Сырная королева

Глава 1

Я едва сдержала рвотный позыв, на секунду прикрыла рот ладонью и, стараясь удерживать сосредоточенное выражение лица, сделала вид, что продолжаю внимательно слушать Полину Петровну.

Полина Петровна занимала на нашем молочном заводе должность главного технолога и, имея многолетний опыт работы, считалась высококлассным специалистом. Директор завода, Аркадий Глебович, в буквальном смысле слова молился на неё. Можно сказать, Полина Петровна была нашей богиней. Но это и понятно: ведь именно она решала все проблемы, которые могут возникнуть на всех этапах производства. Она вела техническую документацию и контролировала качество сырья и готовой продукции. От её работы зависели успех и репутация нашего завода. Это Полина Петровна, наш самый старый и почётный работник, много лет назад, при запуске завода, предложила назвать его ёмко, лаконично и... банально – «Коровка».

Полина Петровна готовилась уйти в возрастную отставку (так она называла пенсию), а своей преемницей собиралась назначить меня. Потому что считала меня серьёзной и аккуратной: своё рабочее место я всегда держала в чистоте. Но меня должность главного технолога нисколько не привлекала.

Во-первых, не тот у меня характер. Ведь каким должен быть образцовый технолог? Правильно: педантичным, требовательным, обладающим аналитическими и организаторскими способностями. Педантичностью я никогда не отличалась. Требовательной – ни к себе, ни к другим – тоже не умела быть. Да и хороший организатор вряд ли вдруг родился бы из застенчивой, склонной к интроверсии тихони, обременённой комплексами.

Во-вторых, должность главного технолога на молочном заводе никогда не была моей розовой мечтой. Вот уже почти пятнадцать лет (после окончания аграрного университета) я спокойно трудилась лаборантом. Каждый день выполняла одну и ту же работу – как часть моей такой же размеренной, рутинной жизни. Не могу сказать со стопроцентной уверенностью, что я любила свою работу. Она меня определённо устраивала. И я ничего не собиралась менять, по крайней мере в обозримом будущем.

Однако Полина Петровна думала иначе. Она думала и за себя и за меня.

И вот сейчас, вытащив меня из укромного стерильно-чистого мирка лаборатории в кисломолочный цех, она делилась со мной своими идеями о производстве нового вида йогурта. Говорила о том, сколько в нём должно содержатся белков, жиров и углеводов. О минералах и витаминах. И о том, сколько процентов от общего объёма должны составлять натуральные ароматизаторы и нужно ли в готовый продукт добавлять кусочки фруктов.

Мы шли вдоль резервуаров из нержавеющей стали – специальных ёмкостей для сквашивания молока, и в какой-то момент я неожиданно обнаружила, что привычные запахи вызывают у меня тошноту. Да и сами запахи изменились: стали острыми, неприятными. Непереносимыми.

- Что с тобой, Анфиса? – заметив моё недомогание, забеспокоилась Полина Петровна. – Ты какая-то бледная. Заболела, что ли?

Я энергично покивала. Но потом, больше не в силах сдерживать рвотный рефлекс, решительно отодвинула главного технолога в сторону и помчалась к туалету.

Меня рвало минуты две. Ноги дрожали от слабости, в глазах потемнело. Тело знобило, но температуры точно не было.

Вообще-то я редко болею. Природа наградила меня крепким здоровьем и плотной комплекцией ростом метр восемьдесят восемь и весом почти в девяносто килограмм. На больничном я никогда не сидела (не считая школьного периода, когда из-за обычного ОРЗ родители оставляли меня дома взаперти). И рвало меня лишь однажды: после того, как я в детстве объелась на даче немытых зелёных слив...

Так что же это такое? Может, какая-то желудочно-кишечная инфекция? Или вирус, которых в последнее время развелось столько, что и названий не запомнить?

Пока я гадала, какую дрянь подцепила, Полина Петровна зашла в туалет следом за мной и встала за дверью.

- Анфиса? Ты как там? В порядке? – Раздался из-за двери её непривычно тихий голос.

- Да, всё хорошо. Мне уже лучше, спасибо, – почти скороговоркой бодро ответила я. А в следующую секунду меня снова вырвало.

Я поправила волосы, отдышалась и, открыв дверь, вышла из кабинки.

Полина Петровна уже ждала меня возле рукомойника. И, когда я умылась, подала мне бумажную салфетку, выдернув её из белого пластикового дозатора, висевшего на стене рядом с зеркалом.

- Спасибо, Полина Петровна, – упавшим, чужим голосом сказала я, почему-то избегая смотреть на женщину, которая вызвалась заботиться обо мне.

Зато в зеркало я всё же посмотрела. И... испугалась своего отражения. Лицо белое как мел. Губы тоже бледные. Под глазами тёмные круги. Ко лбу прилипли влажные прядки русых волос...

- Мне что-то и вправду нездоровится. Можно я пойду домой, Полина Петровна? – проговорила я еле слышно и как-то жалостливо.

- На твоём месте, Анфиса, я пошла бы не домой, а прямиком в женскую консультацию, – авторитетно подсказала Полина Петровна, и я оторопела от её неожиданного совета.

- Зачем же мне в женскую консультацию? – спросила удивлённо, а у самой губы дрожат.

- Да затем, голуба моя, что ты беременна, – безаппеляционным тоном и строгим взглядом Полина Петровна буквально припечатала меня к стене.

И я застыла, не в силах пошевелиться.

«Беременна? Я... беременна? Этого не может быть! Со мной это просто невозможно! С кем угодно возможно, но со мной – нет!» – заявила я про себя, а вслух безразличным тоном произнесла:

- То, о чём вы подумали, Полина Петровна, не имеет ко мне никакого отношения. Я не замужем. Это раз. Заводить любовника для постельных развлечений как-то не для меня. Вернее, я не для этого. Это два, – попыталась оправдать своё неловкое положение.

И тут же одёрнула себя: с какой стати я должна перед кем-то оправдываться? Личная жизнь потому и зовётся личной, что о ней не рассказывают каждому встречному-поперечному. И даже старшей, умудрённой жизнью коллеге, которую считаешь своим наставником и, возможно, единственной подругой. В общем, человеком, перед которым не стыдно нараспашку открыть свою душу.

Междуглавие

Дорогие читатели! Приветствую вас в своей новой волшебной истории, в которой героиня из нашего мира попадает в мир магических существ. Как всегда, вас ждут удивительные приключения, интересные знакомства, описания быта, немного интриг и чуть больше любви. А также информация о некоторых видах сыра.

Подобрать вино к сыру с помощью профессионального сомелье Нины-Джанины можно здесь:

"ВИННАЯ СОНАТА" (завершена)

https://litnet.com/ru/book/vinnaya-sonata-b463901

Другие истории попаданок вы найдёте по этим ссылкам:

"МЫЛЬНАЯ (КОСМО)ОПЕРА"

https://litnet.com/ru/book/mylnaya-kosmoopera-b443331

"СБЕЖАТЬ ОТ КОРОЛЯ"

https://litnet.com/ru/book/sbezhat-ot-korolya-b410605

Также предлагаю вашему вниманию красивый эмоциональный исторический любовный роман, в котором героиня занимается лавандовым бизнесом "И В ГОРЕ И В РАДОСТИ"

https://litnet.com/ru/book/i-v-gore-i-v-radosti-b353876

Буду рада вашим лайкам и комментариям! Подписывайтесь на автора, чтобы быть в курсе новостей!

Глава 2

Тот факт, что матушка-природа (а заодно и мои родители и родители родителей), щедро наградив меня телесными габаритами, поскупилась на красоту, я осознала ещё в школьном возрасте.

Я родилась крупной, с весом под пять кэгэ (всегда боялась представить, чего это стоило моей бедной маме). С младенческого возраста и до того, как я пошла в школу, все вокруг умилялись, глядя на румяного, щекастого, пухленького ребёнка. Беспокойство моя внешность начала вызывать у меня, когда я стала подростком. Впервые я заметила, как сильно отличаюсь от своей лучшей подружки Наташки, когда незнакомые парни восхищённо назвали её красоткой. На меня же они посмотрели так, будто Наташка была сказочной принцессой, а я – болотной жабой. Я навсегда запомнила тот день: мне было так обидно, что я заперлась в своей комнате и проревела в подушку до самой ночи.

Поначалу, каждое утро, перед тем, как идти в школу, я придирчиво разглядывала себя в зеркале. Пыталась найти в своём лице нечто особенное, чрезвычайно привлекательное, неординарное: изюминку, одним словом. Но её, этой пресловутой изюминки, не было и в помине. Да и откуда ей было взяться на простом невыразительном лице, с грустными всепонимающими глазами цвета гречишного мёда, с крошечным ртом и носом, который в просторечье принято называть картошкой?.. А потом я возненавидела и своё лицо, и зеркало. А заодно и своё имя.

Анфисой меня предложила назвать моя бабушка – большая поклонница талантливой советской актрисы Людмилы Чурсиной. В любимом бабушкином фильме «Угрюм-река» Людмила Чурсина сыграла роль яркой роковой красавицы Анфисы. Но судьба, словно в насмешку, меня красотой обделила. Дети не выбирают себе имён как и родителей. Моего отца звали Карпом. Когда я стала взрослой и на работе ко мне стали обращаться по имени-отчеству, это воспринималось мной уже как двойная насмешка судьбы-озорницы.

Анфиса Карповна... Женщина-гренадёр с сорок третьим размером обуви, непримечательной внешностью и целым набором комплексов.

С подросткового возраста я робела в мужской компании, упорно не замечая того, что представители противоположного пола и сами робеют, находясь в непосредственной близости от меня. Я подавляла их своим великанским ростом и богатырской комплекцией. И, хотя я любила удачные шутки и изящные остроты, мужчины при мне никогда не обменивались ни анекдотами, ни курьёзными историями из жизни, ни смешными сценами из фильмов. Наверное, боялись схлопотать от меня в ухо: выглядела я всегда настороженной и готовой обидеться на любое неловкое замечание. Из-за этого отец называл меня смурной, а бабушка – малахольной.

В общем, с мужчинами у меня не сложилось. И в свои полные тридцать пять я по-прежнему оставалась девственницей. До того рокового вечера, когда нечаянно-негаданно оказалась в одной постели с Егором Валентиновичем.

Егор Валентинович, или Егорушка, как его ласково называли в нашем женском коллективе, был зрелым опытным мужчиной с внешностью плейбоя и имел репутацию неисправимого бабника. Но, в первую очередь, он был управляющим крупной молочной фермы, с которой сотрудничал наш завод. На Егора Валентиновича засматривались многие женщины из моего родного коллектива, а главный бухгалтер Марина Никифоровна, дама пышногрудая, знавшая себе цену и пользовавшаяся успехом у мужчин, давно облизывалась на «фермера», как кошка на сметану.

Не скажу, что я была исключением, нет: Егор Валентинович мне очень нравился. Но его семейный статус и (чего греха таить!) мои комплексы по поводу своей внешности отметали все мысли о более близком знакомстве. Я была уверена, что даже если бы Егор Валентинович увидел меня в красивом сексуальном платье и при макияже, а не в белом лабораторном халате и с куцым хвостиком на затылке, его взгляд не задержался бы на мне ни на секунду.

Но позже оказалось, что я ошибалась.

Впервые за годы тесного плодотворного сотрудничества «Коровки» с молочной фермой, наш гендиректор, Аркадий Глебович, пригласил в ресторан на предновогодний праздник оба коллектива. Никогда за всю свою жизнь я не выбирала платье с такой придирчивостью, как накануне этого нежданного корпоратива. Я обошла не меньше десятка бутиков модной одежды и, так ничего и не подобрав для себя, уже собиралась плюнуть на всё и не пойти в ресторан, как продавец-консультант в отделе плюс-сайз предложила мне элегантное вечернее платье цвета пыльной розы.

Платье сидело на мне идеально – впервые в жизни я почувствовала себя уверенно и выглядела очень привлекательно. Я понимала, что покупать роскошный дорогой наряд для одного вечера (я вообще на обновки тратилась нечасто) – это легкомысленный, непозволительный для моей зарплаты поступок. Но девушка-консультант оказалась очень убедительной, когда расхваливала мою «шикарную» фигуру, для которой было сшито это «умопомрачительное» платье, и я решила в кои-то веки позволить себе такой каприз. К платью подобрала туфли на низком каблуке и соответствующий макияж. Помада в тон платью подчёркивала благородную сдержанность выбранного мною образа.

Предстоящий праздничный поход в ресторан, воплощённый в новом наряде, наполнил моё сердце неожиданной радостью. Самой себе я казалась этакой сказочной Золушкой, выбравшейся на свой первый бал и предвкушавшей судьбоносную встречу с принцем. Я думала, что это будет праздник, который запомнится надолго.

Так оно и вышло – только совсем по другой причине...

В преддверии Нового года ресторан сиял и переливался огнями – весь в разноцветных электрических гирляндах, ёлочных украшениях и блёстках. На столах сверкала дорогая посуда; суетились официанты; играла пока тихая, ненавязчивая музыка. Участники корпоратива обменивались приветствиями, смеялись и шумно усаживались за столами.

В разряженной толпе приглашённых, среди весёлых, уверенных в себе женщин, я впервые почувствовала себя не белой вороной, а – своей среди своих.

И первый комплимент, произнесённый знакомым низким голосом, заставил меня не смутиться и спрятаться, подобно улитке в своей раковине, а – улыбнуться.

Глава 3

Я пришла в себя от того, что кто-то плеснул мне в лицо холодной, я бы сказала, ледяной водой. Ресницы дрогнули, но глаза я открыла не сразу.

Странные незнакомые ощущения. Меня знобит. Мелкая дрожь сотрясает всё тело. Холодная испарина на лбу и над верхней губой. Внизу живота тянет и ноет – такое чувство, будто из меня вынули все внутренности. В промежности, между бёдер, мокро, как при обильных месячных...

Я вспомнила, как внезапно потеряла сознание прямо в коридоре женской консультации. Надо же, так переволноваться, чтобы грохнуться в обморок! Но в таком состоянии с кем не бывает! Всё-таки я пережила сильный стресс, перенервничала... беременность, ранний токсикоз...

Ах, да! Ещё, кажется, я попала в грозу...

Я прислушалась: ветер утих. Вокруг меня разливался безмятежный покой. В который неожиданно вторгся незнакомый голос, явно принадлежавший пожилой особе женского пола.

- Эй, эй! Скажите же хоть что-нибудь, чтобы я поняла, что с вами в самом деле всё в порядке. Чего пожелаете, дюксесс? Талой воды с ледника? Сока цитралли? Может быть, сикиосского вина или пива из Ифеи? А может, вы голодны? Неплохо бы вам поесть: силы-то нужны.

- О, спасибо, – тихим чужим голосом ответила я; в горле запершило. – Если можно, просто воды.

Чужой голос, чужой язык.

Какой-то очень необычный язык: певучий, красивый, лёгкий, будто сотканный из воздушных нитей.

