Студёная любовь. В огне

Глава 1

Дисклеймер
Роман является художественным вымыслом и предназначен для взрослой аудитории 18+. В нём могут присутствовать сцены насилия, смерти, элементы психологического давления, употребления алкоголя, курения, нецензурная брань, откровенные сцены интимного характера, а также описания жестоких и мрачных событий. Все персонажи, события и миры вымышлены, любое совпадение с реальными людьми или происшествиями случайно.

---

Любава

— На балу в академии Агоса вы использовали магию и покушались на старшего наследника королевской семьи — Синарьена ин-тэ О'тэнли. Признаете свою вину?

Я вскинула голову и, сглотнув подступившие непрошенные слезы, твердо сказала:

— Признаю.

Но голос все равно сорвался, будто его вытащили из горла и подарили дряблой старухе. Я понимала, что соглашаюсь с обвинениями, которые на Энтаре караются смертью. Или подвергаю себя иссушению, что то же самое — только мучительней — и так наказывали только магов. Простецов казнили гуманней — останавливали биение сердца. Да, энтарские лекари, которые должны спасать жизни, ее же забирали.

— Почти восемь месяцев назад вы нарушили обет, данный при поступлении в академию, и покинули территорию учебного заведения без разрешения мастеров или договора с покровителем. Признаете?

Я слабо кивнула, хотя признать, что мы с Синаром так сильно заплутали во времени, до сих пор не получалось. Да только перечисления моих преступлений по десятому разу все равно ничего нового не откроют и принца ко мне не телепортируют. Я обречена. А то, что обучение попаданцев-магов по закону Криты — обязательное, и я не принимала такое решение, за меня принимали — это на суде не озвучивали, конечно. Такая мнимая свобода и помощь. Кажется, что тебя оберегают и помогают, а на деле… шагни в сторону — уничтожат.

— Старший наследник, Синарьен ин-тэ О'тэнли официально считается мертвым больше десяти дней. Вы признаете этот факт?

Я сжала израненные руки в кулаки, браслеты блокировки магии глухо стукнулись друг о дружку, тяжелые цепи ударили по коленям, добавив свежие синяки. Стигма, стоило услышать имя Синара и представить, что он мертв, отозвалась болезненным уколом.

Жив. Он еще жив. Слава Богу…

Бесполезно взывать к разуму сидящих в зале чиновников. Меня игнорируют, мои ответы не фиксируются.

Но я все равно попыталась:

— Синарьен не мертв, — произнесла довольно громко, да только это снова не помогло.

Обвинитель вяло взмахнул рукой, закрывая мне рот.

— Он жив, — процедила я сквозь зубы, щурясь от рези в глазах — после долгого заточения и полутьмы никак не привыкну к ярким люстрами из люмитов.

Невысокий мужичок, прохаживаясь в стороне от моей невидимой клетки, помпезно вещал:

— После бала в академии Агоса Синарьен ин-тэ считался погибшим шесть месяцев, но внезапно вернулся в замок избитый и больной, словно его держали взаперти все это время. Этот факт королевские архимаги так и не смогли объяснить. Свидетели утверждают, мол, вы, — обвинитель оценивающе осмотрел меня с головы до ног и презрительно дернул уголком сморщенных губ, — так сильно очаровали старшего наследника, что он сошел с ума — твердил, что вы украли у него сердце, безумно желал найти вас, несмотря на плохое самочувствие и опасность. И, — чиновник пролистал бумаги, которые лежали на небольшом возвышении, — через три дня после возвращения Синарьен на своей колеснице покинул замок, и больше его никто не видел. После исчезновения нить жизни старшего наследника еще долгое время обнаруживалась в эфире, но как только вы, Любава, вернулись на Энтар по призыву академии, отслеживание принца оборвалось, и он больше не появлялся. Вы убили его?

Это не суд. Фарс и идиотизм. Зато все присутствующие находили в нем сакральный смысл и получали явное удовольствие. На лицах зрителей и обвиняющих я видела лишь мерзкие улыбки. Никакого сопереживания или хотя бы желания понять, разобраться в том, что произошло. Им был важен факт моей вины.

Я оказалась на Энтаре, буквально выдернутая из объятий наследника. Полуобнаженная, возбужденная и ошарашенная внезапным перелетом, не сразу поняла, что происходит.

Меня принудительно вернул на Энтар учебный обет, но попала я не на уроки, а под конвой. Не успела даже пикнуть, как на руках захлопнулись блокирующие магию кандалы. Почему обет раньше не сработал, не знаю.

Мы с Синаром пробыли на Ялмезе больше месяца. Как я поняла, все это время королевские архимаги-телепортеры призывали принца домой, но у них не хватало сил и ресурсов для переноса его из другого мира. Нужен был артефакт усиления, как в колеснице, но ими умел управлять только принц и его помощники, которые остались в другом мире. А еще я умела почему-то, перелетела же как-то в другой мир…

Обеты на крови работают несколько иначе: они могут достать мага даже из мира умерших, если печать крепкая, а невыполненное дело отмечено государственной важностью. Как мой учебный обет, например. Да только мертвые ничего уже не могут исполнить и часто такие магические обещания оборачивались для требователя долга плачевно: мертвые не любят, когда их тревожат. Говорят, что души обязанных остаются навеки призраками Мортема, недаром живым туда дорога закрыта.

Вот она сила обета. А их на Энтаре очень любят навязывать, я-то знаю.

И поэтому архимаги решили искать старшего наследника через возможного нападающего. То есть, меня — должницу академии.

Но нашли только меня.

Подозреваю, что тот, кто создавал мой призыв на Энтар, знал немного больше, чем озвучивает суд. Этот маг знал, что мы с принцем связаны, что, выйдя на меня, власти найдут и Синарьена, но мне это все равно не помогало. Вряд ли они понимают, что мы с принцем спаяны жизнью теперь.

Глава 2

Любава

Я медленно обвела взглядом присутствующих. От напряжения и изнеможения по щекам ползли слезы. На лицах незнакомых людей я не разглядела и капли жалости или сопереживания, только неприязнь.

Зал загудел, неприятно заскрипели стулья, кто-то ликующе выкрикнул: «Казнить преступницу!», из другого ряда брякнули в поддержку: «Публично! Немедленно».

Верховный судящий, крупный стриженный мужчина в серебристой мантии с черным широким воротником, накрывающим худые плечи, вскинул руку, призывая к тишине.

Но толпа не успокаивалась. Голоса скандировали еще минуту, пока резко не погасли в раскатистом щелчке королевской трости по столу.

Меня пробило током от затылка до позвоночника. Я знаю этот звук слишком хорошо. Помню его.

От выкриков было не по себе. Но еще больше ранило то, что сидящие передо мной, в нескольких шагах от незримой клетки, хмурый ректор, Патроун ис-тэ, и король Криты, отец Синарьена, слабо закивали. Подонки!

Я вскинула подбородок. Ничего они из меня не вытащат. Ни за что не признаюсь, что была все это время рядом со старшим наследником, не расскажу, что мы с ним пережили. Пусть остаются навечно в неведении. Они это заслужили. Обрекли меня на многолетние мучения без памяти, оставили в одиночестве с жуткой болезнью и без эмоций. Ненавижу! Если б не блокировка магии, я их всех сожгла бы или приморозила немедленно и без сожаления.

Патроун будто почувствовал мои мысли, зыркнул исподлобья, сокрушенно покачал головой и, опустив взгляд, пригладил пышную белую бороду, что густым снегом ложилась на его грудь.

Я криво заулыбалась. Ехидна — вот кем оказался добрый ректор. Приносил мне книги, дал высший доступ в библиотеку, учил редким заклинаниям, приемной дочерью называл, а оказалось…

Да, я вспомнила, кто он на самом деле! Расчетливый старикан.

Кожа на разбитой губе лопнула от злой гримасы, кровь снова засочилась, а грязные волосы, что в темнице нечем было расчесать, тут же прилипли к ране.

Я порывисто подняла руки, звякнув цепями.

В зале вдруг повисла мертвая тишина, будто все резко испугались, что вырвусь на свободу и испепелю их к дохлому азохусу. С радостью бы так и сделала, но двойной блок магии, по артефакту на каждую руку, не пройти даже высшему архимагу.

Где-то скрипнула дверь, зашуршала одежда. Убрав волосы с глаз, я с трудом всмотрелась в обвинителя. Низкий сухой мужичок с плешью на темечке кутался в серую мантию, похожую на те, что носят старые мастера и важные чиновники. Он ступил ближе, но магическую линию защиты, возведенную вокруг меня, не пересек.

Все боятся. За свои шкуры беспокоятся. Трусы и подлецы.

— Вы что-то хотите сказать суду? — с натянутой улыбкой, мол, что с дурочки взять, спросил обвинитель и посмотрел в сторону, где красный, будто индюк, восседал правитель Криты — Дэкус ин-тэй.

— Синарьен жив! — громче произнесла я, дерзко глядя королю в глаза.

На Энтаре за подобное неуважение и прямой взгляд на правителя можно получить десять магических плетей: не убьют, но причинят такие страдания — жить не захочется. Но мне плевать.

Дэкус, резко поднявшись, сжал крупный кулак, махнул тростью, будто желая отсечь мне голову, но тут же сел. Патроун, наклонившись и сжав плечо короля сухой ладонью, что-то прошептал, и тот сник.

