Summer love не будет!/?

Явление

Дорогие читатели,

Спасибо за внимание к моей истории) Это первый опубликованный мной роман. Не судите очень строго. Надеюсь, история Авроры и Кемала доставит вам удовольствие. Благодарю и благославляю отзывчивых за подписку и отзывы. Будьте счастливы.❤️

Все события и герои вымышлены. Любые совпадения с реальными личностями случайны.

Кемал

Я выхожу в зону прилета. Аэропорт «Эрджан» переполнен: туристический сезон в разгаре. Европа отринула русских, и русские инвестиции хлынули к туркам. И, машаллах, лучше пусть деньги приходят, чем уходят.

Следуя примеру своего отца, я оставил все дела в Лондоне и прилетел на Кипр, чтобы нежданчиком проверить работу персонала в моём отеле. Так делал мой отец, когда был молод и очень требователен, так делаю теперь и я. Неожиданно нагрянуть в свой отель и прямо с колес влиться в работу персонала, выполняя функции работников от администратора до мусорщика, — идеальный способ проверить, как работает система.

Останавливаюсь, обшаривая взглядом толпу. В хаотично движущемся человейнике вижу крепкую фигуру Султана с куском картона в руках. «Welcome home, karahindiba» (Добро пожаловать домой, одуванчик (англ.,турк.)) — нацарапано маркером на плотном клочке.

— В нос захотел? — Обнимаю улыбающегося друга.

— Вспомним детство! — Хохочет он.

Говорят, что случайности неслучайны. Череда разных событий, иногда страшных и крайне нежелательных, может быть предтечей судьбоносной встречи, кажущейся случайной. Так я встретился с Султаном.

Мне было пять, когда умерла моя мать. Отец вскоре женился и отправил меня в Гирне к родителям моей матери. Я пребывал в состоянии уныния и обиды на весь мир. Все попытки бабушки Айше пожалеть и приласкать меня я пресекал грубостью и хамством. Она терпеливо спускала мне с рук моё щенячье рычание, неизменно называла меня «рухумун зюмрюду» (изумруд моей души) и готовила на завтрак мой любимый яблочный гёзлеме.

В то лето я категорично отказывался стричься. Боялся, что прикосновение добрых рук Айше к моей голове прорвут агрессивную защиту, и я разрыдаюсь, как девчонка. Бабушка была так похожа на мою мать!

Я ходил с отросшей кудрявой шевелюрой, злобно глядя на мир сквозь закрывающие глаза завитки. За них-то Султан и назвал меня «карахиндиба» (одуванчик). Тощий мальчишка с большой кудрявой головой, чем не одуванчик.

Так и произошло наше знакомство. Он хохмил над моей шевелюрой, за что и получил в нос. Долго ждать ответа мне не пришлось. Его кулак тут же прилетел в мой нос. Побарахтавшись какое-то время в пыли, мы поняли, что силы равны, победы одной из сторон не будет и валяться в песке дальше бессмысленно. С того дня мы неразлучно проводили кипрское лето.

Терпеливая ласка Айше и шкодливый нрав Султана вытащили меня из омута уныния и отправили жить детскую жизнь дальше.

Султан не раз втягивал меня в авантюрные истории и сам вытаскивал из передряг. В то же лето он сиганул в море с высоченного утёса, и я повторил его безумство, подстрекаемый зудящим «Слабо?».

Я стоял на краю утёса с колотящимся сердцем, и где-то под солнечным сплетением разрастался пугающий и манящий космос, ощутимый физически как затягивающая воронка. Смесь тревоги и восторга, непреодолимое влечение, гипноз, которому невозможно сопротивляться, желание броситься вниз головой и ощутить свободу полёта. Приземлился я неудачно, плашмя ударившись о воду. Удар был сильным, и я потерял сознание. Обмякшего и бесчувственного Султан выволок меня на берег. Отделался я лёгким сотрясением, а мой друг — лёгким испугом. С тех пор мы ввязывались в разные авантюры, и я всегда был уверен: если обмякну — Султан вытащит.

В пятнадцать мы начали зарабатывать, поставляя морских ежей в ресторан. Целыми днями бороздили морское дно и прибрежные камни. Постоянное пребывание в воде выработало привычку подолгу обходиться без воздуха. Наши тела вытянулись и раздались в плечах. Плавали мы со скоростью дельфинов. Где и когда удастся наловить этих деликатесных колючек, мы понимали как то, что солнце взойдет над морем на востоке в четыре часа, а уйдет за горизонт на западе в шесть. Повадки и жизнь морских ежей стали понятны, как свои собственные. Такое понимание ежиного образа жизни помогло нам однажды создать устрично-ежиную ферму, но это был уже не первый бизнес для нас.

