Страсти по Брукнеру

Страсти по Брукнеру

(симфонический рассказ с привкусом ладана и безумием на фуге)

I. Grave. Adagio с туманом и мятой

Церковь Святого Флориана вырастает внезапно, как старческое воспоминание: из тумана, из влажных лугов, из осенней сонливости альпийской окраины. Мы — группа паломников непонятного толка — брели туда, как во сне.

Экскурсия называлась торжественно: «По следам гения. Брукнер и вечность». С нами были:

Фрау Шиллер — вдова дирижёра, в чёрной вуали и с носом, как у орла,Ганс, подросток в худи с надписью Black Sabbath, который пришёл «ради вибраций»,Супруги Мартинес — чилийцы, говорившие на смеси испанского и немецкого,и я — Зинаида Львовна, бывшая учительница музыки, которая решила «увидеть, как звучит смерть в си-бемоль миноре».

Нас привёл сюда туман. Тот самый, что не пускает Wi-Fi и стирает границы между эпохами. Туман стелился по мощёным плитам, пробирался под юбки и мысли.

Церковь была стара, как молитва. Орган — выше алтаря, как корабль, застывший в буре времени. — Здесь он играл, — прошептал экскурсовод, худощавый юноша с лицом из витража. — Сам Антон. Он не умер. Он просто… уехал.

II. Largo misterioso. Орган пробуждается

Когда зазвучала первая нота, воздух стал плотным, как сироп. Это был не звук, а вздох катакомб, медленный и величественный. Орган издал нечто, напоминающее зов древнего зверя — и в то же время молитву.

Я взглянула на участников. Фрау Шиллер держала крестик и раскачивалась. Ганс закрыл глаза и словно растворился. Чилийцы вдруг разошлись в стороны, как в обряде. Экскурсовод… исчез.

Музыка продолжала строиться, как храм. Я почувствовала, что что-то двигается за органом. Тень. Высокая. Ритмичная. Каждое движение сопровождалось тяжёлым аккордом. Тот, кто играл, знал не только музыку, но и нас. С каждым аккордом мы менялись. В глазах Ганса появился огонь. Фрау Шиллер тихо проговорила: — Das ist mein Mann… Он дирижирует... с ним Брукнер...

III. Scherzo. Танец с Бессмертием

Свет стал синим. Всё — витражи, колонны, даже пол — казалось, дрожало в ритме 8-й симфонии. Кто-то танцевал. Супруги Мартинес? Или их призраки? Или их молодые версии? Они кружились, и в каждом повороте мелькали лица — то чёткие, то исчезающие, будто музыка вызывала воспоминания, которых не было.

Орган вдруг перешёл в другой регистр — высокий, болезненный. И в этот момент я услышала голос внутри себя:

Вы слышите только форму. А он дал вам — бездну.

— Кто ты? — подумала я. — Я — финал, которого он не дописал. Я — пауза между двумя мирами.

IV. Coda. Смерть с педалью и мажорной надеждой

Когда всё стихло, мы стояли, как после бури. Орган замолчал. Церковь снова стала церковью, а не пространством между мирами. Фрау Шиллер вытерла глаза и прошептала: — Он снова дирижировал. Он не злой. Просто — строгий.

Ганс посмотрел на меня и спросил: — Это был… демон? — Нет, — сказала я. — Это был композитор.

Когда мы вышли из церкви, туман рассеялся. Солнце пробилось, но оставалось какое-то ощущение: что часть нас осталась там — в звуке, в паузах, в аккорде на грани жизни и смерти.

На стене у выхода была выцарапана надпись:

Музыка Брукнера не заканчивается. Она просто перестаёт нуждаться в слушателях.

Симфония для одного выжившего

(вторая часть цикла «Страсти по Брукнеру»)

I. Adagio. После-тишина

Я не сразу поняла, что все исчезли. Церковь святого Флориана опустела так, как опустевает сон. Туристы, экскурсовод, фрау Шиллер, даже Ганс с его надписями на худи — все растворились, как ноты в забвении.

Осталась только я. Зинаида Львовна, учительница на пенсии, меломанка, страстная по духу и осторожная по привычке. И орган. И тишина. Тишина, которая дышала.

Я поднялась по узкой лестнице к хору — туда, где ещё недавно сидел органист без лица. Там стояла скамья, пыльная клавиатура и... записка. Написанная каллиграфическим почерком, чуть дрожащим.

«Ты слышала. Теперь сыграй.»

Руки задрожали. Но я села. Сначала — осторожно, будто стучусь в дверь, которую никто не открывает. Потом — решительнее.

Я сыграла аккорд из 8-й симфонии. И в этот момент церковь снова задохнулась звуком.

II. Scherzo delirio. Гости из звука

Они пришли один за другим. Сначала — девочка. Лет двенадцати. С косичками. В платье, какого не носят уже век. Она молча подошла к лавке и села.

Потом — мужчина в сюртуке, лицо скрыто вуалью — возможно, фрау Шиллер вернулась, но в другой форме. Он тихо кивнул.

Старик с контрабасом, женщина, у которой не было тени, человек, состоящий из нотных листов, — все они заполнили церковь, не издавая ни звука. Они слушали.

Я продолжала играть. Не то Брукнера, не то то, что само приходило через пальцы. Чем дальше — тем яснее понимание: Эта музыка теперь принадлежит не миру. Она звучит здесь, пока кто-то способен сыграть её. И сегодня — это я.

III. Cadenza. Тот, кто дирижирует молчанием

На хорах появилась фигура в сером. Высокая, как тень органа, с лицом, в котором не было ни глаз, ни рта — только пауза. Он поднял руку. Все замирают. Даже я, не отрываясь от клавиш. Он дирижирует тишиной. Каждое его движение — как команда: слушать, не дышать, исчезать. И люди — тени, души, остатки памяти — начинают исчезать. Один за другим.

Остаётся только девочка. И она спрашивает: — А когда будет финал? — Не знаю, — говорю я. — Его не написали. Может, мы и есть финал.

IV. Epilog. Пост-симфония

Свет пронзает витраж. Орган замолкает сам — как будто разбирается изнутри. Я спускаюсь вниз. Девочки уже нет.

На скамье — записка: «Ты — выжившая. Не потому, что не исчезла. А потому, что услышала всё и осталась жить.»