Стерва. Обольщение

Глава 1

– Умоляю, милорд, возьмите меня с собой!..

Голос дрогнул сам, даже стараться не пришлось, а полушёпот, которым я это произнесла, был полон отчаяния.

Он обернулся.

Тусклый свет растущей луны упал на его лицо, и на долю секунды я испугалась, что совершила ошибку. Не стоило, быть может, бросать такую просьбу в спину этому человеку, но услышав от старой Магды, что он собирается покинуть деревню немедленно, не дожидаясь рассвета, я побоялась не успеть.

Если он откажет…

– Вы даже не знаете, куда я направляюсь, мадам Мелания. Но хотите последовать за мной? – он сделал шаг назад, приблизился ко мне настолько, чтобы нам обоим не пришлось говорить громче.

Внутренне я возликовала, потому что это не было однозначным «нет».

Ещё не согласие, но уже не отказ.

На таком расстоянии стало заметно, что за четыре дня, проведённых здесь, он сильно осунулся, а под глазами, цвет которых мне до сих пор не удалось рассмотреть, залегли тени, ставшие ещё чернее, чем его дорожный плащ.

– О, нет-нет, я совсем не это имела в виду! – я быстро сглотнула и тут же напомнила себе, что не стоит переигрывать. – Я вовсе не собираюсь навязываться вам! Просто…

Решив, что обязательно напрошусь ему в попутчицы, я с десяток раз мысленно отрепетировала свою речь, но теперь все слова, как назло, куда-то подевались.

– Понимаете ли, – он терпеливо ждал и внимательно слушал, и я начала с начала. – Я давно хочу покинуть эти края, но путешествовать одной мне страшно. Вы много странствуете, и я прошу лишь о возможности пойти вместе с вами, пока не найду место, где могла бы осесть. Клянусь, барон, я не стану вам мешать!

Обращение по титулу оказалось, по всей видимости, лишним, потому что он едва заметно скривился и покачал головой.

Я чувствовала, что он мне не верит.

Я и сама не поверила бы себе, но убедить его в своей искренности мне нужно было во что бы то ни стало.

Пусть четыре бесконечно тяжёлых дня, проведённые в борьбе с неизвестной и опасной хворобой, охватившей деревню, и не сблизили нас, но давали мне некоторое право его попросить. Или всего лишь надежду на это…

Так, или иначе, барон Монтейн, чьё имя произносили вполголоса с затаённым восторгом или суеверным ужасом, взялся нам помочь, когда Старейшина обратился к нему.

Кто-то счёл, что сам Создатель привёл этого человека в наши края именно в такой час.

Другие полагали, что обращаться к колдуну, даже если болеют дети, – смертный грех.

Мнение молодой травницы никогда не стало бы решающим, будь у людей другая надежда на спасение, но в этот раз они ко мне прислушались.

Только что на моих глазах он взял лишь половину из обещанных ему денег, и я могла наблюдать, каким отстранённым становился его взгляд по мере того, как наш Старейшина, угрюмый, резкий, даже на меня глядящий с неприязнью и недоверием Ален, кланялся ему в пояс.

Барону было настолько неловко и неприятно на это смотреть, что его стыд за Алёна я чувствовала кожей, и где-то в глубине моей души рождалось незамысловатое, но такое человеческое злорадство.

Вильгельм Монтейн мог быть достаточно мудр для того, чтобы принимать людскую глупость и мелочность как данность. Я же на подобное претендовать не собиралась.

Однако теперь барон продолжал хмуриться.

Он наверняка взвешивал риски и искал возможный подвох, и мне оставалось только смотреть на него с тоской и надеждой. А ещё не пропустить момент, когда – возможно! – придётся заплакать. Если я понимала хоть что-нибудь, он был из тех мужчин, кто не выносит женских и детских слёз, а к мужским относится с пониманием.

– Я не делаю долгих остановок и далеко не всегда ночую на постоялых дворах. Нередко приходится довольствоваться чужими амбарами или спать под открытым небом, – заговорив, Монтейн скорее начал раздумывать вслух. – В дороге всегда может случиться что-то непредвиденное. Похожее на мой визит сюда. Таким, как я, рады далеко не везде, поэтому с едой тоже может быть скудно. Вы уверены, что хотите иметь такого попутчика, мадам Мелания?

Он обращался ко мне по-настоящему уважительно, без издёвки и снисхождения, и это, чёрт возьми, подкупало. Заведомо зная, что я ему не ровня, этот человек полагал, что я достойна уважения, потому что успевала вовремя подносить ему отвар для больных или чай, потому что о себе он, занявшись делом, забывал.

И, что было гораздо важнее, он не пытался меня отговорить, лишь обрисовывал перспективы.

Старательно закивав, я всё же сделала ещё один осторожный шаг к нему, наконец переступая порог дома Алена, из которого выбежала вслед за уходящим в ночь бароном.

– Я неприхотлива. К тому же вам не придётся заботиться обо мне. У меня есть деньги и лошадь, я сама буду заботиться о себе. Если захотите, могу развлечь вас разговором в пути.

Вот теперь пришло время для быстрой и чуть смущённой, трогательно усталой улыбки. Она должна была сработать не хуже слёз.

Монтейн кивнул, не глядя на меня, и провёл рукой по своему подбородку, как человек, привыкший носить бородку и сбривший её совсем недавно.

Абсолютно не ко времени и не к месту я подумала, что она, должно быть, делала его сильно старше.