— Но доказательств этому нет? — фальшиво мягко уточнил обвинитель и вперил в меня такой взгляд, что я сразу поняла — ему не нужен ответ. Никому не нужен. Они все знают, что со мной будет. Они не пытаются Синарьена найти, а хотят от меня побыстрее избавиться. Справедливости хотят.

Защитника мне не выделили, следователь в первый день сказал, что все и так выяснил. За остальное время в темнице меня даже не опрашивали, лекаря ни разу не прислали — проверить здоровье. Я слышала, что на Энтаре дела, связанные с безопасностью королевской семьи, обычно разбирали в одностороннем порядке на высшем совете и часто не доходя до суда — просто выполняли приговор. Со мной, видимо, так не получилось, потому что единственное, что проверили перед тем, как бросить в темницу, — это резерв магии. Я оказалась слишком ценным экземпляром по мнению высших архимагов, в том числе ис-тэ Патроуна, которого раньше я считала почти отцом, и короля, которому когда-то давно доверяла. А мою неизученную силу не просто так кому-то передать или осушить, нужно знать, как она работает, от чего накапливается, что ее усиливает. Энтарцы явно боялись последствий, потому тянули.

Я криво заулыбалась. Пусть всего лишь на миг, хоть на долю секунды, откроют блоки — тогда я уничтожу любого, кто ко мне прикоснется. Испепелю и тех, кто прикасался. Всех найду.

Обвинитель все-таки переспросил:

— Любава, вы можете убедить судящих, что принц Синарьен все еще жив?

Глава 3

Любава

Я представила, что мне придется снимать платье, оголять грудь, всем показывать истинную метку, что не принадлежит Энтару, а потом терпеть бесконечные проверки архимагов. Да и не уверена, что без близости принца стигма вообще раскроется, а если это не произойдет — все бессмысленно.

Дернулась от отвращения и злости. Покушение на ин-тэ карается смертью, я ничего не докажу лишним унижением. Эти идиоты не разберутся, что черный рисунок на моей коже — настоящая парная метка, если та не оживет. И как доказать, что стигма именно к Синарьену привязана? Скажут, что это самый обычный нательный узор тушью, или я с каким-то иномирцем давно обручена, а сейчас пытаюсь продлить себе жизнь.

Даже если спляшу голышом, сияя пионом стигмы, все равно останусь виноватой. Трижды. За нарушение обета академии, ведь сбежала с территории кампуса без заключения договора с работодателем или избранником. За применение магии на балу. А еще за возможную смерть Синара. Что они там мне еще инкриминировали? Воровство? Порчу королевского имущества?

— Любава, у вас есть доказательства? Не уклоняйтесь от ответа перед верховным судящим и королевским советом, — надавил голосом обвиняющий.

Я бросила уничтожающий взгляд на ужасно поседевшего за эти месяцы короля и жестко произнесла:

— Нет. Никаких доказательств и свидетелей нет. И не будет. Только мои слова.

Дэкус ин-тэй нахмурился еще больше, снова дернулся, но не встал, только сжал челюсти так, что желваки задергались под густой бородой, а на бледной коже щек выступили пятна.

Обвинитель постоял напротив меня, почесал лысое темечко кривым пальцем, а затем отошел к восседающему на трибуне верховному судящему, похожему на черный гриб в своей мантии. Они долгое время приглушенно о чем-то беседовали, после чего мужичок с плешью обернулся к королю и выжидающе замер.

Я поняла, что мое время пришло.

Сжала пальцы до резкой боли, но не опустила взгляд — смотрела на правителя и, дождавшись его кивка в сторону обвинителя, снова усмехнулась.

Он не представляет, что сейчас произошло. Но пусть… я не могу так дальше жить.

Десятки дней в тесной грязной темнице забрали силы до последней капли. Стражи не смели трогать меня, как женщину, хотя и облизывались, будто шакалы. Зато избивали исподтишка. Не сильно, чтобы знала свое место и не сдыхала. Раз в день приносили похлебку, больше похожую на рвоту, и кружку мутной вонючей воды. В довесок подбрасывали несколько тычков в живот, лишающих меня и без того слабого аппетита, и щедро дарили пощечин, разрывающих нежную кожу. Наверное, это был чей-то приказ — издеваться надо мной до изнеможения и уродовать, потому что каждый приходящий страж повторял действия предыдущего. Но никакие побои после встречи с Ульвазом в Междумирье мне не страшны, и я все стойко вытерпела.

Они явно пытались сломить мою волю, лишить достоинства и заставить говорить. Но я упрямо молчала. Ни один архимаг, высший или вояка не вытянул из меня и слова. Я не призналась, где была все это время и с кем. Пусть идут во тьму! До смерти буду молчать.

А позже пришел Патроун.

Я ждала его, потому что после Междумирья моя память частично восстановилась. Именно это я хотела рассказать Синарьену на Новогодье, но не успела.

Я вспомнила, как ректор с королем уничтожили мою жизнь. И разрушили наше с принцем счастье.

— Любава. — Патроун, осторожно приподняв длинные полы мятого балахона цвета светлой горчицы, смело ступил в камеру. Другие приходящие не были так отчаянны, оставались за границей защитного блока. Они боялись — я чувствовала дрожь их бренных тел и видела страх в бегающих глазах.

Ис-тэ же вел себя иначе. Он рассмотрел тесную камеру, в которой я обитала последние несколько суток. Глянув на миску с дурно пахнущей похлебкой, поморщился, перевел взгляд на меня и странно побледнел.

— Деточка, за что тебя так… — покачал головой, будто сожалеет.

Меня передернуло от омерзения. Лучше бы не притворялся, а то смотрится слишком ненатурально.

Старик заметил мою реакцию, в его почти выгоревших серых глазах мелькнуло что-то похожее на тоску, и не стал подходить. Его кисти были сложены на груди и спрятаны в широких рукавах, а белая, как огромный одуванчик, борода задрожала от сухого кашля.

Когда-то эти руки потянулись ко мне, обещая не причинять вред и боль, но их хозяин оказался обманщиком.

Я отвернулась. Забилась в угол топчана, прижалась лбом к холодной и грязной стене и стиснула зубы.

Мне было неинтересно, зачем он пришел. Искать ответы и требовать объяснений я не хотела, это все равно ничего не изменит. В планы короля и старого архимага вмешались другие силы, древние, те, что сильнее всех магов Энтара вместе взятых.

Глава 4

Любава

Я понимала, что молчанием об истинной связи убиваю Синарьена, но прекрасно знала, что теперь принцу не выбраться в этот мир, не прилететь ко мне на помощь. Колесница с нужным механизмом сломана, телепортера такого уровня в темном замке Лимии нет, а достать ин-тэ со стороны Криты может только очень мощный призыв, сильнее чем их хилые архимаги, способные преодолевать пространство. На Энтаре нет магов, способных на это. Нигде нет.

И учебного обета на принце нет, чтобы его достать из любой вселенной, как, например, меня. Видимо, наслоение магических клятв не позволило архимагам сразу вызвать непутевую ученицу с Ялмеза, но после Междумирья все изменилось — потусторонний мир будто снял блоки.

Горячая рука Патроуна коснулась моего плеча. Я шарахнулась к стене и ударилась бровью, в слипшиеся от грязи волосы вплелась лента свежей крови.

— Тише, тише, — пробормотал ис-тэ. — Я исцелю раны.

Я взглянула на него с такой ненавистью, что старик потупился, а после, тряхнув пышной бородой, вдруг присел на край топчана и подался ко мне, чтобы еле слышно спросить:

— Любава, деточка, ты все вспомнила? Синарьен в этот раз не успел брачный браслет тебе надеть?

— Уходите, — прошипела я и дернула к груди ослабевшие от тяжести кандалов руки.

Цепи противно зазвенели. На запястьях не просто шрамы распустились, там живого места нет. За десять дней меня куда только не швыряли и как не издевались, чтобы я призналась, где находится принц. Чтобы рассказала, как убила его. Почему все еще дышу и меня не добили, ума не приложу.

— Ты должна меня выслушать, — быстро заговорил Патроун, оглядываясь на запертую дверь. — У меня мало времени. Блок тишины больше чем на пять минут здесь не поставить, а я не хочу, чтобы нас слушали.

Он перекрутил пальцы, повел сморщенной ладонью над собой, и нас накрыла дрожащая пелена щита.

Я слабо ухмыльнулась целым уголком губ, другая половина рта давно слиплась от запекшейся крови. Что же этот предатель такого поведает, что другим нельзя знать? Что они с владыкой вскинули на мои плечи многолетние страдания и заставили забыть то, что я ценила больше всего на свете?

— Ты должна мне сказать, что именно вспомнила.

— Идите во мрак! Я ничего вам не должна, — проскрипела я, преодолевая боль в горле, и снова отвернулась. Пусть уйдет. Боже, как я устала…

В одиночестве последнее время находиться было легче. Можно плакать навзрыд и думать, что никто не слышит, а когда слезы иссякали, слушать, как колотятся два сердца под ребрами, доказывая, что я не одна в этом мире. Можно незаметно грызть кулаки, чтобы притупить глубоко засевшую боль разлуки. И никто не осудит за слабость, никто не ткнет пальцем, что я не справилась, не воспользуется слабым телом. Хотя я уже и этого не боялась. Мне было все равно.

— Я не желаю тебе зла, деточка. — Ректор потянулся ко мне.

Я зарычала как зверь и попыталась его оттолкнуть, но старик оказался на удивление сильнее. После десяти голодных дней вперемешку с избиениями я могла разве что комара придушить.

