Стерва и испорченный Новый год

Пролог: Двенадцатый удар

Две минуты до полуночи. Две минуты до моего нового, сорок первого года.

Из гостиной, приглушённый расстоянием и закрытой дверью, доносился ритуальный голос президента. Этот звук был таким же обязательным атрибутом праздника, как живая ёлка в углу комнаты и горка мандаринов на столе. Но здесь, в нашей спальне, главным саундтреком служило совсем другое: наше общее сбивчивое дыхание, едва слышный шорох шёлковых простыней и тихие, рваные стоны, которые я не пыталась сдерживать.

Воздух был густым и пьянящим, пропитанным терпким ароматом хвои и сладкой цитрусовой свежестью. Но сейчас я ощущала лишь его, его мускусный, чуть резкий запах, который сводил меня с ума. Комната утопала в полумраке, и лишь гирлянда на ёлке подмигивала разноцветными огоньками, бросая на стены и на наши тела дразнящие тени.

Я лежала на смятых простынях, раскинувшись, словно предлагая себя. Он медленно спустился, его горячий взгляд скользнул по моему телу, задерживаясь на бёдрах. Потом он опустил лицо между моих ног, и мир сузился до этого ощущения. Его руки обхватили мои бёдра, крепко, но нежно, и я почувствовала первое прикосновение. Кончик его языка, влажный и тёплый, легко скользнул по моему лону, обводя контуры, изучая каждый изгиб. Неспешно, умело, он играл со мной, заставляя мышцы сжиматься от предвкушения. Каждый его облизывающий, дразнящий пас вызывал судороги по всему телу. Я выгнулась, пальцы впились в простыни, и из груди вырвался страстный, надрывный стон. Как же я хотела этого, как жаждала его прикосновений!

И он, словно зная все мои тайные желания, медленно опустил руку. Его пальцы, такие тёплые и чувствительные, нежно скользнули прямо туда, куда я так страстно стремилась. Моё горячее лоно с готовностью приняло их, и он стал неспешно двигать ими внутри меня. Каждое движение отзывалось приятной волной по всему телу. А чтобы я совсем потеряла голову, он не забыл и про мой клитор. Его губы нежно обхватили его, посасывая и целуя, и я растворялась в этом невероятном ощущении, желая, чтобы это мгновение длилось вечно.

Его язык, дерзкий и умелый, выписывал на моей плоти такие узоры, что всё тело то и дело вздрагивало, натягиваясь как струна. Он точно знал, куда нажать, чтобы довести меня до исступления, и делал это с такой лёгкой небрежностью, что мне хотелось одновременно стонать от блаженства и стукнуть его по затылку. Пальцы, сильные и настойчивые, проникли внутрь, исследуя каждый укромный уголок, вызывая водоворот ощущений. Я выгнулась на кровати, сдавленный стон вырвался из груди, когда волна удовольствия накрыла меня с головой. Каждое прикосновение, каждое движение его языка и пальцев отзывалось жгучим огнём внизу живота, собираясь в тугой, пульсирующий узел. Ещё чуть-чуть, и я бы просто взорвалась. Он, конечно же, чувствовал это. Этот чертёнок, всего-то на десяток лет моложе меня, но какой мастер! Он улавливал каждый мой вздох, каждое подрагивание мышц, каждый нерв. Мои пальцы впивались в простыни, пытаясь найти хоть какую-то опору в этом водовороте чувств.

— Да… давай же, — прохрипела я, скорее самой себе, чем ему, — Ну же…

Но он, как истинный провокатор и любитель моих страданий (разумеется, приятных), вдруг отстранился. Я сдавленно охнула от разочарования, широко распахивая глаза. Это было несправедливо! Моё тело дрожало, всё нутро сжималось в предвкушении, а он… он просто ушёл! Надо мной нависло его лицо, озарённое такой хитрющей, такой самодовольной улыбкой, что мне захотелось и рассмеяться, и заплакать одновременно.

— Куда же ты запропастился, мой хороший? — попыталась я придать голосу лёгкую небрежность, но вышло скорее жалобно-требовательно. — Я же почти… почти уже на краю!

Его глаза блеснули озорным огнём.

— Неужели ты думала, что всё будет так просто, Марина? — его голос был низким, мурлыкающим, словно он был доволен собой до чёртиков. — Я же знаю, как ты любишь, чтобы было *очень* хорошо. И я ещё не закончил свою работу.

Я рыкнула, это уже был не стон, а именно низкий, женский рык, рождённый из смеси нетерпения, жгучего желания и какой-то дикой, животной страсти. Ухмылка на его лице стала ещё шире, и я увидела в ней намёк на… да, на ту же дикость, что бурлила и во мне. Он знал, как играть. И, чёрт возьми, я обожала эту игру, хоть и была готова сейчас придушить его в порыве чувств.

