В жизни Алика было три незыблемых закона, прочнее любого уголовного кодекса.
Первый закон: если что-то можно взять силой — это нужно взять силой. Зачем просить, если можно потребовать? Зачем договариваться, если можно прижать к стенке и услышать заветное «ладно, по рукам»? Сила была его родным языком, языком без лишних слов и двусмысленностей.
Второй закон: если сила не срабатывает, значит, не хватило денег. Деньги были универсальным переводчиком на все остальные языки мира. Они переводили «нет» в «да», «ненавижу» в «терплю», а «убирайся» в «проходи, присаживайся, будем дружить». Пачка хрустящих купюр решала вопросы быстрее, чем самый изощренный аргумент.
Третий закон: женщины — это красивое, приятное и временное дополнение к первым двум законам. Они вешались на шею, заглядывали в глаза, терпели его характер и сидели на том самом кожаном диване в его кабинете над автомойкой, пока он решал «важные дела». Они были как дорогие часы на стене — показатель статуса, не более того. Он не ухаживал. Он появлялся. И этого обычно было достаточно.
Эти законы были для него таким же фундаментом мироздания, как закон всемирного тяготения. Брось яблоко — оно упадет. Покажи пачку денег — получишь результат. Появись рядом с женщиной — она растает.
До того самого дня.
До того дня, когда он, Альберт «Алик» Крутов, 37 лет от роду, человек, которого боялись владельцы полуночных клубов и уважали поставщики ненастоящего капучино, чье слово на рынке недвижимости значило больше, чем подпись нотариуса, встал посреди шикарной юридической конторы, пахнущей деньгами и страхом, и ощутил себя абсолютно голым.
Не перед следователем с погонами. Не перед конкурентом с обрезом. Перед ней.
Перед женщиной в темно-синем платье, которая посмотрела на него не взглядом добычи, оценивающей хищника. Не взглядом бухгалтера, подсчитывающего потенциальный доход. Она посмотрела на него так, как смотрят на неудачно поставленный предмет мебели, о который постоянно спотыкаются.
И в этот миг его личный уголовный кодекс дал сбой. Трехсотый пункт, статья «Любовь». Дело, которое ему предстояло вести без малейшего представления о доказательствах, свидетелях и, что хуже всего, — без понятия, кто в этом зале суда является судьей, а кто — подсудимым.
Вся его жизнь делилась на «до» и «после». До — это были разборки в гаражах и простые правила. После — началась эпоха растерянности, учебников по этикету, сожженных на сковородке уток и абсолютной, всепоглощающей паники при виде единственного существа на планете, которое было ему…
Не по зубам.
Воздух в приемной пахло деньгами. Не теми пахучими, хрустящими купюрами из-под банковских лент, которыми Алик расплачивался в детстве за мороженое в парке Горького. Нет. Здесь пахло деньгами тихими, стерильными, вшитыми в дорогую шерсть итальянских ковров, впыленными в стены цвета бежевого молчания и втертыми в глянец идеально круглого стола из красного дерева, за которым сидела девушка с настолько неестественно гладким лбом, что казалось, она вот-вот лопнет от внутреннего напряжения, как переспелый помидор.
— Меня зовут Анастасия, я ассистент партнера. Господин Смирнов будет к вам через пятнадцать минут. Не желаете ли кофе? — выдавила она, глядя куда-то в район его галстука, словно боялась, что, если встретится с ним глазами, ее гладкий лоб тут же покроется паутиной морщин.
Алик лениво потянулся, заведя руки за голову. Его мышцы приятно ныли после утренней тренировки, а малиновый пиджак от Brioni мягко потрескивал по швам. Он поймал себя на том, что рассматривает собственную туфлю — черный лак Gucci, в котором, как в глянцевом озере, отражалась потолочная люстра в виде спутника.
«Кофе, — усмехнулся он про себя. — Тут за десять штук зеленых в час аренду берут, а они кофе предлагают. Как в столовке».
— Эспрессо. Двойной. Без сахара. И чтобы не из капсулы этой вашей долбанной, — буркнул он, наблюдая, как ассистентка вздрагивает и замирает над планшетом, будто он не про кофе, а про гранату попросил.
Рядом, у двери, как два уставших от долгой дороги медведя, замерли Гриша и Серый. Гриша, его правая рука, угрюмо изучал огнетушитель в нише, явно прикидывая, как его можно использовать не по назначению. Серый, поменьше и поюрче, нервно перебирал пальцами, привыкшими к более ощутимым предметам, чем воздух в этой стерильной коробке.
