Сводные. Запретная сладость

Глава 1. Кэнди

— Кэнди, ты неимоверная! — выдохнул Стивен, и тут же припал к моему плечу, начав с отвратительной страстью его облизывать.
Это, по его словам, была “горячая прелюдия”. А для меня — испытание.

Я стояла посреди своей квартиры в одном только белом белье. Чистом, как моя невинность. Глупой, как мои надежды. Мне было двадцать один, и я все еще оставалась девственницей. Не по воле, а по интуиции — будто сердце все это время шептало «не с ним».
Но я устала ждать. Надо было просто сделать это. Переступить. Стать как все.

Я позволила ему дотронуться до моей шеи, хотя внутри все сжималось от отвращения. Он стонал, как будто я дарила ему наслаждение, а я думала только о том, как не сбежать.

— Малышка, ты такая горячая, — прошептал он, прижавшись ко мне, и его рука легла на мою талию, будто он хотел оставить на мне метку, как собака на уличном столбе.

Я сдержала вздох. Надо. Просто перетерпи, Кэнди.

Он не знал, что я ничего к нему не чувствую. Что его прикосновения вызывали у меня не дрожь удовольствия, а желание отодвинуться, спрятаться, смыть все это. Он не знал, что я выбрала этот вечер не ради любви — а ради освобождения. Освобождения от статуса, от ожиданий, от этой тянущейся детской наивности.

Тот, с кем я по-настоящему хотела быть… тот, чье имя жгло внутри, как запретный шепот. Тот, кого я боялась, как огня.

Но, черт возьми, как же я мечтала обжечься. До боли. До слез. До конца. Он никогда не будет со мной. Никогда. Он не поймет. Да и не пытался.
Я для него — просто Кэнди.

Смешное имя, не слишком серьезная девчонка. А внутри меня — пожар. По нему.

Вот почему сегодня я выбрала Стивена. Он не виноват. Он не плохой. Просто… не мой. Не тот. Не для меня.

Он старался. Дарил цветы, знал, какую пиццу я люблю, рассказывал глупые шутки, от которых я иногда даже смеялась. Но он спешил. Всегда спешил. И это пугало меня. Немного. А может — сильно. Я так и не сказала ему, что все еще девственница. Что до него не было никого. Что мое тело принадлежит не ему, но я все равно собираюсь ему его отдать.

Просто, чтобы закрыть эту главу. Чтобы не ждать больше невозможного. Чтобы не любить того, кто даже не знает, что его любят.

— Давай, детка, — прохрипел Стивен, и в его голосе не было ни капли нежности. Только нетерпение. Он сжал мою правую ягодицу, будто проверял, насколько я готова. А потом его вторая рука обхватила мое запястье и начала тянуть вниз. — Сделай мне приятно, — добавил он с натужной улыбкой, словно это был сценарий из порнухи, где он уже знал, чем все закончится.

Мое тело не отреагировало. Ни жаром, ни дрожью. Внутри — пустота. Я послушно позволила ему вести мою руку, но в голове звучал только один вопрос: Это и есть страсть? Это называется быть женщиной?

Мне хотелось плакать. Но я не могла. Слезы были бы слишком честными.

— Стивен… — тихо выдохнула я, пытаясь хоть как-то настроиться. Найти в себе ту нужную искру, хоть каплю желания. Но тело продолжало молчать. Глухо. Упрямо. Холодно.

— Да, детка, — пробормотал он в мои губы, мокрые от его липкой слюны. — Сейчас я сделаю тебе хорошо.
Его голос был тяжелым, словно он боролся не с желанием, а с нетерпением. Он прижал мою ладонь к своему паху.
— Ты мне… а я тебе, — прошептал, словно это было честной сделкой, взаимовыгодным контрактом.

Странно, но пальцы сами начали тянуть за молнию на его джинсах. Не от желания. От необходимости. Так было нужно. Я ведь решила. Я должна это сделать.

Стивен задышал тяжелее, и обеими руками схватил мою задницу, начал мять ее, словно тесто, как будто лепил из меня то, что ему хотелось чувствовать.

Я закусила губу. Не от возбуждения — от того, чтобы не закричать. Не от боли. От отвращения к самой себе. Но я не остановилась.

Его пальцы начали скользить вдоль резинки моих трусиков, цепляясь за кожу, заставляя меня непроизвольно задерживать дыхание. Я специально надела белое белье…

Глупая, наивная сентиментальность. Как будто цвет мог что-то изменить. Как будто это придаст моменту хоть немного чистоты. Хоть каплю смысла.

— Давай, Кэнди, — произнес Стивен с легкой ноткой раздражения, будто я тормозила его великое удовольствие.

Я закрыла глаза. Чтобы не видеть его лица. Чтобы не видеть себя. Чтобы хоть на секунду забыться. Пальцы дрогнули, но я все же потянула вниз резинку его трусов. Мне совсем не хотелось смотреть. Я не хотела этого знать. Не хотела запоминать.

Просто обхватила его член ладонью — механически, как чужую вещь, и начала двигать рукой вверх-вниз. Медленно. Без желания.

Просто чтобы все шло по сценарию. Чтобы он был доволен. Чтобы хоть кто-то в этой комнате чувствовал, что все правильно.

А внутри меня звенела только тишина. Больная, глухая тишина. Та, что накрывает, когда ты предаешь саму себя.

Его ладонь пробралась под ткань трусиков, и мое сердце резко сорвалось вниз, будто в пропасть. Зачем?! Зачем я на это решилась? Почему не остановилась раньше? Но теперь было поздно. Обратно дороги не было. Я уже перешагнула через себя.

Это было неправильно. Каждый нерв в теле кричал об этом. Но я уже решила. Я выбрала боль, чтобы забыть тоску. Я выбрала ложь, чтобы заглушить ту любовь, которая никогда не станет взаимной.

Глава 2. Кэнди

— Какого… — начал Стивен, обернувшись.

— Закрой ебало, пока я тебе бошку не снес! — рявкнул Оскар, его голос взорвал комнату как выстрел.

Я вздрогнула. Все мое тело сжалось в комок, как от удара током. Боже… что он тут делал?! Он же должен был быть в Фениксе. Далеко. За тысячи километров. Не в моей квартире в Нью-Йорке. Не сейчас. Не так.

Оскар не должен был меня видеть с… ним. Не таким образом. Не с рукой Стивена в моих трусах. Не с моей ладонью, все еще сжимающей член другого мужчины.

Я отпустила его, как раскаленное железо, но было поздно. Оскар уже все видел.

И его взгляд… Черный, тяжелый, как шторм перед катастрофой. Он буквально разрывал нас на части, расчленяя нас своим молчаливым, яростным приговором. Стивена — за прикосновение. Меня — за предательство.

Я не могла дышать. Не могла говорить. Я просто стояла, почти голая, в этом белом белье, которое надевала для “нового начала”, а теперь оно стало свидетелем конца. Конца меня. И, возможно, конца нас.

— Кто это?.. — еле выговорил Стивен, ошеломленный, с широко раскрытыми глазами, все еще стоя с расстегнутыми штанами, как идиот. Он пялился на Оскара, словно на призрака из ночного кошмара.

— Мой старший брат, — ответила я тихо, не сводя взгляда с Оскара.

Мои губы дрожали, но голос был удивительно ровным. Потому что внутри меня бушевало все. Не знаю почему я не добавила, что я и Оскар сводные.

Это был позор. Ужас.

И... какая-то болезненная, выжженная радость, что он пришел.

Оскар не двинулся с места, но его взгляд мог бы обуглить стены. Он смотрел на Стивена так, как палач смотрит на уже приговоренного.
— Собрал свои шмотки. Сейчас же. — Голос был глухим, пропитанный яростью, которая едва держалась на поводке.

— Послушай, мужик, я не понимаю, что ты себе вообра…

— Я сказал: ВОН. — Оскар шагнул вперед, и Стивен инстинктивно отступил, запинаясь. — Пока я не сломал тебе все, чем ты пытаешься думать, ублюдок.

Я молчала. Стояла, прикрывая дрожащими руками грудь и низ живота, будто это могло хоть как-то стереть то, что он увидел. Стыд душил меня. Но я не могла отвести взгляд от Оскара. Он был злой. До мурашек. И в этой ярости была такая сила, что у меня перехватывало дыхание.

Он приехал. Он все видел. И теперь он будет ненавидеть меня еще сильнее.

Оскар не двигался. Он просто смотрел. Тяжело. Мрачно. Угрожающей тишиной. Стивен топтался на месте, не зная — застегивать ли штаны, говорить ли что-то, или просто вылететь прочь. Ошарашенный, униженный, он все еще пытался сообразить, что, черт возьми, происходит.

И тогда Оскар медленно, без слов, потянулся за пазуху. Металлический щелчок прозвучал оглушительно.

Он достал пистолет. Простой, черный, с глухим блеском на рукояти.

— Я не повторяю, — спокойно сказал Оскар, глядя Стивену прямо в глаза. — Шевелись.

Стивен побледнел, будто вся кровь покинула его лицо. Он вскинул руки, пятясь назад, как трусливый школьник перед директором.

— Ладно, ладно, все, я ухожу… Я просто… я не знал, что… — Он запнулся, натягивая джинсы криво и в панике, — я уже иду!

Он вылетел из квартиры, захлопнув за собой дверь так, что по коридору разнесся звон.

А я стояла на месте. Все еще с немой паникой во взгляде, с пересохшим горлом и дрожью в коленях. Моя кожа горела от стыда, будто он сдернул с меня не только белье, а всю защиту, всю ложь.

Я хотела что-то сказать, объяснить, оправдаться — хоть как-то заткнуть эту бездну между нами.

— Оскар, пожалуйста… — прошептала я, сделав шаг к нему. — Это не то, что ты думаешь… Я просто… я хотела…

Он не дал мне договорить.

— Заткнись. — Голос ледяной. Без намека на жалость.

Он сделал шаг вперед, и прежде чем я успела отпрянуть, схватил меня за волосы. Резко, грубо, так что я инстинктивно вскрикнула и подалась назад.

— А ты… — прорычал он, не убирая пистолет, а наоборот — наводя его прямо на меня, — к столу. Быстро.

— Оскар… — выдохнула я, сжав губы, в надежде, что он все же услышит меня. Что я смогу дотянуться до той части в нем, которая когда-то была живой.

Он швырнул меня к столу, вдавив спиной в холодную столешницу, так резко, что я задохнулась от удара. Оскар навис надо мной, как шторм, готовый разнести все, что осталось от моего хрупкого мира. Его глаза пылали. Ни капли сожаления. Ни капли тепла. Только ярость. Черная, хищная, неуправляемая.

— Ты шлюха! — прошипел он, хватая меня за подбородок так, что ногти впились в кожу. — Чего тебе, блядь, не хватает?!

Его дыхание било прямо в лицо, горячее, рваное.

— У тебя есть деньги. Есть защита. Есть я. — Он будто выговаривал каждое слово сквозь яд. — Но ты все равно раздвигаешь ноги перед всякими уродами!

Я пыталась отвернуться, но он не дал. Пальцы сжались сильнее, и я почувствовала, как по щеке скатился одинокий слезеный след.

Глава 3. Оскар

— Босс…
Я даже не повернулся.

— Никому не заходить! — рявкнул я так, что в коридоре сразу стало тихо.
Я стоял посреди комнаты, не зная, за что хвататься: за свой член, покрытый кровью, или за Кэнди — обмякшую, без сознания, с белыми, как бумага, губами.

Кровь. На ней. На мне. На ее бедрах. Как клеймо. Как приговор.

Нет. Нет… Она не могла быть… девственницей?

Мир пошатнулся. Голова гудела. В груди — будто пустота. Я был уверен, что видел многое. Что меня невозможно сломать. Но это… Это была она.

Моя Кэнди. Моя слабость. Моя тень. И я только что… Я?..

— Чёрт… — прошептал я, опускаясь на колени рядом с её телом.

Её ресницы дрожали. Тихо, едва заметно. Она была жива. Но какая-то часть во мне умерла.

— Что я наделал… — выдохнул я.

А внутри уже зарождался страх. Ненависть к себе. И желание убить любого, кто когда-либо дотронется до неё. Кроме меня. Чёрт… кроме меня.

Я резко поднялся, натягивая штаны на ходу, словно хотел стереть всё, что только что произошло. Но кровь всё ещё была на мне. На ней. В моей памяти.

Какого чёрта ты натворил, Оскар?

Стиснув зубы до боли в челюсти, я наклонился, подхватил её на руки и быстро завернул в ближайшее одеяло. Её тело казалось слишком лёгким. Слишком хрупким. Как будто я мог сломать её окончательно, если сожму хоть чуть сильнее.

