Танец мотылька

Глава 1. Осколки прошлого

Дисклеймер
Роман является художественным вымыслом и предназначен для взрослой аудитории 18+. В нём могут присутствовать сцены насилия, смерти, элементы психологического давления, употребления алкоголя, курения, нецензурная брань, откровенные сцены интимного характера, а также описания жестоких и мрачных событий. Все персонажи, события и миры вымышлены, любое совпадение с реальными людьми или происшествиями случайно.

---

Глава 1. Осколки прошлого

– Проснись!

Молоко перед глазами медленно расступается: вижу едва различимые силуэты и очертания комнаты. Где я?

Белые стены, облущенный грязный потолок, на окнах вместо штор – какие-то тряпки.

– Вставай! – слышу настойчивый шепот.

С трудом поворачиваюсь. Не могу разобрать, кто говорит. Тру холодными пальцами слипшиеся веки. Вижу черноволосую девушку с туго затянутым хвостом. Локоны свисают на белоснежный халат, будто символ Инь-Ян. В руках у нее что-то длинное бьет бликом в глаза и выжимает слезы. Резкий запах спирта, хлорки и крови раздирает ноздри, и я стараюсь часто не дышать.

Зажмуриваюсь и пытаюсь спросить, что происходит, но не слышу себя. Слабый хрип вырывается изо рта и клокочет в груди. Что со мной?

Скрип и шорох раздражают слух. Девушка приподнимает меня и усаживает, подперев спину подушкой. Движения ее точные, выверенные, будто ей приходилось это делать тысячу раз.

– К тебе посетитель. Приходи в себя.

Молча киваю.

Я осознаю, что в больнице. Но почему? Чтобы разобраться, вспоминаю, что было «до».

Расталкивая локтями толпу, я бежала на остановку со всех ног и не чувствовала усталости. За спиной неистово болтался и сбивал с ритма рюкзак. На повороте пуанты, что лежали внутри, врезались в лопатки. Не обратила внимания на боль – привычная. Я должна хотела успеть…

Маршрутка подъехала быстро. Когда влетела в душный салон, за мной медленно закрылась дверь, будто захлопнулась крышка ловушки.

Дальше цельная картинка дробится на сегменты и пузырится, как пластик, брошенный в огонь. Перед глазами мельтешат воспоминания-слайды.

Холодное и твердое впилось под ребро. Я смешалась с людьми, оказалась придавлена их телами и обрывками-обломками вещей. Последний рывок авто бросил меня вперед. Сильно ударившись грудью, я вцепилась в чью-то руку и успела сложиться вдвое, прежде чем крыша вогнулась и сдавила собой людей. Бурая пелена внезапно застлала глаза и окунула меня в темноту.

Осознаю, что случилось непоправимое, и резко выгибаюсь. Простреливает тело, срывая с губ крик, больше похожий на вопль.

Девушка-медсестра наклоняется и придерживает меня. Черные волосы падают мне на плечо.

– Спокойно, все хорошо. Все уже хорошо, – шепчет она. – Попей. У тебя губы потрескались, – протягивает мне стакан и насильно прижимает холодное стекло ко рту. Зубы неприятно цокают, и мне кажется, что крошится эмаль. Я испуганно гляжу в глаза медсестры и, кажется, утопаю во мраке: такие они черные.

Отстраняюсь и вдавливаюсь в подушку. От паники меня бросает в неуемную дрожь. Девушка переворачивает стакан и держит мой затылок. Горькая жидкость льется в горло, проталкивая горечь ниже и ниже. Часть сплевываю, но медсестра запрокидывает мою голову, приподнимая пальцами подбородок, и я непроизвольно глотаю остаток.

– Вот и умница, – говорит темноволосая в лицо, дохнув на меня ароматом персикового йогурта, и хлопает одобрительно по плечу. Едва касаясь, но мне становится легче.

Девушка подбивает подушки и отклоняет меня назад, как куклу. Я взвизгиваю от пронизывающей острой боли под грудью. Дышу шумно, точно старуха. Мне страшно.

– Без паники. Ты в рубашке родилась, милая, – наконец, медсестра отходит к окну. Черные локоны свешиваются на спину и трепещут, будто ленты на сквозняке. Девушка распахивает тряпье, похожее на занавески. Пыль соскальзывает с ткани и расплывается в воздухе мелкими частичками, словно крохотными бабочками. Солнечный свет режет глаза и заставляет зажмуриться.

– Кто-то выжил? – шепчу обессиленно. По щекам медленно сползают слезы: они, как кислота, разъедают кожу. На миг перестаю дышать. Острее физической боли может быть только осознание необратимости.

Девушка неторопливо поворачивается. Замечаю какие тонкие у нее брови и темные радужки. И понимаю все по глазам.

Она протяжно выдыхает и оставляет вопрос без ответа.

Закусываю губу, чтобы не закричать. Жжет и горит в груди, и вот-вот вместо воздуха из легких польется лава. Соленый вкус растекается по языку. Дышу. Пытаюсь дышать.

Не место мне здесь.

Перед глазами пролетают сотни бессвязных картинок: капли пота на крыльях носа, рукав закатанной рубашки водителя – белой, как первый снег, слипшиеся волосы, грязные пакеты, объемные сумки, букет малиновых гербер, полумрак, синие верхушки сидений, блики солнца на зашторенных окнах маршрутки. Затем к картинкам прибавляется звук: шуршание колес, мерный говор пассажиров, девичий смех в конце салона.

Гул голосов резко обрывается миллисекундной гробовой тишиной. Слух взрывает высокий девичий писк. Он смешивается с визгом тормозов. Удар, и меня выбрасывает в проход. Несколько переворотов. Мир крутится в бешеном брейк-дансе, я чувствую в своей ладони чью-то руку. Яркий всплеск. И тьма.

Смотрю в потолок и быстро моргаю, чтобы прогнать видение. Помогает, но сердцебиение уже не остановить. Оно напоминает мне стрелу безысходности и обреченности, что сорвалась с натянутой тетивы и летит в цель-судьбу.

– Ну, что? Готова? – вырывает меня в реальность голос медсестры.

– К чему?

– Да посетитель пришел. Я же говорила, – девушка отходит в сторону, хватает худенькими пальцами спинку кровати и глядит в мое лицо так смело и настойчиво, что на секунду кажется давней подругой. Но потом я всматриваюсь и понимаю, что обозналась.

Глава 2. На краю иллюзии

Один, два, три… шага, а дальше все смазывается, словно я задела банку с краской и испортила холст с многолетней работой. Сердце стучит вне ритма, пульс врывается в висок и бьет до одурения, до тошноты.

Бенедикт Егорович ведет меня к мужу. А мне кажется, что я иду на расстрел.

Что я должна сказать? Как себя вести? Скажу, что не помню: и меня будут мучить анализами и лекарствами, притвориться – тоже не выход – заметят.

В коридоре сталкиваюсь взглядом с Мариной. Ее лицо усеяно конопушками, что сейчас при свете дня, почти как крошки корицы на белом хлебе. Она улыбается и подмигивает, что-то показывает рукой. Идем дальше. Я оборачиваюсь, чтобы рассмотреть получше. Девушка прикладывает палец к губам: «Молчи».

Попадаю в полумрак. Пока глаза привыкают мне хватает времени, чтобы выровнять дыхание.

– Вика, проходи, – доктор тянет меня за руку. Его пальцы шероховатые и холодные, отчего меня бросает в дрожь. Осторожно отстраняюсь.

Иду одеревеневшими ногами. Спотыкаюсь на ровном месте и чуть не растягиваюсь по полу. Зуев успевает подхватить. Я благодарно улыбаюсь, а затем поворачиваю голову…

И, кажется, время заклинивает, словно встала заржавевшая шестеренка в часах.

Застываю, глядя на Марка, и он неотрывно смотрит на меня. Во взгляде ловлю нежность и радость. Редкие, оборванные ресницы трепещут, словно крылья колибри.

В уголках его глаз собираются слезы. Они катятся по щекам, падают на шею и исчезают под воротником. Я тоже плачу. Не знаю почему.

Его лоб размотали. Лицо похоже на расплющенный пирожок: швы, царапины, да и отечность такая, что едва просматриваются черты лица. А вот глаза… Нет, я не узнала. Они такие глубокие… кажется, что глянул раз и захлебнулся. Такие глаза я бы запомнила навсегда. Если там, в закромах памяти, когда-то что-то и было – сейчас оно, словно нарочно, сводило с ума безмолвием.

Марк тянет руку.

Подхожу и касаюсь его теплых разбитых пальцев. Мне жалко его: по-человечески жалко. Но я не чувствую привязанности или чувств, даже симпатии. Я его не знаю.

Это жестоко. Хочу вырвать пальцы и убежать, но он сжимает руку так сильно, что я невольно присаживаюсь рядом.

На вид Марк взрослый: лет тридцать пять, тридцать восемь. У него широкие скулы и крупная шея. Опускаю взгляд ниже: по силуэту под одеялом вижу внушительную грудную клетку. Снова скольжу взглядом по его руке: бицепс, трицепс, что там еще – настоящий качок. Таких не берут в… балет. Щупаю его пальцы. Они словно из металла: цепкие и жилистые.

Марк поднимает вторую руку, и я машинально склоняюсь, чтобы позволить достать. Он касается моего лица, проводит пальцами по заклеенным порезам. Щекотно и больно. Я шикаю, а он замирает рукой на моей щеке и долго смотрит в глаза, не моргая. От его взгляда становится душно, словно я насекомое запертое в банке.

– Вика… – шепчет, так ласково протягивает «а», что у меня ноги подгибаются.

Мы чужие, незнакомые люди, а он смотрит и смотрит, и слезы счастья катятся по его щеке. Я начинаю верить в эту искренность, в него, в нас, в то, что могло быть «до».

Не сдерживаюсь. Закрываю глаза и реву. Муж вытирает мои слезы, царапая пальцами кожу.

Я прихожу в себя. Длинно выдыхаю, сдерживая волнение. Мне не по себе от этого фарса.

Бенедикт Егорович стоит в стороне. Бросаю на него взгляд: кажется, в темноте его глаза светятся. Ох, мне нужен отдых.

– Крылова, достаточно. Пойдем, – доктор зовет к выходу, но его взгляд все еще кажется странным. Может это из-за слез, которые застилают мир пеленой?

Марк отпускает меня. Пряча глаза, отхожу к дверям. Мужчина все еще тянется рукой, мычит что-то, и мне становится смешно, словно я попала в немое цветное кино с плохими актерами. Сжимаю губы и забиваю глубоко-глубоко желание расхохотаться.

Зуев хлопает одобрительно по плечу и выводит меня в коридор. Слышу вдогонку свое имя: протяжное, наполненное горечью и тоской.

– Завтра уже сможете нормально поговорить, а сейчас вернись в палату. Попозже Марина отведет тебя к Вере Васильевне.

Остаюсь одна в комнате и меня разрывает смех. Хохочу, а затем заваливаюсь на кровать и безудержно рыдаю.

Что-то не так с моей жизнью. Все по-другому. Не мое: чужое все и далекое, словно я провалилась в параллельный мир. Но ведь это же сказки?

Приоткрывается дверь.

– Вика, что-то случилось? – слышу Маринин голос. Он слегка надломан, с характерной хрипотцой. Но я не отвечаю ей, слишком занята слезным порывом.

Тапочки шуршат по полу, она подходит ближе. Я вдруг вспоминаю о самом важном. Вскидываю голову:

– Моим родным позвонили? И где мои вещи? Мне нужен телефон!

– Если помнишь номер, могу дать свой мобильник. А вот, сообщали ли твоим родным, я не знаю. Вчера на дежурстве Лиза была. Но вряд ли она успела. Тут же тако-о-е творилось.

Шмыгаю носом и растираю слезы по лицу, больно зацепляю пластырь на щеке.

– Ой, погоди! – Марина пропадает за дверями и через минуту возвращается. В руках баночки, коробочка и телефон.

Я сажусь на кровать и складываю ноги по-турецки. И чего это меня пореветь потянуло? Стряхиваю наваждение, гоню прочь слабость. Чтобы выбраться отсюда надо показать, что я быстро поправляюсь. Щупаю место, где перемотаны ребра. Болит еще. Дышать не мешает, но все равно – будто камень в груди.

Медсестра присаживается рядом, аккуратно снимает пластыри с моего лица и обрабатывает раны. От нее несет приторным ванилином или шоколадом. Я непроизвольно шиплю через зубы, когда рану щипает от спирта. Марина легонько дует. Дыхание у нее не сладкое, видимо, это духи так пахнут.

– Спасибо, – шепчу я.

Глава 3. Кто ты?

В каморке полумрак. Приоткрываю тяжелые веки и вижу обеспокоенное лицо Марины, а поодаль – Бенедикта Егоровича. Они говорят приглушенно, почти шепотом. Я не могу разобрать смысл.

– Давай, и начнем…

– Хорошо, – отвечает девушка и прокалывает мне кожу на внутренней стороне локтя, после чего я медленно уплываю в морок сна.

С глубоким вдохом выскакиваю из объятий Морфея. Будоражит назойливое ощущение, будто на меня смотрят.

Не моя палата – совсем другая. Широкая и чистая. Отмечаю красивый узор на паркете и персиковые шторы с ламбрекенами. Освещение в комнате от небольшого бра на противоположной стене.

– Вика… – кто-то шепчет в стороне. Нервно вздрагиваю и поворачиваю голову.

На меня смотрит синеглазый черноволосый мужчина. Ковыряюсь в памяти кто это может быть, и меня, словно кнутом, встегивает воспоминание – Марк.

Он какой-то другой, не такой как тот. Совсем другой, будто обновленный.

Сколько я пролежала в отключке? Почему нахожусь здесь?

Кровати стоят рядом. Нас разделяет провал шириной в локоть. Лицо мужа сухопарое и светлое: никаких бинтов и пластырей, ни одной гематомы. Несколько ссадин и царапин на подбородке и три скобы возле нижней губы.

– Сможешь подойти? – шепчет он. Голос кажется немного охрипшим.

Я замираю. Натягиваю повыше одеяло. По ощущениям я в тонкой ночной сорочке, считай, почти голая. Что я здесь делаю?! Где моя норка?

Марк ждет.

В больнице тишина. Закрытые шторы и светильник говорят о том, что сейчас либо поздний вечер, либо ночь.

– Медная моя, иди ко мне, – настаивает мужчина.

От его слов сковывает сильней. Надо отсюда как-то выбраться, и желательно - без шума.

Я не смотрю ему в глаза. Вцепившись онемевшими пальцами в края одеяла, направляюсь к двери. Посередине комнаты запутываюсь в ткани.

– Вика? Что случилось? Куда ты? – бормочет Марк вслед.

Не буду отвечать. Не буду!

Скрипит кровать: Марк приподнимается. Слышу его шумное дыхание.

Дверь распахивается, и вперед выступает Лиза.

– О, рыжая проснулась! – она сгребает меня своими лапищами и разворачивает назад. Я чуть ли не волочусь по полу. – Тебе что, приспичило?

Киваю, еще киваю и еще, чтобы понятней было. Это невозможно! Поселили меня с чужим мужиком! Как я должна на это реагировать?

– У вас тут все удобства в палате. В коридор можно не бегать, – девушка выталкивает меня в середину комнаты.

– Я не могу здесь лежать!

– Почему это? – удивляется медсестра. Ее длинные ресницы пляшут, как веера.

– Не могу, – выдавливаю, понимая, что если скажу, что не помню – полечу сразу в отделение совсем по другому адресу. Что мне стоит помолчать?

Оборачиваюсь и смотрю на Марка: он следит за мной приторным взглядом, таким ласковым и нежным… аж тошно. Другая мечтала бы об этом, а я горю. Не хочу! Верните мою жизнь!

– Здесь матрац жесткий. Я не могу спать, ребра ломит, – мелю все подряд. – Можно мне назад, в ту палату?

– Двинулась? Это подсобка была, – Лиза скидывает с меня одеяло и толкает в сторону душевой. Я прикрываюсь руками: ночнушка слишком прозрачная.

Марк, глаза его синие, вылупился и смотрит, как зачарованный.

– Давай бегом, пока я добрая, – смеется медсестра. – Когда выйдешь, поможешь мужу. Я думаю, что вы тут сами разберетесь. Все, спокойных вам снов, счастливчики, и не буяньте! – она грозит пальцем и, кокетливо виляя задом, исчезает за дверью.

Я застываю. Марк довольно улыбается и манит рукой.

– Вика, ну, что ты как не своя? Иди ко мне!

Отступаю машинально.

– Я…

– Ну, хватит! Я знаю, что ты в шоке, но уже все хорошо. Иди сюда, медная, – он тяжело приподнимается и скидывает ноги с кровати. Он же после операции!

– Как-то быстро ты оправился, – бормочу, отступая. Спина упирается в холодную стену.

Марк едва заметно стреляет взглядом. Затем выдыхает и, все же, встает.

– Да ничего серьезного. Пару ребер сложили и зашили порез на плече.

Только сейчас замечаю похожую перемотку, как у меня, под его футболкой. Она слегка выпирает через трикотаж, бинты захватывают большую часть левого плеча.

Задерживаю дыхание. Он чужой мужчина. Я его не знаю, знать не хочу, и не желаю, чтобы он подходил.

– Вик, что с тобой не так? Ты, словно, сама не своя, – Марк добирается до меня короткими шагами и уже протягивает руку, чтобы коснуться лица, но я подныриваю и отскакиваю в сторону. – Вика?! – мужчина вскидывает руки от возмущения.

– Я не могу, – бормочу и пячусь по стенке, пока не натыкаюсь головой в лампочку.

– Да что не так?! – удивляется он. Его обгорелые брови сходятся на переносице.

– Марина сказала, что тебя по кусочкам собирали. Вчера с операции, а сегодня уже на ногах?

– Медсестра, что ли? Та они тут те еще сплетницы. Что ты, как маленькая? Иди сюда, говорю! Не заставляй за тобой бегать по палате, у меня так швы разойдутся. Точно, как твои, глупая, – Марк ступает еще ближе, и мне уже некуда уходить. Только в коридор.

Вблизи у «мужа» пронзительные глаза. Они мне нравятся, но я его боюсь. Какое-то странное чувство, выплывающее из глубины подсознания. Это не объяснить.

Задерживаю дыхание. Мне нужно что-то придумать, чтобы не выдать себя. А сердце колотится так, что я уже ничего не соображаю. Притвориться, что мне плохо? И опять уколы? Не пойдет.

Марк ступает тяжело. Босые ноги касаются моих холодных пальцев, и я уже не могу двинуться с места. Он нависает надо мной – я врастаю в пол. Вот пристал! Что он хочет?

Глава 4. Нелепости продолжаются

Утро. Я резко открываю глаза. Как уснула, не понимаю.

Пол ночи не могла успокоиться: сердце колотилось в груди, словно оно решило выйти из строя.  Старалась не шевелиться, чтобы не касаться мужчины, хотя это было глупо. Особенно, если считать, что он притянул меня к себе так сильно, что я чувствовала все изгибы его тела. Старалась не думать об интимности происходящего, надеясь, что он уснет, и я выползу из плена его рук. Но от малейшего моего движения Марк подтягивал к себе, прижимая плотней, отчего я переставала дышать. Меня бросало то в жар, то в холод.

Тогда же и решила, что с утра признаюсь в потере памяти. Лучше уж в психушку, чем вот так.

Тело жутко затекло, лежать неподвижно на одном боку с больным ребром оказалось невероятно трудно. Долго не высыхали волосы. Ночью раскрытые руки сковало ледяным холодом. Это дома я свою густую шевелюру феном сушу, а здесь я просто зарылась под одеяло в надежде спрятаться от реальности, не задумываясь о красоте и удобствах. А когда Марк повернул лицо и зарылся в моих кудрях, стало еще хуже, хотя и теплее. От его шумного дыхания над ухом запирало легкие и не получалось сделать вдох. Я пробовала расцепить пальцы мужчины, чтобы передвинуться на другой край кровати, но не могла даже на миллиметр отстраниться.

Душу скручивало в тугой узел. Лже-муж начинал бесить.

И вот, наконец, утро.

Шторы приоткрыты, вялое солнце бродит по орнаменту на полу.

Аккуратно поднимаю руку Марка. Выползаю, но тут же заваливаюсь назад.

– Доброе утро, золотая, – шепчет мужчина на ухо, а меня трусит.

– И тебе доброе, – максимально вежливо выдавливаю я и снова оттягиваю его ладонь. – Выпусти, мне пи-пи надо.

– Только после утреннего поцелуя.

О! Ну сколько можно?

– Нет! – резко отстраняюсь, толкнув его локтем, и тяну за собой одеяло. Нечего пялиться!

– Это почему же? – Марк вальяжно поворачивается на бок и подпирает голову ладонью.

Он так и не оделся вчера! Бесстыдник. Бросаю назад одеяло, чтобы он прикрылся, а сама убегаю в душ – переодеться. Но во что? Где моя одежда?

Дверь в ванную открывается.

– Держи, – Марк протягивает сложенные аккуратной стопкой спортивки и футболку, – Лиза еще вчера принесла.

Я нервничаю. Спокойно стоять возле голого мужчины нереально, особенно если он выдает себя за твоего мужа. Довольно пикантная ситуация, правда?

– Благодарю, – процеживаю сквозь зубы.

– Так официально. Вика, меня уже порядком напрягает твое поведение. Ты или говоришь, что не так или… – он застывает на полуслове. Задумался.

– Все нормально, у меня просто шок, – оправдываюсь. Я боюсь. Он страшный. А вдруг психанет? Лучше Зуеву признаюсь.

– Хорошо, и мы, наконец, должны поговорить о том, что случилось перед аварией, – Марк понижает странно голос.

Опа! А что случилось? Округляю глаза.

«Муж» щурится, будто проверяет, помню я или нет. Он пугает меня до колик.

– Да, конечно, – бросаю я и закрываю перед его носом стеклянную матовую дверь душа.

Слышу тихую ругань, затем – удаляющиеся шаги. Мужчина шуршит тапочками по паркету.

Облегченно выдыхаю.

О чем он говорит? Что еще случилось?