– Хорошо. Я вас предупредил. Сколько времени вам потребуется, чтобы собраться? Я не хотел бы задерживаться здесь надолго.

Он произнёс это спокойно, но я даже слишком хорошо знала, как сильно он устал.

Предложение Алена остаться хотя бы до утра и поспать с комфортом он отверг так же, как его раболепствующую благодарность.

– Я тоже хотела бы уехать как можно скорее, – выговорив это так поспешно, как только могла, я решительно кивнула, подтверждая свои слова. – У меня немного вещей, которые я хотела бы взять с собой, и они уже собраны. Если вы согласны, подождите меня четверть часа у старого дуба на окраине. Я только заберу свои вещи и лошадь и закрою дом.

Сейчас, именно сейчас от него требовалось однозначное согласие, и барон всё-таки вскинул на меня взгляд. Тёмный от усталости и всего, что успел повидать, обжигающий и цепкий, но совсем не злой или презрительный взгляд.

Глава 2

Постоялый двор показался впереди на рассвете. Дремавший, как мне казалось, в седле Монтейн вскинул голову, коротко кивнул мне, и мы, не сговариваясь, вслух, пустили коней в галоп.

К моменту, когда я спешилась, от такой езды ныло всё тело – время от времени я садилась на Красавицу, чтобы пронестись по окрестным лугам, но никогда не желала этого, устав так сильно.

Впрочем, жаловаться на что-то было бы грешно – я могла вдыхать свежий воздух полной грудью и не волноваться о том, что именно мне нужно предпринять сегодня, чтобы прожить спокойно ещё один день.

– Позаботьтесь о лошадях, я пока сниму комнаты, – барон бросил мне поводья и ушёл так быстро, что я не успела ни возразить, ни согласиться.

Как ни странно, отторжения к нему у меня после этого не возникло.

Договариваясь с конюхом и поглаживая по гривам внезапно занервничавшую Красавицу и коня Монтейна, имя которого не удосужилась узнать, я думала о том, насколько моему спутнику на самом деле в тягость моё присутствие.

Судя по его манере говорит и держаться, он не привык оглядываться на кого бы то ни было.

Всегда один и сам по себе.

Он и в деревне был немногословен, отвечал преимущественно «да» или «нет», а свои потребности формулировал очень коротко и ёмко. В первый день мне даже показалось, что он отвык говорить с людьми. Или вовсе никогда не привыкал.

Несмотря на то, что час был ранний, в трактире уже начали собираться желающие позавтракать – деловитые краснолицые женщины и хмурые мужчины, одинокие путники и целые семьи.

Я остановилась, отыскивая взглядом Монтейна. Волноваться о том, что могу встретить тут знакомых, было уже поздно – даже если и так, откладывать отъезд было немыслимо.

– Ваш ключ, мадам Мелания, – барон появился будто из воздуха.

Я вздрогнула, разворачиваясь к нему, и задела его плечом.

– Простите.

Дыхание постыдно сорвалось, а ведь в эту минуту бояться мне было совершенно нечего.

Благо, мой спутник этого не заметил.

– Вы не знаете, что здесь происходит? – отдав мне ключ, он бросил быстрый взгляд по сторонам.

Монтейн выглядел спокойным, выражение его лица не изменилось, но я чувствовала, что оживление, царящее здесь, ему досаждает.

– Последняя летняя ярмарка в городе. В августе крестьяне съезжаются на неё изо всех окрестных деревень.

– Значит, дальше будет ещё хуже, – он кивнул, не глядя на меня и настолько серьёзно, что я не выдержала, засмеялась.

– Зато в городе, если вы пожелаете туда заехать, до вас никому не будет дела. Если, конечно, не считать местных торговцев, местных воров и продажных женщин.

– Думаете, у кого-то из них я могу вызвать интерес?

Барон вскинул голову так резко и посмотрел так пристально, что веселиться мне отчего-то расхотелось.

– Уверена, что у всех.

Я сама не понимала, почему, но для того, чтобы произнести это ровно и в меру беззаботно, мне пришлось приложить все силы.

Монтейн продолжал смотреть. Любопытно, мог ли он увидеть больше, чем я хотела бы показать ему?

– Для вас принесут воду. А потом обед. Если я вам понадоблюсь, моя дверь напротив, – сам же Монтейн кивнул так, словно ничего не было.

Ни этого пристального взгляда, ни странной интонации, ни странного, ни на что не похожего чувства, как будто я падала в бездну.

Ещё раз кивнув мне, он повернулся и скрылся из вида быстрее, чем я успела опомниться, и мне оставалось только сделать то, что он сказал – подняться наверх и привести себя в порядок.

Благо для этого у меня были все возможности.

Воды оказалось не просто вдоволь. Мне принесли так много, что можно было не ограничиваться несколькими ковшиками, вылитыми на себя, а лечь в настоящую ванну.

В деревне я редко позволяла себе подобное – носить полные вёдра было тяжело, а мнение деревенских женщин о том, что от физического труда ничего мне не сделается, меня волновало мало.

Прежде чем раздеться, я всё же выглянула в окно и убедилась в том, что во дворе собираются обычные люди. Их становилось больше: кто-то готовился ехать дальше, кто-то только спешивался, чтобы поесть и отдохнуть. Если Монтейн не захочет свернуть, нам и правда, возможно придётся ночевать под открытым небом – во время последней ярмарки мест на постоялых дворах хватало не всем.