Ректор вскинул брови и, по-доброму улыбаясь, покачал головой, а после бесстрашно опустил ладони на мои израненные руки в кандалах.

— О, мне знакома твоя необузданная ярость, — заговорил он мягко и тихо. — Я уже встречался с ней пять лет назад. С какого момента ты вспомнила? Много ли?

— Достаточно, чтобы вас ненавидеть. — Все-таки дернула руки, сбивая магию лечения, что рассыпалась светлыми искрами и на миг ослепила. Зажмурившись, я сдавила челюсти, чтобы не расплакаться. Мне не нужны подачки предателя, мне не нужна жалость. Вскинув подбородок и открыв заплывшие слезами глаза, прошипела: — Не стоит бесполезно тратить силы. Вы же их так цените на Энтаре. Берегите, а то вдруг ничего не останется…

— Мне не жаль на тебя сил, Любава.

Патроун настойчиво подсел ближе, прочитал быстрое заклинание, и меня затопила теплая волна магии. Раны на запястьях затянулись, кожа на щеке защипала, заживая, даже разбитая губа перестала гореть. Только в пустом животе, куда вояки били чаще всего, все еще оставался камень, но я не уверена, что эта боль физическая. Мне давно кажется, что это разрастающаяся пустота без Синара.

— Времени мало, — шептал ректор, излечивая мою бровь и вытирая платком кровь на висках и скуле. — Я знаю, что ты в ярости и растеряна. Такой срок обета выдержать — всегда большие последствия, не каждая душа выдержит.

— Когда вы заставили меня это надеть, — я приподняла правую руку, показывая на шрам под ржавой пластиной, — то не думали, как переживу откат в будущем. Не притворяйтесь и теперь. Ах, да… вы же хотели продлить мою агонию еще на пять лет! Да, ис-тэ? Для этого прислали Синарьена на бал… Я была разменной фигурой в королевских играх. Всего лишь.

— Любава, ты понимаешь, ради чего мы на это пошли? — старик сместился ближе и, заглядывая в мои глаза, проговорил едва слышным шепотом: — Или ты не помнишь?

Я шарахнулась.

— Нет, не понимаю и не хочу понимать. Оставьте меня в покое.

— Значит, не все вспомнила, — заключил ректор и примял сухой ладонью бороду, что тут же вернула свою округлую форму.

Я помнила предательство ректора и короля, но их мотивацию не понимала, потому что лоскуты памяти были слишком разрозненные. Хотя мне и этого хватало, чтобы ненавидеть весь мир. Мир, который так и не стал домом, но станет моей могилой.

— Деточка, ты мне единственное скажи, — ректор вдруг подался вперед и сжал до боли мои плечи костлявыми руками. Его голос изломался в хрип. — Синарьен жив?

— У-хо-ди-те… — медленно протянула я, сдерживая желание завыть в голос. Одно напоминание о том, что принц на другом конце вселенной — лишал сил и воздуха. — Идите вон! — оттолкнула старика, и в этот раз получилось немного сдвинуть его.

Ис-тэ встал. Проговорил сквозь зубы:

— Любава, я не смогу тебе помочь, если мы не найдем старшего наследника.

— Его больше нет! — закричала я отчаянно. — Идите во тьму! — голос на последних словах сорвался и исчез. Я сжала горло влажными пальцами и снова отвернулась к стене, тело затряслось от сдерживаемых эмоций.

Глава 5

Любава

Мне так и не позволили сесть. Суд шел еще несколько часов, а когда в потолочное окно зала, пропахшего потом и пылью, заглянул маурис, окутав стены и мебель легкой синеватой дымкой, всех до утра распустили. Я уже мало понимала, что говорят, едва держась от слабости. Позволила конвою себя увести и, напившись из грязной кружки мутной воды с привкусом песка и упав на твердый топчан, пролежала до рассвета с открытыми глазами.

Сон не шел. Я знала, что растягивать суд не станут, а у меня нет сил доказывать, что своим решением убьют и принца вместе со мной. До тьмы устала бороться с судьбой. Наверное, мы скоро встретимся с Синарьеном в мире, куда уходят мертвые души.

Жажда с каждым днем становилась все сильнее. Та самая жажда, которую без принца не утолить, а его рядом нет и не будет. Телепорты на Энтаре не сильно реализованы, их использование крайне опасное и дорогостоящее, а такого уровня архиомагии, способной перенести сквозь пространство в другой мир, нет. На старшего наследника, конечно, власти готовы были много интов потратить, но отследить его, как говорил обвинитель, не получалось. Меня это тоже пугало. Но я жива, значит, и Син тоже.

Наша разлука, не та, когда он растаял в моих руках на праздновании Новогодья, а та, на которую обрекли нас король с ректором, выкручивала каждую мышцу, покалывала в кончиках пальцев, горела в груди и спускалась тугим узлом на поясницу. К моим мукам добавились порции отката благодаря обету, срок которого истек. Я старалась отстраняться, потому что мысли, сколько мы с Синарьеном потеряли, сводили с ума.

Жаль, я помнила наши отношения отрывками и никак не могла уложить в голове всю картину. Но лишь одно знала точно: я безумно любила Синарьена раньше и верила ему без оглядки. Так любила, что готова была собой пожертвовать. Готова была жизнь за него отдать. Всегда. И сейчас ничего не изменилось.

Я резко поднялась, тяжело спустила ноги с узкого топчана и встала. Перед глазами потемнело, затылок зажало, словно на него обрушилась кувалда — пришлось сесть назад.

Сжав мерзлыми пальцами переносицу, я заставила себя собраться.

Как спасти Синарьена? Если меня казнят, он умрет, где бы ни был.

Разве что…

Вскочила. Ноги подвели, и я тут же рухнула на изгвазданный пол камеры, цепи больно ударили по голени, добавив к синякам глубокий порез. Не обращая внимания на выступившую кровь, я доползла до двери и ладошкой ударила по нижней ржавой части. Грохот и лязг металла оглушил, под веками засверкало.

— Пожалуйста! — закричала я, морщась от собственного голоса. — Прошу! Кто-нибудь!

Где-то в глубине темницы ожили тяжелые шаги. Сердца в груди заполошно забились в унисон. Я знала, что будет, когда страж войдет, но готова выдержать очередную боль ради спасения Синара. Король вряд ли оценит мою жертву, но я не могла иначе.

Когда шаги напротив моей двери затихли, а я так и не смогла подняться из-за слабости, пришлось снова замахнуться и забарабанить по железяке, но уже кулаком.

Замок щелкнул, дверь приоткрылась и, зацепившись за мои ноги, слабо ударила по скуле. Затхлый воздух коридора с шипением прокрался в камеру.

С трудом отстранившись, я стиснула до боли зубы, потому что должна все выдержать, чтобы ни произошло. Приподнялась.

— Чего расшумелась? — в щель просунулась квадратная голова стража с черной перевязью на одном глазу.

Кто-то новый, не помню его. Хотя внешность смутно знакомая. Пространство камеры резко уменьшилось: этот мужчина оказался очень крупным. Обнаженный торс расписан чернилами, широкий пояс удерживал темные брюки с множеством нашивок и заклепок. Кожаные штанины заправлены в высокие сапоги и подчеркивали сильную мускулатуру вояки. Если он таким массивным носком ударит меня в живот, как прошлые ублюдки, то переломает ребра.

Я сжалась, отползла немного, неосознанно прикрываясь локтем, чтобы не трогал лицо — там и так уже слишком много шрамов. Хотя какая разница? Те раны, что перед судом залечил ректор, снова открылись и кровоточили — конвой постарался вести меня в зал очень неаккуратно. Особенно щедро лупили по губам, будто намеренно, чтобы я не могла говорить и защищать себя.

— Прошу… — прошептала, заглядывая в единственный черный глаз незнакомого воина, второй прикрывала грубая кожаная повязка. — Можно мне лист бумаги и карандаш? Я хочу написать письмо, — откашлялась, — родным.

— Не заливай, — страж шагнул глубже в камеру, бесстрашно сократив между нами расстояние.

Я подавила сильную дрожь ужаса, что прокатилась по плечам и ежом застряла в горле. Другие, прежде чем войти, доставали меч или плеть, этот с голыми руками приблизился.

И говорил жестко:

— У тебя никого нет, безродная.

Я дернулась спиной к топчану и, зыркнув на приоткрытую дверь, снова пролепетала:

— У меня есть законный опекун — Патроун ис-тэ. Пожалуйста, мне нужно ему сообщить… Это важно.

— А что мне будет за такую услугу? — воин приподнял изорванную шрамами бровь над повязкой.

— Не знаю. У меня ничего нет… — я уронила взгляд и зажмурилась. Представлять, что хочу предложить, было невыносимо, но ничего оставалось. — Кроме, — чуть не захлебнулась словами, — тела.

— Себя предлагаешь? — голос стража напряженно скрипнул.

Я приподняла голову и, глотая безумную боль, что крутилась вокруг горла, медленно кивнула. Русая прядь, что после Междумирья вернула цвет моих настоящих волос, упала на глаза, как напоминание, что где-то там все еще живет моя любовь… Но это все бессмысленно, нам не быть вместе в разных мирах.

