Стражи Пограничья

Глава 1

Я висела над Невой, вцепившись в выгнутую решетку Троицкого моста. Все случилось настолько быстро, что я даже отреагировать не успела. Белый мерседес занесло на обледенелом мосту и потащило прямо на меня.

— Что ж ты делаешь, гад? — промелькнуло в моей голове.

А поначалу все было так красиво. Тридцать первое декабря, 23.55. Я в белой шубке, не спасающей меня от промозглого ветра, стуча зубами, романтично смотрю на звездное небо Питера и пишу в голове письмо деду Морозу. Понимая в душе: «Э как меня припекло».

Первое письмо. Дедушке Морозу, приносящему подарки хорошим деткам.

«Дорогой Дедушка ! Пишет тебе девочка Анжела тридцати годков. Я честно старалась быть хорошей Работала медсестрой в больнице, связей порочащих не имела, ( хотя и хотелось). Не жадничала —после смерти родителей забрала себе лишь летний сарайчик под названием дача, а старшей сестре с тремя детьми отдала трехкомнатную квартиру. Дедушка, милый, вот ни разу к тебе после семи лет не обращалась. Поэтому если можешь, исполни хотя бы одно из моих желаний, а лучше все сразу.»

«В лето хочу! Надоел уже холод этот. Мужа, можно принца заморского. Желательно на белом транспортном средстве. Дом хочу. Котика на толстых лапках, потому как сейчас с животными на съемную квартиру нельзя. Волшебства в своей жизни хочууу!» — полетел в небо крик моей души.

Потом у меня случился слуховой глюк. Зазвенели колокольчики, и народ вокруг исчез. Я осталась одна на мосту, а может и в целом городе. Нет, все таки не одна. Какая- то машина с ревом въезжала на мост. Вау, вот оно! Сработало!

Как и хотела - белый мерседес , скрежеща во всё автомобильное горло затормозил рядом со мной. Я уже начала принимать романтическую позу, когда его занесло и он, пробив задницей ограждение, столкнул меня вниз.

Вишу. Решетка, сволочь, скользкая, руки в перчатках — долго не продержусь. А вокруг никого, ну кроме этого придурка в машине, которого даже звать не хотелось— на фига мне такой неадекват. Я даже орать не стала, что воздух сотрясать зря. Блин, что ж мне так не везет.

В больнице премию получила. Шубу искусственную купила и рванула в Питер на Новый год.

Это все пронеслось у меня в голове мгновенно, когда рука стала скользить, а картинка перед глазами бликовать. Ночь начала меняться на день, железная решетка на дымящееся поломанное деревянное ограждение, а рукава белой шубы сменились на синюю ткань. От стресса я еще и головой поехала?

Вместо ночного шума подмерзшего города — крики и лязг оружия. И опять зазвенели эти долбанные колокольчики.

На фоне голубого неба высунулся простоватый встревоженный парень в странной одежде:

— Госпожа Анжи! Руку!

Я вцепилась в его лапищу. Что-то свистнуло. Парень, хотевший было уже меня вытянуть, замер, вытаращив голубые глаза. Из его рта потекла тонкая струя крови. Я с ужасом увидела торчащую из его шеи черную стрелу.

— Бегите, маркиза,— прошептал он еле ворочая языком, и обмяк.

А со мной случилась новая напасть, я как раздвоилась в голове, и во мне стали толкаться две особы : я — Анжела Котенкова и какая-то маркиза Анжи Котен. Слайд-шоу чужих воспоминаний, как сверхзвуковой самолет, пронеслось по моим мозговым клеточкам. Потом плюх и исчезло.

Я все также висела, вцепившись в покойника. Опять в ушах зазвенели джингл беллз.

И вдруг мои руки еле видно засветились, а потом на самом краю моста возник из ниоткуда склизкий, худой, подсвеченный красным лягух. Задумчиво осмотрел меня и прыгнул прямо на мою бедную голову

Первая, совершенно тупая мысль была сбросить эту гадость с себя, что я и попыталась сделать. А вторая:

— Вот ты дура, Анжелка, зачем руки отпустила?— Но эта вторая, хорошая, которая, как говорится, приходит опосля, догнала меня, уже в полете, когда я падала в бурлящую воду.

