Аудитория № 207 Елене Астюкевич по какой - то непонятной причине нравилась более чем другие помещения института. Может быть, потому что в расписании занятий этот номер встречался чаще, чем остальные помещения учебного учреждения. Да и первое занятие проходило именно здесь. 207 - я на третьем этаже, в самом дальнем уголке, где заканчивался этот узкий коридор, стены которого украшены стендами, объявлениями, стенными газетами. В этой аудитории проводили занятия, там сдавали экзамены и зачёты, проходили всевозможные собрания.
Сегодня последний экзамен первого курса так же должен проходить в 207. Большинство студентов сидели за партами, терпеливо ожидая появления преподавателя. Кто-то убежал в столовую, кто-то прохаживался по тропинке в институтском дворике.
Елене нравилось находиться в фойе аудитории. Здесь, в покрытой жёлтым лаком деревянной, сделанной мастером своего дела кадке рос высокий, почти к самому потолку фикус. Возле окна поставили несколько кресел, если подвинуть кресло к батарее, зимой можно погреться. Теперь было лето. Фикус когда - то поставили в кабинете заведующего кафедры, но как только это растение стали отождествлять с мещанством, кадку с фикусом выставили в фойе. Реабилитации растению не предвиделось, скорее всего, фикусу придётся доживать свой век здесь. Одно беспокоило девушку, когда она проходила фойе и смотрела на фикус, что к потолку с каждым новым взглядом оставался всё более узкий промежуток пространства.
Елена сидела возле подоконника, смотрела через окно на улицу, в руках держала учебник, но раскрывать его не хотела, она накануне два раза проштудировала все его разделы.
— Не пришёл? — возле неё остановился Каршакевич, не по возрасту солидный парень с красным лицом.
— Нет.
— А я так спешил…— Каршакевич с недовольством повернулся и ушёл, наверно, у него на сегодня были ещё какие-то дела, человек исключительно деловой он учитывал каждую минуту.
Елене вспомнился случай на первых занятиях. Та история произошла так же в 207 аудитории. Тогда она была наполнена едва на треть помещения. Крутыми ярусами аудитория от входа поднималась едва почти к самому потолку. В далёком уголке однотонно гудела неоновая лампа, было душно. Преподавательница говорила, нисколько не обращая внимания на слушателей, они часто поглядывали за окно. Напротив была асфальтовая тропинка, по которой люди из города шли в студенческую столовую. Преподавательница, высокая худощавая женщина короткими шажками отмеряла расстояние от входных дверей до противоположной стены, не обращая внимания на студентов, казалось, она озабочена только тем, чтобы правильно построить фразы, что срывались с её фиолетовых уст. Это была её третья лекция, но первокурсники даже за очень короткое время поняли, что предмет, которму посвятила свою жизнь преподавательница, не относится к точным наукам, поэтому количество слушателей уменьшилось едва ли не вдвое.
Антон Каршакевич опоздал на лекцию, поэтому не поднимался по скрипучим ступенькам повыше, где были свободные места, присел в первом ряду и внимательно слушал оратора. Минут десять внимательно внимал преподавательнице, потом повернул голову к аудитории — студенты занимались своими делами, и эта картина студенту дала уверенность.
— Так что же изучает ваша социология? — в короткой паузе задал вопрос Каршакевич.
Женщина остановилась, несколько мгновений не отрывала взгляд от студента. Занятые чтением молодые люди оторвались от газет, заинтересованные началом конфликта.
— Как ваша фамилия, молодой человек? — видимо, подобный вопрос преподавательница слышала не в первый раз.
— Каршакевич.… Антон, — поднялся студент.
— Господин Каршакевич, или Антон…
— Петрович.
— Пётр Борисович, это…
— Отец.
Женщина согласно кивнула головой.
— Что такое лекция? Слушаю и запоминаю. Вы нарушили её. Я не знаю — сознательно вы это сделали или нет. Но не в этом дело. Программой предусмотрены и разговоры преподавателя со студентами. На практических занятиях, на семинарах. А что изучает социология, я вас спрошу, господин Каршакевич, на экзамене.
