Стремиться к звёздам

Пролог

Ангел запыхавшись сложил крылья и склонился над своей подопечной. Он немного опоздал к её рождению, и малышка чуть не задохнулась, но Господь всемогущ и всевидящ – он вложил умение и терпение в руки акушерки, и малышка была спасена. Ангел возблагодарил небеса, с которых спустился, чтобы оберегать очередное дитя, и решил, что хоть и с опозданием, но теперь с особой тщательностью приступит к выполнению своей высокой миссии.

- В рубашке родилась ваша девочка! – заметила акушерка родителям, - спасли! Вот, держите. Три триста, пятьдесят сантиметров, семь-восемь баллов. Просто отличная девчонка! Поздравляю.

- Спасибо, доктор! – слабым голосом поблагодарила роженица.

- Спасибо, доктор, - осипшим от волнения голосом сказал её муж, которого ненадолго впустили в послеродовую палату лишь потому, что роды чуть было не закончились трагедией, и врачи сами перепугались, - огромное вам спасибо.

- Будьте счастливы, - устало ответила врач и пошла мыться.

- Как назовём? – спросила мать у отца.

- Дарья. Как дар. Она нам так тяжело далась. Спасибо тебе за неё.

- Ну, что ты. Это всё ты. Тебе спасибо.

- Если она не будет лучшей дочерью в мире, я её выдеру!

- Ты не сможешь. Не мели ерунды. Иди домой и подготовь там всё для нас.

Спустя три дня ангел опустился на мягкий белый пушистый ковёр в детской комнате, устроенной в просторной светлой мансарде огромного трёхэтажного особняка в коттеджном посёлке вблизи крупного промышленного города Сибири.

Малышка заплакала, но ангел нашептал ей на ушко волшебную сказку…

Добавляйте в библиотеку и каждые два дня читайте новую главу.

Не забывайте ставить звёздочки - они освещают мне путь.

Тихоня

- Данилова Дарья Тихоновна?! – второй раз повторила учительница на первой перекличке первоклассников.

- Здесь мы, здесь! – откликнулась мама.

- А что же ребёнок сам не отвечает? Надо сразу приучать, чтобы дети откликались на своё имя, - строго сказала учительница.

- Она немного стесняется, - ответила её мама.

- Да уж, видно, тихоня, - заметила учительница.

Так двадцать пятого августа накануне первого класса она получила прозвище на все одиннадцать лет школьной жизни. Сначала её так звали за робость и стеснительность, потом по инерции и из-за редкого отчества.

Робость слетела с неё после первой драки «за правое дело». Ей тогда здорово досталось. Она родилась восьмого января, и родители, умилившись на редкую смышлёность, отдали её в школу в шесть лет, так что она была чуть меньше и чуть слабее одноклассников, родившихся весной, летом и осенью. Но у детей, родившихся зимой, да ещё в Сибири, есть особый запас прочности и стойкости. Девочка не опустила головы и крошечных кулаков в первом сражении с обидчиками и не опускала их все одиннадцать лет. В классе её в конце концов зауважали и приняли в круг избранных. Она уже тогда понимала, что мир несправедлив, а общество неравно, так что просто удовлетворилась победой и успокоилась, но иногда всё же поднимала кулак и в защиту угнетённых, так что уважение было всеобщим и настоящим. Учителя были довольны ею куда меньше – училась она неплохо, но и не хорошо – просто схватывала всё на лету и была аккуратисткой, за что многие педагоги просто «натягивали» ей баллы. 

Лучшими минутами её жизни было время вечернего отдыха с семьёй. Дед был «угольным генералом» - он купил, и достроил огромный дом, а бабушка работала на почте, затем ушла и вела дом, папа выучился на профессора физики, а мама преподавала рисование в художественной школе. У мамы с папой до неё было шесть неудачных попыток завести ребёнка, закончившихся выкидышами. Так что она была долгожданным и обожаемым ребёнком – единственным на две пары взрослых. Баловали и берегли её необычайно – она ни в чём не знала отказа.