Алик чувствовал себя рыбой, выброшенной на берег из мутной, но живой воды его родного офиса — помещения над автомойкой, где пахло резиной, сигаретным дымом и влажными деньгами, где постоянно звенел телефон, ругались мужики и гремел старый чайник. Здесь же было тихо. Так тихо, что слышалось, как где-то за стеной жужжит принтер, печатая очередной километр юридической белиберды для какого-нибудь олигарха.
Они ждали того самого Смирнова, партнера фирмы. Его бизнес-партнер, глупый как пробка, влез в какую-то авантюру с недвижимостью и теперь был должен Смирнову за «юридическое сопровождение» сумму с шестью нулями. Смирнов, вместо того чтобы позвонить Алику и решить все по-хорошему, как делалось последние пятнадцать лет, начал давить — звонить, угрожать, намекать на какие-то последствия. Это было неуважение. Алик терпеть не мог, когда его не уважали. Он приехал лично, чтобы это уважение вернуть. Вручить конверт с пачкой евро и посмотреть, как умный юрист с Harvard Business Review на столе станет вдруг очень сговорчивым и почтительным.
Дверь вглубь офиса открылась, и вышел молодой человек в очках и с идеально уложенной челкой.
— Господин Смирнов примет вас сейчас, — сказал он, и Алику снова показалось, что он слышит не голос, а шелест стодолларовых купюр.
Алик лениво поднялся, поправил пиджак. Гриша и Серый инстинктивно выпрямились, приняв свои коронные позы «охранников-невидимок», которые на самом деле кричали «мы тут самые главные после нашего шефа».
И в этот момент вошла она.
Дверь из коридора открылась, пропуская сначала струю свежего воздуха, пахнущего городом, холодным кофе и чем-то еще… неуловимым. Цитрусовым? А потом вошла она.
Алик замер на полпути к двери в кабинет Смирнова.
Это была не ассистентка. И не курьер. Она несла под мышкой кожаную папку, потрепанную и явно любимую, в отличие от глянцевых папок ассистентки. На ней был не строгий костюм-тройка, а темно-синее платье-футляр, подчеркивающее стройную, но не худосочную фигуру. Волосы, цвета спелой пшеницы, были собраны в небрежный, но идеальный узел на затылке, от которого так и веяло спокойной, уверенной силой. Ей было за тридцать, это читалось во всем — в глазах, в осанке, в том, как она держала папку. Но в этом не было ни капли усталости или увядания. Была… выдержка. Как у дорогого коньяка.
Лексикон Алика не изобиловал словом «метафизический». Если бы его спросили, что это значит, он бы, нахмурившись, предположил, что-то про физкультуру или, в крайнем случае, про физику. Но именно это слово, сам того не зная, лучше всего описывало его текущее состояние.
Мысль о покупке коня витала в воздухе кабинета над «Хромым конем» еще пару дней, обрастая нелепыми подробностями. Гриша, сокрушенно морщась, докладывал о «проблемах логистического характера» и «вопросах содержания животного в неспециализированном помещении», на что Алик хмурил брови и требовал «решить вопросы».
Но пока конь пребывал в стадии теоретической проработки, нетерпение Алика росло, как финансовые пирамиды в лихие девяностые. Сидеть сложа руки и ждать — это было не в его правилах. Ему требовалось действие. Результат. Видимый и осязаемый, как пачка купюр. Идея, пришедшая ему в голову утром третьего дня, казалась ему гениальной в своей простоте.
Цветы. Банально? Да. Избито? Еще как. Но это был классический ход, проверенный временем. Все женщины любят цветы. Все. Даже эта, с ее ледяным взглядом и противопожарным регламентом. Не может не любить. Это против природы.
Сказано — сделано. Отвергнув робкое предложение Гриши «купить нормальный букет, как у людей, с ромашками там», Алик сел в свой бронированный Mercedes и лично направился в самый пафосный цветочный салон города, тот, что располагался в первом этаже отеля, где ночь в стандартном номере стоила как его месячная зарплата среднего менеджера.
Салон пах не цветами, а деньгами. Деньгами, которые очень старались казаться утонченными. Воздух был густым от смешения ароматов сотен экзотических растений, и каждый лепесток, казалось, шептал: «Я очень дорогой».
— Мне цветы, — заявил Алик, подойдя к стойке, за которой стояла худая девица с таким количеством косметики на лице, что ее настоящие черты угадывались с трудом.
