Стужа

Пролог

Хаотически отражённый лунный свет создавал иллюзию убегающей вдаль дорожки, усыпанной драгоценными камнями. Крепкий мороз выстудил ночной воздух до образования дымки и гало[1] вокруг ночного светила напоминало алмазную пыль. Сочетание чёрного непроглядного мрака с мириадами ярких белых вспышек, сопровождали волну холода, покатившуюся по и без того выстуженному пространству бескрайней якутской тайги.

Снежинки под быстрыми невесомыми шагами издавали не тот привычный во время ходьбы скрип, тягучий и протяжный, а скорее краткий звонкий хруст – лёгкие быстрые касания не позволяли кристалликам льда разрушиться, порождая звук лишь их взаимным трением.

Быстрее, ещё быстрее! Цепочка следов прямиком вела к человеческому жилью, балку,[2] расположенному вблизи ручья, промерзшего до самого дна. Быстрее, - нужно скорее домчаться до этой чистой теплоты, добраться до энергии жизни.

***

Скоро, совсем скоро снежные шапки на окрестных соснах сдует порывами ветра, несущего тёплый весенний воздух, опадут сугробы, и талая вода заполнит русло ручья. А после того, как истончится, лопнет и, отрываясь от дна, всплывёт наверх лёд, начнётся настоящий паводок. Весна –время обновления, тайга на некоторое время становится абсолютно непролазной, скрывая от посторонних взглядов таинство преображения. Те же, кто не поленился и заранее подготовился должным образом, могут рассчитывать на место в зрительном зале и богатые дары.

Сибирская природа щедра, грамотно сделанная и размещённая в правильном месте ловушка может обеспечить дерзкому и умелому человеку год безбедной жизни.

В балке дожидались своего часа сразу три крепко сбитые деревянные колоды с уложенным внутрь трафаретом для отбора из массы камней, протаскиваемых по дну ручья, крупиц драгоценного металла. Колоды останутся на стремнине на целый год, а установивший их человек с окончанием паводка, ещё по высокой воде, спустится на лодке вниз по течению, проверит те ловушки, что сделаны в прошлом сезоне и уйдёт, чтобы через год вернутся опять, но уже с другого места, с нового ручья, осваивая всё новые и новые старательские участки.

[1] Ореол вокруг луны, в данном случае образуемый кристаллами льда, взвешенными в атмосфере близко к поверхности.

[2] Балок – на Севере временное жилище, установленное на полозья.

Глава 1 Лукашин

Буря мчится. Снег летит.

Ветер воет и свистит.

Буря страшная ревёт,

Буря крышу с дома рвёт.

Д.Хармс

Ветра, верный признак приближающейся весны, подули в этом году необычно рано – в конце марта. Лукашин рассчитывал ещё на две недели домашнего уюта, особенно ценимого на контрасте холодного мокрого снега с его слякотью на улицах города и тёплым жениным боком под одеялом. Но сервис прогноза погоды неумолимо заявлял об оттепели, случившейся за шесть тысяч километров от его нынешнего места пребывания, которое он с недавних пор считал своим домом. И будет лучше если Лукашин приедет чуть раньше необходимого срока, нежели опоздает к началу сезона, пусть даже на один день.

В утренние часы, когда жена только-только уходила на работу, унося с собой упирающегося сына, наступали мгновения невероятного счастья. Зачинающийся день сулит нечто новое. Запах кофе и парок над чашкой обещают: «Это новое обязательно будет приятным». Наблюдая за идущей через двор к воротам детского сада женой с малышом, обхватившем шею матери и глядящим вверх на их окна, Лукашин говорил себе: «Жизнь удалась!» После сёрфинга на просторах всемирной паутины, поиска новостей на тематических сайтах, обсуждения с коллегами приближающегося сезона он, соскучившись и не дожидаясь вечера, пойдёт «после сна» забирать сына. Вдохнёт запах своего детства, столь ненавистный в те далёкие годы, что даже потом, в зрелом возрасте, от листов варёной капусты в щах или голубцах, вида отварной свеклы у Лукашина приключались рвотные спазмы.

Теперь, разменяв четвёртый десяток, Лукашин поменял и кулинарные предпочтения, в результате несправедливо забытые овощи вернулись в рацион, а каждый раз, уловив запах детсадовской еды, взрослого мужчину одолевала печаль, светлое чувство с воспоминаниями себя и своих родителей. В такие моменты он видел их глазами взрослого человека как бы со стороны - молодыми и красивыми, своими ровесниками. Маминых слов он не помнил, только интонации, но подсознание услужливо подсовывало слова жены, которыми она упрашивала, успокаивала или наоборот строго выговаривала теперь уже его собственному сыну. Про отца из тех лет он помнил только его смех, да колючую щетину на бороде и щеках. Но и эти картины доставляли наслаждение, когда малыш гладил его лицо приговаривая: «Калюций – как ёзик».

