Тих и печален ручей у янтарной сосны.
Пеплом несмелым
Подёрнулись угли костра.
Вот и окончилось всё,
Расставаться пора.
Ю. Визбор
— Милостивый сударь! Не соблаговолите ли вы признать, что леди Катрин самая прекрасная и благонравная из всех женщин под этим солнцем?
Произносящий этот бред абсолютно серьезным тоном и с подобающим выражения лица, рыцарь сидел на отличном боевом коне, в левой руке держал шлем, а правой оглаживал рукоять меча. Белокурые волосы, остриженные на уровне плеч слегка шевелились на легком ветерке, чего нельзя было сказать о усах и бороде. Потому что их у этого, невесть откуда взявшегося, задиры еще не было. Только легкий темно-русый пушок на верхней губе.
— Для начала хорошо бы представиться, — беру паузу для обдумывания ситуации.
— О, прошу прощения за невольную неучтивость, сударь, — чуть склоняет голову рыцарь. — баронет Альберт фон Ройтенберг к вашим услугам. Итак? Что вы ответите?
— Антоний Полесский, — киваю в свою очередь, одновременно давя знак спутникам не вмешиваться. — Видите ли, сударь, я охотно признал бы правоту ваших слов, если б хоть раз в жизни видел вашу даму сердца. А поскольку судьба распорядилась иначе — не могу ничего ответить, как в отрицательном смысле, так и утвердительном.
— То есть, сударь, — улавливает в моей витиеватой речи лишь суть сказанного фон Ройтенберг, — вы не считаете леди Катрин самой прекрасной и благонравной?
Ситуация меня слегка забавляет, но не на столько, чтоб после десятичасового сидения в седле, я был готов над ней посмеяться. И безусый юнец уже начинал меня раздражать, как муха, которая во всей комнате не нашла лучшего места чем твой нос, причем — именно в тот миг, когда сон уже почти лег на веки.
— Если вам угодно именно так трактовать сказанное, сударь, то не стану вас отговаривать. Каждый вправе думать, что ему хочется. И закончим на этом…
— О, нет! — радостно, словно ему наконец-то поднесли что-то вкусное, вскричал юный рыцарь. — Вы, сударь, не уйдете так просто от ответа. Последний раз предлагаю вам признать леди Катрин самой прекрасной и самой благонравной из всех женщин. В противном случае я заставлю вас сделать это силой своего оружия!
— Да отцепись, ты… — произношу уже не так миролюбиво. (муха таки достала) — Повторяю: я никогда в жизни не видел эту даму, а посему ни с какого боку не могу оценить ее достоинство.
— Я вас услышал, милостивый сударь! — юноша буквально лучился радостью. — И вызываю на поединок. А поскольку вызов следует от меня, предоставляю вам выбор оружия. А также, соблаговолите решить, как предпочитаете сражаться? Конным или пешим?
— Вообще-то, у меня были несколько иные планы на сегодняшний вечер… — ворчу не слишком громко, но достаточно для того, чтоб взбалмошный юнец меня услышал. — Может, разойдемся миром? Вы — езжайте дальше и благословляйте свою даму, а я — последую своим путем. Очень уж не хочется опять ночевать под открытым небом. Чай, не июль месяц.
— Мне бы очень не хотелось назвать незнакомого воина трусом, — слегка понизив голос, отвечает фон Ройтенберг. — Но если у меня не будет другого способа заставить вас обнажить меч… я сделаю это. Прошу вас, сударь, не заставляйте меня. Ведь куда благороднее сразиться за честь дамы, чем за нанесенное оскорбление.
Вот засранец… Похоже, таки придется немного задержаться.
— Добро… Если вам так угодно, я выбираю копья…
Не на пистолях же с ним сражаться, в самом деле. Тут никакие доспехи не помогут, если попасть в голову. А сейчас совсем не тот повод, чтоб судьбу испытывать. И хоть древковое оружие у меня прокачано куда хуже, все ж не настолько, чтоб я опасался выронить копье.
— Благодарю вас, сударь, — широкая улыбка делает лицо рыцаря совсем детским. Черт, да ему и двадцати еще нет… наверно. — Соблаговолите уточнить: копья турнирные или боевые?
Плохо представляю себе разницу, но если есть вариант «не боевые», то стоит воспользоваться. Убивать юнца, как и наносить или получить серьезное увечье, у меня точно нет желания.
— Турнирные.
— Сколько сшибок? — деловито уточняет фон Ройтенберг.
— Выбирайте сами, — перекидываю мяч на его сторону. Поскольку даже близко не знаком с правилами и понятия не имею, как должно поступать в подобных ситуациях.
— Рад, что смогу помериться силами со столь благородным и учтивым соперником, — отвешивает поклон юноша. — Думаю, три раза будет достаточно. Что скажете?
— Вполне, — соглашаюсь на предложение. И сразу же уточняю. — Условия победы-поражения?
— Как обычно… — юноша уже собран и немногословен. — Проиграет тот, кто не удержится в седле или сломает копье.
— Хорошо… Одна только проблема… у меня нет с собой турнирного копья… только боевое.
— О, это ничего. У меня есть запасное. Не откажите в чести принять…
Фон Ройтенберг дает знак, и от его свиты отделяется оруженосец, держащий на плече копье, конец которого венчает не острый наконечник, а тупой набалдашник. Второе — такое же, подают рыцарю.
— Благодарю. Осталось уточнить только одно: какова цена поражения?
Стоянку разбили прямо там же — у дороги, на опушке леса. Благо и ручеек небольшой рядом журчал.