Каршакевича на лекциях по социологии больше не видели, и только перед самым экзаменом он появился. Женщину, специалиста по социологии по каким–то причинам заменил мужчина пенсионного возраста. Во время лекций новый преподаватель пользовался двумя парами очков.
От Каршакевича как от первокурсника за два семестра даже и следа не осталось, держал себя Антон Петрович по меньшей мере как аспирант, которому до защиты диссертации осталось сделать два шага.
В этот день, как когда-то, сидел Каршакевич в первом ряду. Ещё лекция не началась, ещё не успел новый преподаватель открыть портфель, как небольшого росточка, лысый Каршакевич поднялся с места.
— Алексей Александрович, — часто помигивая близорукими глазами смотрел на преподавателя студент. — Разрешите провести опрос. Он целиком социологический.
— Опрос? Это интересно, — преподаватель извлёк из жёлтого потрепанного портфеля нужную книгу, поощрил студента. — На какую тему?
— Тема простая. «Удовлетворяет ли вас работа институтской столовой?»
— Очень актуальная тема, — поддержал студента преподаватель. — Только меня зовут Александр Алексеевич.
— Рад знакомству. Меня — Антоном Петровичем. Извините.
— И у меня предложение, — из задних рядов, которые обычно называют «камчаткой», вскочил студент в очках. — Пусть господин Каршакевич отправится с визитом в столовку, и не надо опросов. Сам инициатор опроса, если судить по его фигуре, питается рябчиками и ананасами.
— Вы имеете в виду Петра Борисовича, моего отца? — с обидой в словах повернулся Каршакевич к студенту в очках. — Уважаемый, но не надо удара ниже пояса.
— Я тоже посоветовала кое-кому попробовать студенческую котлету, — поддержала Каршакевича студентка из середины аудитории. — Интересно, какой в этой котлете процент того, что называется мясом.
— Господа, господа, наука требует жертв, — неизвестно кого поддерживал преподаватель.
— Наукой тут и не пахнет. Мы имеем дело с обыкновенным меркантилизмом. Каршакевич пытается заработать зачёт по социологии.
Аудитория тем временем шумела, кто-то стучал ногами, кто-то пытался засвистеть, как будто находился на стадионе во время футбольного матча.
Преподаватель назвал тему лекции, и аудитория умолкла.
К экзамену по политэкономии Каршакевич не готовился, как и большинство студентов курса, но в аудиторию вошёл в первой пятёрке. Ему выпало отвечать на вопросы рыночной экономики. Студент вспомнил и рассказал всё, о чём дома говорила его мать, предпринимательница, что специализировалась в производстве и реализации сладкой ваты. Преподаватель почему-то слушал невнимательно, думал о чём-то другом.
— А вы сами, откуда? — неожиданно спросил профессор у Антона.
— Местный.
— Бабушка у вас есть?
— Есть.
— Где живёт бабушка?
— В деревне.
— Навещаешь бабушку?
— Навещаю.
— Ну и расскажи нам, как в деревне воплощаются идеи рыночных отношений.
После небольшой паузы Антон с поспешностью стал рассказывать о производственных отношениях в деревне.
— С утверждением рыночных отношений деревня вступила в новый, более качественный этап своего развития, — не без пафоса начал он.— Моя бабушка является собственником хозяйства, в котором три коровы, два десятка кур, пять индюшек, есть и несколько кроликов.
Преподавателя не заинтересовали количество домашнего скота на подворье бабушки, в который раз профессор сосредоточился на своих мыслях.
Антон окончил свой монолог о своей бабушке, про состояние и перспективы развития частного подворья в деревне, ожидал оценки за свой ответ.
— Так вы… Откуда сами будете?
— Я местный. Из нашей области.
— Городской, значит. А бабушка у вас есть?
— Есть, есть бабушка. Даже две. Вам про вторую рассказать?
— Прекрасно. Ну и расскажите, как в деревне внедряются рыночные отношения?
Студенты, что готовились к ответам на вопросы билетов, не могли сдержать приступы смеха.
Каршакевич ещё раз рассказал про бабушкину живность в деревне.
Преподаватель поставил в зачётную книжку оценку, размашисто расписался.