Река подхватила меня и понесла вниз по течению. Я била руками по воде, судорожно хватая воздух во время моих коротких выныриваний. Гадостный лягух так и висел, вцепившись в мои волосы, одной лапой упершись в левый глаз, и стряхнуть его уже не было никаких возможностей.

Совсем рядом просвистели стрелы. Вторым, правым краем глаза я заметила продолжающийся бой на мосту. Несколько мужчин вскочило на коней и ускакало, а с десяток оставшихся лупили друг друга мечами и что-то орали.

Нет, стоп, орали не они. Орал прилепившийся ко мне лягух, причем человеческим голосом:

— К берегу греби, к берегу! Потону же в расцвете лет!

А я гребла и ошалевала от всего этого. Мой мозг отказывался принимать действительность. А что это было конкретно она, я не сомневалась ни на йоту. Когда у тебя по глазу топчется лапа говорящей жабы, а в рот и нос норовит залиться вода — тут даже щипать себя не надо.

Тяжелое платье тянуло вниз. Длинные светлые волосы болтались тут же и периодически залепляли единственный открытый глаз, а мне даже смахнуть их не получалось. Я била по воде руками и ногами и судорожно втягивала ртом воздух. Мимо проносились берега, поросшие камышами. Пару раз чуть не врезалась в огромные валуны, торчащие посреди стремнины, но в последние моменты я извернувшись, плыла дальше.

Минут через пять моих трепыханий плыть стало полегче. Скорость течения чуть снизилась, и я уже смогла послушаться своего наглого пассажира и начать грести к берегу.

Маленький просвет желтого песка среди густого ивняка дал мне возможность наконец-то причалить к земле. Я подплыла на мелководье, с трудом поднялась и, размахивая руками, шатаясь, стала выбираться.

Из носа лилась вода, я, кашляя и отплевываясь, вылезла на берег и тут же рухнула от усталости. Лягух наконец отпустил мои волосы и, спрыгнув на песок.

Я тупо смотрела на это зеленое чудо природы — он может говорить, и, похоже, это земноводное не умеет плавать. А это существо еще оказалось и телепатом, потому что он поднялся на тощие задние лапки, отряхнулся от песка и, недовольно смерив меня взглядом, пробурчал:

Глава 2

Лягух так и остался лягухом, только…

Во-первых, раз в десять вырос и был мне теперь по колено. Весить к тому же стал, я прикинула на глаз, килограмм не меньше десяти. Чрезвычайно накачанный, откормленный лягух, который теперь будет прыгать пешком. Я такого на руках точно не утащу.

Во-вторых, он оброс белой пушистой шерстью. Причём на теле она была короткая, а на голове напоминала гриву льва, которая белоснежной волной спускалась до земли.

Онемевший Ляша в растерянности осматривал свои лапы, пушистое пузико, глянул куда-то между ног, потом ощупал голову.

— Ты чё наделала, криворукая? — Наконец у него открылся дар речи. — Ты в кого меня превратила?

Я честно от такой наглости обомлела. Из склизкого зеленого доходяги я превратила его в пышущее здоровьем земноводное, с такой роскошной шевелюрой, хоть на рекламу шампуней отправляй, а он меня еще и поносит.

— Всё-таки оказалась ты исправителем- мудрителем,— обреченно пробормотал лягух и тяжело вздохнул.— Ой беда, беда! С такими хозяйками, как ты, долго и счастливо не живут. Не повезло мне, однако.

Я посмотрела недоуменно на свои руки и спросила:

— Ты мне можешь по-человечески всё объяснить?

Ляшка тяжело вздохнул, сорвал растущий рядом лопух, положил лист на землю и усадил на него свою пушистую попу:

— В тебе проснулась магия исправителя сути. Тех кто аурой алой пылает, менять можешь. Внутри он одно— снаружи другое.

Ты что думаешь, я не страдал от своей внешности? Думаешь, ты одна ко мне приставала, почему я такой зеленый и склизкий? Да, все кому не лень! – Лягух пустил длинную тягучую слезу с соплёй. Высморкался в лопушок и продолжил.

