Таких не бывает

Глава 1

Все произведения автора являются художественным вымыслом.

Совпадения случайны.

– Эй! Ну ты вообще меня слышишь?

Гордей тряхнул головой, отводя взгляд от подмигивающей с окна гирлянды. Растер запекшиеся глаза и уставился на сидящую в кресле напротив женщину.

– Нет. Извини. Повтори, Лен. Ночка выдалась еще та.

– Я говорю, что нашего отказника нужно выписывать. Ну, честно, нет уже ни одного показания, чтобы держать его в реанимации.

– А. Ты опять за свое…

Фокин встал. Подошел к стенке, в одной из шкафчиков которой у него было организовано что-то вроде полевой кухни: чайник там, микроволновка, капсульная кофемашина. С тоской покосился на опустевшую вазочку, где обычно хранил печенье на перекус. Соскреб ложкой со стенок плошки засахарившийся конфитюр (кто-то еще по осени припер ему в благодарность) и сунул в рот. Ну, хоть что-то.

– Так я оформляю выписку?

– А, не. Ты че? Куда его? В дом малютки?

– Можно для начала в детское сбагрить. Пусть ему еще там что-нибудь полечат. Что, в первый раз? Вообще не пойму, какого черта ты с этим пацаном носишься. Ну правда.

Фокин застыл. Желваки вздулись на небритых щеках. Нет, он понимал. И даже не осуждал, что вы. Работа у них такая – или черствеешь, или выгораешь в два счета. Так что Ленку, числящуюся у него в отделении неонатологом, он ни в чем не винил. Просто… Ну, как-то ему не по себе стало. Ни с того ни с сего, считай.

– Пусть еще у нас полежит.

– Зачем? Ну зачем, Гордей Александрович? Чтобы ты еще больше к нему прикипел?

Под просторную робу Фокина скользнули нежные женские пальчики. Прошлись по покрытому короткой шерстью животу. Мочку уха сжали пухлые губы. Но в этот раз ничего не откликнулось – может, потому что Фокин знал, на кой черт это все делается. Будучи умной бабой, Ленка понимала, что в открытую с ним бесполезно спорить, вот и действовала в обход… Точнее, пыталась. Все же тут для порядка надо отметить, что старалась она впустую.

– Лен, перестань. Не сейчас же!

– А когда? Там Новый год, я себе аж три дня выходных выбила. Нас родители мужа в гости ждут. У них там хорошо, и детям раздолье – горки, снег…

Да, словом – нормальная жизнь. Это у него все не как у людей.

– Меня на приемку нового оборудования ждут. Перестань.

Голос Фокина наполнился тяжелыми свинцовыми нотками. Обычно это действовало безотказно, не подвело и сейчас.

– Ладно, – сдалась Лена, отходя в сторону. – Но отказника все равно нужно выписывать.

– Я сказал – нет. Все! Ни слова больше. И субтитры с лица сотри, – хмыкнул Гордей, глядя на недовольно скривившуюся любовницу. Та с оскорблённым видом отошла в сторону. И вот какого хрена, спрашивается? Разве он у нее совета просил? Нет. Не те у них отношения. Поэтому вообще непонятно, почему она на него насела. Выпиши – да выпиши. Да если бы он хотел, чтобы кто-то выносил ему мозг – уже бы давно женился.

Прерывая его невеселые мысли, дверь в кабинет распахнулась.

– Гордей Саныч, там вас ищут! Говорят, оборудование какое-то привезли! – выложила, просунув голову в щель, его лучшая санитарка и смерила Ромашову неприкрыто враждебным взглядом.

– Иду. Елена Степановна… – кивнул на выход. – Давай, остальное потом.

И закрутила суета. Коробки, документы. Нужно было все сличить, убедиться, что в накладных все верно. Как же Фокин это дело ненавидел! Как будто года мало. Обязательно надо под конец бюджеты освоить. А ты бегай потом, как в жопу ужаленный! С другой стороны, лучше уж пусть так.

– Осторожней! – рявкнул Гордей.

– Тяжелая зараза, – пропыхтел один из рабочих, снаряжённых ему в помощь главврачом.

