Сверхновая

- В убежище, крысы! В убежище!

Ал бежал по узкому бетонному лабиринту укреплений. Хриплые крики тонули в металлическом голосе сирен - у них оставались считанные минуты, чтобы подготовиться к атаке с воздуха.

Перед глазами мелькали испуганные лица рекрутов и озлобленные гримасы ветеранов, спины и задницы, спешащие слиться с бруствером, мельтешение теней и чьи-то посеревшие губы. Он продирался сквозь людской поток, спеша к командирскому пункту.

Единственное, чего мог желать любой человек в эти минуты - провалиться сквозь бетон, под землю, хоть к ядру планеты, куда угодно. Если на них нацелили орбитальный луч, чертову “сверхновую”, то им оставалось только жаться друг к другу в своих норах и молиться что было сил. Луч выжигал все на своем пути и усиливал и без того мощную артиллерию: свинцовый дождь прошивал легкие укрепления насквозь.

Яркая вспышка загорелась в зените и заслонила собой горизонт от края до края. Ал продолжал бежать к своему блиндажу, хотя понимал, что вряд ли успеет. Серый саван неба сменился на голубое пламя, от которого все - солдаты, машины, линии обороны и укрепления - казались вырезанными изо льда. Он не видел вокруг себя людей, только резкие очертания, глубокие тени, а вместо глаз у каждого были лишь черные провалы. Не люди - манекены.

Бетон кончился, и под ногами захлюпала грязь; он поскользнулся, устоял, но уже в следующую секунду кинулся на землю сам - и вовремя. Ал почувствовал, как задрожал воздух, земля и все его внутренности. Представление началось, и все, что он мог сделать, - вжаться в пузыряющуюся лужу.

Звуковая волна накрыла его с головой. Внутри черепа нарастала боль, и вскоре не осталось ничего, кроме нее. Но он знал, что это только начало.

Снаряды вгрызались в землю, грязь фонтанами била в льдистое засвеченное небо - и так на каждом участке боя. Горизонта больше не существовало, только огневая лихорадка на всем протяжении укреплений. Дикий свист, грохот, трясущаяся земля, тлеющий воздух, запах свинца - и посреди всего этого был всего лишь хрупкий маленький человек.

Пальцы цеплялись за холодную землю. Ал твердил себе, как молитву, что нужно продержаться еще чуть-чуть, еще немного. Земляные насыпи сносило точно ураганом, а за спиной с грохотом падали снаряды, разрывая ленту бетонных укреплений. Все дрожало, горело, разлеталось на части. От ужаса он сам захотел стать почвой, отказаться от дара Творца: перестать чувствовать, осязать, ощущать - зачем ему все это, когда вокруг лишь смерть?

Он кричал, но не слышал сам себя.

***

Каждый седьмой день в полдень они собирались на молитву. Бойцы приходили в общий зал, где из приемника лился знакомый всем голос. Они спешно занимали скамьи: каждый должен был выглядеть как нельзя лучше - словно перед проверкой у самого педантичного штабиста. Их форма должна была быть чистой, их лица должны были быть чистыми - как и руки, как и все металлические детали.

“Начинается новый день, и я хочу исполнять все дела свои согласно воле Творца. Покровитель мой, будь со мною этим днем и убереги от главного греха, ибо завещал Он: никто из нас не смеет причинить вред его Творениям или допустить своим бездействием, чтобы Творения страдали. Творение суть есть сам Творец”.

Они слушали праздничные гимны, сидя плечом к плечу - и каждый чувствовал себя продолжением другого.

***

Ал был здесь так давно, что с трудом мог вспомнить самое начало - мира вне окопов словно бы и не существовало. Он помнил скользкие края земляной насыпи, чьи-то крики, стрельбу по мишеням, его, Ала, тупые вопросы и ор командира. Так все начиналось - и не заканчивалось до сих пор. Ничего не изменилось: те же насыпи, те же мишени, те же тупые вопросы - только командиром теперь был он.

До его слуха доносились крики раненых и гул медицинского борта - “сверхновая” собрала свой урожай. В глазах рябило, строчки приказов пересекая друг друга крест на крест и становясь похожими на узоры колючей проволоки с нейтральной полосы.

Возможно, ему стоило обратиться к санитару.

Льдистое пламя взрыва словно очистило его сознание: почему он не помнил своего прошлого? Должно же было быть что-то до окопов и бесконечной войны?

Он знал, что никто из его роты никогда ничем не интересовался. Обсуждали только настоящее, а будущее казалось еще одной формой настоящего, прогнозируемо улучшенной. Не три часа сна, а четыре; не пустая серая похлебка, а с белковым бруском. И не существовало никаких вопросов - просто не могло существовать. Ал чувствовал себя от этого ненормальным. Возможно, так оно и было, но сейчас на первый план выходило иное.

Откуда они здесь?

Откуда он здесь?

Все, что было у Ала - это война. Поле битвы, окопы - и враг за нейтральной территорией, которого им никогда не удавалось захватить в плен. Прибывали новички, доходяги доходягами - но ни один не предавался воспоминаниям, для них сияли только лавры будущих побед. И их взгляды не менялись ни после первой ковровой бомбардировки, ни после первых ночей на передке, ни на самой крайней линии окопов. Малая часть становилась командирами. Он помнил своего - но не мог вспомнить, что с ним стало. Орущий, неистовый, мрачный, ожесточенный - в одну ночь он просто куда-то исчез.