Последнее, что я помнила, это дикий вопль торговки специями, у ларька которой я поняла, что что-то не так. Вокруг меня словно облако образовалось, внезапно, ни с того ни с сего, просто возникло вокруг меня. Облако отвратительно пахло и слегка переливалось на свету. К тому же отвратительно пахло. И теперь эта вонь: пыль, сера и палёная шерсть стояла в горле комом.
Я закашлялась, пытаясь сесть. Голова гудела, будто после десятичасового марафона с двадцатью моими пятилетними «почемучками». Подо мной тлели какие-то сложные узоры, выжженные на каменном полу. Вокруг, заливаясь мерцающим светом факелов, возвышались колонны, а надо мной смыкался купол, расписанный звёздами.
И люди. Много людей в тёмных, тяжёлых одеждах. Они смотрели на меня с одинаковым выражением лица – ледяным ужасом, смешанным с полнейшим недоумением.
Особенно один. Высокий, ослепительно красивый, с лицом резким и холодным, словно высеченным изо льда. Его серебряные глаза, широко раскрытые, обжигали меня чистым, ничем не разбавленным отвращением.
– Что… это? – его голос, низкий и бархатный, прозвучал как удар хлыста. Он сделал шаг ко мне, и я инстинктивно отползла назад, наткнувшись на горячую линию круга. Запахло еще и паленой синтетикой…
– Где моя невеста? Где юная дева чистых кровей? Кто ты?!
Я открыла рот чтобы что-то сказать, но только сглотнула. Какая дева? Каких кровей? Я просто воспитатель в детском саду из Орла, и мне нужно домой, к не политой рассаде на подоконнике и недостиранному белью.
– Лорд Зигфрид, прошу, не горячитесь, – просипел сбоку сморщенный старик в роскошном, но почему-то подпаленном одеянии. – Ритуал завершён. Сфера забрала ту, что была предназначена, и призвала ее к вам. Это ваша судьба.
– Это?! – рык злого медведя показался бы шепотом по сравнению с тем, как пророкотал этот Зигфрид. Он вновь взглянул на меня, и мне захотелось провалиться сквозь каменные плиты.
– Эта… эта пышка в жутком одеянии и без волос?! Аннулируйте! Немедленно!
И тут я увидела его. Он стоял на балконе этажом выше, наблюдая за тренировкой воинов. Солнце играло в его серебряных волосах, а профиль казался высеченным из мрамора. И тот самый комок в груди радостно дрогнул и потянулся.
Внезапно он обернулся, наш взгляд встретился. Его лицо исказилось от знакомой уже мне гримасы раздражения.
И в этот момент огромные полупрозрачные лепестки осыпались. Я отдернула руку, но было поздно. Лорд что-то сказал стоявшему рядом советнику, и тот скрылся в дверях. Я поняла, сейчас придут и запрут меня обратно в чулан. Надо было что-то делать! Просить пощады? Объяснять, что я не виновата?
Вместо этого мой перегруженный мозг выдал единственное, что пришло в голову от нервного перенапряжения. Я вспомнила, как моя бабушка в Орле звала соседского пуделя. Я подняла руку, помахала ему и крикнула во всю глотку:
– Прости, Зигинька! Это он сам, я тут больше ничему не навредила!
Тишина, воцарившаяся в саду, была оглушительной. Замерли даже птицы. Воины опустили мечи. Гризельда, появившаяся в дверях, побледнела, как полотно. А на лице самого Зигфрида проступила такая неподдельная, чистейшая ярость, что балкон под его ногами, казалось, затрещал от мороза. Он исчез с балкона так быстро, что остался лишь силуэт в воздухе.
Через минуту он уже стоял передо мной, возвышаясь на целую голову. От него веяло холодом.
– Ты… как ты посмела? – прошипел он так тихо, что это было страшнее любого крика.
– Я… я просто хотела… – я попятилась, но магическая тяга заставила меня сделать шаг вперед. Моя рука сама потянулась к его плащу. Он отпрянул, будто от огня.
