Стареющая жена генерала дракона

Пролог

Я стояла.

Голая.

Перед сотней обалдевших глаз.

Свечи дрожали, роняя янтарные слёзы воска на каменный пол.

Воздух был густым от запаха жасмина, духов и лжи.

Где-то играл рояль — тихая мелодия будто смеялась надо мной.

А потом замолчала. Вместе со всеми.

— Значит, развода захотела, моя дорогая Джолин? — прошипел мой муж, Гельрих Соуден. — Вот тебе развод!

Резким движением он содрал с меня остатки платья.

Без предупреждения.

Без стыда.

Прямо перед гостями, пришедшими на нашу двадцатилетнюю годовщину.
Но он не остановился.

Тонкий шелк, который еще недавно вызывал восхищение у гостей, разошёлся, как кожа под ножом.

Звук рвущейся ткани эхом разнёсся по залу.

Муж продолжал, сдирая с меня всё больше и больше. В его глазах читалась не только ярость, но и глубокое разочарование, как будто он хотел уничтожить не только мою одежду, но и меня.

Я пыталась прикрыться. Пыталась сопротивляться. Все происходящее казалось дурным сном. И чувство было, словно я во сне. Вокруг какая-то вата. «Нет, такого быть не может!» — шептал мне разум. — «Чтобы вот так вот! При всех!»

Сказать, что я была в шоке, ничего не сказать. Мой мозг упорно отказывался принимать происходящее. Поэтому я не могла даже сообразить ничего.

«Держись!» — это всё, что выдал мой мозг.

Но держаться было не за что. Только за бельё.

И даже оно не устояло.

Нижняя юбка с треском превратилась в ошметки на до блеска начищенном полу. Тонкая кружевная нижняя рубашка осталась в его руках рваными тряпками.

Всё летело на пол.

Под шёпот.

Под смех.

Под аплодисменты.

Сквозь подступающие слезы я видела, как размываются лица присутствующих. Остается только блеск бриллиантов и свет от свечей. Просто пятна перед глазами.

Я чувствовала, как холодный мрамор впивается в мои ступни, как воздух щекочет кожу, как каждый взгляд пронизывает меня, словно игла. Я пыталась высвободить руку, но не могла.

— Ты забыла, на чьи деньги это куплено? — прорычал муж, рывком срывая с моей шеи сверкающее колье.

Подарок на годовщину.

От любимого мужа.

Тот, который еще полчаса назад украсил мою шею под громкие аплодисменты.

Цепочка впилась в кожу. Я почувствовала вкус крови — сладковатый, металлический. Прикусила язык. Не от боли. От желания не закричать.

От желания не упасть. От желания не дать ему права увидеть меня растоптанной.

Я пошатнулась. Схватилась за горло. А надо было — за серьги. За обручальное кольцо.

За всё, что он подарил мне, муж, когда ещё притворялся человеком.

Серьги вылетели из ушей.

Я едва сдержала крик боли, почувствовав, как порванная мочка уха пульсирует и печет, словно отзываясь на каждый удар сердца.

Муж сгрёб всё в кулак: ожерелье, серьги, перстень с бриллиантом, который он подарил мне на десятую годовщину нашей совместной жизни, и сжал так сильно, что камни впились в его ладонь.

Но он не отпустил мою руку, на которой уже остались следы от его пальцев.

— Всё, что на тебе, куплено на мои деньги! — он закричал, его голос был похож на раскаты грома, эхом отражаясь от стен. — Посмотри на себя! Тебе сорок пять! Ты — старуха! Ты за все годы брака так и не родила мне наследника! Ты — ничтожество!

Он смотрел на меня с презрением, словно я была ничтожной вещью, которую он мог раздавить одним движением руки. Как на пакет с мусором возле квартиры.

Но я не упала.

Сегодня я потеряла всё.

Кроме равновесия.

— Паразит в бархате, — прошептала я, и голос мой дрожал не от стыда, а от злости, — ты забыл, кто тебя вытащил из долговой ямы? Кто была экономкой в твоём доме, когда у тебя не было ни гроша?

Его глаза сузились, и в них вспыхнуло что-то дикое, почти звериное. Он отпустил украшения и сделал шаг ко мне.

— Ты думаешь, что можешь говорить мне такие вещи? — его голос был полон яда. — Ты забыла своё место, жена. Я могу всё, что захочу. И я хочу, чтобы ты знала своё место.

Он усмехнулся.

И в этой усмешке я увидела не только презрение…

А её.

Мою младшую сестру.

Она стояла в тени.

Ее глаза все еще были красными от слез недавнего скандала.

Ее рука покоилась у нее на животе.

Она стояла в роскошном платье, которое я ей подарила на день рождения. Когда умоляла: «Мне нравится один мужчина. Но он такой стеснительный, Джолин, милая, помоги мне впечатлить».

Теперь я знала — впечатлила.

А теперь оно сидело на ней, как трофей.

Я вспомнила, как открыла дверь.

Как увидела их.

Его — разгорячённого.

И ее — изумлённую.

В позе, которая не оставляет сомнений и простора для фантазий. Пока все нормальные рыцари падали к ногам дамы, этот сразу пал между женских ног.

На скрип открываемой мною двери муж обернулся.

Без страха.

Без раскаяния.

Только с холодной злостью. За то, что помешала процессу. Спугнула бабочку с цветка!

Я не спросила: «Это что такое?»

Мне уже сорок пять! И я как бы знаю, что это такое.

Я не спросила: «Как ты мог?»

Такой вопрос стоит задавать мужу, когда ему семьдесят.

Я просто не удержалась и устроила скандал.

И самое страшное то, что никто не оправдывался.

Сестра спряталась за моего мужа и зарыдала. Потом ее накрыла истерика.

— Ты что творишь! Как ты смеешь?! — прошипел муж, бросаясь ко мне. — Ей нельзя волноваться! Она — беременна!

Я стиснула зубы. В груди жгло болью. Я снова вернулась в зал, где стояла под любопытными взглядами тех, кто еще недавно заверял меня в вечной дружбе.

— Ты куда-то собралась в таком виде, дорогая? — издевался мой супруг. — Теперь тебе стоит расплакаться и убежать, чтобы не портить вечер нашим гостям.

Я не ответила.

Просто смотрела.

Смотрела на мужчину, которому я отдала двадцать лет.

Которому я спасала имение.

Арт к книге

Глава 1

— Нет, — прошептала я, стараясь сдержаться, когда я закрыла дверь в зал. — Не сейчас.

Слёзы не слушались. Я слышала, как не утихает обсуждение случившегося. Но мне было плевать. Хотя щёки горели от стыда.

Одна слезинка упала на плечо, где ещё недавно лежал шёлк — мягкий, нежный, подаренный им.

Я попыталась вытереть их, резко, будто хотела стереть с лица всё, что случилось. Но не помогло. Слёзы возвращались, как приливная волна, без стыда, без сожаления. Они просто выплёскивались, как двадцать лет молчания, двадцать лет фальшивых улыбок, когда я однажды решила стать настоящей леди.

Я шла по коридору, а слёзы продолжали течь, как будто хотели смыть с меня всё, что я накопила за годы. Я чувствовала, как сердце сжимается в груди, как будто оно хочет вырваться наружу. Я не хотела показывать слабость, не хотела, чтобы он видел, как сильно мне больно. Но боль была невыносимой, она разрывала меня на части, и я не знала, как с этим справиться.

Я прошла дальше, к своей комнате, к последнему месту, где я чувствовала себя хозяйкой. Дверь была приоткрыта, словно приглашая меня войти. Я толкнула её, и передо мной предстала сцена, которая обожгла моё сердце, как раскалённый металл.

Служанки с безразличными лицами выносили шкатулки. Мои шкатулки. В них хранились драгоценности. Я замерла, не веря своим глазам. Как они смеют? Кто дал им право?

— Вы что делаете? — мой голос дрожал, но я старалась говорить твёрдо.

Одна из служанок подняла на меня взгляд, в котором не было ни капли раскаяния.

Старшая служанка опустила глаза, её взгляд скользил по полу, словно она пыталась найти там ответы, которых не было.

— Приказ хозяина, мисс, — произнесла она тихо, почти шёпотом, как будто боялась, что её услышат. — Он сказал, что всё, что на вас было, куплено им,

Она запнулась, стараясь не смотреть мне в глаза.

— Значит, всё, что в этой комнате, тоже, — продолжила она, её голос дрожал, как осенний лист на ветру. Старшая горничная сжала губы, будто боялась, что скажет что-то неподходящее, что-то, что ещё больше усугубит ситуацию.

Я видела её растерянность и боль. Её глаза, полные слёз, избегали моего взгляда. Она не была виновата в том, что происходило, но чувствовала себя так же отвратительно, как и я.

Я вошла в комнату, и моё сердце сжалось от пустоты, которая её окружала. Кровать стояла без дорогого покрывала, словно её недавно сбросили, обнажив голые доски. Зеркало висело без золотой рамы, его гладкая поверхность отражала лишь моё бледное лицо и тени, пляшущие по стенам. Шкафчики были пусты, дверцы слегка приоткрыты, как будто кто-то торопливо собирал вещи, не оставляя ни малейшего следа.

Я подошла к столу.

В этот момент я осознала, что больше не живу здесь. Эта комната, эти вещи — всё это принадлежало другому человеку, другому времени.

Я была здесь лишь призраком, который пришел в собственный дом.

Я села на пол.

Прямо на холодный мрамор.

В воздухе витало что-то тяжёлое, что-то, что я не могла понять, но что проникало в самую глубину моей души. Это был страх.

Паника.

И в этот момент меня накрыло.

“Уходи! Быстро уходи! Беги!”, — кричало что-то внутри. — “Беги отсюда!”.

«А куда я пойду?» — в панике прошептала я, но это был не вопрос.

Арт к главе 1

Глава 2

Я не могла представить себя за пределами этого дома, среди чужих стен и незнакомых лиц. Не в другом мире, не в городе, где меня никто не знает, где я буду чужой. Не в другой жизни, где я потеряю себя окончательно.

Я прожила здесь так долго. Годы, которые казались мне вечностью. Этот дом был моей тюрьмой, но я не замечала этого, потому что была окутана его бархатными стенами. Я носила маску, скрывающую моё истинное лицо, старалась быть настоящей леди и постепенно забыла, кто я на самом деле.

И сейчас я попыталась вспомнить, когда наступил момент предательства? Когда я предала себя?

Леди я была только последние двадцать лет, очутившись в теле счастливой супруги Гельриха Соудена.

До этого я была простым бухгалтером, которая впервые за шесть лет позволила себе полноценный отпуск и шашлыки на природе. Пока я ела шашлык, какой-то клещ ел меня. И вместо того, чтобы везти его в баночке на обследование, я просто сняла его и забыла. А зря. Уже в реанимации я поняла, что дело — дрянь. Ко мне вернулись все. Друзья, знакомые, родственники. И почти вернулся бывший муж, безвредный, как толстый кастрированный кот. Но я была начеку. Потом мне стало совсем плохо. И я поняла, что скоро в моей жизни сойдутся наконец-то дебет с кредитом. И без квартального отчёта останутся десять фирм, которые я вела. А потом темнота и… я тут. В роскошном платье, в красивом доме, счастливо замужем.

До сегодняшнего дня.

Страх пришёл не оттого, что у меня ничего нет.

А оттого, что у меня нет места, куда бы я могла уйти.

Я не могла найти места, куда бы могла убежать. Страх шептал мне на ухо: «Что ты будешь делать? Кем ты станешь? Как ты заработаешь себе на жизнь?»

Эти вопросы звучали в моей голове, как назойливый рефрен, не давая мне покоя.

Мне 45 лет. То, что я вижу в зеркале, — это последний привет от моей молодости. Я хорошо выгляжу, но кто возьмёт на работу женщину в таком возрасте? Кем я могу быть полезна? Учительницей? Экономкой? Гувернанткой?

А если да — за какие деньги? Смогу ли я выжить на эти деньги? Возьмут ли меня без рекомендаций? Особенно, если моя репутация утонула в болоте скандала?

Ком мыслей становился всё больше, вертелся всё лихорадочней. И я с ужасом поймала страшную мысль: «А может, стоит просто остаться? Быть может, всё наладится. Всё утихнет, успокоится… А?».

«Нет!» — закричала я, словно пытаясь отогнать ее подальше.

Я медленно подняла взгляд, обводя глазами стены, которые когда-то казались мне родными.

Которые вдруг стали чужими. Они словно насмехались над моими попытками сохранить тепло и уют, который я так долго пыталась создать в этом доме.

— Нет, — прошептала я, стараясь придать голосу твёрдость, но он предательски дрожал. — Я не смирюсь. Не прощу. Не останусь!

Слова застряли в горле, словно ком, и я почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. Я не могла позволить себе слабость. Эх, было бы мне двадцать, я бы тут же выбежала бы из дома в чем есть на эмоциях. Но мне уже не двадцать.

— Нет, — повторила я чуть громче, пытаясь убедить не только себя, но и стены, которые, казалось, слышали каждое моё слово. — Я не останусь. Я уйду. Найду, где жить.

И тут же вспомнила.

Тетушка Элизабет!

Она оставила мне в наследство поместье.

В этот момент сознание зацепилось за эту мысль, как за спасательный круг.

В голове всплыли образы из прошлого, и я вспомнила о тётушке Элизабет. Она была очень сестрой моей матери, но всегда относилась ко мне с теплотой и заботой.

Уютное поместье с садом, библиотекой и розами у террасы — место, где я чувствовала себя живой. Я бывала там несколько раз: на днях рождения, похоронах и пустых светских встречах, которые, казалось, были лишь формальностью.

Моё сердце дрогнуло, но не от надежды, а от удивления. От удивления, что я могла забыть о щедром подарке тетушки!

Я удивлялась, как оно вообще могло биться после всего, что произошло?

После того, как мир вокруг меня рухнул, оставив лишь осколки воспоминаний и боли. Но в этом хаосе теплилась искра, которая давала мне силы идти дальше.

«Хотя бы у меня есть сердце.

Настоящее.

Моё.

Не купленное.

Не подаренное.

Даже не унаследованное.

А просто — моё».

Я смутно помнила, как выглядит это поместье. В памяти всплывали лишь размытые образы. Наверное, оно сейчас в запущенном состоянии. В нём уже лет семь никто не живёт.

«Там, где волки раньше срали, мы построим магистрали!» — решительно подумала я, чувствуя, как ко мне возвращается что-то давно забытое. Словно давно забытая «я» вдруг прорвалась через маску нарочитой вежливости и учтивости. Словно леди, которой я так стремилась стать, умерла от стыда посреди зала.

