Сквозь иллюминатор пробивались первые лучи солнца, окрашивая заснеженные вершины Алтайских гор в нежный розовый цвет. Самолёт Москва — Барнаул ранним утром удачно совершил посадку. Выйдя из душного рукава, первое, что бросилось в глаза, — это бескрайние просторы вокруг аэропорта.
До самого горизонта простирались поля, покрытые серебристой травой, и густые сосновые леса. Больше пяти лет я не ступала на родную землю. С жадностью вдохнула прохладный, терпкий воздух, наполняя сердце чувством радости, теплоты и страха…
— Ну, чего встала? — раздражённый голос Антона вырвал меня из оцепенения. — Времени в обрез! Багаж, каршеринг… Шевелись!
Он грубо схватил меня за руку, потащив в сторону ленты выдачи багажа. Уставшие пассажиры, измотанные долгим перелётом, вяло брели впереди. Антон, словно юркий угорь, прокладывал себе путь сквозь эту сонную толпу, не замечая никого вокруг. Для него эта поездка, этот проект, значили всё. А для меня… для меня это было возвращение лицом к лицу со своими забытыми страхами.
Вскоре на ленте показались наши чемоданы, и мы одни из первых получили багаж. Антон, деловито оглядевшись, быстро нашёл подходящую машину каршеринга, и мы, наконец, тронулись в путь.
Дорога до родной деревни предстояла долгая, часов пять, не меньше. И всю дорогу, не умолкая, Антон увлечённо рассказывал о своих грандиозных планах: построить ультрасовременный туристический курорт с шикарным спа-центром прямо на участке моей матери. Покойной матери.
Пять лет назад моя мама ушла из жизни. Неожиданно, необъяснимо. Молодая, цветущая женщина, полная энергии, угасла буквально за несколько недель. Врачи разводили руками, так и не сумев поставить диагноз. Она постоянно жаловалась на озноб, куталась в тёплые одеяла, часто засыпала днём… И в один из таких дней уснула навеки.
Мама покинула этот мир, оставив меня совершенно одну. Соседи, друзья… Они поддержали меня в то трудное время, но постепенно их сочувствие угасло, у каждого была своя жизнь, и моя скорбь перестала вписываться в их привычный ритм.
Оставшись одна в большом пустом доме, я потеряла всякий интерес к жизни. Еда казалась безвкусной, сон исчез вовсе, даже дышать стало тяжело. Дом заполнила глухая, гнетущая тишина, сжимавшая сердце и медленно убивающая изнутри. Закрывшись в спальне, я свернулась клубочком на узкой кровати, укрытая с головой тёплым покрывалом, тихо плача в подушку.
За окном сгущались сумерки, начался мелкий дождик, ветер раскачивал ветви деревьев, царапая оконное стекло. Но сквозь этот монотонный шум я уловила странный шёпот — едва слышимый хриплый голос, зовущий меня.
В тот момент я думала, что умру от страха. Осторожно приподняв голову, я уставилась на старинную деревянную дверь спальни.
Дом был пуст, входная дверь надёжно закрыта. Сначала я даже убеждала себя, что это лишь игра моего воображения, но ручка двери едва заметно провернулась.
Застыв в немом оцепенении, я ждала, когда дверь распахнётся, и в комнату ворвётся некто, желающий причинить мне зло. Но дверь оставалась неподвижной, а леденящий душу шёпот стих.
Не отрывая взгляда от двери, я дрожащей рукой потянулась к прикроватной тумбе и крепко схватила настольную лампу, готовая отбиваться от того, кто скрывается за дверью, но ручка двери вернулась в исходное положение. Будто чужак знал, что я не сдамся без боя, и отступил.
Зажимая деревянную ножку лампы до резкой боли в пальцах, я смотрела на дверь, пытаясь разглядеть малейшие движения. Ночь прошла в тревожном ожидании, каждая секунда длилась бесконечно долго. Лишь с первыми проблесками рассвета решилась покинуть кровать.
Негнущимися ногами приблизилась к двери, руки тряслись мелкой дрожью. Крепко сжимая лампу в одной руке, второй молниеносно толкнула дверь. Готовая ударить любого злоумышленника, я распахнула створку… но за ней никого не оказалось.
Опустив взор на старый деревянный пол, заметила тёмные пятна грязи, оставленные кем-то неизвестным. Следы вели вниз, к широко распахнутой входной двери.