Но и нагрузили её «по полной», добиваясь совершенства во всём.

По вечерам, закончив возню с уроками, рисованием, а три раза в неделю ещё с музыкальными занятиями и бассейном, она наслаждалась общением с близкими.

- Дашулька! Кем будешь? – весело спрашивал её дед.

- Профессором астрофизики! – так же весело отвечала она.

Иногда её ответ варьировался.

- Космонавтом!

- Певицей!

- Актрисой!

- Эквилибристом!

- Шеф-поваром!

- Директором кондитерской фабрики!

- Ишь ты! Хоть и не профессором астрофизики, а всё высоко берёшь, - говорил дед, - и это правильно – человек должен стремиться к высокому.

- К звёздам? – спрашивала она.

- К высокому, - отвечал дед.

Затем все занимались некоторое время своими делами – до ужина.

Дедушка с папой обсуждали газеты и теленовости, мама с бабушкой – телесериалы и сплетни. На стол под огромным абажуром подавалась огромная супница, в которой оказывался борщ, рассольник или тушёный картофель с мясом, ещё сотейник с котлетами или рыбой в кляре, пара салатников, блюдца с сыром и колбаской, ваза с фруктами и плетёнки с печеньем и хлебом. Ставились на белую скатерть кувшин с морсом, графин с водкой и горячий кофейник с запотевшим молочником. Возле каждой фаянсовой тарелки лежали серебряные нож и вилка.

Неспешные разговоры о том, как прошёл день, какие планы на завтра и выходные, переходили в весёлые или захватывающие истории, или вечер романсов под гитару и чёрное лакированное пианино, пахнущее лимонной полиролью.

Не было в её жизни ничего более радостного и умиротворяющего. Но всему приходит конец. Бабушка и дедушка умерли как в сказке – в один день – в первый день весны, когда она училась в шестом классе. Мама с отцом потемнели от горя, а главное, проявили полное отсутствие жизненной хватки. Они абсолютно не представляли, как организовывать похороны и поминки.

Старики пробыли в доме трое суток, пока отец уладил все формальности.

Запах стоял тяжёлый и неприятный, и она была рада, когда её на второй день отправили к соседям – в дом профессора математики Антипова. С его сыном – голубоглазым улыбчивым русоволосым Антошкой Антиповым – они были просто одноклассниками, а с этого поганого дня стали настоящими друзьями.

В доме с уходом стариков всё начало приходить в упадок. Мама и папа много работали, и на дом и домашнее хозяйство у них не хватало времени, а вскоре выяснилось, что и денег – доходы профессора физики и учительницы рисования еле покрывали все расходы на содержание трёхэтажного особняка. Отец взял вдвое больше дипломов, мама набрала учеников. В доме стали появляться посторонние…

- Тихоня! Привет! Ты математику сделала? – Шёпотом спросил её Антон в трубку телефона ранней весной в пятую годовщину со смерти деда и бабушки.

- Нет ещё. Слушай, Антипов, как ты, сын профессора математики, будешь сдавать экзамен по этой чёртовой математике? Ты даже таблицу умножения не выучил до сих пор! – Язвительно спросила она верного приятеля.

Выше только звёзды

Это была фантастическая весна. Она любила и была любимой, всё остальное её мало интересовало. Зато ею вдруг начали интересоваться окружающие.

Во-первых, активизировались родители, ни с того ни с сего вдруг заинтересовавшиеся её жизненным, а особенно профессиональным выбором, да ещё решившие начать давать советы, куда пойти учиться единственной дочери. 

Во-вторых, её соседи по улице и одноклассники мужского пола, а также студенты отца будто уловили какие-то флюиды, которые она словно начала излучать, и стали оказывать ей знаки внимания, которых раньше не удостаивали.

