Своими глазами. Часть 1 - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Олег Барсуковский (самиздат)

Часть 1. Теперь все зависит от тебя.

Глава 1. Вместо предисловия.

Сообщение Советского Информбюро за 28 июня 1941 года

В течение 28 июня наши войска, отходящие на новые позиции, вели упорные арьергардные бои, нанося противнику большое поражение. На МИНСКОМ направлении войска Красной Армии продолжают успешную борьбу с танками противника, противодействуя их продвижению на восток. По уточнённым данным, в боях 27 июня на этом направлении уничтожено до 300 танков 39 танкового корпуса противника.

Очнулся я на лесной поляне. В самой умиротворенной позе - эмбриона. Сознание тупо фиксировала новую реальность. Солнце в зените - значит сейчас полдень. Голова гудит словно колокол. Но зрение и слух в порядке - уже хорошо. Ощупываю свое бренное тело - вроде все, чем наградила природа на месте. Отлично. Теперь оглядеться. Лес смешанный, деревья перемежаются густой лещиной. Листва и трава ярко зеленого цвета, воздух теплый, но жары еще нет. В средней полосе такая погода обычно бывает в июне. Повезло мне - зимой бы пришлось туго.

Сажусь, прислонившись к ближайшему дубу и произвожу осмотр своего имущества. Так, "сидор"в порядке - там запасные обоймы к пистолету, граната -"эфка" и запас продуктов - все на месте. Теперь оружие. Пистолет ТТ за поясом под гимнастеркой, нож - за голенищем сапога. Он у меня особенный. Во-первых, подарок бывших сослуживцев. А, во-вторых, подарок не из дешевых: три с половинной штуки рубликов - не шутка. По крайней мере для меня. Модель "Варан", дамасская сталь, берестяная рукоятка. Как говаривал наш старшина Банасюк, "взял в руки - маешь вещь".

Ну что, можно радоваться: сам жив и здоров, оружие готово к бою, продукты на месте. Дня три с голоду не умру, если Док припозднится с моим возвращением. Хотя и не должен. При воспоминании о Доке я вспомнил все, произошедшее со мной на протяжении последнего месяца.

Глава 2. "Док".
Ученые Калифорнийского технологического университета пришли к аргументированному выводу, что путешествия во времени и пространстве не нарушают принципа причинности (общий физический принцип, который устанавливает возможные пределы влияния событий друг на друга). Это означает, что есть возможность вернутся назад во времени и не нарушить причинно-следственную связь времени и пространства.
(Из статьи "Путешествие в прошлое - реальность" на сайте "Неопознанный мир" от 27 марта 2012 года)

У вас есть знакомый гений? Если нет, то вам крупно повезло. У меня такой имеется и благодаря ему я сейчас нахожусь неизвестно где. Причем под словом "где" я имею виду не только местоположение этого леса, но и время, в которое меня занесло. И все по милости этого самого гения.

Познакомились мы с ним в шахматном клубе. Я и раньше любил этот "еврейский бокс", а после выхода в отставку стал ходить в клуб как на службу - ежедневно. Играю я средне: не профан, но и до мастера мне - как до Китая пешком. А Док - тот настоящий гроссмейстер. Тогда я не понимал, чего это ради него садится за мой стол. Играл Док уважительно - давал мне вдоволь попотеть перед заслуженным матом. Так и подружились. О себе он рассказывал мало. Представился конечно полным именем - Владимир Михайлович Докучаев, но называть себя попросил кратко - Доком. Сначала я решил, что это сокращение от его фамилии. Оказалось, что не только. Мой новый знакомый оказался самым настоящим доктором, только вот не медицинских, а технических наук.

Работал Док в каком-то закрытом НИИ, из тех, что в советское время называли "ящиками". Институт этот располагается в лесу за нашим городом и проезд туда "гостеприимно" преграждал знак "кирпич". Для особо непонятливых на дороге был установлен КПП с солидной охраной из "веверов" – солдат Росгвардии, часто именуемой по старинке «Внутренними войсками». Про КПП и охрану я узнал лишь когда побывал у моего приятеля на работе. До этого о существовании этого лесного "ящика" я имел весьма смутное представление. Знал лишь, что в загородном лесу есть какой-то секретный военный объект, а подробностями не интересовался. Ни к чему мне чужие секреты.