Мне сейчас хватило бы и пустого дома.

Без слуг. Без мебели. Без тепла, которое раньше согревало холодный камень. Всё, что мне нужно, — это не быть здесь.

И вдруг дверь открылась. Я обернулась, и моё сердце замерло. На пороге стояла мама.

— Мама. Мне срочно нужны документы на поместье тётушки Элизабет! — произнесла я, вставая с пола.

Немолодое, приятное лицо матери, обычно полное любви и обходительной заботы, теперь было строгим и холодным. Она смотрела на меня так, будто видела впервые.

В её глазах читалась смесь разочарования и презрения.

Арт. Сестричка

Глава 3

— Ты головой своей подумала, прежде чем скандал закатывать? — прошипела она, а я не узнавала ее.

Казалось, передо мной совершенно незнакомая женщина. Не милая и обходительная мадам, которая мне понравилась сразу, как только я попала в этот мир. Другая.

— Ты вообще понимаешь, что ты наделала? К чему нужен был этот скандал?

Я не ответила.

Подождите. Я как охренела, так еще и выхренеть не могу. Так, дайте мне время, чтобы прийти в себя. А то меня что-то слегка пошатнуло.
У меня до сих пор перед глазами лицо мужа, когда я открыла дверь. Этот “баболаз” покорял мою сестру, изображала сразу и Эверест, и его пик со стонами, словно кто-то мучает котенка. Она сначала выглядела, как олень при свете фар. И я должна была промолчать?

— Тебе сорок пять! — выкрикнула мать, словно ее просто распирало от гнева. — Ты уже не дебютантка! Ты — невеста не первой свежести! Посмотри на себя в зеркало! Кто тебя замуж возьмёт?

Я посмотрела.

Женщина.

Ничего так.

Вполне неплохо сохранившаяся. Светлые волосы.

С морщинками у глаз.

С легкой, едва заметной сединой в волосах.

С усталыми, но живыми глазами.

Не роза-бутон, которая вот-вот расцветёт. Но еще не гербарий!

Нет.

Скорее, роза, которая пережила зиму.

Поблёкшая. Но настоящая.

— Да, — сказала я, чувствуя, как в голосе проступают первые нотки уверенности. — Я посмотрела. И знаешь что? Я нравлюсь себе.

Я чувствовала. Я прямо физически ощущала, что позади меня стоит старинное поместье тетушки. Дом. Убежище. Место, куда я могу уйти.

— Угомонись! — рявкнула мать, ударив ладонью по столу.

Она начала нервно мерить шагами комнату.

— Завтра же пойдёшь к мужу. Попросишь прощения. Утешишь сестру. Она в положении! Ей нельзя плакать! Ей нельзя нервничать! Я ее не могу успокоить. Она боится, что ты ее отравишь!

— Так ты знала! - произнесла я, глядя на ее нервные шаги по моим покоям.

— Разумеется! Еще бы мне не знать! А ты сорок пять лет живёшь, — прошипела мать, — а ещё не поняла, насколько важно нам оставаться в этом роскошном доме! У нас ничего нет! Кроме захудалого поместья, у которого провалилась крыша, в котором жить невозможно! Ты понимаешь, что мы живём милостью твоего мужа, которому ты не удосужилась подарить ребенка?

— А если бы я родила? — спросила я, не узнавая своего голоса. — Что бы изменилось?

— Всё! — выкрикнула она. — Когда он умрёт — всё его имущество перейдёт в первую очередь его родственникам! А уже потом — обломится супруге! И не это не факт! Возникнут споры относительно того, был ли консумирован ваш брак! Если у вас нет детей — его могут признать недействительным! И нас всех вышвырнут на улицу! И в этом будешь виновата ты!

Я смотрела на неё.

И понимала:

Она не за меня.

Не за сестру.

Она за деньги.

За статус.

За то, чтобы не быть нищей.

— Где документы на поместье тетушки! - произнесла я, видя, как мать меняется в лице. — Мне сейчас нужны эти документы!

— Ты что? Собираешься там жить? Не сходи с ума! Оно уже развалилось! Без слуг, отопления и ремонта поместье превратилось в руины! - небрежно произнесла мать, словно испугавшись моей настойчивости.

— Где документы?! - произнесла я, повышая голос. Я схватила ее за корсет и резким движением дернула на себя, глядя прямо ей в глаза. — Только не говори, что ты его продала!

Глава 4

— Я хочу, чтобы ты сейчас успокоилась, — сказала мать уже тише. — Вдохнула. Выдохнула. И ни в коем случае не принимала никаких поспешных решений. Твоя сестра, Марисобель, родит ребёнка. Этот ребёнок ей не нужен. Она выйдет замуж. Но этого ребёнка мы представим как вашего. Общего. На некоторое время ты исчезнешь. А потом вернёшься — уже с младенцем. Следовательно, ни у кого не возникнет сомнений, что брак был консумирован. И вот… Наконец-то долгожданный результат!

— Что?! - прошептала я, обалдев от такого расклада. - Документы! Живо! Мне плевать, пусть там хоть барсук в камине нору сделал! До-ку-мен-ты!

Я смотрела ей в глаза. И тут что-то проскользнуло в моей голове.

Это было заранее спланировано. Она подтолкнула сестру. Она знала, что Гельрих слаб. Она знала, что он захочет наследника. Она создала эту ситуацию, чтобы спасти себя.

— Дай мне документы на дом, — с нажимом произнесла я. — Этот дом по праву принадлежит мне.

— Ещё чего, — яростно прошептала мать. — Я не дам эти документы. Ты останешься здесь. В этом поместье. И будешь делать то, что я скажу.

— Дай мне документы, — цедила я, теряя терпение.

— Я убью его! Своими руками! - послышался голос в коридоре. — Как он посмел! Посмел обидеть мою девочку!

Сколько бы лет ни было «девочке», хоть пять, хоть двадцать, хоть сорок пять, для папы она всегда остается девочкой. В комнату вошел мистер Портланд. Он вернулся из магазина, который мы с ним открыли тайком ото всех. Пока что магазин не приносил прибыли, но я надеялась, что однажды он принесет деньги. Я помнила его еще молодым, крепким мужчиной, а сейчас на меня смотрел старик. И сердце сжималось при мысли о том, как быстротечно время.

— Так кто там меня убить собрался? - в дверях я услышала голос мужа.

Мистер Портланд тут же отпустил меня и повернулся к мужу.

— Я! - произнес он. - За то, что ты, маленький паршивец, посмел опозорить и унизить мою дочь! Ту, которая была тебе верной женой! А ну быстро изви…

Не успела я дернуться, как увидела, что рука мужа поднялась, а он что-то прошептал. Папа дернулся, словно что-то его схватило за горло и потянуло вверх.

— Мистер Портланд. Напоминаю, - произнес Гельрих. - Хозяин в этом доме я. А вам как? Сердечко не колет? Давление не жмет? А то погода сейчас такая, что и удар можно схватить…

Резким движением он просто отмел отца в стену, а я бросилась к отцу, глядя на мужа с нескрываемой ненавистью.

— Ненавижу! - закричала я, чувствуя, что сейчас выцарапаю ему глаза.

Но муж тут же вышел из комнаты, а отец удержал меня дрожащей рукой.

— Все в порядке, доченька, - прошептал он. — Все в порядке… Прости меня… Я ничего не могу сделать… Но тебе нельзя здесь оставаться… Нельзя… Уезжай, доченька… Уезжай…

— Мать не дает документы на дом тетушки, - прошептала я, пытаясь помочь отцу подняться. Он превозмогал боль, а я радовалась, что он ничего не сломал. Еще бы! Перелом в шестьдесят семь - это тебе не шутки!

— Быстро дай ей документы на дом! - произнес мистер Портланд. - И свое платье! Быстро, я сказал!

Мать сглотнула, посмотрела на дверь, а потом что-то прошептала служанке. Та убежала и вернулась через десять минут.

— На! Подавись! - произнесла мать, бросая мне связку документов и старое платье. - Ты делаешь всё, чтобы мы сдохли в нищете!

— Нет, она делает всё, что не смогли сделать мы! - выдохнул отец, пока я быстро переодевалась.

— Посмотрим, сможет ли она там жить! - бросила мать, гордо удаляясь из комнаты.

Глава 5

Отец отдал мне всё, что у него было с собой. Даже пытался отдать золотые часы, но я вернула ему его руку.

— Нет, пап, — прошептала я. — Часы оставь себе… Это был мой подарок…

— Но они тебе пригодятся, — настаивал мистер Портланд, пытаясь всучить их. — Ты сможешь их продать!

— Нет, — сглотнула я. — Не надо…

— Тогда бери мой плащ и мою карету. Она отвезет тебя к тетушке. Карету я отдать не могу. Но… Постараюсь что-нибудь придумать…

Я почувствовала, как у меня защипало в уголках глаз. Я была так тронута. Казалось, у меня нет сил сдерживать слезы благодарности.

— Папа, — простонала я, обнимая старика. Когда-то давно мой настоящий отец умолял мать родить ему ребеночка. Но как только я родилась, он быстро осознал, что еще не готов быть отцом. Поэтому одним зимним вечером, когда мне было три года, просто вышел за хлебушком и пропал. Поэтому мистер Портланд стал для меня настоящим папой. Папой, о котором я мечтала, пока другие дети читали на утренниках стихотворения про пап.

Я пыталась передать ему всю любовь, всю благодарность, но потом поняла. Мне пора.

— Береги себя, — шепнул отец, выводя меня в сторону кареты. Я прижимала к груди документы. Старшая служанка тихонько всучила мне корзинку с едой. А я коснулась ее руки, словно пытаясь выразить свою благодарность.

— Трогай! — закричал отец своему кучеру, а я почувствовала, как подпрыгнула на коленях моя корзинка и как меня качнуло назад.

— Прощай, — прошептала я сквозь слезы, глядя на роскошный дом. — Гори ты синим пламенем!

Начинать новую жизнь, когда тебе сорок с хвостиком, кажется невозможным. Может, когда тебе двадцать с хвостиком, и ты бодра и полна сил свершать несвершаемое, то побег от прошлого кажется тебе забавным приключением. Но когда тебе сорок пять, всё иначе.

Тетушка Элизабет явно обладала даром прорицания, раз из всех возможных наследников выбрала именно меня. Быть может, милая старушка, которая обожала играть на рояле и петь, как запертый дома хаски, видела конец нашего счастливого брака уже тогда.

Мне хотелось думать о том, что меня ведет судьба, когда карету трясло по дороге в никуда.

— Нужно будет попробовать огород, — думала я, перебирая в голове варианты выживания. Но сейчас уже осень. Так что только с весны. Если в саду что-то осталось, можно попробовать сделать консервацию. Но нужно будет купить банки…

Я мыслила, как пенсионерка, понимая, что деньги, которые неустанно проверяет в кармане моя рука, словно я на вокзале среди жулья и ворья, кончатся быстро.

Глядя в окно, я старалась думать только о том, что я выбралась. Что я живая. Что этот кошмар уже кончился. Я ужасно гордилась мыслью, что я смогла. И она же пугала меня.

Я даже успела придремать, проснувшись с рассветом.

— Приехали! — донесся до меня голос кучера. — Почти!

Опомнившись, я замерла, чувствуя, как нежно-розовые лучи пробиваются сквозь старую занавеску. Казалось, что на мне живого места нет от тряски. Но я держалась.

Карета остановилась, и я вышла с корзинкой, словно не веря своим глазам. В лучах утреннего солнца поместье показалось мне прекрасным. Крыша не провалилась, барсук не выглядывал из окна, как бы спрашивая: «Кто здесь?»

Поместье мне понравилось.

Не понравилось только то, что возле него уже стояло несколько роскошных карет, и какие-то люди носили в поместье вещи.

Глава 6

— Погодите! — дернулась я, глядя, как чьи-то слуги несут зеркало в золотой оправе в сторону открытой двери. Две служанки мыли окна на первом этаже, а я немного растерялась.

Опомнившись, я бросилась в свою карету, схватила документы и решительно направилась в сторону суеты.

— Простите, — произнесла я ледяным голосом. — Я немного не поняла, что здесь происходит? Кто тут главный?

Ко мне подошел солидный немолодой мужчина в костюме и отвесил легкий поклон.

— Чем могу помочь, мадам? — учтиво спросил он, пока за его спиной несли какие-то книги. Несли с такой бережностью, словно это — музейные экспонаты.

— Ааа… — протянула я, пытаясь сориентироваться. — Вообще-то это поместье принадлежит мне! Вот документы!

— Ах, очень приятно, — кивнул мужчина, рассматривая мои документы. — Я — дворецкий семьи Моравиа. И да, я вижу, что поместье принадлежит вам. Но мой хозяин арендовал его неделю назад сроком на двести лет. Без права выселения. Господин внес полную стоимость аренды. Вот документы.

Дворецкий достал документы, развернул их, и я увидела подпись своей матери. А рядом была старая доверенность, которую я точно не подписывала! Прикинув в уме несложную математику, я догадалась, что доверенность была подписана еще до моего появления в этом мире.

— Простите, но… — Я вдруг почувствовала такое отчаяние. Оно словно ослепило меня. Казалось, место, куда я стремилась, где хотела найти убежище, с которого собиралась все начать, уже принадлежит кому-то другому! Нет, оно все еще принадлежит мне, но я ничего с этим поделать не могу. Слезы отчаяния подступили к горлу. Ситуация начала казаться безвыходной. Сейчас по всем документам поместье принадлежало некому Анталю Моравиа.

— Но я не давала согласия на эту сделку! — произнесла я, видя, как бережно дворецкий прячет документы.

— Но юридически и магически сделка свершилась. Ее несколько раз проверили. Даже вашу подпись, — заметил дворецкий, давая мне понять, что ничем помочь не может.

Он развернулся, чтобы направиться в сторону дома, приказывая слугам нести осторожней очередную стопку книг. Одна книга выпала и шлепнулась на дорожку. Я посмотрела на черную обложку и увидела надпись: «Как снять проклятие».

— Осторожней! — с укором произнес дворецкий, доставая платочек и протирая книгу, чтобы вернуть ее на стопку.

— Вы не понимаете, — прошептала я, чувствуя, как на меня накатывает отчаяние. — Мне некуда пойти! Я ушла от мужа… Это поместье было моей единственной надеждой… Моим единственным шансом вырваться…

Я понимала, что мои слова ничего не решат. Слезы — тем более. Но сейчас мне показалось, что это был мой последний крик отчаяния.