И вот настал день, когда эта зимняя идиллия рассыпалась прахом. Короткие трели входящего звонка заранее предупредили, что вызов идёт через мессенджер, а не от оператора мобильной связи. «Ну, вот и всё. Началось!» - догадался Лукашин.

Уже через сутки он спускался по трапу древнего турбовинтового самолётика, приземлившегося в аэропорту одного из отдалённых районов Якутии. «Пожалуй, это была едва ли не самая опасная часть приключения», - дожидаясь своей очереди на выходе из салона воздушного судна, подумал Лукашин.

Пешком пройдя по лётному полю несколько десятков метров, он забрался в прогретый салон встречающего автомобиля. Рядом, напротив здания аэровокзала, превосходя его размерами, замер на вечной стоянке ветеран северного неба «Ан-2». Почему-то вид выставленной на мороз машины произвёл на Лукашина удручающее впечатление: «Застыл здесь навсегда, намертво».

Расставание в этот раз вышло особенно тягостным, сын не хотел его отпускать – расплакался, крепко вцепившись руками и ногами. Невольно вспомнились слова из песни нелюбимого с некоторых пор исполнителя: «… Снеговичок заплакал, устал». Жена держалась, но было видно, что из последних сил - глаза на мокром месте.

«Может быть пора завязывать с этими экспедициями и поискать работу ближе к дому?» - Лукашин этот вопрос задавал себе каждый год с тех пор, как стал отцом, но так и не нашёл сил дать однозначный окончательный ответ. Слишком много отдано профессии и слишком поздно любимое дело стало приносить ощутимый доход, обещая в обозримом будущем сделать из своего приверженца состоятельного человека.

Не позволяя грустным мыслям взять верх, Лукашин бодро хлопнул в ладоши, потёр их друг о друга и со всем энтузиазмом на какой был способен обратился к водителю:

- Ну, как здесь всё у нас - готово, порядок?!

- Конечно, как ещё-то! – также с показным весельем ответил ему крепкий молодой якут, - сегодня ещё раз всё проверил: сани в гараже, ничего не перемёрзло, балок тоже утянули куда следует. Сейчас ужинать будем, отдохнёте с дороги, а поутру двинем.

Бизнес действительно отлажен превосходно. По окончании каждого сезона, на подведении итогов Лукашин докладывал, что было не так, излагал своё видение старательского процесса. И всегда его пожелания выполнялись едва ли не идеальным образом. Именно Лукашин несколько лет назад предложил отказаться от традиционной промывки золота в оголовьях песчаных кос и заняться установкой ловушек. Работа менее приметная для окружающих и не такая монотонная, выматывающая. Заработок Лукашина рос из года в год и теперь он получал вдвое против того, что было шесть лет назад. Мужчина гордился собой и будущее сына было определено с момента рождения – станет геологом!

***

Долгое время Лукашин считал, что старательское дело в родной стране зарегулировано сверх всякой меры, в то время как в других отечествах демократичный подход имеет исключительно положительный результат. Однако, проведя достаточно много времени на зарубежных ресурсах, посвящённых золотодобыче, он был поражён размахом хищнического, потребительского подхода к освоению старательских участков. Мелкие промысловики в благословенной Америке до сих пор не брезгуют использовать ртуть, и совершенно свободно в публичном пространстве возмущаются новыми порядками, запрещающими устоявшиеся практики. С другой стороны, нельзя было не согласиться, что всё современное высокопроизводительное оборудование для разведки и добычи полезных ископаемых рождено на Западе.

Глава 2 Исаев

- Папа, папа! А как звали Карузо?

- Эх, сынок! Мне стыдно за тебя, ведь

любой образованный человек знает,

что Карузо звали Робинзон.

Анекдот

Столицу огромного государства сравнивают с магнитом, который манит, притягивает к себе талантливых, образованных или просто молодых и энергичных людей. Исаеву это сравнение не нравилось: сильное магнитное поле действует накоротке и совершенно неощутимо уже на незначительном расстоянии. А Москва прирастала жителями, вытягивая их из самых отдалённых уголков Страны. Это скорее слабейшая дальнодействующая гравитационная сила, наличие которой доказано, закономерности известны, но природа не совсем понятна.

Исаев тоже оказался подвержен этому воздействию: вот уже год, как он перебрался сюда, переведённый по линии МВД из провинциального города, и до сих пор не мог подстроиться под бешенный ритм жизни мегаполиса. Исаев считал себя деятельным и очень энергичным человеком, вполне заслуженно получившим новое назначение, но глядя на других москвичей он иногда сомневался в собственных талантах. Бежать по эскалатору и не то, чтобы вниз, а наоборот вверх – это было непостижимо, Исаев никогда бы не додумался до такой простой и в то же время глубокой мысли самостоятельно. Уж если тебя тащат наверх, то расслабься, не толкайся и не смущай собственным рвением остальных.

В детстве, выбираясь по весне из посёлка в тайгу, наверное, каждый ребёнок развлекался тем, что, очищенную от коры маленькую веточку опускал в муравейник, где насекомые, облепив смоченный слюной инородный объект, забрызгивали его кислотой на радость юным добытчикам. Москва Исаеву напоминала такой же муравейник, стоит встать на пути или зацепить бегущего по своим делам, то обязательно получишь в ответ нечто едкое. Москвичи, в большей своей части, люди воспитанные и редко опускаются даже до раздражённого шипения, а тем более площадной брани, нет – ответом на неловкость Исаева обычно было молчаливое снисхождение: «Мы едва о тебя не споткнулись, но великодушно прощаем неуклюжего холопа, однако хозяину передай, чтобы нынче выпорол тебя, всенепременно».

Некоторое время Исаев грешил на собственное больное воображение и нет у москвичей никакого особого апломба. Стройный ответ он получил в Минске, куда направился однажды по служебной надобности. Спустивший в местное метро, Исаев по привычке сразу же взял московский темп и немедленно споткнулся о какую-то тётку; услышал возмущённое «зачем так лететь»; почувствовал на себе осуждающие взгляды окружающих, и новые данные моментально сложились с результатами прошлых наблюдений. С одной стороны, городская среда порождает особенности поведения жителей, а с другой - горожане создают свою уникальную духовную атмосферу, и эта самоподдерживающаяся система медленно эволюционирует, развивается по своим объективным законам.

Москва Исаеву нравилась. В прежнем городе, в который Исаев перебрался после службы в армии, тоже была атмосфера, но только сильно разряженная и едва уловимая. Её плотность расслабляла, не задавала нужного тонуса ни местным властям, ни рядовым горожанам. Выщербленные тротуары и прочие коммунальные неурядицы с одной стороны, и неказистый бизнес с мусором мимо урн с другой. Даже заезжие деятели искусств чувствовали этот вакуум и воспринимали публику как невзыскательную, а гастроли как нечто необязательное, лишнюю возможность расслабиться.

Афиши балетной труппы из далёкой Столицы вызвали в Городе небывалый ажиотаж. Исаев, как человек уважаемый, сумел получить билеты в самом центре зала. Он специально отменил все дела на вторую половину заветного дня и надел самый лучший костюм.

Люди степенно несли себя между рядами, отыскивая нужные места, подчёркнуто не замечая знакомых, потому что присутствующие здесь все шесть с половиной сотен человек так или иначе связаны друг с другом если не напрямую, то по крайней мере регулярно встречались, виделись на улице, а шумные приветствия, обыкновенные для любых других случаев, в театре казались неуместными.

Представление Исаеву очень понравилось, и вообще, - вся публика была в восторге. Долго хлопали, кричали «Браво!», дарили солистам цветы.

Исаев тоже стоял и хлопал вместе со всеми. Ему было только немножко неловко за родной местный театр: половицы скрипели под атлетичным солистом, особенно когда он упирался ногами и делал поддержку партнёрше.

«Провинция! Какие же мы тут все тёмные, неужели сложно сделать нормальный пол?» - думал Исаев. Он смотрел на артистов глазами полными восхищения и страшно завидовал мужчине, исполнявшему главную роль. Работяга! Было видно, как тяжело ему отрабатывать номер. Сам Исаев вряд ли бы сумел выпрыгнуть из некоторых позиций, а тут ещё партнёрша – явно тяжелее чем бронежилет и любая стрелковка с дополнительным БэКа. Мужчина работал на совесть. Пот летел во все стороны и попадал даже на зрителей в первых рядах. В особенно напряжённые моменты зал в едином порыве подавался вперёд на выручку артисту, когда казалось он точно уже не удержит свою ношу.

В Москве, восхищение прошло и сменилось обидой, Исаев чувствовал себя обманутым. То давнее выступление балетной труппы больше походило именно что на цирковое представление, а не на драматический спектакль.

Как это действо происходит на самом деле, сыщик увидел здесь, в Столице.

Юноша, хотя уже после спектакля Исаев, просмотрев профиль артиста в интернете, обнаружил что этот «парень» старше его самого, передвигался по сцене тем особым образом, которому сложно дать точное определение, и можно было бы сказать, что «парил» если бы не партнёрша. Вот она, да – парила. Артист без видимых усилий помогал ей. Всё происходило легко и в то же время волнующе. Позже Исаев вспомнит, что совсем не обратил внимание: скрипит там что-нибудь или нет.