О том, что Док трудится в лесном "ящике" я узнал от него самого. В один совсем не прекрасный для меня день он огорошил меня неожиданным приглашением:
«Слушай, Ник, у моего руководства к тебе есть предложение. Из тех, от которых не стоит отказываться».
И скользнув взглядом по моей оторопевшей от неожиданности физиономии, добавил: «Я служу в военном НИИ, что за городом. Мы называем его "Кубом". Предлагаю съездить туда и поговорить. Эта поездка ни к чему тебя не обяжет. Выбор в любом случае останется за тобой. А о подобной экскурсии мечтают многие. И, поверь мне, не только в нашей стране»

И я поверил. Тут надо пояснить, что зовут меня Николаем Ивановичем Воропаевым. Мне 30 лет и уже три месяца как я бывший военный. В отставку вышел в добровольно-принудительном порядке, врезав по физиономии одному мерзавцу - обладателю полковничьих погоны и, по недоразумению командования, называвшемуся заместителем начальника штаба группировки. Случилось это после того, как вышеназванный хлыщ - генеральский зятек - потребовал от меня написать рапорт, порочащий действия моего командира и друга - "Палыча". Подробности вспоминать не хочу, потому как получилось все скандально и гадостно. Наш сводный отряд в составе взвода спецназа и приданной нам роты десантников должен был блокировать и уничтожить отряду одного полевого командира на территории Северокавказского федерального округа.

Первая часть нашей операции прошла как по писанному. Селение окружили ночью, бесшумно сняв часовых. Но затем случилось непредвиденное. Мы планировали захватить дом, где находилась "верхушка" банды по-тихому, чтобы избежать ненужных жертв среди мирного населения. Хотя понятие "мирное" в условиях партизанской войны, да еще в горах - весьма относительное. Но мы действовали именно так, потому что того требовал приказ и наша совесть - совесть людей, не желавших проливать кровь стариков и детей. И надо было одному боевику выйти по малой нужде именно тогда, когда наши ребята "зачищали" часовых. Успел все-таки бородач пошуметь перед смертью.

Боевики, среди которых было немало наемников, попытались прорвать окружение, прикрываясь живым щитом из местных женщин и детей. Наш выбор был невелик: либо дать наемникам, а идея живого щита зародилась в "просветленных умах" именно "солдат удачи", уйти, либо начинать штурм. Мы выбрали последнее. Выбрали, потому что знали конечную цель банды - прорваться на территорию соседнего региона. А что бы стало там с действительно мирными женщинами, стариками и детьми объяснять, думаю, не надо. В общем, бой был короткий и жестокий. Мы старались щадить тех, кем безжалостно прикрывались наемники. Среди стрелявших в нас я, кстати, разглядел несколько вполне европейских физиономий и даже одну женщину-снайпера. После боя я разглядел и оружие этой "снайперши" - бельгийскую самозарядную винтовку СКАР. Вообще-то СКАР - это оружие второго номера, но зато она снабжена отличной оптикой и магазином на 20 патронов. Для походных условий - самое то. Правда, на целых полкило тяжелее нашей СВД-"эшки", но зато автомат. Одним словом, недостатка в вооружении и боеприпасов у боевиков нет, да и в желающих подзаработать в "горячих точках" на чужих жизнях тоже.

Но на войне, как на войне - к сожалению не обошлось без жертв и среди жителей селения. А после боя, приехал тот самый начштаба. Да не один, а в теплой компании военного прокурора. Прокурорскому оно понятно - показатели работы повышать надо. А как их повысишь? Не бороться же в самом деле с воровством генералов. Тут не то, что орденов не выслужишь - так еще и в шею попрут из органов. И это еще в лучшем случае.

То ли дело бедолагу строевика какого-нибудь за цугундер взять. И пошло-поехало. С ходу этот "Карлсон", как я с первого взгляда прозвал толстого и коротконого полковника, устроил майору Павлову выговор за "непродуманные действия" и потребовал от него составить рапорт. Нет, отчитаться о результатах спецоперации конечно положено. Таков порядок. Но вот чтобы так сразу, не дав командиру попрощаться с погибшими товарищами, засадить его за «писанину» - так с боевым офицером мог поступить только последний гад.

Палыч сжал челюсти до хруста - так, что под щеками заходили желваки, но подчинился приказу. Понимал мужик, какая ярость против этого лощенного проходимца закипает у нас, стоящих неподалеку и хорошо слышавших весь разговор, протекавший к тому же на весьма повышенных тонах. А после ухода Палыча этот хлыщ обратился ко мне как к заместителю командира группы. Потребовал составить объяснительную записку и открытым текстом порекомендовав признать действия майора Павлова неправомерными и авантюристскими.

