Я живу в твоем тереме.
Как потерянный.
Много комнат и окон не прибрано.
Свет за пыльным окном рассеянный.
Полу бредовый и полу призрачный
Нелюбимый недобрый, неласковый.
Озлобленный раздавленный, брошенный.
А кругом все такие хорошие.
И бреду среди вас огорошенный.
Поднеси на резном серебре.
Из хрустальных слез гор созданную,
Чашу полную до краев.
Пропиши, наконец, в своем тереме.
Отдай почести как помазанному.
На престол страны твоей странной.
И подай на заре ясной,
Вышитый домотканый полотна кусок.
Я живу в твоем тереме.
Много окон и комнат не прибрано.
Я тону в твоей теплой постели.
Моя неизбывная.
Я тону в твоем страстном теле.
Ненавижу покой поволокой.
Ненавижу закрытые форточки.
Не терплю зашторенных окон.
И зовет монотонно натужно.
То, что может уже и не нужно.
И зовет за собой кто-то.
От дома манит далече.
На крыльце у терема.
Злобный пес в глаза мои смотрит
Доверчиво.
Вдруг из ничего эротика.
Из движения, из голоса, из волос.
Рядом женщина, девушка.
Тонешь в волнах из грез.
И сжимаешь руки до боли,
Только бы не скользнуть,
Чуть повыше, где начинается юбка.
И кончается грудь.
Вдруг из ничего эротика.
Из листвы, летящей по асфальту
Из открытого над головой зонтика.
Из яркого фантика,
Медленно, падающего из-за плеча.
Сдерживаюсь.
Только бы промолчать.
После долгое сожаление
И часы в постели с любимой
Не возникает эротика.
Проходит проноситься мимо.
Вот опять я еду в автобусе.
И к бедру приковались глаза
И позвякивают металлической цепью.
Не отвязать.
И в ее точных и резких движениях
В черных колготках.
В куртке с мужского плеча
В рукавах, закатанных до локтя.
В светлых серых очах
Вновь рождается тихо эротика.
Больно.
Нельзя закричать.
Сотый раз провожу мысленно
И колготки шуршат под рукой.
Родилась.
Стало пусто.
Воцарился покой.