— И, конечно, думал что принц я скрытый. А оказывается, вот, — и он указал лапкой на себя: — белый и пушистый, а не королевич вовсе. Вот лучше бы ты меня не исправляла. Я бы холил надежду, что найдется та, которая поцелуем превратит меня в прекрасного принца, — опять разнюнился Ляшка.

Мне даже стыдно стало.

— Ну ,хочешь, я тебя поцелую? — пожалела я лягуха. Я всегда жалостливая была. На мне, говорили, в больнице все больные ездили.

Бедный волшебный зверь даже отпрыгнул в сторону:

— Анжейка, ты чего?

— Да я исправить хочу, может, ты от поцелуя истинной любви в принца превратишься и женишься на мне, и будешь уже ты меня на руках носить и защищать, — поднялась я с пня и решительно направилась в сторону своего фамильяра.— Давай, может получится.

Я в прошлой жизни всё сама должна была делать. Ну не было у меня широкой мужской спины, на которую я могла забраться. А тут такой кандидат, может венценосный , шею свою подставляет.

Лягух, оценив перспективы стать носильщиком моего тела, снова отпрыгнул, но неудачно, запутался гривой в кустах и заверещал как оглашенный:

— Уйди, наисправлялась уже! Не хочу я никого на руках носить!

Он испуганно забился в зарослях и зажмурил глаза, а я остановилась в шаге и задумалась.

Мечтать – это одно, а внутренняя суть – это совсем другое. И не факт, что воплощая желания, ты обретешь счастье, а не сплошное разочарование.

Ляш, видимо прочитав у меня в голове, что я передумала его обрекать на корону с обязательствами, открыл глаза и вылез из кустов, с трудом освобождая свою роскошную гриву.

Из его брюха донеслась трель.

— Я есть хочу, — заявил фамильяр, уже пришедший в свое обычное наглое состояние. — Пошли деревню какую поищем. Может ты исправишь что-нибудь, или станцуешь на худой конец, и нам за это денежку дадут, еды купим, ботинки тебе, — кивнул он на мои избитые ноги.— Иногда из твоей магии и путёвое может что получится,— он вздохнул. — Редко, правда. Например, тыква на огороде экипажем станет, чтоб селянок на балы возить, или вот умирающего можно исправлением вылечить полностью. Но вот во что он превратится по выздоровлению — это уже второе дело, главное — живой.

Вылечивать, значит, умею. Как и в той жизни. Настроение у меня приподнялось. Всех вылечим, все исправим.

Я иронически скривилась:

— Как прикажешь искать тех работодателей?

Ляш горделиво хмыкнул, но ничего не сказал и повел носом как собака.

— Туда,— указал он лапкой и попрыгал впереди.

( Есть еще замечательный вариант от моей читательницы. Выбирайте какой Вам больше по душе)

И пошли мы с ним по лесу тёмному, дремучему. А я топала сзади и опять в голове писала письмо.

Второе письмо деду Морозу. Дедушке, у которого явно маразм начинался с возрастом.

«Дорогой Дедушка. Спасибо тебе конечно за лето, в которое ты меня в прямом смысле окунул, с головой. Но вообще то я имела в виду Мальдивы там, или Таиланд И за то что волшебницей сделал благодарствую конечно. Но пардон, я хотела волшебника в голубом вертолете, который мою жизнь в сказку превратил, а не самой в сказке и с магией бракованной очутиться . В общем надеюсь, ты меня понял, и больше у нас с тобой недопонимания не случится. Твоя Анжела, то есть уже Анжи.»

Узел моих волос вконец развалился, и они стали цепляться, за всё что можно. Косу заплести? Так завязать нечем.

Сорвала я на ходу несколько веток поровнее, снова волосы кое-как в узел собрала и укрепила это съехавшее на бок творение прутиками. Жаб мой оглянулся, заметив, что я отстала, да как заржет, будто он и не лягух совсем, а жеребец.

— Ну, у тебя и видок, Анжейка. Веточки с листиками из головы растут, под глазом синяк наливается,— красавица!

Так вот что у меня под левым глазом тянет. Ляшка сам поставил мне лапой фингал, да еще и ухмыляется.