При этом полковник допустил свой главный промах, стоивший ему двух передних зубов. Скользнул взглядом по моему запыленному камуфляжу и вообразив, что я горю неугасимым желанием окопаться при штабе, он великодушно пообещал:
«Тебе, капитан, это зачтется. Надеюсь, ты меня понимаешь и правильно составишь рапорт».

Неудобно как-то разочаровывать человека, искренне верящего в твои умственные способности. Я согласно кивнул головой и отправил упитанного коротышку в нокаут прямым ударов в то, что у приличных людей называется лицом.

Что тут началось! Меня арестовали и посадили на гарнизонную гауптвахту, посоветовав готовиться к трибуналу. Спас меня наш командир части - боевой генерал, прошедший "афган" и две чеченские кампании. Не знаю, как он объяснялся с тестем этого "Карлсона", но дело закончилось "малой кровью". Мне велели написать рапорт на увольнение по состоянию здоровья, а Палычу объявили неполное служебное соответствие. Наскоро организованная медкомиссия в окружном госпитале признала мои нервы абсолютно непригодными для продолжения службы в доблестных войсках специального назначения и вскоре я уже трудился охранником в солидном ЧОПе, куда попал по рекомендации одного своего бывшего сослуживца.

Хозяином этой "охранки" был отец этого сослуживца, поэтому мое трудоустройство прошло без сучка и задоринки. Узнав об обстоятельствах моей преждевременной отставки, шеф только хмыкнул и велел секретарше оформлять меня на работу.

Обращение "Ник" придумал мне все тот сам Док, явно тяготевший к англоязычной краткости. И вот теперь он же предложил мне экскурсию в свой "Куб". А чем собственно я рисковал, согласившись на такую поездку? Взвесив все "за" и "против", я решил, что особенно ничем. Убивать или арестовывать меня там никто не собирается. Скорее даже наоборот - иначе бы в гости не позвали. Само же предложение Дока показалось мне очень даже лестным. Одно дело, если вас приглашают для беседы в местное управление ФСБ - такой интерес несомненно настораживает. А тут ознакомительная экскурсия в закрытый научный институт - эксклюзив для избранных, так сказать. Да и предстоящая встреча с руководством "Куба" тоже вызывала у меня немалый интерес. Зачем такому серьезному учреждению понадобилась моя скромная персона? Такой вопрос определенно требовал ответа. И вообще, по жизни, я привык руководствоваться простым правилом: лучше жалеть о том, что сделал, чем о несделанном. Одним словом, мы поехали.

Часть 2. Вставай страна огромная!