Играть комедию дальше нет смысла, я только больше запутываюсь в этой нелепой паутине. И что меня дернуло сделать вид, что помню его? Что значит «помню»? Моя жизнь – это танцы и работа, там нет никаких мужей, свадеб и прочего! Почему я должна выкручиваться? Но интуиция ведет меня в обратном направлении и твердит мне молчать. Какое жуткое и неприятное чувство.

Быстро ополаскиваюсь и переодеваюсь.

Выхожу из ванны и сталкиваюсь с Марком взглядом. Он заправил импровизированную двуспальную кровать и разлегся на ней, закинув руки за голову. По его широкоскулому лицу плавает странная ухмылка: довольная и загадочная. Что теперь?

Оборачиваюсь и понимаю в чем дело. Свет из окна падает на дверь душа и просвечивает все, что там находится. Вот же ж! Извращенец! Специально дверь в ванную не закрыл! Кровь приливает к лицу. Я нервничаю и, хлопнув дверью, выхожу в коридор.

– Привет, Вика, – тут же перехватывает меня Марина.

Она осматривает мои раны на лице. Удовлетворительно качает белым колпаком, из-под которого выглядывают светлые кудряшки.

– Через полчаса Бенедикт Егорович проверит твои ребра.

– А можно к нему сейчас?

– Нет, он занят. Он сам зайдет.

Хочется завыть.

Ладно. Полчаса потерпеть могу, но вот я совсем не желаю признаваться в амнезии при «муже».

– А Зуев не может меня осмотреть у себя?

– Что за глупости? Все, иди, у меня пациентов на уколах еще восемнадцать человек.

Марина выглядит устало. У нее чуть припухшие веки и розовые, налитые щеки.  И почему она не Марья или Маруся? Так и прилипает к ней образ барышни из старинных славянских сказок, не хватает только цветастого платочка и веретена.

Я уже собираюсь уйти, но вдруг вспоминаю:

– А ты не знаешь, приходил ли вчера следователь?

«Марья» приподнимает глаза от кучки крохотных бумажек на столе и смотрит на меня так многозначительно, что я ретируюсь и иду по коридору прочь.

Из-за поворота выскакивает молодой костлявый парень и с жестом «тихо» тащит меня за собой. Я не решаюсь закричать. А вдруг что-то важное.

– Не признавайся, – шепчет он и брызжет слюной. Тонкие пальцы больно вцепляются в мою кисть. У него выступающий лоб и побитая оспой кожа.

– Я тебя знаю?

– Нет, и никому не говори, что видела меня, – он боязливо оборачивается. Глаза-бусинки бегают туда-сюда, а на его клювастом носу выступают капельки пота.

Глава 5. С ног на голову

Как закончился вчерашний день помню смутно.

Я бродила по комнате привидением, потом укладывалась на кровать и, не найдя удобное положение, все время вертелась в полудреме. То меня бросало в неудержимую дрожь, то я застывала, как каменное изваяние.

Марк не отходил ни на секунду, и я даже начала свыкаться с мыслью, что он рядом. Все равно никто из моих родных так и не появился. Что жутко настораживало. Несколько раз я выходила и просила Марину помочь мне связаться с ними, но она лишь разводила руками. Даже телефон снова дала, но телефон родителей я не помнила, а Артем не отвечал.

Весь день справлялась с глубокой апатией и не хотела оставаться одна. Тогда я воспринимала «мужа», как сиделку, к которой можно обратиться и попросить воды. А еще от озноба помогали его объятия, благо он больше не пытался лезть целоваться. Только изредка дышал в шею и уши, но это было даже приятно.

Ночь наступила внезапно, как и утро. Я не заметила, как уснула и также неожиданно проснулась в железных объятьях Марка.

Он, замурчав, выбирается из-под одеяла и шлепает в душ, смешно шаркая тапочками.

Я долго креплюсь, чтобы не развернуться и не посмотреть на него через матовое стекло. Пару раз поворачиваюсь на постели и даже укрываюсь с головой. Но потом все равно зыркаю в его сторону: дверь, извращенец, конечно же, не закрыл.

У него крепкие ноги и бедра, будто созданы для борьбы или бега. Силуэт спины такой внушительный, что я задерживаю дыхание от восторга. Вольный склонив голову, намыливает волосы. Мне кажется, что он на секунду замирает. В миг прячусь под одеяло.

Когда «муж» вышел, я уже собрала постель и переоделась. Чтобы не особо затевать лишние разговоры, занимаюсь укладыванием вещей, которых было всего ничего. Пара заколок из рюкзака, шпильки, небольшое зеркальце, которое чудом выжило, и гетры. При сильных нагрузках и растяжках без них никак, но сейчас – бессмысленны. На несколько месяцев придется оставить мысли о танцах. Но ничего! Я верну форму и у меня еще будет шанс попасть в мюзикл, не в «Танец мотылька», так в другой.

Марк идет в кабинет Зуева оформлять выписку. На пороге останавливается и долго смотрит на меня. Я замираю под этим пристальным взглядом и не знаю, что сказать.

– Я быстро, – бросает «муж» и исчезает за дверью.

А у меня шлейфом перед глазами его голубая радужка, словно впечатывается, вгрызается в память. Может все не так уж и плохо?

Складываю полотенце и думаю о родителях. Как это они не подали в розыск? Как это Артем меня еще не нашел? Странно.

Был случай, примерно с год назад. Я пообещала маме наведаться к ним в воскресенье – брат приезжал из долгой командировки, но меня так загоняли на корпоративах в субботу, что я просто не проснулась с утра. А потом еще и забыла. Телефон разрядился и лежал в сумке.

Какое было мое удивление, когда под обед вся моя родня завалилась ко мне в гости. Я в тапках с мехом, в халате на голое тело и с растрепанными волосами. В холодильнике только засохший огурец да кусок недогрызенной варенки. Благо они с собой еду привезли, иначе ели бы мой сухпаек из злаковых хлопьев.

Стоило мне задержаться хоть на час и уже на экране телефона пестрели десятки непринятых вызовов. А сейчас ни намека, что я им нужна.

Странное беспокойство сковывает сердце. Отряхиваюсь от воспоминаний и обвожу взглядом палату, чтобы ничего не забыть.

Под стенкой возле кровати Марка стоит тумбочка. Я приоткрываю верхний ящик и нахожу свой паспорт, а с ним навязчивую фотокарточку. Ту самую фотку незнакомого мне человека, в глазах которого я увидела что-то необычное, родное, что ли. И сейчас замираю от необъяснимого чувства. Как бывает: помнишь что-то, оно даже вертится на языке, но вот, что именно – не знаешь.

Слышу, как открывается дверь.

– Ты собралась? – спрашивает Марк.

– Кто это? – оборачиваюсь и смотрю в холодные глаза «мужа».

– Это ты мне скажи, – Вольный делает шаг. Я чувствую, как ползет по спине знакомый страх. Отходить некуда: позади стена.

– Я не знаю кто он, – осторожно говорю и стараюсь уловить малейшее изменение на лице Марка. Сначала мне кажется он злится, губы поджимаются, опуская уголки. Изучает меня прищуренным взглядом. В следующий миг его лицо озаряет светлая улыбка. Он обхватывает мою талию и тянет к себе.

– Ничего, вспомнишь, – и в голосе слышу какие-то странные нотки раздражения.

«Муж» целует меня в щеку, как раз туда, где еще не сняты швы от пореза. Целует небрежно и, словно нарочно, делает мне больно.

У меня подгибаются ноги от боли и внезапного трепета, а Марк шепчет:

– Дома все встанет на свои места. Пойдем, я жутко устал от этих облезлых стен, – немного отстраняется, сжав лапищами мои хрупкие плечи. – Кстати, нам еще к медсестре зайти.

– Хорошо, – выдыхаю я.

Мир качается, но я иду.

Домой. Где все станет на свои места.

В такси меня сморило. Снился какой-то вязкий и непонятный сон, будто бы кто-то стоял рядом и тянул из моей груди красные ленты. Было больно, а я не могла пошевелиться.

– Вик, приехали, – слышу голос Марка.

Я открываю глаза и смотрю на улицу. Облегченно выдыхаю.

Дом – с огромным граффити справа от входа. На третьем этаже моя квартира, пластиковые окна и, даже отсюда, вижу шторы, которые вешала месяц назад. Сейчас все раскроется, и мы, наконец, покончим с этим фарсом.

Зыркаю на «мужа» и задаюсь вопросом зачем ему это надо было. Неужели кто-то решил пошутить? Но решаю, что надо разоблачить его своевременно.

Марк, как ни в чем не бывало, берет вещи и выходит из салона. Таксист пересчитывает деньги, и удивленно оборачивается.

Глава 6. У кольца нет конца

Не хочу вставать.  На душе так пакостно, что спала бы круглосуточно. Пусть выламывает мышцы, пусть режет глаза от пересыпа, пусть раскалывается голова и бурчит живот.

Как хочется есть!

Где же названный муж?

Крадусь по комнате, набрасывая найденный на стуле халат.

В эту ночь Марк смиловался надо мной и ночевал в гостиной. Но что дальше? Мучает все тот же вопрос: как жить дальше?

– Нет, – слышу приглушенный говор Марка из другой комнаты. Замедляю шаги и останавливаюсь в коридоре. Низкий и резкий голос: – Я понял. Повторять не нужно.

На несколько секунд повисает тишина. Видимо, «муж» слушает, что ему отвечает собеседник в трубке.

– Месяца хватит. Да… – говорит в ответ мужчина. Некоторые слова не получается разобрать.

Подхожу еще ближе.

– Икс не понадобится… – несколько предложений он проговаривает очень быстро – не разобрать. Остался шаг и можно приложить ухо к двери. – Я уверен, не нужно. Она сама. Да понял! – Марк переключается на полушепот с надрывом.

Ступаю аккуратно, но под ногами предательски взвизгивает половица. Она всегда здесь скрипела.

– Мне пора, – тут же бросает «муж» собеседнику.

Улетаю в ванную, хлопнув дверью. Уверена, он догадался, что я подслушивала. Только толку мало: ничего не поняла.

– Медди, ты проснулась? Есть хочешь? – слышу елейный голос из коридора. Марк слегка стучит в дверь костяшкой пальца.

– Да, очень даже, – отвечаю автоматом, а сама гляжу в зеркало.

На кого я похожа? Какой-то ужас!

Быстро умываюсь и выглаживаю волосы утюжком. Ежик пришлось подровнять ножницами. Тащусь от результата: получилось очень даже модно, словно нарочно срезали наискосок челку. Хочу стянуть волосы, привычно, в тугой хвост, но задумываюсь. Так и замираю с руками над головой.

Кажется, раны на лице затянулись слишком быстро. Веду пальцами по шву на щеке: нити уже нет, ее Марина еще в больнице сняла, остался только едва видный тонкий рубец. Хороший врач этот Зуев: кожу сложил идеально. Может даже не особо видно будет шрам, и я смогу получить главную роль в мюзикле.

Все-таки завязываю хвост.

На удивление, чувствую моральное облегчение сегодня. Это не объяснить. Тело немного ломит, а в голове ясность. И как жутко хочется танцевать! Именно морально тянет, физически не сказала бы, мышцы, будто не мои: слишком ослабленные.

– Вик, ты еще долго? Завтрак стынет, – Марк снова за дверью. Кажется, сейчас, как верная кошка, станет скрести по дереву.

Ну, что ж? Будем как-то жить и пытаться вспомнить. Другого выхода нет. Нужно только с родителями связаться, а то вчера… А что было вчера? Со мной явно что-то не так. Помню, как мы с Марком говорили, а потом – провал.

Что же было вчера?

Смотрю на отражение. Тянусь к глазам, чтобы расправить слипшиеся ресницы. На белке, под болотного цвета радужкой, замечаю какую-то точку. Такого не было раньше. На втором симметрично такое же золотистое пятнышко. Оно внизу, почти под веком, и оттого едва приметно. И, кажется, оно сияет. Моргаю. Сердце бьется учащенно. Наверное, это очередной сон. Щипаю себя за руку и шикаю от боли.

– Вика, все в порядке? – спрашивает «муж» и сильней стучит в дверь.

Вот пристал!

– Да, я уже иду.

Смотрю снова на странные точки в глазах. Сияния нет. Ну, и ладно. Последнее время я вообще у многих замечаю похожее свечение. Вот у Марка, например, а еще у Зуева видела один раз. Может это просто мое больное воображение? Может это просто побочный эффект после аварии? Сотрясение, и все такое.

На кухне светло и привычно пахнет корицей. Люблю ее, часто пеку с ней сдобу. Стол застелен белой скатертью, там уже дымятся две чашки кофе, на тарелке бутерброды с сыром. Непривычно, когда за тобой кто-то ухаживает.

Марк небрежно целует меня в висок и жестом приглашает к столу.

– Выспалась?

– Кажется, да, – присаживаюсь и пытаюсь понять, что не так.

Хлопковые шторки с ярким фруктовым рисунком, несколько цветков в горшках, магнитики на холодильнике. Ничего особенного, все так же, как и перед моим уходом на кастинг.

Но на сердце все равно неспокойно.

– Молоко? – спрашивает Марк и присаживается напротив. А я смотрю на него, затем на кофе, и понимаю в чем дело.

Я всегда пью горячее из одной чашки, которую подарили мне на одном из конкурсов. Она светлая, широкая и с золотистым ободком.

Сердце пропускает удар, я понимаю, что все идет как-то против шерсти.

– Марк, кто ты?

– Вика, да что ты заладила?! – он громко ставит свою чашку на стол, такую же точно, как у меня в руке – узенькую, кремового цвета с принтом бабочки на одной стороне.

– Я никогда не пью кофе или чай из этих чашек.

Наблюдаю. Мужчина медлит, затем кусает хлеб и мне кажется тянет с ответом.

– Ток мыо жо, когдоа стоали вместе жить, – он прожевывает еду и запивает ее кофе. Затем уже разборчивей добавляет: – Решили пить с одинаковых.

– Я не помню.

«Муж» пожимает плечами.

– Ты меня чужим воспринимаешь, как ты можешь вспомнить такие мелочи? – он встает. – Так что? Молоко будешь?

– Нет. Я думала такие вещи муж должен знать.

– О чем ты?

Молчу. Марк вытягивает вверх густую черную бровь.

– Я не пью молока.

Замечаю, как он судорожно сглатывает и холодные глаза, словно стреляют в меня гневными искрами. В миг взгляд светлеет, губы изгибаются в скошенную улыбку.

– Ой, забыл, прости. Наверное, тоже после аварии местная амнезия случилась, – мужчина собирает посуду и принимается все ополаскивать. Будто намеренно оборачивается ко мне спиной, чтобы я не могла видеть его лицо. Но я слышу, как сильно стучит посуда об мойку. Нервничает.

Глава 7. Ложь не бывает сладкой

Марк выдавливает из баночки немного масла на ладони и растирает их между собой. Осторожно касается пальцами плеч, перекидывая мои рыжие волосы вперед. Закрываю глаза, и сдерживаю трепыхание ресниц. Широкие ладони, будто созданы для ласк – знают, что делают. Дергаюсь, понимая, что завожусь – жар опускается ниже и ниже. Он разрастается, стоит только сделать вдох и услышать снова мужской запах, напоминающий папин шампунь с нероли[1], и приправленный мускатным орехом.

И я, кажется, забываю обо всех переживаниях, которые накатили несколько минут назад. Хватаюсь за край трезвого ума и собираюсь встать.

Марк, будто чувствуя мое напряжение, прижимает пальцы сильнее и выдавливает из меня тихий стон. Боль и наслаждение катятся по венам.

Сначала руки невесомо скользят по шее, затем медленно и нежно гладят затылок и запускают пятерни в мои волосы. Марк массирует кожу головы, опускается и поглаживает трапецию, растирая неспешно, но глубоко.

Удивительно странные эмоции, как взбесившаяся лава в застывшем вулкане, накатывают с новой силой и затмевают старые чувства. Я тихо радуюсь, так как очень давно не могла избавиться от гнетущей дыры в сердце из-за некоторых событий. Но не будем об этом.

Закрыв глаза, выдыхаю и смущаюсь, когда получилось слишком порывисто. Марк чуть слышно хихикает. Я хочу встать, но он удерживает меня и снова придавливает к стулу.

– Все нормально, расслабься. Не укушу.

Хочется верить.

– Марк, скажи, я изменилась после аварии? – начинаю, пытаясь выкарабкаться из плена сумасшедшего влечения к чужому человеку. Мне нужно отвлечься, поговорить. Так или иначе, надо узнать «мужа» поближе. Ну, или идти в ЗАГС – разводиться. Потому что другого выхода я не вижу. Раньше времени я не могла настаивать на этом, вдруг, все-таки, амнезия. Почему в голове занозой сидит другая память, я даже не задумывалась. Подумаю позже.

«Муж» проводит ладонью по моему плечу и спускается, массируя руки, к запястью. Волна приятных мурашек налетает с такой силой, что у меня кружится голова. Вцепляюсь в табуретку, чувствуя, как деревенеют пальцы.

– Немного, совсем немного, – проговаривает Марк у самого уха. Я чувствую, как он дышит и не могу пошевелиться. Слишком тревожно на душе от этих прикосновений. Невероятно тревожно. До остановки сердца.

– Ты понимаешь, что мне тяжело воспринимать происходящее? Для меня все по-новому. Ты – новый.

– Я знаю, – шепчет и целует скулу, вытянувшись еще сильней из-за спины. Его длинные волосы щекочут шею. Ловлю новую волну мурашек. Так играть невозможно. Муж или не муж?

Марк прокладывает дорожку назад, по руке к плечам, затем опускается к ключице. Разминает ее и небрежно опускается ниже. Перехватываю его пальцы.

– Не нужно. Не сейчас.

– Но я же вижу, что ты чувствуешь. Позволь. Ты помнишь их – мои прикосновения.

– Ты делаешь мне приятно, мне нет смысла скрывать, но морально я не могу. Это неправильно. Словно я надела чужую обувь: удобную, красивую, но не свою.

– Но я же твой, – чуть поворачивает мой подбородок к себе, и я сталкиваюсь с его васильковым взглядом. Снова эти снежинки!

– Марк, твои глаза…

– Что? – он переходит вперед и присаживается рядом на диван напротив. Тянет меня к себе. Я пытаюсь прикрыться и схватить футболку, но он отбрасывает ее в сторону.

– У тебя в глазах какой-то блеск, – говорю я, и чувствую, как напряглись на мгновение его пальцы.

– Тебе показалось, – мужчина порывисто прижимает меня к своему громадному плечу. Да так сильно, что я уже не могу ничего сказать.

Слышу биение наших сердец и запах Марка. Он гладит руки, переплетает наши пальцы, отчего не выходит усмирить дыхание. Снова появляется жгучее желание выбраться на балкон.

– Мне нужно подышать.

– Там жарко. Если захочешь, вечером пройдемся по парку.

– И что мне дома делать весь день? Я не выдержу в четырех стенах. Отвези меня к маме.

Он сжимает мне ладонь до боли, затем шумно выдыхает.

– Вика, только ты не волнуйся.

– О чем ты? – а сердце уже пропустило удар.

Марк не отпускает меня. Я поднимаю голову и пытаюсь заглянуть в его глаза. Замечаю, как утончились мужские губы, как дернулись вниз их уголки.

– Вика, родители погибли еще два года назад.

Сказать, что меня прошибло током – ничего не сказать. Я превращаюсь в ток. Вцепляюсь огрызками ногтей в его руку и скриплю зубами.

– Нехорошая шутка… – процеживаю и резко встаю. Хватаю футболку и надеваю ее трясущимися руками.

– Медди, это сложно, я понимаю, но…

– Не называй меня так! – кричу. Истерично, не сдержанно, до хрипа в голосе. – Ты врешь! Я это чувствую, это не может быть правдой.

– С чего ты решила, что я обманываю? – спокойно холодно отвечает Марк и отклоняется на спинку дивана.

– Просто вот здесь скребет, когда смотрю на тебя, – показываю на грудь и направляюсь из комнаты. На пороге оборачиваюсь, и бросаю ему: – Только я не понимаю зачем тебе все это.

– Что это? Золотая, ты несешь чушь!

– Чушь – это то, что сейчас со мной происходит. Я всю жизнь посвятила танцам, у меня хорошие добрые родители, внимательный брат, и живу я одна!

– Нет, со мной. Или штамп в паспорте и кольца уже не доказательство?

– Почему тогда у нас фамилии разные?

Марк встает и подходит ближе. На бледных щеках играет румянец.

– Потому что ты так захотела, – мягко отвечает он.

– Это нелепо. У меня нет такой придури. Я бы взяла фамилию мужа, если бы вышла…

Глава 8. На грани возможностей

Я долгое время сижу на полу и смотрю в одну точку. Не получается плакать. Глаза дерет, но слез нет, словно они высохли. В груди такой пожар, что трудно дышать. Встаю и, как пьяная, бреду к балкону.

Не воспринимаю всерьез слова Марка, потому что эта «новая» жизнь отличается от того, что я помню. Одного не могу понять: зачем ему это? Кто решил со мной так злостно пошутить? За что?

Осматриваю двор. Соседей не видно, несколько прохожих под тенью деревьев направляются в сторону магазинов и остановок.

И я решаюсь. Сделаю это сейчас!

Бегу в комнату, быстро переодеваюсь и перевязываю волосы. Нужно успеть, пока Марк не вернулся.

Ищу суматошно ключи. На крючке, где я обычно вешаю, их нет. Роюсь в старом рюкзаке: у меня где-то были запасные, но там тоже пусто. И тут цепляюсь взглядом за сумку «мужа»: черная, прямоугольная с накладными карманами.

У Марка точно должны быть ключи, ведь он открывал квартиру.

Сумка практически пустая: несколько листов бумаги, коробочка с ручкой и пластиковая папка. Ключей нет.

Открываю папку, и, среди выписок из больницы, и еще каких-то рецептов, нахожу наши паспорта, а еще ту самую фотку с незнакомым человеком. Она, словно нарочно – вечно попадается на глаза.

Гляжу на карточку и борюсь с нахлынувшим дежавю. Меня качает, я отхожу к опоре и облокачиваюсь на комод. Мутит и, кажется, голова сейчас разломается на части от невозможности вспомнить. Кто этот человек на фото? Кто он? Ковыряю память, да так, что в виски стреляет резкая боль.