— Не смей… — прорычал я себе под нос. — Не вздумай исчезнуть. Ты слышишь меня, Кэнди?

Я был злой. На себя. На неё. На весь чёртов мир, который посмел сделать её такой. Невинной. Беззащитной.

Чёрт бы меня побрал, но с того момента, как я впервые увидел её — не как сестру, а как женщину — она стала моей. Моей собственностью. Моей слабостью. Моим проклятием.

Я распахнул дверь, не обращая внимания на охрану, которая испуганно вскочила с мест.

— В машину. Сейчас же. — Голос был таким ледяным, что никто не посмел задать ни одного вопроса.

Я вынес её из квартиры, прижав крепче к груди, будто боялся, что она исчезнет прямо в моих руках. И если кто-то хоть взглядом дотронется до неё — я снесу голову. Без раздумий.

— Куда ехать, босс? — спросил охранник, захлопывая за мной дверь машины.

— В отель. — Я не смотрел на него. Только на неё. — И вызови врача. Срочно. Не "на когда удобно". Сейчас.

— Понял. Уже в пути.

Я усадил Кэнди на заднее сиденье, всё ещё держа её в объятиях, не отпуская, даже когда машина тронулась. Она не просыпалась. Щёки бледные. Губы приоткрыты. Такая тихая. Такая не моя… Но теперь будет. Теперь будет.

В голове гудело. Паника сменялась яростью, ярость — страхом. Что я наделал?.. Как мог не почувствовать?.. Как теперь всё исправить?..

В Нью-Йорке слишком много тех, кто хочет моей смерти. Те, кто следит. Кто ждёт ошибки. И вот она — ошибка. На моих руках. В одеяле. С кровью между ног.

Но плевать. Плевать, кто она мне по документам. Плевать на правила. На грех. На запреты. На их шёпоты за спиной. Больше я её не отпущу.

Я закрыл глаза и крепче прижал её к себе. Плевать, если ради неё придётся сжечь всё к чёрту. Плевать, если придётся стать чудовищем — лишь бы она жила.

С трудом прижал телефон к уху, вторая рука по-прежнему крепко держала Кэнди. Она почти не шевелилась. Только лёгкое дыхание — и больше ничего. Я едва дышал сам.

— Оскар? — голос Мела был чётким, собранным, как всегда. Он был одним из немногих, кому я действительно доверял.

— Я с Кэнди. Подготовь место.

— Конечно, — без лишних вопросов ответил он. — Я всё устрою. Комната будет рядом с твоим этажом. С охраной, камерой, медиком на случай—

— Нет. — Я перебил, глядя в окно машины, но видя перед собой только её лицо. — Она будет жить в моём номере.

На той стороне повисла пауза. Длинная. И слишком осторожная.

— Оскар… с уважением, но вы… вы всё же брат и сестра. Сводные, да, но это вызовет вопросы. Это уже вызывает—

— Мел. — Я не повышал голос. Но ледяная тишина между словами была красноречивее любого крика. — Ты слышал, что я сказал?

— Слышал. — Он выдохнул. — Но, пожалуйста, подумай. Это может быть воспринято… неоднозначно. Пусть будет два номера. Смежных. Я поставлю охрану. Ты сможешь быть рядом в любой момент—

— Она будет жить со мной. — Я сказал это медленно, почти шепотом, но в этом шепоте было всё: власть, ярость, право, которое никто не сможет у меня отобрать. — Я не оставлю её. Ни на ночь. Ни на час. Ни на секунду. Пока она не очнётся. Пока я не решу, что она в безопасности. И даже тогда — она будет со мной.

Снова тишина.

— …Хорошо, — нехотя сдался Мел. — Я всё устрою. Никто не посмеет возразить.

— Именно. — Я отключил телефон.

Плевать, что подумают. Плевать, кто мы по документам. Слишком поздно для морали.
Она — моя.

Глава 4. Кэнди

Я очнулась от странного ощущения — будто кто-то вырезал из моего тела часть меня, оставив только слабость и тупую, пульсирующую боль внизу живота. Не сразу поняла, где нахожусь. Потолок был белым и незнакомым, стены — слишком аккуратные, стерильные.

Не моя квартира. Не тот ужасный вечер. Что-то мягкое облегало мое тело — пижама. Чужая. Чистая. Слишком чистая для того, что я чувствовала внутри.

Я пошевелила рукой — капельница. Капля за каплей текло что-то прозрачное, будто оно могло вымыть из меня грязь, позор, память. Но не могла.

Потому что я помнила все. Каждую деталь. Как он ворвался. Как кричал. Как смотрел на меня. Как вырвал мою невинность, будто имел на это право. Как будто я была его собственностью.

Я резко села, но тело отреагировало болью, скрутив меня пополам. Я зажала рот ладонью, чтобы не закричать — не от физической боли, а от той, что раздирала изнутри. Слезы потекли по щекам, горячие, злые.

Он меня ненавидит. Я видела это в его глазах. Он смотрел на меня как на грязь, как на предательство, как на вещь, которую он имеет право растоптать. Он не знал. Но теперь — знает. И ему плевать.

Он презирает меня. И, наверное, всегда презирал. Просто я этого не замечала.

Я сжала простыню пальцами, пока костяшки не побелели. Что бы он ни чувствовал тогда — это не было заботой. Это не было… любовью. Это было властью. Гневом. Наказанием.

И теперь я тоже начала чувствовать к нему нечто новое. Холодное. Осторожное. Не такую яркую ненависть, как у него ко мне. Но такую, что я больше не могла называть его своим безопасным местом. Он был бурей. И я — глупой, что когда-то хотела в ней утонуть.

Спустя пару минут дверь приоткрылась с легким щелчком, и в комнату вошла молодая женщина. В белом халате, с аккуратным пучком на затылке, с планшетом в одной руке и спокойной, почти безразличной миной на лице. Я сразу поняла — медик. Возможно, доктор.

Она остановилась у порога, мельком взглянула на меня.

— Доброе утро. — Голос мягкий, но ровный. Слишком ровный. Без настоящего участия. — Вы очнулись, это хорошо.

Я попыталась сесть, но тело снова отозвалось резкой болью. Лицо исказилось, и я упала обратно на подушку, задыхаясь.

— Осторожно. Не напрягайтесь, — сказала она, подходя ближе и опуская глаза к капельнице.

— Где я? — прошептала я. — Пожалуйста, скажите, где я нахожусь?

Она не сразу ответила. Щелкнула по экрану планшета и только потом, будто по инструкции, произнесла:

— В одном из отелей. Вас сюда доставили вчера вечером.

— Какой отель? Кто меня привез? — голос начал срываться. Я с трудом сдерживала панику.

Девушка на секунду подняла на меня глаза. В них скользнула тень… чего? Жалости? Страха? Не знаю. Слишком быстро.

— Мне не разрешено сообщать детали, — коротко сказала она. — Простите. Все, что вам нужно — отдых и покой.

— Нет! Пожалуйста! — я почти умоляла. — Я… я не понимаю, что произошло. Я проснулась — с капельницей, в пижаме… Мне больно! Я не… Я не знаю, кто… — слова мешались с комом в горле.

Она вздохнула. Не грубо, но с явным нежеланием продолжать.

— Ваше состояние стабильно. Организм реагирует на стресс. Мы следим. Врач осмотрит вас чуть позже.

— Кто вызвал врача? — спросила я тише. — Это… это Оскар?..

Пальцы ее на секунду замерли на трубке капельницы. Но лицо осталось непроницаемым.

— Отдыхайте, — только и сказала она. — Нажмите кнопку, если почувствуете себя хуже.

И все. Развернулась и ушла, не оглянувшись.

Я нащупала пальцами кнопку вызова. Сердце стучало где-то в горле, руки дрожали, но я нажимала — снова и снова, будто чем сильнее давлю, тем быстрее придет ответ. Мне нужен был он. Оскар. Черт побери, только он мог мне все объяснить.

Дверь распахнулась почти сразу — та же девушка вошла, все такая же спокойная, будто я не орала внутри на весь мир.

— Вы звали?

— Да! — выдохнула я. — Позовите Оскара. Срочно. Я хочу с ним поговорить. Немедленно!

Она на секунду замялась.
— Он… занят. Но я могу—

— Нет! — я с трудом поднялась, упираясь локтями в кровать. — Мне плевать, занят он или нет. Это он меня сюда притащил? Значит, он может хотя бы появиться! Я не намерена лежать тут, как в клетке, с капельницей и ни черта не понимать, что происходит!

Девушка кивнула, почти незаметно.
— Я передам.

Она исчезла так же быстро, как и пришла. Я ждала. Минуту. Две. Пять. Тишина снова расползлась по комнате, и я уже начала думать, что меня просто проигнорировали.

И вот — дверь снова открылась.

Но это был не он. Это был Мел.

Высокий. Слишком ухоженный. В строгом костюме и с лицом, в котором все время читалось одно — я знаю, как все должно быть. Только вот я не хотела, чтобы он знал хоть что-то про меня.

— Добрый вечер, мисс Кэнди, — произнес он холодно-вежливо. — Рад видеть, что вы пришли в себя.

Глава 5. Кэнди

Оскар не пришел. Прошел час, может, два — я уже не смотрела на часы. Просто лежала, уставившись в потолок, считая вдохи, как будто это поможет не провалиться снова в ту самую пустоту.

Но он не пришел.

И я даже не удивилась. Он никогда не приходил. Никогда не слушал. Никогда не уважал. Даже тогда, когда я была ребенком, а он — хмурым, слишком взрослым для своего возраста подростком. Он всегда смотрел на меня сверху вниз. Всегда с тем презрением, которое я чувствовала даже кожей.

“Ты некрасивая,” — говорил он, лениво, будто комментировал погоду.

“На тебя никто и не посмотрит. Разве что за деньги, как на твою мамашу.”

И тогда я еще не совсем понимала, что именно он имеет в виду. Просто знала, что мне хотелось исчезнуть.

Я тогда все время старалась — быть тише, быть добрее, не мешать, нравиться. Но он не замечал. Или не хотел. А может, с самого начала считал меня ничтожеством, просто потому что я не была его. Не была с правильной стороны семьи. Не родилась в правильном теле, в правильной истории.

Дверь снова открылась. Без стука, без предупреждения.

Женщина принесла еду на подносе — что-то теплое, пахнущее пряностями. Я даже не посмотрела. Еда была последним, что я могла впустить в себя.

Боль внизу живота понемногу стихала. Не отпускала совсем, но стала тупой, как будто отошла в тень. Я только начала выпрямляться, когда вернулась та же медсестра — та, что смотрела на меня, как на объект, а не человека.

— Сейчас проверим капельницу… — проговорила она, даже не взглянув мне в глаза.

Я молча наблюдала, как она делает все быстро, привычно, словно я — манекен, а не человек.

Потом она достала ампулу, быстро набрала жидкость в шприц и поднесла к капельнице.

— Что это? — спросила я, не поднимая головы.

— Успокоительное, — коротко бросила она.

— Зачем? Я не…

Но договорить я не успела. Потемнело в глазах. Мир начал таять, будто стертый акварелью. Слова застряли в горле. Руки ослабли.

И все, что я успела подумать прежде, чем утонуть во сне: Конечно. Он не пришел. Потому что ему плевать. Всегда было.

Мне снился огонь. Живой. Густой. Дышащий. Он не пугал — он манил. И у огня было имя. Лицо. Оскар.

Он стоял посреди пламени, будто сам был соткан из жара, из злости, из боли. Глаза — чернее ночи. Руки — в крови, в моей крови. Он звал меня. Шептал:
— Моя.
И я шла. Шла сквозь пламя, не чувствуя боли. Только желание. Страх. Жажду понять — почему?

Я тянулась к нему, но как только пальцы почти коснулись — он исчез. А огонь взорвался. Прямо в сердце. И я закричала.

Я проснулась резко — с криком, с влажной от пота спиной и бешено колотящимся сердцем. Сон все еще держал меня — жаркий, удушающий. Оскар. Он был там. Он был огнем. Словно вжигал меня изнутри.

Но теперь вокруг — тишина. Полумрак. Комната в мягком свете уличного фонаря, просачивающегося сквозь щель в шторах. Я медленно выдохнула. Воздух был прохладным и пах чем-то нейтральным, больничным. Пижама липла к телу. Меня трясло.

Я опустила взгляд на руку. Капельница все еще торчала в вену. Белый пластырь уже немного отклеился, и от одного взгляда на трубку мне стало… не по себе.