Но почему я понимаю его и даже свободно на нём говорю? Не помню, чтобы когда-нибудь изучала его... Единственный иностранный язык, на котором я умела более-менее сносно общаться, английский. Он был в школьной программе, мне давался в общем-то легко, и в моём табеле успеваемости напротив графы «иностранный язык» всегда красовались твёрдые пятёрки...

Но этот мелодичный переливчатый, точно струившийся по воздуху язык, будто придуманный сказочными существами, я точно слышала впервые.

- Может, всё-таки свежевыжатый сок цитралли? Здесь его делают великолепно. Он освежит вас, взбодрит...

- Нет, спасибо, только воды.

Я почувствовала себя смущённой. Надеюсь, гостеприимная хозяйка не обиделась на то, что я отказалась от сока цитралли? Сок цитралли... Никогда прежде не слышала о таком. Цитрусовый, что ли?

Этот короткий диалог дал мне возможность справиться с неловкостью и заставить себя наконец посмотреть на новую необычную реальность.

Где я? Кто эта женщина? Почему она называет меня дюксесс: что это вообще за слово такое и что оно значит? Почему мы говорим на чужом языке? Хотя, чужой он, судя по всему, только для меня...

Разлепив глаза, я огляделась.

Мягкий свет розовых свечей в красивых серебряных канделябрах выхватывает старинные фрески на стенах. Стены упираются в высокий потолок с позолоченной лепниной. На добротном дубовом комоде стоят красивые свежие цветы в высокой стеклянной вазе причудливой формы. Рядом с комодом – кресло с гладкой бежевой обшивкой в пёстрых мелких цветочках вроде маргариток. На резной этажерке в углу – сверкающие хрустальные флаконы разных размеров, изящные плетёные корзинки и какие-то фарфоровые безделушки: совсем не в моём вкусе.

Узкие стрельчатые окна занавешены серым полотном. Двери закрыты. Воздух, насыщенный смешанным запахом лекарственных трав, эфирных масел и ещё чем-то, с металлическим оттенком, тяжёл и душен.

Почти всю комнату занимала огромная кровать с резными деревянными столбиками, под шикарным балдахином из прозрачной и почти воздушной ткани, украшенной золотистыми блёстками.

И я лежала в этой кровати... среди белых, как снег, и окровавленных покрывал...

Ужаснувшись неожиданной догадке, я приподнялась и откинула простыню, которой была укрыта. Тонкая ткань моей ночной рубашки, расшитой пышными розовыми кружевами, также пропиталась кровью... Кровь была повсюду. На постельном белье, на моей одежде, на моих ногах...

Нет-нет-нет- нет!

Этого не может быть! Я что, уже родила? Так скоро?!

Но почему я ничего не помню? Я не помню, как протекала моя беременность, не помню шевеления ребёнка в своём животе, не помню его первых толчков... Неужели я не смогла его выносить?! Неужели моя нежданная беременность, которая могла сделать меня счастливой матерью, закончилась выкидышем?..

Господи, какое несчастье! Этого я не могла представить себе даже в самом страшном сне! За что? За что мне такое жестокое наказание?!

Показалось, что кто-то сжал мне сердце холодной и липкой рукой. Я хотела закричать, а вместо этого захрипела и обеими руками схватилась за горло, которое, казалось мне, затянули шершавой удавкой.

- Не извольте волноваться, дюксесс, всё обошлось, – принялась успокаивать меня наблюдавшая за мной женщина, седая и сухонькая старушка, в яркой этнической одежде неизвестного мне народа. – Вы сильно мучились. Громко кричали. Потеряли много крови. Я боялась, что вы умрёте. Особенно испугалась, когда вы перестали дышать. Но, хвала Пантеону, всё обошлось. Вы живы. Ребёнок родился крепкий и здоровый. Мальчик. Его светлость дюкc Ширисан чрезвычайно доволен. Теперь у него есть наследник. Пусть и полукровка. Зато он проживёт долгую жизнь – благодаря эльбийской крови его матери.

Я шумно выдохнула. Вдохнула и снова выдохнула. Так, надо срочно взять себя в руки, иначе я поверю, что свихнулась и оказалась в сумасшедшем доме.

Но со мной что-то определённо произошло. Я в незнакомом месте. Я свободно изъясняюсь на чужом языке. Я родила. Меня называют дюксесс. Упоминают дюкса – отца ребёнка. И, очевидно, моего мужа.

А ещё я – в чужом теле.

Глава 4

Пару минут я, сидя в постели, ошеломлённо разглядывала своё новое тело.

Тонкокостное, хрупкое, как будто совсем невесомое. Нежные запястья, детские ладошки, тонкие пальчики с крохотными перламутровыми ногтями. Стройные худощавые ноги, узкие щиколотки. Такие узкие, что даже сидящая сейчас у моей кровати старушка может легко обхватить их одной своей ладонью.

Вдоль всего тела струятся, словно потоки водопада, густые волнистые волосы цвета светлого золота, в которых запутались игривые солнечные лучи. Всю свою жизнь я мечтала о таких волосах, которые бывают, наверное, только у сказочных фей.

Но что меня поразило больше всего, так это кожа. Казалось, будто она сияет, будто мягкий свет исходит изнутри: как робкий огонёк в светильнике из тончайшего белого фарфора.

Кто же я теперь? Неужели ангел? Да нет, что за глупости! Старушка что-то говорила об эльбийской крови... Значит, я попала в телесную оболочку некоего фантастического существа? Что же это за мир такой волшебный и как меня угораздило оказаться здесь?

Была великаншей, а стала...

Кем же я стала? Изящной и хрупкой фарфоровой куколкой...

- Кто ты, добрая женщина? Как тебя зовут? – наконец снова заговорила я, обращаясь к старушке.

Та сокрушённо покачала головой и произнесла со вздохом:

- Так я и думала. Всё же вы заглянули в обитель Морты. Одного краткого мига в её объятиях достаточно, чтобы потерять память. Я – Джокоса, титулованная повитуха. Самая известная в дюкате Ламмас. А может, и во всём Феррийском королевстве. Я принимала роды у самых знатных женщин королевства. Были среди них и человечки, и дриады, и нэны, и йенни. А однажды меня даже позвали к моргане.* А вот принимать роды у эльбы мне пришлось впервые. Но это неудивительно. Ведь эльбийского народа уже почти не осталось. В те времена, когда я ещё была ребёнком, старожилы говорили об эльбах как о мифических созданиях.

Джокоса умолкла на минутку, а потом, заглянув мне в лицо, участливо спросила:

- Вы, небось, и имя своё тоже не помните?

- Не помню, – с сожалением подтвердила я. И на всякий случай прибавила: – Я многого не помню.

А про себя подумала, что я вообще ничего не знаю и мало что понимаю.

К счастью, на помощь мне тут же пришла Джокоса:

- Вас зовут Энфиселла Лорритэль Эйрин Анри’линс. По крови вы эльба. Вы яснейшая дюксесс, жена правителя Ламмаса дюкса Ширисана из знатного человеческого рода Мартевос, – сообщила повитуха, без запинки перечислив мои имена (из которых я запомнила только первое – и то, потому, что оно было созвучно моему: Энфиселла – Анфиса).

«Во как! Значит, я аристократка», – промелькнуло у меня в голове.

А вслух я спросила:

- Джокоса, а где же мой ребёнок? Почему моего сына нет со мной?

Старушка насупилась, как будто мой вопрос не понравился ей. Или она не горела желанием на него отвечать.

- Дюксесс, вам нужно как следует отдохнуть. Я оставлю вас, – сказала она вдруг изменившимся, бесстрастным голосом и торопливо направилась к двери.

- Но, постой, Джокоса! – в отчаянии выкрикнула я и в мольбе протянула к уходящей повитухе руки. – Просто скажи, где мой сын? Что с ним? С кем он сейчас?

Джокоса будто не слышала меня – даже не обернулась.

Я коснулась своей набухшей груди и, проведя пальцем по влажному соску, убедилась, что молоко у меня всё-таки есть. Мне есть чем кормить моего малыша! Так зачем же его унесли? Зачем отобрали ребёнка у матери?!

- Джокоса! – не оставляя попытки, крикнула я вдогонку повитухе. – Мне не нужна кормилица, слышишь? В моей груди полно молока! Я хочу сама кормить моего сына! Так и передай моему мужу!

- Не беспокойтесь, яснейшая, скоро он заявится сюда. И тогда вы сможете сами высказать ему свои требования, – отозвалась Джокоса перед тем, как закрыть за собой дверь.

Глава 5

Сначала меня охватило жуткое отчаяние, но спустя минуту его вытеснил такой сильный гнев, от которого перехватило дыхание и потемнело в глазах.

У меня украли дитя, моего ангелочка, мою кровиночку! Я не сомневалась в том, что ребёнка именно украли, потому что, если бы его хотели оставить со мной, в комнату заранее принесли колыбельку. Но колыбельки не было!

Материнская тревога, десятикратно усиленная гневом, призывала меня действовать без промедления. Однако, едва вскочив с постели, я тут же со стоном повалилась обратно. Резкая боль пронзила всё тело и заставила меня согнуться, обхватив колени и подтянув их к подбородку. Я тихонько скулила, словно побитая собака, а по щекам текли слёзы.

Я подумала, что, если бы осталась в своём родном, богатырском теле, боль была бы не настолько ощутимой. Однако моё новое тело оказалось чрезвычайно слабым и хрупким; каждая клеточка в нём остро отзывалась на малейшие болезненные ощущения.

Какое-то время я лежала неподвижно, боясь пошевелиться, чтобы снова не пробудить чудовищную боль, какой я прежде никогда не знала. Понемногу боль отступила, я расслабилась и медленно выпрямилась. Я чувствовала лишь противную дрожь в коленях, но и этого было достаточно, чтобы страх перед новым приступом не покидал меня.

Не знаю, сколько времени я пролежала одна в пустой комнате. Никто не зашёл взглянуть на роженицу. Никто не тревожился о здоровье молодой матери. Никто не торопился поздравить яснейшую дюксесс с рождением сына.

От крови и пота все простыни промокли насквозь, надо бы сменить бельё, да никто не приходит.

Об Энфиселле все забыли. Всем на неё наплевать. Это значит, что Энфиселла, хотя она и аристократка с титулом «дюксесс», никому не интересна и, по факту, ничего из себя не представляет.

Да-а-а, странная со мной приключилась история, неожиданная и необычная, которая обернулась ко мне самой мрачной стороной. Что же теперь делать? Надо немножко отлежаться, дождаться, когда полностью окрепну и смогу уверенно стоять на ногах. Потом выйду из этой комнаты, осмотрюсь, как говорится, на местности и пойду искать своего малыша.

Пока я лежала, прислушиваясь к голосу своего нового тела, и старалась прийти в себя, в голове у меня складывалась мозаика из тех фрагментов, которые давали представление об окружавшей меня действительности.

Итак, локация, в которую я попала, называется дюкат Ламмас. Дюкат это, очевидно, что-то вроде графства или герцогства. И он входит в состав Феррийского королевства. Дюкатом правит дюкс Ширисан, мой, так сказать, законный супруг. Я по крови эльба. Трудно представить, что это значит и чем эльбы отличаются от людей. По словам Джокосы, мой народ вымер. Однако, учитывая тот факт, что я существую, несколько эльбийских особей всё-таки уцелело. Логично предположить, что родни у меня, возможно, не так много. Или её вообще нет. Потому что как иначе объяснить отсутствие родственников в этой комнате в такой важный для меня день?

Мой ребёнок... Повитуха назвала его полукровкой. Но ребёнок точно желанный: ведь дюкс счастлив, что у него родился наследник.

Но почему, какого чёрта, у меня отобрали моего малыша?! Не дали даже взглянуть на него!..

Думаю, Энфиселла умерла во время родов, а моя душа каким-то необъяснимым образом оказалась в её теле. Я, конечно, слышала о перемещении во времени и пространстве и о переселении душ тоже. Коллеги-женщины иногда очень серьёзно обсуждали при мне книги о попаданках. Но я всегда скептически относилась к подобной литературе. Если это правда, то, возможно, душа Энфиселлы попала в моё тело?..

Я не успела ответить на свой вопрос.

За дверью, в коридоре, раздались тяжёлые шаги человека, который либо был тучен, либо настолько уверен в своём превосходстве над всеми, что своей твёрдой поступью хотел убедить в этом окружающих его людей.

Когда дверь открылась, я невольно напряглась и повернула голову к вошедшему.

Визитёром оказался высокий плечистый мужчина лет сорока, с лёгкой серебристой сединой в коротко стриженных тёмных волосах. У него было довольно привлекательное лицо: худощавое, с крупным подбородком и правильными аристократическими чертами, в которых угадывалась надменность. Но его глаза – светло-голубые, холодные, колючие – напоминали осколки льда.

Увидев этого мужчину, я испытала не только страх. У меня почему-то появилась необъяснимая уверенность, что он непременно причинит мне зло.

Незнакомец вошёл уверенно, как к себе домой, одетый в огненно-красный плащ; на его чёрном бархатном берете развевались оранжевые перья. Высокие, под колено, сапоги из красной лакированной кожи, с длинной шнуровкой. На груди, поверх парчового жилета, лежит тяжёлая цепь с золотыми звеньями и овальным медальоном, усыпанным жемчугами. Руки стянуты перчатками, связанными из золотых ниток и украшенными самоцветами. Пальцы унизаны крупными перстнями.

Подойдя к кровати, мой первый за этот день гость остановился. Чуть склонился, заглянул под балдахин и вдруг резко схватил меня за запястье. Подержал пару секунд, нащупав пульс и считая удары моего сердца. Будто хотел убедиться, что я всё ещё жива. Проницательным, недружелюбным взглядом оглядел меня с головы до ног.

- Фу! Ну и кровищи здесь! – Задержав взгляд на простынях, брезгливо поморщился франт в берете. – Будто свинью зарезали!.. Хм, а ещё говорят, что эльбийская кровь голубого цвета. Выдумки дремучих простолюдинов! Сущий вздор!

Он отпустил мою руку, после чего придирчиво осмотрел свою перчатку, которая определённо стоила баснословных денег. Непонятно, что он хотел на ней увидеть? Боялся испачкаться кровью? Разве не заметил, что руки-то у меня чистые?

Что же это за тип такой... неприятный?

Наверное, у меня был очень красноречивый взгляд, потому что грубиян пригляделся ко мне и спросил:

- Ты меня совсем не помнишь? Не знаешь, кто я?

Я молча помотала головой.

- Джокоса сказала мне, что ты успела побывать в обители Морты, – продолжал франт, не сводя с меня пристального взгляда своих страшных глаз, от которого внутри у меня будто всё заледенело. – Но это к лучшему. По крайней мере, для тебя самой, Энфиселла. Потому что воспоминания из твоей прошлой жизни тебе уже ни к чему. Зачем думать о прошлом, когда будущего больше нет?