— Лена, ты вообще слушаешь? — раздражённо спросил Антон, бросив на меня недовольный взгляд.
— Угу, — устало отозвалась я, отворачиваясь к окну. — Современный туристический курорт, выгодное вложение, и бла-бла-бла. Антон, за последний час ты повторяешь это уже в третий раз.
Антон вспылил ещё сильнее:
— Потому что ты не слушаешь! Эта рухлядь, которая досталась тебе по наследству, может стать золотой жилой! Там огромная территория, и на ней прекрасно поместится новенький отель. А природа? Речка, горы — просто находка для тех, кто ищет спокойный отдых. Мы озолотимся!
Демонстративно закатив глаза, я отвернулась к окну, не разделяя его восторг. Пять лет назад, в паническом ужасе, я бежала из родного дома, успев схватить лишь самое необходимое, спасаясь от чего-то, что до сих пор преследовало меня в кошмарах.
Москва стала моим убежищем. Журфак, попытка начать новую жизнь… и Антон, уже тогда купавшийся в лучах успеха бизнесмен.
Для защиты диплома мне нужно было создать нечто особенное, статью, которая потрясла бы читателя до глубины души. И вокруг имени Антона Беляева всегда вились скандалы, загадочные тени, которые он никогда не удостаивал ни опровержением, ни подтверждением. Я мечтала стать первой, кому он откроется.
Тогда я наивно полагала, что покорила его своим журналистским талантом. Как же я ошибалась! Я просто приглянулась ему, и вихрь страсти закружил нас, и вот уже два года мы делили одну крышу, одну постель, одну жизнь.
Когда Антон узнал о моей земле, затерянной где-то в сердце Алтая. Он загорелся идеей построить там туристический рай. А мне… мне хотелось навсегда забыть дорогу к отчему дому. Слишком много необъяснимого случилось после смерти матери, воспоминания до сих пор леденят кровь.
Но его настойчивость была неумолима. День за днём, час за часом Антон убеждал меня отдать ему этот прокля́тый участок под строительство отеля, клянясь, что это станет нашим общим делом, нашей мечтой. Я сопротивлялась, рассказывала ему о тех ужасах, что творились там, но он отказывался верить, списывая всё на моё потрясение после внезапной потери матери. И порой я сама начинала сомневаться, не было ли всё это плодом моего воспалённого воображения, болезненным бредом, порождённым горем.
Задержав дыхание, замерла, рассматривая заросший дом, когда-то дарящий тепло домашнего очага. Плетущиеся засохшие ветви окутали крыльцо, ступеньки покосились, а в окнах зияла пугающая темнота.
Антон распахнул дверцу машины и выскочил наружу.
– Вот же… – проворчал он, скривившись, когда его начищенные ботинки погрузились в хлюпающую грязь.
Я осторожно переступила через огромную лужу и вышла из машины. Антон, бросив мимолетный, оценивающий взгляд на запущенный участок, погрузился в задумчивость – на его лице явственно читался кипучий мыслительный процесс, он, несомненно, уже в своей голове раскинул детальный план работ. В этом весь Беляев: если он надолго умолкает – значит, в его голове рождается нечто грандиозное. Сделав несколько шагов, Антон небрежно пнул ногой трухлявую калитку, и та со скрипом распахнулась, словно приветствуя незваных гостей.
Весь участок был словно усеян жухлой, мертвенно-желтой травой, и если бы не каменная дорожка, чудом сохранившаяся и устланная строго до самого дома, пришлось бы с боем пробираться через колючие заросли.
Сам дом величаво возвышался на небольшом пригорке, метрах в ста от нас. Вокруг него, словно верные стражи, росли стройные сибирские пихты, окутывая дом некой таинственной, почти мистической аурой. Антон достал смартфон из внутреннего кармана своей безупречно сидящей кожаной куртки и попытался кому-то позвонить, но связи не было от слова «совсем».
– Вот же гадство, связи нет, – недовольно буркнул Антон и обернулся ко мне. – Нужно поймать сигнал и сообщить прорабу, чтобы завтра подогнали технику.
– В доме раньше была связь, – задумчиво ответила я. – Слабая, но была.
Беляев уверенной походкой двинулся к дому, я старалась не отставать. Антон быстро взбежал по трухлявым ступенькам и остановился возле массивной двери.
– Ну-ка, хозяйка, открывай свои владения! – скомандовал он, галантно пропуская меня вперед.
На ржавых металлических петлях сиротливо повис амбарный замок. Неужели за столько лет никто сюда не залез? После маминой смерти это место, казалось, не только меня пугало.
Присев на корточки, я подняла дряхлую доску у входной двери, где всё это время хранился ключ. Его немного присыпало землей, но в целом он был в хорошем состоянии.
Вставив ключ в скважину, я несколько раз повернула его, пока заржавевшая дужка не поддалась. Так и оставив висеть замок на одном ушке, я толкнула дверь. Она с протяжным, жалобным скрипом распахнулась, впуская меня в затхлое нутро дома. Антон шагнул следом. В лицо ударил спертый воздух, пропитанный сыростью и запахом вековой пыли. Рука инстинктивно потянулась к выключателю. Клац. Света нет, что не удивительно.
— Знаешь, зайчик мой, чтобы здесь появился свет, нужно было сначала оплатить квитанции, — едко заметил Антон, уловив мое недоумение.
Отступив чуть назад, он вновь извлек из внутреннего кармана смартфон. Нажав на кнопку блокировки, экран осветился мягким голубым сиянием, отразившимся на довольном лице хозяина положения.
— Бинго! Связь есть! — торжественно объявил он, вытянув руку вверх, пытаясь таким образом усилить слабый сигнал.
В самом сердце просторного холла располагалась широкая деревянная лестница, ведущая на второй этаж. Антон бодрым шагом поднялся на первую ступеньку, взглянув на меня с верхушки лестницы.
— Кажется, там, наверху, сигнал намного лучше, пойду-ка я сделаю звонок, а ты пока осмотри дом, — весело сообщил он, исчезая из виду, торопливо преодолевая ступени.
Я еще немного задержала взгляд на ступенях, уходящих вверх, а затем, набравшись смелости, глубоко вдохнула и шагнула вглубь дома. Казалось, после моего отъезда дом состарился лет на сто. Некогда нежно-бежевые стены теперь отливали серым с зеленоватыми подтеками, словно пораженные неведомой плесенью. В углах дома по-хозяйски развесила паутина, а пыль толстым слоем покрыла всю мебель.
Минуя лестницу, я шла по коридору, рассматривая запыленные фотографии на стенах — безмолвные свидетельства былой, красочной и полной радости жизни. Сквозь пелену пыли едва угадывались лица, но мне и не нужно было их видеть. Я помнила каждый кадр, каждую эмоцию, запечатленную на них.
Подойдя к одному из фото, я кончиком пальца осторожно стерла слой пыли. На нем мы с мамой, счастливые и беззаботные, сидим на крыльце. Снимок был сделан всего за несколько месяцев до ее болезни. Воспоминания острым осколком вонзились в сердце, причиняя невыносимую боль. Отдернув руку от фотографии, я отвела взгляд и направилась в гостевую.
В гостевой меня встретила мебель, укрытая белыми простынями — пожалуй, единственное, что я успела сделать перед отъездом. Здесь не было ничего примечательного: лишь пыль, грязь и паутина, словно уснувшие под покровом времен. Миновав диван и любимое кресло мамы, я вышла с другой стороны комнаты и вновь очутилась в холле, возле широкой лестницы с деревянными, поскрипывающими половицами, ведущей на второй этаж.
В детстве первый этаж был моим лабиринтом, идеальным местом для пряток, где комнаты перетекали одна в другую, словно нити на шитье. Мои губы тронула легкая ностальгическая улыбка. Как же верно говорят: случайные моменты детства со временем расцветают самыми яркими красками воспоминаний.
Остановившись у лестницы, я услышала голос со второго этажа. Кажется, Антон всё же смог дозвониться до прораба, и уже завтра строительная техника и рабочие приедут на участок. И это просто отличная новость, значит, мы скоро уедем отсюда.
Очень тихий, но отчётливый звук шуршания привлёк моё внимание. Замерев на месте, я потупила взгляд в сторону шума, но, кроме кухонных тумб, ничего не увидела. На долю секунды я взглянула наверх, хотела позвать Антона, но потом передумала: а вдруг это просто мышь?
Несмело я двинулась вперёд, внимательно сканируя пол. Переступив порог кухни, схватила со стены поварёшку. Такая себе защита, но лучше, чем ничего. Выставив её перед собой, словно щит, я осторожно оглядела каждый угол огромной кухни, где тени играли в причудливые фигуры.