Стиснув зубы, я медленно села. Голова закружилась, но я не остановилась. Пальцами нащупала пластырь и потянула. Клей сопротивлялся. Кожа дернулась. Потом — одно резкое движение. Игла выскользнула с легким толчком, за ней — капля крови. Я прижала ватный край пижамы к месту прокола, выдохнув сквозь сжатые губы.

Внутри все было тихо. Не считая стука крови в ушах. Боль… ушла. Почти. Но тело все еще помнило. Колени дрожали, как будто не верили, что я снова стою.

Я встала, держась за край кровати. Осторожно. Медленно. Пол шаг за шагом становился ближе. Я нащупала стену, провела рукой, опираясь на нее, пока не дошла до двери. Сердце стучало так, будто вот-вот разобьет грудную клетку.

Пальцы легли на ручку. Холодная. Как все здесь. Я взяла в руки ручку, сделала глубокий вдох — и повернула ее. Дверь открылась без скрипа, впуская меня в полутемную гостиную.

Лампа в углу горела тусклым желтым светом, отбрасывая длинные тени на стены и мебель. В комнате стояла тишина. Глухая, вязкая. Я сделала несколько шагов, босые ступни почти не издавали звука по мягкому ковру. Тело дрожало от слабости, но я шла. Плевать. Мне нужно было понять, где я. Кто со мной. Что со мной.

Возле дивана я заметила телефон. Обычный. Черный. Лежал на кофейном столике, как спасательный круг в океане неизвестности.

Я потянулась к нему, но тут — звук. Тихий. Стекло о стекло. Почти неслышный вдох и… шаг?

Я резко обернулась, сердце застучало в горле.

В тени, в самом углу комнаты, облокотившись о стену, стоял он. Оскар. Все такой же спокойный. Ленивый. Опасный. В одной руке — бокал с янтарной жидкостью. Виски.

На губах — легкая ухмылка. Глаза в полумраке блестели тем, чего я не могла расшифровать: раздражением? презрением? или... чем-то непонятным мне.

Глава 6. Оскар

Она стояла посреди комнаты — хрупкая, бледная, босая, с капельницей, выдранной из руки, и глазами, в которых бушевала целая буря. Но я не мог отвести взгляд.

Чертова девчонка. Чертова… моя.

Мел сказал, что она очнулась еще два часа назад. Я слышал, как она звала. Как нажимала кнопку. Но я не зашел. Не смог. Руки тряслись, когда я поднимал стакан с виски.

Голова пульсировала от напряжения. Я, черт возьми, боялся. Боялся встретиться с ней глазами. Боялся признать себе, что она была… невинной. А я — разрушил это. Своими руками. Своей яростью. Своей слепой, болезненной жаждой владеть.

А теперь она стоит передо мной. Живая. Молчаливая. С ненавистью и болью в глазах.

— Любопытно… — выдохнул я, делая глоток, лишь бы не сорваться. — Как быстро ты научилась ходить после того, что мы с тобой сделали.

— Мы? — голос ее дрогнул, но был тверже, чем я ожидал. — Это не было мы, Оскар. Это было ты.

Словно нож. Прямо в грудь.

— Ты вообще почему здесь? — продолжила она, сделав шаг вперед. — Что, пришел проверить, не убежала ли я Стиву?

Я стиснул зубы, и кулаки невольно сжались.

— Ты до сих пор о нем думаешь? После всего?

— А что, не должна? — вскинулась она. — Он хотя бы не довел меня до обморока!

— Он — грязь.

— А ты кто?! — закричала она. — Тот, кто меня силой забрал? Кто даже не удосужился спросить — Оскар, какого черта ты тогда пришел за мной?! Почему?!

Я молчал. Потому что не знал, что сказать. Потому что сам не понимал, как в ту ночь не убил Стивена. Как вместо мести выбрал… ее.

Она подошла ближе, и я впервые заметил, как дрожат ее губы. Как дрожит подбородок.

— Ты всегда меня ненавидел. Всегда смотрел на меня, как на мусор. За что? За то, что моя мать легла под твоего отца? Я не выбирала, где родиться, Оскар.

Блять, я не выдержал. Стакан с виски треснул о пол, разлетелся на осколки, но мне было все равно. Я шагнул к ней, схватил за плечи, глядя в глаза, которые сейчас были полны слез.

— Я не пришел, чтобы ты меня прощала, — произнес я, глядя ей прямо в глаза. — И не для того, чтобы объяснять.

Я сделал шаг ближе, чувствуя, как между нами пульсует напряжение, как она сжимается, но не отступает.

— Тем более тебе. — добавил я, с холодом в голосе.

Ее брови дернулись, губы приоткрылись, будто она хотела что-то сказать, но я не дал ей. Не сейчас. Не пока в груди все горело от ярости, страха и… еще чего-то, от чего хотелось выть.

— Я стал главой “Фамилии”. — Мои слова прозвучали тихо, но жестко, как приговор. — И с этого момента ты — под моей защитой. Под моей кровью. Подо мной.

— Ты шутишь… — выдохнула она, делая шаг назад. — Нет… Нет. Я не твоя собственность, Оскар!

— Ты всегда была. Просто раньше ты этого не понимала.

Я смотрел, как она дрожит, но не ломается. Как во взгляде мелькает ненависть, но рядом с ней — все та же боль. И это сводило меня с ума.

— Теперь ты должна быть рядом. Всегда.

— Это угроза? — ее голос сорвался.

Я прищурился.

— Это обязанность, Кэндис. Передо мной. Перед собой. Ты — Ван Гейл, забыла?

— Ты хочешь запереть меня рядом, как трофей? После всего, что сделал?

— Нет, — прошипел я, приближаясь почти вплотную. — Я хочу, чтобы ты была достойна этой фамилии. Не позорила меня! Ты будешь жить там, где я скажу. Дышать рядом. Сидеть рядом. Спать рядом, если нужно будет. Тебе ясно?!

Она молчала. Только дыхание — тяжелое, сбивчивое. И глаза. Такие же, как в детстве. Полные огня и гордости. Такие, которые я всегда пытался потушить.

Но теперь… я хотел, чтобы они горели. Только для меня. Черт… Когда я успел стать таким слабым?

Это было плохо. Очень плохо. Слабость — она росла во мне с каждым ее взглядом. С каждой дрожью ее губ. С каждым напоминанием о том, что я разрушил то, чего даже не имел права касаться.

Моя слабость — это она. К ней. К этой дерзкой, гордой, упрямой девчонке, которую я всю жизнь считал занозой… а теперь хотел до безумия.

Медленно поднял руку, запуская ее под ткань ее пижамной кофты. Кэнди молчала, не двигалась, но и не останавливала меня. Горячая кожа под пальцами — и такая тонкая дрожь, будто она боялась даже вдохнуть. Я почти прикоснулся к ребрам — медленно, будто хотел проверить, она ли настоящая. Ее дыхание сбилось. Она не отстранялась… но и не приближалась.

И именно в этот момент — дверь скрипнула.

— Оскар. — Голос Мела прозвучал как выстрел.

Холодный. Предупреждающий. Сдержанный, как всегда.

Я резко опустил руку. Отступил на шаг, как будто меня поймали на чем-то постыдном. Да так оно и было.

Кэнди отвернулась, и я видел, как она судорожно втянула воздух. Губы побелели. Я сглотнул, сжав челюсти.

Глава 7. Кэнди

— Я никуда не поеду! — закричала я так, что у меня задребезжал голос, и в висках заломило от напряжения.

Мою истерику слушали только стены. И Мел. А на Мела мне, если честно, было глубоко наплевать. Ему платят. Много. Чтобы решать проблемы. И вот теперь проблемой стала я.

Он стоял у стены, с планшетом в руках и лицом, которое хотелось ударить. Спокойное. Невозмутимое. С выражением вечного “я всё понимаю, но мне всё равно”.

— Мисс Кэнди, — начал он своим вежливым, ровным голосом, — Оскар поручил мне…

— Вот именно! — перебила я, бросив на кровать подушку. — Конечно! Оскар что-то сказал — и все сразу побежали! “Да, босс, конечно, босс, прямо сейчас, босс!”

Он выдержал паузу, словно давал мне выплеснуться. Профессионал.

— Он ваш опекун, глава семьи, и—

— Он не мой чёртов хозяин! — выдохнула я с такой злостью, что комната будто задрожала. — Я не собака, которую можно скомандовать: “сидеть”, “в Феникс”, “молчать”! У меня есть голос! У меня есть выбор! И ты, Мел, — я шагнула к нему ближе, — не смотри на меня так, будто я истеричка. У тебя нет на это права.

Он слегка вздёрнул бровь, едва заметно.

— Я на вас не смотрю, мисс. Я выполняю указания.

— Вот в этом вся твоя проблема, Мел. — Я рассмеялась сухо, истерично. — Ты всю жизнь выполняешь указания. Даже если они против кого-то, кто больше не может дышать от страха!

Я хотела, чтобы он ушёл. Хотела, чтобы Оскар услышал всё это. Чтобы он понял, как я кричу — не голосом, а внутри. Но он не придёт. Он просто приказал. А я — вещь, которую нужно собрать и погрузить в машину.

Мел вздохнул. И, наконец, убрал планшет.

— Я зайду через два часа, мисс. Подумайте. Всё уже решено. И… между нами, — он чуть склонил голову, — если бы вы и правда были просто вещью — вы бы не стояли тут, вся горящая и живая. Он бы не трясся за вас. Не сжигал себя изнутри.

Я замерла. Он повернулся и вышел, не дожидаясь ответа.

А я стояла как дура. В этой розовой пижаме — нелепой, детской, не моей. И чувствовала себя не женщиной, не даже пленницей, а… глупой куклой. Куклой в коробке, которую кто-то вытащил, поиграл, а теперь снова закрыл.

Оскар сжигал себя? Себя?! Этот наглый, хладнокровный ублюдок? Он страдал? Чёрт. Я засмеялась. Тихо, зло. Болью.

— Да сгорел бы уже, если честно, — выдохнула я в пустоту комнаты, — чтобы больше не приказывал, не врывался, не делал вид, что я ему… хоть кто-то.

Сердце билось неравномерно. В груди — глухой ком. И всё внутри будто металось между “убей его” и “обними, черт возьми, хоть раз по-настоящему”.

Чёрт…

Я не выдержала. Собрала волосы в небрежный пучок, стащила с себя пижаму и пошла в душ. Нужно было смыть это всё. Всё: запах, воспоминания, злость, унижение, остатки слёз. Горячая вода лилась по коже, будто хотела стереть саму меня — ту, что позволила ему всё.

Стояла под струями, не двигаясь. Только ладонь дрожала, когда провела ею вниз по животу. Прикоснулась к себе между ног — осторожно, как будто боялась снова почувствовать боль. Но её не было. Не той. Осталась только память. И странная, глухая пустота.

Я закрыла глаза. И, конечно, он тут же возник в голове. Оскар. С его голосом. С его злостью. С глазами, от которых не сбежать.

Он разрушил меня. И сделал частью себя. И самое страшное — я не знала, кого больше ненавижу: его… или себя за то, что всё ещё хочу его видеть.

Прошло почти два часа. Я успела вытереться, переодеться во всё чистое, что притащили люди Оскара еще утром и снова собрать волосы. Села на край кровати, уперевшись ладонями в простынь, и уставилась в точку на стене. Ждать стало привычкой.

Дверь открылась с привычным, раздражающим щелчком.

— Готовы? — спросил Мел, всё так же идеально вежливый.

Я подняла глаза. И впервые — не с ненавистью. А с пустым, выжженным спокойствием.

— Не уверена, — честно ответила я. — Но, видимо, это тоже не важно.

Он кивнул.

— Машина ждёт.

Феникс.

Мой личный ад на земле. Город, где воздух пах не свободой, а страхом. Место, где всё началось. Где я всегда была лишней. Лишней в доме, лишней в семье, лишней даже в собственном теле.

Там я жила, будто под прицелом. Каждый шаг — как по минному полю. Всегда настороже. Всегда в ожидании удара. Там меня чуть не убили. Там меня почти продали. Как куклу. Как товар. И никому не было дела.

Я бежала оттуда, как от проклятия. С мечтой, что никогда не вернусь. Что всё позади. Что я — свободна.

Но теперь… Теперь я должна вернуться. С ним.

С человеком, который делал мою жизнь ещё сложнее. Который всегда выбирал власть, а не меня. Который теперь называл меня “своей”, будто это честь, а не клетка.

Оскар.

Ехать в Феникс с ним — это как вернуться в собственный кошмар за руку с демоном, который его создаёт.