Глава 6

Любава

Вояка резко выпрямился, его нательные рисунки засверкали в полутьме, будто под кожей вшиты серебряные пластины, шагнул ближе, наклонился, вжимая меня в борт топчана. Грубые пальцы сдавили подбородок и потянули вверх, заставляя смотреть в водоворот тьмы в его глазу. Мужчина пристально разглядывал меня какое-то время, на его лице не отражалось ни одной эмоции, а после он повел плечом и потянул меня наверх, как куклу. Усадил довольно небрежно на лежак и придержал, чтобы не рухнула от слабости назад.

Я дрожала от ужаса, не представляя, как переживу то, что произойдет, но понимала — другого шанса спасти Синара может не быть.

— Жди, — тихо сказал воин и, отпустив внезапно, пошел к двери, бесстрашно повернувшись ко мне спиной.

К магу, особенно безродной бабе из другого мира, ставать спиной не стоит. Так шептались все. Так блеяли предыдущие стражи и били меня, если смела отворачиваться от них или прикрываться руками.

Я сидела в камере, застыв от ужаса и непонимания. Одноглазый решил взять долг позже? Или пошел жаловаться главному надзирателю, что безродная преступница посмела что-то просить? Я так утомилась от страхов и суматошных мыслей, что уронила голову на грязные ладони и тихо заскулила.

Хотя на долгую истерику сил не хватило: спину свело лютой болью, а грудь прошило новой волной огня. Такое уже случалось: без Синара и единения метка по-настоящему сжигала изнутри. Я прилегла набок и провалилась в мутный сон. Плавала в нем, будто в бесконечности, пытаясь вспомнить правильные слова нужного заклинания и правильные ингредиенты для ритуала разрыва.

Я не услышала, когда дверь открылась вновь, почувствовала только легкий нажим на плечо. Подскочила от неожиданности, но едва ли поднялась на локте и снова упала на топчан от бессилия. Все тело саднило, мышцы крутило, казалось, что все косточки переломались.

— Эй, безродная, — спокойно проговорил тот же одноглазый вояка, наклонившись ближе и протянув мне мятые желтоватые листы и короткий пожеванный на кончике карандаш. Страж говорил полушепотом, словно боялся, что его застукают на чем-то неприличном. — Только пиши быстро, через час тебя заберут на суд. Я еще, — он бросил взгляд через плечо, — принес воды.

— Чтобы я не казалась такой страшной, когда будешь брать плату за услугу? — усмехнулась я криво.

— Нужна ты мне больно, безродная. Несчастная дуреха, которую от казни спасет только чудо. Но дуреха ты бесстрашная, Любава. Даже интересно, чем все закончится.

Никто здесь не называл меня по имени, только гадостями засыпали, а этот… Кто он?

Страж смотрел прямо в глаза, и на миг показалось, что я все еще сплю. Никто за эти десять дней не жалел и не щадил меня. Все только боялись, хотя с пудовыми кандалами, блокирующими магию, я нормально не могла передвигаться, не то, чтобы еще и заклинания читать.

Что же изменилось? Я не верила в помощь Патроуна ис-тэ, вряд ли он на такое решится после всего, что было. И не владыка Криты. Тот, кто предал, вряд ли станет беспокоиться о безродной магичке с неуправляемым резервом. Разве что король все-таки пытается заглушить чувство вины подачками и мнимой помощью. Такие люди не умеют сопереживать и жалеть о содеянном. Нет, этот точно не Дэкус ин-тэй. Тогда кто?

Но я не гордая. Кто бы не приказал меня умыть, он позволил последние часы жизни почувствовать себя пусть не человеком, то хотя бы подобием.

Не стесняясь стража, я тяжело поднялась и, подволакивая ноги, доплелась до широкой миски на полу. Не удержавшись, упала перед ней на колени. Прежде чем умыться, опустила в прохладную воду пальцы и удивилась, что в этот раз она прозрачная и чистая. Набрав в лодочку побольше, жадно напилась, а потом увлажнила спутанные волосы и осторожно, не касаясь глубоких царапин на щеках, губе и подбородке, вытерла на лице грязь. Отражение в воде качалось, расплывалось, мелкие капли неудержимых слез сбегали по спинке носа и падали в миску, смешиваясь с помутневшей водой.

Я по-настоящему выдохлась. Не осталось сил притворяться сильной.

— Вот, — страж положил на топчан узкий деревянный гребень и отвернулся, словно смутился. — Это поможет распутать волосы. Я вернусь за тобой, как истечет время. Надеюсь, ты успеешь поесть и написать письмо. И переоденься.

Я истерично прыснула. Поесть? Переодеться? Он, видимо, с луны свалился, или дверью ошибся, потому что прошлые стражи разве что не плевали мне в тарелку, а новую одежду я не просила, это было тщетно. Те звери рвали остатки моего платья с особым наслаждением, будто раздеть меня и унизить был приказ свыше.

Я на миг застыла над миской, невольно вспомнив Новогодье.

Синарьен так нежно снимал с меня платье в нашу последнюю ночь, что одно воспоминание — и я снова задрожала, будто в горячке, стигма запульсировала, словно пыталась вырваться наружу. Светло-салатовый лиф праздничного наряда давно превратился в грязно-серую кольчугу с пятнами крови, казалось, кто-то увлекся и вышил маки не там, где нужно. Белая многослойная юбка истончилась, с одной стороны порвалась и напоминала половую тряпку, а не красивое праздничное платье.

Но щемящая радость от близости не покидала меня. Мы были вместе. Мы были счастливы. Там. В другом мире. В другом времени.

Я перевела взгляд на стену, чтобы смахнуть непрошенные слезы жалости к себе. На узкой полочке для обедов заключенных стояла горячая пшеничная каша, на ее вершине расплывался кусочек золотистого масла.

Сжавшись от тоски и беспомощности, я уронила голову на ладони и долго не могла успокоиться. Это будто благо перед казнью. Наверное, так и есть. Какой смысл мучить ту, что уже одной ногой в могиле?

Горячие слезы пробирались сквозь пальцы и обжигали израненную кожу.

Глава 7

Любава

Дверь тихо закрылась, оставляя меня одну. Я шумно выдохнула, растерла слезы по щекам, сжала кулаки. Должна же я хотя бы Синара спасти? Должна! Хватит сопли распускать! Принц не виноват, что его отец — подлец и расчетливый ублюдок.

Скинув тряпье, я намочила юбку в миске и быстро обтерлась краем ткани. Сбегала в отхожее место, морщась от боли — после перемещения на Энтар я будто прошла сквозь стекло — все тело изранено, мелкие порезы саднили, а в животе словно колтун из проволоки. Наверное, стражи меня и не насиловали, потому что я едва ноги переставляла, и выглядела, как зараженная чернотой старуха — худая, страшная, костлявая, разве что пятен болезни на мне не было, зато расцвели пышные розы синяков. Зря ректор тратил на меня силы, это бесполезно: шрамов и ран слишком много, да и стражи с удовольствием обновили рисунок тела. Даже мои белые волосы, раньше сияющие, будто снег, теперь напитались крови и грязи, стали бурыми и тусклыми.

Хлопковая рубаха до колен приятно легла на плечи, широкий пояс плотно обернул талию. С трудом расчесав длинные волосы железным гребнем, я наспех сплела толстую косу и чуть не уснула сидя, но спохватилась и бросилась к бумаге и карандашу.

Бережно нажимая на грифель, выводила слова. Зачеркивала и снова писала. Что-то не складывалось, какая-то часть заклинания никак не вырисовывалась. Я трудно представляла, как использую его, но нужно хотя бы знать, что именно говорить, а дальше придумаю, как найти ингредиенты, снять кандалы и применить магию последний раз в жизни.

Выводя последние строчки, я вдруг поняла, что улыбаюсь. Это ведь настоящая надежда: она пахнет ландышами и весной, не то что мое отчаяние последние недели — что разило плесенью, соленой кровью и болезненным потом.

Перечитала последнюю фразу: слово в слово, как в книге «Истинные узы». Я все заклинание вспомнила. Кажется.

Перечитав еще раз, засомневалась. А вдруг я ошиблась и что-то сотворю страшнее, чем смерть?

Нет, нельзя сомневаться, от этого зависит, будет жить Синарьен или нет. Только вот один ингредиент не давал покоя: изайлис. Не уверена, что такие цветы растут на Энтаре. На Ялмезе мне его показывала Лимия, у них в саду рос — белый-белый, сверкающий, будто звездочка. Как хозяйка говорила — цветок жизни, редкий и очень ценный. Смогу ли найти хотя бы лепесток в этом мире?

Складывая лист с заклинанием разрыва и рецептом зелья в несколько слоев и пряча его между складками пояса, я вдруг осознала, что мне не позволят провести ритуал. Без доказательств никто не поверит, что Синарьен жив, а магию мне не откроют. Значит, придется пойти на унижение ради принца. Придется пожить еще чуточку ради него. Да, мучительно, но это ведь того стоит.

Что еще тревожило: я не могла вспомнить, любил ли меня принц много лет назад. До обета и до академии. Все стерлось из головы. Сейчас он действительно ценит и обожает: так подсказывало его сердце. Оно колотилось под ребрами каждый раз, когда Синарьен на меня смотрел. Жаль, что это словно в прошлой жизни происходило, и я тогда, в замке Лимии, не осознавала от чего отказываюсь. Я должна была каждую минуту его обнимать и согревать, а не сомневаться. Должна была лечить, оберегать, любить всей душой. А я тратила такое дорогое время. Убегала, огрызалась… не доверяла. Дура! Нет, это все король виноват!