И пока мы с баронетом снимали доспехи да приходили в себя после поединка, его челядь и мои спутники разожгли два костра. На одном жарились на вертеле и смачно брызгали соком на угли два жирных фазана, — для благородных животов, на втором — вкусно булькала пшенная каша, щедро заправленная ветчиной и солониной для остальных.
— Милсдарь Антоний, не соблаговолите ли указать цель вашего путешествия… — поинтересовался фон Ройтенберг, когда мы уселись возле костра, но к трапезе еще не приступили.
— Не сочтите за неучтивость… Но, поскольку мне предстоит разделить с вами ближайший месяц, то хотелось бы хоть в общих чертах понять, куда мы направляемся. Если только это не является чужой тайной или — затрагивает честь дамы.
— Ну, какие могут быть тайны между друзьями, хоть и на короткий срок? — делаю самое простодушное лицо. — Нам ведь, вполне возможно, доведется сражаться бок обок. Но, сперва, расскажите о себе.
— О, — сделал пренебрежительный жест юноша. — Моя история коротка и совсем не интересна. Я — третий сын барона фон Ройтенберга, то есть — младший отпрыск, которому, после смерти отца, в наследство достался лишь боевой конь и фамильный меч. Тот самый, которым отец, в свое время, обрел славу и баронство. Так что, не желая мозолить глаза более удачливым братьям, я вручил себя судьбе, собрался и уехал из дому на поиски приключений. Ну и, чего таить — богатства. Не век же скитаться, как какой-то бастард.
— И как давно ты в пути?
— Пятый день…
— Ну, что ж. Судьба, как судьба. Еще не самая худшая.
— Вы думаете? — прищурился баронет.
— А то… Просто представь на минутку, что ты мог быть не третьим сыном, а к примеру — четвертым или пятым…
— Гм… — потер безволосый подбородок фон Ройтенберг. — С такой стороны я на события не смотрел. Теперь, благодаря вам, понимаю что зря роптал. Да, милсдарь, вы правы… Могло быть и хуже.
— То-то и оно… Пока молод и здоров, не стоит сетовать на жизнь. Поскольку никогда не известно, что она нам уготовила под занавес. Ну, а отвечая на твой вопрос… — тыкаю рукой в направлении темнеющегося на горизонте гряды холмов и невысоких, словно прилизанных, гор. — Мы направляемся вон к тому кряжу. А потом, если судьба будет благосклонна, то и дальше…
— Вы… — баронет чуть не подпрыгнул от избытка чувств. — Вы хотите отправиться в Антарию?
— Совершенно верно. А что?
— Здорово… — потер руки Альберт, словно не расслышал вопроса. — Да… Действительно, никогда не знаешь: где потеряешь, а где найдешь. Даже подумать страшно, что если б я победил вас, то такое великолепное приключение могло пройти мимо.
— Что ж, — цепляю легкую улыбку. — Тогда будем считать, что именно судьба укрепила мой доспех и ослабила твое копье…
Баронет немного помолчал, глядя на огонь, а потом перевел взгляд на меня.
— Простите за назойливость, милсдарь, но нельзя ли узнать хоть немного подробностей. Вы же не просто так собрались в дальние страны. Значит, есть, как минимум, конечная цель. Верно?
— Само собой… — киваю и снимаю с огня ближайшую ко мне, уже хорошенько подрумянившуюся тушку. — Вы заметили в моей свите монашку и амазонку?
— О, да! — щеки баронета слегка пунцовеют. Или отблеск огня так лег… — На таких красавиц только слепой бы не обратил внимание. И хоть их прелести не идут ни в какое сравнение с божественной красотой леди Катрин…
— Даю подсказку… — не слишком учтиво перебиваю его разглагольствования. — Одетая, как монашка — Мелисса. Послушница Церкви Ночи. А амазонка Иридия — сестра копья. И родной дом обеих девушек находится как раз по ту сторону гор.
Фон Ройтенберг украдкой бросает взгляд на моих спутниц и кивает:
— Понимаю. Сопроводить дам домой — весьма учтивое и благородное занятие. Достойное рыцаря. А посему, я — Альберт фон Ройтенберг, третий сын барона фон Ройтенберга клянусь, что не оставлю вас до завершения этой миссии, даже если она продлиться дольше месяца. Мой меч к их и вашим услугам, милорд.
— Принимаю… — киваю в ответ. — А теперь, советую отвлечься от рассуждений и обратить внимание на фазана. Иначе он рискует превратиться в уголь.
Альберт какое-то время недоуменно моргает, не в состоянии переключиться от возвышенного к будничному, а потом торопливо снимает с огня свой ужин. Я, конечно, преувеличил, но не слишком. Затянись разговор еще минут на пять, и, как минимум, с одного боку мясо точно подгорело бы.
Ужинаем в молчании. Беседа с набитым ртом не приличествует людям благородного сословия. И только когда все съедено баронет пытается вытянуть из меня еще немного информации.
— А куда именно вы хотите попасть? Насколько мне известно — империя большая.
— Совершенно точно. Но, если вы не возражаете, давайте продолжим разговор завтра. Дорога не близкая, и у нас еще будет уйма времени, чтобы поговорить.
— Хорошо… — не спорит фон Ройтенберг, хотя по глазам видно, что юноша с превеликой охотой обменял бы сон на интересную ему беседу.
Баронет отходит в сторону и ложиться на уже приготовленную его оруженосцами постель из еловых веток накрытых попоной. Мое ложе тоже уже готово. Можно отдыхать, если б не мысли.