Глава 8. Кэнди

Небо было темным, тяжелым, словно готовилось разразиться грозой. Холодный ветер бил по лицу, когда мы подъехали прямо к частному самолету.

Мел молчал всю дорогу. И я тоже. Слов между нами не было и не нужно. Он был просто тенью. Той, что Оскар поставил рядом со мной, чтобы я не сбежала.

Шины машины скрипнули по асфальту, и дверь открылась. Мел молча кивнул, приглашая выйти. Я натянула на лицо маску безразличия и вышла первой, прижимая ладони к бокам от напряжения.

Трап был выдвинут. Самолет стоял готовый, как будто специально ждал нас. Тишина была почти зловещей. Никого вокруг. Только редкие вспышки маячков на поле.

Я шла медленно, с каждым шагом ощущая, как что-то давит на грудь. Как будто что-то должно было случиться.

У самой лестницы я остановилась. Обернулась к Мелу.

— Где Оскар? — спросила я, и сама услышала, как дрожит мой голос. Я ненавидела себя за эту дрожь.

Мел только хотел открыть рот, чтобы ответить, как вдруг — бах!

Стрельба. Резкий хлопок разорвал тишину.

Я инстинктивно пригнулась, сердце ударило в горло.

— Назад! — рявкнул Мел, хватая меня за руку и рывком утаскивая за корпус машины.

Пули секли воздух, визжали, рикошетили по асфальту. Щебень больно бил в лицо, кусался в открытые участки кожи. Кто-то закричал — коротко, резко, так, что сердце сорвалось с места.

Я прижалась к металлу, чувствуя, как Мел заслонил меня собой. Он действовал четко, как машина. Одной рукой держал меня за плечо, второй вытаскивал пистолет из-за пояса.

И в следующую секунду — хлопок. Удар.

Мел вздрогнул всем телом. Его рука соскользнула с моего плеча. На белой рубашке медленно расползлось темное пятно.

— Мел! — вскрикнула я, вцепившись в него.

Он пытался поднять пистолет, продолжать держаться, но ноги уже подкашивались.

Я подхватила его, насколько могла, опустила на асфальт, чувствуя, как липкая, горячая кровь пропитывает мне ладони.

— Нет, нет, только не сейчас! — Я оглядывалась, ища хоть что-то, что могло бы помочь.

Ни бинтов. Ни помощи. Только запах крови и гул перестрелки. Я прижала обе руки к его ране, прямо над животом, куда вонзилась пуля. Он поморщился, задыхаясь.

— Дави, — прохрипел он. — Сильнее…

— Я знаю! — почти закричала я, в панике прижимая его сильнее, чувствуя, как кровь вытекает сквозь пальцы.

Мел сжал мои запястья, как бы подсказывая, где держать. Его лицо побледнело, но глаза оставались упрямо ясными.

— В машину, — выдохнул он. — Это приказ, Кэнди…

— Заткнись! — сорвалось с моих губ. — Ты не умрешь! Слышишь меня?! Не смей!

Я тряслась. Вся. От ужаса. От бессилия.

Грохот стрельбы постепенно отдалялся — короткие очереди стали редкими, приглушенными. Я почти не слышала их. Все, что существовало для меня в этот момент — это Мел, бледный, дрожащий, лежащий на залитом кровью асфальте.

— Держись, держись, — бормотала я, не убирая рук с его раны. Кровь липла к ладоням, стекала по пальцам, но я прижимала сильнее, насколько хватало сил.

— Все нормально... — прохрипел он. — Все... будет…

— Не ври мне! — сорвалось с меня. — Будет, когда ты встанешь и сам это скажешь!

Краем глаза я увидела, как двое охранников в форме сорвались с укрытия. Подбежали к нам, один сразу упал на колени рядом.

— Мы его берем! — рявкнул кто-то.

— Осторожно! — почти прорычала я, не отпуская рану. — Если потечет сильнее, я вам всех порву!

Мужчины быстро, четко действовали. Один держал Мела за плечи, второй аккуратно поднимал его за ноги. Я не отпускала ладонь от его живота ни на секунду. Держала, прижимала, словно моя рука была единственной преградой между ним и смертью.

— Кэнди, — прохрипел Мел, глядя на меня мутными глазами, — все под контролем…

— Молчи! — сказала я резко. — Сохраняй силы!

— Я… я знал, что ты будешь сложной... — попытался усмехнуться он, но это больше походило на предсмертный вздох.

— Конечно сложной! — прорыдала я сквозь зубы, не отрывая взгляда от его лица. — Так что не вздумай сдаться. Ты еще должен мне кучу объяснений, ясно?!

Мы почти добрались до трапа. Я слышала, как стучат по металлу ботинки охраны, слышала гул двигателей, готовых к срочному взлету. Но все, что имело значение — это дыхание Мела. Хриплое. Трудное. Но еще живое.

Мы втянули его в салон. Там было ярко, пахло медицинским спиртом и кожей кресел. Я прижала его к себе, продолжая удерживать кровь.

— Дыши, Мел, слышишь? Дыши! — бормотала я. — Мы взлетим, будет врач, будет помощь... Ты только держись, ладно?

Он что-то прошептал — еле слышно, едва размокнув губы. Я не поняла слов. Но сжала его руку сильнее. Как будто этим могла вернуть его к жизни.

— Я не позволю тебе умереть, ублюдок, — прошипела я, вжимая ладонь в его рану так сильно, как только могла. — Ты слишком много знаешь. Ты еще мне нужен!

Глава 9. Кэнди

— Как прикажешь, Конфетка, — тяжело прохрипел он и… отключился.

Я осталась с его словами, эхом бьющими в ушах. Конфетка. Как прикажешь. Да кто я вообще такая, чтобы приказывать? Я не знала, куда деться от жара, разлившегося по щекам. Даже сейчас, весь окровавленный, с пробитым боком, Мел умудрился смутить меня до дрожи. И это было... жутко неудобно. Потому что не время. Не место. Не с ним. Но я всё равно сидела, вспоминая, как он это сказал — хрипло, с болью, с усмешкой. Словно до последнего хотел держать маску сильного, опасного ублюдка.

Я сглотнула и потянулась, чтобы поправить повязку.

— Дурак, — прошептала я. — Только попробуй умереть. Я тебя лично обратно притащу и убью снова.

Но он не ответил. Только тишина, только капли пота на его лбу и слабый пульс под пальцами.

Шасси с глухим стуком коснулись земли, и самолёт дёрнулся, будто выдохнул вместе с нами. Сердце мое стучало где-то в горле, я даже не заметила, что всё это время не дышала. Мел всё ещё был без сознания, бледный, будто выжали всю кровь. Я держала его руку, твердя вполголоса что-то бессмысленное — лишь бы он не ушёл.

— Приземлились, — прошептал кто-то из охраны.

Я кивнула, но не двинулась с места. Только когда люк открылся, и в салон ворвался горячий воздух Феникса, вместе с запахом пыли и бензина, я резко пришла в себя. У трапа уже стояла скорая помощь. Медики спешили навстречу, перекрикиваясь, неся носилки.

И… он.

Оскар.

Холодный, с каменным лицом, в идеально выглаженном костюме и с глазами, в которых не отражалось ничего. Ни страха, ни злости. Только ожидание. Он стоял, засунув руки в карманы, как будто встречал очередной груз, а не нас.

Я поднялась, пропуская фельдшеров к Мелу. Они ловко, без лишних слов начали оказывать помощь, подключать аппараты. Кто-то из них повернулся ко мне:

— Он в сознание приходил?

Я кивнула.
— На несколько секунд. Он сказал… — сглотнула. — Сказал “Как прикажешь, Конфетка” и вырубился.

Фельдшер не стал уточнять. Просто посмотрел на показания прибора и крикнул что-то в сторону машины. Всё завертелось ещё быстрее.

Я вышла следом, спускаясь по трапу. И вот он — Оскар. Всё ещё молчал. Смотрел прямо в меня. Я почувствовала, как под его взглядом всё внутри сжимается.

Оскар не сделал ни шага навстречу. Не попытался подойти, не взглянул на Мела, которого в этот момент уже укладывали в скорую с кислородной маской и трубками, будто это был просто кто-то из охраны. Не друг. Не человек, что закрыл собой меня. Просто тело.

— Ты даже не спросишь, как он? — Я остановилась у подножия трапа, сжав кулаки. — Даже не моргнёшь?

Оскар смерил меня взглядом — ровным, безразличным, как будто на мне был всего лишь новый костюм, а не кровь человека, который спас мне жизнь.

— Он жив. Этого достаточно.

Что-то внутри меня оборвалось.

— Ты… Ты бездушный ублюдок! — выкрикнула я, не выдержав. — Ты даже не человек! Там умирает человек, ради меня! А ты стоишь, как будто тебе плевать!

Он слегка склонил голову.

— Я никогда и не утверждал, что во мне есть душа, Кэнди.

Я задохнулась от ярости. Хотела броситься на него, ударить, заставить почувствовать хоть что-то — но он не сдвинулся. Только губы чуть дрогнули:

— Отвезите её в особняк, — спокойно приказал он охране. — Немедленно.

— Нет! Я никуда не поеду с тобой!

Но меня уже аккуратно, но настойчиво подхватили под локти. А он… просто отвернулся. Не к Мелу. Не ко мне. К машине. Как будто всё это было не больше, чем эпизод в расписании.

Я задергалась, как только чьи-то руки сомкнулись на моих локтях.

— Не трогайте меня! — заорала я, вырываясь. — Не смейте! Я не поеду никуда с этим чудовищем!

Но охрана была натренирована — хватка крепкая, движения точные, без лишней грубости, но с абсолютным контролем. Меня даже не толкнули — просто развернули и повели к машине, как будто я уже не человек, а часть груза, который нужно доставить по адресу.

— Оскар! — Я обернулась, почти захлёбываясь от слёз и злости. — Посмотри на меня! ПОСМОТРИ!

Он остановился. Медленно. Повернул голову. Его глаза скользнули по мне, как по пустому месту. Без боли. Без сожаления. Без интереса.

— Ты жива. Этого достаточно, — произнёс он спокойно.

Эти слова были хуже плевка. Хуже выстрела.

— Ты чудовище… — Я выдохнула, дрожащая, захлёбываясь эмоциями. — Холодный, пустой, прогнивший изнутри.

Он не ответил. Только кивнул водителю и сел в другую машину.

А я… я просто рухнула в кожаное сиденье заднего ряда, закусила губу до крови и позволила себе истерику.

Снаружи мелькали улицы Феникса, будто тени прошлого, от которых невозможно убежать. Машина мягко покачивалась, будто убаюкивала, но внутри меня всё дрожало.

Оскар. Безжалостный, пустой взгляд. И его равнодушие к Мелу.

Глава 10. Кэнди

Первое, что я проверила, был замок на двери. Конечно, он был закрыт. Заперли. Как же это было в стиле Оскара.

Я медленно обернулась к комнате — все было... идеально. Идеально выверено. Роскошно. Противно.

От скуки я подошла к шкафу, дернула дверцу — и замерла. Платья. Костюмы. Белье. Обувь. Все новое, от дизайнеров, которых я когда-то обожала. Chanel. Dior. Alexander McQueen. Сумки, туфли на каблуках, аккуратно развешенные платья с ценниками. Некоторые вещи были с моего вишлиста, который я вела лет пять назад, когда верила в “красивую жизнь”.

Теперь от одного взгляда на это вырвало бы. Со всей дури захлопнула дверцу. Как же хотелось сжечь это все к чертям. Эти платья, этот дом! Все, что было подобрано с холодным расчетом, будто я — кукла, и ее нужно нарядить по вкусу хозяина.

— Госпожа Кэнди.

В дверь тихо постучали.

Я рассмеялась. Не радостно — истерично. Серьезно? Они правда пытались сделать вид, будто я здесь — хозяйка? Госпожа?

Служанка за дверью ждала ответа. Я медленно подошла, уставившись на массивную ручку, за которой пряталась та, у кого был ключ. А у меня — нет.

Кто из нас, по-твоему, здесь главный, а?

— Входи, — бросила я, не поворачивая головы.

Дверь отворилась мягко. Нежная, почти незаметная, будто создана, чтобы сливаться со стенами.

— Все ли вам нравится? — спросила она тихо, опуская глаза.

— Обожаю. Особенно решетки на окнах и камеры в углах. Просто мечта детства.

Она вздрогнула. Конечно, испугалась. Слишком поздно скрывать: я не собиралась тут приживаться.

— Вам подготовили вечерний наряд, — прошептала она, — господин пожелал видеть вас на ужине.

Отказ не был опцией. Я поняла это без лишних слов.