Глава 6

Я слушала и молчала. Я не знала, что сказать, как объяснить, что я не та, за кого меня принимают. И в то же время, внутренний голос подсказывал мне, что в данной ситуации мои чистосердечные признания сыграют против меня. Всё равно в мою правду никто не поверит. Зато меня могут быстренько объявить сумасшедшей. И тогда меня к моему малышу даже на километр не подпустят.

- Я – дюкс Ширисан, – наконец представился гость, хотя я уже и сама догадалась, кто он такой. И от понимания, что этот, мягко говоря, не внушающий симпатии тип – мой муж, мне стало совсем не по себе.

А ещё, меня насторожили его последние слова. Что значит: у меня нет будущего? Я теперь мать, у меня есть сын, о котором я должна заботиться!

- Я хочу увидеть своего сына, – сказала я, с мольбой глядя на дюкса. – Пожалуйста, муж, принеси мне его! Смотри, мои груди полны молока! Его так много, что я могла бы вскормить двоих. Моему ребёнку не нужна кормилица...

- Говоришь, полно молока? – Дюкс скептически выгнул бровь. – А ну-ка, проверим!

Он снова наклонился ко мне и, протянув руку, потрогал мою грудь. Потрогал так, как щупают на рынке помидоры, проверяя их на спелость.

Я не смогла сдержать отвращения и резко отклонилась назад. Чувствовала, как горят щёки от охватившего меня негодования. И едва сдержалась, чтобы не влепить дюксу звонкую пощёчину. Хотя не помешало бы...

Минуту дюкс смотрел на меня в глубокой задумчивости, и я надеялась, что смогла уговорить его, пока он не заявил:

- Я слышал, что у женщин, которые перестают кормить своих детей грудью, молоко со временем совсем пропадает. Потерпи немного, Энфиселла! И ты избавишься от этой дурацкой навязчивой идеи кормить моего сына своим эльбийским молоком.

- То есть как это: потерпи? – возмутилась я. – Это и мой сын тоже!

Ширисан покачал головой:

- Будет лучше, если ты никогда не увидишь этого ребёнка. – Его голос звучал невозмутимо. А потом он прибавил жёстко, чеканя каждое слово: – И ты его никогда не увидишь.

От его неожиданного заявления у меня в груди внезапно похолодело.

- Что ты говоришь? – пролепетала я, совершенно сбитая с толку. – Я не понимаю...

- Не понимаешь? Тогда я немного освежу твою память – и тебе всё станет понятно. Я взял тебя в жёны не по любви. И не из-за твоего богатого приданого, которого у тебя, кстати, не было. Ведь королевство Эль’баин перестало существовать, и эльбийские земли давно разделили между собой соседние королевства. Растащили их как лакомые куски пирога... Я сделал тебя своей женой и возлёг с тобой на ложе только из-за твоего эльбийского происхождения. Моему роду нужна долговечная слава, а мне – сильный неуязвимый для всяческих недугов наследник. Эльбийская кровь, которая течёт в жилах моего сына, сохранит ему крепкое здоровье до конца его жизни. А жить он будет долго. Вы, эльбы, живёте в три раза дольше людей. Это значит, что даже такой ребёнок, в котором кровь человека смешалась с эльбийской кровью, будет жить в полтора-два раза дольше обычного смертного.

Я всё ещё не понимала, в чём заключается истинный смысл задуманного дюксом плана, и, в сомнении покачав головой, спросила:

- Ты и вправду так радеешь о здоровье, благополучии и долгой жизни своего наследника? Или у тебя есть иные – тайные – цели?

Ширисан хищно прищурился. Кажется, я попала в яблочко.

- Мой отец, дюкс Соверэн Мартевос, правитель Ламмаса, приходился кузеном королю Ойсину Первому – основателю правящей династии. У нынешнего короля Велиона, моего троюродного племянника, в браке с Вандэйлой Рутульской рождаются только дочери. Родич мечтает о сыне, несмотря на то, что придворные звездочёты сомневаются в такой возможности. По традиции, в конце первой декады правления короля проходит Совет старейшин, который либо продлевает срок текущего правления, либо выбирает нового короля. Совет назначает Верховного Медикуса, в чьи полномочия входит осмотр детей как самого короля, так и его родственников. Если у короля нет наследника, его преемником на троне может стать другой представитель рода. И тогда будущего короля выбирают, исходя из самого главного условия: ребёнок мужского пола должен обладать отменным физическим здоровьем.

Дюкс помедлил.

Потом, вскинув подбородок, самодовольно приосанился и подытожил свою речь словами:

- Мой сын, в котором течёт эльбийская кровь, единственный годный претендент на феррийскую корону. И рассказываю я тебе это всё потому, что знаю: ты не донесёшь на меня. У тебя не будет такой возможности. Потому что я уже обо всём позаботился и принял решение.

Я настороженно посмотрела на «муженька»:

- Решение? Какое ещё решение? – осведомилась дрогнувшим голосом. И подумала в отчаянии: «Так и знала, что этот тип принесёт мне горе!»

Взгляд светло-голубых глаз Ширисана был настолько холодным, что меня снова пробрал озноб.

- Я расторгаю наш брак, – со злорадным торжеством заявил дюкс, глядя на меня сверху вниз как на ничтожную букашку. – А ты, Энфиселла Лорритэль, бывшая дюксесс Ламмаса, немедленно отправляешься в пожизненное изгнание. В Драконьи горы. На старые рудники. Такова моя воля – непоколебимая и неизменная.

Глава 7

Несколько минут я неподвижно сидела в постели, пытаясь убедить себя в том, что решение, озвученное дюксом, не более чем розыгрыш. Нелепый, хотя по своей сути злой, жестокий, розыгрыш.

На рудники?!

Я не ослышалась? Он точно так и сказал: на рудники?

Хочет, чтобы я стала шахтёром, рудокопом? Да я же в этом хрупком теле и дня там не продержусь! Любая, даже самая маленькая кирка наверняка весит больше, чем фарфоровая эльба Энфиселла! И вообще! Как такое возможно – заставить женщину, ещё не оправившуюся после родов, заниматься тяжёлым физическим трудом?

Ну, не любишь ты свою жену, бывает и такое. Только зачем же сразу прибегать к радикальным антигуманным мерам? Можно же выделить для неё во дворце какое-нибудь отдельное жильё? И вовсе не обязательно исполнять супружеский долг (тем более что у меня «муженёк» не вызывал ни капли симпатии, не то чтобы речь шла о неразделённой любви или неудовлетворённом физическом влечении). Откровенно говоря, после этого разговора я и сама больше не захочу его видеть. Отослал бы меня в дальние покои и просто позволил заботиться о сыне – разве я так много прошу? Так зачем же отправлять меня на рудники – на верную смерть?!

Да этот знатный ублюдок совсем озверел!

Именно эти слова я и хотела выкрикнуть дюксу прямо в его надменное холёное лицо, но вместо этого выдавила еле слышно:

- За что?

- Не за что, а почему, – подправил мой вопрос Ширисан, кривя тонкие губы в глумливой ухмылке. – В тебе, Энфиселла, больше нет необходимости. Ты зачала, выносила и родила мне сына. Твоя задача выполнена.

- Но ты лишаешь ребёнка матери! – вскричала я неожиданно звонким голосом и приподнялась насколько мне позволили силы. – Я нужна моему сыну! А он нужен мне! Я хочу его видеть! Сейчас же, немедленно!

- У моего сына (слово «моего» дюкс произнёс с особым ударением) будет другая мать. Но об этом знают только четыре человека: ты, я, Джокоса и Джесенель. Ах, да, ты ведь ещё не знакома с моей прекрасной Джесенель! Но не волнуйся, ты очень скоро сможешь увидеть её!

- Нет, никуда я не поеду! – твёрдо заявила я, храбро глядя Ширисану в глаза, которые так и обдавали меня арктическим холодом. – Я не оставлю своего ребёнка с чужой женщиной, будь она хоть трижды распрекрасной! Я сама буду кормить своего сына и сама буду заботиться о нём!

Дюкс смерил меня презрительным взглядом.

- Да кто ты такая, чтобы тебе позволили высказывать свои желания? Ты даже не человек! Ты всего лишь эльба, лишённая племенной магии и памяти своего рода. Ты сирота и у тебя ничего нет: ни семьи, ни дома, ни наследственных земель. Ты должна целовать мне руки и ползать у меня в ногах, благодаря за то, что я дал тебе возможность пожить среди людей. В моём дворце. В достатке и в сытости. Ты спала в тёплой постели в своих личных покоях. Ты носила роскошные наряды. Я даже позволил тебе надевать драгоценные украшения моей матери. У тебя были десятки вышколенных слуг, а мои придворные раболепно гнули перед тобой спину и называли яснейшей дюксесс. Но пришла пора взглянуть правде в лицо. Ты – никто, Энфиселла Лорритэль. Спектакль окончен. Твоё место займёт другая женщина. Та, которую я всегда любил и люблю. Та, которую мой сын назовёт своей матерью. Какое-то время ей придётся откликаться на твоё имя. Но я уверен, что это время продлится недолго.

- Ты не имеешь права так жестоко поступать со мной! – воскликнула я, сама не зная, какие ещё доводы привести, чтобы защитить себя от ужасной участи, которую уготовил для меня Ширисан.

- Конечно, имею. Ведь я – между нами говоря – твой законный муж, – ехидно усмехнулся дюкс.

То муж, то не муж! То снова муж! Да он издевается надо мной!

- Я пришлю к тебе Джокосу. Она подготовит тебя к дороге, – сказал Ширисан и повернулся, чтобы уйти.

Сделал пару шагов и прибавил небрежно, через плечо:

- Я счастлив, что наконец-то могу избавиться от тебя, эльбийское отродье. Сколько месяцев я терпел тебя в своём дворце и в своей постели. Сказать правду, и любовница из тебя никчёмная. По сравнению с тобой даже дряхлое полено покажется горячим и живым. Я с радостным сердцем говорю тебе: прощай!

Дюкс вышел, с грохотом закрыв за собой тяжёлую дубовую дверь.

Я тихо сидела, пока не смогла уверенно встать. Пока не ощутила, что всё в порядке и силы мои окончательно восстановились.

Однако, сделав шаг по направлению к двери, я была вынуждена остановиться: по ногам неожиданно заструилась тёплая кровь; несколько алых капель упало на пол, выложенный мозаикой. Да, так я далеко не уеду. Нужно остановить кровотечение.

В этот момент дверь отворилась – и в моих покоях снова появилась Джокоса с корзиной в руках.

Повитуху сопровождали две юные девушки. Служанки. Одна из них внесла и разложила на кровати длинное широкое платье из грубой шерсти грязно-серого цвета, с глухим, высоким – под самый подбородок – воротником, и поставила рядом с кроватью тяжёлые ботинки на толстой подошве. Другая девушка осторожно, чтобы не расплескать, опустила на пол медный таз, наполненный водой, и положила на край постели чистое полотенце.

Выполнив свою работу, служанки вышли так же, как и вошли – молча, со смиренным видом и кротко опущенными глазами. Видимо, накануне их жёстко проинструктировали, и девушки боялись взглянуть на меня даже украдкой.

Когда мы с Джокосой остались наедине, она сказала:

- В тазу тёплая вода. Я добавила в неё отвар из дубовой коры, крапивы, кровохлёбки и других трав, которые помогают остановить кровотечение. Помойтесь и переоденьтесь в чистое.

Старушка откинула холщовую салфетку, прикрывавшую содержимое корзины, выудила оттуда небольшой стеклянный флакон с зеленовато-коричневой жидкостью и протянула его мне.

- Выпейте это снадобье: в нём тоже есть травяной настой. Но сделайте только три глотка. Остальное возьмите с собой и пейте понемногу, пока поймёте, что кровь больше не идёт.

Я взяла флакон и, отвинтив крышку в форме усечённого конуса, послушно выпила лекарственную настойку.

Глава 8

- Эту корзину я собрала для вас, яснейшая, – продолжала между тем Джокоса. – Здесь чистые лоскуты из отбеленного полотна, которое хорошо впитывает кровь. Пара ржаных лепёшек, горсть инжира, ломтик сухого овечьего сыра. На первый день хватит, чтобы утолить голод.

Опустив корзину на пол у моих ног, Джокоса запустила руку в карман своего передника и достала из него несколько золотых монет.

- Вот, возьмите, дюксесс. Это тоже вам очень пригодится в предстоящем путешествии, – с этими словами она вложила деньги в мою ладонь. – Здесь пять золотых. Две из них дадите Перевозчику, чтобы в пути он мог купить вам еды и питья. Остальными тремя монетами оплатите его услуги. Это щедрое вознаграждение. Таким образом сердце Перевозчика смягчится по отношению к вам. И, может быть, он проявит к вам должное уважение.

- Благодарю тебя, Джокоса, – сказала я и, тронутая заботой повитухи, тихонько всхлипнула. – Ты очень добрая женщина.

Старушка ничего не ответила. Молча, поджав бескровные губы, легонько подтолкнула меня к тазу с водой.

Увидев, что она собирается уйти, я задала ей вопрос, который мучил меня с той минуты, когда Ширисан упомянул в разговоре со мной имя своей любовницы.

- Джесенель? – Повитуха понимающе покачала головой. – Мне ничего неизвестно о ней: до сегодняшнего дня дюкс прятал её в укромном местечке. Скорее всего, в одном из своих мануаров. Да и видела я её всего один раз. Несколько минут назад. Внешне она очень похожа на вас, яснейшая дюксесс. Можно сказать, она ваша сестра-близнец. Но всё же есть одно существенное отличие. Её кожа говорит о том, что у Джесенель человеческое, а не эльбийское происхождение. Наверное, поэтому яснейший дюкс из всех знатных красавиц дюката выбрал себе в любовницы именно Джесенель. Она молода, красива. А главное: вы с ней похожи. Вряд ли кто-то из придворных заметит подмену законной жены дюкса на его тайную возлюбленную.

- Как ты думаешь, будет ли Джесенель доброй матерью моему сыну? – беспокоилась я, с тревогой вглядываясь в мудрые, много повидавшие глаза повитухи.

При мысли о том, что мой ребёнок никогда не узнает о моём существовании, мне стало так тяжело, так горько, что захотелось вопить на весь мир от этой нестерпимой мучительной боли.

- Возможно, она будет заботиться о нём. Возможно, она будет лично заниматься его воспитанием. Однако для неё этот ребёнок всегда будет чужим. Ей вас не заменить. – В голосе Джокосы звучала печаль.

Мы обе вздрогнули, когда из-за двери неожиданно раздался густой бас:

- Повозка ждёт во дворе! Пошевеливайтесь там!

- Это Перевозчик, – сказала повитуха. И принялась поторапливать меня: – Мойтесь поскорее, дюксесс! Он не любит ждать. И каждая минута сверх назначенного времени сильнее пробуждает в нём его свирепый нрав. Не злите его: ведь вам предстоит проделать вместе с ним долгий путь.