Первым серьёзным бизнесом мы тоже обзавелись вместе. Сложили наши накопления, прибавили дар моего отца на полезную игру, как он это называл, купили небольшой швейный цех и начали торговлю с русскими. Отправляя в Россию куртки, сумки и обувь из кожи, мы сколачивали наш первый основательный капитал.

Султан построил виллу и обзавелся английской девчонкой, такой же весёлой и шкодливой, как и он сам. Я купил две прогулочные яхты и, оставив их под присмотром друга, отправился на учёбу в Англию. Я должен был соответствовать требованиям и чаяниям моего отца. Султан же учился водить яхту и получил лицензию на вождение.

За всю жизнь мы не расставались ни разу. Даже когда я подолгу не бывал на Кипре — всегда были на связи. К тому же, он стабильно зарабатывал, выгуливая яхты, и на мой счёт исправно приходила доля от дохода.

Из зала прилёта направляемся на парковку, где нас ждёт кабриолет Мерседес-Бенц S-класса! Единственная покупка не для бизнеса, а для души и выпендрёжа, которую я позволил себе за долгие годы заработка в турбизнесе.

Эта малышка покорила меня с первого взгляда. Не чопорная аристократка, не яркая шумная шлюха, а спортивная молодая красотка.

— Вот она моя прекрасная девочка! Умница моя, красавица! Моя надёжная! Моя преданная! — Глажу авто по капоту и бросаю сумку на заднее сиденье.

— Нееет! Что за ассоциации старпёра, Кемал? — Ржёт Султан.

— Не понял? — Поднимаю бровь.

— Считай, что я её тут испортил без тебя. Она яркая, игривая, непостоянная и зовут её Моника.

— Это моя девочка! И она такая как я хочу! Ладно, пусть будет независимая, эмоциональная, но это же «Мерседес»! Послушная, надёжная, предсказуемая, понятная.

Нечаянный брат

Кемал

Заканчиваем с Кадиром уборку пляжа на газоне. Протираем вымытые шезлонги, расставляем их ровными рядами. Красота в простом — в порядке.

Люблю этот ранний час в отеле, когда гости еще дрыхнут, а природа уже ожила, защебетала, зашелестела, и вместе с ней персонал. Идеальное время для похода на пляж. Полный штиль, неагрессивное солнце, и человейника на берегу ещё нет, только самые морепродвинутые и наморесдвинутые.

Снял майку, приятно подставить солнцу и морскому ветерку свою шкуру. Вообще-то, для персонала категорично запрещено светить голыми телесами, но я-то особый случай. К тому же, кроме моющих, трущих, гребущих и чистящих, вокруг никого. Редкие моресдвинутые — в море.

Оглядываюсь — все идеально. Надо в час пик проследить, хватает ли шезлонгов. Поднимаю глаза, и брови ползут вверх. Надо же, ранняя пташка! Тоже из морепродвинутых, похоже. Топает от корпуса к променаду, вся в белом(опять), прозрачном, ажурном, как в рыболовной сети — на белом купальнике. Большая корзина с длинными ручками болтается на бедре. Рыжий сноп распался по плечам и перехвачен белой косынкой. Девочку ведет за руку. Та, прижав к себе тощего зайца, шлепает за матерью, как на поводке. Русская равняется с нами, не поворачивая головы, кидает быстрый взгляд:

— Мерхаба. — И топает дальше, шлепая сланцами по розовым пяткам, напряженная, как лом проглотила.

Я его, похоже, тоже заглотил и упал он мне прямиком в штаны.

— Мерхаба. — Провожаю ее взглядом.

Нееет, надо отсюда валить! Это ненормально так реагировать на мать с ребенком. Она, как медом намазана, а я пчёл или ос и меня на мёд тянет со страшной силой.

— Мелхаба. — Поворачивается малышка и опять машет мне своим доходяжным зайцем.

Мамочка оглядывается, смотрит на меня удивленно, что-то говорит малышке, и они удаляются.

Белокожая, идеальная, словно выточена из мрамора и отшлифована, как статуя. Мёд моих очей — кошмар моих ночей! Хватаю майку и ломлюсь в свой пентхаус, приму душ и до обеда буду работать на кухне, коренщиком. Надо во что-то ввязаться, чтобы от меня зависело все дело, чтобы не было возможности околачиваться на пляже вокруг русской. Без корешков хрен что приготовишь — идеальная привязь!

