь чуть кивнул, не сводя взгляда с Егора. Тот стоял, скрипя зубами, с мячом в руках. Он прищурился, уже раскрыв рот, чтобы выдать что-нибудь язвительное и пафосное — как обычно. Но тут в зал с характерным топотом вернулся Сергей Николаевич.
— Почему стоим? Почему не выполняем? — грозно буркнул он, оглядывая замерших учеников. — Быстро по командам! Успеем сыграть две партии!
Подростки зашевелились, разбиваясь на группы, будто ничего не случилось. Только Егор метнул на Олега взгляд, полный ярости. А Олег, всё с той же спокойной невозмутимостью, уже передавал Варваре её мяч.
— Пойдёшь со мной в команду? — спросил он буднично.
— Конечно, — тихо ответила она, на мгновение коснувшись его руки.
Сегодня она точно знала: рядом с братом она в безопасности.