Свитки. Заметки автора

1. Как всё начиналось

Итак, представьте, начало нулевых, мне чуть больше двадцати и у меня уже около десяти лет нет родины. Ну, то есть как нет - есть, конечно. Я даже, теоретически, могу туда съездить - если чудом накоплю денег. Но моя малая родина - часть другой страны. А моя большая родина - часть истории. Никто, никто (!) из русских, спрашивавших меня за эти десять лет, откуда я родом, не вспомнил о Севастополе как о городе русской славы, городе с русской историей, о действующей базе Черноморского флота и месте, где был крещён князь Владимир.

И я начинаю писать - в каких-то тетрадках, а после в завалявшихся дома бухгалтерских книжках, карандашом - историю про ... историю. Как она из жизни, из каждодневных событий, из печалей простых людей становится историей страны. Я ухожу далеко-далеко, в седую старину, в какое-то вымышленное древнее государство, но в его городах и приморских пейзажах чудятся мне возрожденные руины крымских крепостей и городов, крымские степи и побережья. И море, которое я не видела почти десять лет, снова заводит свою песню, и снова передо мной расцветают степные маки...

Соседка по комнате в общежитии, Таня, первая читательница этих опусов, спрашивает, как называется книжка. "Большая и толстая," - отвечаю я. Я тогда даже не представляю, что в "Свитках" будет три книги. А их главная героиня, Мана ещё не появилась на свет...

2. О жанре

С жанром, как всегда, всё неправильно, и в любом издательстве, библиотеке или на электронном книжном портале этот текст пролетает мимо большинства понятных читателю категорий:

- это не приключенческий роман - потому, что у героев нет квеста, они "приключаются" постольку, поскольку просто пытаются выжить (ну, некоторые, конечно, хотели бы при этом ещё и пожить хорошо);

- это не исторический роман - потому, что фигурируют полностью вымышленные локации, народы, государства, события. Соблюдена лишь условная культурная историчность, что-то такое древнее, условно от первого века до нашей эры до третьего века эры нашей. Где-то у тёплых морей;

- это не фэнтези-роман - потому, что там нет ничего магического, кроме символических обрядов, стилизованных под ритуалы древности, а тогда все обряды были религиозными и/или магическими: свадьба, похороны, лечение, изгнание злых духов перед любой работой и так далее. И все, как и сейчас, верили в гадания и предсказания. И мир романа, при всей его вымышленности, не исключает существования всей реальной Ойкумены того времени;

- это не роман про попаданцев - никто никуда во времени не перемещается (спойлер: наработки из "Свитков" потом действительно были использованы в рассказе в этом жанре, но эпоха и сюжет не связаны с романом);

- это не любовный роман - любовь, конечно, в романе есть, есть даже фрагменты 16-18+, но романтическая линия, точнее, линии не являются основными, хотя не скрою, порой именно они толкают сюжет вперёд, а героев на импульсивные поступки; смакования альковных сцен нет, любовь присутствует, чтобы личность персонажа проявилась максимально многогранно;

- это не психологический роман - потому, что нет поединка психологических установок; есть конфликт интересов, есть противоречивость чувств, есть взросление личности; в общем, бахтинская "полифоничность" как метод, конечно, используется, но, так скажем, её лайтовая версия;

- это не сага - при довольно большом количестве персонажей повествование, в основном, относится к истории одного поколения.

А ещё это не детектив, не трагедия, не мелодрама, не боевик, хотя элементы вышеперечисленного в тексте присутствуют. Обозвала, короче, сие творение псевдоисторическим романом или романом-мистификацией, и того хватит.

3. Об эпиграфах

Есть мнение, что коммерческой сетературе эпиграфы не нужны - мешают читателю текст заглатывать. Не стану спорить. Но поскольку я-то изначально и не собиралась продавать свой текст, стало быть, могу позволить себе всё, ну, почти всё, и не ориентируясь на массовые тенденции. 