Глава 1. Гать. Из семи торфяно-болотных районов Белорусского Полесья пять полностью либо частично находится в пределах Брестской области: Каменецко-Малоритский, Кобринско-Пружанско-Ганцевичский, Дрогичинско-Пинский, Столинско-Лельчицкий, Лунинецко-Любанский. Основные геологические запасы торфа сконцентрированы в Ивацевичском, Столинском, Ляховичском, Ганцевичском, Пинском районах. (Из "Описания природы Брестской области")Вышли мы затемно, чтобы опередить возможную погоню. Гать, о которой говорил Паневич, давно не ремонтировалась. Бревна местами сгнили, а настил из хвороста превратился в труху. Даже дневной переход по этой "дороге смерти" был делом опасным. Что же говорить о предрассветной мгле и густом тумане, который клубами вился над застывшим болотом. Вспомнился некстати рассказанная Паневичем накануне вечером жуткая история про какую-то графиню, бежавшую двести лет назад по этой самой гати со своим любовником. Их будто бы нагнали графские гайдуки: графиню вернули взбешенному супругу, а вот полюбовника ее казнили, бросив тело под гать. Бедняжка не выдержала разлуки, сбежала вторично и бросилась в трясину подле того места, где покоился ее любимый. С тех мол самых пор деревенские и стали обходить гать стороной, хотя по проселку крюк получался верст в пятнадцать с гаком. Дурная слава болотной дороги объяснялась дескать тем, что каждую полночь бродят, ища друг друга по гати неприкаянные души несчастной графини и ее обезглавленного возлюбленного. Суеверие конечно, но думать об этом, ступая на прогибающийся под тобой ветхий настил, было неприятно. Серая мгла, желтый туман, а впереди не видно ни зги. Хорошо, что капитан велел идущему первым Паневичу повязать руку моим белым вафельным полотенцем. Шедшие за ним должны были идти след в след, чтобы не потерять ориентир и быть готовыми прийти на помощь сорвавшемуся в болото. И ведь как в воду глядел Смирнов: не успели мы пройти и половину гати, как один из бойцов оступился и свалился в трясину. Ему бросили конец ружейного ремня и наверняка вытащили бы из болота, но тонущий боец начал паниковать. Вместо того, чтобы расставить пошире руки и беречь силы для спасения, он стал размахивать ими и истошно вопить. В лесу, да еще и ночью, каждый шорох далеко слышен, а тут крик. Парень утонул, а спустя мгновение после того как его голова скрылась под бурой жижей, над поверхностью болота выскочил большой серый пузырь. "Во и все", - с ужасом подумал я. "Был человек и нет человека." Любая смерть страшна и отвратительна, но такой гибели я не пожелал бы и врагу. Я шел замыкающим и не разглядел всех деталей этого ужасного происшествия. Идущий впереди боец зло сплюнул под ноги и пробормотал вполголоса: "Вон оно как. Сгинул Ефим и хрен с ним!" Меня от этих слов передернуло, но затем мне пришло в голову, что боец лишь повторил на свой лад мою собственную мысль. К счастью других потерь мы тем утром не понесли, если не считать потерянного красноармейцем Сурковым сапога, уже у самого берега. Сурков угодил в трясину левой ногой, но не растерялся и потому лишился лишь своего "кирзача". Топь будто не желала остаться без добычи, и оставшийся без обувки боец нещадно матерясь запрыгал на одной ноге к ближайшим кустам. С помощью старшины Шаповала, который как я потом не раз убеждался, был мастером на все руки, он соорудил себе из коры и портянки опорку или как я назвал Шаповал, "чуню". В ней Суркову придется ходить, по словам старшины, "до первого фрица". Дойдя до полянки, Смирнов остановил наш отряд на привал. Когда первая усталость прошла, на смену ей пришел какой-то звериный голод. Есть хотелось так, что в животе урчало, а к горлу подбирался противный ком. Но есть было нечего. Мои припасы закончились еще накануне вечером, а надежда на "подножный корм" не оправдалась. Бойцы отдирали от березовой коры чагу или как ее называют в Белоруссии, трутовик. Но когда я попробовал кусочек этого темно-коричневого нароста, то от горечи меня буквально вырвало, и я решил, что лучше помру от голода, чем буду есть эту гадость. Ягод нам найти не удалось, и чтобы хоть немного уменьшить голод мы пили студеную воду из лесного ручья, до краев наполняя ею трофейные немецкие фляги. Отозвав Смирнова в сторону, я предложил ему организовать вылазку за продовольствием в ближайшую деревню. Тот выслушал меня с ухмылкой, а в конце спросил: - Ты вроде подножный корм нам обещал? Или я чего-то путаю? Вот язва! Я собрался уже было ответить этому капитану, но он сам изменил тон и добавил уже в своей обычной манере: кратко и содержательно. - Паневич говорит, что до ближайшей деревни - Березцы она называется - километров семь будет. "За семь верст киселя хлебать" - вспомнил я старую поговорку и улыбнулся. Недоуменно посмотрев на меня, капитан спросил: - Чего смешного-то? Семь верст по открытой местности - это тебе не шуточки! - Совсем даже не шуточки - миролюбиво согласился я. Скажу