— Поговорите с хозяином. Я такие вопросы не решаю, — вежливо произнес дворецкий, снимая мои руки со своей одежды. Я и не заметила, как в отчаянии вцепилась в него, словно утопающая.

— Кстати, а вот и хозяин! — заметил дворецкий, а я повернулась, видя, как из подъехавшей кареты выходит высокая фигура в черном. Сначала я увидела трость в черной перчатке, потом посмотрела на лицо, но вместо лица я увидела лишь красивую черную маску. Черный дорожный плащ, пойманный ветром, развевался, как крылья большой хищной птицы.

— Господин, — поклонился дворецкий, а слуги замерли и отвесили поклон. — Господин генерал. Почти все ваши вещи мы перенесли в дом. Будут какие-то указания?

Я смотрела на маску, чувствуя, как внутри все обрывается. Молодой он или старый? Длинные темные волосы свидетельствовали о том, что незнакомец молод. Я даже не видела в них седины. Красивый разлет плеч, на которых покоился плащ, свидетельствовал о военной выправке. Под плащом я увидела алый мундир, усеянный орденами.

— Господин генерал, — прошептала я, чувствуя, что рядом с ним я выгляжу, как Дюймовочка. — Я…

Я почувствовала, как внутри все сжалось, а я не могла выдавить ни звука. Словно невидимая сила пережала горло и выкачала из легких весь воздух.

— Я — хозяйка этого дома, — прошептала я, чувствуя, как предательские слезы уже подступили к моим глазам. Его сдали в аренду без моего ведома… И…

Мысли путались. Вот сейчас, когда надо просто четко все изложить, я чувствовала себя двоечницей, которая блеет возле доски.

— Короче так! — произнесла я, глядя на маску. Рука покоилась на трости, а на перчатке сверкнуло драгоценностью кольцо.

Арт к главе 6. Генерал

Глава 7

Я не могла отвести от него глаз. Он стоял передо мной, словно из мрачного сна, воплощая в себе нечто зловещее и притягательное одновременно. Его высокая фигура была окутана черным плащом, который развевался на ветру, словно крылья ворона. Трость с головой дракона, украшенная искусной резьбой, казалась продолжением его сущности — грозной и таинственной.

Но больше всего меня притягивала его маска. Не красивая, не театральная, а железная. Холодная и непроницаемая, она скрывала лицо, но я чувствовала, что за ней скрывается нечто большее, чем просто человек.

И тут меня осенило. «А вдруг он такой же?», — пронеслось в моей голове. Мужчина с силой, властью и деньгами.

Стоит ли ему это рассказывать?

Что мешает ему поступать так же, как другие? Смеяться, когда женщина плачет, считать, что всё на ней куплено им?

Я почувствовала, как внутри меня нарастает тревога. Его присутствие было как ледяная рука, скользящая по моей коже. Я видела сквозь прорези в маске хищные холодные глаза. В его глазах не было тепла, только холодный блеск стали.

Я отступила на шаг, пытаясь скрыть дрожь в теле. Но он не двигался, его взгляд был прикован ко мне, словно он изучал меня, как насекомое под микроскопом. Я чувствовала, как моё сердце бьётся всё быстрее, как страх и любопытство борются внутри меня.

Я сглотнула.

Сердце стучало, как будто пыталось вырваться.

Я не видела его лица. А это значит — не могла предугадать. Не могла прочитать, что он думает.

“Что ты теряешь?”, — укорила я себя за затянувшуюся, как штаны на похудевшей талии, паузу. Сейчас во мне снова боролась леди и та, что была раньше.

— Если кратко, — усмехнулась я, понимая, что терять нечего. — Вчера я узнала, что мой муж спит с моей сестрой. И она беременна. У нас случился семейный скандал. Правда, в нем случайно поучаствовали сто человек гостей. Годовщина свадьбы превратилась в “гадовщину”, он прилюдно раздел меня, попрекнул деньгами и сказал, куда я от него денусь. Но я вспомнила об этом поместье и решила, что все-таки денусь…

“Мамочки!”, — простонала леди внутри меня. — “Надо было просто плакать!”.

“Хватит! Наревелась!”, — сглотнула я.

Я замолчала, потому что в горле встал ком.

Потому что вспомнила запах воска.

Звук аплодисментов.

Щеки, горевшие от стыда.

Я закрыла глаза. Слёзы потекли. Не тихо. Не стыдливо. Громко. С хрипом. С болью.

— Простите, — выдавила я, понимая, что мужская солидарность немедленно потребует вышвырнуть меня за дверь. — Я не хотела… Просто… Прорвалось… Вы не подумайте, что я не умею себя вести. Обычно я — приличная женщина…

Я усмехнулась, но смех получился горьким.

— Мне стыдно. Женщине в моём возрасте… Плакать перед чужим мужчиной… — произнесла я, растирая слезы.

На меня смотрела железная маска.

Ни сочувствия.

Ни насмешки.

Ни гнева.

Пустота.

— Вы, наверное, думаете, что я заслужила, — сказала я, глотая горечь слез. — Что это моя вина. Что я не родила ребёнка. Что я не умела удержать мужа. Что я не была достаточно хороша.

Я замолчала, пытаясь совладать со своим голосом. Потом добавила — тише:

— А может… вы даже одобряете его? Мужчина должен быть сильным. Женщина — покорной. А я… я устроила скандал. Я не упала в обморок. Я не умоляла. Я ушла. И, может, вы думаете: «Ну и правильно, что её вышвырнули»? — с горестным смешком произнесла я, глядя на его маску.

Сейчас это напоминало исповедь. Только место было выбрано так себе.

Глава 8

— Или вы сейчас думаете о том, что сегодня муж бы попросил прощения, вернул бы драгоценности, поцеловал бы руку и сказал, что вчера немного перебрал с вином и ничего не помнит, — я произнесла эти слова и сглотнула. От нервов. — И мне пришлось бы сделать вид, что я поверила. А потом он сказал бы, что вчера в комнате мне показалось. И я кивнула бы. Да, дорогой, показалось. И все было бы как прежде. Но я так не хочу.

Я ждала.

Хотя понимала: он не ответит. Маска не двигалась.

Трость — не шевелилась. Только ветер играл краем плаща, как крыльями.

— Мне некуда идти, — прошептала я, голос мой дрожал, но я старалась говорить твёрдо.

Генерал Моравиа не ответил. Ветер, словно пытаясь заполнить тишину, зашелестел листвой, но это не помогло. Я чувствовала, как страх и отчаяние охватывают меня, но я не собиралась сдаваться.

— Я не вернусь домой, — добавила я, стараясь придать своему голосу больше уверенности.

Маска осталась неподвижной. Я видела, как его пальцы, скрытые перчатками, слегка сжали трость.

— Я умру, — сказала я, чувствуя, как слёзы подступают к глазам.

Он молчал. Ветер продолжал играть с моим плащом, но я уже не обращала на это внимания. Я смотрела ему в глаза, и в этот момент я поняла, что это мой последний шанс.

— Но не вернусь, — добавила я, выпрямляясь и расправляя плечи.

Я выпрямилась.

Расправила плечи.

Гордо.

Как будто это был мой последний выход на сцену.

Как будто я уже знала: «Сейчас он скажет: “Уходите”.

Сейчас он повернётся и уйдёт в дом.

И я пойду.

В никуда.

Но — не назад».

Анталь Моравиа сделал шаг вперёд, и я замерла. Его глаза, скрытые за маской, смотрели на меня с такой холодностью, что я почувствовала, как моё сердце сжалось. Но я не отвела взгляд. Я смотрела ему прямо в глаза, и в этот момент я поняла, что он видит во мне нечто большее, чем просто испуганную женщину в последней стадии отчаяния.

Я смотрела на него, словно пытаясь разгадать загадку, которую не могла понять.

В его глазах отражались мои мысли, надежды и страхи, как в зеркале.

Надежда светилась в них, как утренний луч солнца, пробивающийся сквозь тучи. Отчаяние тянуло вниз, как тяжёлая цепь, сковывающая сердце.

Усталость окутывала меня, как туман, поглощая все силы.

И в этот момент, когда я была на грани, когда все эмоции слились в один бурлящий поток, раздался его голос.

— Сильвестр…

Я вздрогнула.

Потому что это был не гнев.

Не холод. Не приказ. Это был бархат.

Медленный, тёплый, завораживающий бархат.

Как тень, которая не пугает, а обнимает.

Глава 9

— Скажи мне, — продолжил хозяин, глядя на дворецкого, — неужели в нашем доме не нашлось комнаты для бедной женщины?

Нужно было обрадоваться. Наверное. Но слова «бедная женщина» прозвучали так, словно я — старая нищенка. Впрочем, так оно и есть.

Я смотрела на маску.

И вдруг поняла:

За ней — не враг.

Не судья.

Не ещё один Гельрих.

И в этот момент, когда я была на грани, когда все эмоции слились в один бурлящий поток, раздался его голос. Он прозвучал мягко, как шёпот ветра, но его присутствие заставило меня вздрогнуть.

— Вы можете оставаться в этом доме сколько вам заблагорассудится, — продолжил хозяин, глядя уже на меня. — Только при одном условии.

— Каком? — сипло спросила я, не веря в услышанное.

— Вам всё расскажет дворецкий, — кивнул хозяин.

Я почувствовала благодарность и протянула ему руку для рукопожатия, но он проигнорировал ее, направляясь в сторону дома. Я стояла, словно задыхаясь внутри, глядя на чужие вещи и свою сиротливую корзиночку.

— Мадам! Вы идете? — послышался голос дворецкого. — Я покажу вам вашу комнату.

Что ж… Комната — это крыша над головой. А крыша над головой и кровать лучше, чем просыпаться от того, что утром тебе в ухо сопит ёжик, а вокруг тебя шуршит листва.

Я шагнула в сторону дома, видя, как слуги заносят последние вещи. Сердце сжалось, когда я переступила порог. Ремонт был явно свежий. При тётушке такого не было. Всё было обставлено с тихой роскошью, которая не кричала, нет. Она, скорее, шептала знающим людям, сколько это всё стоило.

— Сюда, мадам, — произнёс дворецкий, ведя меня в сторону гостевых комнат. — Это ваша комната.

Я вошла, видя, что комната большая и светлая. Не помню, чтобы я была в ней раньше. Помимо неё была ещё смежная комната — спальня и удобства. Что ж… Неплохо. Для начала.

— Располагайтесь. Если у вас есть вещи, я могу приказать принести их сюда, — заметил Сильвестр, пока я присаживалась на незнакомый бархатный диван, чувствуя, как внутри всё меняется. Может, во всём виноват солнечный свет, проникающий сквозь шторы, а может, просто мысль о том, что я вырвалась. Но на душе вдруг полегчало.

— У меня нет вещей. Всё моё с собой, — произнесла я, вздохнув. Я показала глазами на корзинку и на документы. — Это всё.

— Итак, мадам, — заметил Сильвестр. — В этом доме есть одна особенность, о чем меня просили предупредить. Хозяин не любит, когда его беспокоят. И входят в его комнату без приглашения. Такой наглости он не терпит.

— О, я тоже не люблю беспокоить хозяев, — усмехнулась я. — Так что в этом мы с ним похожи. Можете не переживать.

— Хозяин играет на рояле. Но в этот момент в комнате никто не должен присутствовать. Он не любит, когда кто-то рядом в этот момент, — заметил дворецкий.

— Что ж, тетушка Элизабет, которая жила в этом доме, тоже играла на рояле и пела как волк, попавший в капкан. Поэтому я не испытываю любви к роялям, — заметила я, улыбнувшись.

Дворецкий собирался уйти, но я остановила его.

— Почему именно это поместье? Вы не знаете? — спросила я.

— Хозяину очень понравились розы, — заметил дворецкий.

— Белые зимние розы тетушки Элизабет, — улыбнулась я. — Они расцветают осенью и стоят всю зиму, закованные льдом. Очень красивое зрелище.

— Простите, мадам, мне пора! — откланялся дворецкий, а я вздохнула.
Так, сейчас надо посчитать деньги и думать о том, как быть дальше. Я вытащила из кармана всё, что было, и стала пересчитывать. В этот момент я вспомнила, как мой муж бегал по потолку и кричал, что мы банкроты. Как я обнимала Гельриха, успокаивала его, обещая, что скоро он забудет о том, что такое долги. Он держал мою руку так, словно я была его спасательным кругом.

Моя рука дрогнула, и одна из монет упала на пол. Я наклонилась, не поленилась и подняла ее, вернув в стопочку.

О, боже мой…

Глава 10

Я сидела на краю кровати, ощущая, как каждый мускул болит от напряжения и усталости. Побег, который начался с позора и унижения, подошёл к концу, оставив после себя лишь пустоту и страх. Я сунула руку в корзинку, которую мне тайком всучила старшая служанка, и достала еду — скромный, но искренний подарок от человека, который, возможно, был единственным, кто меня жалел.

Внутри лежал кусок хлеба, немного сыра, немного мяса и яблоки. Я взяла хлеб и медленно начала жевать, чувствуя, как каждый кусочек скребет горло. Это была не еда — это была последняя опора, последнее напоминание о том, что я ещё не совсем одинока.

Мои пальцы машинально потянулись к деньгам, которые дал отец. Я вытащила кошель и высыпала содержимое на стол. Я пересчитала их. Дважды. Трижды.

— Хватит… — прошептала я. — На месяц.

Но даже это было ложью.

На неделю.

Максимум на две.

А потом — что?

Голод.

Просьбы.

Или, что ещё хуже, — милостыня.

«У Курского вокзала стою я молодой!» — услышала я голос из прошлого. И мне вдруг стало так противно. Нет! Я сделаю всё, чтобы не докатиться до такого! Это слишком!

Я услышала стук в дверь.

— Обед, миссис, — раздался голос служанки.

Я открыла, видя поднос в руках девушки.

На подносе — тарелка с горячим супом, кусок мяса, хлеб, вино.

Моя рука дрогнула.

Я жадно смотрела на еду.

Не из голода.

Из страха.

Страха, что это последнее, что я когда-либо получу. Я тут же прикинула, сколько у меня денег. Если я сейчас их все проем, то что останется?

— Благодарю, я не голодна, — соврала я, хотя желудок вопил обратное. «Ешь хлеб!» — вызверилась я на него. — «У нас нет денег!»

Конечно, такая практика была не редкостью, когда-то кого-то брали к себе на постой родовитые семьи. Чаще всего это были дочери богатых торговцев, мечтавшие пробиться в высший свет. Но за них щедро платили их семьи. А обнищавшим аристократам это было только на руку.