Эти дни в середине последнего летнего месяца и правда были золотыми и для крестьян, и для грабителей, и для шлюх. В любом месте, в любом лагере барон привлечёт к себе внимание. К себе, а значит, и ко мне.

Опускаясь в тёплую чистую воду, я подумала о том, стоит ли, к примеру, отрезать волосы, и улыбнулась собственным мыслям.

В таком случае останется ещё и примерить мужской костюм, продолжая убеждать Монтейру в том, что ничего особенного не происходит.

Отдав платье постучавшей в комнату горничной, чтобы его привели в порядок, я мельком посмотрела в зеркало, а потом надолго застыла перед ним.

Иллюзия то была или нет, но мне казалось, что я изменилась за прошедшую ночь. Потускневшие за последние месяцы глаза снова стали карими, а волосам словно добавили цвета. Следы усталости лишь немного сгладились, но даже они не отменяли того, что я вдруг сделалась похожей… на себя.

Вероятно, стоило бы списать это на естественную и неконтролируемую реакцию женщины, оказавшуюся в обществе приятного ей мужчины, но себе я была вынуждена признаться: дело не в Монтейне.

Точнее, дело было, конечно же, в нём, но так преобразиться всего за несколько часов я смогла не потому, что он так сильно мне нравился. Причина была в его силе. Пусть я не могла в полной мере понять её природу, я всё равно ощущала её кожей и волей-неволей наполнялась ею сама.

Это было приятное и вместе с тем весьма тревожное открытие. Если барон заметит… Вернее, когда это произойдёт, мне придётся очень быстро попрощаться с ним. Быть может, исчезнуть, не прощаясь вовсе, чтобы ничего не объяснять и не подвергать его опасности, оказаться в которой он точно не заслуживал.

Глава 3

«Он мне подходит».

То ли я проснулась с этой мыслью, то ли именно она меня и разбудила, спросонья было невозможно разобрать, да я и не слишком старалась.

Кровать на постоялом дворе показалась мне едва ли не королевским ложем, за окном стоял тёплый и ласковый августовский вечер, а на душе впервые за долгое время было так спокойно, что я сладко потянулась, прежде чем встать.

Всего на мгновение, но случившееся за последние сутки показалось мне сном.

Согласие Монтейна взять меня с собой.

Та восхитительная небрежность, с которой он вступился за меня в трактире.

Его удивительная, чудесная, ни на что не похожая сила.

Она бурлила, как горная река, требовала выхода, даже когда уставало тело. Её хватило бы, чтобы безо всякого труда испепелить, забрать десяток жизней, но он просто так, не ожидая ничего взамен, приложил её к лечению искалеченного щенка.

Гладя его между рыжих ушей и скармливать с ладони мясо, взятое из своей тарелки, я чувствовала себя счастливой.

Мальчик и девочка, с которых барон взял слово заботиться о нём, сидели рядом и ревностно наблюдали за каждым моим движением, а я, даже всё понимая, не могла выпустить щенка из рук.

Он стал символом и моего спасения.

– Что скажете, мадам травница? – негромко спросил меня Монтейн, когда мы возвращались в трактир.

Он снова улыбнулся слишком быстро, мимолётно, как человек, который улыбаться отвык.

Мне с лёгкостью удалось улыбнуться ему в ответ точно так же.

– Думаю, через несколько лет она выйдет за него замуж, потому что они не смогут поделить собаку.

Смеяться с ним оказалось удивительно приятно.

Решив, что ожидание ещё одной порции еды мы просто не выдержим, Монтейн поделился со мной своей, и это тоже сделал умопомрачительно легко.

По комнатам мы разошлись за полдень, а проснулась я, когда на улице было уже совсем темно.

В теле ощущалась почти забытая лёгкость, голова была свободной от тяжёлых мыслей, и, я провела некоторое время, просто наслаждаясь этим чувством и думая о Монтейне.

Напрашиваюсь в дорогу вместе с ним, я в самом деле видела в нём лишь удобного попутчика, но за одно короткое утро всё изменилось. То, как он держался с храбрыми от отчаяния детьми, как говорил с Эрваном, как лечил щенка, которому пообещал долгую жизнь…

Та сила, что сияла и искрилась в его ладони, казалась небылицей. Я ни секунды не верила в сплетни и россказни Мигеля о ней, хотя и подозревала, что этот человек действительно силён.

Однако же она была правдой.

Вероятно, именно она гнала его вперёд без устали и покоя, заставляла постоянно искать для неё выход.

Пусть ещё вчера ничего подобного и не было в моих планах, отпечаток этой силы на теле мог стать моим щитом на долгие недели, если не месяцы. Совсем немного для барона Монтейна – он едва ли вообще заметит, вряд ли подумает о таком, а я смогу добраться до своей цели быстро и беспрепятственно. Что немаловажно, тихо покинуть его, не подвергая опасности.

О том, как сильно подставляю его самим своим присутствием, я запретила себе думать в ту минуту, когда уверилась в том, что попрошусь уйти с ним. Ещё не имея представления о том, на что он способен в реальности, я убедила себя в том, что Чёрный Барон умеет справляться с опасностью и противостоять злу.

За ним наверняка охотились многие. Из зависти ли, из страха, в погоне за его секретом – не имели значения причины, важны были только их следствия. Он должен был знать, как постоять за себя, а сунуться к нему с войной решился бы не каждый. Скорее уж, даже превосходящая его сила попыталась бы договориться просто из уважения к тому, кем он был. Или стал.