— Конечно, сэр, — девица вспыхнула искусственной улыбкой, оценивающим взглядом измерив его малиновый пиджак и массивные часы. — Для какого случая?
— Для… женщины, — с трудом выдавил Алик. Сказать «для ухаживаний» или «чтобы понравиться» язык не поворачивался.
— Понятно. Романтический повод? — уточнила девушка, и в ее глазах загорелись огоньки комиссии.
— Ага, — кивнул Алик, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Он чувствовал себя так, будто заказывал не букет, а орудие для особо изощренного убийства.
Через пятнадцать минут мучительного выбора, в ходе которого Алик отверг все «скучные» и «мелкие» варианты, указав пальцем на самый большой, самый вычурный и самый дорогой букет в салоне, он вышел на улицу, неся в руках нечто, напоминавшее флористический памятник самому себе.
Это были тридцать семь алых роз (он настоял на этой цифре, потому что ему было тридцать семь лет, и это казалось ему глубокомысленным символом). Каждая роза была размером с детскую голову. Их стебли были обернуты в золотую фольгу и перевязаны лентой цвета его пиджака. Но главным «украшением» стал финальный штрих, который Алик счел верхом элегантности и роскоши: по его просьбе флористка щедро обсыпала бутоны золотым глиттером. Букет сверкал на солнце так ослепительно, что прохожие щурились, а один голубь, пролетая мимо, врезался в фонарный столб.
Гриша, ожидавший у машины, ахнул.
— Шеф, это… мощно.
— Молчи, — буркнул Алик, с трудом умещая этот цветочный монумент на заднем сиденье. — Вези к ее офису. Ко времени, когда она заканчивает.
Он высадился за полчаса до конца рабочего дня, заняв позицию у выхода из невысокого, но импозантного бизнес-центра, где располагалась фирма «Вердикт и Партнеры». Он стоял, прислонившись к стене, с этим сияющим золотом и алым цветом снопом в руках, и пытался придать своему лицу томное и романтическое выражение. Получалось, как обычно, скорее угрожающе-озабоченное. Он выглядел как киллер, который заказал свою жертву, но забыл, как она выглядит, и теперь ждал подсказки.
Люди, выходившие из офиса, бросали на него странные взгляды. Девушки хихикали, мужчины провожали его оценивающими взглядами. Алик игнорировал их. Весь его мир сузился до стеклянных дверей.
И вот она появилась.
Она вышла не одна, а с коллегой, такой же подтянутой женщиной в строгом костюме. Они о чем-то оживленно беседовали, Елена улыбалась, и эта улыбка делала ее лицо не просто красивым, а одухотворенным. Алик замер, чувствуя, как у него перехватывает дыхание. Он сделал шаг вперед, загораживая ей дорогу.
— Елена Сергеевна, — произнес он, и его голос, обычно такой уверенный и грубый, прозвучал сипло и неестественно.
Она прервала разговор и подняла на него глаза. Увидев его, а потом этот сияющий кошмар в его руках, она не смутилась, не обрадовалась, не испугалась. В ее серых глазах мелькнуло лишь мгновенное удивление, которое тут же сменилось… весельем. Легкой, едва уловимой усмешкой. Ее подруга замерла с открытым ртом, пытаясь понять, что происходит.
— Здравствуйте, — вежливо сказала Елена. Ее взгляд скользнул по букету, и Алику показалось, что она чуть заметнее поджала губы, чтобы не рассмеяться.
— Это… вам, — Алик протянул ей охапку цветов. Движение получилось резким, почти агрессивным, как будто он тыкал в нее дулом автомата. Несколько золотых блесток осыпалось на тротуар.
Елена не торопилась брать букет. Она посмотрела на него, потом на Алика, потом снова на букет.
— Боже мой, — сказала она с абсолютно невозмутимым лицом. — Какая… впечатляющая композиция. Прямо как у Казановы из районного ДК на восьмое марта.
Мысль о коне, лишенном блесток, все еще витала в кабинете над «Хромым конем», но после фиаско с букетом Алик впал в кратковременную кому. Два дня он не выходил, отменял встречи и ходил по кабинету, как раненый медведь по клетке, мысленно переигрывая тот унизительный эпизод у офисного здания. Каждая фраза Елены, каждый оттенок ее голоса, каждый взгляд вспоминались с болезненной четкостью и обрастали новыми, еще более едкими интерпретациями.