Были и приживалки — самые несчастные и бесправные существа в доме. Обычно из числа бедных родственниц. На них срывали гнев, шпыняли, потешались, использовали как служанок, заставляя их читать книги, пока хозяева отдыхают. То есть всячески отрабатывать свой кусок хлеба.

Приживалкой я быть не хотела. Хватит с меня того, что однажды я видела, как милую старушку шпыняли в одном доме, в котором я была в гостях, исключительно потому, что она — приживалка.

Служанка тихо вышла из комнаты, оставив после себя лишь лёгкий скрип половиц. Дверь за ней закрылась, и я осталась одна в полутёмном помещении.

Мои пальцы, подрагивающие от усталости, скользнули по ручке двери, и я медленно, словно во сне, закрыла её.

Этот жест показался мне чем-то священным, как будто я запечатывала свой маленький мир от всего остального мира.

И только тогда позволила себе опуститься на пол, обнимая колени. Это была дрожь отчаяния и безысходности. Я чувствовала, как внутри меня что-то ломается, и я не могла остановить этот процесс.

Я съела весь хлеб из корзинки.

Медленно.

Словно это был последний обед.

Каждый глоток был медленным, тягучим, как будто я растягивала этот момент, чтобы запомнить его навсегда.

Я поднялась на ноги и подошла к зеркалу, которое стояло в углу комнаты. В его холодной поверхности отражалась я — женщина, уставшая до глубины души.

Мои волосы были растрёпаны, как будто я провела бессонную ночь, а глаза горели красным, как будто я плакала, но слёзы так и не пролились.

На мне было чужое платье.

Оно было старым, серым и изношенным, словно оно знало все мои печали и радости. Это было платье моей матери.

Она носила его, когда хотела казаться скромной и достойной, но теперь оно стало моим. Я смотрела на своё отражение и чувствовала, как внутри меня поднимается волна гнева и отчаяния.

Арт к книге. Поместье тетушки Элизабет

Глава 11

Я смотрела на себя.

И вдруг поняла:

«Ты — не хозяйка.

Ты — приживалка.

Ты — тень».

Но тень может стать экономкой.

Может стать полезной.

Может заработать.

Может выжить.

Я сидела в тишине, лишь слабый свет пробивался сквозь плотные шторы. Перо скользило по бумаге, оставляя за собой тонкую линию, словно пытаясь запечатлеть мои мысли.

— Если я буду платить за еду... — прошептала я, глядя на цифры, которые выстраивались в аккуратные столбцы. — Если я найду работу... — добавила я, чувствуя, как внутри меня зарождается слабый огонек надежды. — Если я смогу управлять поместьем...

Мысли кружились в голове, как осенние листья на ветру. Я вспомнила еще совсем молодого Гельриха, его усталый взгляд и дрожащие руки. Как он пытался справиться с долгами, но каждый раз только глубже погружался в бездну. Как я вытаскивала его из этой ямы, вела его бухгалтерию, продавала вещи, чтобы спасти поместье.

Вспоминала, как он смотрел на меня с благодарностью и отчаянием одновременно. Как я чувствовала его страх и неуверенность, но продолжала идти вперед, несмотря ни на что.

Я была хороша в этом.

Лучше, чем он.

Лучше, чем все.

Теперь я сидела за столом, чувствуя, как внутри меня поднимается волна решимости.

«Я могу быть экономкой.

Я должна быть экономкой».

Я подошла к зеркалу, ощущая, как сердце бьётся в такт с тиканьем часов на стене. Платье сидело на мне, словно униформа, — идеально, но лишённая индивидуальности.
Как униформа экономки.
"Миссис Синий Чулок" — пронеслось в голове, и я почувствовала, как губы кривятся в горькой улыбке.

Когда-то я была другой. Я была той, кто вытаскивала его из долгов, словно спасала тонущий корабль. Сильной. Независимой. Необходимой. Но теперь... теперь я стала тенью самой себя.

Я глубоко вздохнула, пытаясь унять дрожь в руках. "Пора побороть гордость," — прошептала я, глядя на своё отражение, словно убеждая саму себя. Гордость? Да, это было то, что держало меня на плаву. Но сейчас она стала моим якорем, который тянул меня ко дну.

Пока во мне хватало решимости, как заряда в аккумуляторе, я решила выйти из комнаты и поговорить с хозяином. В голове уже сводились дебеты и кредиты. И мелькали строчки из резюме. Сильные и слабые стороны. Из сильных сторон я могла назвать правую. Она у меня сильнее, чем левая. Однозначно. Почему я покинула предыдущее место работы?

Я вышла из комнаты.

Нервный вихрь крутился в голове, а я пыталась собраться в кучку. Первыми это сделали глаза. Остальное собираться в кучку не хотело.

Это — моя последняя надежда.
Воздух вокруг казался густым и тяжелым, как будто он сам сопротивлялся моему движению. Я остановилась на мгновение, пытаясь унять дрожь в руках, и сделала глубокий вдох.
Каждый шаг давался с трудом.
— Где покои хозяина? — спросила я, стараясь говорить спокойно.
Слуга, пожилой мужчина с седыми волосами и добрыми глазами, ответил с легкой улыбкой:

— В конце коридора, миссис.

— Спасибо, — пробормотала я, чувствуя, как благодарность и страх смешиваются в моем сердце.

Я двинулась дальше, каждый шаг давался мне все труднее. Коридор казался бесконечным, и я не могла избавиться от ощущения, что стоит еще сделать несколько шагов, как решимость испарится.

Наконец, я добралась до конца коридора. Перед мной была массивная деревянная дверь, украшенная резьбой. Я постучала. Три раза. Четко. Глухо.

Я задержала дыхание, ожидая ответа.
Мне показалось, что мне ответили: “Войдите”. Я постояла с долю секунды и вошла.

Глава 12

Я осторожно повернула ручку и толкнула дверь. Она открылась без скрипа, как будто приглашая меня внутрь. Я шагнула через порог и оказалась в полутемной комнате.

В комнате было темно. Бархатные шторы слегка приподнимались, подхваченные легким сквозняком. Я замерла на мгновение, прислушиваясь к тишине, которая, казалось, давила на меня со всех сторон.

— Господин генерал? — произнесла я тихо, стараясь не нарушить эту зловещую тишину.

Но ответом мне была лишь тишина. Лишь потрескивание дров в камине нарушало это гнетущее молчание. Я сделала несколько шагов вперед, стараясь не издавать ни звука.

Каждый мой шаг отдавался эхом в этой комнате, заставляя меня чувствовать себя еще более одинокой и уязвимой.

На стенах висели портреты в тяжелых золотых рамах, но их лица были обращены к окну, как будто они знали что-то, чего не знала я.

Мягкий свет от камина едва пробивался сквозь густой полумрак, создавая причудливые тени на стенах.

И в этом свете — я увидела его.

Генерал был без маски.

Без перчаток.

Его руки, обнажённые, лежали на подлокотниках кресла. Он сидел у камина, откинувшись в кресле, и смотрел в пламя.
Я замерла, не в силах пошевелиться.

Моё сердце билось быстрее, а дыхание стало прерывистым. Я думала, что под маской скрывается уродство. Шрамы. Ожоги. Что-то, что заставляет людей отворачиваться и прятать глаза.

Но нет.

Он был красив.

Не так, как те, кто стремится выглядеть безупречно. По-другому.

Глубоко.
Живо.
Сильно.

Его черты были чёткими, но не жёсткими, словно высеченными из камня, но при этом сохраняющими мягкость.

Глаза казались тёмными, глубокими, как ночь, но в их бездне горел огонь, живой и неугасимый. Этот огонь притягивал и одновременно пугал, обещая тепло, но также и бурю. Волосы, тёмные и слегка растрёпанные, падали на лицо, придавая ему небрежную, но в то же время притягательную харизму.
А кожа…
Кожа была идеальной.
Ни единого шрама.

И он был молод.
Моложе, чем я ожидала.

Не старик, не изуродованный ранением военный, а мужчина в расцвете сил, полный энергии и жизни.

Его присутствие заполняло пространство, как будто он был центром вселенной, вокруг которого вращались все остальные.

Я почувствовала, как мои щёки вспыхнули от неловкости. Как будто я застала его в тот момент, который не предназначался для чужих глаз.
Как будто я увидела то, что должно было принадлежать только женщине, которую он любит. То, что должно было быть скрыто за завесой тайны, за стенами его души.

Генерал обернулся на звук их неуверенных шагов.

В его глазах мелькнуло удивление. И тут же взгляд стал хмурым.

— Неужели дворецкий вас не предупредил, мисс, — произнес генерал, и его голос прозвучал низко, как глухой раскат грома в предрассветной тишине. — Что нельзя входить в комнату без приглашения?

Я сглотнула.
— Я… я стучала, — ответила я, стараясь придать своему голосу уверенность, которой на самом деле не чувствовала.
— И? — его взгляд, холодный и отстранённый, словно лезвие ножа, пронзил меня насквозь.

— Мне показалось, что вы сказали: «Войдите», — прошептала я, чувствуя, как щеки заливает предательский румянец.

Глава 13

Генерал Моравиа молчал, его лицо оставалось непроницаемым, как маска, которая лежала на столе. Я видела, как его пальцы медленно, с какой-то неестественной грацией, начали натягивать перчатки. Чёрные, кожаные, плотно облегающие его руки, они казались частью его самого, продолжением его холодной натуры.

Я невольно отступила на шаг, чувствуя, как по спине пробежал холодок. В его присутствии было что-то пугающее и завораживающее одновременно. Его движения были точными, выверенными, словно он репетировал их тысячу раз.

Затем он взял маску. Чёрную, железную, с прорезями для глаз, которые придавали его лицу зловещий вид. Генерал надел её, и я увидела, как его лицо скрылось за холодной металлической поверхностью. Он поднял руку, и маска плотно прижалась к его лицу, словно слившись с ним в единое целое.

— Зачем вы это делаете? — вырвалось у меня, видя, как генерал встал с кресла.

Он замер. Его движения были плавными, почти ленивыми, но в них сквозила скрытая угроза. Повернув голову, он посмотрел на меня своими холодными, бездонными глазами.

— Зачем? — повторил генерал, и в его голосе прозвучала насмешка, смешанная с чем-то, что я не могла понять.

Пауза. Длинная, тяжёлая, словно сама тьма окутала нас. Время словно остановилось, и я чувствовала, как сердце бьётся всё быстрее, а кровь стынет в жилах.

Наконец, он заговорил, но его слова прозвучали глухо, словно доносились издалека, сквозь маску.
— Чтобы вас случайно не убить.

Я вздрогнула. Его слова прозвучали как приговор, но в то же время в них было что-то странное, что-то, что заставило меня задуматься.

— Я мог стоять у двери. Вы в этот момент могли случайно войти. Я не всегда бываю в перчатках и маске. Иногда я от них сильно устаю. И только наедине с собой я могу позволить себе снять их. А если бы мы столкнулись, если бы я к вам случайно прикоснулся, вы бы умерли.

Я вспомнила.
Когда слуги носили вещи, одна книга упала.
И на обложке было что-то связанное с проклятием.

— Это... это магия? — прошептала я, голос мой дрожал, но я пыталась сохранить спокойствие. — Это проклятие?

Генерал медленно повернул голову в мою сторону, и я увидела его глаза за маской. В них не было ни тепла, ни света. Только тьма, холодная и бездонная.

— Да, — ответил он коротко, его голос был низким и бесстрастным. — Но давайте не будем об этом.

Он снова сел в кресло.
Маска — на лице.
Перчатки — на руках.
Непроницаемый.
Холодный.
Отдалённый.

Я смотрела на него и пыталась вспомнить его лицо. То самое лицо, которое видела всего на мгновение, но которое теперь казалось мне невероятно важным. Это было по-настоящему красивое лицо мужчины, способное покорить женщину одним своим видом. Но теперь оно было скрыто за маской, и я чувствовала, как внутри меня поднимается горький ком жалости.

Не жалости к себе, а к нему. К этому незнакомцу, который сидел передо мной, словно статуя, неподвижный и безмолвный. Его молчание было громче любых слов.

— Я пришла, — сказала я, стараясь не выдавать своих чувств. Сейчас мне казалось, что просьба весьма неуместна. — Чтобы поработать экономкой. Я готова работать… на любых условиях.

Я тут же замерла, словно ожидая ответа.

Но генерал всё ещё молчал. Его молчание было тяжёлым, как камень, который давил на мою грудь.

Я чувствовала, как внутри всё сжимается. Стыд полз по моей коже, как холодная змея, а слёзы подступали к глазам, угрожая вырваться наружу. Я пыталась не показывать свою слабость, но это было бесполезно.

“Соберись!” — прошипела я на себя. “Я уже собралась!” — ответила кукушка, показывая на чемоданы. Только этого мне еще не хватало. Да, стрессовать в двадцать и стрессовать в сорок пять — большая разница.

— Простите, — сказала я, наконец, не выдержав. — Мне… очень сложно с вами разговаривать, когда вы в маске. Я не вижу вашего лица. Не вижу эмоций. Мне кажется, что я говорю в пустоту. Вы точно услышали мой вопрос?

Глава 14

Он вдруг рассмеялся.
Негромко.
Не злобно.
Скорее — с горечью.

— Экономка мне не нужна, — сказал генерал, глядя куда-то вдаль, будто пытаясь увидеть что-то, что скрывалось за горизонтом. — Я не экономлю.
— У меня достаточно денег, чтобы не думать о таких вещах, — добавил он, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на сожаление.

— А со всеми мелочами отлично справляется дворецкий, — продолжил генерал, и его голос стал ещё тише, почти шёпотом.

Слёзы вырвались.
Я не сдержала.
Одна — по щеке.
Вторая — за ней.

Это была последняя надежда.
Работа.
Хотя бы кусок хлеба за труд.
А теперь — и это отнято.

— Почему вы вообще решили работать экономкой? — спросил генерал, его голос звучал неожиданно мягко, почти участливо. — Насколько я понимаю, вы благородного происхождения. Вы — аристократка.

— У меня нет денег, — честно призналась я, стараясь говорить твёрдо, хотя внутри всё дрожало. — Совершенно. Я должна как-то платить за ваше гостеприимство. Так принято! Оплачивать еду... Ведь так поступают те, которые живут в чужом доме на правах постояльца. А мне совершенно нечем оплачивать еду!

Ну что ж! Лучше сказать правду! Мою гордость, видимо, тоже вынесли вместе с шкатулками и моими драгоценностями.
— Я готова даже работать служанкой, — добавила я, чувствуя, как ком в горле становится всё больше. — Только не возвращаться домой.