Глава 3

Граф Ворон.

Я почему-то застыл и долго смотрел вслед убежавшей в кусты лесной девке. Как она малиной пахла, стоял бы и нюхал. Кусты малины есть, но ягоды редки, а я с детства их любил до дрожи. Замотал головой, чтобы скинуть наваждение.

Потом разжал ладонь, пробуя рассмотреть, что она мне всунула. И тупо уставился на тоненькое колечко.

Что? С каких пор болотная нечисть в жены к людям стала набиваться? Правда, только они на меня и польстятся, помрачнел я, вспомнив и слова Неклида и лицо моё, с младенчества покореженное. Только Ангелина, любовь моя, жена моя будущая, шрамов этих не замечает. А у остальных девушек только ужас вызываю. Вот еще и кикиморы лесные заинтересовались. Прогресс, однако. Хотя эта вроде симпатичная, даром что с гнездом на голове да с фингалом под глазом.

Ах ты, собака чернозоновая! О чем тут думаю, стою? И я бросился к костру. Рассмотрел свою руку и выругался.

А чего вы хотели, Ваше Сиятельство, девка кольцо вручила? Вручила. Вы его приняли? Приняли. Сразу на землю не кинули? Да она, гадина, как мозги замутила. Мужчина опять выругался. Не кинул. Получай тогда браслет жениха. Витиеватая с голубыми листиками татуировка брачной цепью вилась около запястья. Теперь, если за полгода девица сама не подойдет и кольцо не заберет— стать вам, граф Ворон, женатым человеком. Бредовее ситуации я даже представить себе не мог. Получить в жены невесть кого. Я стоял, как идиот, качая головой.

— Командир,— послышались сзади тяжелые шаги. Подошел моя правая рука, Фига.

— Что за шумы тут случились?

Я молча протянул вперед свои руки , одну с кольцом, вторую с браслетом.

— Оба-на,— остолбенел Фига, — и когда же ты успел, а?

— Я уже сто раз пожалел, что взял с собой Неклида, —злость опять поднялась во мне на всю эту долбанную ситуацию, — всё с него началось. Сука, пошел специально около моей палатки гадить. Да девку лесную поймал и, естественно, полез насиловать. Я вступился, а она ,представляешь, взяла мне и в руку кольцо свое сунула.

Фига присвистнул.

— Помолвилась, значит. И чего, даже и не представилась?

— Шутишь, бежала так, что голые пятки в темноте сверкали.

Фига хохотнул:

— Удружил тебе будущий свояк, ничего не скажешь. Что невесте несостоявшейся говорить теперь будешь, а Сиятельство?

Я опять выругался себе под нос:

— Беда с этой поездкой.

И артефакты вроде за хорошие деньги сдали, но братец Ангелины все норовит влезть куда попало. Еще задержка эта, когда приказ вручали маркизу беглую искать. Полдня потеряли.

— Вот скажи мне, Фига, какую фигу нам, стражам, что границу от чудищ берегут, аристократку беглую разыскивать?

Я махнул рукой и оглянулся, осматриваясь. В палатку заглянул.

Что она здесь вертелась-то? Ах ты, воровка ты болотная, да она рубашку стащила и сапоги уволокла, и в мешке с провизией, смотрю, покопалась. С рубашкой-то шут с ней, а с сапогами— хорошо хоть, что всегда с собой запасную пару таскаю. В Чернозонье нам, стражам, ноги надо беречь, в мокрых сапогах вмиг до костей пятки сотрешь, и от лысых собак с людососами далеко не убежишь.

Мать честная, да что у меня с головой! О девке лесной думаю, о сапогах, а про Ангелину?

— Фига, сдаётся, девка лесная меня заворожила.

Друг тревожно на меня глянул:

— В голове помутилось?

— Да не то слово. Про Ангелину забыл напрочь. Что теперь делать? Я же у нее по возвращении руки просить хотел. А как теперь, с украшением таким на запястье, в любви признаваться? И матери своей названной что скажу? Она же меня умоляла быстрее жениться, внуками её порадовать. Вот повстречал бы снова эту нечисть, не хуже Неклида, придушил бы сейчас!