Первым из всех был Сергей Дорофеев. Парень таскался к отцу каждую неделю по пустяковым поводам и всякий раз умудрялся прийти так, чтобы застать её дома и заглянуть к ней на кухню, которая стала её кабинетом в доме. Он часто напрашивался на обед, кося под бедного студента, а потом ещё оставался мыть посуду. Он шутил и язвил, и то и дело пытался сорвать лёгкий чмок в щёчку.

Вторым навязчивым придурком был Генка Макаров, второй её сосед и их с Тоней одноклассник. Генка вымахал за предыдущий год чуть не на полметра и раздался в плечах. В то лето, что Антона не было в городе, он начал крутиться возле неё и мямлить нечто нечленораздельное. На новогодней вечеринке он надрался коньяка из тайком пронесённой фляжки и откровенно её лапал, а потом заплетающимся голосом нёс какой-то бред с извинениями.

Его дружок Санька Бондарев Генку тогда увёл, а на следующий день сам позвонил ей с предложением прогуляться, чтобы извиниться за друга. Теперь он доставал её в школе и таскался за ней после уроков, хотя жил на другой улице.

Мама, более-менее сохранившая женскую наблюдательность, пошутила как-то, зайдя к ней в комнату, по поводу её неприличной популярности и заметила, что дочери стоит больше уделять внимания учёбе, а не флирту.

- Что? Мама, ты забыла, с кем говоришь? Я и слов-то таких не знаю. Флирт! Это у вас с папой флирты, фуршеты и форс-мажоры всю жизнь. А у меня на букву «Ф» только физика и филфак, - сказала она матери.

- Что? Я не ослышалась? Филфак? Ты собираешься на филологический? Ты?

- Да, я. А что такое? Ты прямо как жабу съела.

- Да ты же всё время нам говоришь о том, что нам нужны деньги! Деньги-деньги-деньги! Я думала, что ты…

- Что? Что я буду вам эти деньги зарабатывать? Ну уж нет, мама! Довольно того, что я вела дом последние пять лет. Но я не пожертвую своим призванием ради этого дома. Его так или иначе придётся продать.

- Даша!

- Хватит, мама. Мне уже не семь лет! Вы не можете содержать этот дом! Все твои деньги уходят на него, а все деньги отца вообще пролетают мимо этого дома! Поговорите наконец друг с другом и либо живите дружно и счастливо вместе, либо разведитесь и будьте уже счастливы по-отдельности.

- Счастливы, - мама встала с кресла, - счастливы. Это ты счастлива, девочка. А для нас эта категория состояния уже неактуальна.

- Почему? У вас были такие высокие отношения!

- О, да! Выше только звёзды! Но знаешь, дочь, на высоких нотах и голоса часто срываются.  

- Что сорвалось у вас с отцом?

- Ты знаешь, почему у тебя такое имя?

- Да. Дарья, как дар.

- Да. Как дар. Так вот, мы не только не смогли быть благодарными за этот дар, мы не смогли его оберегать, как следует. Прости нас.

- Не за что, мам. Вы такие, какие есть. И вы не должны винить себя за то, что вы не такие, как бабушка и дедушка. И вы не самые плохие родители. Просто вы оказались не очень хорошими супругами. Так что у вас сорвалось, мама?

- Любовь, дочка. Любовь была выше звёзд. А упала – разбилась.

- И кто виноват?

- Герцен!

Они переглянулись и засмеялись.

- Так ты серьёзно пойдёшь на филфак? – спросила мама.

- Да, - уверенно кивнула Дарья.

- Зачем?

- Хочу стать писательницей.

- После филфака становятся учителями или продавцами косметики.

- А я стану писательницей!

- Лучше бы поступила в Медакадемию. Там шансов больше: Чехов, Булгаков.

Они снова переглянулись и улыбнулись.

- Что у тебя с Антоном? – спросила мама.

- Любовь.

- Настоящая?

- Выше только звёзды! – улыбнулась Даша.