Он встал. Резко, словно разжалась пружина. Высокий, величественный, в маске, что скрывала его лицо, и с тростью, что постукивала по полу, создавая ритмичный звук.

— Что значит — «оплачивать еду»? — спросил он, его голос звучал холодно и отстранённо, но в нём проскользнуло что-то ещё — нечто, что заставило моё сердце забиться быстрее.

— Ну… служанка сегодня принесла мне обед… Я… я просто… — прошептала я, чувствуя, как краснею. — Постояльцам принято его оплачивать. И… Я… Я просто не знаю, как иначе… заработать денег… После скандала на балу гувернанткой меня не возьмут. Им проще выбрать тупую, но с безупречной репутацией, чем ту, которая действительно может научить, но со скандалом.

Я сбивалась с мысли. Слова звучали глупо и неуместно. Я чувствовала себя нищей, слабой и недостойной. Глупой. Сломленной.

Взгляд генерала вдруг стал серьёзным. Он наклонился ко мне, и я увидела в его глазах что-то, что заставило меня вздрогнуть.

— Я удивлён, — произнёс генерал, его голос звучит мягко, но в нём чувствуется сталь. — Вы думаете, что я возьму с вас деньги за то, что вы будете есть в этом доме? С каких пор я должен брать деньги за гостеприимство? Если я сказал, что вы живёте здесь, это значит, что вы — гостья. Вам нужно время, чтобы прийти в себя. Пережить то, что с вами случилось. И никаких денег мне от вас не нужно.

Его голос прозвучал почти насмешливо. Словно он удивлялся, как я вообще могла допустить такую мысль.

— Знаете, — сглотнула я, стараясь говорить ровно. Но голос дрожал. — Мне после того, что случилось, сложно поверить в то, что в мире остались ещё люди, готовые протянуть руку помощи…

— Я — не человек. Я — дракон, — усмехнулся генерал. — Так что в моём случае это, скорее… лапа…

Я усмехнулась этой внезапной шутке, но при этом слёзы брызнули из глаз. Я чувствовала себя такой уязвимой и беспомощной.

— Садитесь, — покровительственным голосом произнёс он.

Я неуклюже опустилась в кресло.

“Ловкость кошки — грация картошки!” — вздохнула я, понимая, что после того, как я двадцать лет строила из себя леди в угоду мужу и обществу, из меня, словно демон, рвётся наружу простой бухгалтер со словарным запасом, от которого краснели даже солидные дядечки.

Я смотрела на него.
С благодарностью.
С болью.
С неуверенностью.

— То есть… вы считаете, что я — ваша гостья? — спросила я, стараясь скрыть дрожь в голосе. — Сколько я здесь хочу погостить — для вас не имеет значения?

Глава 15

— Да.

Генерал произнёс это тихо, но с такой уверенностью, что я невольно замерла. В его голосе звучала сталь, но за этой стальной маской скрывалась глубокая боль. Я не могла не заметить, как его взгляд метнулся в сторону, словно он пытался скрыть что-то, что терзало его душу.

— Только в будущем прошу, — продолжил он, — не входите в комнаты без стука и без разрешения. Я не пользуюсь всеми комнатами. Я имею в виду библиотеку, гостинную и эту. В другие комнаты вы можете входить смело. Даже если вы постучались, а я не ответил, это не значит, что можно войти. Я приучил к этому слуг. И вам придётся привыкнуть. Иначе — смерть.

Я кивнула, чувствуя, как внутри меня растёт уважение к этому человеку.

Я не знала, что со мной происходит и как описать свои чувства. Сейчас мне казалось, что благодарность настолько переполняет меня, что скажи он: «Сделай для меня то-то и то-то». И я сделаю.

Я почувствовала, как моё сердце сжалось от жалости. Не за маску, не за перчатки — а за то, что ему пришлось жить так. За то, что он не мог прикоснуться к чему-то, что было для него так важно. За то, что он был один в этом мире.

— Разве проклятия нельзя снять? — спросила я.

«Ага! Тоже мне! Знаток магии! Ишь ты!» — усмехнулась я, понимая, что я в этом ничего не понимаю.

Генерал посмотрел на меня, и в его глазах я увидела боль, смешанную с отчаянием.

— Это проклятие снять очень тяжело, — сказал генерал, его голос звучал глухо, словно он говорил через силу. — Для этого нужна жертва. Добровольная жертва. Любящего человека.

Я почувствовала, как кровь отхлынула от моего лица. Он говорил о жертве, о том, что кто-то должен умереть, чтобы он снова стал прежним. Но кто? И кто готов на это?
— Но я не могу позволить человеку, которого люблю, принести себя в жертву ради того, чтобы я снова стал прежним, — добавил генерал, и его голос дрогнул.

Я смотрела на него.
Вспоминала всё, что знала о магии, проклятьях и… драконах.

— Знаете… — начала я, стараясь скрыть дрожь в голосе. — Я немного знаю о драконах. Они живут очень, очень долго. Не десятками лет… а сотнями.

Пауза повисла между нами, как невидимая преграда. Его взгляд стал еще более пристальным, и я почувствовала, как внутри меня поднимается волна тревоги.

Я чувствовала, что близка к решению. Да! Именно к решению. Оно казалось мне сумасшедшим, безумным и таким правильным. Может, это станет наградой за его милосердие и доброту? Я вспомнила слова мужа о том, что я старая. А ведь у меня ничего нет. Нет никого, ради кого бы я могла жить. У меня нет детей, нет внуков. Отец? Папа тоже не вечен. И когда он уйдет, то я потеряю последний смысл жизни.

— Я понимаю, каково это — полюбить девушку. И чтобы она полюбила вас, а потом отдала свою жизнь… Но в проклятии не сказано… что вы должны любить того, кто пойдёт на смерть? — спросила я, глядя на непроницаемую железную маску. — Ведь так?

Глава 16

Он замер, словно пораженный моими словами. Его лицо стало непроницаемым, но я видела, как внутри него бушует буря. Генерал смотрел на меня, как на что-то непонятное и пугающее, и я не могла понять, что скрывается за этой маской.
— Нет. Об этом в проклятии не сказано. Проклятие может снять только любящий человек, который добровольно отдаст себя в жертву.

Я вздохнула, чувствуя, как тяжесть в груди становится всё ощутимее. Слова, которые я собиралась произнести, казались мне слишком смелыми, почти безумными. Но я уже решила.
— Знаете… Я уже не молодая, — добавила я, глядя на него с лёгкой грустью в глазах. — И я понимаю, что мне осталось не так много времени.

— Прекратите! Вы не понимаете, о чем говорите! — резко перебил меня генерал, но я тут же перебила его, чувствуя, как внутри меня поднимается волна решимости.
— Наверное, было бы правильно… Если бы в обмен на вашу доброту… Я согласилась вам помочь.

Он замер, словно мои слова застали его врасплох. Рука с тростью дрогнула, но генерал быстро взял себя в руки.

— Вы сейчас серьёзно? — спросил он, его голос звучал холодно, почти враждебно. — Вы понимаете, что я не приму вашу жертву!

Я кивнула, стараясь не показать, как сильно я нервничаю.

— Да, — ответила я твёрдо. — Совершенно серьёзно. Я прекрасно понимаю, что мне не так много осталось жить. По сравнению с жизнью дракона — это же мгновенье. Ну лет сорок еще протяну, надеюсь. Потом болячки всякие, ревматизмы, клизмы, деменция… Обычно в такие моменты люди держатся благодаря близким. Ради близких. Но у меня нет близких. Поэтому я предлагаю вам выход.

Он замер.
Даже трость не шевельнулась.

Но я видела, как в его глазах промелькнуло что-то похожее на удивление.

— Я понимаю, что могу просто лечь и умереть, — прошептала я, стараясь сдержать дрожь в голосе.

Я на секунду задумалась.
— Упасть с лестницы… — продолжила я, чувствуя, как сердце сжимается от боли. — Или просто… не проснуться.

Я снова умолкла, взвешивая каждое слово.
— Но я могу… — голос сорвался, но я заставила себя продолжить, — своей смертью… сделать большое доброе дело.

Черт! Опять слезы! Что-то нервы в последнее время вообще ни к черту!
— Для того, кто не оставил меня в беде, — добавила я, и слёзы навернулись на глаза. Я едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться. - И да. Я говорю совершенно серьезно. Только придется немного подождать.

Генерал встал.
Резко.

Его фигура застыла, как статуя, в напряжённой тишине.
Он молчал.
Смотрел на меня сквозь маску.

Я не отводила глаз. В этом молчании было что-то тревожное и завораживающее одновременно.

Что он скажет?

Что сделает?

Глава 17. Дракон

В этот момент я почувствовал соблазн.

Не физический, не похотливый, а другой.

Глубокий, тёмный, опасный. Он проник в моё сердце, словно ядовитый туман, и заставил задуматься о том, о чём я уже и не думал.

Сотни книг, сотни попыток найти обходной путь… Но нигде ничего про мое проклятие.

«А что, если…» — эта мысль крутилась в моей голове, как змея, обвивающая позвоночник. Что, если она говорит правду? Что, если она действительно готова попробовать полюбить меня? Что, если она готова отдать свою жизнь ради меня? Что, если я наконец-то смогу избавиться от проклятия, которое терзает меня уже столько лет?

Я вспомнил.

Вспомнил брата. Агостона.

Его глаза, полные решимости и огня. Как он стоял передо мной, высокий и гордый, готовый пожертвовать всем ради меня.

— Я сделаю это, — сказал он твёрдым голосом, в котором звучала сталь. — Я сниму с тебя проклятие.

Я покачал головой, чувствуя, как внутри меня поднимается волна гнева и отчаяния.

— Нет, — отрезал я, глядя ему прямо в глаза. — Я не приму твою жертву.

— Но я хочу! — воскликнул он, его голос дрожал от эмоций. — Я хочу, чтобы ты был свободен!

— А я — нет, — ответил я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно, хотя внутри меня бушевала буря. — Я не хочу жить, зная, что ты умер за меня.

Брат нахмурился, его лицо исказилось от боли и разочарования.

— Ты эгоист, брат! — выкрикнул он, его голос был полон обиды. — Ты не понимаешь, что значит настоящая любовь и преданность!

— И именно поэтому я не позволю, — сказал я, стараясь не показывать своих чувств. — Я не позволю тебе умереть за меня. Я не могу позволить этому случиться.

Я поклялся тогда.

Никогда больше не принимать жертву.

Ни от кого.

Ни за что.

Но теперь передо мной сидит эта женщина. Её глаза — два бездонных озера, в которых я тону, как в омуте. Её голос — мягкий, словно шелест листьев, но с такой силой, что он пронзает мою душу.

— Я попробую полюбить вас, — говорит она, и её слова звучат как тихая мелодия, полная надежды.

— Когда придёт мой час, — продолжает она, её голос дрожит, но в нём нет страха, только решимость, — я отдам вам свою жизнь.

— Пусть это будет оплатой за всё, что вы для меня сделали, — добавляет она, и её слова обжигают меня, как раскалённое железо.

Я в шоке.

В ужасе.

В смятении.

Как она может?

Мы же с ней почти не знакомы.

После всего, что с ней сделали? После унижения, после потери, после боли, которая, казалось, навсегда оставила на её сердце шрамы?

Она предлагает самое ценное, что у неё осталось — свою жизнь.

Она предлагает мне самое ценное, что у неё осталось, — свою жизнь. И в этот момент я чувствую слабость. Не физическую. Моральную.

Если я откажу… я останусь проклятым. Буду жить вечно. Один. Без прикосновений. Без любви. Без будущего. А если приму? Если она умрёт… Я буду жить. Но с этой виной. С этим знанием: «Я позволил ей умереть». Но она говорит о старости… Говорит о том, что все равно рано или поздно умрет. И она не хочет, чтобы ее смерть была напрасной.

Арт к книге. Анталь

Глава 18. Дракон

Её глаза полны решимости, а в них я видел отражение своей собственной боли. Она готова отдать всё, даже свою жизнь, ради того, чтобы я почувствовал себя живым. Но я не могу. Я не могу принять её жертву.

И в этот момент я понимал, что она не просто жертва. Она — сила. Она — свет. Она — тот луч надежды, который пробивается сквозь самые тёмные тучи.

И я знал, что я никогда не смогу её забыть.

— Как вас зовут? — спросил я, пытаясь придать своему голосу максимальную мягкость. Эта женщина заслуживала мягкости. Эта женщина заслуживала самого лучшего, что может дать эта жизнь. Такое сердце заслуживало счастья.

Она ответила тихо, почти шёпотом, будто боялась, что её голос нарушит хрупкую тишину:
— Джолин.

Джолин.

— Можете называть меня Анталем, — произнёс я.

Имя звучало как музыка в моих ушах. Я произнёс его про себя, словно пробуя на вкус. Это было её имя. Маленький колокольчик: «Джолин».

Она сидела передо мной, нервно сжимая подлокотники кресла. Её руки были тонкими и изящными, как у фарфоровой куклы. Я заметил, как её пальцы дрожат, но она не отводила взгляда. Её глаза, глубокие и загадочные, словно океан, смотрели прямо в мою душу.

— Вы понимаете, Джолин, — начал я, стараясь говорить спокойно, но в то же время искренне, — что любовь... должна быть настоящей?

Она кивнула, но её губы едва заметно дрогнули, будто она сдерживала слёзы.

— Да, — прошептала она, сглотнув ком в горле.

Её голос был как нежный шёпот ветра, который проникает сквозь приоткрытое окно.

Быть может… это не жертва?

Быть может… это милосердие?

Быть может… она действительно послана мне судьбой?

Это…

Невозможно.

И в то же время кажется единственно правильным.

— Знаете, — произнесла она, глядя куда-то вдаль, словно пыталась найти ответ в бескрайнем небе, — единственный минус моего, возможно, гениального плана…

Джолин замолчала, будто подбирая слова, которые могли бы передать всю глубину её мыслей. Её голос был тихим, но в нём звучала уверенность, граничащая с отчаянием.

— Заключается в том, что мне уже не восемнадцать. И даже не двадцать. Я не юная дева, которая способна влюбиться, едва увидев человека. Вы понимаете, о чём я? Я не молодая красавица, которая очарована таинственным незнакомцем в маске. Мне сорок пять. Я вижу жизнь по-другому. И, наверное, с этим могут возникнуть сложности.

Сорок пять.

Эта цифра, произнесённая с такой обыденностью, вдруг стала символом всей её жизни. Жизни, в которой уже не было места для юношеских мечтаний и романтических иллюзий.

Она усмехнулась.

Сухо.

Саркастично.

Но в глазах не было шутки.

Только решимость.

Её слова были горькими, но в них сквозила правда. Она не была той, кем была когда-то — наивной, мечтательной, готовой броситься в омут с головой.

— Ну что, — спросила она, её голос дрожал, но звучал уверенно, — Вы согласны?

Я молчал.

Сердце билось.

Медленно.

Тяжело.

Я думал о брате.

О клятве.

О проклятии.

О одиночестве.

Клятва. Проклятие. Эти слова звучали в моей голове, как зловещий набат. Клятва, которую я дал, и проклятие, которое могло разрушить всё, что я любил. Я чувствовал, как тяжесть этих слов давит на меня, словно камень на груди.

Джолин встала с кресла. Теперь она стояла передо мной, такая хрупкая, такая уязвимая. Её растрёпанная причёска казалась символом её жизни — такой же непредсказуемой, как и её судьба.

Быть может… это не жертва?

Быть может… это начало?

Я поднял на неё глаза.

— Я… не знаю.

Она кивнула.

Без злости.

Без обиды.

С пониманием.

А я… я впервые за много лет не знал, что делать.

Я осторожно подошел к ней, думая о том, что недавно укрепил заклинанием перчатки. Осторожно взял ее руку и легонько сжал.

— Я бы поцеловал вам руку, Джолин. Но боюсь, мой поцелуй станет для вас смертельным, - произнес я, чувствуя сквозь ткань холод ее руки.

Она улыбнулась, а я смотрел на нее и думал.

Почему, когда я находился в шаге от смирения и отчаяния, судьба вдруг смилостивилась и послала мне эту женщину?

Я отпустил ее руку.

Джолин направилась к двери.

А я смотрел ей вслед, не в силах поверить в то, что случилось.

Как только ее шаги стихли в коридоре дома, я позвал дворецкого.

— Сильвестр! - приказал я. - Мне нужно, чтобы вы кое-что сделали.

Глава 19

Я вернулась в свою комнату, чувствуя, как внутри меня бурлит смесь стыда, ужаса и странного ощущения, будто ты распахнул объятия, а никто не подумал тебя обнять.
Ты стоишь, как дурак, с распахнутыми руками, словно ждешь чего-то, что никогда не случится.
Единственное, что тебе остается, — это прикинуться птичкой и улететь прочь.
Но твоя душа тяжела и грязна, как подоконник дома рядом с голубятней.
А ещё, если честно, я чувствовала себя как старый ковёр, который вытряхнули на улице, а потом забыли занести обратно.

Я села на край кровати, пытаясь осмыслить произошедшее.
Только что я предложила реальный выход из положения — не жертву, не драму, а деловое предложение.
«Вот вам моя жизнь, вот вам моя смерть — в обмен на еду и крышу».
Честная сделка.
Как в банке, только без процентов и с более долгосрочным вкладом. Почти ипотека. Но что он ответил?
Согласился?
Отказался?
Или просто думает, пока я сижу тут, как дура, и жду, пока мой срок действия истечёт?
Я так и не поняла.
Мысли кружились в голове, как стая ворон над свежим трупом, и я не могла отогнать их.
Особенно ту, что шептала: «А вдруг ты не сможешь полюбить? А вдруг любовь должна быть настоящей, а ты просто уже не способна любить после того, как тебе выжгли сердце?»
Придремав на кровати, я пыталась успокоиться, но мысли продолжали терзать меня.
Вдруг раздался стук в дверь.

— Госпожа, откройте, — раздался голос дворецкого.

Это было странно.
Я? Госпожа?
Я, которая день назад была голой на глазах у сотни аристократов?
Я, которая носит платье матери, как будто это модный тренд «подайте, но не наподдайте»?
Я, которая вчера сидела на полу и считала монеты, как нищая на перекрёстке?

Я открыла дверь, чтобы заметить, что никакая я не госпожа, но я не успела.

В комнату ворвались три служанки, как ветер в разгар урагана.
Каждая несла по корзине. Не с едой. Не с бельём.
А с целым арсеналом магической косметики, которая, по отзывам, регулярно превращает крокодилов в красавиц — глаз не отвести.

Бутылочки.
Свечки.
Щётки.
Мази.
Пудры.
И что-то, что выглядело как инструмент пыток средневекового палача, но, судя по улыбке служанки, это был массажёр для лица. Мне срочно нужен был массажер для нервов. Они были ни к чёрту.

— Что это? — спросила я, пытаясь сохранить достоинство. — Вы решили устроить мне экзекуцию?

Глава 20

— О нет, госпожа! — засмеялась одна из них. — Это для того, чтобы привести вас в порядок!
— Господин распорядился, чтобы вы чувствовали себя как настоящая хозяйка!

Значит, он согласился.
Или, по крайней мере, начал готовить мне гроб по размеру. Что ж. Я рада. И даже не жалела. Это же не завтра? Нет. Через много лет. Так почему бы не отдаться в заботливые руки служанок, обещавших вернуть мне свежесть и молодость?

Девушки закатали рукава.
Одна схватила ленту и начала снимать с меня мерки.
Не с платья.
С меня.
С моих бёдер, талии, плеч, даже с запястий.
Как будто я — не женщина, а манекен для портного, который специализируется на «брошенных и опозоренных женах».

— Эй, погодите, — сказала я с усмешкой. — Я еще не настолько стара, чтобы меня измерять…

Мне почему-то хотелось поворчать. Видимо, возраст дает о себе знать. Радовало то, что к кошкам и огороду еще не так сильно тянет.

— А вы будете довольны, госпожа! — улыбнулась ловкая служанка. — Господин сказал, что вам нужно всё самое лучшее!

— Всё самое лучшее? — переспросила я.

Точно.
Согласился.
Только теперь это не просто сделка.
Это инвестиция.
Он вкладывает в меня кремы, маски, шелка — а я вкладываю в него свою жизнь.
Честный рынок.
Только без налоговой инспекции.

— А вы ещё не видели, что у нас в корзинах! — радостно воскликнула другая, выкладывая на стол крем, который, судя по флакону, был создан из слёз скупых мужей и экстракта бессмертия.
— Этот крем сделает кожу как у новорождённого младенца!
— Только без пуповины, надеюсь? — уточнила я.
— О, конечно, госпожа!

Суета началась.

Настоящая, родная, знакомая суета.

Та самая, что окружала меня, когда я была женой Гельриха.

Когда меня «приводили в порядок» перед балом.

Когда меня делали «идеальной».

Когда меня превращали в манекен, который должен был радовать глаз мужа.

Но тогда это было тюрьмой.

А сейчас…

Сейчас это было попыткой купить моё сердце.

Меня искупали во всём, что было в корзинах, а потом стали тщательно умасливать мои волосы.

Я чувствовала себя как курица перед жаркой — уже намазана, осталось только запечь.

— Простите, — сказала я, когда одна из служанок уже готова была втирать в меня крем, который, по её словам, «сделает кожу как у новорождённого младенца, но без пуповины». — А зачем всё это? Мне кажется, это — лишнее…

Но меня тут же стали уверять, что вовсе не лишнее!
И что скоро привезут платья из столицы.
Их доставят магией, поэтому они будут здесь с минуты на минуту.
— Ага, — сказала я, глядя на баночку с кремом, половина из которой уже была на мне. — Прямо как моя молодость.
— Что, госпожа?
— Ничего. Магия — как мужик. Думаешь, «феерия», а там «пшик», — усмехнулась я, слыша, как смеются служанки. Одна хихикала в ладошку.

Я посмотрела на себя в зеркало.
На это старое, серое, материнское платье, которое лежало на кровати.
На растрёпанные волосы.
На уставшие глаза.

И вдруг поняла:
Это не забота.
Это согласие.
Согласие на сделку.
Он не сказал «да».
Но он отправил подарки.

А это, в нашем мире, равносильно подписанию контракта.

Глава 21

— Ладно, — сказала я, снимая с лица мокрую салфетку, которую местные дамы накладывали на лицо, чтобы не было морщин. — Делайте, что хотите.

Всё.

Я устала бороться.

С одной стороны, это было приятно.

Даже очень.

А с другой — всё это походило на попытки купить двадцатилетнюю девушку.

И может, у молодой красавицы сердце уже бы начало таять от такого, но мне было сорок пять.

И это уже казалось неглавным.

— Но если вы попробуете сделать мне причёску, напоминающую пышный пирожок, я уйду… Я уйду жить в лес. А если кто-то скажет: «О, вы так похудеете, как только начнёте пользоваться этим кремом», я убью. А если кто-то скажет: «Вы будете сиять, как молодая девушка», я убью дважды, — усмехнулась я.

Служанки рассмеялись. Но в пафосных комплиментах рассыпаться перестали.

— Госпожа, вы… Вы забавная, — хихикнула одна из них.

— Ага! Обычно дамы сидят, как леди, а вы шутите! — заметила еще одна девушка, которая размешивала маску для лица. Первая уже стирала специальный крем.

Я пока не видела себя в зеркале, но чувствовала, что ничего нового оно мне не покажет. Всё это так. Для успокоения души!

Только ту же Джолин.

Сорокапятилетнюю женщину.

С усталыми глазами.

С душой, вымотанной, как старый ковёр.

Но в какую-то секунду я поймала себя на странной мысли.

Я думала о том моменте, когда маска лежала на столе, а на меня смотрел невероятной красоты мужчина.

«А ведь действительно, будь я двадцатилетней девушкой, я бы влюбилась в него с первого взгляда!» — вздохнула я.

Но сейчас я чувствовала, что могла погорячиться со словами о любви.

Моя душа была настолько вымотана, изранена, что я сомневалась.

Смогу ли я вообще когда-нибудь кого-нибудь полюбить?

Снова?

— По поводу платьев, у вас есть пожелания? — спросила меня служанка. — Просто портнихи интересуются.

— Только чтобы они не были розовыми.
— И чтобы в них не было кринолинов.
— И чтобы они не пахли «надеждой и мечтами».
— Просто пусть будут… Нормальными.
— Скромными, — кивнула я. — Можно темными…

— Ага! — кивнула служанка и с топотом выбежала за дверь.

Через полчаса я уже устала.
— Может, волосы просто оставить распущенными? — взмолилась я. — Не надо причесок. Пусть будут как есть…

Послышались шаги, а в комнату вбежала служанка с коробкой.
Она тут же сняла крышку и отшатнулась.

— Ой, — прошептала она.

Глава 22

Робко протянув руку, она достала розовое, нежное, как безе, платье и посмотрела на меня.

Я смотрела на платье.

Оно кокетливо выглядывало из коробочки, как будто издевалось: «Ну что, Джолин? Готова ко второму детству? К танцам под вальс? К поиску принца, который не убежит к твоей сестре?»

— Видимо, швеи что-то перепутали, — заметила служанка. Это розовое безобразие, больше подходящее дебютантке на первом балу, чем сорокалетней женщине, кокетливо выглядывало из коробочки.

— А можете поменять? — взмолилась я. — Я не хочу напоминать чью-то прабабушку, которая все еще мнит себя юной и свежей первой красавицей. Я не хочу молодиться. Понимаете? Я… Я устала от вечных попыток казаться моложе, чем я есть на самом деле!

— Я скажу, чтобы платье заменили, — поспешила унести платье служанка.

Служанка поспешила унести это розовое преступление.

Я даже слышала, как оно заплакало, когда уходило.

Я понимала, что многие женщины не могут смириться с тем, что она не задорная козочка лет двадцати пяти, а матерая коза лет сорока пяти с тяжелым жизненным опытом, которым можно смело отбиваться от хулиганов в подворотне.

Опытом, который не продаётся в бутылочках с кремом.

Но если кроме шуток…
Смотреть на то, как на твоём лице появляются первые морщины — ужасно.
Ты начинаешь понимать: молодость пролетела.
Как птица.
Как мечта.
Как муж, который ушёл к сестре.

И дальше начинается яростная борьба за остатки красоты.
Каждое утро — как армия:
— Пудра!
— Тушь!
— Маска!
— Крем против морщин!
— И ещё один крем!
— И ещё!
— И ещё, пока не останется места для кожи!

И смотреть в зеркало на то, как ты медленно проигрываешь эту битву — невыносимо.

Словно генерал, вынужденный оставить свои рубежи, отступая со всей армией кремов и притирок.

Понимая, что война уже проиграна, но ты не сдаёшься.

Ты борешься до победного. До последнего вздоха. До последнего флакона.

— Госпожа! — раздался голос.

В комнату вбежала служанка, снова с коробкой.

— Платье не могу заменить. Новое еще не готово. Вам придется надеть пока вот это, — заметила служанка. — А еще они сказали, что оно очень сильно молодит! Многие дамы заказывают такие, чтобы казаться моложе!

Она открыла коробку.
И внутри лежало… то же самое розовое платье.
Только теперь оно показалось мне ещё пышнее.
Если раньше оно напоминало пирожное, то, когда его достали — целый торт.
С бантами.
С блёстками.
С кринолином, способным вместить всю мою прошлую жизнь.

— А ещё они сказали, — добавила служанка гордо, как будто это был дар королевы, — что оно очень сильно молодит! Многие дамы заказывают такие, чтобы казаться моложе!

Я смотрела на неё.
Потом на платье.
Потом снова на неё.

— Скажи им, — прошептала я, — что я не хочу казаться моложе. Прошу. Унеси и больше не показывайте мне эти поминки по хорошему вкусу. Где мое платье, в котором я приехала?

— Ам… Мы только что унесли его в стирку, — заметила служанка, поглядывая на соседку. — Оно сейчас отмокает. Простите, вы не предупредили.

Что ж! Судьба у меня, видимо, такая. Раз платье бумерангом возвращается.

— Ну что! Будем из меня юную деву делать! Если я скину больше двадцати пяти лет, это я так, на всякий случай говорю, няня мне не нужна!

Служанки снова рассмеялись. Платье село на меня неплохо. Это из хороших новостей. Плохой новостью было то, что я не могла без смеха и слез посмотреть на себя в зеркало. Я напоминала букет цветов, который несут первоклашки учительнице. Нет, отдать должное, платье было очень дорогим. Но…

— Госпожа, что с вами, — с опаской заметила служанка, видя, как я давлюсь от смеха. — Вам плохо? Может, водички?

— Думаете, если его намочить, оно будет выглядеть лучше? — заметила я, шурша юбками перед зеркалом. Или меня так и хочется поставить в вазу?