Бросаю документы назад, перед глазами мельтешат слайдами картинки: печати в наших с Марком паспортах и фото человека, который теперь будет приходить в кошмарах. Кто он? Отбрасываю снимок на полку и выбегаю из дома. Не могу больше здесь находиться.

За спиной раздается скрежет двери и характерный щелчок: теперь без ключа домой не попасть. И пусть. Теперь это чужой дом, не мой.

Улица встречает густым липовым ароматом: слишком сладким и приторным. Бегу через двор, прямо ко входу в соседний подъезд. Я должна с ним встретится. Нет желания, но должна.

Долго жму на звонок, чтобы наверняка услышал. Сердце стучит, как бешенное – решило жить по своему распорядку: в разрыв дыханию и моему желанию успокоиться.

Никто не выходит. Еще раз нажимаю. Тишина. Несколько минут тарабаню кулаком. В конце, уже раздосадованная, ударяю ногой по обшивке двери.

И, к моим расшатанным нервам, добавляется прострел под ребром. Не хватает сейчас еще этого. Я хватаюсь за перила и стараюсь дышать глубоко и медленно. Нужно успокоиться, все равно уже ничего не изменить. Не-е-ет! Я так просто не сдамся! Нужно доказать, что все это бред! Я сломаю эти декорации, шитые белыми нитками, и найду ответы.

Направляюсь к выходу.

Во дворе тихо и пустынно: одна бабулька выглядывает из подъезда, но покрутившись у входа, тут же прячется. Да, жарковато. Хорошо, что я оделась легко, а еще привыкшая к тепловой нагрузке. Пока танцуешь, столько сходит потов, что никакая жара не страшна.

Выхожу через арку к ряду магазинов, направляюсь к газетному лотку, но тут вспоминаю, что у меня нет с собой денег, да и телефона тоже. Останавливаюсь. Кто-то толкает в плечо. Здесь прохожих много. Я, не обращая внимания, перебираю варианты, как поступить дальше. Танцевальный клуб в двух кварталах отсюда. И я решаюсь. Там меня, по крайней мере, знают.

Размашисто иду по улице навстречу горячему потоку воздуха, дерущему щеки, словно наждачная бумага. Ветрено. Мой бурый хвост трепыхается где-то за спиной, и иногда длинные локоны вылетают наперед и лезут в лицо. Дорожная пыль застилает глаза. Но меня все равно вдохновляет прогулка: я чувствую перемены, и так хочется идти и идти дальше.

Возле арки замедляюсь, остается только пройти через нее, там еще немного, и я увижу всех их: которых и люблю, и ненавижу. Сердце странно сжимается в груди. Девушки – конкуренты, партнеры – поголовно обиженные, что я ни с кем не связала свою жизнь. Но в помощи они же не откажут?

Ныряю под овальный свод, как в бассейн с холодной водой. Тень здесь плотная, зябкая. Звуки шагов разлетаются ритмичным стуком и гаснут где-то высоко-высоко. Дышу ровно, мне сейчас максимально нужно быть спокойной. Смешно. Никто из них не навестил, словно всем все равно, что со мной. Но я сама виновата. Для меня танцы прежде всего: никакая дружба или любовь не могли быть важней. Все это знали. Я тепло относилась только к двум людям, но один меня растоптал, а до второго не могу дозвониться.

Отряхиваюсь, чтобы смахнуть неприятное воспоминание.

Мои шаги впиваются в перепонки, слоятся и, кажется, уже за спиной волочится не одна пара ног. Плечи стягивает ледяным жгутом, но я стараюсь не обращать внимания на волнение: иду дальше, иду медленней.

Шаги. Не мои шаги позади. Сейчас на улице разгар дня, а меня обволакивает такой страх, словно я погружаюсь в глубокую непроглядную ночь. Едва переставляю ноги. Не буду оборачиваться. Это, наверняка, какой-то житель, который просто спешит домой. Иду дальше, выхожу из арки.

Здесь нужно пройти через два двора и небольшой сад. Прислушиваюсь и, наконец, смотрю назад.

За мной двое. Лиц не вижу: на головах нахлобученные бейсболки. Они двигаются целенаправленно, до них расстояние в десятки метров.

Ускоряюсь. Мне сейчас не нужны лишние переживания. Лучше добраться до клуба быстрее.

Решаю обогнуть дом не так, как обычно, по основной дороге, а по тропинке – там почти никто не ходит, слишком ухабисто. Эти двое сворачивают за мной. Я чувствую себя загнанным кроликом, или бабочкой, которая попалась в сачок. Да может они просто идут куда-то? Может им просто по пути?

Оглядываюсь с опаской: мужчины держатся на расстоянии, трудно рассмотреть их возраст и лица. Они переговариваются между собой и многозначно переглядываются. Сглатываю липкий страх и, ускоряя шаг, почти забегаю в узкий проход между высотками. Иду метров десять, никто вроде не преследует. Облегченно выдыхаю. Осталось только выпрыгнуть из каменного коридора, миновать два подъезда, и я буду у цели.

Глава 9. Мотыльки

Марк относит меня в зал и усаживает на диван. Я хочу встать и пойти умыться: кровь на щеках засыхает и стягивает кожу. Его одежда и лицо тоже грязные, в бурых пятнах и потеках.

– Не двигайся, сейчас все принесу, – он останавливает меня. Вспоминаю, что футболка истерзана, и я сижу перед ним почти голая. Прикрываюсь руками. Марк лукаво, но мягко, улыбается и уходит в другую комнату. Из глубины квартиры слышу его тихую ругань.

Возвращается через несколько минут уже умытый и переодетый. Протягивает мне одежду и присаживается рядом.

– Марк, отвернись, – лепечу.

– Нет. Я должен сначала посмотреть твои ребра, или сейчас же поедем в больницу.

Не хочу туда, потому покорно соглашаюсь с мужчиной. Ладонями прикрываю грудь, но позволяю ему разрезать остатки футболки и размотать эластичный бинт. Я вся испачкана собственной кровью, но она капает с лица, на животе только грязь.

«Муж» прощупывает мои ребра. Я терплю ноющую боль и радуюсь, что не простреливает.

– Все хорошо. Отделалась испугом, – Марк вытирает меня теплой влажной тканью, затем, заворачивая в чистые бинты, внимательно смотрит в глаза.

– Я хотела увидеть своих, – начинаю оправдываться. Мне неудобно, что подвергла его опасности. Чувствую себя виноватой. Он сейчас, кажется, по-настоящему озабочен тем, что произошло.

– Вика-а, – выдыхает Марк, затем выжимает тряпку в миске с водой и прикладывает к моему лбу. – Ты как всегда!

– Что, Вика? Что всегда? Я просто шла в клуб, а это уроды… пристали ко мне. Что я сделала не так?

– Не нервничай. Я не виню тебя. Просто это безрассудно, тем более, клуб закрыт на ремонт. Просто ты забыла.

– Как закрыт?

– Ну, все-е! Завтра едем в психотерапевту! С этим надо что-то делать, – Марк бросает в миску скомканную ткань и алая вода расплескивается на ковер.

Киваю. Я согласна уже хоть куда идти, чтобы разобраться с тем, что у меня в голове.

– Есть хочешь? – Марк обрабатывает царапины на лбу, дует на рану, когда я скриплю зубами, в конце заклеивает лейкопластырем. Я все это время стоически терплю жгучую боль.

Не могу ответить – нет сил даже на вдох. Вновь киваю.

– Окей, сейчас сделаем. Пока приляг – отдохни.

– Марк, это правда?

– Что? – останавливается в дверях.

– Что родителей больше нет?

На лице у него скорбь, но он молчит. Хочется взвыть от этого взгляда: все понятно без слов. Но старая память кричит, что такого не может быть!

– А брат? Я в больнице не смогла дозвониться к нему.

Марк меняется в лице. Возвращается ко мне и приседает рядом. Я все еще прикрываюсь руками и футболкой.

– Вика, какой брат?

– Он у меня один – Артем.

– Ты что-то путаешь. У тебя нет брата. Ты одна была в семье.

Правда, или неправда, хлещет кнутом, я закусываю губы и чувствую, как текут по щекам слезы. Не могу этому сопротивляться. Все идет наперекосяк, все неправильно.

– Ма-арк, зачем ты так со мной? Я ведь помню его, помню даже номер телефона, помню, как он учил меня драться. Зачем этот обман? Что он тебе даст?

– Отдохни! – Марк резко встает, прикладывает громадную ладонь к темечку, и мое сознание проваливается во мглу.

Будто дернули тумблер или нажали кнопочку «выкл».

Сон напоминает паутину: чем больше я пытаюсь вырваться, тем больше запутываюсь. Где-то вдалеке в темноте слышен голос Марка:

– С ней что-то не так…

Затем скрипит дверь, слышу шаги, снова скрип.

– Еще рано. Она не выдержит, придется подождать. Да я и так делаю все, что могу…

Паутина колышется, больно впивается в кожу.

– Хорошо, но за все последствия будете вы отвечать!

Тьма вдруг расступается, и голос Марка разлетается эхом: ать… ать… ать…

Я выпрыгиваю из сна. «Муж» теребит меня за плечо:

– Просыпайся, нужно поесть.

Фокусирую на нем взгляд и вижу лохматые снежинки в его синих глазах.

– Марк, опять! Твои радужки мерцают…

Он моргает и быстро уходит на кухню.

– Вставай, а то все остынет, – бросает из коридора.

Выхожу из комнаты, справляясь с головокружением. Проходя мимо комода, замечаю фотографию незнакомца. Хватаю ее и направляюсь на кухню.

– Кто это? – тычу «мужу» в лицо.

– Ты мне скажи, – Марк сидит за столом, закинув ногу на ногу, вальяжно растянув руки по спинке мягкого уголка.

– Но я не помню.

– Как не помнишь меня, смерть родителей и многое другое… Садись есть! – его голос резкий.

Прохожу вперед, но замираю возле табуретки.

– Ты меня обманываешь, я чувствую.

– Расскажи, – Вольный занижает голос, глядя из-под ресниц. Глаза такие мрачные, что мне становится страшно. Сажусь.

– Сон снился, словно ты сговорился с кем-то.

Кажется, «мужа» передергивает.

– И что я говорил в твоем сне?

– Что со мной что-то не так, – его брови ползут вверх, глаза округляются.

– Что еще?

– Что ты не будешь отвечать…

– Твою ж мать! – он вскакивает и отходит к окну. – Я чувствовал, что все идет не так, как надо! Тварь!

Его слова секут колючей плетью, я не понимаю, что происходит. Сжимаю в пальцах фотку. Марк вдруг оборачивается. Мне хочется встать и убежать.

– Ты не мой муж? Правда ведь?

– О чем ты, Медди? – фальшивая напускная улыбка. Будто и не он секунду назад яростно кричал в воздух.

Глава 10. Возрождение

Мы сидим, обнявшись, долго. Не считаем времени и каждый думает о своем. Мое занемевшее тело не желает шевелиться. Марк гладит волосы, а я мечтаю, чтобы этот сон закончился…

Хотя, когда чувствую теплые ладони на голове, порхание горячих пальцев по шее, плечам, спине, я не могу точно сказать, чего хочу. Это слишком приятно, и сейчас я тянусь к ласке. Как странно осознавать, что этот мужчина мне нравится.

– Знаешь, если бы ты не выжила, я бы не боролся – убил бы себя морально, – шепчет «муж» на ухо.

Ощущение иллюзорности не покидает, но именно сейчас так хочется ненадолго оттянуть пробуждение.

Я мотаю головой, чтобы перебить странное жжение в груди. Меня манит к Марку, и от этого вожделения сводит судорогой пальцы и щиплет глаза.

А если он действительно мой муж? Ведь не может меня тянуть к первому встречному, которого знаю около недели, да и еще боюсь? Не может. Одна часть души льнет к фантому настоящего, другая – уперто возвращается к тому, что было «до».

Но он и правда мой муж – я в одну неделю теряю семью и приобретаю довольно странные отношения и штамп в паспорте, который для меня ничего не значит. Получаю за горе – жуткий утешительный приз.

Марк водит пальцами по коже головы, а меня бросает в мелкую дрожь.

Я должна этому сопротивляться. Должна.

Но не могу. Смотрю в его бездонные глаза и примиряюсь со своей участью. Возможно я много не знаю и не понимаю, может ошибаюсь, но сейчас мне нужно это тепло. Подаюсь вперед: ныряю в его объятья и прикладываю ухо к груди. Сердце мужчины стучит гулко и ритмично. Будто я слышала его уже: такое родное и настоящее.

Пускаю в себя его запах: немного сладкий с ноткой древесины и сандаловых палочек. Он напоминает мне о чем-то глубоком, неведомом, но я не могу вспомнить о чем. Память вертится перед глазами, но я все никак не могу поймать ее за хвост.

Теплый воздух касается волос, затем опускается к виску. Слышу, как глубоко дышит Марк. Пальцы скользят по коже, и я машинально глажу его крепкие руки с выраженным рисунком вен.

Мужчина вдруг отстраняется и обнимает мое лицо крупными ладонями.

– Мы все преодолеем. Главное, что выжили.

Киваю, а сама борюсь со рваным дыханием и невозможностью оторвать от него взгляд. Может какие-то чувства невозможно забыть, если они сильные?

Неужели я смирилась? Неужели забыла родителей и брата? Нет.

Но я позволила на какое-то время отодвинуть память о них глубоко – на задворки. Туда, где эти мысли не будут причинять боль. Хотя бы сейчас.

Тянусь к Марку и бегло целую в губы. Он что-то шепчет – не могу разобрать что, затем, отстранившись, трется шершавой щекой и бродит горячими губами по лицу. Чувствую себя предательницей. Словно поддалась сиюминутному порыву, за которое потом буду расплачиваться. Но я уже не могу остановиться. Требую больше: еще и еще. Сама соглашаюсь на эту игру.

– Ты чувствуешь это, правда? – шепчет он в губы.

– И это сводит меня с ума. Не помню тебя, но тянет магнитом.

– Не сопротивляйся. Позволь мне любить тебя.

Целует пылко, грубо, врываясь внутрь ураганом. Ласкает языком, выхватывая, съедая последние капли моего страха, заставляя выгибаться к нему навстречу и прижиматься всем телом.

И я не могу уже вырваться из вереницы ощущений. Кажется, что есть только мы, и все вокруг замирает – ждет, пока мотыльки пляшут последний танец у огня. И меня невыносимо влечет это пламя: до боли и крика. До игл под коленками и пламени в животе.

Когда дыхание совсем зачастило, Марк внезапно отстраняется и прижимает меня к себе. Будто нуждается в передышке. Я глажу его грудь и плечи. Мне уже все равно, что будет дальше и что было раньше. Глупо так.

Только одно ржавым гвоздем бередит душу: танцевать хочется до зубной боли, до колик, до онемения пальцев. Это зависимость, самая настоящая зависимость!

Меня ломает, и эмоции взрываются фонтаном.

Плачу, утыкаясь в прохладную футболку Марка пахнущую маслом нероли.

– Вика, не надо… – хрипло говорит он, продолжая невесомо бродить пальцами по спине и прокладывать дорожки по позвоночнику.

– Принять тебя, значит – смириться с тем, что я больше никогда их не увижу: маму, папу, Артема. Никогда.

– Это тяжело, но ты должна. Ты сильная.

– Но это больно.

– Знаю. Я с тобой. Всегда рядом. Просто помни.

– Я не выдержу без них, – гляжу в его бездонные глаза и тону в океане собственной боли. – А еще без танцев – это единственное утешение в моей жизни и теперь я не знаю, как выкарабкаться. Я ведь – наркоман музыки и ритма. Ненавижу себя за это, но это единственное, что спасает меня, когда совсем гадостно на душе.

– Но пока нельзя. Зуев предостерег. И так, ты сегодня жутко напугала меня, – Марк прижимает к себе сильней, и я наслаждаюсь его ароматом. Чувствую под пальцами бархатную кожу и мне хочется больше.

 Я, словно забываю весь страх, который преследовал последние дни, словно начинаю вспоминать. Вернее, хочу вспомнить. Пытаюсь вырваться из банки, сбиваю крылья, но пока… упираюсь в крышку.

Марк встает.

– Иди сюда, – тянет за собой в коридор. В зале включает на ноуте музыку и выводит меня в центр комнаты.

Первые аккорды разливаются сладкой патокой. Они смешиваются с запахами, эмоциями, ощущениями. Изящные движения, мягкие рукопожатия, невесомые шаги и повороты. Есть нотки боли в этом танце, но я делаю очередное па и понимаю, что это именно то, что мне сейчас нужно. И он знает. Будто нарочно водит меня по грани, запутывая сильнее в свои сети.

Возрождаюсь с каждым движением, с каждым шагом. Дыхание выравнивается и становится глубже, наполняя меня новыми силами.

Глава 11. Ничего не говори

Открываю глаза. Марк тихо сопит в ухо и крепко прижимает к себе. В окне пурпурный отлив заката.

Видно, я отключилась, а «муж», устав, тоже прилег рядом. И мы проспали до вечера.

Смотрю на свои руки. Немного расцарапаны торцы ладоней, но раны затянулись, будто я поранилась пару дней назад.

Что я наделала? Не понимаю, как это случилось. Я не собиралась себе вредить. Это глупо.

Марк заботливо укрыл меня и не выпускал из объятий. Мне становится горько от одной мысли: если он, и вправду, мой муж, я его безумно мучаю капризами.

Сейчас душевная боль ушла. Кажется, я даже слишком успокоилась. Невероятное чувство пустоты в груди, словно боль всю высосали и позволили мне не чувствовать горе.

Аккуратно выползаю из-под увесистой руки Вольного и иду на кухню.

Свет не включаю. Запахиваю посильнее халат, но поясом не подвязываюсь. Ребра уже не болят, даже намека нет, и бинты мне кажутся просто лишней одеждой. К вечеру немного похолодало: поднялся ветер, из форточки веет свежестью и озоном.

Я долго смотрю на соседние дома. За ними огромным кровавым пионом разрастается огненное зарево. Ночь опускается на землю и укрывает дворы сизым покрывалом.

Мягкие ладони вдруг обнимают со спины и привлекают к себе. Я слегка вздрагиваю, и вцепляюсь в полу халата. Слышу знакомый запах: сладко-древесный с ноткой нероли. Трусь щекой о руку Марка, затем тихо шепчу:

– Я не хотела. Не знаю, как получилось.

– Тише, все будет хорошо, – он опускает голову и шумно втягивает запах моих волос.

От его дыхания сносит крышу.

– Марк, я не помню ни черта. И все, что ты рассказываешь, повергает меня в шок. Я не представляю, как с этим бороться.

– Завтра все решим, а сейчас не волнуйся, – он глядит вперед, и в его ультрамариновых зрачках пляшет огонь. Ну, хоть не снежинки.

Смотрю снизу и замираю взглядом на его губах. Что со мной не так? Мужчины никогда не притягивали меня так, как он.

– Расскажи о нашей свадьбе, – шепчу и опускаю затылок на крепкое плечо.

– Может в другой раз? Сейчас я слишком выжат. Давай просто постоим.

– Я не против. Немного пить хочется.

Марк нехотя отпускает меня. Достает с полки два бокала, из холодильника выуживает бутылку вина.

– А как же лекарство? – спрашиваю, вдыхая аромат мускатного напитка.

– Немного можно, – «муж» цокает краем своего бокала о мой. – За тебя, любимая.

– За тебя, Марк Вольный.

– Не забудь, как только станет легче, ты тоже будешь Вольной, а не Крыловой, – мужчина выпивает вино одним махом и оставляет бокал на столе. Затем бросает на меня жгучий взгляд наполненный страстью.

Я попалась в эту сеть.

Руки колотит. Хочу сказать «нет» на выпад с фамилией, но понимаю, что в очередной раз обижу его. Пригубив вино, заставляю себя отвернуться и посмотреть на закат. Небо уже стало буро-темным: красные лучи растаяли – осталось несколько мутных разводов и полос.

И когда Марк подходит ближе, нависая надо мной, я уже знаю, что будет дальше. Знаю, что не смогу противиться.

Он двигается грациозно и медленно – напоминает тигра, крадущегося за добычей. Все ближе и ближе. Стук наших сердец и хриплое дыхание перемешивается с цоканьем часов на стене. Сейчас меня не тревожит ничего, кроме запаха Вольного и приятной тяжести в животе. Я так запуталась в этой ловушке, что уже не могу пошевелиться.

Пустой бокал выскальзывает из дрожащих пальцев. Мужчина чудом перехватывает его и отставляет на стол. Осторожно, выверено, будто знает наперед, что и когда случится.

Дыхание учащается, сердце стучит ритмично и отдается в висках. Взгляд «мужа» такой жаркий, что я невольно облизываю пересохшие губы.

Марк рывком тянет меня к себе. Целует жадно, словно хочет испить до дна. А я задыхаюсь от желания продлить этот миг.

– Вика-а, я так соскучился, – шепчет он, обдавая огнем, скользя языком по коже. Испепеляя.

Я не чувствую ног. Качусь с обрыва с невыносимой скоростью и прошу… не остановить, не спасти меня, а толкнуть сильнее. Чтобы погас очаг, чтобы потушить пламя. Чтобы встретить где-то там внизу дно.

Сильные ладони заводят мои руки за голову.  Непроизвольно перекладываю их Марку на плечи. Изучаю невесомым движением изгиб его шеи, заламывая пряди волос. Опускаюсь ниже и бреду по ложбинке позвоночника. Чувствую, как волнуют его мои прикосновения, как покрывается кожа бусинками, как учащается дыхание.

Марк наклоняется и, касаясь мягкими губами подбородка, изводит и мучает, не позволяя себя поцеловать. Запускает ладонь мне под футболку. И я не против. Льну к нему, ведь иначе невозможно. Он невесомо касается пальцами груди, собирая, словно росу с цветка, мою дрожь и стон.

От головокружения мир качается и пляшет.

Я целую его шею, дышу его телом и понимаю, что этот запах со мной теперь навечно. Тяну воздух и слизываю соль с кожи цвета кофе с молоком.