Спустя какое-то время я, смыв со своего тела кровь и пот, одетая в ужасное арестантское платье и обутая в ботинки, каждый из которых весил не меньше килограмма, предстала перед Джокосой. Сердобольная старушка осмотрела меня с головы до ног и обратно и тяжело вздохнула.

Я даже не заметила, откуда у неё в руках вдруг появились большие, похожие на портновские ножницы. Несмотря на свой преклонный возраст, Джокоса была ещё достаточно проворной. Быстро подступив ко мне, она одной рукой ловко схватила меня за волосы.

Взмах ножниц – чик! – и на пол упала первая отрезанная прядь. Я не успела прийти в себя, как снова услышала тот же звук – только теперь он звучал чаще: чик-чик-чик...

Золотистые локоны сыпались с моей головы и один за другим опадали на пол с тихим шелестом, точно листья, позолоченные осенью.

Я не возмущалась.

Во-первых, в этом не было смысла. Во-вторых, нужно было позволить Джокосе делать её работу: ведь она подчинялась Ширисану. И в третьих, я прекрасно понимала, что там, куда меня до скончания века хочет упрятать «муженёк», длинные волосы просто ни к чему.

- Простите, дюксесс, – повинилась передо мной Джокоса, закончив стричь мне волосы и оценивающим взглядом окинув полученный результат, – но так будет лучше.

- Конечно, – только и ответила я. Поднесла руки к голове и ощупала коротенькие мягкие волосы.

- Пора, – сказала повитуха и указала мне кивком головы на дверь.

Глава 9

Подхватив корзину, я безропотно сдвинулась с места, хотя ноги отказывались мне служить и от слабости немного кружилась голова.

Каждый шаг давался с трудом. Ботинки были жёсткими, неудобными и такими тяжёлыми, будто к каждому привязали по пудовой гире.

Если в дороге мне представится возможность сбежать, придётся для начала разуться, – промелькнуло у меня в голове.

Тот, кого Джокоса называла Перевозчиком, мазнул по мне безразличным взглядом и... сразу приковал меня к себе железным наручником.

Это был невероятно высокий мужчина, чьи нечеловеческие габариты внушали страх (и я подумала: а человек ли он вообще?). Бугрящиеся мышцы. Свирепое лицо с массивной челюстью, низкими надбровными дугами, с толстым носом и широким ртом с мясистыми губищами. Крепко посаженная голова (её форма пробудила в моей памяти изображения неандертальцев в школьном учебнике) гладко выбрита. Только на самой макушке осталась какая-то растительность: чёрные, жёсткие, как проволока, волосы собраны в небрежный пучок, перевязанный бечёвкой.

Человек-гора (или не человек?) сильно смахивал на знаменитого супергероя американских комиксов Халка. Только, в отличие от Халка, цвет кожи у Перевозчика был не зелёный, а буро-красный. А его обветренное лицо окаймляла чёрная, как смоль, борода. Одного взгляда на его руки – длинные как у орангутанга и обхватом не меньше медвежьей лапы – хватило, чтобы убедиться, что с таким увальнем лучше не шутить.

Надежда на побег, уже несколько ослабевшая после того, как Перевозчик надел на меня наручник, теперь и вовсе испарилась.

- Попробуешь хотя бы пикнуть – и мой кулак окажется в твоей глотке, – предупредил меня Перевозчик. И, видимо, чтобы нагнать на меня ещё больше страху, осклабился, обнажив... чёрные, как уголь, зубы.

От его чудовищного оскала, от угрозы, от голоса, каким он её произнёс, сердце у меня ушло в пятки.

Плетясь позади Перевозчика, я миновала длинный пустой коридор, по которому гулко разносилось эхо наших шагов. Свободной рукой я крепко вцепилась в кожаные ручки корзины, боясь, что её в любой момент могут отобрать. Пять золотых – подарок Джокосы, спрятанных под манжетой длинного рукава, грели мне душу.

Понятно, что конечным пунктом предстоящего путешествия будет не санаторий и не туристическая база отдыха. И что само путешествие это не долгожданная поездка в новые интересные места, запланированная на время отпуска. И всё же мне было спокойнее при наличии денег, способных хоть чуть-чуть скрасить даже такую унылую поездку, в конце которой меня ждёт пожизненное заключение.

Судя по серой дымке, которая льнула снаружи к окнам, на улице вечерело. Или, скорее, наоборот: было раннее утро. В пользу утра играл и тот факт, что по дороге нам не повстречалось ни единой живой души. Очевидно, дворец ещё не проснулся. Хотя было такое впечатление, будто он и вовсе пуст, а все его обитатели внезапно вымерли.

Во дворе, где меня ждала крытая повозка, запряжённая парой чёрных лошадей, тоже было безлюдно. Не было видно даже слуг.

Что ж, Ширисан рассчитал всё до мелочей и сделал так, чтобы изгнание дюксесс из дворца осталось в глубокой тайне.

Скоро начнётся новый день, и подданным дюкса Ширисана будет совсем невдомёк, что теперь у них новая дюксесс.

При мысли о том, что мне, как Анфисе, было суждено сыграть некую роль в судьбе дюката Ламмас (а возможно, и всего Феррийского королевства), я лишь грустно усмехалась.

Моя роль была короткой, промежуточной: между двумя дюксесс – бывшей, эльбы Энфиселлы Лорритэль, и будущей, человечки Джесенель. Однако, несмотря на осознание того, что тело, в котором я сейчас жила, недавно принадлежало другой женщине, я чувствовала, что нахожусь на своём месте. Судьба Энфиселлы была предназначена мне – и отныне мне предстояло прожить её жизнь до конца. Только очень хотелось верить в то, что она не оборвётся слишком скоро...

Я уже залезла в повозку, как вдруг меня будто ударило в грудь.

Вскинув голову, я заметила в одном из нижних окон дворца женский силуэт. Створка приоткрылась – и теперь я могла хорошо разглядеть молодую женщину редкой красоты, которая держала на руках закутанного в затканные золотыми узорами пелёнки младенца.

Хотя я ещё не видела своего лица и не могла со стопроцентной уверенностью утверждать, что незнакомка похожа на меня, не стоило большого труда догадаться: это – Джесенель.

И на руках у неё лежит моё дитя. Мой новорождённый сын.

Сердце сжалось от боли и тоски. Жар в тяжёлых, разбухших от молока грудях стал в десятки раз ощутимее. Как и наполнившая их тягучая боль. На грубой ткани платья, которое висело на мне мешком, выступили мокрые пятна, повторявшие очертания сосков.

Это моё тело. И мой ребёнок.

С этим невозможно не считаться. Между нами крепкая ощутимая связь. Энфиселла – это я. И этот малыш, который по прихоти своего отца стал разменной монетой в придворных интригах, моя плоть от плоти и кровь от крови.

Но сейчас он – в чужих руках.

На мгновение наши взгляды скрестились – как две острых шпаги.

Глаза Джесенель, хотя и имели прекрасный миндалевидный разрез, вместе с тем поражали своей бесчувственностью. В них было столько же жизни, сколько в рыбьих глазах. Они были холодны, равнодушны, пусты.

Не отрывая от меня своего акульего взгляда, Джесенель медленно склонилась к ребёнку и прикоснулась губами к его покрытой белокурым пушком головке.

Внезапная ярость затуманила мой взор.

Я рванулась из повозки, напрочь забыв, что железный наручник на запястье моей левой руки по-прежнему соединён толстой цепью с наручником Перевозчика. Цепь натянулась, и Перевозчик мгновенно отреагировал – дёрнул за неё и, резко потянув на себя, свалил меня наземь.

- Пустите меня! Там мой ребёнок! – Моя ярость обратилась в слёзы. – Мой сын! Дайте мне моего сына!

Перевозчик молча схватил меня за ворот, изо всей силы тряхнул меня и легко, будто я была тряпичной куклой, зашвырнул внутрь повозки.

Глава 10

Я очнулась от того, что меня сильно подбросило, и из-за этого в теле снова пробудилась боль. Наверное, колесо повозки наехало на камень, но Перевозчику ведь было всё равно: везёт ли он, к примеру, брёвна или – женщину, которая ещё недавно в муках корчилась на родильном ложе.

Открыв глаза, я вгляделась в окружавшие меня хмурые серые сумерки: дневной свет едва проникал сквозь узкую щель между плотными чёрными занавесками. Впрочем, приглядевшись, я поняла, что это вовсе не занавески на окне и что путешествовать мне предстоит не в крытом экипаже с мягкой скамейкой. Я была заключена в клетку на колёсах, накрытую вонючими шкурами неизвестного мне животного. И лежала на куче запревшего сена, от которого исходил острый запах плесени.

Тянущая боль, зародившись внизу живота, медленно разливалась по всему телу. В промежности ощущалась тёплая липкая влага. Пахло кровью.

Вспомнив о снадобье, которое приготовила для меня добрая Джокоса, я свободной рукой пошарила вокруг себя в поисках корзины. Я помнила, как Перевозчик зашвырнул меня в клетку, словно старую ветошь, но не могла вспомнить, где в тот момент была моя корзина. Могла ли я уронить её? Или её забрал Перевозчик?

Мысль о том, что я лишилась провизии и лекарственной настойки, останавливающей кровотечение, наполнила мою душу отчаянием.

Без спасительного снадобья я вряд ли доеду до пункта назначения живой...

Опершись головой о решётку клетки, я встала на четвереньки. Медленно, превозмогая боль, подползла в один угол. Ощупала холодный сырой пол повозки с разбросанным по нему сеном. Ничего. Обшарила ещё один угол. Тоже безрезультатно...

Я напрягла зрение, пригляделась повнимательней – и в дальнем углу различила очертания, по своей форме напоминавшие корзину. А светлое пятно это, должно быть, холщовая салфетка поверх корзины.

Обрадовавшись своей догадке, устремилась туда, позабыв о том, что моя рука закована в наручник. Звякнула цепь, натянулась, удерживая меня.

Вытянув свободную руку вперёд, так далеко, насколько это было возможно, я, наконец, смогла дотронуться кончиками пальцев до корзины. С третьей попытки мне удалось зацепить ручку корзины и потянуть её на себя.

Корзина перевернулась, и какая-то часть её содержимого вывалилась наружу. Я торопливо пошарила рукой перед собой, натыкаясь то на хлебные лепёшки, то на круглые сморщенные плоды вяленого инжира. Наконец нащупала заветный флакон и, крепко держа его свободной рукой, зубами отвинтила крышку. Приложила узкое стеклянное горлышко к губам и стала пить жадно, большими глотками. Целебная жидкость, приторно-горькая, растекалась по горлу, но я совсем не замечала её горечи. Я даже прикрыла глаза, целиком отдаваясь такому простому удовольствию – ощущать, как разливается по всему телу благодатное тепло, утоляющее боль.

Немного погодя я сменила полотняный лоскут, выполнявший роль гигиенической прокладки, и, обессиленная, вновь растянулась на полу повозки, превращённой в передвижную, мобильную темницу.

Дорога, по-видимому, была неплохо утрамбована: несмотря на тряску, из стороны в сторону повозку не бросало, да и двигалась она, как мне казалось, с приличной скоростью.

Я глотнула воздуха, стараясь привести свои мысли в порядок.

Почему, ну почему мне так не везёт в личной жизни? Анфиса отталкивала мужчин своей внешностью и замкнутостью, граничащей с диковатостью. Энфиселла, хотя и была хрупкой аристократической красавицей, тоже так и не познала ни любви, ни счастья...

Единственный мужчина в жизни Анфисы соблазнил её на одну ночь, чтобы получить желаемое. Муж Энфиселлы использовал её в качестве контейнера: чтобы она выносила его наследника. Егор никогда не женился бы на Анфисе. Дюкс и вовсе отправил свою жену на пожизненную каторгу. Как говорила в таких случаях о мужчинах моя бабушка – любительница телесериалов-мелодрам: «Попользовался и бросил».

И от осознания того, что мною пользовались, распоряжалась как вещью, мне стало так горько, что на глаза навернулись непрошенные слёзы. Душой овладела невообразимая тоска. Никогда прежде я не чувствовала себя такой оскорблённой, униженной и растоптанной.

Ни жена, ни мать...

Я подтянула колени к груди и лежала так до тех пор, пока силы не начали возвращаться в моё измученное тело.

Глава 11

Часы, проведённые в тёмной клетке, казались бесконечно длинными, а мысли о том, что ждёт меня в будущем, невыносимыми. Страх и отсутствие малейшей надежды на спасение почти напрочь лишили меня оптимизма.

Были моменты, когда на меня нападало оцепенение, я впадала в ступор, и слёзы высыхали у меня на глазах. Я смотрела в темноту невидящим взглядом, а потом снова начинала плакать. Я думала о своём малыше, который по воле своего жестокосердного отца остался с чужой женщиной, и камень на сердце становился всё ощутимей и тяжелей. Физическая боль была несравнима с душевной мукой.

Есть совсем не хотелось. Я попыталась заставить себя что-то проглотить, но у меня ничего не получилось, и еда из корзины осталась нетронутой.

Зато меня мучила жажда; во рту пересохло. Джокоса позаботилась о еде, а вот про питьё, к сожалению, забыла.

Я не имела ни малейшего представления о том, сколько времени прошло с тех пор, как мы покинули дворец дюкса Ширисана. Только лучи заходящего солнца, пробивавшиеся через щели в клетке, помогли мне догадаться, что наступает вечер.

Перевозчик гнал лошадей, не останавливаясь. Возможно, он как-то умудрялся перекусить на ходу, но меня удивляла его способность так стойко сопротивляться зову природы. Лично у меня больше не было сил терпеть, и я собиралась заявить об этом Перевозчику.

Подкатилась к решётке, приподняла уголок шкуры и уткнулась взглядом в широченную, казавшуюся необъятной, спину человека-горы.

- Послушайте! Вы не могли бы остановиться хоть ненадолго? – крикнула я. – Мне нужно справить нужду.

В ответ раздалось сердитое бормотание. Перевозчик недовольно передёрнул плечами, однако, повозка остановилась.

Не прекращая ворчать, Перевозчик рывком поднялся со своего места и грузно спрыгнул на землю. В проём между шкурами сначала просунулась его голова, а потом он и сам забрался внутрь повозки, от чего та жалобно заскрипела под весом его массивного тела.

Мне с трудом удалось заставить себя сесть.

Перевозчик освободил меня от наручника и, взяв меня за руку, поволок за собой к выходу. Я подумала было, что он сбросит меня на землю, как мешок с картошкой, но, к моему удивлению, великан подхватил меня и поставил на ноги.

- Далеко не уходи, – проворчал он. – Предупреждаю, бегаю я быстро. Если вздумаешь меня обмануть и попытаешься сбежать – сильно об этом пожалеешь. Я тебя поймаю и накажу. Только в этот раз одной оплеухой не отделаешься. Короче, советую меня не злить.

Я молча кивнула, даже не пытаясь возражать. Если бы он только мог понять, насколько может быть нелепой идея о побеге в моей ситуации. Бежать... Куда? Есть ли в этом мире такое место, где меня ждут? Где смогут приютить, защитить и помочь мне вернуть сына? Были ли у Энфиселлы верные друзья? Или хотя бы такие знакомые, которым можно доверять? Если и были, то мне их не найти: я в теле Энфиселлы, но, увы, не в её воспоминаниях...

У меня было достаточно времени, чтобы поразмыслить на этот счёт. И первый порыв, когда я подумала о бегстве, выйдя из своих покоев, теперь казался мне поспешным и легкомысленным. Конечно, неприятно чувствовать себя жертвой чьих-то интриг, обречённой на забвение и медленную смерть. И больше всего на свете хочется вырваться из этой ужасной ситуации, чтобы восстановить справедливость и вернуть себе своё. Но намного неприятнее ощущать своё бессилие и безысходность.

Не отходя от повозки, я потянулась, чтобы хотя бы немного размять затёкшее тело. Огляделась вокруг.

Мы остановились посредине дороги, по обеим сторонам которой тянулся густой тёмный лес. С первого взгляда деревья можно было принять за ели: своды их тёмно-зелёных ажурных крон закрывали небо, устремляясь к нему верхушками, как корабельные мачты в открытом море.

Обманчивое впечатление.

На самом деле, деревья, скорее всего, принадлежали к тому же виду, что и араукария из моего мира. У них были такие же жёсткие ветки, покрытые колючими листьями, и толстая, бороздчатая кора. Верхушки некоторых деревьев венчали, подобно боярской горлатной шапке, конусообразные наросты пурпурного цвета.

- Ты давай... пошустрей там, – буркнул Перевозчик, когда я направилась к лесной опушке.

Суровые колонны, позволив мне войти, тут же обступили меня; зелёные мясистые зазубренные ветви густым шатром сплелись над головой. Сюда не проникали солнечные лучи; здесь было сумрачно и сыро, как в колодце. На каждом шагу попадались камни, покрытые влажной рыжей плесенью, похожей на ржавчину. Тёмный лес пугал таинственными шорохами, зато совсем не было слышно птичьего щебета. Что за лес такой? Ни птичек, ни зверушек...

Мне казалось, что я вдруг попала в такую глушь, что даже стало страшно – как отсюда выбраться?

Сделав то, для чего сюда забралась, я быстро, насколько мне позволяла арестантская обувь, пошла обратно, подгоняемая смутным страхом.

Неожиданно лес начал оживать. Шорохи становились всё громче и напоминали шёпот неких невидимых существ, которые прятались за деревьями или в их кронах. А с самых верхушек доносились едва уловимые для слуха стоны.

Чем дальше я шла, тем больше крепла уверенность: я заблудилась.

Лес не хотел меня отпускать. Какое-то хищное растение, стелившееся по земле, то и дело заманивало меня в сети своих ползучих и цепких стеблей. На моём пути вставали преградой то колючий кустарник, то выбившиеся наружу корневища, то вросшие в землю камни. Я еле продвигалась сквозь заросли и вскоре окончательно выбилась из сил.

Сейчас отдохну немного – и дальше пойду, – пообещала я себе, тяжело приваливаясь плечом к стволу ближайшего дерева.

Лучше бы я этого не делала...

Глава 12

Вдруг что-то зашипело прямо над моей головой, и я, первым делом подумав, что это может быть змея, отпрянула от дерева, как ошпаренная. Но то, что я увидела, оказалось во сто крат страшнее змеи. Такого ужаса я не могла себе представить даже в самом кошмарном сне.

Подняв голову, я, словно завороженная, смотрела, как верхушка дерева медленно склоняется надо мной. С шипящим звуком пурпурный конус, который я опрометчиво сравнила с боярской шапкой, раскрывается, точно исполинский цветок. И... превращается в ненасытную пасть, усеянную мелкими и острыми, как иглы, зубами. Из развёрстой пасти исходит невыносимый смрад. А из самой её глубины появляется длинный змеящийся отросток, должно быть, язык. Он истекает бурой слизью и будто вздрагивает от наслаждения.

Боже праведный! Да ведь эта тварь собирается мною отобедать!

Вместо того, чтобы сломя голову кинуться прочь, я не двигалась с места, словно загипнотизированная. Даже пальцем не могла пошевелить. Зато волосы на голове, как мне казалось, встали дыбом.

Моя воля была парализована ужасом. И не было никакой возможности сопротивляться. Я подумала, что наступает конец. Я хотела жить.

Да, чёрт возьми, я должна жить! Ради своего сына. Ради себя. Ради мести, что должна свершиться во имя справедливости!

Перевозчик! Ну, где же ты?! А-у!..

Неимоверным, нечеловеческим усилием я заставила себя сосредоточиться и – закричала. «На помощь! Спасите!» Мне казалось, что я кричу изо всех сил, что мой голос разносится далеко вокруг. Но, на самом деле, с моих уст слетело лишь тихое хрипение.

Кончик языка мерзкой твари уже приблизился к моему лицу, как вдруг раздался хлопок, точно лопнул громадный воздушный шар.

Дерево зашаталось, его верхушка накренилась, и тварь, срезанная с неё огромным мечом, плюхнулась на землю, растекаясь, словно медуза. В воздухе разлилась жуткая вонь. Земля вокруг дерева, устланная мохом, чавкая, поглотила, впитала в себя бурую слизь. На поверхности остались лишь остро отточенные костяшки зубов.

- Я же предупреждал: не заходи далеко, – раздался знакомый сердитый голос.

Лишь теперь злые чары рассеялись, и я, тряхнув головой, наконец, пришла в себя.

- Ты спас мне жизнь! – воскликнула, глядя на Перевозчика глазами, полными слёз благодарности.

Я была готова броситься к нему и в порыве горячей признательности даже обнять за шею. Если, конечно, сумела бы до неё дотянуться. Ну, разве что в прыжке...

Между тем Перевозчик, никак не отреагировав на моё восклицание, наклонился и стал собирать зубы твари.

Я оторопела.

- Зачем ты это делаешь? Для чего они тебе?

- Странный вопрос, – хмыкнув, отозвался Перевозчик. – Разве ты не знаешь, что ожерелье из зубов Бдирах-хи способно защитить от заклятия Злыдни?

«Нет, не знаю», – хотелось ответить мне. Но тогда этим вопросом я вызвала бы у Перевозчика подозрения относительно своей истинной сущности. Потому что, как нетрудно догадаться, эльбе Энфиселле, живущей в этом мире, должно быть всё известно о населяющих его обитателях.

Мне предстояло ещё многому научиться. И многое открыть для себя в этом фантастическом мире, полном неожиданностей и загадочных существ.

После происшествия в лесу, мой список местных жителей пополнился двумя новыми названиями: Бдирах-ха – тварь, паразитирующая на деревьях и пожирающая всё живое. И Злыдня. Соответствовала ли Злыдня в этом мире той, которая в моём мире считалась фольклорным персонажем, выяснять совсем не хотелось. И ещё меньше – однажды повстречаться с ней. Если такой монстр, как Перевозчик, боится Злыдню, то что тогда говорить о хрупкой эльбе?

- Ты спас мне жизнь, – повторила я, после того, как Перевозчик аккуратно ссыпал собранные зубы Бдирах-хи себе в карман. – Я не люблю оставаться в долгу. Вот тебе моя благодарность.

С этими словами я протянула Перевозчику одну из двух золотых монет Джокосы, предназначенных для оплаты моей еды и питья.

- Я спас тебя не за награду. И не потому, что пожалел. У меня есть приказ доставить тебя в Драконьи горы живой и, желательно, невредимой. Я всегда выполняю приказы, – сказал Перевозчик.

Но монету всё же взял.

Глава 13

Пробивая себе путь среди хищных растений, Перевозчик раскачивался из стороны в сторону, как бы радуясь своей недюжинной силе. Одной рукой он по-прежнему крепко сжимал меч, время от времени орудуя им как мачете: срезал колючие кусты и цеплявшиеся за нас ползучие стебли.

А другой придерживал меня, закинув себе на плечо. И не сказать, что делал он это бережно.

Он нёс меня так, как если бы на моём месте был свёрнутый в рулон ковёр. Как будто шёл он не из леса, где сразил чудовище, а – из магазина текстильных изделий, где сделал удачную покупку.

- Мне нужен хотя бы глоток воды, – жалобно сказала я, когда мы вернулись к повозке, и Перевозчик поставил меня на землю.

Он взглянул на меня из-под насупленных бровей, снял со своего широкого кожаного пояса фляжку и молча протянул её мне. Я с жадностью поднесла её к губам. Вода оказалась тёплой и с привкусом глины, однако фляжка вернулась Перевозчику наполовину пустой.

- Залезай, – коротко скомандовал Перевозчик, кивком головы отсылая меня обратно в клетку.

Но тут я увидела в нескольких метрах от нашей повозки телегу, запряжённую животным вроде осла: только уши у него были такие длинные, что свисали почти до самой земли.

У сидевших на телеге людей – старика и мальчика-подростка – уши тоже были неестественно длинные, похожие на продолговатые оладьи, и их мочки свисали до самых плеч. У обоих были вытянутые лица, одинаковые носы удлинённой формы, кончики которых касались верхней губы, глаза с сильно опущенными уголками – всё это придавало им унылый, печальный или даже скорбный вид.

Судя по одежде, это были крестьяне. Одинаковые кафтаны из грубого толстого сукна (что-то вроде сермяг), просторные заплатанные тёмно-серые штаны. Мальчишка, свесивший ноги с телеги, был босой. И, в отличие от старика в широкополой соломенной шляпе, носил... дреды.

Увидев нас, он приветливо помахал рукой и крикнул:

- В добрый час, добрые люди! С нами приключилась беда. Колёса увязли в грязи. Никак не можем сдвинуться с места. Ни сюда и ни туда. Очень нужна ваша помощь! Подсобите?

В самом деле, только сейчас я заметила, что все четыре колеса телеги примерно на треть погрузились в жидкое чёрное месиво. Очевидно, правивший телегой старичок, увидев посреди дороги нашу повозку, попытался объехать её. Но не учёл, что земля на обочине мокрая: наверное, после недавно прошедшего в этимх местах дождя.

Парнишка соскочил наземь и, как бы демонстрируя нам, что нужно делать, принялся подталкивать сзади свою колымагу.

- Нужно им помочь, – обратилась я к Перевозчику.

- И не подумаю, – равнодушно ответил тот и направился к повозке, намереваясь занять своё место, чтобы продолжить путь.

Я схватила его за локоть, останавливая.

- Мы не можем бросить этих несчастных в такой глуши!

- Почему нет? – Вскинул широкие чёрные брови Перевозчик. – Пусть сами выкарабкиваются! Из-за них только потеряем напрасно время. Мы и так уже задержались в пути.

Он попытался сбросить мою руку, но я вцепилась в его локоть, как клещ.

- Этим людям нужна наша помощь, – задрав голову, чтобы видеть глаза Перевозчика, прошептала сердито и настойчиво. – Если телегу не вытащить, они могут погибнуть здесь: от холода, голода и жажды. И это будет наша вина: твоя и моя. Признай, ты и сам вряд ли дошёл бы пешком до ближайшего поселения!

Я осеклась, увидев, как толстые, похожие на подошвы моих арестантских ботинок, губы Перевозчика скривились в усмешке.

- Ха! Ха! Ха! – В следующую секунду, громко расхохотавшись, он так сильно закинул голову назад, что я увидела его нёбо, ряд угольно-чёрных зубов и язык, напоминавший сырой говяжий бифштекс. – Это кто же здесь люди?!

Тыльной стороной ладони Перевозчик вытер слёзы, выступившие от смеха (удивительно, что он способен проявлять такие эмоции!), и ответил на свой вопрос:

- Не ты. И не я. И уж точно не лонни.

Он сплюнул на землю и, вытянув руку в сторону терпящих бедствие путешественников, прибавил сквозь зубы:

- Я и пальцем не пошевелю ради вислоухих. Презренный народец.

«Ещё одна категория местных жителей: лонни, они же вислоухие», – отметила я про себя.

А вслух сказала:

- Послушай, тебе же ничего не стоит вытащить эту колымагу из грязи. Ты можешь сделать это играючи, одной рукой. Окажи мне такую услугу, будь добр. А я заплачу за неё по справедливой цене.

Перевозчик прищурил глаза, проявив интерес к моему предложению, и почесал в затылке своей лапищей. Его раздумие продлилось меньше пары секунд.

- Сколько заплатишь?

Я вытащила из-за манжеты оставшиеся четыре золотых и на раскрытой ладони протянула их Перевозчику.

- Держи. Три из этих монет – за то, что ты заботишься обо мне, – вспомнив наставления Джокосы, сказала я. – Четвёртая – за то, что ты поможешь лонни.

- И правда: справедливая цена, – сразу подобрел Перевозчик.

Спрятав монеты в кармане, он засучил рукава и, широко ступая, зашагал к телеге с вислоухими.

А я, оставшись теперь совсем без денег, стояла и смотрела, как человекоподобный громила взялся за край телеги обеими руками и поднял её: без особого напряга – только мускулы взбугрились.

Мальчишка с дредами, весь забрызганный грязью, громко захлопал в ладоши, подпрыгивая то на одной ноге, то на другой: совсем как маленький ребёнок. Хотя, на мой взгляд, ему было лет тринадцать-четырнадцать. Он был щуплый и проворный, как уж.

Я не успела и глазом моргнуть, как он неожиданно оказался рядом со мной.

Глава 14

- Спасибо тебе! Спасибо! – захлёбываясь от радости, повторял паренёк. Он пританцовывал на одном месте и таращил на меня блестевшие от восторга глаза.

- Да не за что, – пробормотала я, смущённая столь щедрым вниманием к моей скромной персоне.

- Скажи мне, скажи, – поумерив свой пыл, продолжал мальчишка, – что делает эльба в компании с йенни? Он тебе кто? Друг? Ты его пленница? Он хочет тебя продать? Как тебя зовут? Куда он тебя везёт? Кто покупатель?

Мальчик задавал свои вопросы на одном дыхании, не делая между ними никакой паузы. Будто пулемёт строчил.

Вскинув руку, я выставила её ладонью вперёд, – жест, призывающий лонни замолчать.

- Меня зовут Энфиселла Лорритэль, – вежливо представилась я, решив начать нашу более обстоятельную беседу с обязательного знакомства. – А тебя?

- Лонгривз, – после короткого замешательства, моргнув, ответил паренёк.

- Приятно познакомиться, Лонгривз. Ответь мне, пожалуйста, на один вопрос. Кто такие йенни?

Я говорила мягко, ласково, почти по-матерински: подражая Варваре Васильевне – любимой воспитательнице из детского сада «Солнышко», где прошли лучшие первые годы моей жизни. Варвара Васильевна не то что не кричала на своих подопечных – она даже голос никогда не повышала. И своей добротой и любовью к детям добивалась гораздо большего, чем иные педагоги – требовательным криком.