Я резко обхватила его ногами, не давая ему ни малейшего шанса на отступление, притягивая к себе с неимоверной силой. Пальцы впились в его крепкие плечи, чувствуя, как под кожей перекатываются мускулы, а затем, скользнув по влажной от пота коже, зарылись глубоко в тёмные, мокрые волосы на затылке. Я притянула его голову к своей груди, чувствуя его тяжёлое, прерывистое дыхание у самых ключиц, его горячее ухо касалось моей кожи.

— Живо, — прошипела я ему прямо в ухо, чуть ли не кусая мочку, — Давай же, засранец! Или я тебя реально сожру! Вот прямо сейчас!

Он издал низкий, довольный смешок, который вибрировал в моей груди. Его член упёрся в моё лоно, дразня, а затем… затем я почувствовала, как он резко, без малейшего предупреждения, входит в меня. Глубоко, до самого предела, заполняя меня целиком, с одного мощного толчка.

— А-а-ах! — невольный, громкий вскрик сорвался с моих губ, смешанный с чистым, почти болезненным наслаждением. Тело свело судорогой, и я поняла, что уже не в силах сдерживать ничего. Он двигался во мне — сильно, уверенно, так, как я любила. Каждое его движение было точным, глубоким, выбивающим дух и приносящим безумное, сладкое оцепенение. Я снова обхватила его ногами, крепко сцепив их на его пояснице, притягивая ещё ближе, чувствуя, как наши тела сливаются в единое целое. Мои пальцы вновь зарылись в его тёмные, влажные от пота волосы, и я притянула его лицо к своему, чтобы чувствовать его дыхание, его жар. Хорош. Чёрт возьми, как же он хорош. Молодой, сильный, красивый. Идеальный аксессуар для женщины, у которой всё есть. И я его, конечно, ни с кем не поделю. Он мой, и точка.

И тут бахнул первый удар курантов. Такой глубокий, гулкий, что, кажется, прокатился по всей квартире и застрял вибрирующей точкой где-то у меня между лопаток.

Глава 1. Хрустальный звон

Наконец-то! Сумасшедший предновогодний день в моём цветочном магазинчике закончился. Я выдохнула, повернув ключ в замке, и прислонилась лбом к холодной двери. Господи, какое счастье. Последние клиенты, последние букеты, последние нервы — всё это осталось позади. Теперь только дом, отдых и мой любимый муж.

Едва я переступила порог квартиры, в нос ударил густой, праздничный аромат хвои и мандаринов. Олег постарался, молодец. Я сбросила туфли прямо у входа, чувствуя, как гудят и ноют ступни после целого дня на каблуках. Какое же это блаженство — просто пошевелить пальцами! Впереди — лучшая ночь в году, шампанское рекой, загадывание желаний и, конечно же, мой Олег. Для него у меня был припасён особенный сюрприз. В сумочке, среди всякого женского хлама, лежал заветный флакончик редких духов. Я гонялась за ними почти два месяца, подключая всех своих поставщиков. Он будет в восторге, я точно знала.

Я, Марина, женщина в самом соку. В свои сорок я была уверена в себе, имела успешный бизнес и мужчину, который, как мне казалось, меня обожал. Я была счастлива. И сегодня я не хотела ничего решать, ни о чём думать, а просто утонуть в объятиях любимого и пить шампанское.

Стараясь не шуметь, на цыпочках, словно воришка, я прошла в гостиную. Красиво. На столе — наша лучшая скатерть, свечи, поблёскивают хрустальные бокалы, стоит бутылка шампанского в ведёрке со льдом. Идеально. Только где сам хозяин праздника? Обычно он уже давно встречал меня в дверях.

— Олежек? Милый, ты где? — позвала я, заглядывая на кухню. Пусто. Только салат оливье в большой миске.

Тишина в квартире показалась мне какой-то неправильной, давящей. Слишком тихо для тридцать первого декабря. И тут я услышала. Странные звуки доносились из нашей спальни. Сначала я подумала — телевизор. Но звук был каким-то… живым. Ритмичным. Тихий женский стон, потом ещё один, уже увереннее, и этот скрип… Скрип нашей кровати, который я знала до мельчайшей пружинки.

Сердце не упало и не разбилось. Оно просто замерло. Время остановилось. Воздух стал вязким и тяжёлым, дышать стало трудно. В голове было совершенно пусто, только ледяное, острое любопытство толкало меня вперёд. Не помню, как я дошла до спальни, ноги стали ватными и не слушались. Рука сама легла на холодную дверную ручку и медленно, без единого скрипа, толкнула дверь.