- И что вы будете делать?

- Мам, ну а что тут поделать? Жениться будем!

- Он сделал тебе предложение?

- Нет. Но эту формальность я могу взять на себя!    

- Не вздумай! Не вздумай, Дашка! – мать нервно вскочила и заметалась по комнате, щёлкая пальцами.  

- Да, ладно, чего ты так всполошилась?!

- Я слишком много взяла на себя, и вот к чему это привело! Я работала и подрабатывала, вела дом, водила тебя по кружкам, брала учеников, поддерживала его родителей. А он заперся в доме, играя в великого учёного, и вскоре перестал замечать мои усилия, а потом и меня. Не смей брать на себя всё! Возьмёшь, если не будет другого выхода! Если останешься совсем одна!    

Утро вечера мудренее

В ночь выпускного бала она сползла по стеночке в обморок. Мама с Тоней отвезли её в больницу. Врач констатировал шестинедельную беременность.

Она обрадовалась и обрадовала Антона. Только он радоваться не спешил.

- И что ты будешь с этим делать? – спросил он.

- Я? А что я должна с этим делать? И почему только я? Это наш ребёнок, Тонь! Естественно я оставлю его! И мы вместе будем растить его!

- Мы?

- Конечно!

- Растить?

- Да! Растить, оберегать, обеспечивать, воспитывать!

- Как много глаголов. Не уверен, что я готов так много действовать. Даш, и ты – ты подумай, подумай же как следует! – он присел к ней и взял за руку, - ну, какой ребёнок?! Тебе семнадцать! Я ещё не знаю, что у меня с учёбой – родители всерьёз решили послать меня в Америку.

- Куда?

- Туда, Даш, туда, в Новый Свет! Помнишь, как ты заснула на том уроке, когда нам рассказывали о горных цепях Америки? А я не спал – я грезил о них! О том, как посмотрю мир! Зачем нам сейчас всё это – жениться-разводиться? У нас всё ещё будет – потом, в другое время! Может быть, в другом месте!

- Может быть, с другими людьми? – резко прервала она его мечтания.

- Даш, ну, что ты говоришь? Я люблю тебя. Просто не готов так рано стать похожим на наших родителей! И не хочу, чтобы ты стала такой, как они!

- Какой?

- Такой, Тихоня! В сером свитере с потухшим взглядом! С вечной сигаретой в зубах, как твоя мать, или с дебильными сериалами, как моя! – заорал он.

- Не кричи, - прорычала она, - ты напугаешь ребёнка.

- Да какого ещё ребёнка?

- Нашего. От нашей любви.

- Дашуль!

- Что, Тонь?

- Да не называй ты меня этим бабским именем! – вспылил он.

- Тогда не веди себя как баба. «Потом», «не готов», «не уверен», «в другом месте», – передразнила она его, - что ты ноешь, как девка? Ты готов признать нашего ребёнка и принять меня с ним в твою нарисованную на школьном атласе красивую жизнь?

- Нет! – заорал он снова, - нет! И не надо смотреть на меня такими глазами! Ты ещё таблеток наглотайся, как в прошлый раз! Только этот номер больше не пройдёт! Больше ты меня так не удержишь, Тихоня!

- Что?

- ТО! Думаешь, почему я с тобой вожусь? А Светка и тогда, и сейчас была самой классной девчонкой в школе, хоть ей далеко до тебя по части щей и борщей!

Она посмотрела на него, словно впервые увидела, каждую чёрточку лица, а потом как будто заглянула в какое-то круглое окно, в котором он всё удалялся и удалялся, становясь, как земля в иллюминаторе, всё меньше и меньше…

- И поменьше нагрузок, а побольше здорового сна и питания, - перечислял доктор маме и отцу, который наконец-то приехал к дочери.

- И я, и я, и я, и я, и я того же мнения, - прошептала она, приходя в себя.