Его мужская гордость была растоптана, отброшена и выброшена в мусорный бак вместе с тридцатью семью розами. Но, как и любой уважающий себя бандит, Алик не умел долго лежать на диване в позе умирающего лебедя. Он умел делать две вещи: бить и анализировать провалы, чтобы бить точнее в следующий раз.
«Сила не работает, — бормотал он, глядя на свое отражение в темном экране выключенного телевизора. — Деньги не работают. Подарки не работают. Что работает?»
Ответа не было. Его жизненный опыт не предоставлял вариантов. Он никогда не сталкивался с женщиной, которую нельзя было купить, напугать или впечатлить размахом.
В отчаянии он снова полез в интернет. Запросы «как познакомиться с девушкой если ты не умеешь», «как понравиться женщине юристу» и «что делать если подарил цветы, а она их выбросила» выдавали кучу бесполезного советия: «будь собой», «прояви чувство юмора», «найди общие интересы».
«Будь собой» — это провальный вариант, это он уже понял.
«Прояви чувство юмора» — его юмор ограничивался крепкими анекдотами ниже пояса, что в данной ситуации казалось неуместным.
«Найди общие интересы» — его интересы: счет денег, выбор новых часов и «разборки»; ее интересы: лошади и классическая литература. Мосты были сожжены еще до постройки.
И тогда его взгляд упал на другой совет, который показался ему более практичным: «случайная встреча». «Женщины любят знаки судьбы, — вещал какой-то пикапер-гуру с зализанными волосами на YouTube. — Создайте ситуацию, где вы встретитесь как старые знакомые, но в новом, неформальном контексте».
Это отозвалось в душе Алика. Контекст! Да, это то, чего ему не хватало в прошлый раз. Официальная встреча у здания ее офиса была против него. Нужна была неформальная. Случайная. Романтическая.
Идея созрела быстро. Кофейня. Та самая, что напротив ее офиса. Он видел ее в тот день — модная, стеклянная, с ароматом свежих круассанов и жареных зерен. Идеальное место для случайной встречи.
План был прост и гениален: подкараулить ее, когда она пойдет за кофе, «случайно» столкнуться, извиниться, предложить купить ей кофе в качестве компенсации и завязать легкую, непринужденную беседу.
День Икс.
Алик, наученный горьким опытом, одел что-то менее кричащее — темно-синие джинсы и черную водолазку под дорогой, но неброской кожаной курткой. Пиджак малиновый остался в машине. Он чувствовал себя голым без своего яркого «панциря», но надо было соответствовать намеченному плану.
Кофейня «КофеБум» встретила его звоном колокольчика на двери и густым, пьянящим ароматом. Внутри было светло, просторно и полно народу: студенты с ноутбуками, офисные работники в перерыве, пара девушек, оживленно о чем-то болтающих. Алик почувствовал себя пришельцем. Он привык быть хозяином положения на своей территории, а здесь он был просто одним из многих.
Он занял столик у окна с видом на вход в офисное здание, заказал эспрессо и начал ждать. Ожидание затянулось. Его эспрессо закончился. Чтобы не вызывать подозрений, он заказал второй. Потом третий. К пятой чашке крепкого как мазут эспрессо его начало потряхивать. Сердце колотилось, как воробей в клетке, руки слегка дрожали. Он чувствовал себя так, будто принял десять доз адреналина подряд.
Чтобы скрыть нервозность, он начал… строить глазки бариста. Молодой человек с бородой и в шикарном фартуке, за прилавком, ловко управлявшийся с кофемашиной, несколько раз ловил на себе его пристальный, нервный взгляд и смущенно отводил глаза. Алик не хотел ему ничего такого, он просто не знал, куда деть взгляд, а смотреть в окно уже тошнило.
— Сэр, с вами все в порядке? — наконец не выдержал бариста, подходя к его столику. — Вы уже шестую чашку эспрессо заказываете. Может, вам стакан воды? Или вызвать врача?
— Я в порядке! — рявкнул Алик, отчего бариста вздрогнул. — Сижу, жду. Дело есть. Не видишь, что ли?
Бариста увидел. Увидел и поспешил ретироваться.
И вот, когда Алик уже готов был сдаться и уйти, его сердце, и без того заведенное до предела, совершило очередной кульбит. В дверь кофейни вошла Она.
Не в деловом платье, а в темных джинсах, свободной белой рубашке и с кожаным рюкзаком за спиной. Волосы были распущены и лежали на плечах золотистой волной. Она выглядела… проще. Моложе. И от этого еще невыносимее желаннее.