На Лонгривза выбранный мною тон в общении произвёл именно то впечатление, на которое я рассчитывала. Он заметно расслабился, почувствовав ко мне доверие, и охотно, не задавая мне неудобных вопросов, поделился со мной информацией о том, кто такие йенни.

- Давным-давно, в прадавние времена, предки йенни обитали на высокогорном плато с красивым голубым озером, с цветочными полянами и зелёными лугами. Они жили в пещерах скал или в землянках, вырытых в холмах. Разводили диких быков и торговали их мясом и шкурами. Хорошо жили древние йенни! Всё у них было: достаток, безопасность, мир. Их женщины были плодовиты, дети росли здоровыми и крепкими. Мужчины обеспечивали свои семьи пропитанием и один раз в три годичных декады спускались с гор в близлежащие селения. Там они обменивали свой товар на муку, соль, пряности, полотно, посуду... А ещё: заходили в таверны, чтобы отведать вина или пива. Потому что у себя дома они этого сделать не могли: старейшины племени наложили запрет на употребление напитков, от которых в мозгу туманится и слабеет воля. И вот однажды один из йенни после посещения таверны зашёл в храм богини Домны – хранительницы домашнего очага. Был он сильно пьян, и хмель туманил ему голову. Он изнасиловал жрицу богини, и она прокляла его. А потом верховные боги Пантеона решили наказать всё племя йенни – и изгнали их с земли предков, обрекли на вечные скитания. Целые кланы покидали насиженные места, и женские рыдания разносились по всем горным склонам. С тех пор у йенни нет своей земли, нет своего правителя и живут они по чужим законам. Скитаются, неприкаянные, по разным странам, зарабатывают себе на жизнь кто чем может. Единственное, что у них осталось от тех времён, это гордыня...

Лонгривз помолчал задумчиво и закончил свой рассказ словами:

- Изгнание йенни было очень давно, эльба. Очень давно. Ещё до того, как пал Эль’баин.

Пока мы беседовали, Перевозчик благополучно, ни капельки не надорвавшись, вытащил колымагу из грязи. И даже перенёс её на дорогу, оставив позади нашей повозки.

Старик окликнул Лонгривза, и тот, будто его дёрнули за невидимые ниточки, снова превратился в вертлявого непоседливого ребёнка.

- Ты добрая, эльба. Духи тебя любят, – неожиданно заявил он, глядя на меня с загадочной и немного лукавой улыбкой. – Так и велели мне сказать, что они тебя любят. Не веришь?

Мальчишка сложил ладонь лодочкой, поднёс её к уху, прислушался: как если бы вместо ладони была морская раковина, а он хотел уловить в ней призрачный шум прибоя.

- Вот! – воскликнул он, и его рот растянулся в широкой улыбке (от чего на его унылом от природы лице возник заметный дисбаланс). – Духи говорят, если тебе будет грозить смертельная опасность, они тебя защитят.

После этих слов Лонгривз снял с себя некий амулет на кожаном шнурке и повесил его мне на шею.

- Так велят духи, – объяснил он мне свой неожиданный поступок. И, махнув на прощание рукой, вприпрыжку побежал к телеге.

Глава 15

Благополучно разъехавшись с колымагой вислоухих, мы продолжили свой путь.

Я уж было прельстилась надеждой, что Перевозчик не станет надевать на меня наручник, однако он был непреклонен.

- Сиганёшь с повозки – ищи-свищи потом... ветра в поле, – проворчал он, пряча ключ от наручника, и подёргал цепь, проверяя её на прочность.

Как будто хрупкой эльбе, которой и без того уже пришлось столько всего пережить, было по силам разорвать толстые железные кольца.

Привалившись спиной к решётке, я смотрела в темноту (сумерки заметно сгустились, и внутри повозки воздух будто окрасился в чернильные тона) и размышляла.

Боль больше не беспокоила меня: кровотечение полностью прекратилось. Снадобье, которое приготовила для меня Джокоса, оказалось поистине чудодейственным. Благодаря его исцеляющим и благотворно влияющим на женский организм свойствам, я избавилась также от болезненных ощущений в груди. Кроме того, совершенно неожиданно для меня резко прервалась лактация. И о том, что природа подготовила меня к роли кормящей матери (которой мне, увы, так и не суждено было стать), теперь напоминали лишь сухие корочки на платье – пятна от высохшего грудного молока.

Я перебирала в памяти события и фразы прошедшего дня и пыталась анализировать полученную информацию. Я узнала немного больше о Перевозчике: о его происхождении, характере и слабостях. Впрочем, слабостей у него обнаружилось – на данный момент – не так уж много. Бесспорно, он очень любит деньги. И, однако, я сомневалась в том, что его можно легко подкупить, если бы речь шла о чём-то более серьёзном, нежели помощь застрявшим в грязи лонни.

Что же до лонни по имени Лонгривз, я никак не могла понять, кто же он на самом деле? Вспоминая то, как он якобы слушал голоса неких духов, заключённых у него в ладони, я склонялась к мнению, что Лонгривз, возможно, слабоумный. Или же инфантильный подросток с буйной фантазией...

Зачем он отдал мне свой амулет? Что это – подарок от чистого сердца? Плата за оказанную услугу?

Невольным жестом я дотронулась до висевшего у меня на груди кулона. Он был сделан в форме круга с заключённым внутри него полумесяцем; с тоненького звена в навершии полумесяца свисала стеклянная капелька. Хотя, кто знает, может быть, это какой-то драгоценный камень? Сам кулон был изготовлен из металла, возможно, бронзы.

Сначала я хотела спрятать амулет под одеждой, чтобы он, как крестик, был ближе к телу. Но потом передумала. Пусть остаётся на виду. Не знаю, какое значение придавал ему бывший владелец, но для меня этот кулон был, прежде всего, как обычная бижутерия. Хоть какое-то украшение на этом безобразном мешковатом платье...

Неожиданно Перевозчик придержал лошадей. Колёса перестали скрипеть. Повозка остановилась.

- Пора подкрепиться и отдохнуть, – сообщил Перевозчик. И по его голосу я догадалась, что он давно, в приятном предвкушении, ждал встречи с этим местом.

Что для него значило «подкрепиться и отдохнуть» было вполне понятно: он целый день провёл на козлах, управляя лошадьми. Моя же еда, до сих пор нетронутая, осталась в корзине. Ну, а насчёт отдыха...

Разумеется, я не отказалась бы от тёплого душа, душистого мыла с шампунем и чистой постели. Но только кто же мне всё это предложит? У меня даже денег не осталось...

На мысли о еде тут же отозвался пустой желудок, предъявляя мне свои претензии требовательным урчанием. Я потянулась к корзине и нащупала кусочек сыра. Он оказался таким сухим, что по пути ко рту едва не рассыпался. Удерживая драгоценные крошки в ладони, я медленно ссыпала их на язык и, перед тем, как глотнуть, тщательно рассасывала каждую из них.

Откровенно говоря, сыр мне не очень понравился. И, если бы у меня был выбор, я предпочла бы ему другой сорт. На мой профессиональный взгляд, технология его приготовления была крайне примитивна. Он был солёным и, судя по специфическому вкусу, приготовлен из овечьего молока. Думаю, местные сыровары использовали тот же метод, что и древние кочевники (и некоторые современные народности) из моего мира. Готовили из молока простоквашу, помещали её в полотняный мешок и на два-три дня подвешивали его для отделения сыворотки. Полученную массу соединяли с солью, формовали из неё кругляши, которые раскладывали потом на деревянных досках и, накрыв полотенцем, оставляли на солнце для просушки. Такой сыр назывался курт. Он долгое время не портился в дороге и поэтому являлся идеальным продуктом для путешественников.

Я уже заедала сыр последним инжиром, как в проёме между шкурами показалась голова Перевозчика.

- Я тут подумал, – нехотя, будто собираясь признаться в чём-то постыдном, начал он, – может, ты составишь мне компанию за столом? Да и оставлять тебя на ночёвку в повозке рискованно. Ночи здесь холодные. Околеешь.

- Кхм-кхм... – от такого неожиданного предложения я едва не подавилась инжиром.

- Что ты сказала? – набычился Перевозчик. Наверное, ему почудилось, что я ответила отказом.

- Говорю, что у меня нет денег, чтобы оплатить свой ужин. Отдала тебе все – до последней монетки.

- А-а-а... – разочарованно протянул йенни. Подумал и прибавил: – Ладно. Всё равно вылезай.

Он заполз внутрь повозки, снял наручник и уже привычным способом – взяв за руку – подтащил меня к выходу.

Выбравшись из повозки, я увидела в свете факелов большое – в два этажа – закопченное дымом строение, сооружённое из крупных каменных блоков. Дверной проём, с высокой притолокой, был спроектирован так, чтобы в него мог протиснуться даже такой громила как Перевозчик. На загаженном конским навозом дворе смирно стояли, уныло повесив головы, несколько лошадей. Тут же задрала к небесам оглобли распряжённая повозка. Над дверью висела деревянная вывеска, на которой чья-то неумелая рука вырезала корявыми крупными буквами: «В укромном местечке у дриады».

Забавное название. Двусмысленное...

Перевозчик привязал лошадей, и мы вошли внутрь.

Глава 16

Зал таверны тоже был просторным: в нём могла поместиться компания из трёх-четырёх йенни. Стены были украшены предметами в стиле крестьянского быта: на одной висело коромысло, а под ним, на гвоздике, ведро; на другой нашли своё место серп, ухват, метла и даже лопата на длинном черенке. С деревянных потолочных балок свешивались железные люстры в несколько свечей, которые вместе с огнём, пылавшим в очаге, придавали заведению определённый уют.

Над очагом, на самом почётном месте, висела развесистая коряга, своей формой удивительно напоминавшая девичий силуэт. Местный умелец-декоратор, желая придать ей большее сходство с девушкой, использовал две круглых стекляшки голубого цвета – для глаз, льняную паклю – для волос, красную краску – для того, чтобы выделить условный рот.

В целом получилось неплохо. Убедительно. По всей видимости, коряга символизировала ту самую дриаду, в чьём «укромном местечке» путешественники могли рассчитывать на горячую пищу и отдых.

Посетителей в таверне в этот поздний час было немного.

За обеденным столом в дальнем углу разместилась компания из трёх путников. Судя по внешности и приличной одежде, это могли быть купцы. У прилавка, выполнявшего также функцию барной стойки, на высоком колченогом табурете сидел худощавый человек неопределённого возраста. Характерной удлинённой формой черепа и вытянутым лицом он напоминал уже известных мне лонни. Однако уши у него были обычного размера, человеческого. Жиденькие серые волосики. Бледная кожа. Невыразительные глаза. Такого раз увидишь – и тут же забудешь.

В углу, рядом со стойкой, за топорно сработанным деревянным столом, ужинала семья: молодой человек и его жена с младенцем у груди. Взглянув на них, невозможно было ошибиться – это лонни, вислоухие.

Осмотревшись, Перевозчик устремился к дальнему столу. Я покорно последовала за ним.

Как только мы уселись, в ту же минуту за прилавком открылась боковая дверь, где, очевидно, находилось подсобное помещение. Или кухня. Оттуда вышел дородный краснощёкий мужчина с чёрными волосами в мелких кудряшках, с круглым животом под засаленным кухонным передником. Глаза его, тоже чёрные, плутоватые, радостно засветились при виде новых клиентов.

- Рад приветствовать дорогих гостей, – принялся расшаркиваться он, подойдя к нашему столу. – Добро пожаловать в мою таверну!

Подобострастно улыбаясь, заглянул в угрюмое лицо Перевозчика:

- Вам – как всегда – пенное ифейское?

- Ну, да, – кивнул Перевозчик. И сообщил сердито: – Я голоден.

- Для таких важных господ у меня есть рыбная похлёбка, зажаренные цыплята и копчёный гусь. – С румяных губ хозяина таверны, который согнулся перед йенни едва не пополам, не сходила заученная сахарная улыбка.

- Тащи цыплят, – велел ему Перевозчик. – Только скажи своем кухарю, чтобы почаще поливал тушки жирным соком. В прошлый раз хрустели на зубах как сухие щепки.

- Не извольте беспокоиться, всё будет как вы желаете, – с готовностью угодить отозвался кабатчик. После чего перевёл взгляд на меня: – А чего желает дама?

И вдруг осёкся. Намётанным взглядом скользнул по моей арестантской одежде, по коротким, рвано отхваченным портняжными ножницами волосам и, торопясь загладить свою ошибку, повторил свой вопрос на иной лад:

- Ваша... э-э-э... спутница тоже будет ужинать?

Перевозчик, понятное дело, и не подумал представить меня. Ну, а я в его присутствии боялась даже рот открыть. Хотя мне очень хотелось во всеуслышание назвать свои имя и титул. Чтобы все вокруг узнали, что йенни, которого зовут Перевозчиком, сопровождает дюксесс Ламмаса, изгнанную из дворца своим жестоким мужем.

Но вместо этого тихим голосом скромно произнесла:

- Я бы не отказалась от рыбной похлёбки.

Хозяин таверны со всех ног бросился на кухню выполнять заказ. Видимо, торопился угодить своему завсегдатаю.

Я уже давно догадалась, что Перевозчик – частый гость в таверне «В укромном местечке у дриады». И, значит, я – далеко не единственная, кого он отвозит в Драконьи горы. На пожизненную каторгу в старых рудниках.

Глава 17

Желая скоротать время в ожидании ужина с пользой для себя, я начала разговор с Перевозчиком, которого из-за его немногословности и угрюмости трудно было назвать интересным собеседником. И всё же я рискнула: уж очень хотелось выведать у него побольше информации о дюксе Ширисане и о нём самом.

- Можно я задам тебе вопрос? – осторожно приступила я к беседе.

Йенни молча кивнул.

- Как часто тебе приходится ездить по этому маршруту?

- Четыре-пять раз в три декады.

- И каждый раз по приказу дюкса Ширисана? Давно ты ему служишь?

- Служу?! – возмущённо переспросил Перевозчик и фыркнул. – Йенни не служат людям. Йенни имеют дело только с йенни.

- Но разве ты не его приказ выполняешь? – удивилась я. – Не дюкса Ламмаса? Ты ведь сам говорил, что всегда выполняешь приказы. Так разве не дюкс велел тебе доставить меня в Драконьи горы живой и невредимой?

Последний вопрос уже давно не давал мне покоя. Я думала о том, что, если бы Ширисан хотел навсегда избавиться от меня и вместе с тем избежать огласки, он мог бы сделать это руками наёмного убийцы. Какой-нибудь подлый тать придушил бы меня в тёмном уголке без свидетелей – и дело в шляпе. Как говорится, шито-крыто и концы в воду... А вместо этого «благородный» дюкс «великодушно» оставляет меня в живых и отправляет в изгнание. И не куда-нибудь – на рудники, чтобы, значит, своим ударным трудом обеспечивала себе пропитание и кров...

- Дюкс, – лаконично ответил на мой вопрос Перевозчик.