Молчаливый взгляд служанки, легкое дрожание ее пальцев, тонкая складка у губ — все кричало: “не перечь ему”. Хочешь выжить — играй.

Значит, нужно было идти. Сжать зубы. Натянуть маску. И выглядеть, как будто я не чувствую, как меня рвет изнутри.

Я вернулась к шкафу, дернула за вешалку первое попавшееся платье. Черное. Закрытое. Минимум кожи — максимум контроля. Пусть думает, что я подчинилась. Пусть радуется.

Пока я собирала волосы в высокий хвост, в голове промелькнула мысль: Мел. Где он? Жив ли? Его кровавое лицо не выходило из памяти. Его слова — “Как прикажешь, Конфетка” — снова и снова отдавало эхом в голове.

Может, если сыграю правильно… Если улыбнусь, если скажу нужные слова — узнаю хоть что-то. Услышу хоть обрывок, за который смогу зацепиться.

Глубокий вдох. Выдох. Пора идти в клетку… и глядеть в глаза зверю.

Я спускалась по лестнице медленно, будто шла на казнь. Каждый шаг отдавался в висках, сердце стучало слишком громко, а внутренний голос не замолкал: “Улыбайся. Не дрогни. Не показывай страх.”

Столовая встретила меня привычной холодной роскошью. За длинным столом, в самом центре, сидел он. Оскар. Расслабленный, будто день был обычным. В руке — стакан с янтарной жидкостью. Виски. Без льда. Классика.

Он не поднялся, не поздоровался. Только глянул, будто оценил.

Я подошла, села напротив, поправив подол платья. Молчание повисло в воздухе — тягучее, вязкое.

— Как он? — спросила я, глядя прямо ему в глаза.

— Кто?

— Мел.

Щелк. Глаза Оскара мгновенно сузились. Он резко поставил стакан на стол, и звук стекла об дерево отозвался в груди.

— Он не твоя забота, Кэнди.

Я не отвела взгляда.

— Он прикрыл меня телом. Это делает его моей заботой.

На мгновение я увидела раздражение. Настоящее. Не маску, не игру — вспышка гнева, будто моя дерзость задела что-то в нем глубже, чем он хотел бы признать.

— Успела влюбиться? — процедил он, поднимая на меня тяжелый взгляд. — Он тебе не поможет. Мел — мой человек. Делает, что я прикажу. Думает, как я скажу. Живет, пока я позволяю.

Я резко подалась вперед, кулаки сжались на коленях.

— Я просто спросила, как он! — выпалила я, не в силах сдержаться. — Это нормально — интересоваться тем, кто спас тебе жизнь. Кто кровью за тебя платил, пока ты… сидел тут и пил свой чертов виски!

Молчание.

Оскар не отводил взгляда. Потом медленно откинулся на спинку стула, будто изучал, как далеко я зайду. Уголки его губ дрогнули. Улыбка. Пустая. Опасная.

— И что ты собираешься делать, Кэнди? — прошептал. — Перестать есть? Устроить бойкот? Разжалобить меня? Или разыграть из себя героиню, пока я позволяю тебе дышать?

Я задохнулась от ярости. Он все видел. Все знал. Но самое страшное — он не врал.

— Ты чудовище, — выдохнула я.

Он чуть наклонился, приблизившись:

— Нет. Я — единственный, кто знает, как выжить в этом мире. А ты, Кэнди, еще только учишься дышать среди хищников. Поэтому будь умницей. Через два дня ты будешь на Совете. В чем я скажу. С кем я скажу. И ты — голосовать как я скажу.

Глава 11. Кэнди

Я сидела — ровно, гордо, с таким выражением лица, будто принадлежала этому столу с самого рождения. Хотя внутри все еще шумело: паника, злость, страх… И странное, почти дикое спокойствие.

Слева от меня — Оскар. Он был спокоен, как всегда. Только губы чуть сжаты, в виске едва пульсирует жилка. Он знал, что сейчас начнется.

— Я все еще не понимаю, — заговорил Коул, сложив руки на груди. — После смерти Маклэйна мы все ожидали, что контроль перейдет к Совету. Но вместо этого ты, Оскар, выдвинул себя. Без обсуждений. Без голосования.

— Я не выдвигал себя, — холодно бросил Оскар. — Все, что принадлежало Маклэйну, теперь мое. Его дочь Тейлор передала все мне. Легально. Документально. И необратимо.

— Это мы еще посмотрим, — процедил Джонатан Брукс. — Маклэйн никогда бы не доверил все одному человеку. Особенно ей.

— Он доверил, — прозвучал спокойный, хрипловатый голос с другого конца зала.

Винсент Каррано. Глава “Фамилии”. Сидел, сцепив руки, наблюдая за всеми, как лев, лениво разглядывающий вожаков стаи.

— Маклэйн был прагматиком, — продолжил он. — И он знал, что Оскар доведет дело до конца, даже если придется выжечь все дотла.

— А она? — резко спросила Мэри-Энн, ткнув пальцем в мою сторону. — Что она делает за этим столом?

Все взгляды упали на меня. Я не дрогнула.

— Девочка в платье с чужим наследием — вот кто она.

— Неверно, — спокойно произнес Оскар. — Кэнди — глава Дома Ван Гейл. Легитимно.

— Это… безумие, — выдохнула Андреа Нокс. — Ты сделал ее наследницей? Просто так? Да, она дочь второй жены твоего покойного отца, но… в ней нет крови Ван Гейл.

Я почувствовала, как все внутри оборвалось.

— Не просто так, — спокойно сказал Оскар. Голос ровный, почти ленивый, как будто речь шла о подписании контракта, а не о моей жизни. — Со вчерашнего дня… она моя жена.

Что?

Мир на секунду стал глухим. Я слышала только собственное сердцебиение. Гулкое. Прерывистое. Предательски живое.

Я повернулась к нему — медленно, будто сквозь воду. Он смотрел прямо перед собой. Даже не взглянул на меня. Как будто… сказал что-то обычное. Само собой разумеющееся.

Жена?

Гул в ушах сменился холодом. Меня будто облили изнутри ледяной водой. И в этом холоде — ярость. И паника. И ужас. И унижение.

В зале раздался возмущенный ропот.

— Ты женился? — вскинулась Андреа, чуть ли не вставая. — Без уведомления Совета? Без нашего одобрения?

— Я не обязан спрашивать вашего одобрения, — отрезал Оскар, наконец посмотрев на меня. Его глаза были пустыми. Чужими. Как будто он не просто объявил новость — а запустил в ход механизм разрушения. — Мы заключили союз. Официально. Документы переданы Винсенту. Брак скреплен. Дом Ван Гейл и все, что с ним связано, теперь принадлежит ей.

— Это безумие… — прошипел Джонатан.

Да. Это было безумие.

А я все еще сидела. Молчала. Вцепившись в подлокотники, чтобы не сорваться.

Жена. С вчерашнего дня.

Я все еще пыталась дышать. Жена. Он сказал это так, будто подписал меня на пожизненное заключение — с кольцом на пальце вместо кандалов.

Но у меня не было времени на шок. Потому что Винсент Каррано поднял руку, и зал мгновенно замолчал.

— Довольно, — сказал он. Голос ровный, как сталь под кожей. — Мы собрались здесь не обсуждать, кто кого переспал и на ком женился. В Фениксе — хаос. Группировки выходят из-под контроля. Подпольные каналы не платят. Силовые структуры больше слушают улицу, чем нас.

Он обвел взглядом зал.
— Нам нужно решить, кто займется этим. И какие меры примем.

— Я наведу порядок, — спокойно сказал Оскар. — Я займусь Фениксом лично. Без лишнего шума.

— Тебе нужны полномочия, — кивнул Джерард. — Мы не можем дать тебе весь город без голосования.

Винсент откинулся на спинку.
— Тогда голосуем.

Один за другим члены Совета начали говорить:
— “За.”
— “Против.”
— “За.”
— “Против.”

Все двигалось быстро. Резко. Холодно.

И вот наступила очередь Оскара.
Он выпрямился и произнес:

— За. С условием, что оперативное руководство беру на себя я.

Затем…
Он повернулся ко мне.
Положил руку на стол — медленно.
Его голос был негромким, но в нем не было ни просьбы, ни сомнения. Нас никто не слышал.

— Голосуй против.

Я замерла.

Все взгляды уставились на меня. Я почувствовала, как комок поднимается к горлу. Против? Против его же предложения? Это проверка? Игра?

Он смотрел спокойно. Будто уже знал, что я скажу. И ты, жена, подчинишься. Прямо сейчас.

Мое сердце билось в висках так громко, что я едва слышала, как остальные затаили дыхание. Он смотрел на меня, не моргая. Но внутри меня уже что-то горело. После всего. После того, как он объявил меня своей женой без моего согласия, посадил за этот стол, как будто я — трофей, как будто я — его отражение.

Глава 12. Кэнди

— Какого хера?!

Оскар не фильтровал ни слова, ни эмоций. Он развернулся ко мне, как только мы оказались внутри, и его взгляд буквально пригвоздил меня к сиденью.

— У тебя со слухом проблемы? — процедил он, словно я — не человек, а непослушная собака, которую нужно проучить.

— Да, проблемы, — огрызнулась я, глядя ему в лицо. Все еще переваривая, что он сказал там, перед всеми, как будто это не касается меня. — Ты не имел права! Это же… это… мы не можем быть мужем и женой! Это неправильно!

Он усмехнулся — жестоко, без намека на сочувствие.

— Так же неправильно, как я тебя трахнул? — бросил он, почти с яростью. — Тоже жаловаться побежишь?

Я вздрогнула. Слова застряли в горле. Они резали. Давили. Но я быстро собралась, прокляв себя за слабость.

— Ты подонок, Оскар.

— Спасибо за комплимент, — усмехнулся он. Спокойно. Смертельно. — Лучше быть подонком и выжить, чем наивной дурой, которая думает, что ее голос что-то решает.

— Ты сам дал мне право голоса! — крикнула я, не выдержав.

И тогда все произошло за секунду. Пальцы Оскара оказались на моей шее — холодные, сильные. Он не сжал до боли, нет. Ему не нужно было. Его хватка говорила сама за себя: еще одно слово — и я напомню, кто из нас настоящий зверь.

Его лицо оказалось близко. Так близко, что я чувствовала его дыхание на губах.

— Я могу забрать не только твой голос, жена, — прошипел он, глядя мне прямо в глаза.

“Жена”.

Это слово прозвучало как приговор. Как плевок. Как клеймо.

Я не дернулась. Только смотрела. Потому что мне стало противно не от страха — от себя самой.

Как я могла когда-то думать о нем хорошо? Как могла надеяться, что в нем есть хоть капля тепла ко мне? Что в его действиях — хоть капля защиты?

Теперь я все поняла.

Я была для него — инструментом. Формальностью. Расчетливым ходом. Именно поэтому я жива.

Я не его любимая. Не партнер. Я — его пешка. С пометкой “не трогать, пока полезна”.

— Ненавижу тебя, — прохрипела я, и в этот раз слеза упала прямо ему на руку. Он почувствовал. Я видела, как напряглась его челюсть.

— Ты уже это говорила, — бросил он, почти с отвращением, но не отстранился.

Наоборот — придвинулся ближе. Его рука все еще держала меня за горло, но теперь он больше не давил. Пальцы скользнули к ключице, чуть сжались, будто на грани чего-то… интимного. Угрожающего. Неправильного.

Я замерла. Он приблизился еще. Его лицо — в сантиметре. Его дыхание — горячее, неровное.

Глаза. Черные. Опасные. И в них что-то сверкнуло. То ли желание. То ли ярость. То ли и то, и другое.

— Не делай этого, — выдохнула я.

Он будто не слышал. Наклонился, почти касаясь губами моих…

Тринь-тринь.

Телефон.

Резко. Громко. Почти грубо. Вибрация прошлась по салону, как по оголенному нерву.

Оскар замер.

Рука спала с моей шеи, как будто он только сейчас понял, что делает. Он отстранился рывком, сел обратно, сжал губы и вытащил телефон.

— Что? — рявкнул в трубку.

Я осталась сидеть, дрожа. Кожа на шее пульсировала от его прикосновения, но больше всего жгло внутри — от того, что на миг… я хотела, чтобы он поцеловал.

И теперь ненавидела себя еще сильнее. За то, что замерла, когда он приблизился. За то, что сердце предательски сжалось в ожидании. За то, что внутри все сжигало не только от страха… но и от чего-то иного. Гораздо более опасного.

Слабость. Дура.

Всю дорогу до особняка он говорил по телефону. Короткие фразы, отрывистые команды.

— Сжечь.