Что-то зашелестело за спиной. Я обернулась и обмерла. Круглое окно, не больше тарелки, что прилепилось под потолком, сильно запотело, грязь пробили яркие лучи утреннего лотта. Подступив ближе, подтянулась на носочках, чтобы разглядеть небо — соскучилась по голубому цвету и бесконечным просторам. Цепи на руках звякнули о железную раму.

Стерев пальцами влагу со стекла, я забыла, как дышать. На серой крыше соседнего здания сидела краснокрылая птица и, покачивая огромной хохлатой головой, с интересом заглядывала в мою камеру.

Олефис… прилетает за грешной душой, чтобы отправить ее в мир мертвых… — вспомнила я старую энтарскую легенду.

И с ужасом поняла, что не успею спасти принца. Видимо, птице все равно кого забирать: коренного жителя или безродную попаданку.

Глава 8

Любава

— Его величество Дэкус ин-тэй О’тэнли! — широко распахнув дверь камеры, провозгласил одноглазый страж.

Я отлипла от окна и медленно повернулась ко входящему правителю. Глядя в знакомые глаза, по-настоящему желала мужчине исчезнуть, провалиться в самую темную бездну, потому что даже в кандалах себя едва контролировала. Были б свободны руки, он узнал бы мою ярость в действии. Магия, запечатанная блоком, покалывала в кончиках пальцев и скапливалась теплым жгутом в эссахе. Но он отец Синарьена, каким бы чудовищем ни был. Да и связь с принцем не позволяла выходить за рамки дозволенного. За покушение на короля казнят на месте, а я безумно хотела потянуть время. Что-то все еще держало меня в мире живых. Возможно, это была бескорыстная любовь, которую так легко уничтожил этот мерзкий человек.

— Любава, — сухо произнес ин-тэй и окинул меня изучающим взглядом с головы до ног, — ты изменилась. Повзрослела.

— За пять лет и вы не помолодели, ваше величество, — последнее я буквально выплюнула со скрипом.

Уважать этого человека не стану и поклонов ему не будет. Мне плевать, кто он для страны. Я прекрасно помню, кто он для меня. Пусть и без подробностей, но этого хватает, чтобы ненавидеть.

Одноглазый страж выступил из-за спины правителя и щелкнул по моей щиколотке плетью, предупреждая, чтобы держала язык за зубами и не хамила.

Я даже не дернулась. Вся в ранах и синяках, едва стою, но этой коронованной мрази меня не сломить.

— Поклонись королю, безродная, — гаркнул воин.

Я лишь сдавлено замычала и, сложив руки на груди, упрямо вздернула подбородок.

— Он не мой король, — твердо сказала и сильнее выпрямилась, хотя спину свело от боли. — Никогда им не был и не будет.

— На колени, мерзавка! — рявкнул страж, замахиваясь вновь.

Плеть засвистела, но повисла в руках короля, не долетев до меня, почернела и рассыпалась пеплом, стоило ему пошевелить пальцами.

Ин-тэй расслабил кулак, что все еще мерцал от примененной магии, а страж ошарашенно отступил. С архимагом лучше не шутить.

— Ваше величество… — склонил голову воин.

— Подожди снаружи, Киран, — приказал Дэкус, не отрывая от меня жесткого взгляда. — Никого не впускать.

Одноглазый ретировался, закрыв за собой дверь.

Киран? Совпадение, или это тот самый?

Ин-тэй нарисовал над нами невидимый полукруг, и тонкая пленка беззвучного щита растеклась по потолку. Даже если буду кричать, срывая голос, меня никто не услышит.

— Не боитесь, что превращу вас в квакающего жителя болот? — проговорила немеющими губами.

— В наших краях нет болот, — ухмыльнулся на одну сторону король, пригладил широким жестом густые поседевшие усы и причесанную длинную бороду. Легкие искры кританской магии рассыпались под его пальцами. Он может меня уничтожить одним взмахом руки, но не делает этого. Я ему нужна. Не король ли приставил ко мне вояку, чтобы мою жизнь берегли?

— Зато гнилые рептилии водятся, — я скосила губы в болезненной улыбке, и отец Синарьена прекрасно понял на кого намекаю.

Он потер крупные ладони между собой, будто замерз, сбивая остатки магии, и вдруг шагнул ко мне.

Я невольно отступила. Опустила глаза. Привычка. Старая и нелепая. Это раньше благоговела перед этим мужчиной, считала его великим, самым сильным воином и магом Криты, справедливым правителем, пока он…

— Патроун говорил, что ты не все вспомнила, — начал ин-тэй.

А я перебила:

— Но достаточно. Это я тоже говорила вашему помощнику.

— Тогда ты знаешь, что нарушила не только закон страны и обет академии, но еще прервала наш с тобой договор, подписанный кровью и закрепленный двумя высшими архимагами.

— Идите в задницу азохуса со своим договором! — вырвалось. Поджала губы. Такие грубости мне несвойственны, но сейчас прозвучало так уместно, что я довольно заулыбалась.

Губы свело от глухой боли, что все еще сидела в груди и не давала нормально дышать.

О каком еще договоре он говорит? Мне нужно вспомнить детали.

Я бы сотню раз применила опасное восстановление памяти реституо мемориа, жертвуя здоровьем, если б мою магию не закрыли. Я не желаю оставаться пустым листом и безвольной куклой в чьих-то руках.

Когда в голове тишь да гладь и вместо памяти только неприятный свист влетающих бессвязно кусочков прошлого — ты словно по веревочке идешь за каждым, кто протянет руку помощи. Да только эта помощь оказывается потом дорогой во мрак.

Я напряглась всем телом, мысленно потянулась за самой сильной эмоцией, возникшей при появлении короля. Пытаясь отстроить прошлое по крупицам, сфокусировалась на постаревшем лице ин-тэй и стиснула виски пальцами. В голове зазвенело, а из носа побежала юшка крови. Качнувшись, привалилась плечом к стене, но несколько картинок получилось разобрать во вспышках прилетающих воспоминаний.

— Ты хочешь его спасти? — голос Дэкуса, что стоял за спиной, лился медовой рекой.

Я сидела на коленях у высокой кровати и, не выпуская холодную руку любимого из своих пальцев, тихо роняла слезы на белоснежную постель.

— Хочу. Очень хочу.

— Тогда это последний шанс, — правитель грузно прошелся по комнате и, присев на край кровати с другой стороны, тоскливо посмотрел на сына.

Я заметила, что у Дэкуса прилично отросла борода за эти тяжелые месяцы, а темно-каштановые волосы сильно посеребрила седина.

Ин-тэй говорил тихо и ослаблено, но каждое его слово проникало под кожу, будто удары в колокол.

— Любава… Жизнь. Моего сына. В твоих. Руках.

Сердце трепыхнулось в груди, заколотилось ошалело.

Я подняла голову, волосы белой рекой упали на глаза и закрыли от меня старшего наследника Криты, что вторую неделю не приходил в себя. Его забирала бушующая на Энтаре болезнь — чернота: не первый месяц магия принца слабела, жизнь вытекала из сильного тела, будто вода сквозь сито, а кожа принца остывала и покрывалась синюшными пятнами. Говорили, что авита поможет, горячие лучи лотта пробудят в нем жизнь, как возрождают спящие под снегом ландыши, но Синарьену с каждым днем становилось только хуже. Да и я знаю, что выживших после этого недуга слишком мало, один-два на сотню.

Глава 9

Любава

Глубоко вдохнув, я распахнула глаза и оказалась снова в знакомой темнице, пропахшей плесенью и нечистотами. Дрожащими руками растерла кровь под носом. Несколько капель измазали чистую хлопковую рубашку, распустившись на ней алыми звездами.

— Где мой сын? — король встал напротив и легким движением локтя придавил меня к стене. Ему было все равно, что у меня в крови кипяток от нахлынувших воспоминаний. — Говори, тварь безродная, куда ты дела Синарьена?! — крупные пальцы сжались вокруг шеи, потянули меня вверх.

— Это вы украли у нас пять лет, — я засучила в воздухе ногами, не нарочно брызнула в мерзкое лицо кровью. Король поморщился, но не отступил, сильнее стиснул меня. Я захрипела: — Вы… изверг. Вы меня использовали… Если Синарьен узнает…

— Он никогда не узнает, потому что ты дала обет молчания, — прошипел король сквозь зубы и сильно тряхнул меня об стену. От удара по затылку под веками засверкало, кровь полилась в горло. — Стоит открыть рот, шлюха иномирная, ты захлебнешься в собственной блевотине. Где он?! Отвечай!

Я слабо вцепилась пальцами в мощные руки и едва могла дышать, не то, что говорить. С трудом получилось просвистеть:

— За что вы так со мной?

— Безродная не станет женой моего сына и никогда не будет править моей! страной, — ин-тэй наклонился, в карих глазах я вдруг поймала сходство с безумным Синарьеном, отравленным ядом осок. — Никогда, чужачка. Ясно? Ты годишься только для роли прислуги или шлюхи. Знай свое место!

— Мы с Синаром люби… ли друг друга! — попыталась вскрикнуть, но пережатое горло не пропускало звуки, лишь хрип и скрежет.

— Ты любила, — ехидно оскалился правитель, — не забывайся. Синарьен ин-тэ… — король коротко и страшно засмеялся, — просто развлекался. Рассказать, что он делал, пока ты не помнила его все это время и училась пять лет? Сколько девиц прошло через его постель, знаешь? Показать? В замке есть менталисты, способные подкинуть тебе некоторые воспоминания принца.