- Ну, вот и отлично! Поздравляю ещё раз, - и доктор ушёл.

- Я хочу побыть одна, мама, папа.

- Даш!

Она отвернулась. Родители вышли. Она вытащила иглу капельницы из вены, встала и подошла к окну. Было самое раннее утро.

- Светает, - сказала она сама себе, глядя на занимающийся день.

На душе у неё было темно, но свет нового дня вселял надежду. От ребёнка она не откажется, тут нечего и думать, от мечты тоже. Но и ей пора что-то менять…

Возле дома их ждал папин студент – Сергей Дорофеев с букетом. Пока папа расплачивался с таксистом, мама повела её к крыльцу. Он встал им навстречу.

- Ну, слава богу! А я уж думал, что что-то случилось. Приехал в школу – вас нет. Никто толком ничего не знает – были, говорят, и уехали. Поздравляю, длиннокосая! – и он сунул ей свой букет из белых роз.

- Спасибо. Ма, па, вы идите, я сейчас.

Родители устало побрели домой. Она повернулась к Сергею.

- Ну, чего?

- Да ничего. Где были-то?

- Сбежали. Надоела толпа. Ты чего припёр мне этот веник? Разбогател?

- Ага. Разбогател. На целую повестку в военкомат.

- Ты же уже большой для армии! – удивилась она.

- Большой, принцесса, - усмехнулся он, - просто огромный. Только брони у меня нет и отмазывать некому. Я приютский. Комнату в общаге мне дали, в институт взяли, а всё остальное – на общих основаниях. Но ты не переживай. Я на шмотки навороченные заработал и на всё остальное смогу. Ждать-то будешь?

- С чего вдруг? Ты мой друг.

- Друг – это щенок этот, Тотошка твой. А я тебя замуж возьму, когда вернусь, - мрачно и даже злобно сказал он.

- Возьмё-ошь? А кто за тебя пойдёт-то, за приютского, да ещё бритого? Я чай, профессорская дочка, а не кухаркина дочь! – подбоченилась она.

- Не провоцируй меня, длинноногая! – он шагнул к ней, - я…

Погода в доме

Она осторожно снимала с ёлки звонкие стеклянные игрушки, мерцающие отблесками праздника, укладывала их в коробки и думала о том, что с ней произошло в прошедшем году.

Тоня всё же уехал учиться в Америку. Она умоляла отца поговорить с его родителями, но он счёл это неприличным и неуместным. К предполагаемым сватам пошла мама. Она вернулась в слезах и предложила ей сделать аборт и выкинуть «этого трусливого засранца» и «всё их гадкое математическое гнездо» из головы.

С Сергеем Дорофеевым они договорились, что он не будет её доставать письмами и звонками чаще, чем раз в месяц. С июня по декабрь она получила семь писем. Как филолог-заочник она оценила лёгкий слог и тонкое чувство юмора. Но она так и не сказала ему о своей беременности. Решила, пусть служит спокойно, а то бог его знает, чего ему там в армии в башку втемяшится, она ж его почти не знала, а там кругом автоматы-пулемёты, бомбы-самолёты.

Родители, узнав о внуке, которого строптивая принцесса, профессорская дочка, «соплячка несовершеннолетняя» твёрдо решила оставить, должны были бы объединиться, но нашли в этом только лишний повод для ссор и взаимных упрёков. В доме стало совсем тоскливо и холодно. Молчание стало стеной между ними всеми. При этом дом превратился в проходной двор: к маме по-прежнему прибегали дети с мольбертами, а к отцу – студентки с вечерними сумочками.  

Она вполне успешно самостоятельно осваивала премудрости русской, древнерусской, старославянской, романо-германской и бог знает, какой ещё филологии, на заочном отделении филологического факультета. При этом ещё переводила и писала рекламные тексты – дом по-прежнему сжирал все мамины доходы, и она начала помогать ей содержать его.  