Привязь оказывается крепкой, но длинной. Я то и дело выхожу на террасу ресторана и ищу глазами русскую с малышкой. Наблюдаю за тем, как они гуляют по променаду, строят из песка, плещутся в море или сидят под зонтом укутанные в полотенца. Мурат орет на меня как на пацана и, кажется, это доставляет ему огромное удовольствие. Он завалил меня луком до макушки, и я провонял им насквозь.

— Ты опять тут торчишь, — орёт он в который раз, — Лук сам себя не почистит!

— Дай мне почистить хоть одну морковку! — Огрызаюсь я.

— Морковку без тебя почистят, а вот лууук! Чистить лук — это особое удовольствие! — Злорадно ржёт он.

— Я оценил! Выплакал все слёзы, высморкал все сопли. Куда тебе столько лука, злыдень.

— А ты не спорь тут со мной! Тут султан — я!

Бросаю прощальный взгляд на рыжую, собираясь вернуться на каторгу. Уже половина десятого, она будет кормить ребёнка? И сколько можно шляться на солнце? С их кожей надо ходить забинтованными! Уже направляюсь в кухню, но торможу. Что это там происходит? Рядом с ней стоит верзила. Ева спряталась за мать: обняла её ногу и уткнулась в нее лицом. Аврора пытается укутаться, прикрыться. Ага, как же прикроешься твоей рыболовной сетью. Мотает головой. Верзила присаживается на корточки и заговаривает с малышкой, та топает ножками и кричит. Мать берет ее на руки и явно говорит «нет». Да, блядь, чего хочет этот тип? Я срываюсь с места и несусь через ступеньку на пляж под вопль Мурата:

— Кудааа? А лууук?

Минута и я на месте. Перехожу на шаг и, как бы случайно проходя мимо, спрашиваю у русской:

— Все в порядке, Аврора?

Она удивленно окидывает меня взглядом, задержавшись на фартуке. Чёрт! Я забыл его снять! Я «как бы случайно прохожу мимо» в слезах и в фартуке! Да и чёрт с ним! Малышка перестает плакать, шмыгает носом, улыбается и лепечет:

— Мелхаба.

Беру ее за ручку и, глядя на верзилу, спрашиваю:

— Проблемы?

— What? Who is this? — Смотрит он на Аврору.

— This…this…

— This is her brother! — выпаливаю я.

Верзила смотрит на нас сверху вниз и начинает неистово ржать. Ржёт он очень заразительно. Я, понимая, как это выглядит со стороны: белокожая рыжая сестра и смуглый чёрный брат, — тоже смеюсь. Аврора какое-то время пытается держаться, но, наконец, прыскает и, прикрыв улыбку рукой, смотрит на верзилу. Малышка тоже смеется за компанию.

— I wanted to invite your «sister» to dinner (Я хотел пригласить твою «сестру» на ужин), — наконец успокоившись говорит парень, — But she seems to mind. Have a nice day, Aurora. I didn’t want to offend anyone, «brother» (Но, кажется, она против. Хорошего дня, Аврора. Я не хотел никого обидеть, «брат») — Протягивает мне руку.

— Goodbye. — Смотрю ему в глаза и пожимаю его пятерню.

Англичанин, кивнув Авроре, уходит.

— Я что-то испортил?

— Нет, я, действительно, ему отказала. Он не нравится Еве, а я без Евы никуда.

Так вот как это работает! Ну, я-то, кажется, нравлюсь Еве!

— А вы что еще и готовите? — Кивает на поварской фартук.

— Я коренщик.

— Коренщик?

— Дааа, корешки на кухне чищу.

— Ммм, вот почему от вас так несет луком.

— Издержки профессии.

— А я помню вас на ресепшен, когда мы заселялись. — Смотрит недоверчиво. — Откуда вы знаете мое имя? — Вдруг тормозит она.

— Я был на ресепшен, когда вы заселялись.

— Ммм… Но вы же коренщик?

— И коренщик тоже.

— Как-то странно это… — бормочет. — Ладно, спасибо, что вмешались. Ева могла закатить истерику, а это бывает страшно. Ей просто надо дать немного времени, чтобы освоиться. Люди не понимают этого и настаивают на общении, и тогда она истерит. А всего-то надо ее не замечать, просто дать ей спрятаться и отсидеться.

Сосиска преткновения

Кемал

После случая с англичанином я ругал себя весь день и буквально за волосы тащил с террасы в кухню. Какого чёрта я вмешался. Может, ей совсем не нужна была помощь. Она сама его отшила, и тот минутой позже сам бы свалил оттуда. Теперь она знает, что я слежу за ней. Несколько раз засекла меня на террасе, могу поклясться, она смотрела с пляжа прямо мне в глаза. Да, какого черта, могу я выйти с кухни подышать воздухом!

Принял душ, смыл с себя луковый флёр. Немного парфюма, чтобы уж наверняка не вонять луковицей. Паршивец Мурат! Это он спецом меня луком завалил, чтобы мне неповадно было влезать в его владения со своим контролем. Но меня ж так просто не испугаешь. Я с пятнадцати лет варюсь в этом гостиничном супе, еще в отелях отца. И столько лука перечистил, сколько Мурату и не снилось.

В сторону русской больше смотреть не буду. Это черт знает что такое. Надо с этим кончать! Уйду завтра к финансистам, суну нос в бухгалтерию, чтобы не было возможности весь день глазеть на пляж.

В ресторане иду на крышу, на семейной террасе поужинаю. Не буду видеть русскую, к ее отъезду успокоюсь. Ужинаю в одиночестве. Сумерки. Пестрый свет мозаичных турецких светильников. За спиной шелест растений в керамических вазонах. Легкий аромат цветов, обрамляющих весь периметр верхней террасы. Вино в бокале на высокой ножке. Мурат молодец. Все у него идеально: свежая рыба с гриля; булгур, лучшие овощи, прибывшие утром с рынка; фрукты в вазе; накрахмаленные скатерти и салфетки. Не придраться ни к чему. Беру бокал с вином иду к краю террасы. Укрывшись в сумерках под пологом парусиновой маркизы, смотрю вниз.

Мурат в поварском кителе с колпаком на голове представляет блюдо от шеф-повара. Гости с тарелками выстраиваются в очередь к его столу с дымящимися ароматными искендер-кебабами. Он щедро кладет их в тарелки на куски тонкой лепешки, поливает сверху топленым маслом и рядом островком кладет ложку йогурта.

Ищу глазами русскую. Я ж клялся, больше ни-ни… Последний раз, вместо сладкого, на десерт… Полюбившийся ей столик на краю террасы пустует. Жду, смакуя вино. Может она не ужинает? Но ребенка-то она должна покормить. Вот она! Выходит, из-под террасы с тарелкой в руке. Замираю. Сердце радостно подпрыгивает в груди. Обе в белом, как всегда. Платья похожи, и от этого они, как большая и маленькая фарфоровые фигурки. Яркие, идеальные, с жгучими гривами волос. Открытые плечи, розовые от солнца, мелькают в рассыпанных блестящих локонах. Ставит на стол тарелку. Тоже выбрала рыбу и булгур, надо же! Снова идет в зал с шведским столом, немного задержавшись у кебабов от шеф-повара. Оглядела блюдо дня — попробуй, милая, это вкусно! Нет, идет дальше, держа малышку за руку. Похоже, девочка не остается одна за столом, и маме приходится несколько раз подходить к шведскому столу, чтобы принести все, что нужно. Она ходит туда и обратно, расставляя на столе выбранные блюда. Я следую за ней по периметру верхней террасы, наблюдая, как коршун за добычей.

Любуюсь. Её неспешными плавными движениями, красивой фигурой под мягким хлопком, бликующими в свете фонарей локонами, идеальным лицом, прикрытым распущенными волосами. Ловлю себя на том, что улыбаюсь, рассматривая её.

Наконец, они садятся за стол. Аврора повязывает девочке салфетку вокруг шейки. Та укрывает ее почти всю. Кладёт салфетку себе на колени. Разделывает рыбу на мелкие кусочки в тарелке дочери, дает ей ложку. Вилку ещё не доверяет? Смеюсь в усы.

Наблюдаю, как они ужинают. Аврора помогает девочке подцепить ложкой еду, придерживая кусочки своим ножом в её тарелке. У той еще не очень получается есть аккуратно, поэтому булгур сыпется из её ложки на повязанную салфетку. Аврора терпеливо собирает его. Поит малышку соком и встает. Сейчас уйдут. Завтра я себе запретил её видеть и уже тоскую.

Но они не уходят, а снова идут к шведскому столу. Что-то еще? Возвращаются с двумя тарелками: в верхней — кусок банана, в нижней — сосиска. Серьезно? Сосиска? После прекрасной рыбы?

Малышка с удовольствием лопает банан. Любит сладкое, как все дети. А старшая рыжая режет сосиску на кусочки и выкладывает ее на бумажную салфетку. Что это она делает? Хмурюсь, догадываясь, что происходит. И эта туда же! На каком еще языке надо написать у входа в ресторан, что еду выносить нельзя!

Заворачивает сосиску в салфетку и, взяв девочку на руки, идёт к выходу. Ну, уж нет! Правила есть правила, они для всех и для прекрасных рыжих тоже! Жду, когда она спустится с террасы и выйдет из ресторана, тут же спешу за ней. Иду поодаль, жду своего часа!

— Сейчас покормим кошечку. Она тоже весь день гуляла у моря и очень проголодалась. Угостим её сосиской? — Спускает она девочку с рук рядом с большой черно-белой кошкой с торчащим розовым языком и опущенным одним ухом. Присаживается на корточки.

Знаю я эту кошку. Она приходит сюда по вечерам в надежде на ласку. Сосисок она совсем не ждет. Сытая. Из-за неправильного прикуса её розовый язык постоянно гуляет на воле. Почему прижато одно ухо — загадка, но выглядит она очень милой от этого. Кошка нюхает предложенную на салфетке сосиску и, естественно, игнорирует ее.

— Тебе не нравится сосиска? — Интересуется мамочка.

— Не нлааавится, — тянет Ева.

Кошка встает на лапы и трется о девочку, потом бодает головой колено матери.

— Она не голодная! — Подхожу совсем близко. — И сосискам она предпочитает живое сырое мясо.

Рыжая вздрагивает и поднимается.

— Добрый вечер. Её кто-то кормит сырым мясом? — Изумленно поднимает бровь.

Она совсем близко и так вкусно пахнет. Хочу зарыться лицом в её копну и вдыхать этот запах до опьянения!

— Она сама себя кормит. На ящериц охотится.

— На каких еще ящериц? — Смотрит недоверчиво.

— На больших жирных ящериц.

— Перестаньте. Нет тут никаких ящериц. Мы весь день у моря, ни одной не видела.

— Днем все живое прячется от жары, а вот вечером все выходят на прогулку. — Улыбаюсь ей.

I cant live If living is without you («Я не могу жить, если это жизнь без тебя». Марайя Кэри)

Аврора

Я проснулась с чётким планом действий на случай, если Кемал снова позволит себе нарушить мои границы. Выудила из шкафа длинное платье из тончайшего хлопка с шёлком, сплошь испещренное монохромной вышивкой. Моё любимое. Мы купили его с Игорем на Гоа. Уткнулась в него лицом, замерев на минуту. Пора от него избавиться, чтобы жить без мучительных спазмов в горле и воспоминаний, повергающих в тоску. Еве нужна счастливая мать. Счастье должно быть нормой её жизни, с унылой матерью это невозможно. Это всего лишь платье. Всего лишь платье.

Ровный ряд мелких перламутровых пуговиц смыкает длинные полы. Расстёгиваю пуговицы до колена. Ноги уже слегка загорели, и им вполне дозволительно мелькать в колышущейся легкой материи.

Я снова вернулась мыслями в реальность, к Кемалу. Надо дать ему понять, что он много себе позволяет. Пусть знает свое место. Он коренщик, вот пусть и чистит свои корешки. Не хочу больше испытывать это странное волнение в его присутствии. Я не стану героиней Summer love только потому, что он сказочно красив, и от него за версту тянет мужской силой. Это унизительно и стыдно, в конце концов. Надо придумать себе и Еве развлечения. Сводить её в игровую комнату что ли, пусть пообщается с детьми. На экскурсии с ней не поедешь, для годовалого ребёнка провести весь день в автобусе с частыми вылазками к достопримечательностям — утомительно и неинтересно. Вот прогуляться в какой-нибудь зоопарк или к безобидным детским аттракционам было бы, пожалуй, неплохо. Загляну в экскурсионное бюро своего туроператора, пообщаться.

Моё решение — держать Кемала на расстоянии и избегать с ним контактов — похоже, прямиком отправилось в уши Вселенной сквозь незамутненный ночной эфир. Кемал исчез. Ни разу за весь день я не увидела его даже в отдалении. Похоже, он и сам понял, что вчера переборщил с этой злосчастной сосиской. Или испугался, что я на него пожалуюсь, и решил не попадаться мне на глаза? Какая разница, главное, что его исчезновение вполне соответствовало моим планам.

День прошёл по обычному сценарию. Утренний пляж, дневной сон, детская анимация после ужина. Ева по-прежнему отказывалась участвовать в весёлых детских танцах под песенку про паровозик, но с интересом наблюдала за действом на сцене под открытым небом. Иногда она сползала с моих рук и вытанцовывала, держась за ручку кресла, подпевала забавный припев на непонятном ей языке: «А чука-чука-чука-чу». Меня радовала и эта малость. Моя малышка проникалась общим весельем и делала робкие попытки к нему примкнуть, по-прежнему боясь прямого контакта с людьми. Иногда, увлечённая действом на сцене, она отходила от меня довольно далеко, но стоило кому-то из аниматоров обратить на неё внимание и направиться к ней, она тут же мчалась ко мне, смешно волоча своего зайца под мышкой.

Сидя на веранде ресторана с видом на сцену, я наслаждалась спустившимися сумерками, ароматом цветов в вазонах, лёгкой прохладой вечернего ветерка и воцарившимся в душе покоем. И ловила себя на том, что я то и дело оглядываюсь, в надежде увидеть Кемала за столиком позади себя. Но Ева никому не улыбалась за моей спиной. Кемал так и не появился. Что ж, так и должно быть, так правильно. Я глубоко вздохнула, для чего-то окинув широким взглядом пространство вокруг себя, и мой взгляд упал на светящийся пентхаус на крыше нашего корпуса. Почему я раньше его не замечала. Не обращала внимания? Огромные окна, как освещенные витрины, скрывали чью-то роскошную жизнь за белыми портьерами. «Какой-то Карлсон живет на нашей крыше», — подумала я.

Кемал

Меня разбудил телефонный звонок. Реджеп недоумевал, куда я исчез, ведь договаривались на девять утра, а сейчас половина одиннадцатого. Сквозь гул в голове очнувшаяся память шепнула, что я обещал к девяти быть у него. Планировали посмотреть финансовые документы.

Мне тридцать шесть, я давно веду этот бизнес и не только этот, давно вышел из возраста ночных тусовок и безответственности. И вот я проснулся в одиннадцать тридцать, голова гудит от похмелья, кисти рук болят. Я что вчера рушил ими стену? Плечи, руки и шея налиты свинцом, словно меня придавило бычьей тушей. Меня уделала русская рыжая мамочка? Пусть даже очень красивая мамочка! Да что со мной такое? Свалилась на мою голову эта болячка русская. Всё перевернула с ног на голову. Я всё отдал бы за такой же вчерашний вечер, но с ней. Бесхитростной, настоящей, но каждым своим движением создающей эротическое шоу.

Долго оживал под холодным душем, пытался ледяной водой вымыть из головы мысли о рыжей. Договорился с Реджепом на два часа. Попросил принести мой завтрак в пентхаус. Договорился с Султаном пообедать в его ресторане в центре Гирне. И клялся, повторяя снова и снова: избегать русскую, не следить за ней, не вмешиваться, что бы с ней ни происходило, не искать с ней встреч.

В четыре часа я мчал, наслаждаясь рыком «Моники», в старую гавань Гирне. Здесь у стен Киренийского замка в изобильном ряду ресторанной улицы приютился и ресторан Султана. Открыл он его вопреки возражениям Хлои и благодаря давлению его матери. Хлоя жаждала свободы, путешествий и приключений, а Баян Эсин Демир — хорошего дохода и внуков.

Паркую «Монику» в центре города и прогулочным шагом направляюсь к пристани. Задумавшись, вышел не на ресторанную улицу, а в сверкающий витринами шопинговый ряд — Чар Ши. Разглядываю витрины и ловлю себя на мысли: «Авроре бы здесь понравилось. Женщины любят шопинг». Ну, чокнутый же зомби!

От пристани сворачиваю в ресторанный ряд и сразу выхватываю взглядом белокаменные колонны, увитые бугенвиллеей. Вот и ресторан «Демир». Вхожу в прохладное пространство белоснежного интерьера. Все просто: белый пол, белые стены, белая мебель, яркие пятна цветов в больших керамических вазах на стильных длинных комодах вдоль стен и бушующие красками картины Султана на стенах. Кажется, здесь портреты всех женщин, прошедших через ласковые руки художника.

В арочном проеме замаячил Султан. Делаю приветственный жест рукой и останавливаюсь у одной из картин. Мне нравятся работы Султана. Они живые, искренние. В них нет тщательности реализма, нарисованы они легко и внезапно, но при этом они очень жизнерадостные и тёплые.