Был ли Вильгельм Монтейн когда-нибудь другим? Улыбался ли легко и беззаботно? Смеялся ли, не стараясь сдержать этот смех?

Или всегда был сдержан до немого восторга тех, кто наблюдал за ним?

Этот вопрос не должен был меня интересовать, потому что для меня Вильгельм Монтейн был всего лишь средством.

Да, он подходил мне больше, чем я смела надеяться. Он оказался хорош собой, и с ним я чувствовала себя в безопасности.

Не обманываясь мыслью о том, что успела хоть немного узнать его, я предпочитала положиться на чутьё. Оно говорило, что довериться в такой малости, как постель, ему можно и даже нужно.

Как знать, быть может именно этот человек останется лучшим моим воспоминанием впоследствии?

Немного поразмышляв и посмотрев на ситуацию с разных сторон, я всё же решила надеть платье. Пусть его и придётся вскоре снять, одежда придаст ситуации остроты, позволит растянуть удовольствие.

И оттянуть момент.

Не испытывая страха перед самим Монтейном, я всё равно волновалась о том, как это будет.

Деревенские девушки никогда не стремились откровенничать со мной, но за настойками перед первой брачной ночью или сразу после неё приходили многие.

Я видела, как неловко они сидели, как стыдливо опускали глаза.

Разве что Аннабель как-то раз разоткровенничалась.

– Это ужасно, Мелли. Я могу только молиться Создателю, чтобы это поскорее закончилось. Мне кажется, что меня просто убивают, это так больно.

Такая же рыжая, как и я, и оттого тоже нелюбимая многими, она, быть может, и хотела найти во мне родственную душу, но страх и предубеждения были сильнее этой нужды.

Её мужа я отлично знала. Он никогда не казался мне ни грубым, ни злым, но с каждой новой покупательницей я убеждалась в том, что такова просто мужская природа. Все они стремились взять своё, не заботясь о том, каково это будет для женщины.

Когда я была моложе, меня это ужасало.

Теперь же это могло сыграть мне на пользу.

Каким бы безупречным ни казался барон Монтейн, он всё же был мужчиной. Едва ли он станет задавать мне неуместные вопросы и обращать внимание на то, о чём ему знать не следует.

В коридоре на мою удачу оказалось почти темно. Люди шумели и смеялись в трактире на первом этаже, но звук этот показался мне скорее умиротворяющим, чем тревожным.

Глава 4

Дорога стелилась под копыта коней, в меру ровная, в меру пыльная, не испорченная вездесущим замогильным туманом из сна.

Отправляясь проверять лошадей после завтрака, Монтейн велел мне забрать еду, которую для нас приготовили с собой, и это значило, что в своих догадках я оказалась права: в ближайшие сутки он не планировал останавливаться рядом с людьми.

Благодарить его за это было бы глупо, пытаться самой завязать разговор на отвлечённую тему – неуместно, поэтому я просто молчала, разглядывая то дорогу, то уши Красавицы, и гадала, как долго это молчание может тянуться.

Правильнее было бы подумать о том, как мне удержать себя в руках в его присутствии. Не менее безобразная, чем наш короткий ночной разговор, утренняя сцена ещё могла быть списана на постоялый двор, дурной сон и впечатлительность крестьянской девицы, впервые покинувшей дом. Теперь же, когда нам предстояло остаться наедине, ни одна из этих отговорок не будет звучать достоверно. Услышав про ночные кошмары, барон, с огромной долей вероятности, ими поинтересуется, и продолжать врать ему уже не выйдет. Равно как и сказать правду.

– Вы на меня злитесь? – он спросил негромко и так благожелательно, что у меня перехватило горло.

Поднять на него глаза, помня о том, кем он меня считает, было стыдно, но я заставила себя это сделать, потому что это… не имело значения. Такие понятия, как стыд, страх и нежелание делать то, что сделать должно, больше не могли для меня существовать.

В конце концов, после сцены с чёртовыми Эрваном он и так имел право думать что угодно.

Монтейн, как ни странно, смотрел на меня без раздражения и брезгливости, и, наскоро передав в уме возможные варианты ответа, я решилась сказать правду:

– Не понимаю.

Он качнул головой, принимая, и, кажется, даже выказывая некоторое уважение, и осадил коня. Я сама не заметила, как начала отставать от него на полкорпуса.

– Признаться, я тоже. Если вы сочли меня подлецом, который воспользуется незавидным положением женщины, чтобы надругаться над ней ради сомнительного удовольствия, это досадно. Я вроде бы не давал поводов для этого. На человека, нуждающегося в подобной милостыне я, хотелось бы верить, не похожу. Если кто-то надоумил вас, что общаться с мужчинами нужно именно так, – барон пожал плечами. – Это странно. У меня сложилось впечатление, что вы для этого слишком умны.

Он не пытался отличать меня или осуждать, скорее, просто думал вслух, и мне удалось ответить ему лишь с некоторым напряжением, хотя я думала, что не смогу вымолвить ни слова.

– Почему вы не допускаете, что просто мне понравились?

– Потому что вы дрожали, как лист на ветру? – Монтейн чуть слышно хмыкнул, но злости и в этом тоже не было, лишь некоторое сожаление. – Уверяю вас, мадам Мелания, оставшаяся наедине с мужчиной, который ей нравится, женщина, выглядит иначе. За мной водятся грехи, но я точно не насильник.