На нашей кровати, под балдахином, который я с такой любовью выбирала в Италии, происходило нечто непотребное. Мой муж, мой родной сорокалетний Олег, пыхтел, как паровоз, а под ним извивалось какое-то тощее создание с пережжёнными белыми волосами. Они были настолько увлечены процессом, что не услышали, как я вошла.

Я не закричала. Слёзы тоже не навернулись. Я просто стояла и смотрела на это шоу, как в театре. И первая мысль, которая ударила мне в голову: «Надо же, какой он со стороны нелепый и смешной. И ради этого я отказывалась от корпоратива с девчонками?».

Первой меня заметила она. Её глаза стали размером с блюдца, тоненький стон удовольствия оборвался на высокой ноте и перешёл в испуганный визг. Она судорожно потянула на себя одеяло, пытаясь спрятать свою тощую грудь. Олег, тяжело дыша, обернулся. Его лицо, ещё секунду назад красное от страсти, стало сначала растерянным, а потом злым.

— Марина? А ты чего так рано? — выдавил он, пытаясь прикрыть своё хозяйство подушкой.

Я молчала. Я дала ему шанс. Сказать что-то правильное. «Прости», например. Но он выбрал другой путь.

— А что ты хотела? — вдруг рявкнул он, торопливо сползая с кровати и натягивая брюки. — Ты вечно на своей работе! Вечно тебя нет! Мужику, между прочим, внимание нужно!

Холодная, спокойная ярость начала подниматься откуда-то из глубины живота. Я криво усмехнулась.

— Внимание? — переспросила я и кивнула на дрожащий под одеялом комок. — Надеюсь, твоему «вниманию» уже есть восемнадцать? А то ведь за совращение несовершеннолетних статья полагается, Олежек.

— Не твоё дело! — взвился он. Он понял, что разыграть из себя бедную жертву не получится. — На себя посмотри! Вечно уставшая, вечно с недовольной миной!

— Да что ты говоришь? — я сделала шаг вперёд. Блондинка под одеялом испуганно пискнула и вжалась в изголовье. — Это я недовольная? Кажется, ещё сегодня утром тебя всё устраивало в нашей постели. Или эта… юная гимнастка умеет делать что-то такое, чего не умею я? Покажешь мастер-класс?

Он начал орать. Он кричал, что я сама виновата, что я его «запилила», что я плохая жена и не уделяю ему времени. Он сыпал обвинениями, как из дырявого мешка, пытаясь закопать под ними свою измену и свою ничтожность. А я смотрела на него и не узнавала. Это был не мой любимый мужчина, с которым мы прожили двадцать лет. Это был какой-то жалкий, трусливый старикашка, пойманный нашкодившим. Вся моя любовь, всё, что строилось годами, испарилось в одну секунду. Осталась только выжженная земля и горечь.

Он понял, что я не буду плакать, умолять и бить посуду. Прощения ему не светило, и это взбесило его окончательно.

— Пошла вон отсюда! — прорычал он, и в глазах его блеснула настоящая ненависть.

Я даже не успела понять, что происходит. Он подскочил ко мне, и его пальцы железными тисками впились в моё плечо. Больно. Унизительно больно. Он поволок меня из спальни, через всю нарядную гостиную, к выходу. Моё красивое шёлковое платье, купленное специально для этой ночи, казалось тонкой, ненужной тряпкой.

— Сама виновата! — шипел он мне в лицо, от него пахло чужими духами и предательством.

Резкий толчок в спину. Я пошатнулась и еле устояла на ногах. Дверь захлопнулась прямо перед моим носом. Лязгнул замок.

— Стерва! — донеслось из-за двери.

И всё. Я осталась одна. В холодном, гулком подъезде. В одном платье, без туфель, которые остались у порога. Без телефона. Без ключей. Без денег. За дверью крик Олега мгновенно сменился на воркующий, успокаivающий тон. Он утешал свою малолетнюю пассию.

И тут я услышала тихий хлопок. Они открыли шампанское. Моё шампанское. В моей квартире.

Глава 2: Мороз по коже

Я замерла, тупо уставившись на дверь. На нашу дубовую, дорогущую дверь, с царапинами, которые я знала, как свои пять пальцев. Вот эту оставили, когда пианино заносили — так и не купили в итоге, а шрам остался. А эту — я сама, дурёха, когда ёлку новогоднюю впихнуть пыталась в одиночку. Родная дверь. А теперь за ней — чужая жизнь. И тот самый писклявый смех, который я уже слышала по телефону.

Мозг отказывался верить. Ну не мог он так со мной поступить. Не мог. Олег, мой любимый, мой родной. Выставить меня за порог в одном шёлковом платье в новогоднюю ночь? Это же какой-то дешёвый сериал, а не моя жизнь.

Холод. Мерзкий, пробирающий до костей холод подъезда начал приводить меня в чувство. Шёлк — так себе защита от сквозняка. Кожа покрылась мурашками, и я поняла, что если буду стоять тут и дальше, то превращусь в ледышку.

Сжав кулак до побелевших костяшек, я забарабанила в дверь. Не как истеричка, нет. Глухо и настойчиво, вкладывая в каждый удар всю свою злость.

— Олег! Открой немедленно! — голос сорвался на хрип. — Ты что творишь? Я же замёрзну к чёрту!

За дверью на мгновение стало тише, а потом снова раздался смех. Теперь уже и мужской. Его смех. Им было весело. У них там праздник, шампанское и, наверняка, горячий секс в планах. А я тут, как идиотка, замерзаю.

Ну и хрен с тобой, милый.

Я развернулась и пошла вниз. Босые ноги обжигало ледяным бетоном, но мне было уже почти всё равно. Десять лет поднималась по этой лестнице к нему, как на праздник. Теперь спускаюсь — в никуда. Но почему-то вместо слёз и жалости к себе внутри закипала какая-то злая, весёлая ярость. Ах ты ж козёл!

Дверь подъезда с шипением выпустила меня в объятия метели. Снег валил крупными хлопьями, ложился на голые плечи и тут же таял, стекая ледяными ручейками за шиворот. Я шагнула в сугроб, и ноги мгновенно онемели. Хруст снега казался единственным звуком в этом праздничном городе.

Вокруг всё сверкало. Гирлянды, олени, ёлки в окнах. Из каждого дома — музыка и смех. А я иду, босая, в вечернем платье по сугробам. Несколько машин притормозили, водители с любопытством пялились на сумасшедшую. Конечно, кому нужна Снегурочка-переросток без Деда Мороза? Да ещё и босая.

В голове проносились картинки. Вот он несёт меня на руках через порог съёмной квартиры, шепчет, что я его королева. Вот наша свадьба, его влюблённые глаза. А вот он сегодня, с этой холодной злобой на лице, выталкивает меня за дверь. Интересно, давно он стал таким первоклассным актёром? Приходил домой, целовал меня, а сам только что от другой. От этой… пискли. Унижение жгло так, что мороза я уже почти не чувствовала. Хотелось не плакать, а выть от злости. И ещё — очень хотелось вернуться и выцарапать этой пискле глаза.

И тут я её увидела. Старая, обшарпанная телефонная будка. Привет из прошлого, мой шанс на спасение.

Пальцы совсем окоченели и не слушались. Я кое-как открыла скрипучую дверь и ввалилась внутрь. Тут было чуть теплее, но воняло так, что заслезились глаза. Трубка была ледяной и тяжёлой. Господи, деньги! Откуда у меня деньги? Карманов-то в платье нет. Я начала судорожно шарить по швам, надеясь на чудо. И оно случилось! За подкладкой нащупался твёрдый кругляшок. Двухрублёвая монетка! Завалялась с парковки. Судьба, видать, решила, что на сегодня с меня хватит унижений.

С пятой попытки я всё-таки набрала номер лучшей подруги. Единственный, который помнила наизусть, кроме своего и этого гада. Гудки. Длинные, как вечность. «Возьми, Света, умоляю, возьми трубку…»

— Алло! — наконец-то раздался в трубке весёлый и уже изрядно захмелевший голос Светки. На фоне орала музыка и кто-то хохотал.

— Свет… — просипела я.

— Маринка! Привет! А мы тебя потеряли! Ты где пропала? Олег сказал, у тебя голова разболелась, и ты прилегла.

Я криво усмехнулась.

— О, да. Голова. И не только. Свет, можешь за мной приехать? Ситуация, скажем так, пикантная.

— Что случилось? — голос подруги мгновенно стал серьёзным. — Ты где? И почему такой голос странный?

— Я? В телефонной будке на углу нашего дома. Босиком. В одном платье.

В трубке повисла оглушительная тишина. Даже музыка на том конце будто стихла.

— В смысле… босиком? — ошарашенно переспросила Света.

— В прямом. Мой благоверный решил устроить себе Новый год с апгрейдом. А я в новую комплектацию, видимо, не вошла. Выставил за дверь, прелесть моя.

— Он что, охренел?! — взвизгнула Светка так, что у меня заложило ухо. — Я сейчас приеду и кастрирую этого урода! Сиди там и не двигайся! И не смей замерзать, я тебе говорю! Водку будешь?

— Коньяк, — твёрдо сказала я, чувствуя, как по телу разливается первое за этот вечер тепло. — И много.