Запустил лапищу в свою чёрную, как сажа, давно нечёсанную бороду, с задумчивым видом пошевелил в ней пальцами, похожими на варёные сардельки, и прибавил:

- Но ты нужна живой не только дюксу Ламмаса. Управляющий рудниками также заинтересован в этом. У них договор. Не спрашивай, какой. Я этого не знаю. А если бы и знал, всё равно не сказал бы. Так что, если тебе не терпится узнать, кому я служу и кто мне платит, считай, что я выполняю приказы управляющего.

- То есть рудниками управляет йенни? – догадалась я.

- Угу, – в этот раз ответ Перевозчика был ещё короче, чем в предыдущий, и он довольствовался междометием.

Закончив шерстить в бороде, йенни извлёк из её гущи нечто невидимое глазу и, удерживая между большим и указательным пальцами, поднёс к своему лицу. Я в ужасе наблюдала за его действиями. Неужели вошь?

В тот же самый момент краем глаза уловила какое-то движение за стойкой и переключила своё внимание в том направлении, оставив Перевозчика разбираться с обнаруженным им насекомым.

Я видела, как посетитель, сидевший на табурете, перегнулся через столешницу барной стойки и начал шептаться с хозяином, который вышел из кухни. Они напоминали заговорщиков, один из которых что-то доказывал, в чём-то убеждал, а другой ставил свои условия.

Мужчина-лонни, сидевший неподалёку, также заинтересовался их беседой. И, хотя он не смотрел в их сторону, по его напряжённой шее, по тому, как шевелились кончики его непомерно длинных ушей, можно было понять, что он внимательно прислушивается к разговору.

Услышав характерный щелчок, я перевела взгляд на Перевозчика. Всё-таки вошь... Или ещё какой мелкий паразит. Судя по тому, как пальцы-сардельки йенни снова занырнули в чёрные заросли, он был настроен продолжить вылов зловредных насекомых из своей бороды.

- Да прекрати уже! – не сдержавшись, сердито шикнула я. – Можно хотя бы за столом не заниматься этим? Тебя что, не научили приличным манерам?

- А тебя научили? – огрызнулся йенни. Но лапу от бороды всё же убрал.

- Конечно, научили, – ответила я, имея в виду не только свою прошлую жизнь, но и новое социальное положение. – Тебе вообще известно, кто я такая?

- Эльба, – с равнодушным видом произнёс Перевозчик. И, будто мне назло, принялся ковыряться в ноздре, из которой торчал клочок чёрных волос.

- И всё? Просто: эльба. Да? – Я почувствовала, как от негодования у меня вспыхнули щёки. К тому же, этот невоспитанный увалень жутко раздражал меня своим поведением.

Я выпрямила спину, выровняла плечи и, гордо вскинув подбородок, сказала:

- Да будет тебе известно, что тебе выпала честь путешествовать с самой Энфиселлой Лорритэль (поскольку я не запомнила все свои имена, пришлось ограничиться двумя первыми, хотя эффект от этого был намного слабее). Дюксесс Ламмаса, законной супругой дюкса Ширисана.

Йенни, наконец, оставил свой нос в покое; его толстые мясистые губы скривились в насмешливой ухмылке.

- Я всё гадал, когда же это случится, – хмыкнув, произнёс он. – Ширисан предупредил меня о твоей болезни. Он сказал, что у тебя не всё в порядке с головой. Что у тебя навязчивое желание – выдавать себя за его жену. Но на самом деле ты – самозванка. Так что можешь не пыжиться. Для меня ты просто эльба. И точка.

Сразу забыв о царственности своего недавнего образа, я резко подалась вперёд всем телом, грудью налегая на стол, и заговорила торопливым шёпотом:

- Ширисан обманул тебя. Я – настоящая дюксесс. Я родила ему наследника. Он так хотел. А потом вместо меня привёл к моему сыну свою любовницу. Я её видела. Она очень похожа на меня – и теперь подданные будут думать, что она это я. Понимаешь?

Я прервалась на мгновение, чтобы перевести дыхание, и продолжила уже чуть спокойнее:

- Прошу тебя, помоги мне восстановить справедливость. Всё, чего я хочу, это вернуться к моему сыну. Быть с ним. Заботиться о нём. Любить его. Мне не нужен ни дюкс, ни его дворец, ни его богатство. Мне не нужно моё высокое положение. Мне нужен мой сын.

Перевозчик даже бровью не повёл.

- Всё это звучит очень трогательно, – невозмутимо отозвался он на мою эмоциональную речь. – Но не для меня. Повторяю: я всегда выполняю приказы.

Глава 18

Разговор прервался – подплывший к нам хозяин поставил на стол кувшин (предположительно с местным пивом), оловянный кубок на высокой ножке и большое блюдо с зажаренными в собственном соку цыплятами. Цыплята были с пылу с жару – сливочно-коричневатый сок ещё шипел и пузырился – и выглядели очень аппетитно.

Глядя на них я сглотнула; в животе заурчало так громко, что я смутилась и опустила глаза.

- Рыбная похлёбка будет готова сию минуту, – поспешил объясниться хозяин, который, как мне показалось, суетился больше прежнего.

- Да-да, я подожду, – успокоила его я.

- Ты не волнуйся, эльба, – обратился ко мне Перевозчик, когда кабатчик удалился, оставив нас наедине, – на рудниках можно выжить. Сумеешь угодить управляющему – будешь сытно есть и мягко спать. Кельдон любит покладистых.

Я вскинула на него глаза и, не на шутку испуганная, поднесла руку к сердцу, представив худшее.

- А угодить: это как? – спросила дрогнувшим голосом.

- Да не трясись ты так! Ничего дурного он от тебя не потребует, – хмыкнул Перевозчик и спокойно, неторопливо отхлебнул из своего кубка.

Потом поставил его на стол, схватил с блюда тушку цыплёнка, разорвал её на две половинки и впился в неё своими ужасными зубами. Йенни ел шумно, издавая чудовищные чавкающе звуки, и время от времени – по мере насыщения – громко отрыгивал. Жирный сок стекал по его нижней мясистой губище, после чего его след терялся где-то в густых зарослях бороды.

Казалось, все присутствующие в зале были поглощены наблюдением за этой отвратительной сценой. Троица торговцев, забыв об игре в кости, которой они были увлечены до сих пор, смотрели на пожирающего свой ужин гиганта с открытыми ртами. Причём, их лица выражали странную смесь эмоций: от восхищения до брезгливости. У женщины-лонни отношение к тому, что она видела, было более определённым. Думаю, она пребывала в настоящем шоке.

В то время как её муж почему-то смотрел прямо на меня. Вернее, его очень сильно заинтересовал кулон, подаренный мне Лонгривзом.

Ещё два человека не входили в категорию зрителей. Хозяин таверны и посетитель, сидевший на табурете. Они как будто о чём-то спорили или, может, торговались о цене. Я даже успела заметить кожаный кошель – до того, как он, едва появившись на прилавке, тут же исчез под широкой ладонью кабатчика.

Спустя несколько минут, когда Перевозчик уже расправлялся с последним цыплёнком, хозяин таверны снова возник у нашего стола. В этот раз в руках у него был круглый медный поднос с глубокой тарелкой, от которой исходил узнаваемый запах рыбной ухи.

Я заметила, что руки у него дрожат – мелко-мелко. Как у пьянчужки. Или у человека, который чего-то боится.

Он оставил тарелку, поклонился Перевозчику и пятясь отошёл от стола.

Предвкушая удовольствие от ужина (мне так хотелось горяченького!), я взяла ложку и, щедро зачерпнув из тарелки, поднесла её ко рту.

Но тут случилось непредвиденное.

Лонни, который недавно пялился на мой кулон, резво вскочил со своего места и, в два шага очутившись у нашего стола, молниеносным движением выбил из моей руки ложку с ухой.

Глава 19

К счастью, я не ошпарилась горячей похлёбкой, хотя брызги от неё разлетелись во все стороны. Несколько прозрачных маслянистых капель упало на моё платье. Но, в целом, обошлось...

Опешив от случившегося, я какое-то время сидела неподвижно, судорожно глотала ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, и вращала глазами. Не удивилась бы, если бы кто-то со стороны сказал мне, что я похожа на сумасшедшую.

Реакция посетителей таверны на переполох, устроенный лонни, была разной. Купцы застыли на месте, оглушённые всем происходившим. Женщина-лонни всполошенно закричала, тем самым разбудив младенца, который, испугавшись, тут же зашёлся в громком плаче. Хозяин таверны, схватившись за голову, поспешил укрыться сначала за прилавком, а потом – с удивительным для его тучного тела проворством – нырнул в боковую дверь, на кухню.

Среди них моё внимание привлёк только один человек – тот, кто недавно торговался с кабатчиком. Воспользовавшись всеобщим замешательством, он шёл вдоль стены крадучись, с намерением незаметно – под шумок – покинуть таверну. Хотя в суматохе никто не обращал на него внимания, он держался настороженно. И ещё до того, как меня осенила догадка, он, наконец добравшись до двери, угрём выскользнул наружу.

А Перевозчик в это время допрашивал злосчастного мужчину-лонни, схватив того за шиворот своей медвежьей лапой и, оторвав от пола, встряхивал его так, как если бы тот был половичком, который следовало очистить от пыли.

- Ах, разбойник! Ах, проходимец! Да как ты только посмел?! – гремел йенни, безжалостной рукой вцепившись в свою жертву. – Да ты знаешь, что я сейчас с тобой сделаю? Да от тебя и мокрого места не останется!

Подвешенный в воздухе лонни был похож на тряпичную марионетку, безвольно дёргая тонкими ногами в укороченных полосатых штанишках. Его голова, с рыжеватыми локонами и длинными ушами, болталась из стороны в сторону. Он открывал рот, силясь что-то сказать, но каждый раз его слабый голос перекрывал медвежий рык Перевозчика.

Женщина-лонни, испугавшись за мужа, тяжело рухнула на пол и, прижимая к груди плачущего малыша, принялась причитать:

- Отпустите его, заклинаю вас священным именем Пантеона! Мой муж не сделал ничего дурного! Пощадите!

У меня в ушах вдруг что-то зазвенело и резко оборвалось, как лопнувшая струна на гитаре. Я захлопала глазами, помотала головой, стряхивая с себя оцепенение, и, обращаясь к Перевозчику, неожиданно скомандовала:

- Ну-ка, быстренько поставь его обратно на ноги!

В этот момент я напрочь забыла о том, что нахожусь в хрупком теле изящной эльбы-аристократки. Во мне вдруг проснулся нрав Анфисы, которая, хотя и робела в мужской компании и выглядела малахольной, при желании могла кому угодно надавать по щам. На самом деле, благодаря габаритам и массе своего богатырского тела, я-Анфиса могла бы стать первоклассным бойцом. Просто не случилось оказии...

Услышав мой гневный окрик, йенни медленно повернул голову в мою сторону. На его халкообразном лице читалось искреннее изумление. Однако спустя секунду его глаза начали наливаться злобой, отчего стали красными, как фонари на всемирно известной улице Амстердама. Красные глаза, едва различимые на буро-красном лице, это, скажу я вам, довольно устрашающее зрелище. Не для слабонервных.

- Что ты сейчас сказала? – угрожающе прорычал Перевозчик, который, как видно, не привык к приказам кого-то другого, кроме своего собрата-йенни.

- Лонни ни в чём не виновен, – громко сказала я, вовремя спохватившись, чтобы не назвать вислоухого человеком. – Я думаю, всё совсем наоборот. Он хотел помочь. Оставь его в покое.

И, смягчив интонацию, прибавила:

- Пожалуйста.

Что-то дрогнуло в звериных глазах йенни, после чего они приобрели – хвала местным богам! – свой обычный цвет. Он разжал пальцы – и бедолага лонни шмякнулся на пол, как сломанная игрушка. Только стукнули, подобно костяшкам домино, острые коленки.

Не дожидаясь, пока он придёт в себя, я вскочила со своего места и побежала к двери, за которой скрылся хозяин таверны. Дверь, конечно же, оказалась заперта с другой стороны. Колотить в неё и призывать кабатчика выйти на переговоры было бессмысленно.

- Нужно вытащить оттуда хозяина таверны, – обратилась я за помощью к Перевозчику. – Уверена: если его разговорить, можно узнать много интересного. Ему-то точно известно, что именно здесь произошло.

Вошедшему в охотничий азарт йенни не нужно было повторять дважды просьбу найти и наказать новую жертву.

Перевозчик одним махом преодолел расстояние от стола до кухни и, указательным пальцем отодвинув меня в сторону, коротким резким пенделем выбил дверь.

Хотя высота потолков позволяла йенни свободно перемещаться по таверне, размеры двери, которая вела на кухню, где скрылся кабатчик, были предусмотрены только для людей. И Перевозчик, которому пришлось опуститься перед ней на колени для того, чтобы заглянуть внутрь, был сейчас похож на Алису из сказки "Алиса в Стране чудес", когда она стояла перед кроличьей норой. Он хотел было просунуть туда руку, но я уговорила его не делать этого и сама вошла на кухню.

Увы, человек, которого я там увидела, не был хозяином заведения. Совсем юный паренёк, в кухонном переднике и высоком белом колпаке, похожем на те, которые носят французские повара, пытался спрятаться за посудным шкафом. Вряд ли он понимал, что происходит. Но от шума, который мы устроили в таверне, любой мог бы запаниковать. Вот и поварёнок, всем телом прижавшийся к шкафу, дрожал от страха как заячий хвост.

- Послушай, – доброжелательно, почти ласково обратилась я к нему, – мы не причиним тебе зла. Мы тебя не обидим. Просто скажи, где твой хозяин?

- У... убеж... жал, – заикаясь ответил парнишка. Нервно сглотнул и ткнул пальцем в другую дверь, которую я сразу и не приметила. – Там задний двор... Там он держит своего коня...

- Ясно, – с досадой проговорила я. – Значит, нам его уже не догнать.

Глава 20

Понятно, что я не могла быть сразу в двух местах, чтобы одновременно преследовать кабатчика и его подельника. Бросившись вдогонку за одним, другому позволила уйти легко и беспрепятственно. Нужно было после того, как Перевозчик выломал дверь, перенаправить его кипучую энергию в противоположную от кухни сторону.

В подтверждение моим мыслям снаружи донёсся удаляющий стук копыт. Упорхнула пташка. Хм, если быть точной, обе пташки – тю-тю...

Хоть за двумя зайцами гонись, хоть за одним – результат тот же: мы не поймали ни одного из участников покушения.

Так, не солоно хлебавши, я возвратилась обратно в зал, где меня с нетерпением дожидался Перевозчик, карауливший семейство вислоухих.

- Что? Сбежал подлец? – угрюмо спросил йенни, заглянув мне за спину и догадавшись, что я вернулась без улова.

Я кивнула и подошла к лонни. Он сидел на табурете, свесив голову на грудь и сжав коленками сложенные лодочкой ладони. Его жена, успокоившись, баюкала младенца.