больше, Алексей: в таком виде нам там появляться нельзя. Если там окажутся немцы, они нас издали заметят и возьмут тепленькими. Капитан задумался, забавно почесав кончик носа, отчего его лицо как-то по-детски сморщилось, словно у капризного ребенка. При этом стали отчетливо видны глубокие морщинки, залегшие под его усталыми глазами. "А он ведь не так уж и молод - подумал я. А все еще капитан". Насколько я помнил, в Красной Армии производство в новое звание происходило через те же три года, как и в моем времени. Если конечно офицер не допускал серьезных промахов по службе. Для поступления в военное училище требовалось среднее образование, то бишь школа-"девятилетка", куда принимали лет в семь-восемь. Само училище - это еще три курсантских года, да плюс как минимум шесть в строю - выходило, что капитану должно быть, как и мне - под "тридцатник". А ему - явно около сороки. При этом мне уже пришлось повоевать, а вот ему - не знаю. Вполне мог успеть понюхать пороха на Халхин-голе или советско-финской или как ее называли на Западе, "Зимней", войне. Но вот та неприязнь, проскользнувшая в его отношении ко мне после того, как я назвался капитаном госбезопасности, никак не забывалась. Дело было не в обиде: чего обижаться мне, липовому чекисту, на совершенно незнакомого человека только за то, что ему не по душе малиновые петлицы. Только вот думаю, что задержка Смирнова в капитанах и его неприязнь к наследникам "железного Феликса" как-то связаны между собой. Впрочем, какое это имело значение сейчас, когда он возглавил отряд бежавших из плена бойцов. Не знаю, успел ли капитан Смирнов штурмовать "линию Маннергейма" в карельских лесах, но вот в этом белорусском лесу он проявил себя настоящим командиром и хвала той армии, которая таких командиров сумела воспитать. Капитан прервал мои размышления предложением, тон которого больше напоминал приказ: - Слушай, чекист, хочу послать тебя в разведку. Дам двух бойцов с карабинами. Что скажешь? - Скажу, что правильно мыслишь, капитан, - ответил я. И добавлю свое рацпредложение: устроить засаду на проселке, захватить машину, а еще лучше - мотоцикл и явиться в деревню под видом "фрицев". Заодно и ситуацию там прощупать. Смирнов удивленно переспросил: - В каком смысле "прощупать"? Ну да, он же еще не в курсе про "полицаев", старост и прочих предателей и свято верит, что все местные жители люто ненавидят фашистов и готовы с ними сражаться до последней капли крови. - А в том, товарищ капитан, - говорю я с нажимом, что война идет уже полмесяца и за это время в деревне Заречье многое могло случиться. А мы с тобой к этому должны быть готовы, чтобы не оказаться потом в положении беременной гимназистки, у которой отчего-то и совершенно внезапно вырос живот. Капитан насупился - мой фривольный тон ему явно не нравился. Ну а мне было не политеса. Бойцы нас не слышат - и ладно. Впрочем, хмурился Смирнов не долго - командиром он был кадровым и потому решения принимал быстро. - Ладно, - кивнул он, соглашаясь с моими доводами. Назначу тебя начальником разведки, а чтобы вопросов не возникало: с чего это я старшим группы посылаю рядового красноармейца, когда в отряде имеются старшина и два сержанта, скажешь бойцам, что воевал с белофиннами и ходил в разведку. Уловил? - Так точно, товарищ капитан! - вытянулся я по стойке "смирно". Разрешите приступить к разработке плана захвата вражеской техники? - Приступай, балабол, - беззлобно махнул он рукой. Глава 2. Засада. Засада - это способ действий при котором разведывательная группа заблаговременно и скрытно располагается на путях движения противника, а затем внезапно нападает на него в целях уничтожения, захвата пленных, документов, образцов вооружения и техники, а также дезорганизации (срыва) его передвижения. (Из Боевого устава сухопутных войск Красной Армии) Мой план был прост как правда: затаиться в кустах у обочины, дождаться одиночного мотоциклиста или на худой конец машину, уничтожить водителя и захватить транспортное средство. То что одиночный транспорт рано или поздно появиться на этом проселке я не сомневался. Во-первых, он ведет на шоссе Брест-Минск - стратегическую для немцев трассу. Во-вторых, партизан здесь еще нет, поэтому немцы пока ими непуганые и ездят поодиночке - "горючку" экономят. Своих запасов в Фатерланде нет, из братской ныне фашистам Румынии его по морю доставлять надо - нефтепроводов, к счастью для нас, строить еще не научились. А на море всякие неприятности случиться могут: то шторм корабли разбросает, то советская авиация налетит, то подводные лодки помешают. На синтетического же бензине, который немцы научились производить еще в двадцатые годы прошлого века из каменного угля, хваленые немецкие моторы не могли развить положенную им мощность. Что впрочем и неудивительно: октановое число этой синтетики не превышало показателя 55. Правда и аналогичный показатель советского бензина тогда