Они вышли, оставив меня наедине с этим розовым безобразием. Если где-то есть кукла Барби, то я явно кукла “Барбушка”. Эдакая немолодая версия!

Не успела я свыкнуться с мыслью, что мне в этом придется походить какое-то время, дверь открылась, и я услышала голос дворецкого.

— Госпожа. Хозяин приглашает вас на ужин, — произнес он коротко.

На ужин? Вот это новости!

Глава 23

— Ужин! — заволновались мои нервные клетки. — Ужин! Еда-а-а-а!

В таком платье можно только выходить замуж за принца. Лет в пять. Прижимая к груди сборник любимых сказок.

Но мне на сорок лет больше. Хотя, после того как я прошла голая по залу, мне стыдиться нечего.

Эх! Идем в этом безобразии!

Я тут же направилась по коридору вслед за дворецким, слыша, как шуршит вокруг меня платье от каждого моего шага. Это было даже здорово, что оно шуршало. Его шелест скрывал вой голодного желудка.

— Сюда, — пригласили меня.
Я вошла в роскошную столовую. Золотые люстры. Картины в тяжёлых рамах.
Стол, за которым могла бы уместиться вся моя бывшая семья — и ещё осталось бы место для их жадности.

— Так, пустите меня и мое платье, — усмехнулась я, пытаясь протиснуться в скромную дверь.

Анталь сидел за столом.
В маске.
В плаще.
С тростью, прислонённой к креслу. Мне было уготовано место напротив.

Он немного сдвинул маску.
Не до конца. Только так, чтобы я могла понять: он внимательно смотрит.

— Джолин, — произнёс он, и его голос был как бархат, обёрнутый в сталь, — я вижу, вы выбрали платье.

Я не видела его выражения лица, но по голосу чувствовала — лёгкое изумление.

— Нет, — усмехнулась я, — это платье выбрало меня. Я сопротивлялась! Другого пока нет. Швеи что-то перепутали и пошили вот это! Но я не жалуюсь! Хотя… Если прислушаться к шелесту юбок, можно услышать, как ко мне шелестит обратно моя девственность!

И тут я услышала смех.

Искренний.
Глубокий.
Мужской.

Анталь смеялся.

— Вот только не говорите, что вы настояли на этом платье, — прищурилась я.

— Всё может быть, — заметил Анталь. — Я думал, что оно вам понравится.

— Оно шикарно! Изумительно! — сказала я, переходя на «ты». — Пока не на мне. Понимаешь, платье очень красивое, но оно немного не соответствует возрасту. Оно больше бы подошло юной девушке.

— По сравнению со мной — вы юная девушка, — заметил он. В его голосе я слышала смешок. — Мне девяносто семь, если что.

Я поперхнулась водой.

— Что?!

— Я вас старше в два раза, — продолжил Анталь, как ни в чём не бывало.

— Но вы не выглядите на девяносто семь! — вырвалось у меня.

— И что? — услышала я смех. — Хотите сказать, что я их не прожил? Или кто-то прожил их за меня? То, что драконы молодо выглядят, — это не значит, что они себя так чувствуют. Я чувствую каждую минуту. Каждую бессонную ночь. Каждый день в маске.

Я смотрела на него.
И вдруг поняла:
«Он не шутит.
Он не хвастается.
Он… одинок.»

— О, тогда это платье подошло бы вам, — заметила я с усмешкой. — Вы тут скинули сразу десять лет! Не меньше! Мне сказали, что я скину сразу десять лет, — продолжила я, видя, как дворецкий отодвигает мне стул. — Хорошо бы, конечно, никого рядом не убить, когда буду скидывать. А то они тяжелыми были!

Я посмотрела на Анталя.
Чувствовала, что нужно сказать ему всё, как есть. Дворецкий вышел из столовой, тихонько скрипнув дверью, словно привидение.

— Послушай, — улыбнулась я, глядя на железную маску. — Мне не нужны подарки. Я понимаю, что многих женщин можно покорить подарками, но… Я уже вышла из того возраста, когда при виде букета цветов падаю в обморок от счастья. Нет, я люблю цветы. Но… Это не то. Совсем не то, что нужно женщине в моём возрасте, чтобы влюбиться. Точнее, этого недостаточно… Понимаешь…

И тут я заметила, что на пороге стоит дворецкий с охапкой роз.

Глава 24

Услышав мои слова, он просто застыл.
Как статуя.
С розами.
Как будто пытался раствориться в стене.

— Обалдеть, — сказала я, глядя на розы в руках дворецкого. Его почти не было видно из-за букетища. Казалось, что ко мне спешит букет на собственных ногах,

Дворецкий положил цветы передо мной.
Я посмотрела на них.
На алые, нежные, беззащитные лепестки.

И вдруг вспомнила.

Как мне было пятнадцать.
Как я носилась с одной-единственной розой, как с сокровищем.
Как готова была залезть на вершину горы, крича от восторга:
— «Мне пятнадцать! И мне подарили цветы-ы-ы!»

— Тут должно быть другое, — продолжила я, глядя на охапку роз возле моей тарелки. — Душевная близость… Я не знаю, как это объяснить…

— Можете не объяснять, — заметил Анталь, а я увидела, как он осторожно поднес бокал к губам, отодвинув маску.

Мне показалось, что я слишком прямолинейна. И надо бы как-то помягче. А лучше перевести тему!

— Я вот сижу, и мне кажется, что сейчас отовсюду на розовые рюши слетятся принцы. Вроде бы чисто. Принцев нет. А я уже испугалась! — усмехнулась я.
— Принцев здесь не водится, — заметил Анталь. — Есть только дракон.

— Это прямо как в детской сказке, — усмехнулась я, чувствуя, как этот разговор возвращает в мою жизнь какую-то лёгкость. — Принцесса и дракон. Только принцесса весьма засиделась. Не нашлось храбрецов, которые рискнули бы её спасти.

— А может, дело в драконе? — заметил он, пока я с наслаждением ела ужин. — Тут два варианта. Принцесса могла засидеться в плену по двум причинам. Либо дракон такой страшный. Либо просто дракон не хочет её отпускать.

— Я смотрю, вы умеете флиртовать, — с улыбкой заметила я, делая глоток из бокала.

— А я смотрю, что вы немного ожили, — заметил Анталь. — У вас на лице появилась улыбка.

В столовой вдруг стало тихо.
Огонь в камине потрескивал.
Вино переливалось в бокалах.
А мы смотрели друг на друга — через маски, через боль, через прошлое.

— И я рад, что это платье вызвало у вас улыбку, — заметил он, беря бокал.

— Вы… тоже смеётесь, — сказала я.

— Да, — ответил он, а я увидела, как уголок его губ скользнул в улыбке. — Вы заставили.

Чёрная перчатка скользнула по ножке бокала.
Я задумчиво смотрела на цветы, чтобы не показывать, как меня смутил этот жест. Я не знаю, что там случилось у меня внутри, но что-то явно случилось. И я испугалась этого. Сейчас я испугалась. Не потому что передумала. Нет. А потому что осознала, что поступила, как старая бабка, которая заставила родственников плясать под свою дудку, размахивая перед носом завещанием.

— К тому же, — продолжил Анталь, — я хотел дать вам ответ по поводу нашего договора.

Я замерла.

— Я не хочу вашей жертвы, — твердым голосом произнес Анаталь. - Я не хочу, чтобы вы умерли за меня. Знаете, Джолин. Это равносильно тому, чтобы найти человека, который в беде, который в отчаянии, и воспользоваться его бедственным положением ради собственной выгоды. Это низко. С моей стороны это низко.

Я посмотрела на него.
Внутри всё обрушилось.

Не гнев, не боль — только бесконечная пустота, как беззвездное ночное небо, поглощающее свет надежды.

Глава 25

Я думала, что я ему нужна.
Хотя бы как жертва.
Хотя бы как средство.
А он сказал: «Я не хочу даже этого».

Эти слова ранили меня сильнее, чем любой нож. Они были как удар в самое сердце, который оставил меня без сил, без дыхания, без смысла.

И тут, словно по воле судьбы, дворецкий открыл дверь.

Ему передали письмо, и он, взглянув на конверт, направился ко мне.

Его шаги были спокойными, но я чувствовала, что он несет в руках не просто письмо.

— Письмо для мадам, — произнес он с учтивостью.

Настроение, которое только-только начало робко подниматься, словно тёплый весенний ветерок, тут же испарилось, как утренний туман, когда я увидела на конверте знакомую родовую печать мужа. Её холодный блеск напомнил мне о ледяных пальцах судьбы, которые всегда держат меня за горло.

Я аккуратно, будто это было что-то опасное, взяла конверт и, словно побитая собака, открыла его.

Внутри лежало письмо, написанное знакомым почерком, который когда-то приносил мне радость, а теперь вызывал лишь боль.
— Что там? — голос Анталя, обычно мягкий и бархатистый, стал вдруг стальным, как клинок. В нём звучала сталь, холодная и безжалостная, как арктический лёд.

Казалось, это был не вопрос, а самый настоящий допрос.

Его пальцы в перчатке сжались на бокале с такой силой, что тонкая хрустальная ножка затрещала, готовая вот-вот разлететься на осколки.

— Это письмо от мужа, — каким-то не своим голосом ответила я.

— Что он хочет?

Я смотрела на письмо, на знакомый почерк, который когда-то был мне дорог. На родовую печать, которая теперь казалась мне символом чего-то зловещего и неизбежного. И внутри всё замерло.

Не боли.

Не злости.

А пустоты.

Как будто кто-то вырвал из меня воздух, оставив лишь холодную, безжизненную пустоту. Это было чувство, похожее на смерть, но ещё более страшное, потому что оно было внутри меня. Я чувствовала, как оно разрастается, заполняя всё моё существо, вытесняя все мысли, все чувства.

— Разрешите? — спросил Анталь, протягивая руку в перчатке.

Я покачала головой.
— Нет. Позвольте, я… Я прочитаю сама.

Он замер.

Потом опустил руку.

— Как скажете, — его голос прозвучал сухо, почти безразлично, но я знала, что за этой маской скрывается что-то большее.

Я больше не могла говорить.

Я не могла дышать.

Я не могла двигаться. Я просто сидела, держа в руках письмо, и чувствовала, как мир вокруг меня рушится.

Глава 26

Я не попрощалась.

Не сказала «спасибо».

Просто встала.

Повернулась.

И пошла.

Быстро.

Словно за мной гналась тень, угрожая поймать и не дать уйти.

Я не оглядывалась.

Боялась, что если посмотрю, то не выдержу. Мои глаза предательски заблестели, а сердце сжалось в тугой узел. Мне казалось, что если я остановлюсь хотя бы на мгновение, то упаду на колени, разрыдаюсь и рассыплюсь на мелкие осколки.

Анталь остался в столовой и смотрел мне вслед. Его взгляд был холодным, но в нём проскальзывало что-то похожее на сожаление. Или мне это только показалось?

Я не знала.

И не хотела знать.

Я не имела права ломаться. Не сейчас. Не при нём. Он не должен видеть мою слабость. Он не должен видеть, как мне больно.

Я должна быть сильной.

Должна держаться.

Когда я скрылась за углом, я позволила себе остановиться. Я прислонилась к стене и закрыла глаза. Меня трясло. Я не могла поверить, что это действительно произошло. Что я действительно ушла.

Мне казалось, что я готова к этому! Мне казалось, что я переживу это, и ни один мускул не дрогнет. Но, как видите.

Я дошла до своей комнаты, дрожащими руками закрыла дверь. Сейчас я плохо соображала, что делаю. Что я невежливо бросила ужин, на который меня пригласили. Но я не думала, что сам факт письма вызовет во мне такую бурю чувств.

Сглотнув, я выдохнула, словно пытаясь попросить у судьбы кредит на силы и мужество, которых мне так не хватает. На дрожащих ногах я дошла до кресла и опустилась в него, читая письмо.

Джолин,

Я пишу тебе, и рука дрожит. Не от страха. От стыда.

Я не заслуживаю твоего прощения. Но я прошу его.

Не как муж, который сорвал с тебя платье. Не как человек, который толкнул тебя перед сотней глаз. А как тот, кто потерял единственное, что было ему по-настоящему дорого.

Ты. Я помню, как ты приехала в наш дом. Молодая. Сильная.
С улыбкой, которая загоралась, как фонарь в темноте. Я был нищим. В долгах.
У меня не было ничего. А ты… ты спасла меня.
Ты продала свои драгоценности. Ты вела бухгалтерию. Ты вытащила меня из ямы. И ты сделала это не ради власти. А ради любви.

А я…
Я отплатил тебе позором. Я позволил себе быть слабым. Я позволил страсти поглотить меня. Я лёг с твоей сестрой. Не потому что любил её.
А потому что хотел почувствовать себя живым. Хотел забыть, что я — ничто без тебя.

Когда ты вошла… Я не испугался. Я не раскаялся. Я разозлился. Потому что ты помешала мне бежать от себя. Ты заставила меня увидеть, кем я стал. И я наказал тебя за это.

Я сдирал с тебя платье не как муж. А как трус. Как тиран. Как человек, который боится быть ничем, если не будет тебя унижать.

Я не спал с того момента, как слуги сообщили, что ты ушла.
Я вижу твоё лицо. Твои глаза, в которых не было слёз. Была только боль.
И презрение. За меня. За нас.

Я уничтожил всё. Наш дом. Нашу любовь. Твоё доверие.

И сейчас, когда я сижу один в этом большом доме, где каждый звук напоминает мне о тебе,
я понял: я не хочу, чтобы ты вернулась как жена. Я хочу, чтобы ты вернулась как человек. Как тот, кто спас меня.

Ребёнок родится. Он — мой. Но я хочу, чтобы ты была его матерью. Я хочу, чтобы он знал, что такое сила. Что такое достоинство. Что такое любовь, которая не унижает.

Я не прошу, чтобы ты простила меня. Я прошу, чтобы ты дала мне шанс искупить. Не перед тобой. Перед собой.

Приезжай. Не ко мне. Ко мне. К тому, кто был твоим мужем. К тому, кто помнит, как ты смеялась. К тому, кто помнит, как ты говорила: «Я верю в тебя».

Я не хочу, чтобы ты была хозяйкой. Я хочу, чтобы ты была… Джолин.

И если ты скажешь «нет» — я не буду просить снова. Я исчезну. Как будто меня и не было.

Но если ты скажешь «да»… Я буду каждый день доказывать, что могу быть достоин.

С просьбой о прощении,
Гельрих

Я зажмурилась, словно пытаясь дать себе время, чтобы осознать и обдумать прочитанное.