Он спокойно и терпеливо объяснял, и от этого стало так стыдно, что я вновь опустила глаза. Ещё хуже, чем ночью, потому что тогда была горячка отчаянной решимости, сейчас – игривый солнечный свет и спокойный тон человека, который в самом деле силился понять.

– Простите. Я полагала, что это будет правильно. Вы мне не отказали, ещё и не взяли денег. Мать говорила, что в благородном обществе может быть иначе, но в деревне заведено так.

Монтейн сделал какое-то короткое движение, – уставившись на лошадиные уши, я не могла разобрать, что это было, кивок или пожатие плечами.

– Значит, вы в самом деле не местная?

«В самом деле» прозвучало у него так естественно, будто сорвалось само собой, и поднять голову мне всё же пришлось.

– Вам что-то обо мне сказали?

Прятать глаза от него вечно я в любом случае не могла, да барон вёл себя так, будто ничего катастрофического не произошло. Быть может, всё ещё обойдётся.

– Только то, что вы «нехорошая» и можете навести порчу, потому что рыжая, – на этот раз он хмыкнул вполне отчётливо. – Не исключаю, что цвет волос мог стать прекрасным поводом к тому, чтобы обвинить вас в том, что люди заболели. Возможно, поэтому вы решили уехать. Это только мои догадки. Но разговариваете вы точно не как крестьянская девушка.

Он не задал прямой вопрос, но интонация, с которой он свои соображения излагал, оказалась настолько располагающей ,почти озорной, что я невольно улыбнулась.

– Моя мать была не местной. Отец в молодости ездил на заработки в город, так многие делают зимой, из очередной такой поездки он привёз её. В детстве мне казалось, что это очень красивая история: младшая дочь графа убежала с крестьянином. Со временем я поняла, что не всё здесь так однозначно.

Монтейн натянул поводья, останавливая коня, и мне пришлось развернуть прошагавшую вперёд красавицу.

– Что с вами? Я что-то не то сказала?

Он не побледнел, но выражение его лица изменилось. Пусть я и не могла прочитать в этом ничего конкретного, то, как заходили желваки на его щеках, мне не понравилось.

– Нет, всё в порядке. Прошу прощения, – барон качнул головой и тронул лошадь с места так осторожно, как будто не помнил, что нужно для этого сделать. – Пожалуйста, продолжайте.

На этот раз удивилась я. Не зная, что еще он хочет услышать, я не имела представления и о том, что ещё могла бы ему рассказать.

– По правде говоря, дальше не случилось ничего особенного. Они поженились, появилась… я. Матери, конечно, приходилось трудно. Она была здесь чужой, люди её сторонились. Зато бабка приняла её как дочь. Отец был никудышным травником. Она говорила, что в нём не было таланта, а вот в моей матери он был, и мастерство она передала именно ей, – получалось так складно, что я предпочла посмотреть на деревья, мимо которых мы ехали, но не встречать взгляд Монтейна. – Когда мне было девять… Да, кажется, девять. Из очередной поездки в город отец не вернулся. Говорили, что он встретил там кого-то и решил остаться с ней. Вроде бы это была молодая и красивая вдова. Мать не хотела ничего выяснять, и бабке вызывать его тоже запретила. Так мы остались втроём, – я облизнула отчего-то враз пересохшие губы, прежде чем закончить. – Полгода назад она умерла.

Глава 5

У меня хватило рассудительности, чтобы не погнать Красавицу в галоп, но всё же мы поехали быстрее.

Неторопливое очарование спокойного солнечного утра растаяло, и Монтейн тоже заторопился – считывая моё состояние, он хотел убраться подальше от того места, где я постыдно испугалась случайной кареты.

В самом деле, не задав мне ни одного вопроса, он подогнал Морока, и к вечеру мы были уже очень далеко. Быть может, даже дальше, чем он рассчитывал оказаться.

Вопреки логике и моим ожиданиям, он так и не задал ни одного вопроса, разве что время от времени посматривал на меня со сдержанной тревогой и молчал.

Стоило ужасу, заставившему меня забыть обо всём на свете, отступить, его место заняли мелкая внутренняя дрожь и стыд. Незадолго до того я думала, как оправдываться перед бароном за свой испуг на постоялом дворе.

Что, если он сочтёт меня преступницей? Ведь только преступники убегают так – оглядываясь на каждый скрип и отчаянно спеша.

Что, если он мастерски использует моё безоглядное доверие к нему и везёт меня прямиком в ближайшую комендатуру? Или в дом умалишённых?

Да и безоглядное ли?

Посреди широкой тенистой дороги, пролегающей через густой лес, я вдруг поняла, что и правда слепо позволила своему спутнику решать, куда мы едем.

Именно это я обещала, напрашиваюсь с ним – не подавать голоса без лишней необходимости и не обременять. Да и никто не мешал мне свернуть в сторону на любой развилке, вежливо попрощавшись с ним.

И всё же это было так странно – просто следовать за ним в уверенности, что он знает, как лучше.

– Мадам Мелания, – Монтейн негромко позвал меня, отвлекая от столь ошеломительных мыслей.

Я подняла голову и с удивлением обнаружила, что начинает темнеть. Или же этот эффект ранних сумерек создавал лес. Барон остановил коня, и мне пришлось сделать то же самое.

– Вечереет. Я думаю, нам сто́ит остановиться. Постоялых дворов в окру́ге нет. Вернее, я знаю один, но мы его уже объехали, и сейчас там будет не протолкнуться.

– Значит, ночуем здесь, – я кивнула решительно и, как мне хотелось бы верить, спокойно. – Давайте поищем место.

«Дрожала как лист на ветру», – это сравнение всплыло в памяти так некстати.

Кто знает, могло ли моё положение стать ещё более плачевным, если бы я провела прошлую ночь с Монтейном.

Я не подумала об этом накануне, а подумать следовало бы. Но не сейчас.

Я быстро спешилась, краем глаза отметив удивлённый взгляд собравшегося галантно помочь мне барона, и взяла Красавицу под уздцы.

– Идёмте, – Монтейн кивнул и первым шагнул в лес. – Нужно найти место, пока ещё относительно светло.

Он шёл не слишком быстро, но и не слишком медленно. Очень уверенно, как человек, убеждённый в том, что перед ним откроются все дороги.

Возможно, он видел чуть больше. Видел то, что недоступно человеческому зрению. В любом случае мне оставалось только следовать за ним.

Небольшая окружённая деревьями поляна и правда нашлась быстро.

Пока барон привязывал лошадей, я осмотрелась и нашла место приятным и безопасным. Зелени вокруг было много, и она была достаточно густой, чтобы пробраться через неё незамеченным оказалось весьма непросто.

– Я не планировал обзаводиться попутчиками. Тем более попутчицами. Так что ничего, похожего на палатку у меня нет, только лежак.

– У меня есть лежак.

Опомнившись, я развернулась, чтобы снять седельную сумку с красавицы, и с удивлением обнаружила, что она уже лежит на земле. Пока я беспечно оглядывалась, стоя столбом, Монтейн снял с лошадей всё, что могло помешать им отдыхать, и уже раскладывал вещи.

– Не стоило, – я опустилась на траву пылом с ним, сгорая от стыда и забирая сумку. – Я в самом деле не хочу быть вам обузой. Вы и так во второй раз вынуждены останавливаться из-за меня.

Пальцы мелко задрожали от злости на себя и разочарования в себе же, и я вздрогнула, когда Монтейн вдруг перехватил мою руку.

– Мы остановились, потому что наступает ночь. Давайте разведки костёр и поужинаем.

Его прикосновение оказалось тёплым и… надёжным. Как будто, накрыв ладонью моё запястье, он утихомирил все мои волнения и страхи разом.

Всё же решившись поднять голову и встретиться с ним взглядом, я тихо и медленно вздохнула.

– Простите.

Это было за всё и разом, за то, что уже случилось, и то, что ещё только предстояло, но барон… Вильгельм, конечно же, понял, по-своему.

– Я займусь огнём, а вы устройте нам подобие пикника.

Еды у нас было вдоволь и весьма недурной. Барон не скупился на запасы, и хотя деньги у него, явно водились, мне стало любопытно, всегда ли он подходит к вопросу так основательно? Или эта предусмотрительность была в мою честь?

Всё та же интуиция подсказывала, что всё же второе. Монтейн производил впечатление человека неприхотливого, почти аскетичного, хотя возможности и вкус у него, очевидно были. Стало ли такое отношение к себе следствием попытки себя же наказать, или причина заключалась в воспитании и привычке… Я не видела толку гадать, но наблюдала за ним с интересом и некоторым удовольствием.

Скинув плащ и жилет, Вильгельм остался в одной рубашке и принялся складывать дрова.

В том, как именно он собирается добыть огонь, я ни секунды не сомневалась – достаточно оказалось небольшой искры, вспыхнувшей на его ладони.

Пламя занялось тут же, спокойное, ровное, красивое, и я замерла ненадолго, прежде чем решилась подойти к нему.

– Это не больно?

Барон поднял голову, и только потом выпрямился, как будто выгадывал время, решая, что мне ответить.

– Нет. Я бы сказал, даже приятно. Это разгоняет кровь.

Изнывая от любопытства, я бы никогда не решилась попросить его показать ещё раз, но Монтейн понял сам.

Он протянул мне раскрытую ладонь, и секунду спустя в центре ладони вспыхнул огонёк. Он был белым с золотыми прожилками, густым как молоко, и ни на что на свете не похожим. Не решаясь коснуться его, я склонилась ближе, а барон поднял руку, чтобы мне стало удобнее смотреть.

Глава 6

Он в самом деле отвернулся. Стоило нам устроиться на лежащих вплотную друг к другу лежаках, чартов барон повернулся ко мне спиной и, пожелав спокойной ночи, затих.

Я же осталась лежать, слушая ночной лес и глядя в зелень перед собой.

Спиной я чувствовала его спину, твёрдую и крепкую, закрывшую меня так же надёжно, как сотканное им между делом охранное заклятье, и мысли мои путались.

Монтейн предсказуемо ушёл от ответа, стоило мне спросить его о том, что гонит его в путь. Странно было бы, если бы он мне рассказал.

И всё же обжигающим тёплом у меня под рёбрами зажглось доверие.

Я не ждала от него ничего особенно хорошего, отправляясь в дорогу. Была почти уверена, что на меня он обратит внимания меньше, чем на своего коня – спасибо, если позволит просто ехать следом.

То, что происходило между нами в этот первый день, не было выдающимся, и вместе с тем, я терялась, переставая понимать, что должна говорить и делать.

С одной стороны, позволять себе подобные сомнения и раздумья было для меня непозволительной роскошью.

С другой, это отвлекало, помогало забыть о вещах и обстоятельствах, ещё недавно заставлявших тихонько выть от ужаса по ночам.