– Ничего, – влезла в разговор та самая санитарка. – Труд сделал из обезьяны человека!

Не получив ожидаемого сочувствия, Петрович раздосадованно закатил глаза. Зыркнул то на Серафиму Алексеевну, то на бедную постовую, которая как раз решила перекусить бананом.

– Будете? – смутилась она от такого внимания, протягивая злосчастный банан мужичку. И так смешно это в контексте упомянутых обезьян прозвучало, что Фокин загоготал в голос.

– Нет, но как закончим, чайку с удовольствием, если Гордей Саныч не против?

– Ой, да чего ему против быть? Выпьем. У меня и конфеты есть. У сына отобрала.

– Хороша же мамаша – у сына сладкое отбирать!

– Ну, я пока сильней. А у этого обжоры аллергия. Вот скажите мне, Гордей Александрович, какой идиот придумал дарить детям сладкие подарки?!

Так под веселый щебет медсестричек и таскали ящики. Три мужика: подсобный рабочий, дворник, электрик и… заведующий, собственной персоной. Тот никакой работы не чурался. У себя в отделении он вообще мог все сделать сам: прибить, прикрутить, заменить, оживить, выходить. Неудивительно, что здесь его боготворили. И персонал, и родители его маленьких пациентов.

А потом Фокин звонил, выяснял, когда явятся наладчики. Оказалось – после Нового года. «Ну, естественно. Значит, его задохлики еще потерпят», – злился он. И это еще хорошо, если через месяц все заработает. Почему-то в мире взрослых считалось, что в задержках нет ничего страшного. Может, в обычной жизни и так. А у них, в реанимации новорожденных, время имело совершенно иную ценность. Порой секунды решали все…

Глава 2

Минут через пятнадцать Фокин вернул мальчишку в кувез, оделся и пошел вниз. Время клонилось к вечеру. Дневная смена давно разбрелась, вместо нее пришла ночная. В ночь народу у них выходило мало – в ином не было необходимости. Гордей прошелся по своим владениям, убедился, что все тихо-мирно, и спустился вниз, где на пару с администратором сидел единственный на весь перинатальный центр охранник.

– Кирилл, мне бы камеры посмотреть.

– А чего? Случилось что-то? – всполошился парень.

– Еще нет. Но я предпочитаю действовать на опережение.

– А? – тупил рыжий.

– Да я сам разберусь. Ты мне только картинку выведи. Холл, ну и ту камеру, что у меня в отделении над входом. Они же пишут?

– Это конфиденциальная информация.

Ага. Точно. И Гордей даже знал почему. При помощи камер их главврач боролся с коррупцией. Предполагалось, что, опасаясь быть заснятыми, врачи не будут брать взятки. Ну, такое себе решение, конечно, особенно учитывая тот факт, что их главврач как раз и был самым главным коррупционером. О дачке, которую он построил у моря, не говорил разве что ленивый. И ничего! Зато что тут началось, когда одному из гинекологов пациенты на выписке презентовали торт! Беднягу чуть на доску позора не вывесили, приколотив тщедушную тушку гвоздями.

– Ну, тогда сам ищи, – взял на понт охранника Фокин.

– Да кого искать-то?

– Шастала тут у меня по отделению одна… Чернявая такая.

– Как это – шастала? Может, навещала кого?

– Понятия не имею. Ты же должен всех визитеров в журнал записывать? Вот и скажи мне.

– Не помню я никакой чернявой, – смутился охранник, откладывая злосчастный журнал в сторонку. Ясно же – далеко не всех он туда вносил. И никого он не убережет, если вдруг что. Не охрана, а одна профанация. Зато галочку поставили.

– Тогда врубай камеры. Некогда мне тут с тобой возиться.

Детский сад! Как будто персонал первым делом не выяснил, где эти самые камеры понатыкали. Да это было делом нескольких дней. А там даже как-то удалось разузнать, какие из них писали со звуком. Словом, разговоров было много, ну а толку – ноль. Потому что очень скоро смотрели эти камеры куда угодно, но только не туда, куда предполагалось. Что их стоило развернуть? А медперсонал жил своей привычной жизнью. Фокин о происходящем в перинатальном центре, конечно же, знал. Знал и не вмешивался.

– Да вот же она! – оживился Гордей, завидев на экране ту самую девочку. Вся в черном – пуховик, гамаши, платок – он бы ее сразу узнал.

– Может, в полицию позвонить? – задергался охранник.

– Зачем?

– Да хрен его знает, что у этой замотанной в голове. Может, у нее пояс шахидки под одеждой припрятан, на кой хрен ей еще так кутаться?

– На тот, что культура у них такая, – съязвил Фокин. Рыжий завис, никак не в силах понять, где был неправ.

– Так мне звонить в полицию или нет?

– Нет! Это мать одного из моих задохликов. Я ее не узнал в верхней одежде. Можно ее приблизить? Хочу убедиться…

– Еще бы!

Необычайно гордый собой парень зумом увеличил изображение. Ну, точно! Девчонка совсем. Глаза – огромные, темные, хоть икону с нее пиши. Правда, судя по одежде, девица совсем другой религии придерживалась. Брови вразлет, губы пухлые. Это он уже видел… Неудивительно, что родители ее прятали за унылыми тряпками. Удивительно, что все-таки недоглядели. Зато понятно, почему она ребенка оставила. Боялась наверняка. А теперь что? Решилась забрать? Или это разовая акция для успокоения совести?

– Ну так что, Гордей Саныч? Ваша мамаша?

– Моя. Все нормально, Кирюх.

Фокин похлопал охранника по плечу и направился к лифтам. Мало ему было проблем. Теперь еще этим голова забита. И девочку жалко, и его задохлика. Потому как одно дело, когда какая-нибудь непутевая ребенка бросает, и совсем другое, когда хорошая девочка, оказавшаяся в безвыходной ситуации.

– Ну, наконец-то! Ты где ходишь?!

– Ленка, а ты что здесь делаешь? Я думал, ты уже дома. С мужем.

– Ревнуешь? – довольно усмехнулась та. Гордей удивленно приподнял бровь. Ну, ведь и правда, с чего ему ревновать? Его все устраивает. Иначе бы он не ввязывался в подобные авантюры.

– Не чуди. Пусть у твоего Вадика на этот счет болит голова.

– Ревнуешь, – не слышала Фокина любовница. – Закрой дверь, – повторила настойчивей и рванула в стороны края халата. Тот был на кнопках – очень удобно. Раз – и все. Ну а Фокин что? Брал, раз предлагали, не отказывался. Моральный аспект его в этом случае не волновал. Он Ленку у мужа не уводил, и яйца к ней не подкатывал. Она сама ему в штаны залезла, а значит, какой с него спрос?

– Зверь ты, Гордей Александрович, – пропыхтела Ромашова четверть часа спустя и огляделась в поисках откинутых в сторону трусов. Грудь у Ленки была не ахти, лифчик она не снимала, так что вернуть себе надлежащий вид ей удалось быстро. А Фокину и вовсе нужно было только, сняв защиту, одернуть резинку штанов – и все. – Трам-бам – спасибо, мадам.

– А ты как в ординаторской, Лен, хотела? Чтобы я тебе предварительно ужин при свечах накрыл? Или застелил шелковые простыни?

Глава 3

Расскажешь? Да она в его обществе двух слов связать не могла! Он был такой большой, такой громкий, такой подавляющий, что Изабелла перед ним терялась. А еще она понимала, что это, наверное, Фокин спас ее сыночка, и испытывала перед этим большим человеком почти что священный трепет… Ее сынок родился ма-а-аленьким совсем, недоношенным. Собственно, только поэтому ей удалось утаить от семьи свой позор.

– Ну? Имя-то у тебя есть? У меня до планерки пятнадцать минут, – Гордей Александрович поднял манжету, по-солдатски строго сверяясь с часами. И следом прямо у нее на глазах как ни в чем не бывало принялся раздеваться! Изабелла испуганно зажмурилась, закрыла лицо ладошками и в стенку вжалась, чувствуя уже ставшее привычным жжение в носу – опять подступали слезы! Ну, вот за что ей это все? На лбу у нее, что ли, написано «падшая женщина»?! Хотя теперь уж какой смысл это отрицать? Падшая она и есть… Пад-ша-я.

– Упс. Я, типа, не должен был, да? Раздеваться? – осторожно так спросил Фокин. Изабелла отчаянно затрясла головой. С одной стороны, конечно, он не должен был. С другой… Ну кто она такая, чтобы его за это ругать? – Прости. У нас тут с этим просто. Стеснительных особенно нет. И кстати, я уже переоделся. Можешь открыть глаза.

Он смеялся над ней? Да, очень похоже. Вот что значит – другая культура. Она в ужасе, а ему смешно.

– П-простите, – пролепетала Изабелла.

– Да это ты прости. Я должен был догадаться, что тебя шокирует мой стриптиз.

Изабелла опустила взгляд, отчаянно покраснев. На самом деле, чтобы ее шокировать, раздеваться даже не требовалось, можно было просто произнести это самое слово… Стриптиз. Кошмар.

– Мне нужно идти.

– Вот как? А на хрена ты тогда вообще приходила, м-м-м?

Как ему объяснить? И надо ли? Он же чужой! Какое ему до нее дело?

– Передумала сына оставлять?

Откуда он знал? Нет, не о том, что она передумала… Про сына! Она же никому не говорила!

– Я пойду…

– Если передумала, то телись быстрей, а то будет поздно. Его, знаешь ли, усыновить хотят. У нас в стране спрос на новорожденных.

В глазах у Изабеллы потемнело. Она пошатнулась, и хоть в последний момент ухватилась за стену, все равно стала медленно оседать.

– Эй! Ты чего? Ну, ты чего, дурочка?! Хочешь забрать – так забирай. Кто тебе не дает?

Фокин подхватил Изабеллу на руки, оттащил к красивому кожаному креслу, а сам устроился рядом, в ногах. И было что-то до жути неправильное в этой картине. Такое неправильное – в мужчине перед ней на коленях, что Изабелла попыталась опять вскочить.

– Да не трепыхайся ты! Что, голова кружится?

Гордей Александрович достал из кармана фонарик и зачем-то посветил ей в глаза, а потом вообще сжал пальцы на запястье. Изабелла попыталась вырваться, ведь так нельзя, нельзя, чтобы трогали, но он ее осадил:

– Стоять. Я же врач. Врачи вас могут осматривать?

Изабелла растерянно кивнула. Их взгляды с Фокиным встретились. И так он на нее смотрел, что губы Изабеллы дрогнули, а желание расплакаться стало совсем уж нестерпимым. Как давно ее не жалели!

– Та-а-ак, ну то, что слезами делу не поможешь, ты, должно быть, в курсе? – Изабелла затрясла головой. – Тогда чего ревешь?

– П-простите.

– Давай так. Ты успокаиваешься и рассказываешь мне все как есть. А я подумаю, чем тебе помочь можно.

– Ничем не помочь. Ничем. Все кончено.

– Ну, это, допустим, я буду сам решать. От тебя требуется лишь информация. У меня десять минут осталось!

Слушает он… И что? Думает, так легко ее историю рассказать чужому человеку? Мужчине!

Руки девушки мелко-мелко дрожали. Чем ближе она подступала к сынишке, которого бросила, тем невыносимее ей становилось. Будто все заслоны, которые она так старательно возводила в своем сердце, чтобы не спятить, сметало прочь. После вчерашнего, например, Изабелла насилу домой добралась, а что будет сегодня – ей даже страшно было представить.

– Для начала все-таки давай познакомимся. Я – Гордей. Хочешь, так зови, будет проще. А ты?

– Изабелла.

– Белка, значит? Не кукушка? – улыбнулся Фокин. Изабелла глазами хлопнула. Какие белки? Какие кукушки? Он ей прозвище придумал, что ли? – Ну и откуда ты, Белка, взялась в нашем зоопарке?

– Я приехала. Из Д*. На учебу.

– Студентка, значит?

– Да. Четвертый курс. Иностранные языки.

И как-то мало-помалу Гордей Александрович вытащил из Белки ее историю. Не иначе был у него дар – вести допросы. Белка сама не заметила, как выложила ему, что ее родители погибли еще семь лет назад, и что она три года перед поступлением жила в семье дядьки. И если до этого Фокин слушал ее, практически не перебивая, то тут спросил:

– Ну и как тебя отпустили одну? У вас же вроде не принято, чтобы барышни были сами себе предоставлены.

Белка смутилась, пожала плечами. Правда заключалась в том, что дядя Заур любил прихвастнуть по жизни. А поскольку самому ему хвастать особенно было нечем, он козырял успехами приемной дочери. А-ну попробуй поступи в лучший вуз страны! И толку, что в этом никакой его заслуги не было. Все в их ауле знали – Бага отправил названную дочь учиться, и не куда-нибудь, а в столицу! Да и вообще до недавних пор он не сильно рьяно следовал правилам.

Глава 4

Фокин помчал на обход, а потом его так закрутило, что о сидящей в его кабинете девице он просто забыл!

Бывают такие дни, когда мир будто сходит с ума. И от тебя уже ничего не зависит, старайся – не старайся. Потеряли они мальчишку… Нет, конечно, Гордей понимал, что сделал все возможное, и не его в том вина, что кто-то там наверху решил, будто так надо. Просто порой его жизненный девиз «делай, что должен, и будь что будет» становится слишком шаткой опорой. Наверное, все дело в том, что должен он был невероятно много, а то, что будет – от него зависело далеко не всегда.

Гордей отвернулся от окна, куда уже несколько минут пялился, уставился на сидящего в углу парнишку. Молодой совсем – лет двадцать пять, не больше. Несостоявшийся отец.

– Молодой человек…

– М-м-м? – вскинулся тот. В пульсирующем свете гирлянды, украшающей информационный стенд, его глаза лихорадочно нездорово блестели.

– Идите-ка вы домой. Все закончилось, – сказал Фокин и устало растер затекшую шею.

– Как же? А вдруг я Кате понадоблюсь? – растерялся парень.

– Она до утра проспит после всего. А вы отдохните. Поплачьте. Станет легче.

– Так ведь мужчины не плачут, – заметил тот и упрямо сжал зубы, видно, чтоб подбородок не так дрожал.

– Да-да, а слезные железы им даны, чтобы их игнорировать, – невесело усмехнулся Гордей. – Идите. Вам совершенно точно незачем тут сидеть.

Парень кивнул. Поднялся со стула и слепо вперед двинулся, а у большой китайской розы, которая в этом году как-то особенно яро цвела, остановился и удивленно заметил:

– У меня сын умер. Так странно. Вроде все как всегда, а у меня умер сын…

Горло Фокина перехватил спазм.

– Я вам больше скажу. И когда мы умрем, все как всегда будет.

Просто обычный день. Может, пасмурный, а может, кристально ясный… Где-то будут выпивать, где-то – рваться бомбы, кто-то будет спасать вымирающие виды, а кто-то – собираться на очередное сафари, кто-то вместе с тобой уйдет, а кто-то придет на землю, раскручивая колесо сансары…

И ничего, ничего абсолютно с твоей смертью глобально не поменяется.

От невеселых мыслей Фокина отвлек взрыв смеха, доносящийся из ординаторской. Как лишнее доказательство тому, что жизнь каждый раз продолжается, да…

Гордей хмыкнул. Сунул руки в карманы и пошлепал на звук. Нет, сейчас ему не нужна была компания. Просто его чайник плавно перекочевал сюда. А после нескольких часов беготни пить очень хотелось.

– … а я, девочки, когда овощи тру, вспоминаю лицо свекрови. Выходит быстро и с огоньком. Ой, здрасте, Гордей Саныч… А мы тут немножко передохнуть решили.

– Да вы продолжайте, не стесняйтесь. Я только кипятку налью.

– А чай хотите? У нас тут есть, угощайтесь… Жасминовый, мятный и… Еще я пирожков напекла. Да проходите-проходите.

Ординаторская у них была не слишком большой. Чтобы пройти, Фокину надо было переступить через вытянутые ноги Ромашовой. Та стрельнула в него глазками – как будто это и не она вчера ему наговорила гадостей. Успокоилась, что ли? Впрочем, ему какое дело? Завязывать с этим надо… Почему-то после разговора с тем парнем стало особенно тошно от того, что он свою жизнь по пустякам разменивает. А та бежит, бежит… Тут Ленка, конечно, права.

– А мне эта готовка осточертела! Мозги пухнут, что на ужин состряпать. Все уже надоело. У своего спрошу: «Чего тебе, Миш, хочется?», а тот только плечами пожимает. Вот вы чем, Елена Степановна, мужа кормите?

– Да что сама ем, то и ему даю, – лениво заметила Ромашова. Фокин усмехнулся и скосил на любовницу взгляд. И смех, и грех, блин. Неудивительно, что барышни его покатились со смеху. Но это, конечно, со стороны. А окажись Гордей на месте Ленкиного мужа, было бы ему не до шуток. Ну что хорошего в том, когда жена отзывается о тебе с таким пренебрежением? А это ведь повсеместно так… Может, он потому и не спешил заводить серьезные отношения?

– Я вообще не знаю, откуда у вас силы на готовку после работы. Мой максимум – пельмени, – вставила свои пять копеек Анечка.

– Работа у нас тяжелая. Это да. Завидую удалёнщикам.

– Ага, – усмехнулась Ленка. – Я бы тоже хотела настолько удаленную работу, чтобы в глаза ее больше не видеть.

– А что ж ты тогда тут сидишь? – сощурился Фокин, и все веселье куда только подевалось? Анечка уткнулась в журнал. Ромашова шлепнула губами, но, видно, не нашла что сказать.

Гордей, как ни в чем не бывало, схватил предложенный пирожок (м-м-м, с капустой!), откусил сразу добрую половину и пошел прочь. Нервы позвякивали от злости в такт шагам. Нет, он тоже порой уставал. И его далеко не все устраивало. Но эти все разговоры его бесили. Нельзя было в медицине работать с таким подходом. Особенно когда работать приходилось с детьми.

Как и всегда в моменты душевного раздрая, ноги как будто сами его принесли в интенсивку. Перед тем как войти, он запихнул остатки пирожка в рот и обработал руки. Деловито прошелся между инкубаторов. Кивнул медсестре, которая как раз возилась с отказником, сделал еще шаг и тут, наконец, о девчонке вспомнил! Не скрывая досады, стукнул себя по лбу, крутанулся на пятках и помчал прочь.

Глава 5

Девочкой она, конечно, как и все, представляла себя невестой. Белое платье, красивого влюбленного в нее до одури жениха, и как мама будет плакать… И то, что происходило сейчас, вообще ничего общего с ее мечтами не имело. Но смущало Белку даже не это… Может, у нее слуховые галлюцинации, а? Ну, или же Фокин имел в виду вовсе не то, что ей, глупой, послышалось.

Нет, с русским у нее проблем не было, мягкий южный прононс не в счет, ну и кроме того она ведь еще арабский знала, английский, языки ей в принципе давались легко – так что вряд ли Белка могла ошибиться. И тут ей лучше было бы переспросить, но она не решалась! Она за Фокиным как во сне бежала, удерживая его широкую спину взглядом и едва поспевая за уверенным размашистым шагом.

– Постойте! Мы что, уходим?

– Да, надо спешить. У меня знакомая в ЗАГСе. Если успеем до конца рабочего дня – все сделает в лучшем виде.

– Зачем? – пискнула Белка.

– Затем, что тогда какие к тебе вопросы?

– Не знаю. У нас так не делается…

– Ну, ты ж не по рукам пошла. А вышла замуж. А то, что без благословения, – Гордей Александрович пожал широкими плечами, – так если твой дядька не дурак – кипиш поднимать не станет. Сама же говоришь, ему еще трех дочерей женить. Кстати, почему ты его отцом зовешь?

– Он так хотел, – пролепетала Белка, кутая голову в шарф.

– Ясно. Ну, пойдем.

Фокин надел изумрудно-зеленую парку с шикарным рыжим мехом на капюшоне и даже не стал застегиваться, а ведь на улице страшная метель разыгралась. Только свет фонарей с трудом пробивался через эту белую пелену. Шли по стоянке, утопая по щиколотки в снегу. И потому каждый шаг требовал определенных усилий.

– Вы не поняли. Я спросила, зачем это вам? Это же навсегда, свадьба, дети…

Гордей Александрович как-то так иронично на нее взглянул и, обтерев рукавом ручку, приглашающе распахнул дверь машины:

– Думаешь, ты не сбежишь от меня на второй день?

– Почему вы смеетесь? Я ведь серьезно спрашиваю!

Ну правда. Почему-то стало до жути обидно, что он с ней вот так обращается! А ведь ее вопросы были вполне понятны. В конце концов, стремление Фокина помочь попавшей в беду девушке Белка могла понять, если бы цена у этого была другой. А тут… Ну, не будет же он, чтобы ей помочь, свою жизнь перекраивать! Не такой она и подарок. Порченная. Проблемная… Еще и с ребенком!

– Детали обсудим в пути, – отрезал Фокин и, осторожно затолкав Белку в салон, захлопнул за ней дверь. А потом и сам за рулем устроился. Машина у Гордея Александровича, кстати, была под стать ему самому. Большая, мощная, очень высокая. И пахло в ней хорошо: кожей, мужским парфюмом с восточными нотками. Белка точно уловила нотки ладана и сандала… Не всякому мужчине пошел бы такой аромат, а ему – очень! Ох, ну о каких же глупостях она думает!

– Черт… Пробки везде! – выругался Фокин, что-то там выискивая в приложении. Может, информацию о том, как эти самые пробки объехать? – Опоздаем еще. Тогда только после Нового года нас примут…

Они проезжали полметра и снова останавливались. Фокин бесился. А Белка, как это ни странно, радовалась. Глазела в окно на украшенные к празднику витрины, людей, прорывающихся сквозь метель, огни, позволяя ощущению чуда по чуть-чуть просачиваться под ребра. А почему нет? Если так разобраться, чудо с ней уже произошло. Она вернула сына! И вместе с ним к ней как будто вернулись и силы, и жажда жизни.

– О чем думаешь?

– Красиво.

Фокин скосил взгляд. Поймал в фокус ее нежный профиль. Глянул как-то так, что Белку в и без того теплом салоне в пот бросило, и отрывисто кивнул:

– Очень, – и сразу же отвлекся на дорогу. – Сейчас проедем перекресток, а дальше – дворами. Я знаю дорогу.

Остаток пути ехали в тишине. И чем дольше эта тишина длилась, тем сильнее себя Белка накручивала себя.

– Эй…

– А?

– Ты хоть притворись, что счастлива. А то я тебя как на закланье веду. Еще не поженят, – усмехнулся Фокин.

– Простите! Просто я… не могу. Вы не должны… Мне ужасно стыдно.

– Та-а-ак, – напрягся Гордей. – Что значит «не могу»?

– Не могу вот так переложить на вас свои проблемы. Это как-то не по-человечески.

– Это ты проблема? – почему-то развеселился Гордей.

– Ну да.

– Смотри на это по-другому.

– И как же?

– А так. Мне ведь несказанно повезло на самом деле. Отхватить себе такую красивую молодую жену. Ты еще, наверное, и готовить умеешь?

– Умею, – обалдела Белка.

– Во-о-от. Чего еще хотеть от жизни старому холостяку?

– Вы не старый! И вы опять надо мной смеетесь, – сникнув, Белка окончательно скатилась в шепот и повесила нос. А ведь Гордей, если и шутил, то только отчасти. Потому что он-то как раз довольно рассудочно подошел к происходящему. Порывы в принципе ему были несвойственны. А то, что все так быстро закрутилось сейчас… Так это потому, что его мозг привык молниеносно просчитывать ситуацию и расставлять приоритеты. Иначе в его работе никак. Именно умение быстро реагировать и принимать решения на ходу и спасало жизни маленьких пациентов Фокина.