Я замотала головой, задыхаясь от горечи.

— Ты и сама прекрасно все понимаешь, — ин-тэй резко расцепил пальцы. Я сползла по стенке на грязный пол и, стискивая горящее горло ладонью, закашлялась. Король продолжал давить словами: — А теперь я жду правду. Где. Мой. Сын?!

— В заднице азохуса ваш отпрыск! — истерично выплеснула я и прислонилась к стене. — И вы туда отправляйтесь…

— Вы ведь с ин-тэ не обручены больше, Любава. — Король встал надо мной горой, мантия из белого вепря, будто снег, легла около ног. — Ты понимаешь, что с тобой будет?

— Прекрасно понимаю. И мне плевать, — последнее я сказала холодно и, откинувшись затылком на стену, закрыла глаза. — Но Синарьена вы никогда не найдете. Это я вам обещаю.

Дэкус тихо зарычал, а я с удовольствием посмотрела на ненавистную рожу, что повисла надо мной. Королю будто лопатой по носу прилетело: его перекосило, ноздри раздулись, желваки зашевелились.

— Вот же сука! — ин-тэй замахнулся, но кулак так и повис в воздухе. — Скажи спасибо, что я женщин не бью.

— Вы только пускаете их в расход? Безмерно благодарю за сломанную жизнь! Идите в бездну, ваше величество... — я отмахнулась от него, как от комара. — Воняет от вас, будто от старой жабы.

— За такие слова я трижды мог тебя казнить, — король заскрипел зубами.

— Ну-ну… могли бы — казнили уже, а так — это все — пустая болтовня. Вам очень интересно, что за магия во мне скрыта, которую вы, советники, архимаги и мастера, подчинить не можете. — Я приподняла руки и затрясла тяжелыми кандалами. — Снимите их, и я лично покажу вам, как выглядит жопа граза.

Гадости срывались с губ непроизвольно, но не казались мне чем-то гнусным или предосудительным. Они словно восстанавливали справедливость, даже легче стало.

— Не переживай, твою магию мы найдем, как применить. — Губы короля изогнулись в кривой ухмылке, а в глазах вспыхнуло дикое пламя.

И почему я его не боюсь? Странно. Память словно возвращает мне кусочки той, незнакомой Любавы, которая оказалась сильнее и смелее меня.

— Смотрите, как бы вам боком мой дар не обернулся. А то не я, а вы блевать будете.

Я всмотрелась в лицо застывшего с открытым ртом правителя. Он будто подбирал слова, шевелил губами, отчего густая седая борода подергивалась, а по серебру волос бегали искры кританской синей магии.

Как я могла доверять этому человеку раньше? Я помню это чувство — теплое такое, беспросветно наивное. Да только мной бессовестно воспользовались и выбросили, как ненужный хлам.

Чтобы вспомнить все, нужно время, а его у меня нет. Да и что это даст? Мое слово против слова правителя, которому верит вся страна. Частички памяти, что получилось выудить из сознания, раскрывали лишь некоторые эмоции, а вот детально я помнила очень мало.

Только любовь к Синарьену горела в груди ярче ялмезского солнца и энтарского лотта — она, будто луч в темном коридоре, вела меня вперед и заставляла бороться.

Да только посеянное зерно сомнения уже пробило грунт, пустило глубокие корни, сдавило в кулаке израненное сердце. Любил ли меня принц пять лет назад? Любил ли после бала? И эти… куртизанки… что грели его постель. Это ведь правда! Как такое простить и пережить?

Я взвизгнула от пронзившей грудь стрелы — стигма отозвалась на мысли об измене жестоким огнем. Дернула цепи блокирующих артефактов, желая их разорвать, но они лишь тонко звякнули. Шрам под пластиной будто вспыхнул, болезненное жжение побежало по кисти вверх и окрасило кожу правой руки черными завитками и узорами. Да только я знала, что никто, кроме меня, этого не видит.

Метка под хлопковой рубахой ярко запульсировала, выпустила лозы, побежала по ключице на плечо, закружилась на спине и больно вонзилась в одно из сердец, призывая истинного. Но он не откликнулся: Синарьен слишком далеко.

Магия тут же иссякла под кожей мелкой россыпью колючек.

Я ослаблено опустилась на топчан, сердца загрохотали в унисон, лишая меня равновесия. Лучше не двигаться больше, иначе упаду под ноги подлому старику.

Глава 10

Любава

— Безродная иномирянка Любава верховным судом Криты приговаривается к иссушению, — безэмоционально прочитал заключение обвинитель. — Магия по обету академии переходит во благо Энтара. Ее решено сохранить в артефакте силы пострадавшей стороны, семьи О'тэнли. Король Криты, Дэкус ин-тэй сам распорядится, кому передать дар неизвестного происхождения с неисчерпаемым резервом. Прежде будет проведен анализ ценности и последствия слива магии в новую эссаху.

Я слушала вполуха. Стояла, потому что приказали. Молчала, потому что сказать больше нечего. Дышала, потому что все еще получалось…

Протянула руку, когда понадобилась капля крови для закрепления документа, и острая игла прошила подушечку указательного пальца, но я ничего не почувствовала. Даже удивилась, что в моем теле все еще есть кровь, увидев, как алая клякса впиталась в белую бумагу и засияла синей кританской магией, подтверждающей приговор.

Я искала выход, но не находила его. Содрать с себя рубаху и показать стигму? Да не поверят же, что метка к Синарьену привязана, скажут, что пытаюсь оттянуть казнь, только и всего.

Время неумолимо бежало вперед, сплетаясь в сумасшедший круговорот лиц и путаницу слов. Нашлись свидетели моего нападения на принца и запрещенное использование магии на балу — еще бы, это эпичное действо видели все в академии. Кто-то вспомнил, что я отказала принцу прилюдно, оттолкнув его при встрече, хотя не имела права — он ведь выбрал меня. Кто-то расписал в красках, как я украла дорогое королевское имущество, колесницу, которая в тысячи раз дороже моей жизни.

Я почти не слушала и не вникала, потому что воспаленным мозгом пыталась найти выход, безумно желая спасти Синара. Но как?

Без магии я даже стигму толком не раскрою, для других она ведь невидима. А может…

Я дернулась. Кандалы стукнулись друг о дружку.

А вдруг они не могут обнаружить принца, потому что заблокировали меня сильнейшим артефактом? Никто ведь не знает, что я теперь носитель магии Синара. Они ведь ничего не поняли!

— Приговор привести в исполнение немедленно, — последние слова главного судящего смазались в оглушающем грохоте сердец. Было ощущение, что мое запнулось и остановилось, а Синара захлебнулось в безумном биении.

Так и есть! Они не слышат магию Синарьена, ведь она под контролем моей эссахи. Идиоты! Сами обрекли наследника на гибель. А еще великие архимаги!

Я снова дернулась. Страж, что стоял по правую руку, не тот — одноглазый, а другой — громила с кривым ртом и паклями черных волос, показал мне плеть, угрожая ударить, если еще раз попытаюсь сопротивляться.

— Прошу… — голос после камеры и жестких рук короля на шее так и не восстановился. Я сипела словно простуженная.

Потянув руки вперед, чтобы привлечь к себе внимание, подалась к сидящим напротив архимагам и королевской свите. Страж расценил это, как агрессию — меня тут же стегнули по спине плеткой.

От толчка и огненной вспышки между лопатками я не удержалась на ногах и рухнула на шлифованный камень. Сверху прилетел еще удар, рассекая мир на алые полосы. Слез больше не было и сил бороться с несправедливостью не осталось. Я просто упала и не могла встать.

Приподняв тяжелую голову, поискала взглядом знакомое лицо с белой пышной бородой и попробовала снова:

— Синар жив… умоляю… выслушайте, — пошевелила я губами, обращаясь к Патроуну. — Вы же его сами погубите…

Сегодня я жалела, что ничего тогда старику не сказала. Упрямилась, хотя могла достучаться. Даже целой своей гордости.

Ректор сегодня выглядел худо. Побледнел, словно ему на щеки щедро насыпали мела. В обрамлении белоснежной бороды и длинных волос ис-тэ казался мертвой статуей.

Король, наоборот, в контрасте с седыми волосами напоминал разъяренного алокожего быка. Здорового во всех смыслах. Щеки горели, темно-карамельные глаза сверкали, обещая мне мучительную и долгую смерть.

Я неуклюже привстала на колени и, не обращая внимания на удары по спине, что прилетали с правой стороны, потянулась к вороту рубахи. Эти действия расценили, как опасность. Стражи мигом заломили мне руки до хруста костей и уткнули лицом в пол, не щадя лицо и нос.

Я кричала сорванным горлом, но никто не слышал. Зрители гудели, король щелкал тростью по столу, и мне чудилось, что над головой парит краснокрылая птица.

— Хватит!

От услышанного голоса все тело пронзило яркой вспышкой. Радости, узнавания, счастья. У меня будто силы восстановились и все раны зажили.

— Синарьен… — я скинула оковы чужих рук и бросилась к принцу, не чувствуя усталости и боли. Вскочила на ноги, толком не видя его из-за окровавленных глаз, но зная наверняка, что не ошиблась. Это он! Синар выбрался из другого мира, чтобы меня спасти! Пришел помочь!