– Никто. Никогда. Не смел… Убью! – он трясся от гнева.
– Но Зигинька, это же ласково! – оправдывалась я, чувствуя, как краснею. – У нас в Орле так…
Чуть не сказала собачек зовут, вместо этого попросила, – не убивай меня, пожалуйста, я полезная!
– Молчать! – его крик заставил содрогнуться листву. Он выдохнул, пытаясь взять себя в руки.
– Хорошо. Хочешь быть полезной? Прекрасно. С этого момента ты не Суженая. Ты – прислуга. Ниже служанки. Ты будешь работать на кухне, пока не сгниёшь заживо, и никто, слышишь меня, никто не взглянет на тебя больше никогда!
Он повернулся, чтобы уйти. Я тоже поспешила и оступившись наступила ему на ногу. Боль была несильной, просто неожиданной и внезапной. Я вскрикнула.
И он… тоже. Тихо, удивлённо, сдавленно, но абсолютно синхронно со мной. Он схватился за свою ногу, а я за свою, хотя я наступила на него, а не он на меня.
Мы замерли, уставившись друг на друга в полном недоумении. Его серебряные глаза были по-настоящему испуганны. Он снова почувствовал эту связь. И я почувствовала её, не просто тягу, а настоящее ощущение в ноге.
Он выпрямился, стараясь сохранить достоинство, но на его щеке дёрнулся нерв.
– Это ничего не значит, – процедил он, бледнея. – Ни-че-го.
Но он уже не смотрел на меня с прежним презрением. В его взгляде читался ужас. Ужас от понимания, что от этой «пышки с авоськой» ему никуда не деться.
Он развернулся и зашагал прочь, но теперь его прямая спина была чуть ссутулена, а шаги не такими уверенными.
А я глупо смотрела ему вслед, всё ещё потирая больную ногу и чувствуя фантомную боль в его.
Моё новое «ниже служанки» существование началось с попытки отскоблить тот самый проклятый чан, в котором я сожгла овсянку.
Руки ныли, спина гудела, а в носу стоял стойкий запах гари. Главный повар, дюжий детина с лицом, напоминающим помятый пирог с ливером – все звали его Бор – тыкал меня в спину черпаком и ворчал:
– Шевелись, Судьбина-не-Судьбина! Из-за тебя гвардия останется без полдника! Я готовлю мясо, а ты приготовь салат. С этим то справишься?
Гвардия. Драконья гвардия лорда. Отборные воины, которые, по слухам, могли на завтрак съесть целого быка и на десерт, его неудачливого пастуха.
Идея пришла сама собой, полная отчаяния и дикой тоски по дому. На большом столе лежали продукты для их трапезы: тушёная какая-то жестковатая говядина, груда странных варёных корнеплодов – не то репа, не то свёкла, но фиолетового цвета, пучок зелени, отдававшей чесноком, и горка мелких маринованных грибов. И тут меня осенило: да это же почти готовый набор для оливье! Не хватает только огурцов и колбасы. Ну, и картошечки. И горошка. Ладно, почти ничего не хватает. Но душа требовала салата.
– Бор, – робко кашлянула я. – А можно я… я попробую сделать кое-что особенное? Для гвардии.
Он посмотрел на меня так, словно я предложила отравить его любимую собаку.
– Особенное? Ты кашу сжечь особенная! – рявкнул он.
– Но это… традиционное блюдо моей родины! – не сдавалась я, чувствуя, как тот самый тёплый комок в груди поддает мне наглости. – Очень сытное. Мужики… то есть, воины, оценят!
Бор фыркнул, но махнул рукой, мол, делай что хочешь, только потом сама и отвечать будешь. Я с энтузиазмом набросилась на продукты. Мелко порезала мясо, корнеплоды, грибы. Зелень вместо лука. Заправила всё это дело густой сметаной и горчицей, которую нашла в дальней кладовке. Получилось… странно. Фиолетово и подозрительно.