Она знала, что надолго их не хватит, но мать всё ждала от отца решающего слова, а он всё молчал, и они продолжали молча ждать. Она в своём главном ожидании их не торопила. Махнула на всё рукой. В конце концов, образование – это всего лишь чтение книг, дом – это всего лишь стены и крыша, а семья – всего лишь люди с одинаковым набором генов. Всё не так! Всё не должно быть так! У неё так не будет! Дед говорил, что человек должен стремиться к высокому, к самым звёздам. Но бабушка ещё добавляла: «Per aspera ad astra».

- Через тернии к звёздам, - громко и хрипло сказала она, взорвав тишину, и испугалась, вздрогнула, обняв живот, - ну, или ad astra per aspera, «к звёздам через тернии». Я всё смогу ради тебя, сынуля! У нас так не будет! Ни за что!

Она убрала коробку с игрушками в кладовую, туда же убрала гирлянду и потащила ёлку на свалку к контейнерам. На улице уже темнело. Она постояла, хватая ртом морозный острый воздух.

Убрав пылесосом остатки иголок с ковра, она почти упала на диван, тяжело дыша. Зачем только ёлку наряжала, пироги пекла – всё равно родители и за стол толком не сели, да и пришли домой на Новый год поздно и оба уже пьяные.

Она встала, чтобы пойти попить.

У неё вдруг как-то всё свернулось в животе, и на пол пролилась вода.

- Откуда вода, я же не мыла, а пылесосила? – снова сказала она себе вслух, а сообразив, добавила с испугом, - ой, мама!

Мама оказалась дома и оказалась на высоте. Вызвала скорую, собрала сумку с вещами и документы. Затем ворвалась к мужу и, выставив очередную дипломницу, собрала и его тоже. В роддоме родители просидели до полуночи, пока она рожала. В начале первого к ним вышел врач.

- Мальчик. Три шестьсот, пятьдесят пять, девять-десять баллов. Богатырь. Родился без двух минут в полночь. Успела, ваша мамочка, за десятое число зацепилась. Так что снайпером будет. Поздравляю, бабушки-дедушки.

Родители переглянулись и обнялись. Через три дня они обнимали и её, и внука. Сероглазый – в мать – мальчишка улыбался им беззубым ртом.

- Как назовёшь?

- Хотела Богданом или Андреем. Но он не тот и не другой. Костик он. Моя родная косточка, кровиночка моя родная.

- Костенька, - радостно хором сказали родители и склонились над внуком.

Ликование продлилось сутки. Но то, что так долго приходило в упадок, нельзя поднять одним махом или одним ребёнком. Родители не готовы были стать бабушками и дедушками, так же как не готовы были стать хозяевами. И она опять осталась один на один со своими проблемами и с сыном. Она стирала, гладила, кормила и гуляла сама. Уставала до безумия, но никогда не позволяла себе ничего забывать или откладывать. Продержалась так полгода. К весне совсем измоталась. Попробовала было слечь с простудой, но родители красное знамя не подхватили, с малышом сидеть не стали, так что ей поневоле пришлось встать.

Она укачала Костика, но вместо того, чтобы прилечь с ним рядом, прошлась по дому. Лестницу пора было полировать – вся заляпалась, особенно перила. В холле на первом этаже пора было красить стены, а на кухне белить потолки. Сгоревший чайник так и не купили, а пользовались ковшиком, в котором кипятили воду на печке. Люстры пора было снимать и мыть, шторы стирать, ковры выбивать.

Она заглянула в зеркало. А зеркала пора помыть с нашатырным спиртом.

Она вдруг вернулась к зеркалу. Из волшебного стекла на неё смотрело бледное существо неопределённо-женского пола в сером свитере и с потухшим взглядом. Даже коса висела тусклой верёвкой их пакли.

- А Тоня ведь этого и боялся. Вот хорошо, что он этого не увидел, – вот бы позлорадствовал, зараза, - сказала она вслух, по обыкновению.