Но, сбив плеткой ноги, стражи снова прижали меня к полу. Так сильно, что показалось позвонки взрываются под тяжестью сапог, но я все равно выкрутилась и посмотрела сквозь сетку грязных волос наверх.

— Синар…

— Я жив, — принц, что сидел в глухом углу зала среди зрителей, выпрямился и откинул черный капюшон.

Зал ахнул, задрожал голосами, по рядам полилось удивление и восхищение, смешанное с ужасом. Короткие белоснежные волосы наследника с яркой темной прядью, свисающей на высокий лоб, синевато сверкнули. Принц медленно, слишком вальяжно спустился на первый ряд и остановился около замершего в шоке обвинителя.

Глава 11

Любава

Ин-тэй Дэкус резко вскинулся на ноги, ступил навстречу и потянулся к сыну, но принц развернулся к нему спиной и обратился к верховному судящему:

— Вы не можете казнить эту… — он небрежно ткнул в меня пальцем, но так и не глянул, не обернулся, — безродную, потому что я привязан к ней жизнью. — Холодный бесцветный взгляд скользнул по толпе и, завернув по дуге, замер на моем лице. Принц поморщился. Шрам, что все еще бугрился на его щеке, потемнел, налился кровью. Ин-тэ поджал губы и еще жестче добавил: — Любава, ученица элитной академии Агоса, украла мою магию и мое сердце! — он нехорошо усмехнулся и покачал головой. — И это не любовь, поверьте, это физическая угроза моей жизни. Патроун, вы же можете услышать, есть ли у меня пульс? — Синар посмотрел на ректора, король странно дернулся, будто хотел остановить, но тут же опал.

Опекун побелел еще больше. Кряхтя, поднялся, вскинул ладонь и направил магический поток в грудь Синарьена.

— Да, ин-тэй, — заговорил хрипло старик, исподлобья поглядывая на короля, — сердце вашего сына не бьется, а вот у нее, подозреваю… — ис-тэ показал на меня, — их два. Я не могу услышать сквозь такие сильные артефакты, — крючковатый палец обрисовал цепь и кандалы, что пудовой тяжестью тянули меня к полу. — Эти блоки все заглушают.

— Вот же мразь! — король подался ко мне, краснея еще гуще. Над головой загудела магия, колкие искры вмиг разошлись по плечам и сковали горло. Ин-тэй, замахнувшись тростью, гаркнул: — Покалечу, отродье иномирское!

Стражи буквально швырнули мое ослабленное тело под ноги правителю, но ему дорогу преградил Синарьен. Он, до безумия спокойно склонившись, потянул меня за шиворот, заставляя подняться, но это внезапно остановило Дэкуса от нападения, и его магия рассыпалась в воздухе синим порохом. Король побоялся зацепить сына, этот страх прочитался в темных глазах, как откровение.

— Никто не приблизится к ней! — зло вскрикнул Синарьен. — Я приказываю! Она — моя собственность, ясно? Моя жизнь! И пока это не изменится, никто ее пальцем не тронет. Даже король, — он перевел жесткий взгляд на побагровевшего отца.

Я не могла поверить в происходящее. Это все сон, очередная иллюзия…

— Отец, ты же видишь то, что не видят другие, — заговорил Синарьен, толкая меня к королю, словно шавку дворовую, но полностью не отпустил, крепко держал за локоть. — Связи… крепкие, такие, что ни одна магия не может порвать.

Король наклонил голову к плечу, разглядывая сына, будто видит впервые.

Синар, больно стискивая кожу на моей руке и оставляя синяки, продолжал говорить:

— Вы не могли меня найти из-за этого, — дернул цепи, приподняв мои руки на уровень глаз. Я не сопротивлялась. — Моя магия в ее эссахе! И я докажу!

Тонкое лезвие блеснуло в длинных пальцах, которые я безумно любила и целовала, когда принц много лет назад не приходил в себя. Острие царапнуло по плечу, затем коснулось второго шва рубахи, рассекая тонкую ткань. Она сместилась на ключицу, я судорожно подхватила ее пальцами, чтобы удержать от падения, но хлесткий удар плети по пояснице, прилетевшей от стража, заставил меня опустить руки и подчиниться. Синар зашипел в сторону, но я от боли ничего не соображала. Рубашка соскользнула с плеч и обнажила грудь.

— Не ясно, — принц понизил голос, — что она моя? — Он не кричал, но весь зал затих, будто перед взрывом или катастрофой. — Еще раз прикоснешься, криворотый, я тебе хребет вырву.

Страж стушевался и отступил. На его смену пришел одноглазый, и я заметила, как Синар ему слабо кивнул. После чего воин забрал у принца широкий плащ, следом слетела белая рубашка.

Синарьен, обнаженный до пояса, повернулся ко мне, но в глаза не смотрел, будто это и не он вовсе. Какая-то дешевая копия, но не тот восхищенный мной парень и импульсивный мужчина, с которым мы были в Мертвой пустоши и прошли через Междумирье.

Принц приложил ладонь к моей скрытой для других глаз стигме. Она мигом отозвалась на тепло его рук и раскрылась навстречу сверкающими серебром лозами, отчего наследник злобно и недобро заулыбался.

Это правда Синар. Истинная связь никого другого бы не признала. Подозреваю, что именно метка не позволяла другим мужчинам ко мне приближаться, это она защищала меня все это время.

Ин-тэ приложил вторую ладонь к своей груди, синяя магия метки заплела его пальцы и побежала к моим нитям навстречу. По его руке, плечу, спине, забираясь по шее, оборачивая ее и спускаясь по второй кисти к моей груди.

Столкновение нитей защипало кожу, и между нами вспыхнул алый пион. Жар окутал с головы до ног, излечивая, воспламеняя, будто и не было мучений, разлуки и… предательства.

— Она моя истинная пара! — провозгласил Синарьен в затихшем зале, глядя мне прямо в глаза. Не моргая. Без сожаления. Без тоски и любви.

Я его не узнавала. Это не тот юноша, что восторженно рассказывал об устройстве колесниц и терпеливо ждал, пока буду готова к близости. Это другой Синарьен! Чужой, безликий, темный… Чувствуя, как накатывают волны памяти, как они будоражат кровь, я понимала, что вряд ли выдержу новую порцию сегодня.

— Если вы казните ее, убьете и меня, — на удивление спокойно сказал Синарьен. Дыхание у него было ровным, сдержанным, будто его совершенно не волнует, что со мной случилось во время его отсутствия и что будет дальше. — Придется изучить природу этого иноземного цветочка… — он пренебрежительно ткнул в раскрытую стигму, отчего лепестки закрутились в бутон и, рассыпавшись сверкающими частицами, спрятались.

Принц будто намерено причинял мне боль, но не физическую, а ту, что никогда теперь не пройдет. Он рисовал на моем сердце глубокие шрамы, осознанно или нет, все равно.

— Придется найти способ оторвать от меня безродную и вернуть магию в мою эссаху!

И массивная волна памяти украла свет, затянув меня в тихую и спокойную тишину.

Глава 12

Любава

Просыпаться было сложно. На плечах будто гранитная глыба лежала, а голову расплющило кувалдой. Я с болью разлепила веки, но ничего не получилось рассмотреть — тьма не расступилась.

Ночь? Или слишком темное помещение?

Дрогнув всем телом от легкого озноба, я потянулась к лицу: нащупала мягкую повязку на лбу и влажные волосы, что прилипли к коже. Что-то было не так. Спустилась подушечками до бровей, огладила вспухшие веки и мокрые ресницы, что дрожали от моих прикосновений. Глаза горели, я бездумно хлопала ими, но ничего не менялось.

— Девушка очнулась, ваше высочество, — пролепетал рядом незнакомый мужской голос. — Но… она еще слаба.

Я потянулась к плечам и неосознанно прикрылась тонкой тканью, которую получилось нащупать — на мне не было и нитки одежды.

Шуршащие шаги сдвинулись в сторону, их сменили более ровные, твердые.

— Вы можете уйти, — холодно бросил Синарьен совсем рядом.

От его тембра меня бросило в жар и трепет, но воспоминания о происходящем на суде быстро вернули холод и ужас. Я невольно обняла себя за плечи. Цепей не было, кандалы не оттягивали руки, но что-то плотное оборачивало обе кисти. На ощупь — браслеты из сегментов, наверняка блоки магии, ведь я, несмотря на жуткую усталость и болезненность, все еще ощущала легкое давление изнутри. Если эссаха переполняется, а маг не выбрасывает излишки дара, то может сгореть. Мое средоточие очень вместительное. Надежда оставалась, что магия из другого мира не подчиняется законам Энтара, и я не умру от перегрузки.

Дверь тихо закрылась, я повернула голову на звук, но разглядеть хоть силуэт или проблеск не вышло. Неужели ослепла?

Принц молчал, но я чувствовала его присутствие и слышала глубокое дыхание. Все чувства, кроме зрения, словно обострились. Запахи: теплый масляный, легкий хлопковый и тяжелый металлический, будто принц провел долгое время в амбаре с колесницами.

— Синарьен… — прошептала осторожно, прислушиваясь к его дыханию и шагам.

Я не понимала, чего ожидать после суда, а темень перед глазами лишала единственного якоря, за который могла бы зацепиться — его взгляд, эмоции и мимика. Может, хотя бы слова и интонации помогут?

— Синарьен ин-тэ, — сухо поправил он, словно окуная под лед.

Ничего не поможет. Это не мой принц, который клялся в верности и обещал быть всегда поддержкой. Не тот, с кем я прошла гиблые коридоры Междумирья. Это будто другой человек.

