Свидание душ

В те времена, когда империя Великих Моголов цвела, как сад у берегов Джамны, юный принц Кхуррам встретил глазами девушку, чей взгляд был глубже ночи. Арджуманд Бану, дочь визиря, носила в сердце тишину лунного света, а в душе – песню, которую слышали лишь звезды. Их любовь стала клятвой, высеченной в вечности: даже когда принцесса, названная Мумтаз Махал – «Избранной дворца», умерла, родив четырнадцатого ребенка, император Шах-Джахан воздвиг мавзолей, где каждый завиток арабески кричал о боли разлуки.

Но легенды шепчут, что в ночь, когда последний мраморный лепесток лотоса занял свое место, к Шах-Джахану явился дервиш в плаще из теней. «Смерть разлучила тела, но не души, – сказал он. – Время от времени вы будете рождаться вновь, пока не встретитесь у этих стен, чтобы вспомнить». Император, уже ставший седым узником в крепости Агры, уронил слезу в воды Джамны – и река унесла обет к богам.

1747 год.

У подножия Тадж-Махала, почерневшего от времени, встретились нищий музыкант и дочь французского торговца шелком. Он играл на рабабе мелодию, которую слышал во сне; она узнала в ней колыбельную, что пела ей мать-индианка. Но пуштунские воины, шедшие грабить Агру, растоптали их встречу копытами – в последний миг их руки слились в жесте, повторяющем изгиб минаретов.

1847 год.

Британский офицер, собирающий древности для музея Калькутты, нашел в потайной нише мавзолея обрывок пергамента со стихами на фарси. Переводчик, девушка с глазами цвета чайных листьев, вдруг заговорила на языке, забытом со времен Бабура: «Мы – тени, что ищут утраченный рассвет…» В тот же час началось восстание сипаев – их разлучил залп картечи у Ворот Водяного Рая.

1947 год.

Лето 1947-го пылало над Агрой, как костер на пороге перемен. Воздух дрожал от жары и тревоги – империя рушилась, границы чертили по рекам и слезам, а Тадж-Махал стоял, как последний страж вечности, молчаливый и белый среди пыльных ветров разлуки.

Она пришла первой. Лейла – дочь бенгальского учителя, беженка с опаленными воспоминаниями о доме, что исчез в огне междоусобиц. Сумка на плече, платок на голове, глаза, в которых отражалась не только боль, но и упрямое стремление к свету. Она приехала сюда не как туристка, не ради славы мавзолея – она пришла, потому что всю жизнь видела его во снах. И знала: если она не придет – она больше не сможет дышать.

Он появился на закате. Солдат, вернувшийся с европейских полей, где стрелял и выживал, но ни разу не чувствовал себя живым. Его звали Ахилл, он был сикхом, но не носил тюрбан – потерял его в плену. В кармане у него лежала потрепанная тетрадь с набросками минаретов, которые он рисовал, когда не мог уснуть. Он не знал, зачем идет к Тадж-Махалу. Только помнил, как в окопе, под шум дождя и грохот артиллерии, ему приснился голос, зовущий его по имени.

Они встретились у восточных ворот, где мрамор уже потемнел от времени и прикосновений паломников. Ни один не сказал ни слова. Просто посмотрели друг на друга – и все стало ясно. Не было удивления. Только узнавание. Как будто они искали друг друга сквозь века, шли через войны, смерти и забвение.

Лейла села на ступени. Ахилл опустился рядом. Ветер поднял пыль, но они не замечали. Их руки сами потянулись навстречу – не для объятий, не для поцелуев, а просто чтобы коснуться. Ладони сомкнулись, и в этот миг мрамор мавзолея будто вздохнул.

В небе над куполом вспыхнула короткая молния, хотя небо было чистым. И тишина, что последовала за ней, была не пустой. Она была полна шепота – слов на фарси, стихов, забытых песен. Арабески на стенах на мгновение заиграли золотом, как будто проснулись.

– Я не знаю, кто ты, – прошептала Лейла.

– Но я знаю, что ты – мой дом, – ответил Ахилл.

Они не стали спрашивать, откуда взялось это чувство. Не стали сомневаться. Просто поверили. Впервые за долгое время они почувствовали, что больше не одни. Их души, блуждавшие сквозь века, наконец встретились у тех самых стен, где когда-то был высечен обет любви, который был сильнее смерти.

Они не знали, что их объединило не только прошлое, но и будущее. Что в этом прикосновении – конец долгого пути для одиноких душ. Что Вселенная, наконец, позволила им отдохнуть.

Наши дни.

Теперь туристы приходят на рассвете не только ради отражения Тадж-Махала в бассейне. Они приходят, чтобы увидеть двух белых цапель, что каждый день появляются над куполом, словно сошедшие с миниатюр персидских рукописей.

Они не кричат. Не садятся. Просто парят, сливаясь в одном полете, описывая круги вокруг мавзолея, как будто охраняя его от одиночества. Гиды замолкают, когда птицы проносятся над толпой. Дети указывают на них пальцами. Влюбленные шепчут: «Посмотри, они кружатся, как в танце».

Старый смотритель, живущий у подножия холма, говорит, что увидел их впервые в 1948 году, вскоре после того, как страна разделилась. С тех пор они прилетают каждый год, в одно и то же время – на заре, когда тень мавзолея ложится на Джамну, как мост из света.

– Это не птицы, – говорит он. – Это души, которым больше не нужно возвращаться.

Они нашли друг друга. И теперь просто помнят…