Эпиграфы я вообще люблю. Для меня они что-то вроде тизера, разжигают воображение и имеют свою собственную драматургию, связанную сразу с двумя произведениями - источником и новым, куда эпиграф добавляется. Для "Свитков" выбрала Омара Хайяма, по одному четверостишию на каждую из книг:

***
Меняем реки, страны, города…
Иные двери…Новые года…
А никуда нам от себя не деться,
А если деться – только в никуда.

***
В прах судьбою растёртые видятся мне,
Под землёй распростёртые видятся мне.
Сколько я ни вперяюсь во мрак запредельный:
Только мёртвые, мёртвые видятся мне…

***
День завтрашний от нас густою мглой закрыт,
Одна лишь мысль о нем пугает и томит.
Летучий этот миг не упускай! Кто знает,
Не слезы ли тебе грядущее сулит?

Было бы интересно узнать, каким видится читателю содержание каждой из книг после таких эпиграфов. Напишите в комментариях!

4. О главной героине

Героини у писателей привязываются либо к жанру, либо к идеалу эпохи, либо к индивидуальному мировосприятию автора. Тургеневские девушки или женщины бальзаковского возраста - из  числа хрестоматийных примеров. Сетературные девушки, если говорить о женской аудитории читателей, или ироничные милахи, или обаятельные авантюристки, или героини с непростой судьбой. А скорее всего каждого типа по чуть-чуть. В мужском сегменте  - или боевая подруга, или девушка, которую нужно защищать и отогревать, или стерва. И опять же, чаще всё вместе  - в разных, правда, пропорциях.

У меня будут ещё подробные и обстоятельные посты о героях, я планирую озаглавить эту серию заметок "Портреты". Но, размышляя над концепцией серии, пришла к выводу, что следует сказать пару общих слов о Мане и Сивке (*Даше Сиверцевой из "Лифта, который идёт вверх", нового биопанковского романа о будущем), героинях романов, которых разделяют более пятнадцати лет.

Девушки разные, и по возрасту, и по темпераменту, и по жизненному опыту, но как минимум одно общее качество в этих характерах есть. Может быть, частичка этого качества есть и в других героинях - героинях из моих рассказов. Не знаю, рассказы слишком коротки, чтобы увидеть характер в развитии.
Это качество мне помогла открыть именно моя первая героиня - Мана. Когда я решила дать ученице лекаря такое имя, я подумала, что неплохо бы заранее определиться, а что оно будет означать. Хотя бы для меня, автора. Авторы героиням обычно дают какие-то красивые и выразительные имена, намекающие на особенность, неординарность.
Ну я и решила, что "мана" - в Южном Царстве будет означать "ветка, побег дерева". Почему? Героиня юная, на начало "Свитков" ей тринадцать лет, правда, по меркам древнего мира этот возраст довольно взрослый, вроде наших шестнадцати. Мане - новой, нежной и гибкой поросли - только предстоит расти и крепнуть.

Много позже я узнала, что однажды, в родительском разговоре обо мне отец сказал маме: "Она (то есть я) - как ветка, её гнут и ломают, но она потом всё равно выпрямляется". Мана примерно в это время как раз и появилась на страницах "Свитков".
Подсознательно именно это качество привлекало меня в героине. Думаю, она поделилась им со мной, когда мне это было очень необходимо. Это даже не жизнестойкость, это, как мне кажется, её причина - потребность в самые трудные времена не прятаться в своей скорлупе, а сконцентрироваться и вырастить внутри себя ресурс, который поможет тебе устоять. Не найти уже готовый и одномоментно спастись, а именно вырастить - постепенно и сосредоточенно.
Такова Мана, такова и мичман Сиверцева, которую чужая и не очень дружелюбная среда не то чтобы меняет, но заставляет лучше узнавать себя и развиваться за счёт внутреннего корня.

Но такая героиня меньше всего подходит для романтической, приключенческой или фантастической литературы, - по крайней мере в том массовом сегменте, которым занимаются издательства и литературные платформы вроде АТ, Литнета и Литреса. Ну, так мне кажется...

5. Локации: Утерехте и Ро

Утерехте. Городок на территории страны, которую сами жители и их соседи зовут просто - Южным Царством. Типичный провинциальный приморский город, вот такой с домами из ракушечника, у которых плоские крыши, с хитросплетением узких улочек, с площадью, с храмами, меняльными и прочими лавками, с весёлыми домами, тюрьмой и местом для казней, где палач Биддар, человек аккуратный, всегда сосредоточенный, спокойно и обстоятельно делает свою работу.

Все остальные жители Утерехте на него не похожи - говорливые темпераментные южане, легки на подъем, любят море, любят деньги, любят поесть и повеселиться, не любят, когда ими командуют, но не могут обойтись без твёрдой руки, то есть без власти.

Власть в Утерехте когда-то принадлежала одному из дворянских родов - Тореа, но теперь в городе заправляет местное купечество, за взятки получающее преференции от столичных чиновников. Однако и среди купечества есть люди, которым порядок откатов и подношений многочисленным столичным шишкам не очень по душе. Они бы предпочли иметь дело с кем-то одним, а не с огромной прожорливой ратью чиновников и их высоких покровителей.
Поэтому кое-кто из местных "деловых людей" был бы не прочь, если бы клан Тореа вновь получил город в управление. Тем более что наследник клана, Кьен Тореа - человек волевой, амбициозный и достаточно дальновидный. Такой может принимать решения и не боится ответственности.
Правда сейчас его клан беден, а сам он не представляет никакой политической силы, даже не имеет места в Совете кланов. В Совете кланов, к которому прислушиваются Царственнородные - правители Южного Царства, имеет право голоса дядя Кьена, Саакед. У дяди - собственный клан и есть свой сын, которому он мог бы передать дела, но... Но этот сын оборвал с роднёй все связи и стал врачом...

Ро. В Ро происходит действие первой и второй книг. Это город-крепость на противоположной от Утерехте стороне пролива Скиаса. Если описание Утерехте разбросано по тексту, то в случае с Ро получилось расположить его компактно, посвятив городу одну из начальных глав:
"Ро строился как приморская крепость. Его мощные башни смотрели на восток, туда, где за морем находилась столица – священный город Ранг–Нагар. С севера Ро защищали скалы, названные Черными, с юга его омывали воды Скиаса – широкого пролива между двумя морями: Южным и Нинторийским, на запад от города простирались степи и редкие леса.
Шло время, город оброс новыми кварталами, где поселилась беднота: осевшие на земле кочевники, крестьяне, рассчитывавшие в случае опасности укрыться за городскими стенами, и те, кому по роду занятий не разрешалось держать мастерские в центре – ветошники, угольщики, кожевенники, красильщики. Здесь находили пристанище воры и попрошайки, нищие, спившиеся и давно больные уличные женщины. В этих кварталах улицы были одновременно и дорогой, по которой ходили, ездили – верхом и на тяжелых повозках, и сточной канавой, куда выливались из окон помои. Тут вполне могли гулять и голые ребятишки, и куры, и коровы с овцами; не было только свиней, которых и местные, и варвары почитали нечистыми. Все это великолепие видов, запахов, наречий и верований составляло маленькую страну, в которой предстояло поселиться Саакедам. Юджии и не предполагал, что здание, вернее, большой сарай, предоставленный ему любезным градоначальством, будет расположено в столь живописном месте".

А вот как описывает город в своих дневниках главная героиня - ученица лекаря Мана:
"Этот Ро, похоже, больше, чем Утерехте. Там есть высокая крепостная стена, его охраняют настоящие воины. Живут в нем переселенцы, сбежавшие от гонений еще при правителе Дабуше. Но сейчас там много варваров-кочевников и приезжих...

***
Весна, весна! В этот край она приходит позже, чем в Утерехте. Но как она долгожданна и прекрасна! Воздух резок и свеж, словно его выстирали, как стирают напоследок тёплые зимние вещи, чтобы после упрятать их в сундук.
Вчера я увидела первые цветы – жёлтые, похожие на крошечных птенцов. Удивительно! Листьев еще нет, а цветы уже распустились – как они спешат навстречу солнцу!
Возле нашего нового дома наконец-то высохла грязь, и путешествия по улицам Ро стали не так затруднительны.
Когда выдается свободное время, я брожу по городу. Здесь все не так, как в Утерехте. Во-первых, городская площадь. В Утерехте она невелика, но зато на ней никогда не проводят торжищ или ярмарок. Здесь же площадь пустует редко, поскольку всегда есть кому продавать и кому покупать.
Во-вторых, дома. У нас дома многоэтажные, крыши плоские, внутри дома – дворик, где стирают и сушат белье, часто во дворе колодец или фонтан. В Ро дома большей частью одноэтажные, каменные, иногда и деревянные, с покатой крышей и тяжелыми ставнями на окнах.
В центре города, обнесенном стеной, когда-то была крепость. Улицы там вымощены камнем. Но на окраинах дождливая погода превращает дорогу в непролазную грязь. Кое-где в нее брошены доски, бревна или камни, по которым все и скачут.
Мне кажется, что люди тут грубее и злее, чем в Утерехте. Сквернословят они через каждое слово, и порой я думаю, что если исчезнут из их памяти все прочие слова, они этого не заметят, так как привыкли обходиться одними ругательствами.
Иногда я скучаю по Утерехте, но, конечно, это скоро пройдет, и я привыкну к тому, что здесь весной холодно и грязно, что ночью ветер свистит и мечется в каменных башнях Старой Крепости, по улицам бродят коровы и люди неулыбчивы. Прощай, Утерехте! Увижу ли я тебя вновь?"

Основное событие в описываемый период - эпидемия в Ро. В неё "попадают" доктор и его спутницы, а также и другие персонажи "Свитков". Отсюда начинаются странствия "кочевника из города" караванщика Ленме-Тенмая по прозвищу Сюрикен.
Если же говорить о прототипах, то у Утерехте нет одного доминирующего, это скорее собирательный образ, но прототип Ро - крепость Сугдея (Судак).

6. Портреты: братья

В книге несколько разновозрастных братских пар. Что не удивительно: большинство семей древнего мира - многодетные. Самая яркая пара - главные герои, кузены Къен Тореа и Юджии Саакед.
В юности, то есть пятнадцать-двадцать лет назад они были близки, но после трагического инцидента предпочитают не встречаться. Формально  поступок Кьена тогда сломал Юджии жизнь.
Однако тонкую нить, натянутую между братьями судьбой, оборвать не так просто.
Говоря о судьбе, я не впадаю в пафосность. Просто действительно не думаю, что эту нить натянула исключительно я как автор. Первая часть "Свитков" так и называется "Нити судьбы", и в этой части о судьбе размышляет другой герой, караванщик Ленме-Тенмай. С его подачи читателю предлагается взглянуть на естественную для древности мифическую картину мира, в которой богиня-ткачиха связывает всех невидимыми нитями, когда ткёт полотно Жизни.
Если говорить о Юджии и Къене, то я вела параллельное повествование о жизни каждого из братьев, чтобы показать, насколько отдалёнными могут быть последствия поступков и насколько в отношениях рассорившихся близких людей всё может быть неоднозначно. И то, что это удалось показать только в третьей части книги, когда жизненная ситуация одних братьев оказалась проекцией на судьбу других и на ситуацию, связанную с дворцовым переворотом, - вот это не было сделано по плану; к этому привела логика развития характеров.
В "Свитках" нет противопоставления братьев, есть их собственный выбор, и я старалась сделать очевидным, что этот выбор не был лёгким. У каждого человека есть тягостные чувства и чувства светлые, достойные и недостойные поступки, и на всякий выбор имеются своя правда и свой мотив. Все вместе они создают образ героя. Что перевешивает в таком образе, добро или зло - решать читателям.

Первые описания Юджии и Къена даются такими, какими братьев видит юная Мана. То есть эти портреты изначально не объективны - ну, по умолчанию. Позже они дополняются деталями, которые подмечают другие персонажи романа.
Вот как выглядит в первой главе Юджии:
"Он был немолод, должно быть, за сорок, и красив той особой красотой, которую дает зрелость, как награду, людям честным, не запечатлевая на их лицах следов низких страстей. Черты его были строги и выразительны. Открытый лоб у переносицы прочерчивала глубокая морщинка, которая свидетельствовала о привычке сдвигать брови, еще две притаились около губ, придавая лицу излишне суровое выражение.
Девочка едва взглянула и тотчас потупилась. В мимолетном взгляде читалось обожание. Она была по-детски влюблена и отчаянно скрывала это. К счастью, ее господин ничего не заметил".
А вот так выглядит во второй Къен: "Это был человек приблизительно одного с ее господином возраста, быть может, чуть моложе. Черты лица говорили о характере жестком, даже жестоком, но не производили отталкивающего впечатления, наоборот, в них было странное обаяние".

Мне хотелось избежать однозначности, в особенности с образом Тореа, и до последних страниц я старалась показывать его с разных сторон, во взаимодействии с разными людьми, в проявлении разных чувств.
Что касается Юджии - его образ становится понятен из автобиографических эпизодов, фрагментов свитков, которые читает или записывает Мана. Юджии не любит рассказывать о себе, и его личная история проступает из случаев врачебной практики, которые он при помощи Маны собирает в книгу. С фрагмента этой рукописи и начинается первая часть романа.
Если Къен Тореа - одно противоречивое целое со своими амбициями, то Юджии Саакед - одно целое со своей профессией. И во всём, что он делает как врач, есть глубокий отпечаток его внутренних убеждений, а во всём, что он делает как человек, неизбежно проявляется характер медика античных времен.
 

7. Портреты: Караванщик и Лаилин

Первоначальный образ караванщика Ленме-Тенмая был навеян "степными", "скифскими" рассказами В.Яна. Скифы доходили до Крыма, памятники их цивилизации хорошо известны, наряду с эллинской культурой, принесшей расцвет Причерноморью и навсегда определившей своеобразие его древности. Поэтому естественно, что такой персонаж появился в мире "Свитков". Странно было бы, если бы ему там не нашлось места. Скажу больше, в первом синопсисе главным героем был как раз Караванщик (да, род занятий позже стал прозвищем), ученица лекаря Мана появилась там позже.

История Ленме-Тенмая начинается в Ро, точнее в его предместьях, где молодой человек сопровождает торговый караван:
"Подошел проводник – бедно одетый, молодой, худощавый, немного выше среднего роста. Лоб перетягивает линялый платок-повязка. Одежда, старая и пропыленная, сидит на нем как влитая. Нож по обычаю кочевников не у пояса, а за пазухой, так, что торчит одна тонкая рукоять. Лицо узкое, скуластое, обветренное. В жилах молодого человека, видимо, текла не только кровь степных пастухов. В чертах его не было ни красоты, ни породы, зато было нечто такое, что отличало его и заставляло память сохранить это лицо надолго".

Первая глава, посвященная караванщику, называется "Кочевник из города", там описывается и типичная, и не типичная одновременно судьба потомка смешанного брака. Описываются жизнь, быт, убеждения и ценности юноши, выросшего в двух культурах - кочевой, материнской и оседлой, отцовской.
Имя Ленме-Тенмай герой получил от матери, оно означает "летящий (как) нож".
Отца, который в молодости занимался торговлей оружием, а после был воином-наёмником, такое имя вполне устраивало, позже он добавил мальчику прозвище по диковинному предмету, случайным образом оказавшемуся в семейной оружейной лавке, - Сюрикен.
Я долго сомневалась, вплетать ли японское словечко в этот выдуманный мир, но потом подумала, что нотка древнего глобализма не помешает. Ну чего только "пришлого" не находят археологи, вроде арабских монет на Руси или "скелета" китаянки в Помпеях. Почему же не быть какому-то аналогу Шёлкового пути в мире "Свитков"?
Нужно сказать, что молодой человек своё имя/домашнее прозвище полностью оправдывает, он искусно владеет ножом и предпочитает пользоваться именно этим оружием как для самообороны, так и для нападения.

Одна из нитей Матери Мира, богини-ткачихи Уигуми  связывает Сюрикена с купцом-контрабандистом Арсидием, а вторая - с любимой девушкой. Девушку собираются выдать  замуж, и бедный караванщик решается рискнуть и с помощью "контрабандного" заказа заработать быстрые и довольно большие деньги. Однако короткая "служебная командировка" оборачивается долгими странствиями и опасностями на чужбине.

Лаилин - девушка из кочевья, которая нравится караванщику Ленме-Тенмаю, но вынуждена выходить замуж за мелкого купца из Ро. Почему её не выдают за соплеменника? Всё просто: отец боится очередной племенной резни, а в городе ему жизнь видится сытой, безопасной и даже почётной. По иронии судьбы эпидемия, врывающаяся в Ро, всё изменит.
Незадолго до свадьбы женщины в семье Лаилин приглашаеют гадалку Иглу, чтобы та предсказала судьбу невесты. Гадалка, как все гадалки, очень дипломатична: она не скупится на хорошие предсказания, а плохие готова тут же уладить - с помощью жертвоприношения.

"Игла, совершив жертвоприношение, сообщила, что духи смилостивились, и что свадьбу можно сыграть в намеченное время. Мать, довольная, что так хорошо всё вышло, в знак благодарности велела Лаилин отнести ведунье ещё подарки: новый платок, который привез ей один из сыновей, ездивший на запад торговать в Душане, дешёвые бусы и браслет – тоже с душанских базаров.
От подарков Игла еще больше подобрела. Помешивая в горшке суп из жертвенного ягненка, она неожиданно призналась девушке:
– Я ведь тебе только половину сказала. В чашке я видела, что вокруг тебя будет много мужчин. Хочешь знать, да?
Лаилин хотела.
– Я скажу. Тебе скажу, потому что твоя мать – хорошая и добрая женщина, и ты – очень уважительная… У тебя будет мужчина – чужеземец, богатый, знатный, большой человек. Он много тебе сделает. Очень любить будет. Но это не твой теперешний жених. Тот, который тебе будет мужем, тоже богатый, но незнатный, ты его любить будешь мало. У тебя рядом будет ещё один – странный человек, как будто из воинов, а может, и нет. Он про тебя знает, но встретитесь вы не скоро.
– А мой муж к тому времени, что, умрёт? – испуганно, но с надеждой спросила Лаилин.
– Не знаю, – покачала головой Игла. – Я его только живым около тебя видела. Но все когда-нибудь умирают, – философски добавила она.
– Но, если будут ещё другие, может, за первого не выходить?
– Обязательно нужно выходить, – настаивала ведунья. – Так решили духи, не я. И те, другие, придут вслед за первым, когда ты родишь ему ребёнка. Ступай к матери, скажи ей, что Игла век ее подарков не сносит, – закончила она свои предсказания и снова занялась кипевшим на огне супом".

Трудно сказать, почему предсказания Иглы начинают сбываться - то ли потому, что они были очень точными, то ли потому, что Лаилин в них свято уверовала. Но жизнь много сложнее любых предсказаний и прогнозов, в ней ожидаемое счастье сопряжено с труднейшими испытаниями, а невезение оборачивается судьбоносной встречей...
 

8. Портреты: Мана

Глава, посвященная основной героине, начинается с истории её появления в доме доктора:
"Мана появилась в доме Саакедов полгода назад. Сердобольный Юджии привел ее прямо с городской площади, где она бойко играла на кайте, собирая вокруг себя зевак, изредка бросавших ей мелкие монетки.
Это была живая, смешливая девочка, и когда она улыбалась, а происходило это довольно часто, улыбалась она как-то особенно заразительно, что вынуждало даже незнакомых людей улыбаться ей в ответ. Оказалось, что девочка – сирота, родители ее умерли от тифа.
Мана быстро завоевала доверие, благодаря своей сметливости и легкости характера. Скоро выяснилось, что она умеет писать, притом необыкновенно грамотно и разборчиво, этому, а также игре на музыкальном инструменте ее обучила мать. Поскольку господин Юджии давно нуждался в помощнике, Мана стала его помощницей и ученицей".

У моей героини артистическая наследственность, она умеет играть на кайте - это вымышленный инструмент, что-то вроде лютни - однако свои музыкальные навыки и способности Мана не рассматривает как определяющие призвание, она просто использует их как ремесло, если необходимо заработать на жизнь. Своё призвание Мана ищет в другом. И лишь изредка она ощущает, что творчество - не сомнительный и нелёгкий способ выжить, а что-то, в чём выражается самое сокровенное.

"Жив ли господин Юджии? Где-то он? Никаких вестей, никаких надежд... Она присела на ступеньку и вся отдалась мелодии, захватившей её вместе с одиночеством. Слова пришли сразу, внезапно, из ниоткуда, и Мана испугалась, что позабудет их в отсутствии чернил и никты. Она повторяла их про себя снова и снова, облекая в песню:

Смотришь на звезды?
Смотришь со звезд? –
Я не узнаю об этом.
Ветер ночной твое имя принес
Мне шелестящим приветом.

Пусть десять тысяч растерянных слов
Мы никогда не услышим –
Ветер шепнет тебе:
С нами любовь,
Если мы помним и дышим...."

В перипетиях сюжета эта линия "про способности" оказалась на третьем или четвёртом плане. Именно как "линия", то есть цепочка взаимосвязанных фактов, она воспринимается лишь в конце истории. И тогда, с моей точки зрения, с помощью не самой важной "творческой" характеристики образ героини обретает законченность. И дальнейший путь Маны становится понятен.
Кстати, о пути: много лет назад, проживая с героиней её историю, я не предполагала, что прописываю часть событий и своего будущего - лет на десять или даже больше вперёд.
Тем не менее, не стоит искать слишком много сходств в характерах автора и любого из героев, совпадения, помним мы, - случайны. Ну, большей частью...

9. Портреты: Арсидий

Волей случая Арсидий и караванщик Ленме-Тенмай по прозвищу Сюрикен сталкиваются на постоялом дворе по дороге в Ро. Арсидию, как бы мы сейчас сказали, весьма состоятельному деловому человеку, нужно доставить в Черные скалы некий груз - быстро и без лишних вопросов. Получив о Сюрикене как о проводнике хорошие отзывы, он предлагает молодому человеку работу...

Арсидий - не случайный персонаж в истории, и контрабанда - не постоянный его промысел, но часть большой подготовительной работы. Какой и к чему? Арсидий из тех людей, что хотят осуществить государственный переворот, ни много ни мало. Не знатный, но по местным меркам довольно богатый, Арсидий пытается расширить своё влияние на правящую аристократию, он умеет находить людей для осуществления своих замыслов, союзничества и сотрудничества. И одним из таких людей в дальнейшем станет близкий ему по амбициям, решительности и осторожности глава клана Тореа - Къен.

10. Локации: море

"Море, море, синее и безбрежное! Равнина, едва рассекаемая тонкими бороздками волн, простирающаяся от края неба и до края. Кажется, что в природе нет и не будет больше ничего, кроме солнца, звезд, воды и воздуха, пропитанного солью, и ещё маленькой маккаты, затерявшейся в этом величественном и пустынном мире. Ветер вяло подгонял маккату, её парус то надувался, то безвольно свисал с мачты; и не было окончания морю и её плаванью".

Море - это, прежде всего, пролив Скиас, который пересекают корабли, курсирующие между Ро и Утерехте. Естественным образом море вплетается в общий пейзаж и упоминается в разных главах. Причём герои видят его разным - дневным, ночным, спокойным, тревожным и даже бурным.
Бурное море, кстати, сначала было описывать довольно трудно, придавленная авторитетом художников, музыкантов и литераторов-маринистов, я не знала, как подступиться. Мне хотелось не впадать в излишнюю живописность, ведь я собиралась показать шторм глазами Ленме-Тенмая, человека сухопутного, степного, для которого большая вода психологически - такая вот непереходимая граница. Пересечь её - страшно даже при хорошей погоде. А уж если начинается буря - вообще можно от ужаса помереть, какие уж тут величественные валы и молния на полнеба, тут самое логичное - от страха глаза зажмурить и ждать конца.

И тогда я соединила образ моря с образом другого персонажа - корабельщика Барсилая. Барсилай больше всего на свете любит море. И принимает его любым, даже штормящим. И караванщик вместе с Барсилаем попадает не только в физический шторм, он вместе с тем переживает очень сильную психологическую встряску - от нахождения рядом с человеком другой природы. Можно сказать, что переживает шторм снаружи и внутри себя. И шторм сделает Сюрикена сильнее, даёт ему силу не сломаться под гнётом обстоятельств. Хотя герой и не поймёт этого, не ощутит в себе волшебной перемены на другой же день, но это очевидно мне, автору. Так бывает, что самые важные изменения происходят в нас медленно и исподволь. И поворотный момент зачастую бывает там, где мы его и не предположили бы.
Ради этого психологического взросления героя - мужания через внутреннее преодоление, я добавила яркого персонажа на короткое время - так получилась глава, посвящённая Барсилаю и морю, человеку и стихии, с которой этот человек борется, и без которой не может жить.

Краткое сюжетное пояснение: занимаясь контрабандой, караванщик Сюрикен оказывается проданным на корабль пиратов, промышляющих работорговлей. Среди пленников Сюрикен встречает разных людей, в том числе бывшего кормчего Барсилая; в один из дней тот предсказывает надвигающийся шторм...