тоже был не намного выше, но ведь наши верные фронтовые трудяги - ГАЗ-А и ЗИС-5 - значительно уступали по мощности немецким "опелям" и "БМВ" и потому потребляли родной бензин не капризничая. Да что там бензин! В его отсутствии в дело шли всякие суррогатные соединения, вроде бензола, метанола или бутиловой смеси. Одним словом, наша техника обошла вражескую по двум, очень важным показателям - она была приспособленной к нашей действительности: бездорожью, нехватке запчастей и неквалифицированному обслуживанию. Вдобавок же она была намного дешевле немецкой, что позволяло производить ее чуть ли не в кустарных условиях и в огромных количествах. Одним словом, лозунг "все для фронта - все для Победы!" был возможен тогда только в Советском Союзе. "Группу захвата" мы с капитаном определили в пять человек, под моим, естественно, чутким руководством. Стрелков я расположил по одну сторону дороги, чтобы эти "робин гуды" чего доброго не перестреляли сгоряча друг друга. Хотя отобрал я лучших людей, имевшихся в нашем отряде: бывшего пограничника и трех кадровых красноармейцев второго года службы. Пристрелять трофейные карабины было невозможно, как из соображения соблюдения тишины, так и по причине малочисленности патронов. На каждого бойца приходилось всего по одной обойме - так что мне оставалось лишь понадеяться на традиционное русское "авось" и непуганых пока немцев. Огонь открывать я велел только по моей команде и при этом ни в коем случае не стрелять по самой технике - автосервисов в лесу нет. Основную надежду я возлагал на себя любимого и на бойца-пограничника. Двух метких выстрелов нам будет вполне достаточно, чтобы свалить водителя и того, что сидит в коляске. Остальные участники группы вступят в бой лишь в случае прибытия к немцам подкрепления. Ждать пришлось довольно долго. Часа два мы пролежали в пыльных кустах, одолеваемые злобной мошкарой, пока не услышали знакомый рокот мотоциклетного мотора. Вскоре из-за поворота показался серый БМВ Р-75 и как по нашему заказу - один одинешенек. Наши с "погранцом" выстрелы грохнули одновременно. Водитель отпустил руль и тяжелую машину занесло на обочину. Сидевший в коляске обер-фельдфебель был ранен в левое плечо, но сумел все же правой рукой вытащить из кобуры свой "парабеллум". Но выстрелить ему не дал второй выстрел пограничника и, выронив пистолет, фашист уткнулся носом в висевший у него на груди ребристый термос. Это были фельд-жандармы, что явствовало из их нагрудных блях. Помнится, что этих военных полицейских недолюбливали сами солдаты и офицеры вермахта, прозвавшие их "цепными псами". И они действительно были настоящими псами войны. Здоровые, мордастые, отлично экипированные и вооруженные. Кроме двух карабинов нам достались два пистолета и две гранаты-"колотушки". Но самым главным нашим трофеем, помимо самого мотоцикла, был пулемет МГ-34 с двумя коробками патронов - целых пятьсот штук. Они покоились в больших металлических коробках, приваренных к коляске мотоцикла. Запасливые немцы снабдили своего "железного коня" и двумя канистрами с бензином, покоившимися на специальной раме, приваренной к задней части БМВ. Ну и пределом мечтаний для нас стало наличие в коляске пакета солдатских галет и круга ароматной домашней колбасы. В общем, слава немецкой полевой жандармерии! Оттащив мотоцикл в лес и наскоро забросав ветками оголенные трупы жандармов, мы с пограничником - его звали Володей Федяниным - переоделись в трофейное обмундирование. Мне пришелся впору мундир фельдфебеля, а вот невысокий и худощавый Володя буквально утонул в униформе водителя. Хорошо, что хоть сапоги подошли. Они у "фрицев" заметно отличаются от наших своими короткими голенищами. Свою красноармейскую форму я упрятал в прорезиненный мешок, обнаруженный в коляске мотоцикла, она совсем новая - не вечно же мне "щеголять" в трофейной. Федянин же аккуратно срезал зеленые петлицы и сдув прилипшие к ним травинки бережно положил в карман немецкого кителя. Свои разорванную на рукаве гимнастерку и грязные галифе он облил бензином и сжег, а сапоги бросил на дно коляски со словами: "Будет Суркову подменка". Я давно замечал за воинами в зеленых фуражках особую гордость за свою принадлежность к погранвойскам. И то, что Федянин сохранил свои зеленые петлицы, мне признаться понравилось. Человек всегда познается в мелочах. Тот, кто дорожит памятью о своей службе и погибших товарищах - не станет предателем. Сам же пограничник брюзгливо ворчал по поводу крупных габаритов убиенного "фрица", чей балахон ему приходиться теперь носить и который мол делает его похожим на клоуна. Пришлось утешить его тем, что слезать с мотоцикла и расхаживать в этом балахоне ему все равно не потребуется и обещанием по возвращении отдать доставшийся мне мундир фельдфебеля, который был размера на два поменьше Володиного. На том и порешили. Глава 3. Предатели. Горько плачет полицай, кулачище в пол-лица: