Тайна станицы Скалистой

Глава 1. Ключи от "Белой Скалы"

Анна зашла в свою однокомнатную хрущевку на окраине Санкт-Петербурга, сбросила на единственный стул тяжелую сумку с ноутбуком и вздохнула. День был длинным и утомительным. Город встретил ее ноябрьской слякотью и пронизывающим ветром с Финского залива, а в офисе царила предновогодняя суматоха, хотя до декабря оставалась еще неделя. Она включила масляный обогреватель — жалкую имитацию тепла, но хоть что-то, — и потянулась к пачке с лапшой быстрого приготовления. Вечер складывался идеально предсказуемо: ужин из пакета, пара эпизодов какого-нибудь сериала и ранний отход ко сну, чтобы завтра снова нырнуть в эту бесконечную гонку.

Внезапно тишину комнаты разорвал звонок телефона. Незнакомый номер с кодом 813 — Краснодар. Анна нахмурилась. У нее не было ни друзей, ни клиентов на Кубани. Скорее всего, очередной кол-центр или спам. Она отклонила вызов. Но через минуту телефон зазвонил снова. Тот же номер. Настойчиво. С раздражением она провела пальцем по экрану.

— Алло? — голос ее прозвучал устало и сухо.

— Россова Анна Романовна? — спросил вежливый, профессиональный мужской голос на другом конце провода.

— Да. А с кем я разговариваю?

— Меня зовут Роман Шубин, я помощник нотариуса и адвоката Марка Торнопольского из юридической фирмы «Торнопольский и партнеры» в Краснодаре. Мы вам звонили несколько раз в течение последних двух недель и отправляли заказные письма по адресу, указанному в наших записях.

Анна села на табурет у кухонной стойки. Заказные письма? Она их не получала. Почтальон, видимо, «не донес».

— Извините, я ничего не получала. В чем дело? Наверное, какая-то ошибка.

— Ошибки нет, Анна Романовна. Мы пытаемся связаться с вами по чрезвычайно важному вопросу, касающемуся наследства. Завтра, 18 ноября, истекает срок, отведенный судом для заявления ваших прав.

Анна замерла с вилкой в руке. Лапша начала остывать.

— Наследство? — она рассмеялась, но в смехе не было веселья, лишь недоумение. — Должно быть, какая-то путаница. У меня нет родственников, которые могли бы оставить мне что-то в наследство. Особенно в Краснодаре.

Она мысленно перебрала скудный список родни. Мама умерла от болезни пять лет назад, и это до сих пор было незаживающей раной. Отец, вечный трудоголик-геолог, был вечно в экспедициях. Других не было.

— Согласно завещанию и документам, наследодателем является ваш дед, Артур Сергеевич Россов, — невозмутимо продолжил Шубин.

Имя прозвучало как гром среди ясного неба. Анна не дышала.

— Мой… дед? — она с трудом выдавила из себя слова. — Артур Сергеевич? Но… это невозможно. Мой отец… он говорил, что его отец умер двадцать лет назад.

Ей было лет пять. Они в спешке покидали их старый дом в кубанской станице Скалистой и переезжали в Питер. На ее вопрос «почему» и «куда дедушка», отец, обычно сдержанный, ответил резко и коротко: «Его больше нет. Он умер. И мы больше не можем здесь оставаться». Больше эта тема никогда не поднималась.

— Артур Сергеевич Россов скончался 28 мая этого года, — голос Шубина вернул ее в реальность. — Он назначил вас своей единственной наследницей. Завещание было составлено и заверено пять лет назад. Если вы не явитесь завтра в нашу контору до пяти вечера, чтобы подписать необходимые документы, имущество в соответствии с законодательством будет признано выморочным и отойдет государству.

Выморочным. Какое странное, древнее слово. Оно звучало так же бесполезно и безнадежно, как и ее жизнь в последние годы.

В голове у Анны пронеслись мысли о сотнях тысяч рублей, которые могли бы решить все ее проблемы. Кредиты, долги по карте, аренда, которая съедала две трети ее зарплаты… Но затем накатила волна холодного прагматизма. Старик, которого она никогда не знала, живший на Кубани. Наверняка это какая-то развалюха в глухой станице, обставленная дешевым барахлом, а вдобавок ко всему — куча долгов по ЖКХ и налогам. Наследство, которое окончательно ее добьет. И главное — ложь отца. Почему он сказал, что дед мертв?

Она собралась с духом, ее голос стал осторожным, почти подозрительным.

— Роман, я должна спросить. Там есть хоть что-то стоящее? Или это просто сплошные долги, налоги и головная боль? Потому что, честно говоря, у меня нет ни денег, ни времени на юридические проблемы. Мне нужно завтра быть на работе, и поездка в Краснодар — это не просто поездка на метро.

На том конце провода раздался тихий, сдержанный смешок, полный понимания.

— Анна Романовна, — сказал Шубин, и в его голосе впервые прозвучали нотки чего-то, кроме профессиональной холодности. — Поверьте мне, это не головная боль. Это… значительное имущество. Вам определенно стоит приехать. Конечно, есть некоторые формальности, госпошлина, но это того стоит. Определенно.

— Хорошо, — сказала она, все еще в полной прострации. — Я… мне нужно подумать. Спасибо за звонок.

Она положила трубку, так и не дав окончательного ответа. Ее руки дрожали. Что за черт? Дед жив? Или это какая-то ошибка, мошенничество? Но адвокатская контора… Краснодар… Звучало солидно.

Она тут же набрала отца. Ему нужно было срочно это объяснить. Телефон прозвонил один раз, два, а затем раздались характерные гудки и автоматический голос: «Абонент временно недоступен».

Глава 2. Чужая роскошь

Поездка из Краснодара в станицу Скалистую на взятом напрокат внедорожнике заняла несколько часов. Ландшафт за окном медленно менялся с равнинного на предгорный, а затем на все более дикий и холмистый. Снежные вершины Кавказа то появлялись впереди, белея на фоне синего неба, то снова пропадали за поросшими дубовыми лесами холмами. Анна ехала почти на автопилоте, слушая гул мотора и шум шин, ее ум был переполнен обрывками мыслей, вопросов и той ошеломляющей цифрой, которую назвал адвокат.

Отец по-прежнему не выходил на связь. Его молчание теперь казалось ей не просто досадной помехой, а зловещим знаком.

Она свернула с федеральной трассы на знакомую, казалось бы, на уровне мышечной памяти дорогу, ведущую в предгорья. Навигатор показывал, что цель уже близко. Сердце бешено колотилось. Она вот-вот должна была увидеть то, что ее отец скрывал от нее двадцать лет.

Но по мере приближения к станице ее начало охватывать странное чувство дежавю, смешанное с недоумением. Да, вот тот поворот, за которым открывался вид на долину. Вот та самая скала причудливой формы, на которую они с отцом когда-то забирались. Но все остальное… изменилось до неузнаваемости.

В ее памяти станица Скалистая была застывшим во времени казачьим поселением с одноэтажными, побеленными домиками под красными черепичными крышами, с огородами, заборами из ракитника и старыми «Жигулями» у калиток. Местом, где время, казалось, текло медленнее, чем где-либо еще.

То, что она увидела сейчас, было другим миром. Скромные домики сменились огромными коттеджами в стиле шале и хай-тек из камня и стекла, встроенными в склоны холмов. Появились конюшни, вертолетная площадка, стильные рестораны с террасами. Вместо стареньких седанов по дороге мелькали новейшие внедорожники и люксовые автомобили.

«Что, черт возьми, тут произошло? — прошептала она себе. — Они что, нефть или газ тут нашли? Или снимают новый сезон «Содержанок»?»

Станица, некогда бывшая тихим, забытым богом уголком мира, превратилась в элитный заповедник для богатых и знаменитых. Это было и потрясающе, и немного грустно.

И вот, после очередного поворота, открылся вид на холм, где стояла их старая усадьба. Анна резко нажала на тормоз, заставив внедорожник съехать на обочину. Она вышла из машины, и теплый ветер с предгорий сразу же обжег ее лицо и запутал волосы.

То, что она увидела, заставило ее затаить дыханием.

Это был не просто их старенький, маленький «дом». Это была усадьба. Настоящая, большая, величественная усадьба в стиле неоклассицизма, построенная из светлого песчаника и темного кавказского дуба. Она стояла на самом краю обрыва, нависая над бушующей внизу горной рекой, словно вырастая из самой скалы. Массивные колонны, высокие арочные окна, сложная многоскатная кровля из натуральной черепицы — она выглядела как картинка из журнала о роскошной жизни на юге России. Ничего общего с тем скромным, немного обветшалым домиком из ее детских воспоминаний. Того дома больше не существовало. На его месте вырос этот дворец.

Рядом с усадьбой, на ухоженной территории, виднелись другие постройки: явно новая, просторная конюшня, длинные низкие здания, похожие на оранжереи или теплицы, и чуть поодаль — уютный, но тоже капитальный дом поменьше, из трубы которого валил дымок.

Анна медленно села обратно за руль и, словно во сне, подъехала по идеально ровной дороге, выложенной плиткой, к массивным ажурным воротам. Они были открыты. Она проехала через них и остановилась на круглом подъезде перед монументальным парадным входом.

Прежде чем она успела выйти, дверь особняка открылась, и на пороге появилась пара. Мужчина и женщина лет шестидесяти, одетые практично, но очень опрятно, в стиле, сочетающем деревенскую простоту и городскую аккуратность. На их лицах читалось не праздное любопытство, а скорее напряженное ожидание. Они знали, что она едет.

Анна вышла из машины, чувствуя себя абсолютно чужой в этой картине роскоши и порядка.

Женщина, приветливая, с живыми глазами и седыми волосами, убранными в строгую плетеную косу, сделала шаг вперед.

— Анна Романовна? — спросила она, и ее голос, низкий и мягкий, с легким южным акцентом, странным образом успокоил Анну.

— Да… это я, — ответила Анна, с трудом находя слова.

— Мы вас ждали. Меня зовут Галина, а это мой муж, Иван Степанович. Мы управляли усадьбой для Артура Сергеевича. Для вашего деда, — поправилась она, и в ее глазах мелькнула тень печали. — Мы очень скорбим о вашей утрате. Артур Сергеевич был… человеком редкой души.

Иван Степанович, коренастый, молчаливый мужчина с обветренным лицом и руками работяги, лишь кивнул в знак приветствия.

— Проходите, проходите, вы, наверное, устали с дороги, — засуетилась Галина, распахивая дверь шире. — Нам звонил Роман Шубин, предупредил, что вы направляетесь сюда. Все уже приготовлено для вашего приезда.

Анна переступила порог и замерла. Внутри особняк был еще более впечатляющим. Высокие расписные потолки, мраморный пол, огромный камин из резного камня, в которой уже потрескивали поленья, отбрасывая теплый, уютный свет на массивную мебель из карельской березы, стены, увешанные картинами с горными пейзажами, и полы, устланные толстыми кавказскими коврами. Воздух пах древесиной, дымом и чем-то неуловимо знакомым — может, воском для полировки или ароматом горных трав.

— Это… невероятно, — прошептала Анна, не в силах скрыть своего изумления.

Глава 3. Чужая тайна. Чужая память

На следующее утро ее разбудил звук дождя, барабанившего по стеклам. День встретил ее серым, промозглым светом. И первое, что она сделала, — снова проверила телефон. Ничего.
За завтраком царило напряженное молчание. Галина лишь украдкой поглядывала на нее. Анна понимала, что все в этом доме — и управляющая с мужем, и даже, возможно, самодовольный Карташов — были частью этой тихой семейной драмы. Они были свидетелями одинокой старости Артура Сергеевича, и теперь наблюдали за мукой его внучки.
После завтрака она снова уединилась в кабинете. Она не трогала ящик с письмами. Вместо этого она села в кресло деда и смотрела на бушующую за окном горную реку, вздувшуюся от дождя. Она пыталась думать, как он. Что он хотел, оставляя ей все это? Только ли вернуть ей украденное будущее? Или он надеялся, что именно она, не обремененная их старой враждой, сможет стать тем мостом, который он так и не смог построить?
Она обвела взглядом стеллажи, массивный стол, кожаные кресла. Эта комната была мозгом и сердцем империи, которую она теперь возглавляла. Империи, которая требовала всего ее времени, всех ее сил. Мысль, дремавшая на периферии сознания с момента разговора с Шубиным, теперь выкристаллизовалась, стала единственно возможной.
Она включила монитор на столе и открыла свой личный почтовый ящик. Письма от коллег, уведомления из корпоративной системы, бесконечные цепочки обсуждений проектов. Все это казалось теперь таким мелким, незначительным, призрачным, как будто это была жизнь другого человека. Она очистила поле для нового письма, и ее пальцы сами заскользили по клавиатуре, выводя слова, которые рождались не от отчаяния, а от ясной, холодной решимости. Это был не тайный побег, а осознанный выбор.
Текст получился коротким и безэмоциональным.
«Уважаемый Иван Петрович,
Настоящим сообщаю о своем решении уволиться по собственному желанию. Последний день моей работы считайте сегодняшним числом. Готова обсудить удаленно вопросы передачи дел в течение дня.
С уважением,
Анна Россова.»
Она перечитала текст. Всего несколько строк, которые подводили черту под целой эпохой ее жизни — эпохой арендных платежей, кредитов, унизительной экономии на всем и вечного страха перед звонком из банка. Она не чувствовала ни злорадства, ни триумфа. Лишь холодную, безразличную ясность. Эта работа была для нее костылем, и теперь, когда нога внезапно зажила, костыль стал не нужен. Она щелкнула «Отправить».
Письмо ушло в цифровую пустоту. И почти мгновенно, словно Иван Петрович дежурил у монитора в ожидании этого удара, на экране ее телефона загорелся знакомый, ненавистный номер. Офис. Она сделала глубокий вдох, представив на секунду его лицо — багровеющее, с налившимися кровью глазами, — и приняла вызов.
— Россова! — его голос прозвучал как удар хлыста, даже без приветствия. — Это что, черт возьми, значит? «Сегодняшним числом»? Ты с ума сошла?
— Здравствуйте, Иван Петрович, — ее собственный голос был удивительно спокоен, почти плоским. — Все написано достаточно четко. Я ухожу.
— Ты никуда не уходишь! — проревел он. — У тебя контракт! Ты обязана отработать две недели, пока я не найду тебе замену! Ты поняла? Две недели! Или ты должна выплатить мне компенсацию? Я тебя по судам затаскаю!
Раньше эти угрозы вселяли в нее животный страх. Суд, испорченная репутация, черная метка в резюме — это был приговор для карьеры в Петербурге. Теперь же эти слова отскакивали от нее, как горох от бронестекла роскошного внедорожника, который она теперь могла купить, не задумываясь.
— Я не смогу отработать эти две недели, — ответила она, глядя на заоконные просторы своей усадьбы. — Я нахожусь в другом месте. В Краснодарском крае. И не планирую возвращаться в Петербург в обозримом будущем.
На том конце провода наступила секунда ошеломленного молчания. Эта новость явно не укладывалась в картину мира Ивана Петровича.
— В… Краснодарском крае? — прорычал он. — Что за бред? У нас аврал! Проект «Ночная Нева» висит на тебе! Ты что, решила в отпуск съездить без спросу?
— Это не отпуск, — пояснила Анна. — Я сменила место жительства. Окончательно.
— Ах так? — его голос снова набрал громкость, переходя на визгливую, ядовитую ноту. — Ну смотри же, умница! Я тебя так в черные списки внесу, что ты никуда больше носа не высунешь! Ни одна уважающая себя контора в радиусе пятисот километров тебя на порог не пустит! Ты закончила, Россова! Ты поняла? Закончила!
Его слова висели в воздухе, полные былой власти. Всего сутки назад они раздавили бы ее. Сейчас же Анна почувствовала лишь легкую, почти интеллектуальную усталость. Он все еще пытался играть с ней в ее старую игру, не понимая, что она уже вышла из-за стола.
— Меня это больше не тревожит, — тихо и отчетливо произнесла она.
Снова пауза. Более длинная. Он явно ожидал слез, мольбы, попыток договориться. Ее ледяное спокойствие сбивало его с толку. Чувствуя, что кнут не работает, он, как и многие тираны, мгновенно переключился на попытку предложить пряник. Его тон смягчился, стал неестественно заискивающим.
— Послушай, Анна, давай без истерик. Я понимаю, ты устала, хочешь отдохнуть. Возьми неделю. Две! Оформлю как неоплачиваемый отпуск. Черт с ним! А проект мы как-нибудь… — он тянул слова, давая ей время одуматься. — Ребята помогут. А когда вернешься, мы все обсудим. Возможно, даже пересмотрим твою зарплату.
Он думал, что она блефует, что это лишь способ выбить себе повышение. Эта мысль была настолько далека от истины, что Анна чуть не рассмеялась ему в трубку. Она наблюдала за этой жалкой метаморфозой — от гнева к уговорам — с тем же отстраненным любопытством, с каким смотрела бы на танцующую обезьяну.
— Нет, Иван Петрович, — ее голос не дрогнул. — Мое решение окончательное. Я не вернусь.
— Но… «Ночная Нева»! — его голос снова пополз вверх, в нем зазвучала настоящая паника. — Клиент! Ты хочешь, чтобы я потерял клиента?!
— Это ваши проблемы, — ответила она, и в ее тоне впервые прозвучала сталь, унаследованная, возможно, от Артура Сергеевича. — Не мои.
Она слышала его тяжелое, свистящее дыхание в трубке. Он понимал, что проиграл. Что все его рычаги — угрозы, посулы, манипуляции — сработали вхолостую. И это осознание, смешанное с яростью и страхом перед гневом начальства, вырвалось наружу последним, жалким аккордом.
— Ах ты… дрянь! — выкрикнул он, и слово прозвучало грязно и по-детски беспомощно. — Мелкая, жадная дрянь! Проваливай! Чтоб ты…
Она не стала дослушивать. Просто положила трубку. Тишина в кабинете снова поглотила все звуки, став лишь громче после этого взрыва ничтожной ярости из другого мира.
Анна медленно опустила телефон на стол. Она ожидала почувствовать головокружение от свободы, волну эйфории. Но ничего подобного не произошло. Была лишь глубокая, бездонная тишина внутри. Она только что сожгла последний мост, связывавший ее со старой жизнью. С жизнью Анны Россовой, затравленного офисного работника. Теперь ей предстояло построить новую. Кем она будет? Хозяйкой усадьбы? Владелицей земель? Управляющей холдингом? Или просто Анной, которая должна разобраться в обломках своей семьи?
Она провела ладонью по гладкой, прохладной поверхности стола. Этот стол видел принятие решений, менявших судьбы компаний и людей. И вот теперь на нем лежал телефон, только что завершивший одну из таких судеб. Ее собственную.
Она подняла взгляд и снова увидела тот самый ящик. С неотправленными письмами. С невысказанными словами. И поняла, что ее задача — не просто управлять наследством. Ее задача — исцелить его. Найти способ заставить эти неотправленные слова наконец достичь адресата. Пусть даже спустя годы. Пусть даже посмертно.
Ее разговор с Иваном Петровичем был лишь первой, самой простой битвой. Настоящая война за ее семью, за ее прошлое и будущее, была еще впереди. И она была готова к ней.
Дождь, начавшийся ночью, не утихал, а лишь набирал силу. Монотонный, настойчивый стук крупных капель по стеклам и крыше стал саундтреком нового утра, отсекая усадьбу от внешнего мира непроницаемой завесой воды и серого света. Эта разбушевавшаяся стихия отвечала внутреннему состоянию Анны — хаотичному, полному обрывков мыслей и невысказанных слов. Сидеть в кабинете с его давящим наследием или в своей роскошной спальне, уставясь в потолок, стало невыносимо. Беспокойство, подобное электрическому току, пробегало под кожей, требуя выхода, действия, пусть и бесцельного.
И тогда ее осенило. Она была хозяйкой этого колосса из камня и дерева, но не знала его. Она бродила по его залам, как призрак, не понимая его планировки, его тайн. Это незнание стало вдруг символом всего ее нынешнего положения — она обладала формой, но не содержанием. Решение созрело мгновенно и отчетливо: она должна исследовать свое владение. Не как наследница, принимающая отчеты, а как первооткрыватель, ступивший на незнакомый берег.
Анна накинула мягкий кардиган и вышла из кабинета. Она поднялась по лестнице в безмолвный, погруженный в полумрак коридор второго этажа. Воздух был неподвижен и прохладен. Ее шаги по дубовому паркету, покрытому толстыми кавказскими коврами, отдавались гулким эхом в тишине. Она двинулась наугад, и пошла вглубь восточного крыла.
Первой дверью на ее пути оказалась комната, которую она с первого взгляда окрестила «Комнатой Памяти». В отличие от строгого кабинета, здесь царил иной, почти музейный порядок. Стеллажи были заставлены не книгами, а предметами. Старые, бережно отреставрированные инструменты — рубанки, молотки, пилы с характерной ржавчиной на лезвиях. На полках лежали образцы пород камня и дерева, аккуратно подписанные. Фотографии в простых рамках: Артур с группой таких же загорелых, улыбающихся мужчин на фоне строящегося здания; Артур, изучающий чертежи на простом деревянном верстаке. Это была летопись не империи, а тяжелого труда. Летопись того, как простой казак из глухой кубанской станицы собственными руками начал строить свое состояние. И все это — уже после того, как его семья покинула его. Каждый отреставрированный инструмент, каждая фотография казались молчаливым упреком: «Смотри, чего я достиг без тебя. Смотри, что ты потерял».
Следующая комната оказалась библиотекой. Запах здесь был иным — пыльной бумаги, сухих чернил и старых книг. Полки уходили под самый потолок. Анна прошлась вдоль стеллажей. В отличие от кабинета, здесь была не только деловая литература. Философия, история, поэзия. Но не это привлекло ее внимание. В дальнем, самом темном углу, за кожаным креслом, она обнаружила небольшую полку, почти скрытую в нише. На ней стояли книги, явно не входившие в общую коллекцию. Детские стихи. Приключенческие романы. Сборник сказок. Книги были старые, потрепанные, с пометками на полях детским, еще неуверенным почерком. Почерком ее отца. Артур не выбросил их. Он сохранил, но спрятал, как прячут больное, дорогое сердцу воспоминание, которое не вписывается в образ успешного человека.
Сердце Анны сжалось. Каждая находка была как страница из дневника, который она не писала, но который писали за нее два других человека.
Она вышла из библиотеки и продолжила свой путь. Были комнаты пустующие, с зачехленной мебелью, похожие на залы музея, где жизнь остановилась. Были гостевые спальни с безупречными, но бездушными интерьерами. Она спустилась по узкой, крутой лестнице, очевидно, предназначенной для домашнего персонала, и оказалась на первом этаже, в его служебной части. Здесь пахло иначе — чистотой, моющими средствами, свежей выпечкой. Она прошла мимо прачечной, кладовой с запасами, и наконец вышла в просторную, светлую кухню, где царила Галина.
— А, Анна! — женщина обернулась от стола, где замешивала тесто. — Нашли, чем себя занять в такую погоду?
— Да, изучаю свои владения, — улыбнулась Анна, и улыбка на этот раз была почти искренней.
— Это правильное дело, — кивнула Галина. — Дом должен привыкнуть к вам, а вы — к нему. Он большой, но не злой. Просто… много помнит.
От кухни расходилось еще несколько дверей. Одна вела в рабочую комнату Ивана Степановича — небольшое пространство, заставленное полками с инструментами. Другая — в просторную столовую. Анна уже хотела вернуться в основную часть дома, как ее взгляд упал на маленькую, неприметную дверь в самом конце коридора, почти затерявшуюся в тени. Она была ниже остальных, без оконца.
— А это что? — спросила она Галину.
Та посмотрела на дверь, и на ее лице мелькнула тень неопределенности.
— Подвал. Артур Сергеевич велел его заколотить, но Иван сказал, что там всего лишь хранится какой-то хлам. Мы туда не ходим. Сыро, небезопасно, наверное.
Слово «подвал» и фраза «велел его заколотить» сработали на Анну как магнит. Это была последняя неисследованная территория. Последняя дверь в прошлое.
— У вас есть ключ? — спросила она.
Галина покачала головой.
— Нет. Но, по-моему, она не заперта. Просто никто ею не пользуется.
Анна подошла к двери. Дерево было шершавым, потемневшим от времени. Ручка — железная, кованая. Она взялась за нее, почувствовав леденящий холод металла, и нажала. Защелка со скрипом поддалась, и дверь, тяжело вздохнув, отворилась внутрь, открывая узкий, крутой спуск в абсолютную темноту. Запахло затхлостью, влажной землей и пылью.
— Анна, вы уверены? — тревожно спросила Галина. — Я могу позвать Ивана с фонарем.
— Не стоит, — ответила Анна, уже находя на стене рядом с дверью электрический выключатель. Она щелкнула им. Внизу, в глубине, замигал и наконец загорелся тусклый, одинокий светильник, отбрасывающий длинные, пляшущие тени.
— Я ненадолго.
Спуск был пугающим. Ступени скрипели и прогибались под ее весом. Воздух становился все холоднее и гуще. Наконец она оказалась внизу. Подвал оказался не таким уж большим. Каменные стены, земляной пол, низкий, нависающий потолок с балками, по которым висела паутина, словно седые бороды. Это была консервация памяти.
И эта память материализовалась в виде хлама, аккуратно, почти с благоговением расставленного по стенам и в центре помещения. Старый диван с протертой обивкой. Стол с отваливающейся краской. Детская коляска. Ящики с какими-то ржавыми инструментами. И в самом центре, накрытый большим брезентом, стоял какой-то крупный объект.
Анна подошла к нему, и странное предчувствие сжало ей горло. Она ухватилась за край грубого полотна и медленно, с усилием, стянула его на пол. Пыльная туча взметнулась в воздух, заставив ее закашляться.
Когда пыль осела, она увидела то, от чего у нее перехватило дыхание.
Перед ней стояла детская люлька.
Она была деревянной, но без изысков — видимо, работа местного мастера. Краска, когда-то, наверное, светлая, теперь потускнела, потрескалась и облупилась, обнажив текстуру древесины. Люлька была небольшая, явно для младенца. Кто-то старательно зашкурил сколы и заново покрыл ее лаком, пытаясь сохранить в первозданном виде, но время оказалось сильнее.
И тут ее взгляд упал на изголовье. Там, кривыми, но выведенными с любовью буквами, было выжжено имя: «ЖЕНЯ».
Анна замерла, в голове пронеся вихрем вопросов. «Женя? Кто это?» Она никогда не слышала этого имени в контексте своей семьи. У нее не было ни брата, ни дяди с таким именем. Отец никогда о нем не упоминал. В ее памяти не было никакого Жени.
Она медленно, почти боязненно, опустилась на колени перед люлькой. Она провела пальцами по шершавому дереву, ощущая подушечками следы старых царапин, вмятины, холодный лак. Она водила кончиками пальцев по выжженным буквам, словно пытаясь прочесть слепой азбукой историю, которую ей никогда не рассказывали.
Это была не ее люлька. Она была уверена. И это открытие было, возможно, страшнее, чем если бы она нашла что-то свое. Это была чужая память. Чужая тайна.
Артур Россов сберег эту вещь. Спустил ее в этот сырой склеп, подальше от глаз, но не выбросил. Значит, этот Женя был для него важен. Очень важен. Кем он приходился ее деду? Сыном? Внуком? Племянником? Почему о нем никто и никогда не говорил? Почему отец скрыл и это?
Мысли путались, выстраиваясь в самые тревожные догадки. Может, у деда была другая семья? Может, этот Женя — ее дядя, брат отца, с которым случилось что-то ужасное? Или… еще хуже? Холодная дрожь пробежала по спине.
Люлька стояла молчаливым укором, немым свидетелем еще одной семейной тайны, куда более глубокой и, возможно, куда более мрачной, чем та, что разделила ее отца и деда. Она думала, что раскрыла главную загадку, а нашла лишь дверь в новый лабиринт.
Анна медленно поднялась с колен, не сводя глаз с выжженного имени. Эйфория от предыдущих находок, чувство связи и прощения, испарились без следа, сменившись леденящим душу беспокойством. Ее наследство оказалось не просто богатством и невысказанной любовью. Оно было шкатулкой с призраками. И один из этих призраков носил имя Женя.
Она больше не чувствовала себя хозяйкой. Она чувствовала себя следователем на месте преступления, где все улики были тщательно спрятаны, а единственный свидетель — эта старая деревянная люлька — хранил мертвое молчание.
Повернувшись, она медленно поднялась по скрипучим ступеням обратно, в мир живых, но теперь она несла с собой в сердце новый, тяжелый и безымянный груз. Ей нужно было узнать, кто такой Женя. И почему его память была погребена в подвале вместе с обломками старой, бедной жизни.
Осознание того, что ни Галина, ни Иван Степанович, ни наемные работники не могут пролить свет на тайну люльки, было одновременно и разочаровывающим, и логичным. Они были частью нового, налаженного порядка, который установил Артур. Они обслуживали его империю, но не знали его демонов. Расспрашивать их о каком-то Жене было бы пустой тратой времени.
Но отступать Анна не собиралась. Тихое, настойчивое жужжание любопытства, переросшее в тревогу, гнало ее из этих стерильных, роскошных стен. Ей нужен был воздух, нужно было увидеть место, которое помнило ее семью до того, как все распалось. Станицу. Старых жителей. Кто-то ведь должен был остаться.
К ее удивлению, когда она спустилась в холл, дождь прекратился. Хмурые тучи начали редеть, пропуская редкие, слепящие лучи низкого осеннего солнца, которое превращало каждую каплю на листьях и каждую лужу на гравии в сверкающий алмаз. Воздух был чист, промыт и пьяняще свеж.
Она накинула куртку и вышла, не говоря Галине о своей цели.

Глава 4. Что скрывает моя кровь?

Дорога, ведущая от усадьбы в сторону станицы, была уже знакомой, но теперь, без завесы дождя, Анна разглядывала ее более пристально. По обе стороны тянулся лес, могучий и древний. И вот сквозь деревья она увидела его — старый, полуразрушенный забор, сложенный из дикого камня. Память дрогнула, выдав смутный, как выцветшая фотография, образ: она, маленькая, бежит по тропинке, а этот забор тянется справа от нее. Она помнила шершавость камня под ладонью, запах мха и влажной земли. Это была тропа, по которой она ходила в детстве.

Сердце ее забилось чаще. Она свернула с главной дороги и ступила на узкую, заросшую травой тропу, которая вилась параллельно забору. С каждым шагом чувство дежавю усиливалось. Вот коряга, на которую она когда-то любила забираться. Вот огромный валун, похожий на спящего медведя. Она шла, и лес понемногу возвращал ей ее собственное прошлое, кусочек за кусочком.

Тропа вывела ее на окраину станицы, но не к парадным фасадам новых коттеджей, а в его старую, неизмененную часть. Здесь, в тени огромных дубов, все еще стояли те самые, выцветшие от времени домики, которые она помнила. Скромные, деревянные, с неухоженными палисадниками и старыми «Жигулями», ржавеющими в траве.

Она замедлила шаг, чувствуя себя чужеземкой в своем дорогом, хоть и практичном, снаряжении. Ее заметили. Из окна одного из домов на нее уставилась пожилая женщина, потом резко отдернула занавеску. У ворот два немолодых казака, чинившие забор, замолчали и проводили ее настороженными взглядами. Воздух был наполнен тихим, но ощутимым недоверием. Она была чужой. Более того, она была из того дома. Из усадьбы Россовых.

Анна почувствовала, как подступает отчаяние. Как заговорить с этими людьми? С чего начать?

И тут ее взгляд упал на вывеску, прибитую к столбу старого, почерневшего от времени здания, похожего на сарай: «ВИКТОР СИДОРОВ. РЕМОНТ ТЕХНИКИ». Ремонт техники. Это было одно из немногих мест, которое, казалось, сопротивлялось натиску нового времени. Она сделала глубокий вдох и направилась к открытым воротам.

Внутри пахло соляркой, краской, старым железом и машинным маслом. В полумраке, под лампой дневного света, копошились две фигуры. Пожилой мужчина с седой щетиной и в потрепанной кепке что-то чинил, а молодой парень орудовал болгаркой, оглашая пространство пронзительным визгом.

Когда Анна вошла, визг прекратился. Оба мужчины уставились на нее. Молодой — с простодушным любопытством, старый — с тем же настороженным недоверием, что она видела на улице.

— Здравствуйте, — начала Анна, чувствуя, как голос слегка дрожит. — Я… я ищу Виктора Сидорова.

— Я Виктор Сидоров, — откликнулся старший, не двигаясь с места. — Чем могу служить?

Он не предложил ей войти, не улыбнулся. Он просто ждал.

— Меня зовут Анна Россова, — сказала она, и имя прозвучало в гулком пространстве мастерской как выстрел.

Виктор медленно отложил гаечный ключ. Его лицо ничего не выражало.

— Россова, — произнес он без интонации. — Так и знал. Узнал походку. Артур тоже так плечи отводил, когда нервничал.

Эти слова поразили Анну сильнее, чем любая грубость. Он узнал в ней деда.

— Я… я не знала, — растерянно сказала она. — Мы уежали, когда я была маленькой.

— Знаю, — кивнул Виктор. — Помню. Родители твои, тогда чуть с ума не сошли от горя. А старик… старик с тех пор другим стал.

Он помолчал, оценивающе глядя на нее.

— …Я со стариком дела иметь бросил, когда он богатым стал, — продолжил Виктор, и его голос стал еще более колючим. — И уж тем более не имею дел с тем местом, с которым он связался.

Анна насторожилась.

— С каким местом?

В глазах Виктора вспыхнуло что-то тревожное, почти паническое.

— Раз ты не знаешь, то тебе лучше не знать. Поверь старому дураку, так будет лучше для всех.

— Виктор, — настаивала Анна, чувствуя, как внутри загорается новый, беспокойный огонек. — Я ищу информацию. О своей семье. О том, что было до того, как мы уехали.

Старик фыркнул, отводя взгляд.

— А тебе-то это зачем? Деньги-то у тебя теперь есть. Живи да радуйся.

— Деньги не отвечают на вопросы, — тихо, но твердо сказала Анна. — Я нашла кое-что в доме. Детскую люльку. На ней выжжено имя «Женя». Я не знаю, кто это. Мой отец никогда о нем не говорил. Может, вы что-то помните?

Имя «Женя» подействовало на Виктора как удар тока. Он побледнел, отшатнувшись, будто от прикосновения к раскаленному металлу. Все его напускное безразличие испарилось, сменившись неподдельным ужасом. Он судорожно перевел взгляд на сына.

— Эй, Вань, сбегай-ка, проверь, там мотор у Петровича привезли?

Молодой парень, поняв, что его удаляют, кивнул и быстро вышел, бросив на Анну последний, уже не любопытный, а испуганный взгляд.

Когда дверь захлопнулась, Виктор шагнул к Анне, понизив голос до сдавленного, почти угрожающего шепота.

— Слушай, Анна, и запомни хорошенько. То, о чем ты спрашиваешь — это темная история. Гнилая. Поверь мне на слово, не стоит тебе там копать. Раз твой дед и твои родители скрыли это от тебя, то это… поверь, так лучше для тебя. Это зараза, с которой лучше дела не иметь, иначе… иначе придется продать душу, как и сделал твой дед, чтобы все это получить. Не лезь в это, девочка. Уезжай отсюда.

Глава 5. Тень на опушке

Следующее утро встретило Анну ослепительным солнцем. После вчерашних мрачных открытий этот день казался подарком. Решив отвлечься от тягостных мыслей, она наметила себе практическую цель — осмотреть теплицы и ферму, чьи масштабы она до конца не осознавала.

Позавтракав, она вышла в сад. Воздух был чист и свеж. По пути к сияющим на солнце теплицам она заметила знакомую фигуру у одного из служебных зданий. Дмитрий Картошов, безупречный в своем темном костюме, несмотря на сельскую местность, о чем-то разговаривал по телефону. Увидев Анну, он тут же завершил разговор.

— Анна Романовна, доброе утро. Я как раз направлялся к вам с еженедельным отчетом, — он сделал шаг навстречу, его лицо было привычно непроницаемым.

— Доброе утро, Дмитрий Игоревич. Отчет подождет, — ответила Анна. — Сегодня я хочу увидеть все своими глазами. Проведете для меня экскурсию?

На его лице на мгновение мелькнуло легкое удивление, будто просьба лично обойти владения была ему в новинку. Но он тут же взял себя в руки.

—Безусловно. Пожалуйста, пройдемте.

Он распахнул дверь первой теплицы. Футуристический пейзаж из зелени и технологий предстал перед Анной.

— Здесь мы видим систему замкнутого водоснабжения, — голос Картошова был ровным и лишенным эмоций, как аудиогид. — Эффективность использования воды повышена на семьдесят три процента по сравнению с традиционными методами. В этой секции выращивается руккола для ресторанов Краснодара, ее себестоимость…

Он сыпал цифрами, процентами, показателями рентабельности. Он говорил о растениях как о единицах товарной массы, о земле — как о активе. Его рассказ был безупречно информативным, но совершенно безжизненным. Анна слушала, кивала, но ее взгляд скользил по листьям, по лицам рабочих, пытаясь найти за сухими данными то, что заставило ее деда вложить душу в это место.

— А что там, за теплицами? — перебила она его, когда они вышли на воздух.

— Поля с озимыми культурами, — последовал немедленный ответ. — В основном пшеница и рожь. Урожайность в прошлом сезоне составила…

— До каких пор простираются наши земли? — уточнила Анна, глядя на бескрайние просторы.

— Владения граничат с государственным лесным заповедником, — Карташов достал планшет и вызвал карту. — Общая площадь пахотных земель — пятьсот двадцать гектаров. С учетом пастбищ и лесов…

Пятьсот двадцать гектаров. Цифра, произнесенная его бесстрастным голосом, все равно впечатляла.

—Я хочу завтра объехать границы, — заявила Анна.

Карташов нахмурился.

—Я бы не рекомендовал это делать самостоятельно. Дороги там в плохом состоянии. Лучше поручить это одному из наших сотрудников, он предоставит вам подробный фотоотчет.

— Нет, — мягко, но твердо возразила она. — Я хочу увидеть все сама.

— Как пожелаете, — он кивнул, делая пометку в планшете. — Я организую внедорожник и водителя.

Их путь лежал мимо конюшни. Даже отсюда доносился знакомый запах — сена, кожи и лошадей. Воспоминания нахлынули с новой силой.

—А здесь содержится двенадцать голов, — Карташов, не сбавляя шага, продолжал свой брифинг. — В основном для представительских целей и работы с пастбищем. Статья расходов на их содержание…

— Я хочу посмотреть, — решительно сказала Анна, поворачивая к воротам.

В конюшне царил образцовый порядок. Карташов остановился у первого денника.

—Это… — он заглянул в планшет, — …Афина. Гнедая кобыла, семь лет. Приобретена три года назад.

Анна подошла ближе. Кобыла с умными глазами и белой звездочкой на лбу протянула к ней голову. Анна забыла о Карташове, о цифрах, о всей этой тяжести наследства. Она протянула руку, и Афина доверчиво уперлась теплой мордой в ее ладонь.

— Я в детстве занималась конным спортом, — тихо сказала Анна, больше себе, чем управляющему.

— Это можно учесть в плане досуговой активности, — последовал деловой ответ. — Мы можем нанять инструктора, если потребуется.

Анна не ответила. Она стояла, гладя лошадь, и впервые за несколько дней чувствовала не злость, не растерянность и не подавленность, а странное, щемящее спокойствие. Дмитрий Карташов видел в этой земле и ее обитателях только статьи доходов и расходов. Но здесь, в конюшне, глядя в глаза этому животному, которое помнило ее деда, она понимала — здесь есть что-то большее. Что-то, что нельзя уместить в отчеты и графики. И она была полна решимости найти это.

Тишину конюшни нарушил лишь равномерный звук жевания сена и фырканье лошадей. Анна стояла, не в силах оторвать руку от теплой шеи Афины. В этом простом жесте было больше утешения и связи с прошлым, чем во всех прочитанных письмах и осмотренных комнатах. Она чувствовала, как напряженные мышцы спины и плеч понемногу расслабляются.

— Инструктор не потребуется, — наконец сказала она, обернувшись к Карташову. Ее голос прозвучал тверже, чем она ожидала. — Я уверена, что справлюсь сама. Просто оседлайте мне Афину завтра утром. Я хочу осмотреть поля именно верхом.

Карташов замер с планшетом в руках. На его лице боролись удивление и явное неодобрение. Такой спонтанный, не пропущенный через призму логистики и страховки план явно выбивал его из колеи.