Лежать между костром и живым тёплым человеком и правда было уютно. Огонь должен был погаснуть до утра, но пока он тихонько потрескивал неподалёку, где-то высоко ухнула сова.

Уже в полусне я позволила себе крамольную мысль о том, что с Монтейном, должно быть, очень интересно считать звёзды и складывать фигуры из них. С его тягой к чудесам и умением наслаждаться ими наверняка можно увидеть много необычного.

Пусть он и лежал, не двигаясь и дыша почти неслышно, не касаясь меня и не пытаясь заговорить, но впервые я много месяцев я уснула без опасений. Дремота оказалась мягкой, принесла расслабление и отдых. Мне снились не безлюдные ледяные пустоши, не бесконечный пронизывающий ветер и мгла, а те глупые мечты, которыми я делилась с бароном. Только дом на краю леса был не деревянным, а каменным, и собак, носящихся с лаем перед ним, почему-то оказалось сразу две. Ни холодный чёрный туман, ни чудовища не рискнули пробраться в мой сон, как будто устрашились человека, лежащего со мной рядом.

Я улыбнулась ещё раньше, чем открыла глаза.

Утро было совсем ранним, только-только занимался рассвет. Небо было прозрачно-серым, а солнце ещё не заглядывало на нашу поляну. На траве поблёскивала роса, где-то в вышине раздавалась птичья трель.

Всю ночь я так и проспала на боку, и теперь лежала, удобно подогнув ногу, а рука барона Монтейна лежала на моей груди.

В первую секунду я даже не поняла, что изменилась в моих ощущениях, а поняв, замерла.

Дыша поверхностно и медленно, я постаралась побороть первое инстинктивное желание вскочить, сбросив чужую ладонь, прислушалась к себе. Сама эта тяжесть оказалась… приятной. Волнующей и вгоняющей в краску, но точно не возмутительной. Вильгельм просто повернулся во сне. Во сне же обнял меня, притянув к себе ближе, и не желал при этом ничего дурного.

Однако сердце моё забилось быстрее, а дышать стало в самом деле тяжело.

Ещё вчера, когда он демонстрировал мне свою силу, я отметила, что у него красивая рука. Не слишком широкая кисть, длинные пальцы и ладонь, за которую удобно было бы держаться.

Сейчас же он был расслаблен во сне, мерно дышал мне в затылок, и объятия стали почти небрежными. Как будто мне самое место было под его рукой.

Так нам обоим в самом деле было теплее, и ради собственного же блага мне стоило остановиться на мысли о том, что Монтейн просто мёрз.

Да только мысли в голову лезли совсем другие.

Постепенно привыкая к такому положению, я невольно начинала задумываться о том, каково это было бы… без платья. Каким огеннным могло бы стать это прикосновение, если бы пришлось напрямую по коже. Если бы он не слишком сильно, но сжал пальцы, прижал ладонь теснее, заставляя меня уже откровенно задыхаться.

После всего, что я успела увидеть и услышать, мне казалось само собой разумеющимся, что барон не причинил бы мне лишней боли.

Мне следовало думать о другом. Не сожалеть о том, что именно этот человек отверг меня, потому что не хотел того, что я ему предлагала. Следовало мысленно повторить свой план по шагам, внести в него изменения с учётом объективной реальности.

Однако вместо этого я в растерянности кусала губу, гадая, насколько чудовищно это будет – продолжая притворяться, что сплю, сменить положение совсем немного. Ведь если Монтейн повернулся во сне, могла, пригревшись, лечь иначе и я. Не ведая, что творю, прижаться к его руке теснее…

Барон за моей спиной пошевелился.

Он потянулся и едва слышно застонал, просыпаясь, и тут я испугалась по-настоящему. Если он откроет глаза и поймёт, как именно меня держал, ему наверняка станет очень неловко. А ещё – досадно.

Не желая ему такого, я подхватила его движение, развернулась, и всё произошло как будто само собой – секунду спустя мы уже лежали лицом друг к другу, почти соприкасаясь кончиками носов.

У Вильгельма был странный взгляд – расфокусированный со сна, тёмный, обжигающий.

Я зачем-то подумала о том, как красиво, должно быть, падают ему на лицо пряди чёрных волос, когда он наклоняет голову.

Как это было бы, если бы он был… на мне.

Минутой ранее отчаянно заходившееся сердце пропустило удар.

Монтейн смотрел и ничего не говорил. Не выказывал ни малейшего недовольства тем, что мы оказались так близко.

Его рука осталась лежать на моей талии, как будто забытая, а губы пересохли, но вместо того, чтобы встать и сходить за водой, он продолжал лежать – почти разнеженный с утра, спокойный и тёплый.

Всего на долю секунды, но мне показалось, что он хочет меня коснуться.

Если бы это было так, ничто не должно́ было бы его останавливать, ведь я сама предлагала ему себя не далее как вчера.

И тем не менее он только смотрел мне в глаза и молчал.

Глава 7

Ноги подкосились, и я опустилась на траву, прижимая ладони к пылающим щекам.

Сердце колотилось почему-то в горле, и было невыносимо стыдно.

А ещё хотелось закричать.

Я чувствовала себя потерянной и загнанной, потому что даже не подумала изобразить неловкость.

Потому что сбитый с толку Монтейн мог не заметить, но я знала, как быстро сделались твёрдыми и выпуклыми мои соски́.

Всего-то и нужно было – списать это на воду и ветер. А ещё на неожиданность.

Да только незнакомое мне до сих пор томление в теле намекало, что всё это ложь.

Он просто ушёл, так легко пренебрёг тем, что увидел, хотя точно знал, что долго уговаривать меня не придётся.

Вслед за коленями начинали дрожать руки, но я заставила себя встать, и, почти не чувствуя земли под ногами, всё же дойти до озера.

Вода обещала всё смыть.

Всё – включая это смятение и желание упасть до того, чтобы его окликнуть.

Даже на небольшой глубине озеро оказалось приятно прохладным, и я нырнула в него, полностью скрываясь под водой, а после тряхнула головой и поплыла.

Какая тонкая выходи́ла ирония – в родной деревне много было тех, кто желал получить меня. Взрослые мужчины, мечтающие тайком предаться греху с нечистой рыжей девкой. Мои ровесники, для который хотя бы коснуться меня было достижением. В то время как у девушек начали появиться определённые предпочтения и они стремились доставить радость потенциальным женихам, позволяя трогать себя, я избегала подобного и не видела в этом ничего дурного.

Теперь же мужчина, к которому я потянулась сама, меня отталкивал.

Над этим было впору посмеяться, или же сразу поплакать.

Пока Монтейн был просто инструментом, принять его отказ было проще.

Когда он неожиданно для меня мамой вызвал во мне незнакомые доселе чувства и желания…

Я постаралась плыть быстрее, отгоняя непрошеные мысли о том, как это могло бы быть.

Сумел бы он в самом деле заставить меня терять голову?

А, впрочем, я уже её теряла.

Во второй раз уходя под воду, я могла лишь приказать себе успокоиться и начать мыслить трезво.

Это тоже не помогло.

Само воспоминание о Монтейне вызывало такую внутреннюю дрожь, что мне делалось жутко.

Завораживать меня, располагая к себе, ему не было никакой нужды.

А я могла бы выбрать любого мужчину в любом трактире для своих целей.

Или же я просто хотела забыться с ним хоть ненадолго? Позволить себе минуту слабости перед прыжком в омут?

Как бы там ни было, он ушёл, а значит, обольстительница из меня получилась никудышная.

А ведь мать говорила, что в каждой женщине это есть. Что это даровано нам само́й природой.

С такими талантами мне будет нечего делать там, куда я направлялась. Стать посмешищем, разве что.

«Хоть бы и так».

Стиснув зубы, я развернулась и поплыла обратно.

Пусть собственные желания относительно барона и вызывали у меня оторопь, нужно было срочно привести разум и чувства в порядок, и последняя мысль пришлась очень кстати.

Если я не возьму себя в руки, останется только вернуться сюда и утопиться в этом озере, а этого мне отчаянно не хотелось.

Хотелось жить.

Найти свой домик у леса и нелепого Толстого щенка.

Быть может, соблазниться рассказами Чёрного Барона, и в память о нашей встрече тоже отправиться в дальнее путешествие. Даже обосноваться там, где меня никто не знает.

Для того чтобы хоть что-нибудь из этого в самом деле произошло, сейчас нужно было остаться хладнокровной. Вернуться к Вильгельму и вести себя как ни в чём не бывало.

Как будто не дрожала на берегу из-за него.

Нырнув в третий раз, я высунулась из воды, чтобы удостовериться в том, что его на берегу не видно, и в ужасе замерла.

Монтейна не было.

Я не видела ни его, ни наших лошадей, ни своей одежды.

Берег остался всё таким же, приветливым и зелёным, да только берег этот был другим.

Увлёкшись своими мыслями, я заплыла слишком далеко, потом неправильно выбрала направление, и как закономерный итог – заблудилась.

Опустившись в озеро по подбородок, я попыталась справиться со страхом.

Озеро – не море, которого я даже никогда не видела. Это оно, по слухам, было больши́м. Здесь же уплыть на противоположную сторону я просто не могла.

Значит, нужно постараться определить направление, узнать хоть какой-нибудь куст…

Или просто выбрать подходящий.

Ноги начинали уставать, а значит, выбираться на сушу нужно было как можно скорее.

В самом крайнем случае я могла бы просто закричать и позвать Монтейна, но так позориться перед ним не хотелось. Достаточно было уже той сцены, которая предшествовала моему купанию.

Чуть правее того места, на котором я замерла, виднелся густой орешник, и я поплыла к нему, справедливо рассудив, что там смогу хотя бы немного обсохнуть и решить, что делать дальше. Не идти же куда глаза глядят в таком виде.

Тёплая трава показалась мне особенно шелковистой и нежной. Сев на неё, я отжала волосы, а после, подтянув колени к груди, осмотрелась.

Ни лошадей, ни человека слышно не было.

Неужели я, сама того не заметив, забралась так далеко?

Можно было либо сидеть на месте и ждать, когда Вильгельма насторожить моё длительное отсутствие и он отправится меня искать.

Либо на свой страх и риск выглянуть из-за кустарника и попытаться вспомнить дорогу.

Просить помощи у обитателей озера я не умела, да и не хотела. Ни к чему колдовать, если можешь решить проблему, не прибегая к колдовству.

В моём случае любая связь с потусторонним существом была рискованной, поэтому я, вздохнув, поднялась и направилась к противоположную от озера сторону.

Идти совсем голой было чудовищно неловко, поэтому я перекинула мокрые волосы вперёд, чтобы они прикрыли хотя бы грудь.