Страх

Драко Малфой открыл глаза.

Первым, что он ощутил, был леденящий холод, сковывавший всё тело. Его трясло так сильно, что руки не слушались, и он никак не мог вытащить из кармана волшебную палочку. Губы онемели, а зубы стучали, и стук был тем сильнее, чем крепче Драко пытался сжать зубы. Разозлившись, он встряхнул головой, оставил попытки вытащить из кармана палочку, которой, судя по всему, там не было, и огляделся.

Он сидел на земле, усыпанной жухлыми осенними листьями. Вокруг было темно, повсюду клубился туман, ветви причудливо скрюченных деревьев напоминали длинные старушечьи пальцы с острыми ногтями – довольно заезженное сравнение, но именно оно пришло Драко в голову в первые мгновения. Лес вокруг казался знакомым, даже слишком знакомым. Морщась от боли во всём теле и кряхтя, Малфой с трудом поднялся на ноги, потёр уши, пытаясь избавиться от головокружения, сплюнул, морщась от противного горьковатого вкуса во рту. Ощущения были как после бурной попойки в компании Забини и Нотта, но вряд ли даже после пары бутылок огневиски они все настолько поехали бы головой, что решили отправиться прогуляться по ночному лесу. Они же разумные слизеринцы, а не придурки-гриффиндорцы, в конце концов!

Гриффиндорцы...

Поттер и его компашка...

Наказание на первом курсе...

Запретный лес!

Драко, кое-как уняв стучащие зубы, с трудом сглотнул и осмотрелся уже более боязливо. Он узнал место, в котором находился, – это действительно был Запретный лес, и ничего хорошего в этом не было. Самые безобидные существа, что здесь водятся, – это фестралы, которые могут разве что напугать до смерти своими огромными летучемышиными крыльями и белыми глазами без зрачков. А ведь в лесу, кроме фестралов, полным-полно всякой нечисти: гигантские пауки, озлобленные на людей кентавры... Больше Драко не мог вспомнить никого из обитателей Запретного леса: занятия по уходу за магическими существами в Хогвартсе он бессовестно прогуливал. Но и того, что он вспомнил, хватило, чтобы с новой силой застучать зубами, в который раз оглядеться и, хромая и пошатываясь, заспешить по еле различимым лесным тропинкам. В тот раз на первом курсе рядом хотя бы были недоумок-полувеликан с его дурацким большим псом, вечно притягивающий к себе неприятности Поттер, заучка Грейнджер...

Грейнджер!

Из памяти, затянутой туманом точно так же, как этот лес, выплыло лицо Гермионы Грейнджер – нежное и правильное в обрамлении буйных каштановых кудрей, с чётко очерченными бровями и внимательным строгим взглядом карих глаз. Гермиона Грейнджер, точнее, Гермиона Малфой – его жена! Пресвятой Мерлин, как он мог об этом забыть?

Драко зашагал по тропинке, плотнее запахивая плащ и стараясь не хватать холодный воздух ртом. Надо найти Гермиону – она умная, всегда была умной, уж она-то объяснит ему, что здесь происходит! Как он оказался в лесу, почему у него провалы в памяти – неужели кто-то воздействовал на него заклятием Забвения? А может, его похитили и используют в каком-то жутком эксперименте? Лишь бы с Гермионой всё было в порядке, она смогла прийти на помощь и спасти его!

От внезапного хруста за спиной Драко вздрогнул и резко развернулся, по привычке сунув руку в карман за отсутствующей палочкой и едва не потеряв равновесие. Олень, с которым он столкнулся почти нос к носу, громко фыркнул и метнулся прочь, взметнув копытами палую листву, Малфой же прислонился к стволу, вытирая рукавом ледяной пот со лба. Испугался обыкновенного оленя, вот же глупо! Единственным поводом для гордости могло служить то, что Драко хотя бы не обмочился.

Он продолжил путь, тихонько бормоча себе под нос и чувствуя, что начинает сходить с ума. Он попытался складывать и умножать в уме, напевать простенькие детские считалки, но ничего кроме «дважды два – четыре» и «Тот, кто в среду был рождён, горьким горем будет полн» из памяти извлечь не удавалось. Тогда Драко стал усиленно думать о приятном – о Гермионе, своей красивой и отважной умнице-жене. Странно, но он совершенно не помнил, как их отношения из вражеских перешли в любовные, как он перестал считать её заучкой-грязнокровкой, а она его – мерзким слизеринским слизняком. Впрочем, было ли это так уж важно?

Шагая по тропинке и насвистывая какую-то дурацкую песенку (уже позже Драко осознал, что всё это время напевал «Уизли – наш король»), он постарался сосредоточиться на образе Гермионы, такой притягательной и сексуальной в новом тёмно-синем платье, Гермионы, которая такая же сильная, как его мать Нарцисса, Гермионы, которая всегда позаботится, поможет, поддержит, защитит... Он думал о тихих тёплых утрах под одним покрывалом, о своих неуклюжих и милых ласках, о трёхминутном сексе по вечерам, о пирогах с почками, о звучащем из магического радио голосе Селестины Уорлок, которую обожала слушать его мать (хоть и немного стыдилась этого – отец открыто высмеивал «неаристократический», по его мнению, вкус Нарциссы в музыке), и не очень-то любила Гермиона...

Он доберётся до Гермионы, и тогда всё будет хорошо. Она, конечно, разозлится, что он исчез непонятно куда, будет, как обычно, на повышенных тонах объяснять ему, как маленькому ребёнку, в чём он неправ, потом расплачется... Но Драко всё исправит. Он попросит прощения, купит ей самый красивый букет цветов и даже постарается не закатывать глаза, когда Гермиона в очередной раз сядет на своего любимого конька и начнёт вещать милые глупости про свободу эльфов и равноправие полов... Возможно, он даже посоветует ей надеть для очередного выступления в Министерстве самое короткое и обтягивающее платье с глубоким вырезом – чтобы комиссия, засмотревшись на прелести миссис Малфой, пропустила её очередной проект.