Тайна гувернантки

Глава 1

С благодарностью,

Хелен

Англия, 1860 год

- Если лето выдастся хорошим, то вот эти розы красиво расцветут.

- А гибискус?

- Гибискус, уж конечно.

Эмбер улыбнулась, прислушиваясь к голосам садовников, и отложила книгу с сонетами Шекспира — читать пока что больше не хотелось. Лучше насладиться теплом раннего майского утра, когда семья Даусеттов еще спит, и можно воспользоваться свободным временем. Такие часы Эмбер очень любила. Она старалась вставать пораньше, что вполне закономерно в деревне, и до завтрака прогуливаться по саду — сад в Грейхилле был роскошный. Местами аккуратно подстриженные, местами оставленные в первозданной дикости, растения тянулись вверх, цвели, переплетались, окутывая любого вошедшего в сад нежным ароматом. Можно было бесконечно бродить между деревьями по посыпанным гравием или вымощенным известняковыми плитами дорожкам, а затем спуститься по подстриженной изумрудной траве к озеру, чей синий глаз блестел невдалеке.

Эмбер и сама любила возиться в саду, но здесь это было невозможно. Садовники, коих в Грейхилле насчитывалось пятеро, предпочитали никого не пускать в свои владения и лишь тяжело вздыхали, если видели, что хозяйка срезает розы, или что маленький наследник случайно затоптал крокусы. Эмбер, впрочем, учила своего воспитанника аккуратности, любви к природе и уважению к труду других, поэтому эпизод с крокусами был, пожалуй что, единственным. Однако садовники — люди памятливые: стоило четырехлетнему Бруно появиться в саду в сопровождении матери или гувернантки, они настораживались, словно пугливые олени, и внимательно наблюдали за пришельцами из-за кустов.

«Хорошо, что сейчас они не знают о моем присутствии», - подумала Эмбер.

Она прикрыла глаза, наслаждаясь падавшими на лицо лучами солнца; под закрытыми веками словно вспыхивал золотистый ореол, и казалось, что медленно плывешь в этом сиянии. Эмбер любила лето, пожалуй, больше других времен года. Все детство она провела на севере Англии, в Нортумберленде, в суровых, овеваемых холодными ветрами краях, где мох и вереск растут на древних валунах, а в лесу, кажется, еще можно услыхать отголоски песен друидов. Туда лето приходило ненадолго, радовало несколькими теплыми днями и исчезало; если тебе повезло, и ты застал эти несколько дней, считай, что ты видел лето. В остальное время тучи с севера, гонимые ветром, низко летели над головой; иногда из них сыпался холодный дождь, иногда — мелкий снег; и нельзя было отличить осень от зимы, зиму от весны, и понять, когда же весна перейдет в летние деньки.

Здесь, по крайней мере, все ясно: вот май, и крокусы уже зацвели, скоро отцветут, говорят садовники; сирень притаилась, готовая брызнуть сочными соцветиями белых, бордовых и сиреневых цветов; тюльпаны, привезенные из Голландии, качают плотными головками. Пчелы с нежным жужжанием носятся от цветка к цветку, свежая зелень так упоительно, так прозрачно светится, и кажется, что весь мир окутан дымкой расцветания — в ней можно идти и идти, словно в хорошем сновидении.

Эмбер открыла глаза и встала: пора возвращаться в дом. Скоро будут звонить к завтраку, а значит, она должна идти. Она сделала несколько шагов по дорожке, затем вспомнила, что оставила на скамейке томик стихов, и вернулась.

«Сколько же все-таки удивительного чуда в сонетах Шекспира», - размышляла Эмбер, шагая по дорожке к дому. Она повторяла про себя строки:

Проснись, любовь! Твое ли острие

Тупей, чем жало голода и жажды?

Как ни обильны яства и питье,

Нельзя навек насытиться однажды.

Так и любовь. Ее голодный взгляд

Сегодня утолен до утомленья,

А завтра снова ты огнем объят,

Рожденным для горенья, а не тленья.

Чтобы любовь была нам дорога,

Пусть океаном будет час разлуки,

Пусть двое, выходя на берега,

Один к другому простирают руки.

Пусть зимней стужей будет этот час,

Чтобы весна теплей пригрела нас!

(Уильям Шекспир, "Сонет 56". Перевод С. Маршака.)

Эмбер перечитывала эти стихи сегодня утром снова и снова, вслушиваясь в их звонкий ритм, примеряя на себя. Как бы ей хотелось стать женщиной, для которой написаны такие строки! Но увы. Если в нее и влюбится поэт, то бедный, богатые поэты не влюбляются в гувернанток, пускай и благородного происхождения. Богатым поэтам нужны женщины, соответствующие их положению в обществе, — скромные дебютантки, прячущие белозубые улыбки за взмахами вееров. Большинство девушек, воспитывавшихся вместе с Эмбер в пансионе Святой Марии неподалеку от Морпета, не могли дождаться своего первого лондонского сезона. Эмбер эти трепещущие восторги обходили стороной: ей нужна была работа, а не внимание молодых джентльменов. Конечно, тетушка оставила ей кое-какие деньги, однако их не хватит, чтобы претендовать на звание выгодной невесты. Ведь для этого нужно снять дом, нанять слуг, купить экипаж и справить приличный гардероб — Эмбер отчетливо понимала, что при таких тратах тетушкино наследство быстро закончится. В Лондоне, говорят, бешеные цены. Для потомков старинных семей со старинными состояниями годится, а для бедной девушки с севера — нет.

Глава 2

Эмбер любила прогулки.

Еще живя в суровом Нортумберленде, она часто выходила пройтись, несмотря на непогоду. Воспитанницам пансиона Святой Марии не разрешалось уходить далеко или, не дай Бог, самостоятельно отправляться в ближайший городок, пригород Морпета - административного центра графства; однако можно было прогуливаться в соседнем лесу, у реки Вансбек и в запущенном саду. И Эмбер изучила все укромные уголки в округе, все полянки между заросшими мхом скалами. Она могла часами сидеть на большом камне у реки и смотреть, как та катит свои зелено-серебристые воды к морю. Эмбер никогда не видала моря. Она часто читала в книгах о том, как оно прекрасно на юге и сурово на севере, однако эта суровость ничуть не умаляет его грозной красоты. Вода влекла к себе Эмбер, манила непредсказуемостью, вечным бегом, переменчивостью. Может быть, потому что душа девушки жаждала перемен.

А в Грейхилле оказался просто рай; хотя до моря было далеко, большое озеро, находившееся во владениях графа Даусетта, вполне могло его заменить. Не проходило и дня, чтобы Эмбер не сходила к озеру, или хотя бы не посмотрела на него издалека. Оно лежало в окружении пологих холмов, в зеленой траве уже цвели одуванчики и маргаритки. Погода в конце мая стояла преотличная, самое время для прогулок на свежем воздухе; да и воспитанник Эмбер их обожал.

Утренние занятия прошли как нельзя лучше, Бруно вел себя прекрасно, поэтому откладывать прогулку не было никаких причин. Эмбер переоделась — не стоит пачкать домашнее платье, ведь Бруно непредсказуем и может случайно извозиться, а Эмбер, отчищая пятна с его костюмчика, непременно испачкает свои юбки. Так уже случалось. В пансионе наставницы, бывало, ругали Эмбер за некоторую неаккуратность, случавшуюся, пожалуй, в основном от мечтательности и растерянности; здесь же, находясь на службе у знатных господ, девушка научилась тщательно следить за собой. Конечно, она не носила таких пышных кринолинов, как женщины семьи Даусетт, ее юбки были объемом поменьше; однако нельзя было сказать, что ее гардероб отчаянно скуден. Все-таки у Эмбер имелись кое-какие деньги. Так что выбранное для прогулки платье — темно-зеленое, отделанное простым кружевом, но красивого покроя и изящное — выглядело вполне прилично для того, чтобы и с Бруно повозиться, и показаться дамам на глаза. Особенно если Шерра и Аделия присоединятся к прогулке.

Бруно, важный и довольный в своем сине-белом костюмчике, который очень любил, позволил Эмбер надеть на него соломенную шляпу и взял гувернантку за руку. Эмбер и сама питала слабость к соломенным шляпкам с широкими полями, которые недавно вновь вошли в моду, и в ее гардеробе имелась одна такая - а ленты Эмбер меняла. Сегодня, например, повязала зеленую и стянула пышный бант под подбородком.

Няня не пошла с ними, осталась дома, леди Даусетт и леди Маттон не показывались, и на прогулку пришлось отправляться без них.

- А могу я потом покататься на пони? - поинтересовался Бруно, весело подпрыгивая.

- Только если мы с тобой выучим стихотворение про лисичку.

- Но мы же выучим после обеда, правда?

- Да, дорогой.

В саду пахло сладко и завораживающе; Эмбер остановилась ненадолго, чтобы притронуться к гроздьям сирени — но та еще и не думала распускаться, какая жалость. Запах сирени Эмбер очень любила и каждый раз с нетерпением ждала весны. В пансионе под окнами дортуара рос единственный на всю округу сиреневый куст, и Эмбер, бывало, ночью вылезала в открытое окно и долго стояла, зарывшись носом в цветы, стараясь вобрать в себя весь на свете сиреневый запах.

Дорожки струились вниз — туда, где сад переходил в парк, а парк разбегался длинными аллеями. Одна из них, обсаженная старыми вязами, вела прямо к озеру, зеленовато-золотистая ярким майским днем. Солнечные лучи протыкали кроны деревьев, будто копья античных воинов; крохотные бабочки порхали меж стволами; по земле стлался вьюнок. Бруно притих, зачарованный этим храмом природы, и молча шагал рядом с Эмбер, стремясь к синему блеску в конце аллеи.

Эмбер нравилось в Беркшире. Здесь, в южных графствах, погода гораздо лучше, чем на севере. И природа не такая суровая: вокруг зеленые поля, громадные леса, где растут дубы и вязы, ясень, ольха. Шерра говорила, что Уайт-Горсетская долина - один из самых плодородных уголков Англии; там жили друзья Даусеттов, и, если Бруно возьмут к ним в гости, Эмбер тоже поедет и сможет все увидеть своими глазами. Только к югу от Ньюберри земля становилась более тощей, и плодородные поля постепенно переходили в луга. Здесь разводили лучших в Англии свиней, выращивали цветы, овощи и фрукты. Эмбер сразу понравился Беркшир; гулять здесь, в Грейхилле, одно удовольствие.

Наконец, дорога вывела на берег озера, и Эмбер отпустила ладошку Бруно, позволив мальчику играть, сколько вздумается. Бруно все в округе нравилось — и небо, и деревья, и трава, и старое, высушенное на солнце бревно, лежавшее у самой воды. Эмбер велела воспитаннику не лезть в воду, а сама уселась на бревно: оттуда отлично просматривались все окрестности. Эмбер уже успела полюбить именно это место и втайне считала его своим, хотя Шерра и рассказывала, что летом на берегу озера часто устраивают пикники.

Бруно с радостными воплями носился по берегу, а Эмбер смотрела вдаль. Озерная гладь сегодня была тихой, лишь немного подернутой рябью; в воде отражались высокие кучевые облака. Противоположный берег был хорошо виден. Там владения Даусеттов заканчивались, и начинались чужие — вроде бы, того самого виконта Фэйрхеда, о котором шла речь за завтраком.