— Конечно… ин-тэ, — повторила я, до боли в пальцах сжимая ткань, оставляя на плечах синяки. Вскинула подбородок, слепо посмотрела в сторону голоса принца. — А я для тебя кто? Безродная воровка и убийца?

Син резко выдохнул — прохладный воздух качнулся около моего лица и тут же испарился. Я невольно потянулась за ним, но одернула себя, сильнее стиснула простыню.

— А кто ты на самом деле, Любава? — голос принца сел, задрожал на окончаниях, но он быстро поправился и обезличил тон. — Расскажешь мне, кто ты? Чья? И как сумела мое сердце забрать? Это ведь магия такая, да? Ты понимаешь, что покусилась на самое важное? На мою жизнь. И за это будешь отвечать перед законом.

Кивнула. Я прекрасно это понимаю и всегда понимала, но… как себя оправдать, когда прошлое и будущее будто в связке? Будто вся моя жизнь — вереница неслучайных совпадений и продуманных кем-то событий.

— Я… же тебя… — хотелось признаться о нашем обручении, рассказать Синарьену все, напомнить о своей любви. Я даже губы открыла, чтобы сделать это, но позвоночник тут же прошило огнем, скрутило желудок, брызнули из глаз слезы. Накрыв губы руками, я скорчилась на постели, и кислота стремительно хлынула в рот.

Меня дернули за волосы и, наклонив, направили в сторону. Я успела вцепиться руками во что-то холодное, гладкое и закругленное, напоминающее плошку, как яд распустил по венам дикие цветы и выплеснулся наружу. Выворачивало меня долго, и слова короля о том, что дала обет молчания, — стали реальностью. Я думала, ин-тэй всего лишь пугает… И не представляла, что признание в любви — часть жуткой игры Дэкуса. Это жестоко, особенно если представить, что Синарьен совсем ничего не вспомнил, а я не могу ему даже заикнуться.

Когда приступ утих, меня довольно осторожно уложили на кровать. Я несколько минут не двигалась, прислушиваясь к шороху одежды и приглушенным неразборчивым голосам.

Лед чужих прикосновений обжигал — мне казалось, что мое тело несколько раз перевернули, осматривая, кто-то дернул простыню и бесцеремонно прощупал на груди место, где пряталась стигма. Она не отозвалась. Задрожала под ребрами, загудела, разливая жар по мышцам, а после затихла, будто после наказания обета ей сложно проявиться.

В голове застряла мысль, что, если мне нужно будет остыть, не поддаваясь тяге Синарьена, стоит всего лишь сказать, что я его люблю. Жестоко? Зато работает.

Перед глазами замелькали тени и проблески света, из туманной тьмы выплыло лицо принца — строгое, бледное, чужое. Снежные волосы теперь аккуратно подстрижены до плеч, и темная прядь пряталась в челке, нависающей на прозрачные, будто стекло холодные, глаза. Белая рубашка, плотно застегнутая до горла, с мерцающей вышивкой из рианца по планке, подчеркивала болезненный цвет кожи наследника.

Я чувствовала холодные руки принца, но видеть лед в его взгляде оказалось невыносимо. Он словно вычеркнул меня из своего сердца, когда прилетел домой. Надежда, что на суде принц играл роль, таяла и рассыпалась о его слова:

— Приведите безродную в порядок, — приказал Синарьен, обернувшись к стоящим рядом служанкам, но снова повернул голову, слегка наклонил ее на плечо, разглядывая мое лицо. — И накормите. Никого в покои, кроме меня, не впускать. Захочет развлечений, отведите в сад или библиотеку. Одну не оставлять.

Он не сводил с меня глаз — в бесцветных радужках качалось мое размытое отражение. И только. Никакого сочувствия или сопереживания. Никакой радости от встречи. Ничего. Один холод.

Глава 13

Любава

Служанки помогли доползти мне до купальни. В голове все время мутилось, я шаталась, но упрямо шла. Обязана разобраться в своей памяти, найти ответы, пока не стало слишком поздно.

Девушки хорошенько вымыли меня, распутали волосы и переодели в чистое исподнее. Платье, что принесли другие слуги, оказалось темным и строгим, совсем не таким, как я предпочитаю. Я вдруг вспомнила, что люблю нежный алый, как спелая земляника, люблю сливовый и малиновый, люблю лимонный и лаймовый… Лайм? Откуда это слово? С Ялмеза или Энтара? Как же все в голове перемешалось!

Помощницы все время молчали, хотя Ливера явно желала побеседовать, потому что бесконечно кусала губы и поглядывала на подругу. Джесси, более серьезная и медлительная, хмурилась и покачивала темной головой, безмолвно запрещая напарнице болтать. Явно приказ.

Я бы хотела с ними поговорить по-дружески, сблизиться, чтобы разоткровенничались о жизни в замке, расспросить о королевской семье, узнать, что изменилось за время нашего с принцем отсутствия и вообще за последние пять лет, но они не проронили и слова за последний час, а у меня в горле все еще горело от кислоты. Я даже ароматный суп едва съела и, долго жуя кусочки овощей и мяса, глотала через боль. Знала, что нужны силы, понимала, что бой только начинается и мне придется сотню раз сгореть, чтобы растопить лед, который воздвиг вокруг себя Синарьен.

Что его так изменило? Он нарочно это делает или что-то произошло на Ялмезе?

Скребло под меткой, что словно впала в анабиоз, сердца заводились, оглушая меня перекличкой, жар катился по телу крупными волнами. Я сама виновата, что Син отдалился, сама ведь отталкивала и запрещала ему подходить. Теперь расплачиваюсь.

Я хотела вспомнить, знала ли помощниц раньше, потому что они как-то странно косились на меня и изредка шушукались, но от одной попытки напрячь голову, чтобы воззвать к памяти, в носу засвербело от крови.

После трапезы, несмотря на недомогание и слабость, я попросила девушек отвести меня в библиотеку. Не буду сидеть сложа руки, буду искать ответы, пока не упаду без памяти. Служанки переглянулись, обменявшись скептическими взглядами, но выполнили просьбу.

Я старалась всю дорогу им помогать и не виснуть сильно на плечах, но около высоких знакомых дверей с резьбой в виде кудрявой ивы от нахлынувших воспоминаний меня хорошенько тряхнуло. От этого я дернула Ливере платье на плече и даже слегка разорвала ткань, а Джесси от напряжения сильно вспотела. Они чудом меня не упустили на пол.

— Безродная, не можешь ходить, сиди в покоях, — от стены около библиотеки отлепился знакомый одноглазый страж — Киран. Одет воин был в те же штаны с множеством заклепок и кожаную жилетку, что прикрывала его крупный торс. Он помог служанкам завести меня внутрь и, молча махнув рукой, отпустил их.

— Я приготовлю отвар для тонуса мышц, — смущаясь, пробормотала Ливера и, неловко присев, поспешила за напарницей.

— Не торопитесь, — бросил им вслед страж, усаживая меня на мягкую кушетку. — Мы здесь надолго. Так ведь, Любава?

Я перевела мутный взгляд на воина и попыталась вспомнить его лицо. Неужели мы знакомы? Неужели в темнице — не первая наша встреча? Вот почему он показался мне знакомым! Как же сложно жить с дырой в голове!

Я зарычала и сжала пальцами виски.

— Хочу все вспомнить!

— И по своей же глупости сгоришь, — страж отошел к окну и распахнул высокую створку, впуская свежий воздух.

— Почему? — вскинула голову, продолжая держать пальцы на висках. Внутри все кипело, плавилось, память приходила отрывисто, лоскутами — но было ощущение будто не она рваная, а я. — Почему ты мне помогаешь?

Киран вытянулся, переместил вес с одной ноги на другую, черные перевития на его плечах мягко подсветились, глаза загорелись синим огнем.

— Хочется. — Прищурился. — А что?

— Ты служишь принцу. — Я отвела взгляд, чтобы не видеть глаза воина и не показаться слишком ранимой. Любое упоминание Синарьена по-настоящему взрывало эмоции, подливало жар в кровь. Казалось, что в миг я превращаюсь в опасный механизм, который способен уничтожить все живое вокруг.

Киран куда-то отошел, хруст его одежды замер у одной из полок с историей Энтара. Я до сих пор помню. Где что стоит! Удивительно! И зло брало! Стерли нашу с Синаром любовь, наши воспоминания друг о друге, мою личность, заставив меня поверить в свое бездушие и холодность, но зато оставили ненужное знание о расположении полок в этом проклятом замке.

Чтобы успокоиться и не злится на то, что нельзя сейчас изменить, я молча разглядывала помещение.

Здесь все по-прежнему, разве что красно-золотые портьеры выгорели — стали светлее. Высокие полки, ряды веером, уходящая наверх круговая лестница и книги, книги, книги. По центру, как столетний дуб в молодой березовой роще, торчал стол из черного дерева на массивных подпорах, рядом отдыхала красная велюровая кушетка, на которую меня и уложили, несколько пуфиков в тон разметались по углам, приглушенные бра из люмитов вдоль полок рассеивали мягкий синеватый свет по библиотеке, подчеркивая интерьер холодной серостью.

Я потянула носом, получилось даже вдохнуть. Запах все тот же: пыльный, с нотой жженого дерева и каплей янтарной смолы. Только сейчас к нему примешивался резкий аромат тертого железа и горячей соли.