Я качал головой и рассматривал колечко. Оно мне даже на мизинец не налезет. Что я несу, какая кикимора. Не бывает у нечисти украшений, девушка эта настоящая. Странноватая конечно, но обычная девка. Откуда только здесь взялась?

Я снял с шеи шнурок с металлической отрядной бляшкой. Вдел туда кольцо и опять повесил на шею. Мы же местные аристократы все на королевской службе в стражи приграничные вступаем. Бедные или богатые. Отряды свои собираем или к другим пристраиваемся.

Со своим отрядом заказали бляшки у кузнеца. Кругляшки с дыркой, да с личным знаком.

Нередко нашему брату в Чернозонье, так доставалось, что живого места не было. А по жетонам павших опознавали и весточку домой отсылали. Я тоже, как и мои бойцы сделал такой, ворон молнией перечеркнутый.

— Слышь, Фига, напомни мне, сапоги еще пару запасную надо забрать. Невеста, которую убить мало, старые утянула в качестве подарка, наверное.

— Ну, надо так надо, — философски заметил Фига, — хоть ничего девица-то была?

Я хмыкнул:

— Хоть ты не издевайся! Вот что мне Ангелине говорить? Она же знала, что по возвращении я руки её просить собрался.

Я выругался, потом, закрыв неприятную для себя тему, пошел к костру, где сидели мои отрядные. Кто прилег, положив голову на мешок, кто сидел на подтянутом к огню бревне. Глянули на меня вопросительным взглядом, но, не дождавшись ответа, забили. Правило было—захочет человек—сам расскажет, не захочет—не лезь, а то по мордам получишь.

А мне о другом надо думать.

Во-первых, братца невестиного с утра отправлю восвояси. Достал, гаденыш, то напьется, то служанок на постоялом дворе изнасиловать вздумает. Мерзостный человек оказался, даром что маркиз. Пусть со своим шевроном к кому хочет пристраивается. Отрядов много.

Во-вторых, по приезду надо глубокий рейд сделать. И артефакты поискать, и чудовищ прорядить. Решали мы всегда вместе с отрядом, куда в Чернозонье сунуться. С десяток лет вместе, побратимами стали. На границе только так и нужно. А в Чернозонье всегда за чем-то конкретным ходить надо. Праздно болтающихся оно не любит. Вступать за черту надо с четкой целью.

— Давайте на юго-восток двинем, за старую крепость, — подбивал нас Мотыга,— слышал разговор в таверне прошлой, что там аномалия объявилась с летающими камешками. И неплохо их купцы закупают, на носильщиках тратиться не надо.

Глава 4

Поспала я в эту ночь по-человечески, даже деревянный топчан с рукой вместо подушки показался мне пуховой периной. Пятнашка лежал, вытянувшись во всю длину своего мертвого тела, на лавке около печки, а Лягух примостился в ногах, сказав, что меня, непутевую, даже ночью нельзя одну оставлять надолго.

На самом деле, мой наглый фамильяр просто боялся мышей. Я же видела, как после ужина он задумчиво решал, к кому под бок улечься: ко мне или к Пятнашке, но, побоявшись утренних облизываний, выбрал меня, улегшись тяжелой тушкой на мои ноги.

Проснувшись с первыми лучами солнца, я надела осточертевшее бархатное платье, сбегала с утра к ручью, умылась. Заплела по-человечески косу, вплетая полоску из бывшего мешка. Потом случайно взгляд на запястье упал. А это что такое? Татуированная цепочка обвила руку. Она уже была или нет, когда я в это тело попала? Вот в упор не помню.

Глянула в небольшую заводь на свою физиономию. Мой синяк стал наливаться фиолетовым.

Ну, хоть так. Мы по-братски доели с Ляшкой кашу, причем брат сожрал две трети. Потом кое-как причесала фамильяра пятерней и заплела ему французскую косу. Тот долго озабоченно всматривался в бок чайника, но потом благосклонно махнул лапкой:

— Пойдет.

