Тайна старого фото

Старый дом встретил Олю неожиданным теплом. Топить в нем было, конечно, некому — после смерти матери он почти год стоял заброшенным. Но толстые бревенчатые стены, нагретые за день солнечными лучами, надежно защитили от ветра и подарили надежду на то, что стоит развести печку, и станет совсем хорошо.

Дорога до деревни вышла трудной. Оля так и не сумела накопить на машину — болезнь матери съела все лишние деньги до копейки — и нелишние тоже. Мамы не стало уже давно, а Оля все еще гасила долги. Собственно, поэтому она и решила вернуться деревню. Ненадолго — на год, может, на два. Сдавать квартиру в городе, закрыть все кредиты, накопить на машину и ремонт после арендаторов. Дом в деревне добротный, интернет хоть и мобильный, но надежный. И работать можно, и в огороде свои силы попробовать летом. Но без машины, конечно, будет тяжело. Особенно в межсезонье.

Ну да ничего. Справится. Она молодая, сильная. Гулять привычная… По крайней мере, была еще не так давно. Пока мама болела, конечно, не до гуляний было, но теперь было самое время заняться собственным здоровьем. Гулять ведь полезно.

Печку Оля растопила быстро. Все-таки в этом доме прошло ее детство, и глупенькая присказка сама соскользнула с языка, стоило зажечь длинную каминную спичку:

— Огонек в окошко, потом зола в лукошко…

Пламя схватилось за щепу охотно, с треском. Печь задышала ровно, затянула воздух через дверцу, и по дому сразу пополз уютный запах — дымный, древесный и немного пыльный. Оля посидела немного перед огнем, чувствуя, как согреваются замерзшие пальцы. Потом встала, отряхнула колени и пошла осматриваться.

Дом, несмотря на год одиночества, держался бодро. Первым делом Оля открыла все занавески, впустила свет. Потом нашла ведро, тряпку, старую щетку и принялась за уборку.

Работа пошла с тихим удовольствием: вымыть столешницу, оттереть кран от налета, перебрать старые банки на полке. Что-то в этой хлопотной простоте напоминало время до болезни, когда мама была сильной, молодой, когда запахи в доме были иными — варенье, щи, свежая простыня, подогретая на печке.

Скоро все стало выглядеть почти по-городскому: чисто, строго по своим местам, без всякой ерунды вроде пыльных кружевных салфеток на всех поверхностях. Салфетки она, конечно, не выбросила. Их же вязала мама. Но убрала в коробку и отнесла на чердак.

В комнате, где раньше стояла мамина швейная машинка, она поставила кресло, расстелила на него плед, пристроила ноутбук на старый журнальный столик и подтащила удлинитель из кладовки. Настроила интернет, заварила чай и соорудила пару бутербродов. Хлеб был уже нарезан ломтиками — слишком тонкими на ее вкус. Но именно такой подходил к таким же тонким, словно бумага, кусочкам колбасы из вакуумной упаковки. Ничего более тяжелого она из города тащить не стала. Ничего, завтра пройдется по деревне, найдет магазин и купит нормальной еды. Запарит гречневую кашу в печке, запечет пару куриных ножек. Главное — не думать об этом сейчас, иначе никакие бутерброды в горло не полезут. А еще нужно будет купить продукты для салата “Оливье”. Послезавтра же Новый Год. И хоть праздновать Оле совсем не хотелось, но все-таки хотя бы салат, но нужно было сделать.

Утро встретило Олю тишиной — густой, вязкой, непривычной. Не городской, с ее круглосуточно гудящими улицами, криками с парковки, визгами тормозов и чужими ссорами за стенкой. Здесь тишина была плотной, почти осязаемой: скрипнула печка, что-то мягко упало на крышу — может, снег, может, ветка — и всё. Остальное тонуло в беззвучии.

Оля проснулась рано — не по деревенским меркам, по своим. Обычно она работала ночью, а вставала к обеду, но сегодня ее разбудило непривычное солнце. Нужно будет переставить кровать или купить плотные шторы. Пока же хотелось кофе — крепкого, горького, лучше всего — из любимой кофейни. В доме, конечно, был только растворимый, причем старый, побелевший, отдающий кислотой даже в запахе. Она заварила его в кружке, бухнула пару ложек сахара, надеясь перебить кислоту, и, закутавшись в плед, села на подоконник — смотреть в окно. За ним уже начался хмурый зимний деревенский день.

***

К вечеру Оля пожалела. Не о переезде — не совсем. Скорее, о наивной надежде, что можно вот так просто — приехать, растопить печку, и жизнь сама наладится. В городе она, по крайней мере, знала, где купить хороший кофе, а тут… В местном магазине выбор оказался даже беднее, чем она ожидала. Ни привычных сыров, ни нормальной крупы — только гречка да манка. Кофе — один вид, тот самый, что она пила утром. Может, чуть свежее. И никаких пунктов доставки — ни Озона, ни Вайлдберриз.

Продавщица, косо оглядев ее рюкзак и городское пальто, нехотя буркнула:

— Тут зимой все дома сидят. Кому чего надо — заранее заказывают. Или в район ездят.

— А как туда добраться?

— Автобусом. Но он раз в три дня. Иногда реже. Особенно если метель.

Оля кивнула, прикусив язык, чтобы не сказать ничего лишнего. Не то чтобы она ожидала кофе в зернах или миндальное молоко, но хоть бы курицу нормальную! А тут — синюшная туша в рваном пакете, с ярлыком «суповая» и датой упаковки, отпечатанной синими чернилами на промокашке. Даже вчерашняя колбаса толщиной с бумагу, к которой она привыкла относиться с пренебрежением, внезапно показалась утешительной роскошью.

В дверях она столкнулась с дядей Мишей. Надо же, оказывается, остались в деревне люди, которых она знала, и которые знали ее.

— Здрасьте, дядь Миш, — бросила она.

Старик улыбнулся, но, конечно, не ответил — он был немым. Старый, как сама эта деревня, он с трудом, но распахнул для нее дверь.

— Спасибо, — выдавила Оля, чувствуя себя одновременно неловко и польщенно, и поспешила выскользнуть на улицу.

Когда она вернулась домой, неся в пакете то, из чего худо-бедно можно было соорудить салат, и банку рыбных консервов в придачу, настроение было переночевать и бежать обратно в город.

На крыльце она поскользнулась. Не упала — сработала привычка, закаленная питерским льдом на брусчатых мостовых. Но это окончательно сбило ее внутреннее равновесие. В сенях она остановилась, не разуваясь, ссутулилась, прижав сумку к груди.