— Да. Всех.

— Без следов.

— Где он был?

— Удостоверься.

Я не вслушивалась. Не хотела. Каждое его слово било по нервам, как капли ледяной воды на раскаленную кожу. Я просто смотрела в окно и считала дыхание, как будто это могло удержать реальность.

Один вдох. Один выдох. Я справлюсь.

Но правда была в том, что я была уже близко.

Не к свободе. К краю.

Сойти с ума — теперь звучало не как гипотеза, а как следующая остановка.

Я сжала пальцы, вцепившись в подол платья. Ощутила ногтями кожу. Ощутила боль. Это удерживало. Напоминало, что я еще здесь. Еще жива.

Но на душе было ощущение, что каждый километр к особняку — это метр в глубину ямы, в которую он меня медленно, аккуратно, методично заталкивает.

Машина свернула за кованые ворота, и знакомый силуэт особняка Ван Гейл показался из темноты, как мрачный замок на вершине холма. Я уже приготовилась к холодной тишине, к пустому холлу и напряженной тени слуг. Но…

Глава 13. Кэнди

Руки Мела были теплыми, крепкими, настоящими. Я вжималась в него всем телом, жадно вдыхая запах кожи, лекарств, его жизни. Хотелось просто раствориться в этом моменте. Хотелось забыть все.

Но не вышло.

Резкий рывок. Рука сжала мою и грубо оттянула назад. Я обернулась — Оскар.

Его пальцы сдавили запястье, как будто я была не человеком, а поводком, который убежал слишком далеко.

— В комнату, — тихо, почти беззвучно, но в каждом слове — холодная сталь. — Сейчас же.

— Нет, — выдохнула я, все еще глядя на Мела. Я не хотела уходить. Я не понимала, зачем вообще веду себя так — театрально, вызывающе. Но… я хотела, чтобы Оскар это видел. Хотела, чтобы он почувствовал, что я не его. Что я могу выбрать. Что я могу уходить.

— Кэнди, — голос Мела был тихим, как прежде. Но не нежным. Скорее… уставшим. — Иди. Не надо.

Я резко повернулась к нему.

— Ты же хотел меня защитить. Ты сказал…

— И я защитил, — перебил он. — Но ты теперь — тебе нужно слушать Оскара.

Он говорил медленно. Четко. Не отводя глаз. И в груди что-то болезненно опустилось. Больно? Да. Но не так, как я ожидала.

Я вдруг поняла — к Мелу у меня другие чувства. Больше не было ненависти или призрения. Нет… появилась симпатия. Слишком сильная, слишком непривычная.

А я… Я разыгрывала спектакль. Хотела ревности. Хотела, чтобы Оскар сорвался. Закричал. Сказал, что я важна. Что я его.

Но он лишь сжал пальцы сильнее и повторил:

— Комната. Сейчас.

Я стояла между двумя мужчинами. Один — спасал. Другой — держал. А я вдруг почувствовала себя глупой девочкой, которая больше не знает, чего хочет.

— Прости, — шепнула я Мелу и сама не знала, за что именно. За то, что держалась. Или за то, что внутри меня был хаос, который уже не зависел от него.

Ноги сами ступали по каменным плитам крыльца, но сердце осталось там, где стоял Мел.

В груди было глухо. Пусто. Но внутри — гремело. Я не понимала, зачем вела себя так. Не понимала, зачем провоцировала. Зачем прижималась. Зачем смотрела на Оскара с вызовом.

Может, я просто хотела доказать, что он не все контролирует.

Я уже почти дошла до двери, когда за спиной донеслось:

— Как ты? — спросил Оскар. Его голос был ниже, тише, не для чужих ушей. Но я замерла. Прислушалась.

— Не ожидал, что она так поступит, — ответил Мел, и в его голосе было то, чего я не слышала раньше — горечь. Настоящая.

Мне перехватило дыхание.

— Я все понимаю, — спокойно произнес Оскар. Без раздражения. Без иронии. — Кэнди просто хочет устроить сцену. Проверить границы. Сделать больно, чтобы проверить, есть ли чувства. Классика.

Как будто говорил не обо мне. А о ком-то чужом. Как будто все, что во мне кипело, — это трюк. Мелодрама. Манипуляция. Спектакль.

А меня… это обидело.

До глубины. До боли.

Он думает, что знает меня насквозь. Что все может объяснить. Просчитать. Разоблачить.

Я почувствовала, как в груди поднимается злость. Не буря — нет. Лед. Медленно расправила плечи, не обернулась, и, поднявшись по ступеням, вошла в дом.

Если он так хорошо знает, как я играю… То пусть дождется настоящего спектакля.

— Прости, Мел, — прошептала я еле слышно, даже не оборачиваясь. Слова растворились в тишине, и, может быть, он их даже не услышал. Может, и к лучшему.

Потому что я знала: Я предала его не телом — душой. Намерением. Тем, что позволила себе использовать его. Сделать больно не только Оскару, но и тому, кто рисковал своей жизнью ради меня.

Я так сильно хотела проучить Оскара.
Заставить его почувствовать хоть что-то. Потерю, ревность, злость, страх. Хоть какую-то эмоцию. Хоть что-то, кроме ледяного контроля и снисходительного тона.

И ради этого… я была готова на подлость. На мелкую, низкую, грязную подлость. Я, которая клялась себе, что не стану как он. Что не стану, как они.

Но я стала. В тот момент, когда посмотрела Оскару в глаза и прижалась к Мелу не потому, что хотела — а потому, что знала, что он увидит.

Это было ужасно. Отвратительно.

Я становилась такой же, как он.

И меня пугало не то, что я оступилась. А то, как легко это далось.

После душа я переоделась в легкий сарафан — белый, воздушный, почти детский. Контраст между этим наивным фасоном и той женщиной, в которую я превращалась, резал по коже. Но я все равно вышла из комнаты. Слишком спокойно. Слишком уверенно. Как будто знала, что должна что-то закончить.

На первом этаже было тихо. Сумерки заползали в окна, рассеивая мягкий свет по коридорам. И вдруг я увидела его.

Мел.

Он стоял у книжного шкафа, рассеянно листая какую-то папку. Без оружия. Без охраны. Просто… был.

Я резко направилась к нему. Тишина шагов. Хлопок сердца в груди. Один. Второй.

Глава 14. Кэнди

Мел замер, но всего на секунду. Его губы остались неподвижными. Я продолжала, надеясь… не знаю на что. Что он поддастся? Что поверит? Что вернет мне то тепло, которое я так глупо растеряла?

Но вместо этого — его ладони легли мне на плечи. Твердо. Четко. И он отстранил меня.

— Кэнди, — выдохнул Мел. Его голос был хриплым, но не от желания — от боли. Разочарования. — Не надо.

Я остолбенела. Стояла, тяжело дыша, с мокрыми волосами, прикусив губу, в глупом белом сарафане.

— Прости… — прошептала я. — Я… я просто…

— Ты просто хочешь, чтобы он тебя заметил, — сказал он без злобы, но точно.

В точку. Как лезвие под ребра.

Я отвернулась, потому что не могла смотреть ему в глаза.

— Я не знаю, что делаю… — честно призналась. — Иногда мне кажется, что если я не причиню кому-то боль — то сама взорвусь.

Мел отступил на шаг, не приближаясь больше.

— Это не ты, Кэнди. Это он делает тебя такой. И если ты не остановишься — ты перестанешь себя узнавать.

Эти слова ударили сильнее, чем пощечина. Потому что я уже перестала.

Он подошел к двери, задержался.

— Я не злюсь. Но я больше не щит. Не лекарство. Не “спасатель”. Я не твой способ выжить. Ты должна выбрать, кто ты без него.

И вышел, оставив меня одну посреди зала.

С пустыми руками. С полным сердцем. И с болью, которую я сама себе принесла.

Я не думала. Не планировала. Просто шла.

Прямо по коридору, мимо гобеленов, зеркал и слуг, которые уже перестали поднимать глаза. К кабинету Оскара. Дверь — приоткрыта. Я заглянула. Пусто.

Сердце заколотилось сильнее. Он где-то здесь. Я знала это так же точно, как чувствовала его тень за спиной каждый раз, когда он не говорил, но думал.

Повернулась. Пошла дальше.

Его спальня.

Не остановилась у двери. Не постучала. Просто открыла и вошла.

Он стоял у огромного окна, повернувшись ко мне спиной, в одном полотенце, перекинутом через бедра. Вода блестела на коже, стекала по лопаткам. Волосы темные, влажные. Он только что вышел из душа.

Он не обернулся.

— Ты стучать не умеешь? — спокойно спросил, даже не глядя.

— А ты спрашивать не умеешь, прежде чем делать меня женой? — парировала я, чувствуя, как во мне снова все вскипает.

Он чуть повернул голову. Одного взгляда хватило, чтобы снова захотелось либо ударить, либо… Нет. Только ударить.

— Ну? — спросил он. — Зачем ты здесь?

Я подняла подбородок.

— Я поцеловала Мела.

Молчание.

Он отвернулся обратно к окну, будто я сообщила, что в саду завяли розы. Никакого взрыва. Никаких криков. Только тихий, почти ленивый выдох:

— Хочешь, чтобы я приревновал? Или, может, ударил тебя? Сказал, что ты шлюха? Ты ждешь реакции, Кэнди. А ее не будет.

Я сглотнула. Он говорил спокойно. Холодно. А мне — хотелось, чтобы он захлопнул дверь, схватил за запястья, сорвался. Потому что тогда я бы знала — я задела.

А сейчас… Он был равнодушен.

— Ты ведь знаешь, — добавил он, подходя к комоду, — что он не поцеловал в ответ.

Я сжалась. Он… знал?

— Ты предсказуема, Кэнди, — продолжил он, вытирая волосы полотенцем. — Ты хочешь ранить меня. А я тебе не дал нож.

— Значит, я тебе вообще не важна? — выпалила я, и голос задрожал, хоть я и пыталась удержать его ровным.

Он обернулся. Глаза ледяные.

— Если бы ты мне была не важна… ты бы не стояла сейчас здесь. Одна. С закрытой дверью за спиной.

Он стоял с полотенцем на бедрах и взглядом, от которого по спине бежали мурашки — не от страха, а от чего-то гораздо глубже. Он не просто смотрел на меня. Он считывал.

Каждую дрожь в пальцах. Каждый нервный вдох. Каждую, даже самую мелкую, трещину внутри.

И когда я не отступила — он пошел вперед. Медленно. Хищно. Как зверь, который не гонится — а ждет, пока ты сама подойдешь ближе.

— Ты хочешь знать, что я чувствую? — тихо спросил он. — Правда?

Я не ответила. Не могла. Горло сжалось, как будто слова застряли, не дойдя до языка.

Он подошел вплотную. Тело все еще влажное, пахло свежим паром, кожей, чем-то мужским и опасным. Он не касался меня. Еще нет. Но я уже чувствовала, как он ломает мою волю — вниманием.

— Я знаю, зачем ты его поцеловала. — Его голос стал ниже, почти бархатным. — Ты хотела, чтобы я ревновал. Чтобы я вспыхнул, схватил тебя, как дикарь. Чтобы я доказал, что ты не пустое место.

Провел пальцем по моей щеке — едва. Я вздрогнула. Ненавидела себя за это.

— Вот и стоишь здесь, — продолжил он. — И хочешь, чтобы я разозлился. Но… я не злюсь. Я хочу.

Глава 15. Кэнди

Прошла неделя. Как в тумане. Как будто дни слились в один бесконечный серый шум, где каждое утро начиналось одинаково: просыпалась — не потому что выспалась, а потому что не могла больше лежать.

Я не разговаривала с Оскаром. И он — со мной.

Мы делили пространство, но не воздух. Я ела молча. Сидела напротив него за длинным столом, слышала, как звенит вилка о фарфор, как капает вино в бокал, как тикают часы на стене. Но ни одного слова. Ни взгляда. Ни “ты как”. И я не собиралась говорить первой.

Я гуляла по саду. Там, где было тихо. Где не чувствовался его запах, не слышались его шаги. Иногда мне казалось, что стены особняка смотрят на меня, как Оскар — молча, терпеливо, с полным осознанием того, что я всё равно останусь.

Но я не ломалась. Я просто… замирала. Как будто это был способ выжить.

Я ужинала с ним каждый вечер. Потому что отказ — был бы слабостью. Я садилась. Ела. Иногда подолгу разглядывала узор на краю тарелки. Он делал вид, что читает новости на планшете. И каждый раз, не дожидаясь десерта, я вставала и уходила.

Это был мой бунт. Маленький. Упрямый. Беззвучный.