Алик замер. Весь его гениальный план, все заученные фразы вылетели из головы. В мозгу зазвучала сирена и панический вопль: «КДО! КДО!» (Кодекс Действий Олега).
Он вскочил со стула, как по команде «подъем!», забыв, что его ноги уже час не двигались и были как ватные. Цель была — «случайно» оказаться у стойки одновременно с ней.
Но его тело, перегруженное кофеином и нервным напряжением, подвело его. Он сделал слишком резкое движение. Его локоть задел стоящую на столе чашку с остатками шестого эспрессо.
Все произошло в замедленной съемке. Фарфоровая чашка с элегантным логотипом полетела на пол, но прежде, чем разбиться, успела опрокинуться и выплеснуть темно-коричневое содержимое прямо на его светлую, дорогую, кожаную куртку. Горячая жидкость моментально впиталась, оставив на груди и животе огромное, уродливое, расползающееся пятно.
Химчистка, куда его отвез перепуганный Гриша, справилась с пятном на удивление быстро. Специалист, пожилой мужчина с грустными глазами, осмотрел куртку, вздохнул и произнес сакральную фразу: «Берём. Но кофе — это сложно. Очень сложно». Через два часа куртка вернулась к Алику в идеальном состоянии, пахнущая не кофеином и стыдом, а каким-то химическим альпийским лугом. Это была маленькая победа. Но победа над вещью, а не над проблемой.
Проблема же, именуемая Еленой, оставалась нерешенной. Ситуация требовала кардинально новых подходов. Сила — провал. Деньги — провал. Случайность — оглушительный провал. Алик сидел в своем кабинете и в сотый раз прокручивал в голове ее фразу про химчистку. Он снова усмехнулся. Да, черт возьми, это было смешно. Но это был ее юмор. Ее территория. Он же на этой территории был как слон в посудной лавке — неуклюжий, разрушительный и смешной.
Мысль пришла внезапно, как удар током. Если он не знает, как себя вести на ее территории, нужно найти того, кто знает. Наставника. Консультанта. Специалиста.
Гриша, вызванный на ковер, выслушал новый запрос с привычным уже ужасом на лице.
— Шеф, вы хотите… нанять человека, который научит вас… знакомиться с женщинами? — он произнес это так, будто Алик попросил его заказать полет на Марс на личном вертолете.
— Не знакомиться, а ухаживать! — поправил его Алик, чувствуя, как краснеет. — Есть же такие, блин, тренеры. По пикапу. Чтоб научили, как с ними разговаривать, что говорить…
— Шеф, да я… я не в курсе, — растерялся Гриша. — Я обычно просто говорю «ой, какая красивая» и всё…
— Вот! Видишь! — Алик тыкнул в него пальцем. — «Ой, какая красивая»! Это уровень детского сада! Мне нужен… профессор по этим делам. Ищи.
Гриша искал. Через пару часов он держал смартфон в трясущейся руке, зачитал доклад:
— Нашел одного. Зовут Марк. Он же «Марк СедUCTION». Пишет, что «раскроет твой внутренний альфа-потециал» и «научишься соблазнять любую женщину за три минуты». Отзывы есть. Вроде норм.
«Марк СедUCTION». Звучало мощно. По-импортному. Алик, чуть помедлив, кивнул.
— Пусть приезжает. Деньги не проблема.
Марк СедUCTION прибыл в кабинет над «Хромым конем» ровно через час. Его появление было подобно визиту инопланетянина. Он вошел, уверенно раздвинув воздух, пахнущий дорогим парфюмом с нотами чего-то сладкого и дерзкого. На нем были обтягивающие skinny-джинсы, от которых, как казалось Алику, лопнет любая минута, майка с глубоким вырезом, демонстрирующая гладкую, загорелую грудь, и пиджак из какой-то блестящей ткани. Его волосы были уложены сложной конструкцией из геля, а челка падала на один глаз с таким расчетом, что казалось — вот-вот, и он откроет какую-то великую тайну вселенной.
Алик, сидящий за своим массивным столом, почувствовал себя древним динозавром, на которого пришли посмотреть в зоопарке.
— Альберт? — голос у Марка был таким же глянцевым, как его пиджак. — Марк. Очень рад знакомству. Гриша мне всё объяснил. Проблема ясна. Решаема.
Он сел на стул напротив, положив ногу на ногу, и его узкий носок ботинка уставился на Алика как обвиняющий перст.
— Объясняй, — буркнул Алик, чувствуя себя неловко под этим взглядом.