Но слова врезались в сознание, как нож в тёплый воск.

«Я хочу, чтобы ты была… Джолин».

Я засмеялась. Горько. Хрипло. Сквозь сжатые зубы, будто пыталась удержать слёзы, рвущиеся наружу.

Глава 27

— Да щас! — вырвалось у меня с яростью, которую я даже не пыталась скрыть. — Шнурок от корсета поглажу и пешком побегу!

Я бросила письмо на стол. Оно упало, как мёртвая птица, и рассыпалось страницами, словно пытаясь спрятаться от моих глаз.

«Он хочет, чтобы я вернулась? Он хочет, чтобы я стала матерью его ребёнка? Его и моей сестры?»

Эти слова, как ядовитые змеи, заползли в мой разум, вызывая нервную тошноту.
Я вскочила, бросилась к окну, но не открыла его, а просто привалилась лбом к холодному стеклу.
Потом из последних сил, срывая пальцы о щеколду, я распахнула окно.
Холодный ночной воздух ударил меня в лицо, словно ледяной кулак, но это было лучше, чем обжигающая боль внутри.

«Ты — Джолин. А он — не человек. Он — прошлое. Он — ложь, обёрнутая в бархат раскаяния.» - шептала я себе, чтобы не забыть. Чтобы не поддаться уговорам слов, которые кажутся такими искренними, словно они действительно исходят из его сердца.

Я вернулась к письму, подняла его дрожащими руками, словно оно могло укусить меня.
Перечитала.

«Он помнит, как я смеялась? Помнит, как я говорила: “Я верю в тебя”? А помнит ли он, как смеялся, когда гости аплодировали?» — я спросила, но ответа не было. Лишь тишина, такая густая, что казалось, она могла задушить меня.

Я сжала письмо, потом разжала, потом сжала снова, словно пытаясь удержать в своих руках всю ту боль, которую оно несло. В этот момент внутри что-то дрогнуло, но это был не гнев и не боль.

Это был соблазн.

«А что, если?» — мысль пришла тихо, как шёпот, как змея, ползущая по моей спине.

«А что, если он правда сожалеет, осознал… Понял наконец…. ? А что, если ребёнок сестры — мой шанс стать матерью? А что, если я снова буду сидеть у камина? А что, если я снова буду… кем-то?» — эти мысли кружились в моей голове, как вихрь, затягивая меня в водоворот сомнений и желаний.

Я закрыла глаза, пытаясь представить себе то, о чём мечтала. Большой дом, величественный и красивый, с высокими потолками и тяжёлыми портьерами. Тёплый камин, в котором потрескивают дрова, создавая уют и спокойствие. Слуги, которые кланяются мне, словно я королева.

И имя: «миссис Соуден».

Это имя звучало в моих ушах, как музыка, но я знала, что это лишь иллюзия. Я знала, что за фасадом этого дома скрывается правда, которую я боялась признать.

Но соблазн был слишком велик.

Глава 28

Я представила, как буду сидеть у камина, держа на коленях ребёнка, который будет моим. Как я буду смотреть на него с любовью и гордостью, зная, что это мой шанс на новую жизнь. Я не буду сидеть в чужом доме, чувствуя себя приживалкой. Я буду… на своём месте.

Тем более, что дракон отказался от сделки!

Он не хочет, чтобы я отдавала за него жизнь. Она ему не нужна.

"Ты, мать, снова превращаешься в приживалку, жизнь которой зависит от настроения хозяина. Ты снова гостья, но не хозяйка. Ты вечно в долгу за проявленную доброту, которую не можешь отплатить", - услышала я внутренний голос.

Я сделала шаг к шкафу и достала старое платье, в котором приехала сюда. Оно было чистым, словно его только что постирали, и даже отремонтированным, как будто кто-то позаботился о нём с любовью.
Платье было тёмным, почти чёрным, как ночь бала, которую я не могу забыть. Оно было простым, без единого украшения.

Я разложила его на кровати.
Приложила к себе.

В этот момент я поняла, что это не просто платье. Это символ прошлого.

«Я могла бы вернуться. Я могла бы сказать: “Я прощаю”. Я могла бы стать матерью. Я могла бы забыть.»

Я села.
Сердце билось.
Не от страха.
От возможности.

«Я устала. Я устала быть сильной. Я устала бороться. Я устала чувствовать, что я — никто.»

Я закрыла глаза.
И в этот момент увидела.

Бал. Сверкающие люстры, словно звезды, рассыпанные по потолку. Тонкий аромат духов, смешивающийся с запахом шампанского. Гости, одетые в изысканные наряды, смеются, танцуют, разговаривают. Но в этом великолепии я видела лишь тени.

Гельрих. Его рука, уверенно сжимающая мою шею. Я чувствовала его дыхание на своей коже, горячее, как огонь. Его смех, резкий, издевательский, когда гости аплодировали ему. Его взгляд, холодный, презрительный, полный ненависти. Он наслаждался моим унижением, как изысканным блюдом.

Сестра. Её живот. Пока еще незаметный. Её улыбка, натянутая, как маска. Её глаза, холодные, без тени раскаяния. Только удовлетворение. Она смотрела на меня свысока, как на ничтожество.

Я вспомнила, как мать сказала: «Ты — невеста не первой свежести!»
И я сказала: «Я нравлюсь себе». Эти слова прозвучали жалко, как мольба о помощи. Но я произнесла их, потому что больше не могла лгать. Я не нравилась себе. Я не нравилась никому.

Когда я открыла глаза, платье лежало на кровати.
Оно ждало меня, как безмолвный свидетель моих страданий. Оно было готово стать моим прошлым, но я не хотела его надевать. Я не хотела больше быть той, кем меня заставляли быть.

Я подошла.
Схватила его и...

Глава 29

И воткнула в него нож для конвертов.

Я резала его, терзала, а потом, словно рыцарь, наносящий последний удар дракону, вонзила его в корсет.

Платье упало на пол, как мёртвое.

— Да щас! — вырвалось у меня, когда я тяжело задышала. — Шнурок от корсета поглажу и пешком побегу.

Я подошла к зеркалу.
Посмотрела на себя.
На растрёпанные волосы.
На усталые, но живые глаза.

— Ты, — сказала я отражению, — не вернёшься. Ты не станешь матерью лжи. Ты не вернешься к тому, кто так с тобой поступил. Этот козлодой уже прощупал твои границы. И понял, что ему за это ничего не будет. Он затаится на пару недель. Превратится в ласкового котика, чтобы потом в самый неожиданный момент нанести удар. Еще более жестокий, еще более подлый. Он уже увидел, что мир не треснул пополам, а земля не налетела на собственную ось, когда глумился над тобой в присутствии всего общества. Он хотел показать свою силу, власть.

Я сглотнула и гордо подняла голову, глядя себе в глаза.

Бедненький, пока я тянула финансовые дела, он чувствовал себя «никем» рядом со мной, несостоятельным во всех смыслах этого слова.

Что значит, женщина вытащила его из долговой ямы? Что значит, всем обязан женщине? Как же так! Я же мужик! Я же существо из высших из высших сфер. Почти как бог, но только чуть ниже. И тут какая-то женщина… Ах, я не могу на нее смотреть после того, что она сделала! Я себя вообще мужиком рядом с ней перестал чувствовать!

Я чуть не поперхнулась этой мыслью.

На балу мне просто показали мое место. Это был акт устрашения, попытка унизить меня при всех, причем довольно успешная! Чтобы возвысится надо мной.

А ведь некоторые мужчины действительно так думают.

Лучше бы изменила. Ей-богу! Изменницу еще можно простить, но ту, которая подняла тебя с колен, никогда.

Она видела тебя слабым, жалким, убогим, разбитым. А та, другая, не видела, как ты плакал в кресле, понимая, что завтра поместье отберут кредиторы. Она была совсем маленькой и выросла у меня на руках. И рядом с ней я — герой, бэтмен и супермен. Ах, эти женские наивные глаза, которые смотрят на тебя с обожанием! Которые ни разу не видели, как другая женщина требовала у оставшихся слуг сломать двери, когда ты думал о смысле бытия и решал, стоит ли продолжать эту жизнь дальше? Или, может, ну его!

Я сняла с себя розовое платье и бросила в кресло. Растирая лицо руками, я пыталась прийти в себя и заглушить внутри навязчивый голос: «А может, вернемся? Снова станешь госпожой Соуден! Может, чувствуя вину, он окружит тебя заботой и подарками? Снова станет прежним?».

— Нет, — вслух произнесла я. — Нет! И еще раз нет! Это что за венский вальс на старых граблях? Даже думать не смей.

Я снова посмотрела на свое отражение.

— Мать, а лучше ложись спать, а? Сейчас такого надумаешь, что потом три психотерапевта не разгребут! Ты просто устала… Ты расстроилась… Но завтра будет новый день.

И я легла в кровать, завернувшись в одеяло, уговаривая себя поспать. И не заметила, как уснула.

Я услышала странный шорох, словно кто-то открыл дверь. Это было последнее, что мне послышалось, перед тем как я провалилась в сон.

Глава 30. Дракон

Я слышал, как она ворвалась в свою комнату, словно вихрь, сметающий всё на своём пути. Её шаги были громкими, почти отчаянными, будто она бежала от чего-то или кого-то.

Дверь хлопнула с такой силой, что, казалось, стены дрогнули.

Я почувствовал, как воздух в столовой изменился, наполнился её эмоциями — смесью гнева, боли и беспомощности.

Я направился к ее комнате.

Я не постучал.
Я и не должен был.

Остановившись у ее двери, я замер в тени коридора. Тёмные углы скрывали меня, но не могли спрятать от моих чувств. Я не мог видеть её, но слышал всё: её тихое бормотание, дрожащий голос, словно она пыталась удержать слёзы, которые вот-вот готовы были пролиться.

Я стоял там, не двигаясь, не нарушая её боль. Это было самое тяжёлое испытание для меня — быть рядом, но не иметь возможности прикоснуться, утешить, сказать хоть слово. Время тянулось бесконечно, но я не мог уйти. Не мог оставить её одну в этом море страданий.

Если она решит вернуться к мужу, должен ли я вмешаться? Если она захочет снова вернуться туда, откуда сбежала, стоит ли пытаться ее остановить?

Ослепленный чувствами человек не видит ловушки, расставленной судьбой. И кто-то должен ему о ней сказать. Вот только стоит ли? Услышит ли она меня?

Когда тишина стала слишком тяжёлой, я вошёл.
Тихо.
Без стука.
Как тень.

Комната утопала в мягком полумраке, словно время застыло, не смея нарушить эту таинственную тишину. Огонь в камине едва теплился, его последние отблески лениво скользили по стенам, оставляя на них тени, похожие на призраков прошлого.

На столе лежало письмо — развернутое, как рана, обнажающая свою кровоточащую суть.

Я подошёл.
Прочитал.

Каждое слово в письме было как острый нож, режущий не меня, а её. Её сердце, её душу. «Я хочу, чтобы ты была... Джолин», — прочитал я.

Я сжал челюсти, пытаясь удержать рвущийся наружу гнев. «Лжец», — прошептал я, и в этом слове было столько яда, что оно могло бы отравить целый мир. «Трус», — добавил я, чувствуя, как внутри закипает ярость.

«Он хочет вернуть её не как человека. Он хочет вернуть контроль.»

Он не просит прощения.
Он предлагает сделку.
Он использует её боль, чтобы привязать её цепью ее же собственных чувств.

Я бросил письмо на стол, и оно упало, как мёртвое тело, неспособное больше дышать.
И увидел платье.

То самое, в котором она приехала. В груди платья, как будто сердце самого времени, зияла рана — нож, глубоко вонзённый в ткань. Лезвие блестело холодной сталью, словно оно было пропитано болью и отчаянием.
Как будто кто-то хотел убить само понятие «возвращение».

Я замер.

Глава 31. Дракон

Пальцы в перчатке дрогнули.

Сердце билось, как молот, но я не мог отвести взгляд от неё. Она спала передо мной, бледная, измученная. С ужасающим красным следом на шее.

Я видел, что она боролась. Боролась не только за свою жизнь, но и за что-то большее. Она почти сдалась. Но в этот момент она сделала то, что поразило меня до глубины души. Она вонзила нож.

Не в него. Не в себя. В иллюзию. В ложь. В возможность вернуться.

Я снял перчатку. Осторожно. Медленно.

И коснулся лезвия. Не кожей. Кончиком пальца.

Я надел перчатку и подошёл к окну.
Холодный ночной воздух ворвался в комнату.

Я не оставил следов.
Не оставил слова.
Только нож остался в платье. И письмо — на столе.

Я вышел.
Закрыл дверь.
И уже в коридоре, в темноте, я осознал, что за столько лет одиночества сегодня я впервые чувствовал себя прежним. Впервые за столь долгое время я провел вечер не наедине с книгами, а в компании остроумной и приятной женщины. Она не была жеманной, не была наигранной. Она была настоящей, без церемоний, без попыток понравится. Она вела себя так, словно мы с ней друзья, хотя знакомы от силы день.

И всё-таки я был с ней не до конца честен.
Да, я действительно не хочу, чтобы она становилась жертвой.
Я не хочу, чтобы она умерла за меня.
Я не хочу быть причиной её смерти.

Мне ее искренне жаль. После всего, что она пережила, было бы неправильно пользоваться моментом.

Но…
В то же время я понимаю, что это — мой единственный шанс.
Шанс снять проклятие.
Шанс снова жить.

В этот момент, стоя уже в коридоре, я снял маску и посмотрел на свое отражение в зеркале.

Я почувствовал, словно на меня осуждающим взглядом смотрит Агостон. Мой брат. “То есть ты решил воспользоваться плачевным положением женщины, ее отчаянным предложением, продиктованным ее горем, чтобы снять с себя проклятие? О, мне кажется, это еще хуже того, о чем подумал я! И сейчас ты собрался упорно делать вид, что никакой сделки между вами нет, чтобы она не чувствовала, что ее заставляют? Браво, братик, браво! Как говорит дедушка Угу, где-то проснулась королевская кровь!”.

Я стиснул зубы. Собственные мысли были мне противны. А голос брата в этих мыслях звучал еще ужасней, чем на самом деле.

— Но я же ее не просил. Она сама предложила. Это раз. Второе. Речь идет не о “сейчас”, а о “потом”. О глубокой старости, — словно оправдывался я, чувствуя, как что-то темное проснулось внутри меня.

И это темное шептало: “Другого такого шанса может не быть. Ты навсегда останешься в отчаянии и одиночестве”.

— Если это — шанс, то разве стоит его упускать?