Мела не было. Я не спрашивала, где он. Не потому что не хотела знать. А потому что боялась ответа.

Может, он ушёл. Может, он живёт в другом крыле. Может… он не хочет видеть меня. И я это понимала. И принимала.

Я не ломала тишину. Но она ломала меня. Медленно. Так, как только Оскар умел.

Было утро, когда дверь в мою комнату приоткрылась. Без стука — конечно. Они уже перестали делать вид, что я тут что-то решаю.

На пороге стоял слуга. Лицо — каменное, как и у всех в этом доме.

— Господин просил передать: сегодня вечером ужин. В главной столовой. Восьмой час.

Никаких пояснений. Никаких “пожалуйста”. Просто приказ.

Я кивнула. Даже не знаю зачем. Он закрыл дверь, и я осталась одна, глядя на себя в зеркало. Бледная. Уставшая. С пустым взглядом.

Он что-то задумал.

Оскар не делал ничего просто так. Если он “звал” меня на ужин — значит, будет шоу. Потому что всё, что мы делали в этом доме, — было спектаклем. Даже молчание.

Я подошла к шкафу. Открыла. Те же платья. Выставленные по рангу: “больше кожи”, “меньше защиты”, “подчёркивай, подчиняйся, дразни”.

Я выбрала нечто простое. Чёрное. Закрытое. Лёгкий вырез, длинные рукава. Не ради него — ради себя. Чтобы напомнить себе, что я ещё здесь. Я — не его. Я — не трещина в стекле. Я — сама трещина.

Волосы — собрала в низкий пучок. Минимум макияжа. Чёткий взгляд.

Когда часы пробили восемь, я уже стояла перед зеркалом. Ровно. Тихо. Сдержанно. Как оружие, наточенное до блеска.

Когда я вошла в столовую, сердце у меня невольно споткнулось. Я ожидала Оскара. Может быть, напряжённый ужин на двоих. Новый раунд игры на выносливость. Но не это.

За столом уже сидели они.

Представители Фамилии.

Андреа Нокс — как всегда в чёрном, с цепким, змеинным взглядом. Джерард Коул, всё тот же скрипучий старик с вечно кривой ухмылкой. Мэри-Энн Лоуренс — сияющая, надменная, в колье, которое стоило больше, чем мой бывший дом.

А в конце стола — Оскар, спокойный, как будто это был самый обычный вечер. Бокал вина в руке. Уголки губ чуть приподняты.

Он не предупредил. Специально.

Я остановилась в дверях. На долю секунды. Тишина, как острое лезвие, прошлась по комнате.

— Кэнди, — произнёс он ровно. — Проходи. Ты как раз вовремя.

Я заставила себя идти. Шаг за шагом. Ощущая на себе десятки оценивающих, ядовитых взглядов. Как будто они разглядывали не платье, не осанку, не лицо — а слабость.

— Какой приятный сюрприз, — первой заговорила Мэри-Энн. — Мы не ожидали, что мадам Ван Гейл всё-таки соизволит присоединиться. После такой затянувшейся паузы…

— Я не знала, что у нас будет компания, — ответила я холодно, садясь на своё место рядом с Оскаром.

— Никто не знал, — с лёгкой усмешкой вставил Джерард, бросая взгляд на Оскара. — Он обожает эффектные появления. Особенно, когда на сцене его собственная жена.

Я почувствовала, как Оскар легко коснулся моей спины. Не ласково. Властвующе. Напоминая: играй — или тебя сожрут.

Я выпрямилась. Гордо. Без дрожи.

— Кстати, — лениво произнесла Андреа, крутя в пальцах нож для масла, будто он мог кого-то порезать, — завтра вечером состоится закрытая встреча в “Шатре”.

Я замерла с бокалом вина у губ. “Шатёр” — элитный закрытый БДСМ-клуб, куда допускались только по личному приглашению. Там заключались сделки, рушились судьбы, играли в власть — на уровне, где правила писались кровью и контрактами.

— Мы с Джерардом будем, — продолжила она, бросая на меня взгляд, в котором сквозила откровенная насмешка. — Будет любопытно взглянуть… как новоиспечённая госпожа Ван Гейл проявит себя вне парадных столов.

— Это звучит как вызов, — отозвался Оскар спокойно, даже не посмотрев на неё.

Глава 16. Кэнди

После ужина я поднялась к себе — ровно на пять минут.

Достаточно, чтобы почувствовать, как трясутся пальцы.

Достаточно, чтобы понять: если я сейчас не выскажу это вслух — сойду с ума.

Я не вытерпела и пошла прямо в его кабинет.

Он сидел в кресле, как ни в чём не бывало. С бокалом в руке, как будто всё происходящее — просто очередная глава в его расписанном по минутам дне.

— Ты в своём уме? — выпалила я с порога. — Вести меня в БДСМ-клуб, как выставочный экспонат?

Он не отреагировал. Ни вздрогнул, ни моргнул. Только лениво поднял глаза.

— Ты не экспонат.

— Правда? — фыркнула я, делая шаг ближе. — А что тогда? Моя “роль”? “Жена в цепях”? Хочешь продемонстрировать, как ловко приручил?

Я сжала кулаки.

— Я не актриса, Оскар. Я человек. И я охреневаю от того, что ты не видишь границ.

Он поставил бокал на стол, спокойно.

— Я их вижу. Просто твои границы не там, где ты думаешь.

— Хватит! — сорвалось с меня. — Хватит играть! Ты знаешь про этот мир всё. А я? Да, я была в твоем клубе, но только как зритель! Я никогда не… Не… Мне страшно! Это ненормально!

Он встал. Приблизился. Его голос остался низким, ровным.

— Ненормально — это когда ты врёшь себе. А ты хочешь туда. Я вижу это. Сколько раз ты ласкала себя после выступлений в клубе? М? Скажи мне, Кэнди, тебе же всегда хотелось…

— Нет! — выкрикнула я, отступая. — Я хочу, чтобы ты хотя бы раз спросил, чего хочу я, а не считал, что знаешь лучше! Да, мне страшно! Да, я не готова! И, чёрт побери, я имею право на это!

Он замер, глядя в мои глаза. И вот тогда… он не усмехнулся. Не бросил язвительную фразу.

Он просто кивнул.

— Хорошо.

Я сбилась с дыхания.

— Что…?

— Я слышал тебя, Кэнди. Завтра ты будешь рядом со мной. Никаких сессий, никакого секса. Мы будем просто зрителями.

Он сделал паузу.

— Но ты пойдёшь.

Я молчала. Он подошёл ближе, шёпотом добавив:

— Страх — это хорошо. Значит, ты жива. Остальное… я возьму на себя, — произнёс он спокойно, и в этом голосе было всё то, что лишало воздуха: власть, контроль, уверенность. Будто он держал не только ситуацию — меня.

Я сжала челюсть.

— Именно это и пугает, — буркнула недовольно, отворачиваясь. — То, как легко ты всё берёшь…

Я не договорила. Потому что поймала на себе его взгляд. Спокойный. Тёплый — почти. Но в этом спокойствии было что-то хуже любой агрессии: он знал, что я всё равно подчинюсь. Не потому что он прикажет. А потому что я сама не знаю, чего хочу больше — вырваться или остаться.

— Я сам выберу тебе наряд, — добавил он, как будто между прочим. — Ты должна быть моей. Без слов. Без защиты. Ты — сигнал.

— Сигнал о чём? Что у тебя нет границ? — я хотела уколоть, укусить.

Но он лишь усмехнулся.

— Сигнал, что ты под моей защитой. И никто не имеет права дотронуться. Даже взглянуть — дольше, чем я разрешу.

Я отвернулась.

— Хорошо. Делай что хочешь, — бросила я через плечо, направляясь к двери. — Но знай: если это будет что-то с латексом — я сбегу до клуба.

Он рассмеялся. Впервые — искренне. А я сама не поняла, почему покраснела, как идиотка. И почему сердце забилось чуть быстрее.

В ту ночь, лёжа в постели, я долго смотрела в потолок. Мне было страшно. Но хуже всего было другое:

Мне было интересно.

Болезненные воспоминания накрыли внезапно. Как волна — тёплая сначала, почти успокаивающая. А потом — ледяной удар по груди.

Я действительно начала вспоминать, сколько раз я себя ласкала после сессий в клубе Оскара. Там, в той темноте, с запахом кожи и вина, с приглушёнными стонами и властью, что висела в воздухе — я чувствовала себя… живой. Целой. Я любила тот клуб.

Там было… спокойно. Парадоксально, но факт. Среди садистов и бандитов, людей с выбитыми душами и холодными глазами, мне было безопасно. Потому что там — всё было по правилам. Там не играли. Там знали, как это должно быть.

И Харви…

Харви.

Словно нож. Прямо в горло. Чёрт, даже сейчас глаза заслезились. Без предупреждения. Без шансов.

Я помню, как рыдала, когда узнала, что его больше нет. Помню, как сидела на полу в гостиной. Просто… лежала. Не дышала. Не ела. Валялась, как разбитая кукла. Засыпала, просыпалась — и снова рыдала. Беззвучно. В подушку. В ладони. В себя.

Он был мне как отец. Как отец, которого у меня никогда не было.

Ван Гейл-старший... он никогда не видел во мне дочь. И я — не хотела, чтобы видел. Он был холодный, жестокий, расчетливый. С ним я была никто. Просто… тень. Ошибка. Расходный материал.

Глава 17. Кэнди

Чёрное. Прозрачное. Жесткое, дерзкое, с элементами кожи, шнуровки и цепочек. Платье, которое не прятало — а подчёркивало. Вырез до бедра. Открытая спина. Ожерелье-колье с металлическими кольцами.

Я стояла, глядя на него, и не могла дышать.

Он хочет вывести меня туда именно в этом. Он знал, что я отреагирую так. Он ждал этой реакции.

И я… Я не знала, хочу ли я бежать — или надеть его и сжечь всё, в том числе себя.

— Он серьёзно?! — выдохнула я, глядя на это платье, будто на предательство, свернутое в атлас.

Боже. Как же мне хотелось вышвырнуть его через окно. Открыть створку и отправить этот глянцевый вызов прямиком в пыльный сад, чтобы он там сгорел под солнцем и презрением.

Меня трусило. Не от страха. От ярости. От мысли, что все будут на меня смотреть.

Я ненавидела быть в центре. С детства. С подросткового возраста, когда научилась незаметно проходить по коридору, не глядя людям в глаза, когда прятала себя под худи и волосы. Я не любила взгляды. Не любила, когда что-то во мне обсуждали — даже молча.

Я всегда мечтала, чтобы на меня смотрел только он.

Оскар.

Тот, который раньше смотрел, как будто видел. Который замечал, если я замирала, если дрожали пальцы, если опускала плечи. Который умел быть тёплым взглядом, даже не прикоснувшись.

А теперь…

Теперь он смотрел, как враг. Как хищник, который метит, а не защищает. Как будто я — фигура на доске. Роль. Красивая, эффектная — но всё равно инструмент.

Я прижала ладони к вискам. Глубоко вдохнула.

Ты не сломана. Ты просто злишься. Ты справишься. Ты не наденешь это ради него. Ты наденешь это ради себя.

И всё же… Внутри что-то сжималось.

Потому что я знала: Как бы я ни старалась быть сильной — именно его взгляд до сих пор делал меня слабой.

Я долго не решалась. Стояла перед зеркалом, глядя на это платье, как на нож. Потом — вдохнула. Глубоко. И… надела.

Ткань была холодной. Облегающей. Прозрачной там, где хотелось спрятаться. И плотной там, где нужно было заявить: смотрите. Каждый шнурок, каждое кольцо на этом наряде кричало: власть, контроль, подчинение… и опасность.

Красилась медленно, с вниманием, как будто рисовала себе маску. Чёрные стрелки. Аккуратный контур губ. Никакой мягкости. Только точность.

Волосы — в высокий хвост. Натянутый, как струна. Как я сама. Каждое движение — будто удар в броню.

Я почти была готова, когда дверь распахнулась.

Без стука. Без предупреждения.

Оскар.

Он вошёл, как будто имел право на каждый мой вдох. Остановился у порога и замер.

Между нами — тишина. Напряжённая. Живая.

Он провёл взглядом по мне медленно. Снизу вверх. Молча. Как будто оценивает трофей, который ему достался. Но не просто так.

С боем.

И в этом взгляде не было лёгкости. Не было одобрения. Только власть. И желание. Густое, тёмное, подавляющее.

Он сделал шаг вперёд, не отводя глаз.

— Вот теперь ты — то, что они должны увидеть, — произнёс он тихо.

Я сжала зубы, не отводя взгляда.