- Как ты узнал, что задумали те двое? – спросила я, усаживаясь на другом табурете, напротив лонни. – Меня хотели отравить, верно?

- Тот посетитель, едва он вошёл, сразу показался мне подозрительным, – начал отвечать лонни тихим голосом. – А когда здесь появились вы, я заметил, как он вдруг разволновался. Уже потом, прислушиваясь к его разговору с хозяином таверны, я понял, что он замыслил недоброе. Крохотный стеклянный пузырёк с прозрачной жидкостью и тугой кошель, которые посетитель вручил хозяину, укрепили мои подозрения.

- Во всей этой истории лично меня больше всего удивляет то, что в неё вмешался вислоухий, – выслушав объяснение лонни, небрежным тоном высказал своё мнение Перевозчик. – Вы же настолько трусливы, что в любой потасовке предпочитаете стоять в сторонке. Закрываете глаза и затыкаете уши, когда при вас кого-то грабят или убивают. Никогда за всю свою жизнь я не видел ни одного настолько храброго вислоухого, который кинулся бы спасать кого-то, кроме другого вислоухого.

- Лонни вовсе не трусливы, – вскинув голову, возразил мой спаситель. От обиды и негодования его голос зазвучал громче, а на бледных щеках появился румянец. – Просто мы стараемся оставаться скромными и незаметными. Нас легко обидеть. Мы не обладаем такой могучей силой как йенни. Мы не умеем в случае опасности скрываться под водой как морганы. Или исчезать среди растений, становясь невидимыми, как пикси. У нас нет магии, с помощью которой мы могли бы защищаться от наших врагов и обидчиков. Вот поэтому среди нас не найдётся ни одного легендарного героя, на примере которого мы могли бы воспитывать наших детей. Мы не эльбы. И не люди.

- Тогда что же вынудило тебя забыть о страхе и прийти мне на помощь? – поинтересовалась я, не сумев скрыть своё удивление отчаянным и смелым поступком робкого лонни.

- Твой кулон, – ответил тот, останавливая взгляд своих печальных глаз на подарке Лонгривза. – Такие амулеты в каждом нашем роду передаются по наследству: из поколения в поколение. Каждый лонни дорожит своим фамильным амулетом и, если дарит его кому-то, то этим оказывает ему огромную честь. Для любого лонни такой амулет на груди чужака воспринимается как сигнал. Либо тот, кто носит амулет лонни, убил его владельца, а амулет забрал себе в качестве трофея. Либо лонни подарил свой амулет чужаку в знак благодарности. Во втором случае, если другой лонни видит, что этому чужаку грозит опасность, то он должен, в свою очередь, прийти ему на помощь. Таким образом лонни возвращают долг за своего собрата.

Лонни помолчал в раздумии и прибавил, как бы подытожив своё признание:

- Всем известно, что эльбы не убивают. Поэтому, когда я увидел у тебя амулет одного из своих собратьев, подумал о том, что когда-то ты оказала ему помощь. Я вернул тебе его долг, эльба.

Удивительный народец эти лонни! Выходит, если бы амулет Лонгривза не послужил для этого парня сигналом к действию, он ради меня и пальцем не пошевелил бы. Зная о том, что в мою тарелку подлили яд, сидел бы и спокойно наблюдал за тем, как какая-то эльба, чужачка, корчится в предсмертных муках, – подумала я с неприязнью.

И тут же похвалила себя за то, что не спрятала кулон под платьем.

Глава 21

Поскольку хозяин таверны ударился в бега, бросив своё заведение без присмотра, никому из постояльцев не пришлось платить за ночёвку в «укромном местечке у дриады».

Нам с Перевозчиком досталась самая большая комната, поскольку: во-первых, йенни с его габаритами требовалось соответствующее жилище; во-вторых, жилище должно было предусматривать достаточно комфортные условия для постояльцев в количестве двух персон; и в-третьих, Перевозчик в роли моего временного надзирателя ни на минуту не желал оставлять меня без присмотра. По справедливости, в самый большой номер этой тесной гостиницы следовало заселить либо купцов (всё-таки их было трое), либо семейство лонни (с маленьким ребёнком). Однако слово йенни осталось последним и решающим. Никто не рискнул спорить с громилой, который одним ударом ноги вышибал дубовые двери.

Комната, выбранная Перевозчиком для ночлега, представляла собой довольно просторное помещение с высоким – до трёх метров – потолком и окном нормальных (хотелось сказать: человеческих) размеров. Когда йенни подошёл к нему, чтобы выглянуть во двор, он выглядел как взрослый, забравшийся в домик на детской площадке.

Из мебели в комнате имелись в наличии только старое бюро с затёртой до жирного лоска столешницей, стул, одна из ножек которого оказалась короче других, и две кровати. Судя по тому, что одна кровать была намного шире другой, можно было предположить, что это семейный номер. Одна кровать – для родителей, другая – для детей. В общем, для эльбы, путешествующей в компании с йенни, это был идеальный вариант. Единственное, что меня сильно смущало, это тот факт, что эльба – всё-таки женщина, а йенни – как ни крути – особь мужского пола. И, хотя интим между нами полностью исключался, границы моего личного пространства уже давно – с момента моего знакомства с Перевозчиком – считались беспардонно нарушенными.

Дверь запиралась изнутри – и Перевозчик, дважды со скрипом повернув ключ, вытащил его из проржавевшего замка и спрятал в кармане своей кожаной куртки. Снимать её на ночь он, как видно, не собирался.

Присев на краешке своей кровати, я продолжила осмотр комнаты.

На бюро стояла маленькая глиняная лампа, в свете которой нигде не было видно ни малейших следов пыли или паутины, – всё выглядело на удивление прибранным и чистым. Это наблюдение сыграло в пользу сбежавшего хозяина: каким бы продажным мерзавцем он ни был, своё заведение содержал в порядке. О его прижимистости свидетельствовало также качество постельного белья. Его ткань, застиранная до такой степени, что превратилась в промокашку из старой школьной тетради, имела крайне неприятный желтовато-коричневый цвет. Да и запах, исходивший от простыней и наволочки, не был привычным для меня запахом стирального порошка.

К сожалению, в данной ситуации выбирать не приходилось. К тому же, я была настолько измучена всеми событиями и открытиями, в одночасье обрушившимися на мою голову, что сейчас испытывала лишь одну естественную потребность – спать.

Голова казалась неподъёмной и гудела, как чугунный церковный колокол. Зато ноги казались ватными. Дыхание тоже изменилось: стало тяжёлым и прерывистым из-за глубокого изнеможения.

Я остро нуждалась в хорошем полноценном отдыхе.

Едва моя голова коснулась подушки, как я тут же провалилась в чёрную беспросветную бездну. Не помню, снилось ли мне что-то. Или же мой сон был начисто лишён сновидений. Во всяком случае, длился он недолго.

Меня разбудил оглушительный нечеловеческий храп, от которого в буквальном смысле слова содрогались стены комнаты. Казалось, с каждым вдохом Перевозчика воздуха в комнате становилось всё меньше: йенни втягивал его в себя, словно громадный насос. На выходе же из его могучей грудной клетки, которая вполне могла заменить кузнечные мехи, воздух как будто изменял своё природное состояние, превращаясь в воду. Потому что как иначе объяснить происхождение тех громких булькающих звуков, которые издавали толстые губы Перевозчика?

Хр-р-р... Буль-буль-буль... Хр-р-р... Буль-буль-буль...

Какое-то время я ещё предпринимала попытки уснуть, то затыкая уши, то накрывая голову подушкой и натягивая на неё одеяло. Тщетно.

Храп разносился по всей комнате; стены продолжали дрожать – и я с ужасом представляла, что здание скоро рухнет, как карточный домик, и погребёт под своими обломками тех, кто надеялся обрести временный кров «В укромном местечке у дриады».

Нестерпимое жгучее желание бросить в Перевозчика подушку пришлось подавить ценой неимоверных моральных усилий. Другое – не менее сильное – желание придушить его этой самой подушкой, несомненно, было чревато для меня серьёзными последствиями.

И тогда я решилась на единственный приемлемый в сложившейся ситуации поступок. Просто на цыпочках подкралась к кровати, на которой горой возвышалось необъятное тело йенни, и тихонько – предельно аккуратно – дотронулась до его плеча. Так когда-то будила меня в школу мама. Так сделал бы любой адекватный человек, пожелавший прекратить этот ночной беспредел ради своего здорового сна.

И я, как адекватный человек, имела полное право рассчитывать на адекватную реакцию того, кого пыталась добудиться.

Как же я заблуждалась!

Вместо того, чтобы проснуться и извиниться за причинённые неудобства, Перевозчик неожиданно резко согнул ногу в колене и так же резко выпрямил её... в моём направлении. Получив удар пяткой йенни прямо в пах, я отлетела к противоположной стене со скоростью выпущенного из ракетницы снаряда. Я не успела ни охнуть, ни вскрикнуть, как от боли и шока потеряла сознание.

Трудно сказать, в каком состоянии я провела остаток ночи: в бессознательном забытье или в глубочайшей фазе сна, которая последовала за потерей сознания.

В любом случае, пробуждение моё было тяжёлым.

Глава 22

Правда, я очень удивилась, обнаружив себя в своей постели. Посему, можно было предположить, что события прошедшей ночи мне приснились. Если бы не ноющая боль в паху и в затылке.

И если бы не слова Перевозчика, которыми он меня «приветствовал»:

- Что это с тобой приключилось ночью, а? Хотела сбежать, да силёнок своих не рассчитала? – с мрачной усмешкой поинтересовался йенни.

Громила сидел на своей кровати, свесив на пол мощные, как дубовые стволы, ноги, и лениво почёсывал в вырезе куртки, надетой на голое тело, волосатую грудь. Выглядел йенни, на зависть мне, свежо и бодро. На зависть: потому что обо мне невозможно было сказать то же самое.

- Если ты хочешь знать, как мне спалось, – начала отвечать я, с трудом сдерживая злость, – то вот тебе мой ответ. Отвратительно. Чудовищно. Такого сна и заклятому врагу не пожелаешь. И всё это из-за тебя, страшилище ты неотёсанное! Образина! Циклопище! Полифем! Квазимодо! Франкенштейн!

Меня понесло – я сама удивлялась той скорости, с которой мой язык успевал озвучить всё то, что возникало в памяти. И даже когда поток оскорблений, адресованных Перевозчику, казалось, иссяк, я закончила своё «выступление» неожиданно всплывшей из школьной программы по русской литературе фразой:

- «Чудище было обло, озорно, огромно, стозевно и лайяй»*.

Вряд ли йенни было знакомо хотя бы одно слово из моей гневной речи. Ну, разве только «страшилище»... Все остальные считались культурным достоянием того мира, из которого я прибыла, и их значение оставалось понятным только мне самой. Но, наверное, это и к лучшему...

К моему вящему удивлению, даже на слово «страшилище» Перевозчик нисколько не обиделся. Напротив, оно его почему-то рассмешило.

- Аха-ха! Страшилище! Неотёсанное! Так меня ещё никто не называл!

От громовых раскатов его смеха в окошке задрожали стёкла.

А я подумала, что просто этим утром йенни проснулся в превосходном настроении.

- Ты помнишь, как ударил меня ночью? – сердито спросила я, прервав его веселье.

- Нет, ничего такого я не припоминаю, – ответил Перевозчик, и по выражению его лица, по интонации его голоса я поняла, что он не врёт.

Тогда мне пришлось вкратце рассказать ему о ночном происшествии, поверив в то, что он причинил мне боль не намеренно. Как он потом сам объяснил, причина его бурной реакции на моё прикосновение была в приснившемся ему кошмаре. Как раз в тот момент, когда я пыталась его разбудить, ему во сне привиделась убитая им в лесу Бдирах-ха, из зубов которой он собирался собрать ожерелье. Оберег от заклятия Злыдни.

- Я защищался, понимаешь? А ты попала, как говорится, под горячую руку, – подытожил обсуждение события прошедшей ночи Перевозчик и встал с кровати, на что та ответила громким обиженным скрипом.

Когда мы спустились в обеденный зал таверны, никого из вчерашних посетителей там уже не было.

Зато нас ждал сытный завтрак: омлет и некое запечённое в продолговатой керамической форме блюдо, странно похожее на популярный в британской кухне хлебный пудинг. От блюда исходил узнаваемый аромат тёртого мускатного ореха, ванили и клубничного варенья. Хлебные слои были густо пропитаны сливочным маслом, верхний же был намазан вареньем. Объедение!

Я набросилась на завтрак с такой жадностью, что глотала куски, едва пережёвывая. Мне всё казалось, что даже такая огромная порция (рассчитанная скорее на меня-Анфису, но вряд ли на миниатюрную эльбу) не способна утолить мой зверский голод.

Аппетиту Перевозчика тоже можно было позавидовать. Хотя он, в отличие от меня, накануне неплохо отужинал. Со стороны могло показаться, что мы с ним соревнуемся: кто быстрее поглотит предложенное нам количество пищи. Учитывая то, что рот у йенни по своим размерам и степени его прожорливости ничуть не уступал пасти крокодила, победа в подобном состязании априори не могла достаться кому-либо другому.

Насытившись, довольный Перевозчик откинулся на спинку стула и, приложив ладонь к своему круглому, выпирающему из-под куртки брюху, ожидаемо отрыгнул.

Только после того, как мы расправились с завтраком, в поле нашего зрения возник вчерашний поварёнок. Он выглядел смущённым и нервно мял в руках свой рабочий передник.

- Надеюсь, вы остались довольны услугами нашей таверны? – обратившись к нам, паренёк покраснел и опустил глаза.

- Если говорить о твоей стряпне, то лично я не имею никаких претензий, – откликнулся Перевозчик, ковыряясь в зубах заострённой костяной палочкой. Потом он вынул её изо рта и, подавшись к поварёнку всем телом, прибавил: – Однако у меня имеется вопрос насчёт вчерашнего происшествия. Скажи честно, твой хозяин велел тебе подлить яд в похлёбку? Ты догадался, что он замыслил убийство, но не посмел его ослушаться, верно?

- Нет-нет! Что вы?! – В ужасе отшатнулся от него паренёк. – Он сделал это собственноручно! Вошёл на кухню, отодвинул меня от плиты и сам налил суп из кастрюли в тарелку. Он стоял ко мне спиной, но я, честно говоря, не приглядывался к тому, что он делал...

Поварёнок прервался и, вдруг упав перед Перевозчиком на колени, взмолился:

- Прошу вас! Не подавайте жалобу на наше заведение в Верховную Палату гостиничного хозяйства! Если нас закроют, я останусь без работы!

- Ладно, – немного подумав, деловито ответил йенни. – Тогда сделаем так: ты не берёшь с нас деньги за ужин и за завтрак, а мы никому не расскажем о том, что здесь случилось.

Моего мнения, естественно, никто не спросил.

*Эпиграф к поэме в прозе Александра Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву».