Там, где цветут розы

1. Часть первая. Когда танцует пламя

Друзья, эта повесть - написанное по просьбам читателей продолжение бесплатного рассказа: https://litnet.com/shrt/8qvP

Читать отдельно можно, но вместе интереснее))

– Хвала всем подлунным силам, вы вернулись, княгиня! В такую ночь...

Элизабет останавливается, смотрит испуганно, и есть на что. Подол блеклого голубого платья, что я одолжила у неё для своей тайной отлучки, потрепан и испачкан грязью так, что уже не отчистить, а мои собранные в простую причёску волосы растрепались и прилипли ко лбу.

– Всё в порядке, – отвечаю уверенно, тихо, хотя внутренняя дрожь никак не унимается.

Сколько времени прошло с тех пор, как я уехала, покинув дом через заднюю дверь?

Кажется, что несколько недель.

В действительности часы показывают, что меньше двух часов.

Так быстро всё случилось в доме гадалки.

Такой долгий и трудный у нас получился разговор.

Щеки после него горят так, словно меня по ним отхлестали, но перед Элизабет нужно сделать вид, что это всего лишь последствия ветра и дождя.

Милая юная девушка, сразу же, в день нашего приезда, попросившая князя принять ее. Чистое наивное создание, искавшей работу у обосновавшихся в этом захолустье господ.

Она первая рассказала мне о местной ведьме. Гадалке. Провидице. Проклятии и благословении этих земель.

«Это удивительно, княгиня!», – шептала она. – «Всё, что старуха ни скажет, сбывается. Обещает засуху, и та случается. Сулит золотое замужество той, кто уже засиделся в девицах, и жених приходит, да такой, что все завидуют. Недобрая она. Испортить может, одним чёрным глазом своим изуродовать, но коль понравитесь вы ей, на все вопросы ваши ответит. Даже не те, которые не задали».

Сейчас глаза самой Элизабет как будто даже потемнели от испуга, и, глядя в них, я поняла, что ничего ей не расскажу. Ни о том, что старуха та – прожившая века наша с ней ровесница, ни о глазах её, зелёных, ярких, живых, полных чарующего огня. Никак не чёрных.

– Князь отдыхает?

Вопрос о муже оседает на кончике языка пеплом, а дрожь охватывает все сильнее.

Быть может, и правда потому что я вымокла, хотя и, как ни странно, ни замёрзла. И совсем не устала, что ещё более удивительно.

Как будто кто-то или что-то тревожило меня до самого дома, и огромный пушистый кот, бежавший по обочине дороги вровень с лошадью, в самом деле был, а не привиделся мне после увиденного в том доме.

Элизабет кивает поспешно, но несвойственно ей неловко, потому что не сводит с меня глаз:

– Князь поднялся в свои покои.

– Он обо мне спрашивал?

Прекрасно знаю, что нет.

Князь Исмаэль никогда не спрашивает. Разве что учтиво, но как будто между делом интересуется, есть ли у меня всё, чего я хочу и в чем нуждаюсь? Угодила ли мне портниха? Довольна ли я убранством гостиной в северном крыле?

Безукоризненное воспитание радушного хозяина.

Подобным образом он мог бы принимать в своём доме престарелую тетушку или сироту, взятую под покровительство.

Вот только ни юную сиротку, ни одинокую даму в летах князь не обжег бы украдкой взглядом. Тяжёлым, задумчивым, понятным даже самой неискушенной девице.

Этот взгляд я почувствовала на себе после его успешного сватовства. И после – в день нашей свадьбы, когда гости кружились в танце, а я в своём роскошном, украшенном тончайшим изысканным кружевом платье чувствовала себя товаром, который выгодно продал купец.

Брат выглядел довольным и гордым, а я сидела рядом с мужем, не зная, чего хочу сильнее: выпить чуть больше вина, чем стоило бы, чтобы захмелеть, или напротив, принять свою участь гордо и до конца прочувствовать то, что мне предстоит...

Ни той ночью, ни одной из последовавших за ней ничего не случилось.

Заглянувший в мои покои князь только поклонился мне со всем почтением: «Отдыхайте спокойно, госпожа Верена*. Мои дети хорошо воспитаны, они вас не потревожат. В этом доме вам опасаться нечего».

Столь резкая перемена сбила меня с толку и вместе с тем я выдохнула с облегчением.

Чужой мне мужчина. Красивый, молодой вдовец, любящий отец, он должен был бы стать желанным супругом, но представлялся мне лишь покупателем, щедро заплатившим за меня золотом.

«Желай его так, как никого и никогда не желала. Как уже желаешь», – сказала та, чье имя я так и не осмелилась спросить.

К чему теперь мне были эти глупые воспоминания?

Прямо сейчас Элизабет моргает, как будто пытается подобрать ответ, который придётся мне по душе.

– Нет, княгиня.

Она хотела добавить что-то ещё, но я не оставила ей такой возможности:

– Княжна и княжич?

– Спят.

Элизабет бледнела на глазах.

Ей было страшно в эту глухую и тёмную дождливую ночь. Она не понимала, что случилось со мной за те два часа, что я отсутствовала.

Не одурманила ли, не заворожила ли меня ведьма?..

– Спасибо, Элизабет. Иди отдыхать.

– А как же?..– испуганный взгляд снова скользит по моему, а вернее, по её безнадежно испорченном платью.

Качаю головой, отвергая саму возможность дальнейшего обсуждения или её помощи:

– Не думай об этом. Дальше я сама.

Кивает, но не уходит, ждёт, чтобы я покинула кухню первой.

В любую другую ночь я не пожалела бы времени и сил, чтобы её успокоить, но сегодня у меня есть дело важнее.

_________________________

* Верена - "верная", "честная", "истинная"

2.

Испачканный подол приходится придержать, подняв юбку выше, чем это было бы прилично, если бы на меня кто-нибудь смотрел.

К счастью, никто не смотрит.

Можно снять и туфли, подняться по широкой каменной лестнице в чулках, войти в свои покои и бросить обувь у двери.

Всего пара часов отсутствия, а комната уже кажется почти чужой.

Вот чья-то шаль, оставленная на спинке кресла.

Вот свежие цветы на столике. Откуда только берутся глубокой осенью?..

А вот – огромная, но холодная постель.

«Желай его так, как никого и никогда не желала».

Правда состоит в том, что я и правда не желала никого и никогда. То существо... Та удивительная женщина, которую в этих краях прозвали старухой, не могла не знать об этом.

Может, время моё еще не пришло.

Может...

Испорченное платье Элизабет летит на пол, в самый угол ванной комнаты.

Тёплая вода для умывания, свежий травяной лосьон – всё для меня уже готово.

Моё подвенечное платье покоится на дне сундука. Там бы ему и храниться без дела, служить разве что символом... Моей решённой не мною судьбы, моей чести или смирения.

Тончайшее кружево, изумительный атлас.

Первый подарок моего князя.

Моего ли?

«Вы восхитительны», – шепнул он едва слышно, когда брат подвёл меня к алтарю.

Первое настоящее смущение, вытеснившее из моей души даже отчаяние обречённой невесты.

Молодой и красивый князь Исмаэль успел прославиться своим хмурым видом. Впервые увидев его, я невольно отметила в нём почти безысходность. Смирение с участью, которую он не в силах изменить, но которую способен вынести, коль скоро уж она ему выпала.

После трагедии, случившейся с его семьёй, это не вызывало открытого осуждения, но рождало шепотки за его спиной.

Не обезумел ли князь?

Почему его дети стоят в церкви так спокойно, когда он женится снова?

Была ли рыжеволосая дева права и в этом? В том, что мы с ним, чужие друг другу и без вины друг перед другом виноватые, могли оказаться настолько похожи?

Надеть это платье снова – как вернуться туда, в тот день, когда даже слез не было.

Пройти в нём по темному коридору красивого, постепенно поднимающегося из руин, проклятого, по слухам... Нашего поместья.

Князь не советовался со мной, покупая его, лишь сообщил однажды за ужином, что мы покидаем городской дом и переезжаем сюда.

«Вам нравится?» – спросил он, когда мы прибыли.

Увидев старый, увитый плющом камень, огромные деревья и простор без конца и края до самого неба, внутренне я пришла в восторг. И всё же чувство, что я сама себя похоронила заживо, сочетавшись браком с ним, оказалось сильнее, и я просто кивнула в ответ.

У меня так и не хватило смелости сказать ему: «Простите меня».

Не достало решительности, чтобы просто сделать что-то должно, искусно притворившись.

«Многие женщины живут с мужьями, которые не будят в них интереса. Князь хорош собой и богат, так что, помни, как тебе повезло», – строго напутствовал меня перед свадьбой брат.

Теперь, когда передо мной была дверь, ведущая в покои моего супруга, я всё же оробела на мгновение.

Смела ли я войти без стука?

Или правильнее было договориться с ним обо всём заранее?

В те редкие разы, когда он касался меня, я сгорала от смущения и незнакомого мне неведомого жара, щекотного покалывания по спине и мысли, что это так отчаянно неприлично. Даже если князь просто брал меня за руку.

А ведь единственный интимный, допустимый лишь между мужем и женой, жест, который он позволил себе со мной – это короткий и тёплый ласковый поцелуй в плечо.

В то время, когда мог бы потребовать своего или даже взять силой.

Всё это время, все эти бесконечно долгие, утонувшие в безвременьи месяцы, прошедшие от поздней весны до поздней осени, нам было нечего сказать друг другу.

«Желай его так, как уже желаешь»...

Было ли это тем самым?

Моя дрожь, смущение и растерянность... Незнакомое, неведомое до него чувство.

То чувство, которое я просто не могла понять по неопытности, а он...

Ни разу не настоял, но сделал всё, чтобы я поверила: он меня не обидит.

Тяжёлая медная ручка под ладонью кажется теплой, как будто её согрело то самое пламя единственной ведьмины свечи.

Увидев меня, князь Исмаэль отворачивается от незашторенного окна, в которое смотрел в эту ночь так смело. В его светлых глазах разгорается что-то... Удивление? Восторг?

Чтобы он всё понял сразу, я не стала заплетать волосы, оставила их лежать по плечам.

Поражение? Жертва? Смирение?

Нет, ничего из этого.

Знаю, что он не высмеет, не прогонит, не будет в наказание небрежен и груб.

Неспроста он ждал всё это время так терпеливо, хотя готовых и мечтающих упасть в его объятия женщин было вдоволь.

Нужно всё же что-то сказать, как-то обратиться к нему, объяснить...

Князь Исмаэль делает шаг мне навстречу и застывает посреди комнаты.

Позволяет мне видеть, что он растерян, не знает, что предпринять.

Уже спокойный после прошедшего дня, в халате – он собирался отдыхать.

Или, если судить по глядящего в ночь окну, провести время до утра, не смыкая глаз и отдавшись собственным невеселым или важным мыслям.

– Я думал, ты ушла насовсем.

Его голос звучит непривычно низко и сипло, как если бы он надышался морозом, и, услышав его, я хочу провалиться сквозь землю.