— И что ты видишь? — спросила я.

Он подошёл ближе. До дрожи. Пальцы провели по голой руке — медленно, почти невесомо. Наклонился к уху.

— Мою. — Его голос был хриплым, почти рычанием. — От начала и до конца.

Мурашки пробежали по спине. Я стояла прямо, с напряжённой спиной, с горящими глазами, с дрожью в пальцах, которую он, черт возьми, наверняка заметил.

— Я не твоя, — прошептала я, с трудом выговаривая слова, будто каждое из них резало горло изнутри.

Он лишь усмехнулся. Тихо. Беззвучно. Улыбка, от которой хотелось либо врезать, либо поцеловать — и ни то, ни другое не было безопасным.

— И ты всё ещё в это веришь? — его голос стал насмешливым, холодный металл под бархатом. — Пошли. Машина уже ждёт.

Он обернулся и пошёл к двери, даже не проверяя, иду ли я за ним. Конечно иду. Потому что это был не вопрос.

Потому что, как бы я ни отрицала… Он был прав: я всё ещё играла в то, что не принадлежу.

Но глубоко внутри — часть меня уже подчинялась. Не ему. А тому, что происходило между нами. Той силе, которую я ненавидела… и не могла отвергнуть.

Я бросила последний взгляд на себя в зеркало. И пошла за ним.

Машина была черной, как сама ночь, и внутри пахло кожей, дымом и… им. Я села первой, стараясь держаться от него как можно дальше, у самого окна. Оскар занял место рядом — медленно, с той ленивой уверенностью, которая бесила больше, чем крик.

Всю дорогу он молчал. А я… пыталась дышать. Платье давило. Воздух был слишком горячим. А впереди — “Шатёр”. Мир, где я ещё не знала, кто я. Где он знал всё.

Через несколько минут тишины, когда я подумала, что, может, этот вечер начнётся без новых рывков, он вдруг протянул руку. И резко дернул меня за хвост.

Глава 18. Кэнди

Дверь клуба была массивной, почти незаметной с улицы — никаких вывесок, только металлический знак в виде полумесяца и странное чувство, что ты подходишь к месту, куда вход разрешён не каждому.

Оскар не постучал. Он просто положил ладонь на панель — и замок щёлкнул с тихим, знакомым звуком. Мы вошли.

И сразу… Запах. Тяжёлый, насыщенный смесью кожи, табака, парфюма и чего-то тёплого, человеческого. Приглушённый свет. Глубокие оттенки красного, бордо, чёрного. Внутри не было толпы — только тихая, уверенная жизнь. Пара на диване в углу, мужчина с кнутом, женщина, сидящая у ног в ошейнике.

Я замираю на месте, чувствуя, как внутри всё сжимается. Оскар кладёт руку мне на спину — не грубо, но настойчиво.

— Дыши, — говорит спокойно, как будто это обычный вечер.

Я киваю. Но дыхание неровное.

Меня охватывает странное состояние: я здесь, на каблуках, в этом проклятом платье, обнажённая не телом, а ощущением, что все знают, что я не отсюда.

Мы проходим мимо стойки, и администратор, женщина в чёрном костюме с короткими волосами, быстро кивает Оскару:

— Приветствую. Вип-комната — свободна.

Он молча кивает. Меня не представляют. И это — ещё страшнее.

Пока мы идём дальше по коридору, я шепчу:

— Ты правда водил сюда своих девушек?

Оскар не ответил, специально? Не знаю, мне вообще было тяжело дышать в это месте. Уверенно прошёл к дальнему столику, где уже сидели трое мужчин — все в тёмных костюмах, с видом тех, кто привык управлять не только людьми, но и страхом. Они подняли головы почти одновременно, взгляды скользнули по мне — не хищно, не пошло, нет… Скорее, оценивающе. Как будто взвешивали. Стоит ли.

Я замедлила шаг. Сердце стучало где-то в горле, мешая дышать. Оскар обернулся, бросил на меня взгляд, от которого всё внутри сжалось.

— Кэнди, — сказал он спокойно, без нажима, но с тем тоном, где нет выбора. — Сюда.

Он сел. А я… Я остановилась рядом. Не знала, куда девать руки. Думала, он сдвинет стул, посадит меня рядом. Даст хоть какое-то пространство. Но он только кивнул вниз. На пол.

Медленно. Не спеша. С таким выражением лица, будто это самое естественное место для меня — у его ног.

— Серьёзно? — прошептала я, слишком тихо, чтобы кто-то, кроме него, услышал.

Он наклонился чуть ближе, даже не касаясь, и прошептал в ответ:

— Это клуб, Кэнди. Здесь уважают только тех, кто знает своё место.

Слова вонзились, как иглы. Не в гордость. В сердце.

И всё же я опустилась. На колени. На ковёр, который был мягким, но всё равно казался холодным.

Сидела, глядя в пол, чувствуя, как тепло от его ноги обжигает плечо. И знала: они смотрят. Все трое. И Оскар — тоже. Смотрит с удовлетворением.

А я сидела. С виду — спокойно. Но внутри… Внутри я горела.

Я сидела у его ног, будто так и должно быть. Будто я — не человек, а часть интерьера. Молча. С выпрямленной спиной. Пальцы сжаты в кулак на коленях. Голова чуть опущена.

Так легче дышать. Так проще притвориться, что это не я. Что это — игра.

Разговор за столом шёл о чём-то привычном для них. Контракты, клубы, политика внутри «Фамилии». Мужчины бросали имена, суммы, иногда смеялись. Один из них — лысый, с холодными глазами — вдруг посмотрел на меня и хмыкнул:

— Это и есть та самая? Жена?

Оскар лишь кивнул, не сказав ни слова. А у меня внутри всё обмерло. Жена. Не «Кэнди», не «она». Та самая.

— Не ожидал, — продолжил тот, — что ты пойдёшь на это. Ты ведь всегда говорил, что брак — это слабость.

— Это не слабость, — ответил Оскар, и его рука легла мне на плечо.

Медленно. Тяжело. Обжигающе. Он провёл пальцами вверх по шее, туда, где бился пульс. Как будто владел не просто телом — а самой жизнью.

Я сжалась. Куснула губу изнутри. До крови. Чтобы не дрогнуть. Чтобы не подать виду.

— Она… дисциплинируется, — спокойно добавил он. — Просто дикая была. Но у неё есть потенциал.

Будто я — лошадь. Или вещь. И я сидела. Терпела. Пальцы впились в колени. Зубы — в губу. И внутри, сквозь унижение, вскипала злость.

Но я молчала.

— Может, дашь попробовать? — сказал вдруг один из мужчин. Голос был спокойный, почти ленивый, но в нём чувствовалась настоящая сталь. — Любопытно… как ты её “дисциплинировал”.

У меня всё внутри оборвалось.

Он смотрел прямо на Оскара, будто между ними не было ни меня, ни воздуха, ни границ. И не шутил. Совсем.

Оскар не ответил сразу. Молчал.

А потом… медленно убрал руку с моего плеча. Подался вперёд, положил локти на стол, сцепил пальцы.

— Ты забылся, Лео, — произнёс он тихо, но в этом голосе было столько льда, что мне стало не по себе. — Это не игрушка из бара. Это моя жена.

— Ну и что? — пожал плечами Лео. — Здесь, насколько я помню, всё общее… если не установлены границы.

Глава 19. Кэнди

— Куда мы идём? — прошептала я, стараясь не споткнуться на каблуках, пока Оскар вёл меня через коридор, тускло освещённый алыми лампами.

— Посмотрим шоу.

— Шоу? — мой голос предательски дрогнул.

Но ответом мне стал не повтор, не пояснение — а рык, злой, низкий, сказанный сквозь зубы:

— Заткнись, Кэндис. Я не разрешал тебе говорить.

Я прикусила язык. Не от обиды. От ужаса, как близко я была к тому, чтобы перейти грань. И — от возбуждения. Да, даже от него.

Мы вошли в основной зал. Он был в два раза больше того, где мы сидели раньше. Просторный, высокий, тёмный. И в центре — сцена. Платформа, освещённая мягким светом. На ней — женщина, привязанная к перекладине, с раскрытыми руками. Обнажённая. Молча замирающая в ожидании.

И мужчина позади неё. В чёрном. С хлыстом.

Оскар остановился в тени. И притянул меня к себе.

Его ладони обвили мою талию, грудь прижалась к его груди, а спина — к его животу. Он был горячим. Каменным. Дышал в мои волосы.

А я… Я застыла.

На сцене прозвучал первый удар. Чёткий. Ритмичный. Он не бил — он творил.

Я не могла отвести взгляд. И даже не заметила, как дыхание стало глубже. Как в животе что-то сжалось. Как внутри начала зажигаться искра — горячая, предательская.

— Нравится, моя маленькая сладкая сучка? — прошипел он мне в ухо, каждый слог — как ожог по коже.

Удар током пронёсся сквозь позвоночник. Меня словно ударило молнией в макушку. Ноги предательски дрогнули. И если бы не его руки, крепко обхватившие талию, я бы рухнула прямо перед ним — в ноги, как настоящая рабыня.

Я не могла дышать. Не могла пошевелиться. Даже моргнуть.

Это было слишком. Слишком грязно. Слишком унизительно. Слишком… возбуждающе.

Он стоял за моей спиной, будто вплавленный в мою плоть. Его дыхание горячее, рука — тяжёлая, обволакивающая, пальцы лениво скользнули чуть ниже.

Я чувствовала, как моё тело сдаётся, предаёт. Соски напряглись под тонкой тканью. Жар между ног нарастал, и я знала — он это чувствует.

Я должна была ответить. Что-то. Хоть что-то.

Но губы… Губы дрожали.

Я просто кивнула. Слабо. Почти незаметно. Как дрессированная девочка, слишком напуганная, чтобы говорить, но слишком возбуждённая, чтобы лгать.

Он рассмеялся. Тихо. Темно.

— Так-то лучше.

И его рука скользнула выше — обрисовать силуэт моей груди. Не грубо. Нет. Он едва касался, пальцами, почти лениво. Как будто проверял, дышу ли я. Не мял. Не торопился. Просто… давал понять, что он может всё. Если захочет. Когда захочет.

Я зажмурилась. Сцена перед глазами плыла, но звуки оставались: стон женщины, влажный вдох, удар плётки по полу.

Я смотрела, как мужчина с огненной осторожностью начал капал раскалённый воск на грудь девушки. Воск попадал на соски, капал на пол… и это завораживало. Она выгибалась, стонала — не от боли. От чего-то другого. Глубже. Сладко-невыносимого. И я чувствовала, как внутри всё стягивается. Словно между ног — электричество. Словно весь мир теперь был между ней, Оскаром… и мной.

Я задышала чаще. Рот приоткрылся. Губы дрожали. Я возбуждалась. Слишком быстро. Слишком сильно.

И тут он — как всегда, как по сигналу — наклонился к уху и прошептал с насмешкой:

— Никакого секса, помнишь?

Ублюдок.

Как же мне хотелось его ударить! Пнуть прямо по яйцам. Выцарапать эту ухмылку с его лица.

Но я лишь вцепилась ногтями в ткань платья у бёдер. Дышала, как после бега. И ненавидела его. И себя. За то, что мне хотелось большего.

Оскар коснулся моей руки — легко, почти невесомо, как будто случайно. Но я знала, что ничего случайного в его прикосновениях не было. Он накрыл мою ладонь своей — тёплой, сильной — и… И начал направлять её ниже. Медленно. Неотвратимо.

Моё сердце билось где-то в горле. Кожа вспыхнула. Я… Я не могла пошевелиться.

И когда его рука довела мою — туда, где всё горело, где ткань платья прилипала к коже от влажности и жара, я затаила дыхание. Я даже боялась представить, насколько я мокрая. Это было унизительно. Это было невыносимо сладко.

— Что ты… — начала я, но голос сорвался, дрогнул.

— Тссс, Конфетка, — прошептал он, прикасаясь губами к моему уху. Его дыхание было таким горячим, будто он мог растопить меня целиком. — Просто расслабься.

Его пальцы оставались поверх моей ладони, как будто разрешали. Как будто приказывали.

Я не двигалась. Но тело — двигалось само. Бёдра сжались, будто хотели спрятать желание. Грудь поднималась, ловя воздух, как после бега. И всё, чего я хотела — чтобы он не останавливался. Чтобы довёл до края. Чтобы довёл меня.

И в то же время… Я ненавидела это. Его. Себя.

Пальцы дрожали. Я почти… почти прикоснулась. Один короткий нажим на клитор — и я, возможно, забыла бы, как меня зовут.