Марк довольно урчит и стискивает грудь сильнее, сжимая ладонь и теребя кожу. То яростно, то бережно. Обводит пальцами ареолу, будто изучая идеальный круг. Мне хочется кричать, но я закусываю губы и ныряю лицом в его густые смолистые волосы.

Не-ро-ли…

– Как я могла тебя забыть? – шепчу, но хочу кричать. – Это невозможно…

На миг мужчина замирает и выравнивается. Теплые руки опускаются на талию и подталкивают меня к столу.

– Ты вспомнишь. А если нет – полюбишь снова. Я все сделаю для этого.

– Ма-а-арк, – прижимаю лоб к его губам, чувствую поясницей холод дубовой столешницы. «Муж» обнимает меня и выжимает горячий воздух изо рта.

Глава 12. Не ходи по битому стеклу…

Я долго сижу в ванной и пытаюсь успокоить нервы. Чувствую, что паника сейчас только больше запутает меня в этой ловушке.

Придется напрячься: отдать то, что нужно моему мучителю, и все закончится. Ведь мне с самого начала мужчина на фото казался знакомым, но новые попытки вспомнить заводили меня в ступор.

Я силюсь, напрягаюсь, стараюсь развести пелену забвения, но от этого начинает кружиться голова и к горлу подступает тошнота.

Немного поплакала в ладони, сидя на холодной ванне, затем взяла себя в руки. Радость, что я не сумасшедшая и родные живы и здоровы, будто придает мне сил. Больно, но это другая боль – с ней я как-то справлюсь. Физической расправы Марка я боюсь меньше всего – мне не привыкать. Горько выдыхаю и выхожу в коридор. Смотрю в проход и вижу накрытый стол на кухне: еда так давно застыла. Аппетита теперь нет.

Прислушиваюсь. Тишина давит.

Выхожу осторожно в спальню. Быстро переодеваюсь. Руки все еще подрагивают. Я выдержу. Должна.

В квартире, кажется, кроме меня никого. Марк вышел? Я выглядываю осторожно в окно.

Вольный на улице. Присаживается на одну из лавок, спиной ко мне. Дождя нет, туман понемногу рассеивается и слабое солнце проблескивает через поволоку серых туч.

Другого шанса может не быть!

Хватаю ветровку и старый рюкзак. Обуваю кеды, на случай, если нужно будет бежать. И бежать быстро. Против такого бугая, как Вольный я бессильна со своими боевыми приемами.

Из сумки Марка вытаскиваю свой паспорт. Залетаю в ванную, бросаю вслед за документами зубную щетку, расческу и пасту. Что еще может понадобиться? Деньги!

Быстро соображаю, куда «муж» мог положить хоть несколько купюр. В сумке ничего нет.

Бегу на балкон и выглядываю осторожно на улицу: еще сидит. Значит есть немного времени. Он уверен, что я буду молчать и терпеть, что смирюсь и ничего не сделаю, потому легко оставляет меня дома одну. Эта мысль вводит меня в какой-то транс. Смогу ли убежать?

Несколько секунд сжимаю край пластика и не могу решиться, но все же открываю тайник Вольного, и, перевернув все содержимое, нахожу небольшой пакет. Есть! Там довольно приличная сумма, судя по толщине пачек.

Все, мешкать нельзя. Затягиваю шнурок на рюкзаке потуже. Крадусь, мельком выглядывая во двор. Марк встает и ходит туда-сюда около скамейки. Кажется, говорит по телефону. Вот и хорошо.

Тихо закрываю квартиру и сбегаю по ступенькам. Вижу приоткрытую входную дверь. Молочный свет сквозь щель прокладывает белую ленту до самых ног.

Подхожу аккуратно и прислушиваюсь.

И вдруг слышу приближающийся голос «мужа». Нет времени на размышления. Ныряю в небольшой карман на площадке, где есть хоть немного тени. Сливаюсь со стеной. Задерживаю дыхание.

– Я понял! Хватит на меня орать! – Марк заходит в подъезд. На миг останавливается почти напротив меня и, кажется, принюхивается. Я вижу его строгий профиль, в руке мобилка. – Не знаю, почему она ничего не забыла. Да, не знаю я! – он запускает пятерню во влажные волосы – они спадают на глаза.

Слышу шелест на улице. Усиливается дождь.

Не могу дышать. Сейчас отъеду из-за нехватки воздуха, а Марк все не уходит. Бетонная стена противно прилипает к спине, и я морщусь. Под грудью жжет и тянет ребро. Я должна выдержать.

– Вы думаете, что говорите? Икс можно использовать только с магами! Я не возьмусь за это, – злиться Вольный. Затем молчит какое-то время – слушает ответ, и медленно заносит ногу. Носок кроссовки застывает навесу, касаясь только края ступеньки. – Она не только не забыла, но и слышала сквозь морок все мои телефонные разговоры. И видела... Это слишком! Вы или ошиблись с объектом, или просто издеваетесь надо мной.

Делаю осторожный и слабый выдох.

Марк ступает на одну ступеньку, затем еще на одну. Рука с выраженными венами все еще в метре от меня. Он яростно сжимает перила, которые болезненно скрипят.

– Отлично! – «муж» выключает мобилку и бросает ее в карман джинсов. Слышу закрученный грубый мат.

Вольный в два шага поднимается на пролет лестницы и исчезает из виду.

Через секунду в уши влетает оглушительный грохот. Меня подбрасывает от неожиданности. Кажется, Марк прилично приложился кулаком в железный щиток на стене. Я скукоживаюсь от страха. Меня сейчас вырвет от перенапряжения. Сглатываю неприятные ощущения и набираю побольше воздуха. Сейчас нужно будет бежать. Я должна решить куда, но на это не хватает времени: слышу наверху скрип двери. Не раздумывая, срываюсь с места.

В дверях сталкиваюсь с Варей Константиновной. Она хватает меня за локоть.

– О, Викуля, как ты? Как Марк? Что ты такая взволнованная? На тебе лица нет, деточка.

– Все нормально, – отрываю ее цепкие старческие пальцы со своей руки. – Извините, я спешу.

– Деточка, куда же ты в такую-то погоду?

– Ничего, не растаю, не Снегурочка, – краем уха слышу, как где-то наверху хлопает дверь – я слишком много трачу времени!

Вылетаю под струи холодного дождя. Накинуть капюшон не успеваю. Мчусь вдоль дома, стараясь не ступать на землю – только на плитку – чтобы не поскользнуться. Ныряю в небольшую арку и выбегаю на проспект. Есть вариант перебежать на другую сторону, но тогда я буду в поле зрения. Решаю, все-таки, ринуться вправо, там больше мест, чтобы затаиться.

Делаю рывок. Бегу со всех сил и терплю боль в груди смешанную с колючим дыханием.

Около арки к клубу замедляюсь. В страхе оборачиваюсь.

Прислоняюсь к стене, чтобы передохнуть. Кажется, никто не преследует. Но тут же замечаю высокую фигуру в темном. Узнаю Вольного по черным волосам и широким плечам. Марк, сомнений нет.

Срываюсь. Придется бежать через этот злосчастный проход, так быстрее всего добраться до транспорта и не попасться ему на глаза.

Глава 13. Дай мне сил

Вскакиваю. Делаю глубокий вдох, который острым ножом застряет в горле.

– Хорошо спалось, Медди? – Марк смакует это слово. Я сжимаю руки от беспомощности и отворачиваю голову.

В меня летит комок одежды.

– Одевайся. Жду на кухне. Поговорим. И без глупостей, – похоже, это «без глупостей» его любимое выражение.

– Я не понимаю, что ты от меня хочешь, – шепчу, чувствуя, как с каждым словом голос проваливается.

– Да все просто. Но сначала оденься.

Мужчина выходит: я слышу его тяжелые шаги по квартире.

Суставы и мышцы ноют, небо дерет, словно там кусок наждачки застрял. Приподнимаю одеяло и разочарованно выдыхаю. Ну, конечно: раздел полностью.

Разбираю кучку вещей. Трясущимися руками напяливаю белье, затем джинсы и какую-то бесформенную футболку. Не мог найти ничего поприличней? Снимаю ее и отбрасываю в сердцах в угол.

Начинаю рыться в шкафу в поисках нормальной одежды, и цепляюсь взглядом за его полки.

В мозгу взрывается сумасшествие: я начинаю хохотать, затем вышвыривать все шмотки на пол, раскидывая их по комнате. Рву рубашки, топчу брюки и футболки. Подбегаю к окну и швыряю часть вещей на улицу, прямо в стену дождя. И тут крепкие руки перехватывают меня и зажимают в тиски.

Кричу, как ненормальная:

– Убей! Мне пофигу, что ты со мной сделаешь. Я тебя не боюсь!

– А надо бы, – рычит Марк на ухо. Разворачивает к шкафу, прижимает бердами к дверце и насильно одевает на меня одну из попавшихся футболок.

Пока руки свободны, я раскрываю пальцы и хлестко бью его по лицу, но тут же жалею об этом. Ладонь соприкасается с щетиной, и нежная кожа лопается. Я процеживаю воздух через зубы, чтобы выдержать боль.

– Золотая, что ты упираешься? Неужели память так важна для тебя? Что ты там прячешь?

– Не понимаю…

– Я вот об этом, – бросает меня на кровать. Легко, будто я ничего не вешу.

Едва ли удерживаюсь, чтобы не свалиться с края. Перед лицом возникает треклятая фотография.

– Напряги мозги и вспомни!

– Но я впервые вижу его! Урод, отстань!

– Ты врешь, красотуля, врешь, – Марк отходит, мотая досадно головой. Я подхватываюсь и выскакиваю в коридор. На кухню: там есть ножи – буду защищаться.

И почему родные не ищут меня? Почему Артем не приехал за все это время? Дотягиваюсь до ящика, но меня тут же откидывает в сторону.

– Дура, облегчи свою участь и просто дай то, что я прошу, а иначе…

– Что?!

Марк умолкает, растягивает губы в ниточку. Густые ресницы обрамляют его синие пронзительные глаза.

– Мне придется долго тебя мучить, – заключает он.

– Я. Тебя. Не. Боюсь!

От последних слов сжимает в груди так, что я закусываю губы.

– Ты будешь бояться, – мужчина подходит ближе и наклоняется надо мной. Синева глаз прожигает душу и сыплет на меня холодной мглой.

– Нет… – уже тише говорю я.

– Тебе придется, – он говорит последнее ровно и слишком спокойно, словно жалеет, но не может иначе. Вольный не повышает голос, не кричит, и от этого только страшней. Тянет за шиворот и поднимает меня на ноги.

– Зачем ты это делаешь, Марк? Что за задание? – лепечу я.

– Отчитаться перед тобой?

Усаживает меня на мягкий уголок, берет застывший наш завтрак и ставит в микроволновку.

Я опускаю лицо в ладони.  Мне кажется, что мой мозг сейчас закипит или лопнет. Если единственное, что нужно этому конченому – это вспомнить кто на фото, я сделаю это.

– Неси снимок.

Марк оборачивается и удивленно тянет бровь.

– Умница, – расплывается в нелепой улыбке, а мне хочется врезать по этому точеному лицу, да так, чтобы он с разворота угодил лицом в мусорное ведро.

В руках у «мужа» широкий нож. Слежу за его движениями, пока он нарезает хлеб. Оставляя кусок недорезанным, прислушивается.

Марк вдруг откладывает в сторону столовый прибор. Показывает мне жестом «молчи» и боком, прижавшись к стене, выходит из кухни.

В коридоре слышу шум. Не раздумывая, хватаю нож со стола и аккуратно выхожу за Вольным. Если он замешкался – я этим воспользуюсь.

Но на пороге кухни меня заклинивает мысль: смогу ли я его убить?

В коридоре суматоха, кто-то надрывно сопит.

Выглядываю в проход.

Ко мне спиной стоит грузный человек, ноги Марка трепыхаются где-то внизу. Есть еще один: он увлеченно колотит «мужа» в живот.

Я не знаю почему, но с размаху вонзаю лезвие в спину тому, что находится ближе. Он чуть подскакивает и выпускает Вольного из удавки. Марк тут же освобождается и расправляется с другим нападавшим. Один миг – и тот лежит на полу со свернутой шеей. Первый подергивается, но вскоре затихает.

– Спасибо, женушка, – говорит Вольный, оттаскивая обоих к стене.

Меня колотит от осознания, что произошло непоправимое. Вместо того, чтобы избавиться от Марка, я убила другого человека. Защитила палача. Какая ирония. А вдруг эти люди пришли мне помочь?

Вольный мечется по квартире. Я вижу, как он скидывает вещи в дорожную сумку, собирает ноутбук, забегает на кухню.

– Сюда иди! – кричит он.

Я негнущимися ногами бреду на голос.

– Садись! Ешь. Мы уходим отсюда. Волочить тебя я не буду, потому тебе нужны силы.

– Кто они? Что они хотели? – я все еще не могу отойти от шока. Руки, не переставая, дрожат, зубы непроизвольно цокают друг об друга.

– А это мное тожое интересно, – говорит Марк, на ходу прожевывая бекон и спагетти. – Ешь!

Глава 14. Никому не верь

Марк вызывает такси.

В машине садится около меня. Отвернувшись, долго смотрит в окно, а я поддерживаю нелепую беседу о погоде с водителем. Нуждаюсь в отвлечение, иначе просто завою от горя.

– Наверное, отдыхать едете? Солнце в этом году отменное! Дождь вот пошел на удивление, но и то – уже все подсохло, – стриженный мужчина прочищает горло. Обернувшись назад, осматривает нас из-под густых бровей и растягивает милую улыбку. Его крепкие пальцы ловко крутят руль.

– Да, едем отдыхать к озеру, – обманываю я. Не знаю зачем.

– Это, которое в Земельках?

Марк обернувшись, вопросительно приподнимает бровь. Взяв мою руку в ладонь, сильно сжимает. Мол, помолчи.

– А вы бывали там? – продолжаю играть. – Подружка так нахваливала это дикое место, вот мы и решили немного отвлечься от работы. Правда, муженек?

Вольный сверлит взглядом, но не гневным, а, скорее, грозным. Горячая ладонь все еще крепко тискает мои пальцы, отчего они немеют. Я пытаюсь одернуться.

– Ты обещал, – нервно выдавливаю я. Марк знает о чем речь. Мне все равно, что наш разговор слышит еще один человек.

«Муж» отпускает, наконец, мою руку.

– Да, место там не только красивое, но и лечебное. Возле озера, говорят, есть источник. Если выпить из него – все горести проходят, но это сказки, конечно, – не обращая на нас внимания, говорит водитель. Его курчавые волосы смешно подскакивают на ухабах.

Я оглядываюсь на дорогу. Местность незнакомая: негустые посадки, просторные луга. Внизу, за рекой, словно фактурное ожерелье – приземистые домики с алыми крышами. Они тянутся в две нитки, которая через какое-то время сходится в одной точке, прямо у порога старой мельницы.

– Звони, – говорит Марк, протягивая телефон.

– Но я не помню их номеров. У тебя же, наверняка, в той папочке, с моим досье, есть все данные.

– Есть, – отвечает, а меня мутит от его змеиной улыбки. Затем что-то быстро клацает по экрану и протягивает трубку. – Я набрал.

– Да, – слышу мамин голос и благодарно киваю «мужу», но скошенная улыбка не слетает с его лица, и это настораживает.

– Привет, мам, это Вика!

– Я слушаю. Что вам нужно?

– Мама, ты меня слышишь?

Марк лыбится и, прыская в кулак, отворачивается к окну. Я начинаю понимать, что он просто играется со мной. Как кошка с мышкой.

– Говорите. Могу чем-то помочь?

– Ну, это же я – Вика – твоя дочь! – уже кричу в трубку. Возможно мама не слышит? Может плохая связь?

Немая долгая пауза.

– У меня нет дочери. Вы ошиблись номером. У меня только сын, – и в мозг впиваются короткие гудки, вскоре и они замирают.

– Я не обещал, что они будут тебя помнить, – забирая телефон, говорит Вольный. В его синих глазах мерцают бесенята.

– Обманщик, – выдавливаю я, сдерживая порыв влепить ему пощечину.

– Не отрицаю, – Марк показушно разводит руками, мол, «извини».

Водитель, мурлыча себе под нос какую-то песню, сворачивает на грунтовую дорогу. По обе стороны лес. Я вижу, как трепыхаются за окном полоски-стволы.

В миг накрывает яростью и паникой. Хочется впиться обломанными ногтями «мужу» в глотку.

– Остановите машину! – верещу и хватаюсь за ручку.

Салон внезапно окутывает молочный дым. Он застилает пространство между нами и водителем.

– А теперь послушай, – басит Марк и пододвигается вплотную. Хватает шершавой рукой меня за подбородок, пальцы соскальзывают и царапают щеку. Он перехватывает покрепче, и силой поворачивает к себе.

Смотрю в его глаза, наполненные белыми мотыльками, и, охваченная ужасом, задерживаю дыхание.

– Я отпущу тебя, когда вытяну из твоей башки нужные мне воспоминания. А пока сиди, как мышка, если не хочешь получить вместо мозгов поджарку.

– Так я не против! Бери! – пропускаю мимо ушей «поджарку». Сознание до сих пор в шоке от маминых слов: «У меня нет дочери». Да и все, что происходит – кажется сном.

– Как оказалось, это не так просто, – Вольный грубо перемещает руки на шею и воздух медленно покидает мои легкие. Его взгляд острее бритвы. – Ты точно ничего не утаила? Кто-то связывался с тобой до меня?

– Нет! Подобный бред я слышала только от тебя, – почти выплевываю слова ему в лицо.

– Ладно, успокойся! Раскудахталась. Доберемся до места – там разберемся. В дороге я не могу сосредоточиться.

– Зачем семью трогал? За что? Не понимаю, что я тебе сделала? – меня колотит, но плакать не стану. Я затаила обиду: злость клокочет внутри, как проснувшийся вулкан. Но мне нужно знать наверняка, что все вернется на свои места и родители все вспомнят. Вот почему они не искали меня все это время, вот почему никто не навещал. Они просто забыли! Но разве это возможно?

– Много задаешь вопросов, – наконец, отвечает Вольный. Он, взмахнув рукой, щелкает перед носом пальцами. – Спи! – и я выключаюсь.

Чириканье воробьев и шелест листьев за окном, как сладкое напоминание прошлого. Как сказка, из которой я давно выросла.

Мне кажется, что я в деревне у бабушки. Пахнет сладкими булочками с яблоками: она всегда добавляет в них корицу, знает, что люблю. С улицы несет душистым разнотравьем и малиной. Не хочу открывать глаза, не хочу, чтобы реальность нарушилась и сломалась, как сухая ветка на дереве.

Я сладко заворачиваюсь в одеяло и подкладываю ладони под щеку. Но тут же в ноздри влетает такой знакомый и страшный запах: запах моего врага. Этот аромат приятный, но, зная кому он принадлежит, я скручиваюсь еще больше и от беспомощности скриплю зубами.

Глава 15. Бежать!

Глубокий вдох, и я выпрыгиваю из вязкой темноты.

Гляжу в потолок: облущенная побелка висит грязными хлопьями и, кажется, сейчас сорвется, и осыплет меня, словно снегом. Снегом!

Поднимаюсь резко. Скидываю покрывало и борюсь с головокружением. В доме тишина, где-то на улице все еще чирикают воробьи, я вижу, как дневное солнце проникает сквозь штору. Времени прошло немного. По ощущениям.

Выглядываю в окно.

В беседке Марка не видно. Сбоку замечаю какое-то движение. Всматриваюсь. По газону бегает малыш, лет семи, не больше. Меня подкидывает от ужаса. Срываюсь с места и вылетаю на улицу.

Вольного нигде нет.

Аккуратно двигаюсь, стараясь не шуметь. Мне кажется, что «муж» может услышать даже мое дыхание. Устремляюсь к ребенку.

Мальчик беззаботно хватает мяч и футболит его к забору. Вдруг замечает меня и, подняв игрушку, бесстрашно подходит ближе.

– Дласте, – мило улыбается, протянув худенькую ручку для пожатия. – Я ваш сосед, во-о-он тот домик, – он указывает пальчиком на шлакоблочный дом неподалеку.

У меня холодеет все внутри.

– Уходи, малыш, – шепчу и тяну его из поля видимости окон, заводя за угол.

– Я – Даня, а вас как зовут?

– Вика, тетя Вика, – гляжу в его карие глаза, лохмачу курчавые темные волосы и, сжав хрупкое плечо, подталкиваю его легонько дальше. Замечаю в сетке небольшую дыру. Видимо, оттуда он и пробрался на усадьбу.

– Этот дом всегда пустой был. Вы тепель тут будете жить? – он приостанавливается. Все еще прижимая к себе футбольный мяч, постукивает крохотными пальчиками по его поверхности.

– Возможно, – я озираюсь. Марк не должен увидеть ребенка. Это слишком опасно.

– А у вас есть детки?

– Нет, – отрезаю я. Нервничаю и, крепче сжимая его руку, вталкиваю в дыру. – Не ходи сюда. Хорошо?

– Почему? – он выползает с другой стороны и оборачивается. Глядит сквозь металлическое решето. – Я вам не нлавлюсь?

– Нравишься, но, поверь мне, не нужно сюда ходить. Ты же послушный мальчик? Иди домой.

– Ты класивая. У тебя волосы смешные, но ты класивая, – он весело смеется и, футболя мяч, убегает.

А меня стягивает такая тоска, что я не могу устоять на ногах. Опускаюсь на одно колено и, хватаясь рукой за сорняк, с ожесточением вырываю его с корнем. Комки земли разлетаются в разные стороны. Я – сорняк. Зачем жить, если у тебя ничего нет. Ни цели, ни любимого дела, ни дружбы, ни любви…

Я понимаю, что Марк завел меня в тупик – отрезал от внешнего мира, повлиял на всех, кто мог бы со мной общаться, а новых знакомых я не могу заводить, так как это опасно. Он – маньяк, конченный маньяк.

Делаю несколько вдохов. Затем медленно возвращаюсь домой. Вольного нигде нет. В доме тихо – на кухне тикают часы и мерно гудит холодильник. Слабый запах древесины щекочет нос. Неужели ушел? Может у него получилось достать из моей головы то, что нужно? Может он отпустил меня?