— Всё просто, братан, — начал Марк, щелкая пальцами. — Ты — альфа. Забыл об этом. Твоя проблема — в энергетике. Ты излучаешь не ту вибрацию. Женщины, особенно такие… интеллектуальные породы, — он сказал это словно о собаках, — они считывают это. Ты хочешь от них одобрения. А должен диктовать условия.
— Я и диктую, — хмуро сказал Алик. — Обычно.
— Не те условия, — загадочно улыбнулся Марк. — Речь не о деньгах. Речь о внутренней силе. О нейронной игре. Смотри.
Марк встал и принял позу: одна рука на бедре, подбородок приподнят, взгляд томный и немного отсутствующий.
— Это — поза уверенности. Ты занимаешь пространство. Ты — главный примат в стае. Запомнил?
Алик скептически хмыкнул.
— Я и так пространство занимаю. Или ты не заметил? — он развел руками, указывая на свои плечи.
— Не то пространство! Эфирное! — воскликнул Марк. — Ладно, перейдем к практике. Первое и главное правило — нео-альфа-подхода: negs.
— Негс? — переспросил Алик. — Это как?
— Негативный комплимент! — торжественно провозгласил Марк. — Ты ее не хвалишь. Ты ее слегка унижаешь. Но изящно. С юмором. Чтобы она почувствовала легкий дискомфорт и захотела получить твое одобрение. Например, — Марк снова принял томную позу, — смотришь на нее и говоришь: «Милая кофточка. У моей бабушки была такая же». Понял? Кофточка милая, но бабушка. Уловил сарказм?
Алик смотрел на него, не мигая. В его голове медленно, как жернова, перемалывалась эта информация. Сказать Елене про бабушку? После того как она отшила его с букетом и отправила в химчистку? Это был бы акт самоубийства.
— Идиотский совет, — брякнул он.
— Это работает! — не сдавался Марк. — Проверено! Ладно, дальше. Второе: физический контакт. Ты должен ее касаться. Легко, ненавязчиво. Как бы случайно. Дотронуться до руки, когда смеешься. Поправить прядь волос. Это создает интимность.
Алик мрачно представил, как он пытается «поправить прядь волос» Елене. Он представил свою огромную, неуклюжую лапу, тянущуюся к ее идеальной укладке. Он представил ее взгляд. Холодный, как лед Сибири. И свою руку, отлетающую в сторону вместе с несколькими вырванными прядями.
Новая философия Алика — «быть собой» — на практике оказалась сложнее, чем представлялось. Сидеть сложа руки и ждать озарения было не в его стиле. «Быть собой» означало действовать. Но как действовать, оставаясь при этом в рамках закона, пусть и не уголовного, а какого-то другого, неписаного, который, как он начинал подозревать, существовал в мире Елены?
Он избрал тактику наблюдения. Не слежки, нет. Это звучало бы слишком жутко. Скорее, стратегического изучения территории противника. Он начал проводить вечера в том самом «КофеБуме», заказывая уже не шесть эспрессо, а один латте и растягивая его на час, уткнувшись в телефон и краем глаза отслеживая вход в офисное здание.
Он узнал ее график. Она уходила с работы почти всегда в семь. Иногда одна, иногда с коллегами. Чаще всего она шла пешком до метро, наслаждаясь вечерним воздухом, иногда — ловила такси. Он изучил ее походку — быструю, уверенную, легкую. Он заметил, что она иногда улыбалась, глядя на сообщения в телефоне, и в эти моменты его сердце совершало странный кульбит, одновременно сладкий и болезненный.
Он чувствовал себя первоклассником, который подглядывает за старшеклассницей, и это чувство было одновременно унизительным и пьянящим.
В один из таких вечеров он стал свидетелем сцены, которая вмиг сожгла все его благие намерения о «ненасильственном» подходе.
Из подъехавшего к офису недорогого, но ухоженного седана вышел мужчина. Лет сорока, в дорогом, но безвкусном пальто, с щеголеватой бородкой и самодовольным выражением лица. Он нес огромный букет. Не такой кричащий, как у Алика, но все же слишком пафосный — белые лилии и орхидеи. Мужчина посмотрел на часы, поправил галстук и замер в ожидающей позе, явно высматривая кого-то.
Алика сквозь стекло кофейни будто током ударило. Ревность, старая, знакомая, звериная, проснулась в нем мгновенно. Кто это? Новый ухажер? Коллега? Бывший муж? Его пальцы сами собой сжались в кулаки.
И вот появилась она. Елена вышла из здания, увидела мужчину, и ее улыбка, которой она улыбалась секунду назад, сменилась на вежливую, но холодную маску. Она что-то сказала ему, явно отказываясь от цветов. Мужчина настойчиво тыкал букетом в ее руки, его ухоженное лицо исказила навязчивая улыбка. Он попытался взять ее под локоть, но она отстранилась с таким видом, словно отстранялась от назойливой мухи. Однако муха не улетала. Он продолжал что-то говорить, загораживая ей дорогу, наклоняясь слишком близко к ее лицу.
Алик уже не думал. Им двигал чистый, неразбавленный инстинкт. Тот самый, что когда-то помогал ему выживать в подворотнях. Угроза. Его женщина. Чужой на ее территории.
Он встал, отбросив свой латте, и вышел на улицу. Его движения были плавными и точными, как у хищника, вышедшего на охоту. Весь его «альфа-потенциал», над которым так глупо изгалялся пикапер, проснулся сам собой — дикий, настоящий, не приправленный гелем для волос и глупыми фразами.
Он подошел сзади, как тень. Мужчина, увлеченный своим преследованием, даже не заметил его.
— …да я просто хочу обсудить одно дело за ужином, Елена, не упрямься…
— Я уже сказала, что занята, Игорь, — голос Елены был ледяным, но в нем уже слышались стальные нотки. — И прошу вас больше не устраивать эти спектакли у моего места работы.
Алик мягко, почти по-дружески, положил свою тяжелую лапу на плечо незнакомца по имени Игорь.
— Друг, — произнес Алик низким, спокойным голосом, в котором не было ни капли дружелюбия. — Тебя вроде не слышат. Давай-ка пройдемся, обсудим твои проблемы с восприятием речи на слух.
Игорь вздрогнул, обернулся и увидел Алика. Его самоуверенность мгновенно испарилась, сменившись животным страхом. Он увидел не лицо, а скулы, тяжелый подбородок и холодные глаза, смотрящие на него как на мусор.
— А… кто вы? Я… мы разговариваем…
— Разговор окончен, — мягко, но неотвратимо развернул его Алик. — Там, в переулке, акустика лучше. Пойдем.
Он не тащил его, не толкал. Он просто вел, и Игорь, побледневший и внезапно очень послушный, шел рядом, почти на цыпочках. Букет с лилиями упал на асфальт. Алик даже не взглянул на него.
Елена стояла и смотрела им вслед. Ее лицо было невозмутимым, но брови были слегка приподняты от удивления.
Переулок рядом был пустынен и плохо освещен. Прошло меньше минуты. Из переулка вышел один Алик. Он поправил манжет рубашки, затем провел рукой по волосам, возвращая на место выбившуюся прядь. Выражение его лица было спокойным, даже умиротворенным. Он дышал ровно.
Он подошел к Елене, которая все еще стояла на том же месте, глядя на него. В ее глазах он надеялся увидеть облегчение. Может, даже благодарность. Наконец-то он поступил как он, и это сработало! Он защитил ее. Он устранил угрозу. Разве это не то, что должен делать мужчина?
Он остановился перед ней, ожидая.
Елена медленно перевела взгляд с него на вход в переулок, потом снова на него.
— И что, он будет дышать? — спокойно поинтересовалась она.
Алик смущенно хмыкнул.
— Кто? А, он… Да он уже, наверное, такси ловит. До дома. Доехать хочет. Срочно.
Она внимательно посмотрела на него. Ни страха, ни упрека, ни восхищения. Лишь холодный, аналитический интерес, словно она изучала редкий, но неприятный экземпляр.
Библиотека. Для Алика это слово всегда было из той же категории, что и «балет» или «опера» — что-то далекое, пыльное и предназначенное для совершенно другого вида людей. Для тех, кто не знает, что такое по-настоящему пахнет страхом и деньгами.
Но после вечера, закончившегося определением «павиан на помойке», он чувствовал себя припертым к стенке. Фраза «подумайте об этом» висела у него в мозгу назойливым мотивом, который невозможно отключить. Он думал. И единственная мысль, которая пришла ему в голову, была: «А как они, не павианы, думают? Где они этому учатся?»
Ответ пришел сам собой — в книгах. Где же еще?
И вот он стоял на пороге Центральной городской библиотеки имени какого-то Некрасова, чувствуя себя дикарём, забредшим в храм. Он был одет в максимально нейтральное: темные джинсы и черную водолазку, но все равно его мощная фигура, короткая стрижка и привычка смотреть на людей свысока выдавали в нем чужака.
Внутри пахло старыми переплетами, тишиной и легкой пылью. Было тихо, так тихо, что он услышал, как скрипят его собственные кожаные подошвы по паркету. Пожилая женщина за столом спросила его тонким голоском: «Вам помочь, молодой человек?» Он только мотнул головой и прошел дальше, вглубь залов.
Он бродил между стеллажей, смотря на корешки книг. «Философия Канта». «Основы квантовой механики». «История балканских войн». Его взгляд скользил по ним, не цепляясь. Он искал чего-то другого. Чего-то, что объяснило бы ему… ее. Женщин. Как с ними говорить.
В конце концов, он наткнулся на отдел «Психология. Саморазвитие». Здесь было проще. Яркие обложки, громкие названия: «Как стать харизматичным лидером», «Язык телодвижений», «Искусство светского разговора».
Он набрал охапку книг, нашел самый укромный уголок в углу читального зала, забитый какими-то глобусами, и уселся, с трудом втиснув свои широкие плечи между стульев.
Час он провел, листая страницы. Это было мучительно. Советы сыпались на него, как град: «установите зрительный контакт», «задавайте открытые вопросы», «проявляйте искренний интерес». Он читал и чувствовал, как его мозг медленно закипает. Это было сложнее, чем разобраться с схемой отмывания денег через офшоры.
Одну фразу он все же выцепил и запомнил, как мантру: «Делайте искренние комплименты. Женщины ценят, когда замечают их уникальность».
Комплимент. Вот оно! Он не умел говорить о погоде или квантовой механике, но сделать комплимент он мог. Ну, то есть, он думал, что мог. Его предыдущие попытки («шикарная женщина», «огонь-баба») в ее исполнении проваливались. Но теперь-то он был вооружен теорией! «Искренний». «Отмечающий уникальность».
Он закрыл книгу с чувством глубокого удовлетворения. План был готов.
На следующий день он снова дежурил у ее офиса, но на сей раз не в кофейне, а у входа в соседнее здание, изображая человека, который ждет кого-то. Нервы были натянуты как струны, но он был полон решимости. Он повторял про себя заученную фразу, отшлифовывая ее в голове.
И вот она вышла. Одна. С телефоном у уха, она о чем-то быстро и деловито говорила: «…да, Михаил Петрович, я внесла правки в пункт 4.2, мы можем подавать…»
Алик подождал, пока она закончит разговор. Он видел, как она положила телефон в сумку и направилась к метро. Его момент настал.
Он сделал несколько быстрых шагов и поравнялся с ней.
— Елена Сергеевна, — начал он, и его голос прозвучал неестественно громко и торжественно.
Она обернулась, узнала его, и на ее лице появилось привычное уже выражение — смесь настороженности и легкого любопытства, словно она наблюдала за продолжающимся социальным экспериментом.
— Альберт, — кивнула она, не замедляя шага. — Снова какие-то проблемы с законом? Или на этот раз вас интересует гражданский кодекс?
— Нет, что вы, — он засеменил рядом с ней, пытаясь попасть в ее ритм. Его огромная фигура выглядела нелепо рядом с ее легкой походкой. — Я тут… подумал.
— Здравствуйте, — вежливо вставила она, глядя прямо перед собой.
— Здравствуйте, — автоматически ответил он и тут же споткнулся о бордюр. — Я хотел сказать… я подумал о том, что вы сказали. Про павиана.
— И к каким выводам пришли? — поинтересовалась она, и в уголке ее рта заплясала та самая опасная искорка.
— К правильным! — поспешно заверил он. — Абсолютно. И я хотел… исправиться. Сказать вам… комплимент. Искренний.
Она замедлила шаг и посмотрела на него с новым интересом. Ее брови поползли вверх.
— О? Это интересно. Продолжайте.
Он ободрился. Она заинтересовалась! Теория работала! Он сделал глубокий вдох, выпрямился во весь свой рост и выпалил заученную фразу, вложив в нее всю свою искренность и весь свой нехитрый эмоциональный опыт:
— Эй, юрист, ты у меня самая красивая! Прям как Катерина из сериала!
Он стоял и сиял. Он сделал это! Он произнес комплимент! Он отметил ее уникальность (красота) и провел параллель с поп-культурой (Катерина из сериала).
Наступила тишина. По лицу Елены пробежала целая гамма эмоций: сначала недоумение, потом попытка понять, не ослышалась ли она, затем медленное, ледяное осознание. Искорка в уголке рта погасла, уступив место тонкой, поджатой линии.