Помыла посуду и аккуратно поставила на полочку. Застелила топчан одеялом. Полюбовалась на него. Видно было, что сшито с большой любовью, лоскуток к лоскутку. Видимо, лихие люди тоже где-то украли такую красоту. Выкинула цветочки из импровизированной вазочки, все равно засохнут. Потом сбегала опять в лес и наломала ветки с листиками с одного приятно пахучего кустика. Завязала их полосками из той же мешковины, что и в моих волосах, и развесила по стенам.

Сытый лягух непонимающе смотрел на меня:

— Вот, Анжейка, неймется тебе . Придут опять лихие люди —мышей разведут, загадят опять все. И двинулись уже, твое наследство магией запахло, нам в ту сторону бежать надо. Не забыла про пять дней?

Я погладила потемневшую от времени деревянную стенку:

— Жалко хижину. Приютила нас, обогрела.

— Спасибо тебе,— шепнула я в пустоту. Взяла мешок с письмами, и мы вышли наружу. Повернулась напоследок к домику и кивнула на прощание.

Марево накрыло гостеприимную хижину, и через секунду над ней заполыхала ярко-красная аура.

— Ох, ты, ёлки зелёные, — пробормотала я.—Ляшка, она покраснела. Что делать? Исправлять?

Тот задумчиво осмотрел покосившуюся хижину.

— Внутренняя суть проявилась? Кем же ты являешься, дворцом, может? Жалко будет тогда такое богатство разбойникам оставлять. Меня же жаба задушит. Не трогай, попрыгали. Поспешай давай, вон покойничек наш уже в кустах скрылся.

И, поманив меня за собой, поскакал в лес.

Я извиняюще улыбнулась и развела руками. Прости меня, мол, хижина. И уже собралась зашагать за ускакавшим лягухом, как дверь, приоткрывшись, жалобно скрипнула.

Вот что я сейчас делаю? Ляшка меня убьет. Но красная аура для меня болезненная вещь, как открытая рана — надо подойти, перевязать и исправить. Ну и в конце концов, не человек же, что мне избушка неживая сделать может? Я воровато оглянулась, и, увидев что фамильяр уже скрылся за кустами, подбежала и дотронулась до хижины, шепча под нос:

— Исправься.

На всякий пожарный отошла подальше.

Хижина заискрилась и, когда дым рассеялся, передо мной предстала избушка на утиных ножках, которая потопталась, разминая лапы, постучала ставнями у остекленевшего заново окна, похлопала с кряканьем скатами соломенной крыши и рванула ко мне.

— Блин, —мелькнуло в голове. Вот теперь Ляшка мне точно весь мозг вынесет.

И тут в ушах прозвенели колокольчики. Чтооо? Нет, нет!

И я, развернувшись, пустилась вприпрыжку бежать, периодически оглядываясь в надежде, вдруг отстанет. Но избушка оказалась настойчивой. С жалобным кряканьем, смешно переваливаясь и махая скатами, как крыльями, она неслась за мной.

Услышав подозрительное шлепанье, лягух с Пятнашкой остановились и, разинув рот, уставились на мою преследовательницу.

— Не удержалась, значит,— мрачно отметил фамильяр, — распустила ручонки. А этой значит понравилось, что её холят и лелеют. За нами потащилась!— И он грозно насупился.

Я повинно хлюпнула носом. Избушка, боком пробравшись сквозь кусты, счастливо перетаптывалась рядом.

— Хотя, может, в этом что-то есть, —задумался Ляшка и окинул ее долгим оценивающим взглядом. — Солдат спит — домик идет. Эй, крякушка, а как в тебя теперь залезать на такую высоту?

Она покладисто присела и приоткрыла дверь.

— Ну, может, и не все так плохо, — тихо пробормотал лягух и запрыгнул внутрь.— Ну чё стоим, кого ждем? Залезаем и едем со всеми удобствами.

Залезли, сидим. Она тоже сидит. Ляшка попинал лапкой стенку:

— Вперед давай, двигай. Но избушка непонимающе закрякала.

— Пятнаш, спускайся и топай, она, видимо, только за проводником идет. Умертвие послушно вышло и потопало в глубину леса, но избушка не двигалась. Лягух посмотрел на меня и приподнял белую бровь.

Я, поняв, что ехать верхом в свою усадьбу мне не получится, тяжело вздохнула и пошла в указанном моим фюрером направлении. Избушка поднялась и потопала за мной. Через минут пять раздался рев Лягуха.

— Анжейка, остановись! Мочи нет больше, растрясло всего. Я послушно замерла и оглянулась. Ну что еще? Из присевшей избушки выполз значительно потрепанный фамильяр и блеванул:

— Укачало. Лучше я по-старому попрыгаю.

И пошли мы лесами темными, рощами дремучими.

Впереди Ляшка прыгает, белый, косой размахивает, за ним я марширую в мужских ботинках и в рубахе, натянутой сверху платья, за мной Пятнашка на толстых лапках, а за ним избушка на утиных лапках переваливается.

Иду я пыхчу, письмо Дедуле чтоб ему век без Снегурочки жить, сочиняю.

« Дорогой Дедушка Мороз. Паскуда ты отказывается редкостная, и жадная к тому же. Я про домик что имела в виду? Виллу в теплом климате, маленькую метров на пятьсот, а ты мне что подсунул? Даже в моей сараюшке на дачном участке биотуалет стоит. А здесь? Ты туалет видел? Я—нет. Это называется прямое игнорирование своих обязанностей. Разочаровал ты меня дед. Ты же не хочешь чтоб у меня вера в сказки пропала? Если нет, исполни мое хоть последнее желание по-человечески. Уточняю: это то что про принца. Твоя Анжи.»

Глава 5

Ворон

Мы шли по этой дороге, как ни в чем не бывало. Неклида со слугой его я с утра выставил. Одной разборкой больше, ну и ладно, и так Ангелине брачный браслет предъявлять.

Все было как всегда, и ничего не предвещало беды. Расслабились. Ну а чего нам было опасаться в обжитых землях? Разбойников? Так они, только нарвавшись на нас и увидав шевроны стражей, готовы были сами разом лечь на землю, держа руки за головой. Воров? Так единственный, кто умыкнул у нас хоть что-то, невестой моей сделалась. До сих пор в голове не укладывается. Тьфу, удавлю, если встречу.

Естественно, Фига по секрету всему отряду рассказал про мою ночную помолвку. Мужики, уже обрадованные, что Неклида я выдворил, повеселели и шутками задрали, по пояс не раздеться, чтобы умыться. Ходят ,гогочут, комментарии по поводу цепи брачной на запястье отпускают. Самое интересное— Ангелину всегда молчанием обходили, а про лесную невесту только и болтают. Показать просят, да рассказать в лицах, как смотрела, как кольцо всучивала.

Вот и мост. За ним прямая дорога в Гранец. Рукой подать. Сутки проехать. На одну ночь на постоялом дворе заночуем. Слухи пособираем.

Ох, не давал мне покоя этот цветочек аленький. И белых ворон теперь глаз постоянно в небе ищет. Вот с такими мыслями на мост и въехал с отрядом. И тут грохот, как камнепад в горах, и волна невесть откуда нарисовалась.

Что за херня? И в речку нашу как ливанула! Это как бочку воды в котелок маленький вылить. Речушка мелкая, до груди взрослого едва доходила , и это в самых глубоких местах, но широкая, зараза, поэтому и мост длинный был. Вовремя назад рванули, еще даже до середины не доехали, когда река эта новоявленная снесла все напрочь.

Стоим, понять ничего не можем. Что за чудо-юдное? В воде чего только не плывет, видно, деревушку смыло. Вон кадка с бельем, а вон баба на мостках, как на плоту, к другому берегу пристала.

Но вот чего я не ожидал увидеть, так избушки, крякающей в реке. Проплывает она мимо нас. Лапами утиными гребет потихоньку. А на подоконнике невиданная зверушка сидит. Вроде жаба, только здоровая, с собачонку. Еще что странное – белая и пушистая. Сидит, пальцем своим перепончатым в носу ковыряется. Я даже глаза протер. С другой стороны умертвие кота черного примостилось и глазами красными сверкает.

А между ними в глубине избушки у окошка девица нечёсаная. С очень, собаки чернозадые, знакомым подбитым глазом. И глазом этим значит мне подмигивает. У меня рот и открылся. Я даже сказать ничего не мог первые минуты, руку вытянул, дышать забыл как, от зрелища этого.

А она потом ручкой своей белой давай махать мне и поцелуи воздушные посылать. А звери ее странные за ней повторяют. Я никогда, даже в самом страшном сне, не мог представить, чтоб умертвие кота мне поцелуйчики посылать будет. Стою, как по голове мешком пустым ударенный.

А мужики мои спрашивают:

— Это что сейчас было-то?

А я им сквозь силу из себя выдавливаю:

— А это, братцы, невеста моя в избушонке проплыла.

Фига аж знак отвода от нечистой силы сделал:

— Экак, командир угораздило тебя. А притащится к тебе эта растрепа с синяком фиолетовым под глазом ночью— так придется долг мужецкий исполнять, иначе небо бессилием наградит. И жить поживать детей наживать.

Меня аж передернуло.

— Да ладно,— говорю,— если с ней только жить, так чует мое сердце, и котик этот дохлый тоже с нами поселится. А этого белого рядом видал?

— Его, брат, сложно не заметить. Я ж теперь ночами спать не буду, всю думу буду думать, что за колдовство такое страшное с ним приключилось? Лягушонок ж вроде? – посмотрел на меня с ужасом Фига.— Брат, а тебя как заворожит? И будешь ты у нас непьющий, да деньги домой несущий. Ты случайно про тещу у неё тогда не спросил, когда она в лес деру давала? Вот ей небо, у таких мамаши— истинные ведьмы.

— Фига,— с тоской протянул я, провожая взглядом уплывшую вдаль избушку, — не делай мне душевную травму. Мне ж еще с Ангелиной объясняться и, главное, вас еще в Чернозонье вести, а там, мать его, цветочек Аленький расцвел.

Избушка скрылась за поворотом. А нам что делать? Нам на другой берег нужно. Поехали вдоль реки новоявленной. Народ вдоль нее бродить начал. Никто ничего не понимает.

Добрались до деревни ближайшей. Ей повезло, что на пригорке стояла и ущерб их особо не коснулся. Топоры да пилы попросили, плоты строить стали. До вечера провозились. Лагерем здесь же стали. Костер развели. Похлебку замутили. Что самое интересное—отрядцы мои шутить надо мной перестали, а даже с сочувствием поглядывать стали. Фига даже подошел, мысль интересную выразил, от сердца значит всего:

—Может, придушить невесту твою тихонько, да прикопать?

Я на это только буркнул:

— Её еще найти надо для этого и поймать. И чует мое сердце, не будет это дело простым с такой свитой.

Потом мужики решили, что это не гуманно, и предложили скинуться, значит, всем отрядом, чтобы меня графа Ворона из рабства брачного выкупить. Дожил! Точно — найду и придушу!

Проворочался в итоге всю ночь. Только глаза закрываю, как сон снится. Сижу я со своей женой, ну с этой с подбитым глазом, на крылечке избушки этой крякающей. Малиной пахнет—сердце радуется. А рядом животинки эти странные детей наших нянчат. Раз, два в холодном поту проснулся, потом плюнул, поднялся, пошел с мечом разминаться. Вот угораздило же меня.

Но, может, повезет, и унесла ее река, да сгинет она где-нибудь, невеста моя болотная.

Анжи.

Прошли мы немало. На ночлег решили встать рядом с какими-то развалинами. Очень живописными, надо сказать. Столбы вычурные мраморные и остатки стен из белого камня заросли пышноцветущей плетистой розой ярко-красного цвета. Даже Крякве они понравились. Присела она к ним прямо вплотную. И так подвернулась, чтобы плеть цветочная к ней на крышу легла. Девочка, она и в Африке девочка, даже избушка. Тоже украшательством занимается.

Лягуху розы не пошли. Он, бедный, укололся об их шипы, в избушку залезая. Охранять пошел, как сам озвучил. На самом деле на топчан залез и под нос рифмы бормочет. Попросил, когда его накормят, прическу ему сделать новую, под Есенина подстричь. Говорит: «Мы с ним одной масти, беленькие, и талантливые тоже одинаково». Я только хмыкнула, вспоминая его экспромт про компот.