Захожу в другую комнату. На стуле разложены его вещи: футболки, джинсы, рубашки. В углу стоит черная сумка. Нет, не ушел.

И я понимаю, что у меня всего несколько мгновений, чтобы принять решение.

В коридоре хватаю рюкзак, благо документы и деньги Марк не трогал, и выбегаю из дома. Ныряю первым делом за беседку, чтобы отрезать видимость из кухни. Мчусь в объятья сада, и со всех ног несусь дальше, так как он слишком редкий.

Сад заканчивается низиной. Земля усыпана какими-то сиреневыми цветами, которые очень резко пахнут. От запаха скручивает живот. Но я, не обращая внимания, мчу дальше. Чувствую, как секут по голени острые соцветия. Зря не надела спортивки и осталась в легких шортах. На открытом солнце слишком жарко, но под тенью деревьев – комары и холод. Вспоминаю, что с собой не взяла воды. Опрометчиво.

Останавливаюсь уже под тенью исполинов-деревьев. В глубине леса темно и сыро. Меня бросает в дрожь.

Гляжу назад. Солнце катится на закат и через пару часов наступит вечер. Небо чистое и необъятное, синь так и льется в душу. Отряхиваюсь, чтобы не вспоминать глаза мучителя.

Чем он лучше Игоря? Разница только в том, что Вольный втерся в доверие, совратил и был нежен. И все это было фальшью. От воспоминаний о той ночи ловлю в животе жуткий спазм, сгибаюсь пополам, но все равно бегу. Игорь же долго преследовал. Общался, носил цветы, дарил подарки. Я отказывалась от всего. Парень каждый раз покорно уходил, а его презенты я находила в мусорке около гримерки.  Считала, что поступаю правильно – не даю ему ложной надежды.

Со временем стали общаться теснее и сдружились. Подарки прекратились, приглашения тоже. И он, казалось, успокоился. Смирился со статусом «друг».

Как-то девчонки с труппы позвали меня на вечеринку, и я, дура, согласилась. Игорь тоже был там. Весь вечер приставал и, когда подвыпил, совсем стал невыносимым. Я решила уйти и, только у двери в квартиру почувствовала неладное.

Игорь прятался в темном углу, глаза его горели жутким огнем вожделения. Закрыть дверь я не успела, он впихнул меня внутрь и…

Дыхание зашлось от воспоминаний. Я согнулась еще ниже и задышала часто-часто. Даже побои Марка не сравнить с той болью, что мне пришлось пережить. И, самое страшное – потом Игорь пришел в клуб и сделал вид, что ничего не произошло. Я доверяла ему, искренне дружила, а он…

И что хуже? Добровольно шагнуть в пропасть или быть жертвой обстоятельств? По мне так жертвой легче. Возможно, потому что тогда я могла полностью отдаваться танцам и попытаться забыться. Теперь же я могу думать лишь о том, как выпутаться и не сгореть в этом пламени. Хотя бы банально – выжить.

И тогда, и сейчас: я совершенно одна. Признаться родным в тот раз не могла, слишком было унизительно, а сейчас – невозможно. Друзьям? Какие друзья? У меня их не было и нет.  Только Артем знал и помогал, но его было слишком мало.

Глава 16. Пустота

Вы знаете, как пахнет тишина? Вы пробовали на вкус боль? Вы видели хоть раз в жизни пустоту? Пробовали ее на ощупь? Нет? А я – да.

Открываю глаза еще затемно. Легкое синеватое свечение льется из-под штор – скоро утро. Слышу отдаленное «кукареку» деревенских петухов.

Мне все равно, где Марк и что он будет со мной делать. Я слишком устала. Лежу без движения, глядя в одну точку, наверное, больше часа. Постепенно комнату заливает утренний свет, полоски по краям окна становятся ярче, шире. Вскоре там появляются резкие лучи солнца.

Слышу, как приоткрывается дверь. Даже не моргаю.

Несколько грузных, но довольно тихих шагов, и густая тень перегораживает световые полоски.

Марк распахивает шторы, я закрываю глаза и не подаю вида, что проснулась.

– Я знаю, что ты не спишь, – говорит он строгим голосом. – Вставай.

Молчу, продолжая лежать без движения.

Вольный резко откидывает одеяло и бросает его на пол.

– Вставай, говорю.

Разлепив глаза, я смотрю в пространство перед собой. Все так же скрученная в позу ребенка, все также не чувствуя ничего – кроме пустоты.

– Не понял, – Марк подходит ближе. Наклоняясь, смотрит в глаза. – Вика, ты меня слышишь?

Чувствуя тяжесть ресниц, прикрываю веки.

– Поднимайся, эй! Мне твоя депрессия сейчас ни к чему, – он теребит меня за плечи, затем переворачивает на спину.

Я бессмысленно вытаращиваюсь в потолок – в нелепые куски побелки, висящие над головой.

– Да чтоб тебе пусто было! Крылова, где же твоя дерзость и ярость? – Вольный садится сверху и запрокидывает мне руки за голову. Я опускаю на него воспаленные глаза.

– Делай что хочешь… – говорю и не узнаю свой посаженный голос.

Марк, наклоняясь, всматривается в лицо. Руки сжимает так сильно, что глаза непроизвольно наливаются слезами.

– Бис! Крылова, ты не могла придумать чего получше, чем впасть в коматоз? Блядь! Меня больше устраивало, когда ты дралась и кусалась.

Целует в губы, но я не чувствую ничего, кроме опустошения, а еще презрения к себе. Даже не к нему, а той слабой части меня, которая решила сегодня завладеть мною полностью. Теплые губы ерзают по коже. Марк скользит пальцами по руке, опускается ниже, резко рвет ночнушку и добирается до груди. Пусть хоть на кусочки порвет – мне все равно.

Вольный, отстраняясь, останавливается.

– Вика? – он неотрывно глядит в глаза, а я вижу перед собой лишь бездну и так охота туда сигануть. Марк выдавливает: – Не зли меня, – отпускает руки и дает слабую пощечину. Голова безвольно поворачивается в сторону. – Женушка, че ты удумала? Сдаешься? Кто-то обещал меня ночью задушить. Крылова, очнись!

Он сползает с меня, накидывая одеяло.  Я сворачиваюсь назад в спасительный калачик. Лежу на правой щеке. Вижу перед собой дверь, но шевелиться все также нет сил.

Вольный быстро уходит. Я закрываю глаза и окунаюсь в приятную темноту.

Через какое-то время до носа долетает едва слышный сладко-терпкий запах. Слышу дыхание Марка над собой.

Он ругается снова, но чуть тише, почти шепотом и снова уходит. Скрипит дверь.

Проходит еще какое-то время. Я балансирую на грани сна и реальности. То погружаюсь глубоко во тьму, то выпрыгиваю на свет и слышу в ушах биение сердца: оно слишком громкое, слишком утомительное – хочется заткнуть его.

В один из таких вылетов в настоящее слышу глухой говор из комнаты:

– Я не могу больше! Вика не поддается обычным чарам…  Но она же сломается! Так нельзя… Если она маг, почему не проявляет ничего? Я тогда знал бы наверняка… Отвечайте! Она маг? Вы прошлый раз так и не сказали… Как это неделю? Вы с ума сошли! Было же больше времени! Я не буду использовать Икс пока не удостоверюсь, что у нее есть способности. Иначе это…  Хорошо, я свяжусь с вами…

Меня подкидывает, когда я слышу грохот стекла из другой комнаты. За ней, как ирландское кружево, разворачивается отборный, красочный мат.

Через минуту Марк влетает в комнату и скидывает меня с кровати.

Упала неудачно – ударилась рукой о край стула. Но даже не застонала. Мне настолько все опостыло, что я просто хочу умереть. Больше ничего не надо.

– Ты будешь сопротивляться. Иначе все это бессмысленно! – кричит Марк мне в лицо.

– Нет… – выдыхаю.

– Ты мне, как заноза под ребром, давай же – дерись, сучка! Или я тебя тут же задушу, – Вольный поднимает меня и усаживает. Начинает одевать. Стягивает остатки ночной рубашки, напяливает какую-то майку, затем джинсы. Они узкие, ему приходится завалить меня снова на матрац. Он пыхтит и все время матерится, а мне даже становится смешно. Так хорошо сейчас: не чувствовать ничего, кроме пустоты. Так легко. И я знаю, что скоро все закончится и невыносимо этого желаю.

Вольный вдруг поднимает меня на руки и несет куда-то. Усаживает на кухне на табурет. Чуть не заваливаюсь от слабости на пол. Марк вовремя подхватывает и подвигает стул к стене, чтобы я могла опереться.

– Пей! – тычет под нос чашкой. Слышу приятный аромат кофе, но мотаю головой. Марк настаивает: – Нет! Ты выпьешь!

Он хватает широкой ладонью за затылок и начинает заливать мне в рот горячий напиток. Я выплевываю, но другая мужская рука сдавливает шею и приподнимает горло. Давлюсь жидкостью, плююсь, но делаю несколько глотков, жгучих и противных.

– Вот так! А теперь ешь! – он сдвигает маленький квадратный стол ближе ко мне и грозит пальцем. – Не заставляй меня кормить тебя. Запихаю силком – будет неприятно.

– Мне все равно…

Глава 17. Гори ясным пламенем!

Прихожу в себя от жуткого холода, что забрался под одержу, проморозил мышцы и, кажется, выламывает кости. Меня бесконечно бросает в дрожь, тело – настоящий камень.

Открываю глаза и упираюсь в темноту. Ресницы бессмысленно хлопают по векам. Затекли ноги, по рукам ползет жуткая и противная слизь. Смахиваю. Вода?

Нащупываю то на чем лежу. Кажется, бетонный пол. Шероховатая поверхность, местами колючая.

Почему я здесь?

Голень простреливает резкой болью. Я вскрикиваю и хватаюсь за ногу. Пытаясь как-то себе помочь, переворачиваюсь на спину. Вязну в холодной влаге.

– Марк, что происходит?! – кричу, что есть силы. Неужели это он меня сюда бросил?

Прислушиваюсь. Тишина режет сознание, впивается в мозг клокотанием в горле и глухим стуком сердца.

Немного привыкаю к темноте и начинаю видеть едва различимую полоску света в одной из сторон. Когда судорога немного отпускает, встаю на четвереньки и подползаю ближе. Приподнимаюсь с помощью стены. Нога все еще тянет и стать на нее не получается.

Что это за место?

Внизу источник света: явно дверь. Колочу рукой. Второй придерживаюсь, чтобы не завалиться. Металлический гул врывается в уши и оглушает на секунду. Вою и скриплю зубами. Больно как!

– Ма-а-арк! Что это за шутки? Выпусти меня! – бью сильней, хотя сил хватает всего на десятки ударов.

Слышу издалека скрип, затем приближающиеся тяжелые шаги.

Кто-то подходит с другой стороны и заслоняет собой спасительную полоску света: помещение погружается во тьму и без того непроглядную.

– Марк, выпусти меня, – тихо причитаю я. Заношу руку, чтобы грохнуть снова, но замок вдруг щелкает. А вдруг это не он. Я пячусь назад и, от слабости в ноге, заваливаюсь, больно приземляясь на копчик.

В проходе появляется высокий мрачный силуэт. Из коридора в глаза бьет свет. Я невольно прикрываюсь руками.

– Марк?

– Ты созрела уже?

Вольный. Неужели он настолько больной, что бросил меня в это место? Я бегло осматриваюсь. Подвал или погреб, кроме стен нет ничего.

– О чем ты? Я… не понимаю, чего ты хочешь… – боюсь грубить, чтобы «муж» не закрыл дверь и не отрезал меня от внешнего мира. Ненавижу полную темноту, дома всегда на ночь оставляла ночник. Дома? Сердце сжимается от воспоминания о двух трупах в коридоре. Теперь дома больше нет. Как и нет прошлого.

– Вика, – Марк опирается о косяк и складывает руки на груди, – будешь сидеть в этой темнице пока не раскроешься. У меня нет желания играть в эти игры. Ты что-то скрываешь. Если тебе есть что сказать, давай лучше сейчас, или я тебя оставлю здесь очень надолго. Когда ты наорешься, вымотаешься, сотрешь руки в кровь, переохладишь на бетоне почки и захочешь есть так, что готова будешь грызть камень – тогда я с легкостью проникну в твой разум и все узнаю и сам, но, боюсь, ты останешься инвалидом. Ну, или твой мозг накалится так, что тебя уже никакая психлечебница не спасет.

Он говорит спокойно, а у меня волосы дыбом вставали. Я сглатываю горечь во рту, подавляя урчание в животе.

– Я ничего. Не. Скрываю. Марк, зачем мне это?

– А вот не знаю. Твой блок говорит о другом.

– Какой блок? Что мне нужно вспомнить? Может ты меня путаешь с кем-то? Это невероятно, – я отползаю к стене и съеживаюсь от ее холода. Подтягиваю ноги к себе. Хорошо хоть в джинсах, хоть немного теплее.

– Невероятно то, что еще никто не держался так долго. Ты и себя мучаешь и меня. А всего-то надо: отдать часть глубинной памяти. Зачем она тебе, если все равно ты не помнишь? Просто открой и все.

– Ты говоришь так, словно это – чиркнуть спичкой, – я упираюсь взглядом в пол, рассматривая длинную тень Вольного. Он не шевелится.

– За восемь лет я ни разу не сталкивался с подобным. Время поджимает, а я не смог вытянуть из тебя ни мегабайта. И меня это жутко злит.

– Так ты решил, что бить меня бесполезно, просто нужно заморить голодом от отморозить мне внутренности?

– Не дерзи, – он делает шаг вперед.

Я смотрю на колыхание его тени.

– А то что? Убьешь меня? Ты меня уже убил! Раздавил, как таракана.

– Не прибедняйся, – еще шаг в мою сторону.

– Пошел ты!

Остановился.

– Как скажешь, – три стаккато-шага и дверь оглушительно закрывается. Я погружаюсь во тьму. Плакать устала – кричать тоже. Мерзкий холод забрал все силы. Пусть лучше вернется пустота. Я с головой ныряю в похожее состояние и забываюсь на какое-то время.

Прихожу в себя от запаха гари. В горле так прогоркло, что меня выворачивает скопившейся слюной: в желудке пусто.

Отхаркиваюсь, затем встаю и бреду в ту сторону, где предположительно есть дверь. Сейчас не видно даже полоски света. Робко стучу, боялась оглушить себя звуком. Горло дерет удушающий кашель. В голове такой туман, что я едва понимаю, что делаю. Стучу еще, снова закашливаясь. Кричать не могу: голос осип, в трахее настоящий пожар. Голова кружится, ноги все время уходят куда-то в сторону, но я хватаюсь за дверь и, прислоняясь горячим лбом к холодному металлу, просто пытаюсь дышать. Редко и осторожно. Но получается точно, как у девяностолетнего дедушки, который решил прогуляться по лестнице на шестнадцатый этаж.

– Марк… – шепчу я, без надежды, что меня кто-то услышит.

Заношу руку для удара и, собрав последние силы, шваркаю по железяке. От громоподобного звука меня скручивает, и я тут же заваливаюсь. Не чувствую уже ничего: словно в замедленной съемке на меня летит пол и припечатывается ко лбу.

Сквозь пелену слышу скрежет. Он неприятно врезается в сознание. Из глотки вырывается протяжный стон.

Глава 18. В конце тоннеля нет света

Слышу настойчивый стук чашек и тихую песню над ухом. Мелькает мысль, что я провалилась в старые воспоминания: снова пахнет бабушкиными булочками.

– Мама, тетя Вика плоснулась! – кричит над ухом мальчишеский голос: очень знакомый. Это же Даня!

Тру глаза, чтобы хоть немного навести резкость. Кажется, веки намертво слиплись. Тело горит, особенно правая сторона. Я лежу на левом боку и хлопаю ссохшимися ресницами.

Слышу колебание воздуха. Кто-то подходит совсем близко и кладет руку на лоб.

– Как ты? – спрашивает девушка.

Перед глазами все плывет. Вижу лишь слабый силуэт.

– Мама, с ней все в полядке?

– Данил, успокойся, – строго говорит она: – Иди пока поиграйся на улице.

– Холосо, – обиженно выдавливает мальчик, и его топот удаляется.

– Вика, тебе что-нибудь принести?

Понемногу начинает проявляться изображение. У девушки пышные волосы. Она пухленькая и миловидная.

Мотаю головой.

– Где я? – голос сипит, но есть.

– Мы с Русланом вытянули вас из огня. Данька заметил дым. Вы чуть не погибли.

– А…

– Твой муж жив, но еще не пришел в себя. Мы хотели отвезти вас в больницу, но сломалась, как на зло, машина. А скорая еще не приехала. В такую погоду к нам редко кто может добраться.

Я приподнимаюсь. Тело, словно не мое – жжется и ломит так, что от боли наворачиваются слезы.

– Тише, не дергайся. Ты сильно плечо обожгла и немного спину. А еще слегка подпалила волосы: их придется остричь.

– Мне не привыкать, – смеюсь сквозь слезы.

Девушка отходит в сторону. Замечаю какие огромные у нее глаза и как разительно сходство с сыном.

– Вика? Правильно? Даня сказал, что ты уже знакома с ним. Он любит общаться. Всех соседей оббегал, – она следит взглядом за движением в окне.

Я судорожно глотаю.

– Телефон родных помнишь? – вдруг вспоминает незнакомка и подходит ко мне. – Могу мобилку принести.

Ее слова впиваются в мозг острым кинжалом.

– У меня нет никого. А где Марк?

– Сможешь идти? – она подходит ближе и помогает мне подняться, стараясь придерживать слева.

При каждом движении хлопковая ткань рубашки прилипает к коже и мне хочется кричать от боли. Я терплю, но на повороте не могу сдержать свист стона, который прорывается свозь сомкнутые зубы.

– Не спеши, – шепчет девушка и ведет меня дальше.

Когда вижу Марка чуть не падаю: подкашиваются ноги. Вспоминаю больницу, реанимацию, капельницы и пикающий аппарат поддерживания жизни. Все – фарс! Но сейчас мужчина лежит на диване, прикрытый белой простыней. Его голова чуть повернута, а на лице мертвенная бледность. И все по-настоящему.

– Вика, ты закрыла его собой, – вдруг говорит девушка, а у меня от бессилия сводит судорогой мышцы.

Падаю около него и опускаю голову на крупные руки: руки моего врага и мучителя, руки, которые рвали на части и заставляли харкать кровью, руки, которые ласкали нежно, а потом все разрушили в один миг.

Кольцо на его пальце холодит лоб. Я поднимаю глаза и смотрю на странные буквы, мерцающие по кругу. Может они что-то значат? Сравниваю со своими: слишком мелко, но отчетливо видно, что на моем выбито тоже самое. Не могу настроить зрение так, чтобы разобрать написанное и бросаю эту затею. Сейчас это не так важно.

Слышу шорох одежды. Девушка выходит из комнаты.

– Марк, как я тебя ненавижу, – шепчу, не сдерживая слез.

Я знаю, что палач проснется и продолжит издеваться, но не могу ничего с собой поделать. То ли мысль, что он может вернуть память моим родным, то ли что-то другое, тревожит и сводит с ума. Вольный стал какой-то необратимой доминантой в моей жизни. Я не смогла бы его убить, не смогла бы оставить в огне. Знаю, что он не заслуживает этого, но не владею собой. Поставь меня перед выбором – снова кинулась бы спасать Марка. Глупая дурочка.

Я – настоящий мотылек, который добровольно летит на пламя. Теперь не я танцую на паркете, не я взлетаю от поддержки партнера. Теперь всепоглощающий огонь ведет меня к пропасти: танцует на струнах души, сжирая изнутри все, что осталось от меня прежней. Той, которая безумно любила музыку и жизнь. А сейчас от нее остались только воспоминания. Я не уверена теперь, что, одев пуанты, смогу танцевать. Не физически, а морально.

В этот момент понимаю, что, даже вернув память всем, кого знаю, Марк навсегда оставит отпечаток на сердце. Он навсегда заклеймил мою душу собой. Разве что с мясом вырвет воспоминания о себе из моей головы.

– Я не знаю зачем ты это делаешь. Не знаю зачем спасала тебя, но ты – урод, за все заплатишь. Ты очнешься, и я заставлю тебя ответить. Только очнись, Марк, – сжимаю его кисть и с надеждой смотрю в худое лицо. Тонкая сеточка морщин возле глаз, несколько шрамов на лбу и небольшая черточка на губах.

Он не шевелится, не отвечает. Дыхание призрачное, почти не слышное, пульс под пальцами едва прощупывается.

– Не смей бросать меня... Ты должен выжить и раздать долги, – хриплю и реву. Если он не очнется – я останусь одна – никому ненужная сломанная вещь. Бабочка без крыльев.

Марк не отвечает и, когда я почти засыпаю на его руке, меня окликает хозяйка дома:

– Вика, пойдем. Ты ему ничем не поможешь сейчас. Просто нужно время. Руслан заведет машину и мы отвезем вас в город – может будет шанс. Как раз уже солнце вышло и дороги подсохнут. Есть надежда.

– А такси? Вы вызывали? – я оборачиваюсь и смотрю умоляюще на девушку.

– Да. Но пока никто не приехал. Все не так просто.

– А может еще у кого есть машина? Неужели на всю деревню у вас у одних есть авто?

Глава 19. Надежда не умирает

Меня размаривает в дороге, и я ненадолго отключаюсь.

Машина внезапно дергается. Дермантин[1], прилипнув к ожогу, резко отрывается вместе с ошметками волдырей. Боль заставляет проснуться в один миг.

Всю дорогу приходилось держаться на расстоянии от спинки кресла, но во время дремы, видимо, я слишком расслабилась.

Паникую, когда вместо больницы вижу двор высотки. Шепчу сквозь боль:

– Марина?

Оборачиваюсь и гляжу на медсестру. Девушка выключает зажигание. Сидит долгую минуту, сжимая руль пухлыми пальцами, затем смотрит на меня таким укоризненным взглядом, что по коже рассыпается мороз.

– Где ты взялась на нашу голову? – шипит она.

Марина напоминает гадюку, которая защищает гнездо с детенышами-змеями. Не хватает только раздвоенного языка.

– Ему в больницу надо… – выдавливаю я.

Марк так и не приходит в себя. Он едва ли помещался на заднем сидении: лежит на боку, колени упираются в Маринино сидение. Вольный слишком бледен, слишком ослаблен.

О ком я беспокоюсь? О своем мучителе?

– Сейчас. Посиди здесь, – Марина выскакивает на улицу и убегает в один из подъездов.

Я дергаю ручку, чтобы выйти, но тщетно – заблокировано.

Тихо, спокойно. Нужно просто подышать. Как жжется плечо!

Внезапно дверь распахивается. Меня вытягивает из салона крупная рука. Чужой мужчина, подмяв за талию, тащит к дому. Взвизгиваю, но грубая ладонь тут же обрывает мой крик. Краем глаза вижу, как двое громил лезут в джип и достают оттуда бездыханное тело Марка. Мычу и кусаюсь. В следующие несколько минут я едва помню себя от боли: тот, кто тащит меня не церемонится с ожогами, и, словно нарочно, цепляет нездоровое плечо. Я прямо чувствую, как лопаются пузыри, вытекает жидкость, и кожа раздирается до мяса.

Когда меня швыряют на пол, я уже не могу шевелиться. Превращаюсь в огненный шар, который катится в пропасть. И вот сейчас, падая, испытываю чуть ли не облегчение: на несколько секунд вовсе отключаюсь от реальности.

– Что мне стоит оставить тебя здесь корчиться от боли? – шепчет женский голос. Я приоткрываю слипшееся веки и тяжело приподнимаю голову.

– Я не…

– Лучше молчи, – шикает Марина, схватив меня за волосы. Тянет, заставляя подняться и сесть. Я – словно кукла. У меня новый кукловод?

Она бесцеремонно поворачивает меня на одну сторону. Я съеживаюсь, увидев, что Марина прикасается к ожогу.

– Нежная какая, – говорит она. Ее кисть зависает в сантиметре от раны. Девушка водит рукой туда-сюда и шепчет неразборчивые слова. Кажется, Марк говорил что-то похожее. Затем я окунаюсь в молочную реку из слез и огня. Пожирающая боль выгибает меня и крутит, будто усердная хозяйка выжимает мокрую простынь после стирки. Кричу беспомощно.

Боль притупляется, но меня продолжает колотить.

– Что ты делаешь?! – хриплю я, когда Марина отходит в сторону.

– Избавляю тебя от мук, хотя ты этого и не заслуживаешь, – девушка, казалось, сейчас прожжет во мне дыру своим гневом. Кисти ее рук окутаны светлым сиянием. Она тоже, как Марк?

– Марина, что происходит?

– Тебе лучше не знать, – бросает она и уходит из комнаты.

Я провожу по плечу. Оно все еще болит, словно помнит ощущения, но кожа светлая, как у младенца, новая – ни одного пузырька или раны. Как странно.

Бреду за Мариной.

В соседнем помещении много картин, светлые ковры, полки с разными стеклянными фигурками. Я не особо рассматриваю интерьер, меня больше волнует Марк, который лежит на одном из диванов. Подхожу ближе.

Марина приседает около него и проговаривает тихие слова. Я с замиранием сердца жду. Стою, не шевелясь и не дыша. Он тот, кто сможет ответить на все вопросы, он тот, кто вернет мою жизнь. Он должен. Должен жить.

– Что ты с ним сделала? – Марина поворачивает голову. Ее глаза наполнены слезами.

Отступаю.

– Я здесь при чем?

– Что ты с ним сделала, отвечай?! – кричит девушка. Затем резко встает.

Я пячусь и упираюсь ногой в стеклянный стол.

– Ничего! Нас подожгли. Мы не могли выбраться из дома. Я ничего не знаю! Что вы все от меня хотите?! – отпихиваю ее. Больше никто не сделает мне больно. Задерживаю взгляд на Вольном и иду прочь.

В другой комнате начинаю задыхаться. Открываю форточку и глотаю жаркий спертый воздух. Легче не становится. Что делать дальше? Что делать, если Марк не придет в себя? Почему Марина не отвезла нас в больницу? Почему привезла сюда?

Непроизвольно по щекам катятся слезы. Я в полном смятении. Мне хочется, чтобы Марк ответил за все мучения, но и смерти ему не желаю. Где-то тянет под ложечкой от одной мысли, что он больше не откроет синие глаза, прожигающие холодом насквозь. Нужно что-то делать! Решаю пойти к Марине и потребовать Вольного отвезти в больницу. Видимо, ее способности лечить не такие уж и сильные.

Оборачиваюсь и тут же упираюсь в мужскую грудь.

Марк. Бледный, совсем серый. Взгляд смешанный, немного гневный, немного удивленный.

Я стираю слезы ладонью и прячу глаза.

– Чего вы обе ревете? – он вдруг тянется к моему лицу, и я не могу отстраниться. Мне нужно это прикосновение, чтобы знать наверняка, что это не сон.

Я, наверное, больная. Мелькает мысль, что лучше пусть бьет, чем лежит вот так беспомощно, как минуту назад. Злюсь на себя, сжимая кулаки.

– Вика, ты в порядке? – теплым, непривычным голосом говорит Вольный и гладит ладонью щеку, распуская пучки теплых покалываний под пальцами. Смотрю с опаской и ожидаю подвоха.

– Кажется, – проговариваю.

– Волновалась? – хитро улыбается на бок. Пусть не обольщается.

Глава 20. Новый виток

Я сижу около десяти минут, завернувшись в одеяло, как в кокон. Дрожу и не понимаю, что делать дальше. Что делать с обрывками сердца? Сколько все это будет продолжаться? Но одно я знаю: что-то есть в моей голове. Скрытое от меня, спрятанное от всех: то, чего никто не должен знать.

– Вика, прости меня, – Марк заходит в комнату так тихо, что я подпрыгиваю от неожиданности.

Он внезапно захватывает в объятия. Сердце заходится в бешенном ритме.

– Я не удержался. Прости, прости… Ты должна кое-что знать.

Поворачивает меня лицом к себе и смотрит в глаза.

Мотаю головой. Слез нет, но глаза выедает, будто известью.

– Не хочу тебя слышать, не буду слушать! Ты – подонок! Ты сломал мне жизнь! Ненавижу! – я вкладываю в каждое слово столько ярости, что при каждом слове изо рта брызгает слюна.

– Ты права. Хочешь принесу нож с кухни, позволю зарезать себя?

– Дурак! – бью его по плечу. Когда замечаю, что глаза Марка на мокром месте, закусываю губу. Он снова притворяется, я не могу ему верить! Но… Верю.

– Послушай, есть вещи, о которых никто никогда не говорит взаправду. Они из категории мифов, легенд, сказок.

Он делает паузу, набирает воздуха побольше, гладит кончиком пальца мою скулу.

– Я – маг. По заказу добываю глубинную память. Чаще всего – это получается быстро и безболезненно: так, что объект и не замечает моего вмешательства. Стоит раз посмотреть и память для меня уже доступна. Но бывает, что приходится обрабатывать долго. Чаще всего помогает стресс, давление, адреналин, а еще страх и ненависть. Вызывая эти чувства у человека, я добираюсь до отдаленных отсеков памяти и извлекаю ее. Но…

– Бывают тяжелые случаи. Такие, как мой, – перебиваю я.

Марк кивает и хищно улыбается. Быстро целует в щеку и продолжает рассказывать:

– Я никогда не сталкивался с такими, как ты.

– Что это значит?

– На тебя не действует ничего, кроме… – он облизнулся и, потянув к себе, смял мои губы.

Я захлебываюсь вопросами и мыслями. Меня затапливает эмоциями. Я понимаю, что это всего лишь влияние, знаю, что он играет со мной и уже прямо говорит об этом, не скрывает, что ему нужно только одно – достать то, что в моей голове. И раз уж силой не получается взять, будет ковырять по-другому. Никогда не думала, что окажусь в такого плана сексуальном рабстве, при чем, добровольно. Вольному не нужно меня заставлять: от одного его прикосновения пробирает током так, что я не могу сделать вдох.

– Совместим приятное с полезным, – шепчет Марк в передышке от поцелуя.

– Ненавижу тебя, – хриплю я.

– Отлично, скажи еще!

– Ненави…

Мне подкидывает снова, тело пронизывает невидимая острая стрела.

Мужчина открывает дверь и заводит меня в комнату. Я сажусь. Его губы шевелятся, но я не слышу, что он говорит. Затем он взмахивает рукой, из его глаз течет черная мгла. Она окутывает меня с головы до ног, а затем затекает внутрь: через глаза, рот, нос. Меня рвет, я изгибаюсь. Боль захлестывает. Кричу, но не слышу своего голоса.

– Вика! – Вольный теребит за плечи, а я, как тряпичная кукла, болтаюсь в его руках и ничего не могу понять.

Осматриваюсь. Комната. Запах пота и страсти такой плотный, что от одного вдоха кружится голова. Марк укладывает мою голову себе на грудь и нежно гладит волосы.

– Стоило тебя так мучить все это время… – шепчет он.

– Тебе виднее, – вырывается.

– Прости, что давил на самое больное. Особенно за этого белобрысого – прости. Это был перебор. Такие ублюдки должны быть наказаны. Почему не заявила?

– Это уже не важно.

Марк отворачивает голову, вижу, как кусает губы.

– Я ведь не лучше. Так ведь?

Не стану отвечать. Слишком больно. Пусть буря в груди уляжется и позволит мне выдохнуть.

Шепчу:

– А малыш?

– Данька? – Марк громко смеется. – Он смышленый очень. За пару тысяч сыграл отлично, даже не пришлось внушать.

– Ах, ты! – бью кулаком его по груди. – А пожар? Эти трупы в квартире?

– Двое в переулке – это моя работа. А вот остальное – я и сам пока не разобрался. Кто-то охотится за тобой. Есть подозрения почему, но сейчас рано еще говорить. Да и сначала надо…

– Как это? – я округляю глаза.

– Да просто. Кстати, вошли они с помощью магии. Мы потому не услышали, и пожар тоже маги подстроили.

– Я о другом. Что значит «твоя работа»? – хочу выбраться из-под него, но Марк не отпускает.

– Мне нужно было твое доверие и расположение. Ты упорно не хотела внушаться, – Марк мило улыбнулся и прилег, увлекая за собой на кровать. – И упорно отрицала замужество.

– Один лапал меня и… – возмущаюсь я.

– Я за это ему чуть руку не откусил, – небрежно бросает Вольный и мечтательно закатывает глаза. – Вики, почему ты не встретилась мне в другой жизни?

– Других жизней не бывает.

– Да кто знает. Магов ведь тоже вроде как – не бывает, – закрывает веки и расплывается в блаженной улыбке.

– Ты так спокойно об этом говоришь, а для меня все равно звучит, как…

– Сказка? – не открывая глаз, уточняет Марк.

Повернувшись на бок, прикладываю ухо к его груди. Громко бьется его и мое сердце: они, словно сливаются в хаотичном танце, похожем на безумие.

– Да, – наконец, отвечаю я. Втягиваю носом его терпкий запах. Почему он казался мне сладким? Провожу пальцем по рельефным мышцам, но Марк перехватывает руку.

Глава 21. Свобода?

Меня вырубает сразу после мыслей о желанной смерти моего палача. Показалось, что Марина махнула рукой, когда я засмеялась, но я не могу быть уверенной. Слишком все острое и неприятное. Вспоминать – наступать на свежие стекла. Стекла!

Прихожу в себя, с трудом разлепляя закисшие веки. Руки смотаны. Обнимаю ими сама себя. Что это? Дергаюсь. Связана?

Серая стена перед носом. С трудом поворачиваю голову, шевеля затекшей шеей. Где я? Комната без штор, на окнах решетки. Тюрьма?

– Эй! Кто-нибудь! – кричу, срывая голос. Звук разлетается по комнате и возвращается эхом ко мне:

«Уть… уть… уть…»

Скрипит дверь. За спиной шаги. Они царапают по ушам. Сжимаюсь, ожидая прикосновения. Боюсь обернуться и увидеть его. Все еще не верю, что Марка больше нет. От этой мысли сердце стягивает так сильно, что я хватаю воздух губами.

– Вика, – кто-то аккуратно разворачивает меня к себе.

Кощей! В белом халате. А он здесь откуда?

– Ты?

– Если обещаешь не драться и вести себя смирно, я развяжу тебе руки, – говорит парень и помогает сесть. Рассматриваю свои ноги в носках. Под ними бинты. Немного зудят стопы. Мелкое покалывание напоминает мне о том, что произошло. Дышу рвано, сгибаясь пополам.

– Тише…

Только сейчас понимаю, что происходит. Дергаю руки, но бессмысленно.

– Помнишь, я тебя предупреждал? – хлыщ нагибается и развязывает смирительную рубашку.

– Кто ты?

– Я – друг. Пришел помочь. Вот, держи. Выпей, – он приставляет к губам бутылку с водой. Глотаю и тут же откашливаюсь. Горечь растекается по трахее. Вытираю капли безразмерным рукавом.

– Да, немного неприятно, но по-другому никак, – разводит он руками. – Готова?

– К чему?

– К побегу.

Киваю. Все еще с трудом понимаю, что происходит. Где Марк? Где Марина? Неужели они бросили меня в психушку?

Кощей приоткрывает дверь и осторожно выглядывает наружу.

– Все еще спят. Иди за мной, – он ныряет в коридор. Я слезаю с кровати. Боль врезается в стопы и заставляет вскрикнуть.

– Подожди-и… – хриплю, согнувшись.

– Времени нет, Вика. Нужно спешить, – парень показывает свою патлатую голову.

– Мне нужно обуться.

– Здесь не во что. Потом. Придется потерпеть, – он возвращается в комнату и тянет меня за собой, придерживая под руку.

Каждый шаг дается с трудом.

В коридоре Кощей показывает на губах закрытый замок. Я понимающе киваю. Кусаю губы до крови, чтобы громко не стонать от боли. Подошвы мерзко хлюпают по плитке. Маленькие кровавые следы преследуют меня.

Вижу впереди окно. Раздается скрип двери. Парень тут же реагирует и сворачивает в небольшой закуток. Там стоят лохматые пальмы. Кощей не убирает палец от губ, настаивая, чтобы я молчала. И я молчу. Хотя так рвется наружу вопль от боли и безысходности.

– Все. Пойдем, – говорит он через несколько секунд.

Дыхание дерет глотку. После этой горькой воды жутко мутит. Голова кругом от быстрой ходьбы, словно я бегу по раскаленным углям. По лестнице идти трудней всего, колени упорно не хотят сгибаться. Но я иду и молчу, закусив губы так, что, когда мы остановились, перед маленькой дверью, во рту скопилось столько кровавой слюны, что я просто не могу все это глотнуть. Меня выворачивает на кафель кровавой мутью.

Кощей хлопает по плечу, а затем поднимает и тащит в соседнее помещение. Запирает дверь. Он хоть и худой, но жилистый. А может это я стала слишком легкой?

– Как тебя зовут, Кощей? – шепчу я, вытирая губы. Не чувствую ничего кроме боли и слабости.

Он усмехаясь, отвечает:

– Аким. Но можешь называть, как хочешь.

Его кожа осыпана точечными шрамами, но он довольно милый. Парень чешет острый нос, потирая кожу меж глаз. Он подводит меня к двери. Хватает на полу черный пакет и, вручая его мне, щелкает щеколдой.

– Аким, они меня найдут, – я поднимаю руку и показываю на кольцо, которое связывает нас с Марком.

– Ты успеешь его снять. Только сделай то, что я тебе говорю. Внимательно слушай. Мнемоны быстрые, реагируют молниеносно. Даже без Марка справятся.

Меня типает от этого имени. Вряд ли он жив остался. Не успеваю отреагировать на мысль.

Аким психует:

– Ни о чем сейчас не думай! Доберись до Зимовских. Просто вперед и не оглядываясь! Ты слишком ценна. Если сделаешь, как говорю, скоро выберешься из этой истории.

Я не спрашиваю подробностей, потому что и дураку понятно, что этот парень в курсе того, что происходит. Он знает и про магов, и про память, и про фальшивое замужество. Его бусинки зрачки беспокойно бегают. Он прислушивается.

– Вика, в пакете адрес – доберешься туда. Там Лиза – она отменит связь, – Кощей открывает дверь. Я съеживаюсь от утреннего холода, что окутывает с ног до головы. Вязкий туман размывает площадь, а деревья вдалеке кажутся кудрявыми великанами без ног.

– Но я не могу идти вот так, – показываю на сорочку до пят и длинные рукава, как у Пьеро.

– Сейчас выберись с территории больницы. Около остановки, – он показывает направление, – есть ниша. Там переоденешься. Четыре утра, вряд ли ты кого-то встретишь. Медлить нельзя. Беги! – он выталкивает меня наружу. Я не успеваю сказать «спасибо» – за спиной захлопывается дверь.

Делаю, как велел Аким. Иду, слившись со стенами. Наклоняясь под окнами, добираюсь до ворот. Пышные кусты разложились так, что вылезли на дорогу и крайние ветки прилично обтрепались из-за проезжих машин. Вижу впереди остановку.

Глава 22. Беги – не беги…

Час брожу окрестностями, стараясь уйти от больницы подальше. Еще полчаса, прижавшись к грязной деревянной стенке остановки, жду транспорт. Выбирать не приходится: так утренний ветер выдувает тепло из тела. Хоть и лето, но солнце пока низко, а я совсем ослабла, чтобы сопротивляться холоду и лихорадке.

Город спит. Редкие машины рассекают воздух шумом мотора; редкие прохожие сонно плетутся на работу.

Я доезжаю автобусом до парка и решаю не пересаживаться на другую маршрутку: проще пройтись – до нужного адреса всего пара кварталов. Надеюсь, мне хватит сил.

Чувствую себя человеком, когда иду под разлапистыми кленами, не думая о том, что будет дальше. Без преследований, без мучений, без Марка… Где он сейчас? Жив ли? Сердце сжимается, но я глубоко вдыхаю и прогоняю наваждение. Получилось не очень. Ком так и остается в груди. Кажется, этот ржавый гвоздь выдернет только время. Ну, и пусть.

Под ногами хрустят мелкие ветки и шуршит газонная трава. Решаю не идти по проспекту, а срезать путь и немного насладиться свежим воздухом. Стопы ноют, но я так счастлива свободе, что почти не обращаю внимания. Да и кровь давно остановилась. Скорее всего, она присохла к обуви. О том, как буду отдирать подошвы от стелек, подумаю позже. Сейчас мне нужна эта прогулка.

Я останавливаюсь возле массивной ивы. Она гладит длинными косами асфальтированную тропинку. Смотрю на тонкие обтрепанные ветки, и понимаю, чем это дерево меня зацепило. Оно словно мой двойник: каждый прохожий идет и рвет, футболит, ломает и дергает лозы, а ветер дотирает остатки выживших листков о жесткий камень. Так и я: порвана, сломана, испорчена руками судьбы, которая свела меня с Вольным. А он еще, гад, так врезался в мою голову, что я не могу ровно дышать, когда вспоминаю о нем. Когда вижу перед глазами его сломанное тело и черную юшку из носа. После такого не выживают. И я не могу смириться. Не понимаю почему. Почему?!

Хватаюсь за дерево, чтобы не упасть от головокружения. Легкие сжимает так, что я сгибаюсь пополам. Слегка покалывает кольцо. Что происходит? Перед глазами сплошной туман. Трясу головой, чтобы прогнать слабость, но ноги сами подкашиваются и опускают меня на землю. Чувствую прохладу травы. Утренняя роса увлажняет спортивки.

Звенит тишиной парк. Не слышу птиц, не слышу звуков города: только пустоту и вой…

Через время понимаю, что это я скулю, как раненная волчица.

По тропинке тянутся первые прохожие. Прижимаюсь спиной к иве-сестрице, стискивая зубы до хруста. Марк не может владеть мной после смерти. Не может! Я не позволю!

Отрываюсь от дерева и иду дальше. Со стороны, уверена, напоминаю пьянчугу. Пусть люди думают, что я провалялась под деревьями всю ночь, а сейчас разбужена назойливым солнцем. Пусть. Доберусь до адреса и там мне помогут. И я все забуду.

Через десять минут упираюсь взглядом в выбитую на дубовом дереве табличку. Долго собираюсь с духом и не могу нажать на кнопку звонка. Заношу руку, но дверь вдруг распахивается.

– Вики, заходи. Ужас, как ты плохо выглядишь! – Лиза всплескивает в ладоши и затягивает меня в квартиру. У нее невероятно темные глаза.

Мне становится страшно. А вдруг она тоже вместе с ним? Кому верить, если я ничего не знаю? Не помню и не понимаю кто друг, а кто враг. Я уже не знаю где прошлое, где настоящее и не верю в будущее. У меня нет поддержки. Нет родных, которые бы меня вспомнили. Я – пустота. Такая же пустота разрастается в груди и кажется разъедает меня изнутри. Как всепоглощающее Ничто.

Девушка усаживает меня в кресло. Тут же раскрывает небольшую коробку и в нос врезается запах спирта.

– Аким сказал, что ты поранилась, – она приседает на пол и аккуратно стягивает мои кеды. Я не испытываю боли. Мне жутко плохо. Болтаюсь на одной волосинке между реальностью и забвением.

– Я убила его… – шепчу и пугаюсь, что сказала вслух.

– Тише, Вика, тише. Поспи… – Лиза касается прохладной ладонью моего лба и меня, будто теплым покрывалом, накрывает спасительная темнота.

– Зачем все это, Лиза? Ты не понимаешь с кем связалась! – повышенный мужской голос разрывает морок сна. Я открываю глаза и разгоняю ворох туманных мотыльков перед глазами.

Уютная комната пастельных тонов. На окнах плотные терракотовые шторы. На шкафу несколько вьющихся цветов, что свисают и прикрывают стеклянные дверцы. В серванте прячутся чашки и блюдца.

– Ян, тише, – отвечает женский шепот, – дай ей отдохнуть. Сейчас нужно снять связь, и у нас будет время.

– Какая ты у меня наивная и глупая, а еще доверчивая. Ты представляешь, чем опасна вся эта история? Они не простят нам вмешательства. Это слишком рискованно! – мужчина говорит тише, но все равно надрывно.

– Прошу тебя. Она ведь тоже одна из нас, – настаивает Лиза.

– Это еще неизвестно. Может, она к Мнемоняшам пойдет.

– Да это неважно! Нельзя позволить погубить ее.

– Мы и так на грани войны, не хватает еще конфликта из-за девчонки…

Внезапно спор умолкает. Ко мне приближаются шаги. Я натягиваю повыше одеяло.

Меня пугает мужской голос. Кем бы он ни был – он такой же бессердечный и бездушный, как все. Я трясусь, как ветка ивы на ветру.

– Вика, ты проснулась? – Лиза присаживается рядом.

Мужчина остается где-то в квартире, и я слышу, как он ходит по коридору и что-то бормочет: возможно говорит по телефону.

– Спасибо, – шепчу я девушке, но оглядываюсь на дверь в страхе.

– Ты все слышала, да? Не бойся. Ян – мой брат. Он не причинит тебе вреда. Просто сейчас у нас очень тяжелый период.

Киваю. Я загнана и мне страшно. До жути не доверяю теперь людям. Никогда не была трусихой, но сейчас меня колотит от одной мысли, что этот мужчина, с тяжелой поступью, зайдет в комнату.

Глава 23. Выбери забвение

Мы молча завтракаем. Ян делает несколько глотков кофе и сразу уходит.

Я смотрю на бутерброд с маслом и сыром в руке и перевариваю информацию, которую мне выдали часом ранее. Сложно представить, что в нашем современном мире такое возможно. Сказка. Да кто знает, может я сплю и скоро проснусь?

Лиза выпивает залпом остывший чай и уже крутится около плиты. Скворчит сковородка, и по кухне разносится волнующий запах поджарки с луком.

– Лиза, ты со Стешкой связалась? – громко спрашивает Ян, возвращаясь в кухню.

Я вздрагиваю от неожиданности.

– Нет, не успела, – девушка показывает руки в крови курицы, которую разделывала. – Мне нужно вас накормить, а то мы до вечера будем сидеть голодные.

– Может тебе помочь? – вклиниваясь я. Решаю не быть гадиной и хоть как-то отблагодарить за приют. Да и отвлечься мне не помешает.

– Нет, ты пойдешь со мной, – отрезает Ян и задерживает долгий взгляд на моем лице. После чего уходит.

Я удивленно таращусь на Лизу. Она ведет плечом и качает головой.

– Даже не спрашивай. Брат довольно непредсказуемый. За это я его и люблю, – девушка мило улыбается и продолжает экзекуцию тушки.

– Мне стоит волноваться? – сдавливаю стенки чашки до белых пальцев. Не замечаю, как соскальзывает сыр с бутерброда и шмякает на стол. Лиза, звонко смеясь, оборачивается.

– Нет, что ты? Ян только с виду такой грозный. Ну, есть у него принципы, но ему главное свыкнуться с переменами.

– Ладно, – бурчу я, допивая остатки горького кофе. При чем отвратительного вкуса, но я решаю промолчать. Жаловаться неуместно. И тут вспоминаю: – Лиз, а что за воду ты дала мне тогда, в больнице?

– Неприятная, да?

– Примерзкая. Аким такой же меня поил перед побегом.

– Это мое старое зелье. Пока лучшей защиты от внушения Мнемонов мы не нашли. Правда оно слабовато и на короткий срок: пару дней всего, иногда хватает на неделю. Зависит насколько сильный объект. Да и, – она понижает голос до шепота, – Яну лучше об этом не знать. Помнишь, какой он придирчивый?

Меня коробит слово «объект». Мучает мысль: когда же закончилось действие зелья, и Марк смог добраться до моей головы?

И страшная догадка, будто рапирой, рассекает сердце. Ведь не могло меня выкручивать от его прикосновений без влияния? Значит, Вольный постарался: сделал все, чтобы выковырять память из моего подсознания. И у него частично получилось. Хорошо, я вовремя неосознанно отшвырнула его, иначе он добился бы результата. Несмотря на цену, которую пришлось бы платить. Мне. Не ему.

Кто я? Неужели тоже маг, который в будущем будет так же, как Вольный мучить людей, чтобы выполнить задание? Не бывать этому!

– Жаль мы не умеем ставить блок на глубинную память, – сокрушенно говорит Лиза, держа окровавленные руки перед собой. – Можно защитить только кратковременную и ту, что доступна. С глубинной могут работать только Мнемоны.

– А Ян?

Лиза закусывает губы. Встряхивает пальцами, и брызги крови разлетаются по полу алым бисером.

– Ян может, но он почти никогда этим даром не пользуется. Его это сильно истощает.

– Он что с ними раньше…

Девушка кивает, и тут же отворачивается. Я замечаю блеск в ее глазах. Нужно как-то сменить тему, я сильно задела Лизу этими расспросами.

– А нельзя к зелью клубничного сиропа добавить? Ну, вкус же у него – отвратительный, – возмущаюсь игриво я.

– Аха-ха! Я как-то не додумалась до этого, – смеется девушка. Лиза открывает духовку и, все еще пряча лицо, задвигает вовнутрь противень с курицей.

– Вика, я долго ждать буду? – зовет из комнаты Ян.

Покорно встаю. Лиза бегло глядит на меня, и я вижу несколько слез на ее румяной щеке. Нехотя плетусь из кухни.

Что Ян такого натворил в прошлом, что сестра от одного воспоминания превращается из дерзкой смелой девушки в обиженное разбитое создание?

– Расслабься, он тебя не покусает, – вдогонку говорит Лиза надломленным голосом.

– Надеюсь.

В комнате Ян просит переодеться.

Лиза приходит из кухни и дает мне свою одежду. Неделю назад я бы не влезла в нее, но сейчас так иссохла, что маленький размер девушки оказался как раз.

Напяливаю светлые капри и хлопковую рубашку.

Я радуюсь отвлечению: оно на несколько минут заставляет меня забыться и не вспоминать Марка и все, что он сделал. А так же не думать о будущем, которое теперь довольно призрачное. А еще о родных.

От воспоминаний сводит челюсть и камень в груди придавливает легкие.  Для семьи сейчас лучший выход – не помнить меня, иначе просто они извелись бы от тревоги. Особенно мама и Артем.

Три, пятнадцать – это я…

Шесть, ноль, восемь – это ты…

И двенадцать – это мы…

Лиза достает шкатулку с заколками, чтобы я выбрала себе покрасивей, но я отказываюсь: решаю завязать волосы обычной резинкой.

Вычесать сваленные и ободранные локоны получается довольно трудно. После этой процедуры кожа головы страшно зудит.

Когда доходит очередь до обуви, я разочарованно развожу руками. В босоножки, что дала Лиза, я со своими опухшими колодами точно не влезу.

– Ян! – вскрикивает девушка, глядя на мои ноги. – Вот ты вечно так!

– Не бурчи, – мужчина заходит в комнату, отпихивает легонько меня назад. Я грузно усаживаюсь на кровать.

– Брат, не будь чурбаном, – Лиза лукаво подмигивает мне.

– Лизка, помолчи, – отрезает он и тянет на себя мою ногу.

– Окей, не буду вам мешать, – девушка, шурша одеждой, выходит из комнаты.

Глава 24. Под правильным углом

Смотрю вслед уходящему брату и меня трусит.

Ян с трудом оттащил меня от Артема. Я кидалась в объятия и все повторяла его имя. Чувство радости вливалось в голову бурным потоком, из-за этого я не могла себя контролировать. Брат странно косился и отпихивался от меня, как от сумасшедшей, а еще смеялся. Мой Артем никогда бы так не сделал.

Мы отходим в сторону. От взрыва адреналина кружится голова и тошнота подпирает горло. Вцепляюсь в плечи Яна, чтобы не упасть, так сильно, что хрустят косточки, и кожа белеет, но мужчина не говорит ни слова, словно не чувствует боли. Прижимает к себе и мягко гладит по волосам. Ему не нужно спрашивать, что со мной, он и так знает все, о чем я думаю. Упираюсь носом в его рубашку.

Бросаю последний взгляд в ту сторону куда ушел брат или человек, которого я приняла за него. Он задерживается у двери. Вижу, как меняется родное лицо. На место улыбки, будто слайдом наползает удивление и испуг, а за ними... ненависть. Это Артем, я точно знаю. Почему мне кажется, что он меня узнал? Почему сердце кричит и рвется от одной мысли, что он никогда меня не вспомнит? Хочется кричать, бежать за ним, доказывать, что я – Вика, его сестра. Тот самый родной человечек, который всегда был рядом. Сжимаю челюсть до зубной боли.

– Хочешь мороженого? – вдруг говорит Ян.

Я вся дрожу. В помещении довольно прохладно, слышен звук кондиционеров где-то под потолком. Поднимаю на мужчину полные слез глаза.

– Уговорила, лучше чай с пирожным, – мило улыбается Ян. Он берет меня за руку и ведет по проходу к уютной кафешке в центре зала. Она окружена ширмами, спереди плещется разноцветный фонтан.

– Ничего не хочу…

– Хочешь, – Ян наклоняет немного голову, сережка в ухе отбрасывает яркий блик.

– В первый момент мне показалось, что он… не забыл меня, – я говорю вяло, говорю в воздух, но так хочется, чтобы кто-то поддержал. Чтобы услышал и понял. Может тогда легче будет это перенести? Ян поглаживает по спине, затем теребит мои остриженные волосы, которые отливают бронзой и рассыпаются на его крупном плече. Продолжаю бормотать: – Это был взгляд брата, взгляд моего Артема. Правда, только на какой-то миг… Потом он, словно переменился в лице. Я не могу принять это. Знаю, что семья меня не помнит, но… Все равно, что знать, что лекарство горькое, но никогда его не пить, а здесь – пришлось.

– Магия Марка не дает сбой, к сожалению. Ты бы тоже их не помнила. Это Лизка учудила – прибавила тебе психонагрузки только.

– Ты знаешь?

– Уже да. Я не поддерживаю ее методы. Мы не вмешиваемся в работу Мнемонов, мы только исправляем. Я говорил. Но здесь я как раз в отъезде был и Лизке что-то в голову стукнуло. А теперь и ты мучаешься, но и все сообщество под ударом.

Я выбираюсь из его объятий. Отхожу в сторону, заламывая руки. Щеки пылают, мне до ужаса стыдно и неприятно. Стыдно, потому что прижалась к мужчине, которого знаю всего день, да и после этих галлюцинаций с привкусом возбуждения – заставляют меня возле Яна краснеть. А неприятно от одной мысли, что за границей «до» в моей голове сейчас могла быть пустота. Спасибо Лизе, я буду ей всю жизнь обязана за этот поступок. Не знаю, чем она руководствовалась, но она спасла меня. Спасла тем, что у меня осталась надежда, вера в то, что все еще будет нормально. Мечтать о «хорошо» пока не хватает духа.

– Ладно, – бурчит Ян, немного фыркая носом, – идем есть. Предлагаю вареники с сыром в сметане.

* * *

– Марина, где ты бродишь? – выхожу из спальни, сложив руки на груди. – Ты же знаешь, что выключать телефон запрещено. Где была?

– Гуляла! – брякает девушка и прячется в ванной.

– Тоже мне, нюни распустила! Мне только твоих капризов не хватает! – возмущаюсь и возвращаюсь в комнату.

По кровати разбросаны документы и фото. Вика глядит на меня с разных ракурсов: в балетках, в трико, в прыжке и в танце, а вот здесь в объятьях молодого танцора. Скриплю зубами. Зацепила она меня. Никогда не было такого, а здесь, как мальчишка, готов все бросить и сбежать с ней на край света. Но от Мнемонов не скрыться. Даже если уехать на Северный полюс, через какое-то время поисковики все равно придут. И тогда жить дальше смысла не будет. Я повязан с Мнемонами на десять лет, а тогда уйти не будет шансов. Никаких. Никогда. Потерплю пару лет, а потом вернусь к ней. Если примет. Если выживет.

От мыслей сжимает сердце. Дышать с каждым разом все трудней.

Где искать Вику? Кто ей помог? Жива ли? Смогу ли достучатся до нее или придется прибегать к нечестным способам? Не хочу так. Хочу знать, что чувства искренние, если они есть. Сотру лишь самые гнусные поступки. Но смогу ли стереть из своего сердца всю причиненную ей боль?

Смотрю на кольцо. Жива. Жива! Знаю это и хочется кричать. Убежала, спаслась от меня. Может бросить все и не искать? Пусть зачищают меня, пусть сделают овощем. Я – заслужил. Лишь бы Вике не вредить.

Но, твари, найдут же ее и доведут дело до конца. Может есть шанс спастись?

Все маги между собой связаны суггестором, который не подчиняется ни одной из групп. Он сам по себе и его никогда никто не видел. Поговаривали, что он вообще миф, который существует только для того, чтобы запугать магов и склонять их на нужную сторону. Мол, не хочешь работать – тебе открыта дорога в могилу или вечное рабство. А еще болтали, что он умеет подчинять магов массово, стоит только захотеть, и вся толпа одаренных ринется выполнять его приказание. Я его не боюсь, он мало верю в эту чушь со всемогущим суггестором, но и проверять не хочу. Мамочка помотала нервы, едва ноги унес. Если бы не Золотницкая, лежал бы я уже лет восемь в холодной земле, съеденный червями.

Глава 25. Шаг в бездну

В назначенное время Золотницкая не перезванивает. Я жду еще минут тридцать, затем набираю сам.

– Во-олюшка, про-ости. Я забыла за-а-а тебя, – Стефа лукавит, это чувствуется.

– Да ладно? Признавайся. Что уже не так?

Женщина прочищает горло, затем в несвойственной манере части:

– Я не буду влезать в дела суггестора. Это запрещено и чревато. Так что извини, Маркуша, разбирайся с объектом сам.

– Ты видела ее? Вику? Где? Злота! Какой еще суггестор? Это миф!

– Нет, Марк, довольно! Больше тебе ничем не могу помочь, – последнее слово, как заезженная пластинка повторяется в голове «помочь… мочь... мочь…», а телефон звенит короткими гудками и, наконец, умолкает.

– Ну, Стефания, помогла, называется! Марина, поднимай зад, мы едем в город. Ты восстановилась хоть немного?  Налей каплю сил мне, – я прохожу в зал, где полчаса назад лекарка листала журнал. Комната встречает пустотой. – Сколько можно умываться, Марин? Дырку на лице протрешь, – бросаю в коридор. Вслушиваюсь в тишину и понимаю, что девчонка ушла. Бросила меня. Теперь это задание усугубляется тем, что я потерял единственного восстановителя. Без нее будет намного трудней. Она знала, гадина, что важна для меня в такой момент и сделала это назло. Ревнивая толстуха. Ну, и пошла лесом! Сам справлюсь! Прочешу весь город, но найду Крылову. Закрою заказ и на этом все. Пусть отсылают куда хотят: на моря, в горы, бродить по пустыне, но за такие дела не возьмусь никогда. Лучше уж себе память почистить, чем вот так… Тем более, дело нехитрое забыть Крылову. Все равно с ней ничего не могло быть изначально. Поигрались и хватит.

Уходя, я нервно захлопываю дверь квартиры. Грохот разносится по подъезду. Непроизвольно вздрагиваю. И последняя мысль для успокоения: как хорошо уметь все забывать.

* * *

Начинается ночью.

Я просыпаюсь от странного шума. За окном щелкает, словно к стеклу прилип сверчок. И это на шестом этаже. Приподнимаюсь на локтях и вслушиваюсь.

Дверь тихо приоткрывается, и к окну на цыпочках крадется Ян. Его глаза светятся оранжевым. Он прикладывает палец к губам «молчи», а сам притаивается около штор.

Ледяной холод забирается под одежду и меня подкидывает страшная догадка. Марк. Но кольцо не жжется, вообще никаких ощущений. Что происходит?

– Вика, уходи. Бери Лизу, и убегайте, – шепчет мужчина, глядя в щель между портьерами.

Синий лунный свет бродит по его утонченному лицу. Замечаю, как спутаны и смяты его волосы. Он даже симпатичней с такой небрежностью, а эти фонари-глаза кажутся сном. Может я сплю? Сплю все время с самой аварии. Вот бы очнуться в маршрутке и оказаться как раз за миг до выхода. Там ждет меня прослушивание, и я бы выложилась на двести процентов лишь бы победить. А сейчас хочется смеяться, так как мюзикл «Танец мотылька» стал для меня точкой невозврата.

Щелканье прекращается.

Ян пятится. Хватая меня за талию, выскакивает в коридор. Я успеваю только вскрикнуть. Через секунду понимаю, что хорошо приложилась рукой о косяк. За спиной мужчины гремит взрыв, и стена комнаты разлетается на кусочки, присыпая нас обломками кирпича. Ян прижимает меня к себе так сильно, что я не могу дышать. По плечу расплывается что-то горячее. В темноте не могу понять, что именно. Но я вроде цела: кроме руки ничего не болит. Меня разрывает кашель из-за пыли. Я делаю два коротких вдоха-выдоха.

– Ян, ты в порядке? – аккуратно шепчу и пытаюсь приподнять мага, чтобы хоть немного высвободится. Гудит в голове, будто в квартиру влетел рой шершней.

– Вика, Ян, – Лиза пробирается через завалы. Вижу ее светящиеся голубым глаза.

– Я порядке, – отзываюсь и добавляю: – Ян, не отвечает…

Подруга оказывается около нас. Помогает мне выбраться и приникает к брату.

– Ян, нельзя так… – она всхлипывает.

Мужчина резко вдыхает с хлопком. Лиза тут же подтягивает его к себе. Ее светильники-глаза освещают окровавленное лицо брата. Я без сил опираюсь спиной на обломки стены, но новое щелканье заставляет меня содрогнуться.

– Лиза, опять… – шепчу и подползаю к ним, хватая Яна за руку. – Что мне сделать? Как помочь?

Мужчина бросает на меня немигающий горький взгляд. Замечаю, как меняются его глаза с карего на алый цвет.

– Вика, тебе нужно уходить, – полуплача шепчет Лиза. Она вытирает лицо от пыли и слез, размазывая по щеке кровь брата.

– Нет. Как это? Я не могу. Я вас не брошу.

Ян заходится кашлем. Его выкручивает набок. Отхаркивается на ковровую дорожку, а затем тянет Лизу за шиворот и почти неслышно говорит:

– Ты должна сделать это!

Лиза мотает головой, что-то шепчет, причитает и снова мотает. Маг выдавливает:

– Это нужно сделать!

– Ты всегда так: не можешь подумать о себе и обо мне. Ты думаешь только о синдикате. Ты и тогда так говорил. Спасал большинство, наплевав на слабого мага. Зачем спасать новичка? Да? Зачем? Даже, если он любимый твоей сестры! Ненавижу тебя за это, – Лиза подолом халата вытирает лицо брата, затем выбрасывает руки вперед, и невесомая река синего цвета скользит по плечам мужчины.

Но Ян тут же отряхивает ее. Мелкие серебристые бисеринки рассыпаются в разные стороны.

– Не трать на меня! Глупая дурочка! Выведи ее отсюда!

Щелканье нарастает. Оно переходит в невыносимый треск, перерастая в грохот. Я закрываю ладонями уши. Лоб накаливается и напоминает горячий уголь. С носа течет кровь. Кричу, срывая голос.

Гул чуть притихает и снова возвращается щелканье, такое противное, что нутро выворачивает наизнанку. Кажется со рвотой выходит вся моя жизнь.

Глава 26. Время на выдох

За несколько часов я напрочь стираю стопы. Ноги пекут, словно в туфли насыпали раскаленных углей. Но я иду и иду. Когда совсем обессиливаю, катаюсь по паутине дорог на городском транспорте. Изучаю все районы, каждый поселок и пригород.

Просыпаюсь в захолустном тупике, прислонившись щекой к стеклу трамвая. Под грозный взгляд кондукторши выползаю на улицу.

Темнеет быстро. Ночь опускает на город толстое брюхо и затапливает мир мраком. Как хорошо, что для меня это почти незаметно. Мой мир и так во тьме. Уже давно.

Город слишком большой. Прочесать его вдоль и поперек одному –невозможно. Марина так и не объявилась. Дура, она и есть дура. Сил у меня не остается даже на мелкое заклинание лечения. И царапину не заживить теперь.

Вспоминаю, как в квартире потянул силу Крыловой. Это почти невозможно. У меня нет способностей поглощать, а Вика не маг, чтобы отдать. Или маг? Странно это и удивительно. Кровь тогда остановилась. Если бы не Крылова – вряд ли спаслись бы. Не знала она кого спасает…

Выламывает мышцы и голова раскалывается на тысячу кусков, но я уперто иду дальше. Должен найти ее, должен. Что-то подсказывает, что Крылова под носом, словно скрыта. Интуиция, как нашкодивший котенок, что царапается под дверью, заставляет меня ходить бездумно, повинуясь чутью. Сердце, будто ускоряет биение. Тук. Тук. Тук-тук. Тук. Тук-тук. Куда зовет оно, туда и иду. Никогда не прислушивался к подсознанию, но сегодня особый день. Я не только устал, но я чувствую, что Вика в опасности. Корежит меня это и давит, будто КАМАЗ, вылетая из-за поворота.

Еще два часа ходьбы по округе ничего не дают. Сердце лупит в грудь, что сдуревшее. Адреналин на пределе. Из-за этого дышу, как старик, и стараюсь не делать резких движений, чтобы не упасть. Я уже весь город облазил. И почему сейчас нелегкая принесла меня именно в этот район? Так близко к прошлому и тому, что не охота вспоминать.

Щипает кольцо. Едва слышно, но щипает!

Догадка царапает меж ребер. Неужели Зимовские вмешались? Лиза была в больнице. Просила проверить объект на ломку психики и потом, дав добро, она укатила домой. Неужели обманула уже тогда? Зачем им Вика? Какой-то тонкий расчет, свои планы? Явно память, что хранится в голове Крыловой, слишком важна. Но шеф разнесет их синдикат, если моя догадка верна. Реньюеры знают, что их ждет за такой произвол. И так между ветками магов из-за перебежчиков накаленная атмосфера. Стоит только зажечь спичку и разразится война.

Я бреду в сторону парка и ныряю в просторный двор с однотипными квартирами. В знакомый двор со знакомыми подъездами.

Поздно уже. Глубокая ночь. Только в нескольких окнах горит свет. Остальные черными зеницами смотрят на опустевшую улицу.

Тихо и безлюдно.

Неуловимый скрежет напрягает слух. Я приникаю к стене, прячась в мертвой точке. Здесь меня не заметит даже маг. Разве что прицельно будет смотреть.

Выглядываю из-за угла и замираю, наблюдая, как по стене дома поднимаются тени. Задерживаю дыхание. Нелепая мысль вонзается в голову так сильно, что меня начинает шатать. Перед глазами все плывет и, чтобы не упасть, вцепляюсь пальцами в штукатурку. Если Вика у Яна, значит, она в опасности. Что-то не так.

Дрожащими руками достаю из кармана мобильный, и быстро листаю телефонную книгу в самый низ. Хорошо, что после ухода Зимовского от Мнемонов я не удалил его из списка. Оставил на всякий случай, словно чувствовал, что мы еще встретимся.

Выбирать сторону не воспрещалось, только назад дороги не было. И после перехода, лучше не надеяться на помощь бывшего сообщества. Синдикаты поначалу не враждовали, а просто игнорировали друг друга, не вмешиваясь в работу. Но потом лагеря резко встали друг против друга и холодная война длилась больше трех лет. Хорошо, что не пошли кровавой стеной. Но грань утончалась.

Мы, Мнемоны, выполняем грязные заказы, в основном для богатеньких вельмож и политиков. Вламываемся в систему обороны или важные стратегические объекты, добираясь до нужных людей через детей, жен, любовниц или родственников. Мы влияем на ход истории, изменяем судьбы, разрушаем жизни. Я не выбирал такую работу. Выбора особого не было. Мать не оставила его мне.

Реньюеры же помогают пострадавшим и часто исправляют нашу недобросовестную работу, как чистильщики или волонтеры, которые наивно верят, что делают мир лучше. Оказалось, что две стороны медали – это не про наше дело, и здесь каждый сам за себя. Перемирие чуть не рухнуло из-за гибели объекта и привело обе стороны магов в состояние «по лезвию ножа». И потом три года были самыми сложными. Появились новые правила, были поставлены другие условия.

Я колеблюсь: звонить или нет. Ведь за это меня свои же обязательно накажут.  Контакты запрещены с противоположной стороной. Тем более, если эта сторона посягает на успех заказа. Но я делаю это ради дела! Так ведь? Даже не ради девчонки. Киваю, словно это помогает набраться смелости и уговорить себя, и нажимаю трубку вызова.

– Да? – сонный голос Яна вводит меня в ступор. Я не знаю, что сказать. Все удачные варианты вылетают из головы.

Когда-то мы были довольно близкими друзьями, пока не случился тот самый переворот: тогда Зимовский и переметнулся к Реньюерам. Не смог сестру бросить и готов был исправлять всю жизнь результаты похабного труда Мнемонов, вместо того, чтобы ломать людям головы. Благородно. Но бессмысленно.

Я всегда считал, что оба сообщества могут сосуществовать бок о бок. Но каждый хотел свое, и никто не шел на уступки. А человека, который мог бы рассудить обе стороны – просто не было в природе. Да и последние пару лет совсем строго стало: ввели новые правила общения. Запрещалось даже приближаться к конкурентам. Исключение шеф дал только на Вику, и то только потому, что очень важный заказ, а подгоревшая информация клиенту не нужна. Но что-то все это мне не нравилось совершенно.

Глава 27. Ненавидеть всегда легче

Я вскакиваю и больно ударяюсь локтем. На меня падает потолок. Прикрываюсь нелепо ладонями. Голова кругом. Прищуриваюсь.

Купе, дряблые шторы на окне, на столе вода в высокой баклажке и сверток с едой. Тихий стук колес, и поезд, будто в колыбели, качает.

На противоположном сидении никого нет. Только на крючке висит мужская ветровка цвета хаки. Верхние полки опущены, но там тоже пусто – как бублики, выглядывают в проход скрученные матрацы. В воздухе плавают утренние пылинки, на которых, как крохотные наездники, летают крупицы солнца.

Поднимаюсь. Смотрю в окно на мелькающие деревья. Поезд прорезает густые леса и выбивается в ровный и широкий простор. Вдалеке видно деревню, утопающую в пожухлых кустарниках.

Как я здесь очутилась?

Присаживаюсь и откидываю одеяло. В вагоне довольно прохладно, мелкая дрожь бежит по спине и рукам. Я все еще в спортивках, что напялила на меня Лиза. Ночная рубашка, нелепо заправленная делает меня на пару размеров толще. Она вся в крови и грязи.

Ничего не помню. Кто посадил меня на поезд? Кто брал билет и укладывал спать?

Сердце сжимается от боли. Так не хочется верить в происходящее. Не в то, что я в поезде, а в то, что Ян вряд ли выжил. А что случилось с Лизой можно только догадываться. Телефона у меня все так же нет, чтобы хоть что-то узнать. Да и кому звонить? Постучать по рельсе? Я теперь –изгой. Осталось только бежать. Бежать куда-то в холодные города. Главное, чтобы Марк не добрался до меня раньше времени. Скручиваюсь в калач. Закутываюсь в одеяло. Холодно. Так холодно, что слезы, кажется, превращаются в лед.

Но нужда через время заставляет меня встать. Да и надо разобраться, как я сюда попала: наверняка, проводник сможет ответить. А спросить так, чтобы никто ни о чем не догадался – я смогу.

Наспех складываю постель. Под сидением нахожу сумку, которую в последний миг дала мне Лиза. После этого память и эмоции, словно взрываются. Кажется, что я падаю в пустую бочку, и кто-то до одури бьет кувалдой по железным стенкам, причиняя боль. Комкаю хлопковую ткань ночнушки на себе и беззвучно кричу, сгибаясь. Не могу смириться со смертью Зимовского. Он для меня был лучом надежды. Верой, что в мире есть хорошие и отзывчивые люди.

Дыхание, как перегревшийся котел паровоза. Вот-вот рванет. Кусаю губы, катая на языке железистый вкус. Слезы подступают, но не срываются: наполняют, жалят и рвут душу на части. Больно и холодно. Боже, как же холодно!

Осматриваюсь, чтобы отвлечься. Надо быстро прийти в себя. Если раскисну – не выживу.

Кто же со мной едет в купе? Скорее всего какой-то незнакомец, который вышел освежиться или перекурить. Нужно поспешить и удалиться до его прихода. Хотя куда? Куда я направляюсь и где моя остановка? Так или иначе: нужен билет.

Лиза уложила в сумку все, что необходимо. Нахожу белье, футболку и свитер. Спортивки решаю не снимать – в них удобно. Переодеваю еще носки. Тороплюсь. Не хочу, чтобы меня застал голой какой-то чужой мужик. Выдыхаю, когда после всех сборов так никто и не появляется.

Роюсь в сумке. Нужно найти деньги и документы. Но ни того, ни другого нет. Не может быть! Лиза говорила, что все в сумке!

Снова смотрю на вещи соседа. Неужели меня обокрали? И что дальше? Пока я была в отключке меня банально обчистили? И теперь – доеду я до пункта назначения, что стоит в билете, и там окажусь на улице. Без еды, воды, жилья и возможности как-то себе помочь. Я ничего, кроме как танцевать, не умею, а сейчас из-за ребер и это нельзя. Что я буду делать?

Так! Спокойно. Нужно сначала разобраться куда я еду.

Я подхватываюсь и бросаюсь к двери, но она не открывается. Беспомощно дергаю ручку, поворачиваю замок, но дверь упорно не выпускает меня.

Колочу кулаком по деревянной обшивке. Глухие удары ударяются в уши набатом, заставляя кривиться.

– Выпустите меня!

Замок вдруг щелкает. Я машинально отхожу назад, упираясь спиной в столик. Вижу, как медленно в проходе появляется Марк.

Не-е-ет!

– И тебе доброе утро, – говорит он. Я непроизвольно забираюсь на кушетку, забиваясь в угол. Вздрагиваю от хлопка двери.

Мужчина бросает на стол полотенце, зубную щетку и пасту. С его черных волос мелким бисером стекает вода.

– Все нормально. Ты чего? – вдруг склоняется он и вглядывается в мои глаза. – Чувствуешь себя как?

Я не стану отвечать. Страх зажимает меня так, что даже, если бы захотела, не смогла бы выдавить и слова.

– Виктория, тебе нечего бояться, – Марк скидывает мятую футболку и достает из сумки новую – белоснежную. Я наблюдаю за его аккуратными движениями, непроизвольно рассматривая мускулистый торс и плечи. Понимаю, как это нелепо и сразу отворачиваюсь к стене. Не хочу видеть его. Как я попалась в эту ловушку снова?

Бежать некуда. Документы и деньги у него. Если маг меня нашел, значит он сделал все, чтобы у меня не было возможности скрыться. Кольцо на пальце, и все жертвы Яна оказались бессмысленны.

Мне хочется верить, что зелье Лизы еще продолжает действовать, и Марк не сможет внушать мне, и не повлияет на мои поступки и желания. Но тут же хочется задушить себя: за ту острую радость, что распускается во мне огненным пионом. Вольный жив. Жив! Слезы горького счастья катятся по щекам, а я себя ненавижу за это. Нелепые и жгучие. Гляжу в серую стену и хочу провалиться сквозь метал вагона и исчезнуть.

Марк вдруг касается плеча. Я резко оборачиваюсь. Горячие капли разлетаются веером и попадают на его руку.

– Вик… не нужно, – маг присаживается рядом и осторожно скользит по щеке ладонью, стирая слезы. Гляжу на него в пол-оборота и не могу дышать. Мне все равно возвращаться некуда. Я кроме него никого не знаю. Семьи у меня нет, друзей тоже, а без Зимовских я не смогу долго прятаться.

Глава 28. А любить слишком трудно

Сытая – я всегда добрая. Даже сейчас, когда не знаю, чего ожидать от Вольного, растягиваюсь по кушетке и тихо мурчу. Марк отвечает тихим смешком и тоже ложится. Ритмичный танец колес убаюкивает и я, согреваясь, прикрываю глаза.

Но тут же, вспомнив, вскакиваю.

– А, все-таки, как ты меня нашел? – привстаю, чтобы видеть его лицо.

Марк поворачивает голову и глядит на меня печально и досадно. Что опять?

– Почему ты так смотришь? – не выдерживаю.

– Я хочу сказать тебе правду, но думаю, что это будет довольно плохая правда. Горькая.

Сажусь, скрещивая перед собой ноги.

– Я выдержу. Говори. На сытый желудок выдержу, что угодно.

Вольный горестно смеется. Поворачивается на бок и опирается на локоть.

– Я нашел тебя у Зимовских.

– Ян и Лиза! – вскрикиваю я. – Что с ними? Они в безопасности?

 Марк смотрит мимо меня, куда-то в стену. Синие глаза блестят и кажется наливаются слезами. Никогда не поверю, что такие, как он, могут плакать. Вольный долго молчит, а затем приподнимается. Опускает медленно, словно нарочно тянет время, ноги на пол. Обувается.

– Не молчи… – хриплым голосом прошу я. По спине, царапаясь, ползет неудержимый страх. – Ты их…

– Что?! – вытаращивается, будто я его огрела дубинкой.

Я не понимаю, что он пытается сказать. Доверять ему не готова, потому оставляю свой вопрос в воздухе. Я не хочу сейчас злить его. Мне нужно время, чтобы набраться сил. Может даже удастся притупить его внимание и сбежать. Получилось ведь в прошлый раз. Нужно только выждать момент. А еще бы избавиться от этого: гляжу на ненавистное кольцо, которое все еще на пальце.

– Что бы там ни было, говори! – почти приказываю я, впиваясь в Вольного взглядом, наполненным решительности.

– Как скажешь, – Марк упирается локтями на колени и слегка опускает голову. – Яна и Лизы больше нет. Они погибли. Я вытащил тебя, и за нами прогремел взрыв. Мы с тобой едва выжили.

– Ты врешь… – вырывается непроизвольно. Заламываю пальцы. Марк смотрит на меня изучающе, принизывая насквозь. Его тело напряжено, будто у готового к прыжку хищника.

Больно от его слов. Не дышу. Сейчас отъеду от недостатка воздуха.

– Вика, зачем мне это?

– Я откуда знаю! – взрываюсь. – Может, старые счеты, – чувствую, как накатывает дрожь. Толчками, вихрями. Кровь приливает к лицу, щеки пылают, а сердце заходится в немыслимом галопе.

Я не сильно близко знала Зимовских, но они сделали для меня немыслимо много. Появляется необъяснимое чувство, будто вырвали кусок меня и растоптали.

– Нет никаких счетов, – вдруг говорит Марк.

Его голос обдает меня ледяной водой. Хочется задушить его здесь же, ведь с него все началось. Все были бы живы, если бы не он и это жуткое задание.

– Почему ты не доводишь начатое до конца? – скриплю сквозь зубы я.

– О чем ты? – невинное дитя. Смотрит так, словно не было этих избиений, криков и мучений.

– О заказе! Или ты, урод, будешь говорит, что за это время что-то поменялось? Я никогда в это не поверю! – меня несет бурной рекой ярости. Приподнимаюсь. Смотрю на Марка свысока. Так даже лучше получается чувствовать себя сильнее – злее, неистовей.

– Крылова, сядь, – спокойно говорит маг и трет гладкую щеку ладонью. Он показывает всей своей сущностью, что мне его не испугать.

Но получилось же тогда его оглушить! Вдруг получится и сейчас? Почему не добила тогда?

Я делаю короткий шаг вперед. Места слишком мало в тесном купе. На миг кажется, что не я Марка, а он загоняет меня в угол вот этим ожесточением, что распирает изнутри и так хочется его потушить.

– Не сяду! Если я перехожу, превращаюсь, значит, уже можно применить ваш Икс. Бери все что нужно и сваливай из моей жизни! Я не могу больше тебя видеть. Это невыносимо.

– Вика-а-а… – Марк, отстраняясь, упирается спиной в стенку и сгибает шею, чтобы не удариться затылком. – Остановись.

– Не могу. Я не могу так больше. Ты извел мою душу. Рвал на тысячи тряпочек, давил, как последнюю букашку, держал в холодном подвале, где солнечный свет был единственным, о чем я мечтала! А сейчас ты мне говоришь, что ты не при чем? Делаешь вид, что хорошенький, миленький и все такое. На это противно смотреть! Вольный, отпусти меня! Отпусти, – последнее вырывается шепотом.

Поезд внезапно дергается. Я не удерживаюсь на ногах и заваливаюсь. Марк резко встает и хватает меня за плечи. Обнимает и запускает крепкие пальцы в мои волосы. Я реву на его груди и ненавижу себя за очередную слабость. Знаю, что мне некуда идти. Пусть лучше так. Больно, жестоко, но по крайне мере я чувствую себя живой.

На секунду представляю, что на очередной станции я вываливаюсь из поезда и, за границей нескольких шагов, встречаю пустоту и неведение. И от этого становилось еще хуже. Я – одна, навсегда одинока со своей ненужной памятью о родных, которые, возможно, теперь никогда не будут со мной рядом. Зачем я им? Они не помнят меня.

– Вика, послушай, – Марк гладит мне спину и шепчет в ухо: – Я хочу отказаться, но, боюсь, на мое место найдут другого мага и все закончится слишком плачевно. Для тебя. Для нас.

– Чем моя память так важна? – всхлипываю, не поднимая головы. Дышу его телом, запахом.

– Я подневольный, мне сказали достать и все. Никто не ставил в известность почему, зачем и кому это надо. Так всегда. Считай, что я почтальон. Просто передаю посылку из рук в руки. Я не представляю, что ты хранишь, но это что-то мощное, раз за тобой ведут охоту.

Глава 29. В объятьях света

Пока Вика спит, я рассматриваю ее красивый профиль и держусь, чтобы не набросится на приоткрытые губы. Она тихо посапывает и, вцепившись пальчиками в мои волосы на груди, прижимается так сильно, что мне тяжело дышать. Не отпускает даже во сне. Неосознанно показывает, как я ей дорог. И я не верю в свое счастье.

Этот пожар не затушить теперь. Я знаю, что если сотру Крылову из своей памяти, через год-два все эти чувства взорвут меня с новой силой и тогда спастись от сумасшествия будет невозможно. Я навсегда в ее плену.

Почему? Да не знаю я! Вот просто тянет к ней и все, будто мы два противоположных магнита. Инь-Ян. Плюс и минус.

Перебираю рдяные волосы, запуская пальцы глубже. Считаю каждый волосок и готов убить себя за то, что Вике пришлось пережить. Почему я был таким слепцом? Ведь не ее же мучил. Себя. И сейчас не могу себя простить. Никогда не прощу. Не стоит моя жизнь ее боли. Не стою я такой, как Вика. А она тянется, как мотылек к огню, и не отталкивает. Отдает себя и принимает. Любым.

В груди горит от невысказанных слов. Просил прощения и буду. Но смогу ли вытереть те минуты и секунды из себя, пока она сидела в подвале? Бился тогда головой о стену, ломал пальцы о камень, затем лечился, тратя нелепые силы, и снова ломал. Нужно было поджать, заставить ее дойти до кризиса, но как же было больно мне. Не описать словами.

Покрывался пеплом от одних ее воспоминаний о насильнике, а когда пришлось еще и давить на больное место – хотелось вырвать сердце из своей груди. Чтобы не чувствовать ничего. Стать пустотой.

Вспоминаю, как Крылова шарахалась от меня на кухне и отступала, лишь бы не коснулся. Резала ноги и пыталась выпрыгнуть из окна, чтобы спастись. Чувствовала, что не отпущу. Не смогу. Чуть с ума тогда не сошел. Кровь лилась на пол, а я от шока не мог сосредоточиться, чтобы полечить ее. Дурак! Зачем полез тогда за этой памятью? Зачем? Из-за дурости и упорности чуть не потерял Вику. Лучше бы она меня убила – меньше было бы страданий.

Дергаюсь от накативших чувств.

Крылова начинает шевелиться.

– Доброе утро? – шепчет девушка, не открывая глаз.

– Спи. Еще очень рано, – целую в темечко и, запуская руку под одеяло, ласкаю ее налитую грудь.

Крылова глубоко вдыхает. Ее пальцы скользят по моему животу, рассыпая новую порцию мурашек, и опускаются ниже.

– Марк, ты ненасытный, – сжимает ладонь.

– Ты очень приятно пахнешь. Спать мне не даешь.

– Есть хочется, а потом можно и повторить, – мурлычет она, ускоряя движения рукой.

– Как на счет чего-нибудь экзотического? – голос ломается, и получается грубый бас.

– Я тебе полностью доверяю. У меня все равно денег нет. И документов тоже, – прыскает и залезает на меня сверху.

Я хватаю ее за плечи и отталкиваю. Сейчас я хочу доминировать. Она подчиняется, и мы меняемся местами.

Тесно, душно, но в порыве страсти я не чувствую неудобств. Только огонь, который просится наружу и заставляет толкать нас обоих в черную дыру. Мы никогда не выпутаемся из лап Мнемонов, из объятий системы. Мне не защитить ее и себя. Я слаб и бесполезен. Знаю это и хочу прожить последние секунды, не задумываясь. Отдаюсь этому мигу целиком. Может, есть шанс, что хоть частично смою со своей души налипшую грязь.

– Вика-а-а, – шепчу, чувствуя ее тепло.

Она тоже горит. Дышит порывисто. Ноги закидывает на бедра, а пальцы стискивает на ягодицах. Тянет на себя и принимает полностью. Я каменею. Еще чуть-чуть и нить порвется.

Уже полчаса боролся с вожделением и не мог поверить, что такое возможно. Желал Крылову так сильно, что один взгляд на ее тонкую шею и декольте скручивал болезненный узел ниже пупка и я, как подросток не мог сдержать свое либидо.

– Скажи мне еще, – шепчет Вика в губы.

– Медди, – слежу за ее реакцией. Она улыбается так открыто и облизывает пересохшие губы.

– Как сладкий мед звучит. Но я не это имела в виду.

– Я знаю, – налетаю на манящий рот и укоряю темп.

Вика каждый раз подается вверх, выдыхая громкий стон.

Мне кажется, что полка провалится под тяжестью наших тел или расплавится от нашего жара.

Крылова отстраняется. Бедрами чувствую крепость ее ног, а в спину впиваются острые ноготки. Дерет и терзает кожу. Хочу больше. Пусть делает мне больно, лишь бы ей было хорошо.

Выдыхает порывисто и, целуя, прикусывает губы. Солоноватый вкус только добавляет огня. Нет. Сил. Остановиться.

Искры сыплются из глаз сами собой. Неудержимо. Смыкаю веки, чтобы не заглянуть случайно в ее память и не лишиться Вики снова. Я не прощу себе этого.

– Покажи мне их! – выкрикивает она. – Покажи мотыльков.

Открываю глаза и впиваюсь в ее болотные глаза. Крылова изгибается подо мной и, закинув руки за голову, упирается в полку. Стон переливается в крик и меня взрывает сладкий миг оргазма. Изливаюсь долго, едва удерживаясь на весу. Вдавливаю Вику в постель, а она кусает мое плечо. Больно кусает, но это только добавляет остроты.

На грани беспамятства шепчу:

– Я люблю тебя, Вика.

– Так не бывает, – расслабившись, шепчет она. Обвивает руками мою шею и проникает языком в рот. Ее вкус сладкий и жар льется по венам, будто я не выплеснул сейчас из себя семя, а воздержался. Миг, и снова хочу ее до безумия.

Заваливаюсь набок. Боюсь придавить девушку своим весом, но удержать дрожащие руки не могу. По телу мчится волна слабости, но, с другой стороны, меня сметает новой страстью. Вика передвигается и, повернувшись, чудесно вмещается на моем плече.

– Мне иногда кажется, что я провалился в параллельный мир, где все мечты и надежды сбываются, – говорю, пряча лицо в Викиных волосах. Запах ее шампуня и тела – самый приятный аромат в мире. – Я никогда не испытывал подобного. Только ты заставляешь меня гореть, как протозвезда.