Тайная помощница для ректора-орка

Глава 1. Мастерская

— Ой, — вырвалось у меня.

— Я же сказал, отодвинуть плавно, а не лить!! — от громового мужского рыка задрожали колбы.

От нового окрика моя рука дёргается — сильнее, чем следует, давит на рычаг.

Устройство заклинивает.

К моему ужасу, тонкая струйка драгоценного компонента так и продолжает поступать в колбу с мутным стеклом.

Тщательно отмеренная мною скорость смешивания неизбежно нарушается. Поступает намного быстрее, чем нужно!

Такое тут устройство — с латунными трубами, с рычагами и крупными шестерёнками.

Плавно надо было. Эх…

Я торопливо пытаюсь исправить, остановить струйку состава, но из-за того, как я дёрнула рычаг во время появления ректора, механизм заклинило.

Холодея, я пытаюсь выправить процесс, но с отчаянием понимаю: никак! Моей силы не хватает!

Всё больше и больше экстракта эмоциональной проявленности, то есть эмориума, льётся в колбу.

С катастрофической неотвратимостью эмориум смешивается с густым раствором, который я тут два часа готовила, — совсем скоро коснётся кристаллов на её дне.

Обычно моя рука тверда. Я всегда гордилась тем, как точно отмеряла ингредиенты. Особенно мне удавалось настроить скорость смешивания состава.

Только вот никогда до этого на меня не рычал громадный разъярённый орк, в своём устрашающем мускулистом великолепии наводящий страх и трепет.

Так-то наш ректор, хоть и является орком с матово-изумрудной кожей, весьма впечатляющий мужчина. На редкость привлекательный. С крупными гармоничными чертами сурового мужественным лица, с высоким и широкоплечим рельефным телом.

Сильный, здоровенный, даже с некоторой грациозностью отточенных уверенных движений.

Особенно он впечатляет сейчас, и это невозможно игнорировать даже в моей ситуации полной моей катастрофы. Так ему идёт парадный камзол, идеально сидящий на высоком мощном теле, длинные чёрные волосы, стянутые в густой хвост на затылке, и разъярённый взгляд золотистых глаз.

Всё женское население нашей Королевской Академии синтеза магии и технологий без ума от ректора-орка, утверждая, что будь он эльфом, или даже драконом, было бы уже точно не то.

Я бы, наверное, тоже была бы от ректора без ума. Если бы мой ум не был занят собственными проблемами.

У меня есть цель: освободить моих обожаемых родителей от кабального контракта с корпорацией. Заодно не позволить этим хищным дельцам вынудить меня подписать такой же контракт.

Поэтому, мне совершенно не до того, чтобы засматриваться на мужчин. Мне нет дела ни до ректора, ни до хоть кого-нибудь из мужской части синтезистов, как называют учащихся в нашей академии.

Здесь, в этой навороченной мастерской, закрытой для всех ниже четвёртого курса, я намеревалась одним махом решить все проблемы — свои и своей семьи.

Вот только сейчас, когда сюда заявился великий и ужасный Дорхар Ирд, ректор Королевской академии, мои проблемы, очевидно, не только не решаются. Они множатся.

Я бессильно дёргаю рычаг, стараясь остановить смешивания состава.

Из колбы начинает подниматься плотное облако белого дыма.

Мои глаза расширяются от того, как стремительно рядом со мной оказывается ректор.

— Замри! Я сам, — чуть более тихий рык ректора. — И не дыши!

Запоздало задерживаю дыхание, пугаясь ещё больше. Ведь я настолько растерялась, что успела вдохнуть воздух, насыщенный дымом — его всё больше, обильно валит из колбы, окутывая меня и ректора.

Ректор не медлит. Его здоровенная ладонь накрывает мою руку на рычаге.

Он плавным уверенным движением выправляет положение рычага — вот ведь силищи у него…

Слышу характерный звук задвижки внутри большой латунной трубы, соединённой с одним из десятка конденсаторов.

Ректор Ирд сжимает свои крупные пальцы поверх моих, доводя рычаг до конца. Я думала, будет больно, но этот громадный орк умудрился нисколько не сдавить мои пальцы.

Уф… Эмориум всё же коснулся кристаллов на дне колбы. Наверное, от этого столько дыма. Замираю, как и приказал ректор, стараясь не дышать.

Стою неподвижно, глядя, с какой скоростью и выверенной чёткостью ректор продолжает останавливать процесс синтеза.

Щёлкают клапаны на трубах.

Натужно ревёт система принудительной вентиляции.

Густые клубы пара, заполнившие всю мастерскую, стремительно втягиваются в потолок.

Выключив всё, ректор хватает меня за талию, поднимает как пушинку и несёт вглубь мастерской, к едва заметной двери в дальнем углу.

— Куда?.. — мой тихий выдох.

— Кьяра Линд, у вас высший балл по технике безопасности, — усмехается он, толчком ботинка распахивая дверь. — Что нужно в первую очередь при соприкосновении с неизвестной парообразной субстанцией?

— Провентилировать лёгкие и немедленно помыться… — заученно выдаю я и распахиваю глаза от осознания всей катастрофичности происходящего.

Мы оказываемся в белой прямоугольной комнате с гладкими стенами и каменной скамьёй вдоль стены.

Ректор ставит меня в центре. Хватает из шкафа пакет с клапаном и трубкой с особым составом для очищения лёгких — бросает мне один, вскрывая другой.

Я торопливо срываю пломбу, хватаю ртом трубку и глубоко дышу, позволяя очищающему воздуху убрать всё лишнее из моих лёгких. Ректор делает то же самое.

Пакет издаёт шипение, говоря о том, что артефакты отработали успешно.

Ректор забирает у меня пакет, вместе со своим бросает в нишу для утилизации. Стягивает свой парадный камзол, небрежно бросает его на скамью.

Я оторопело смотрю, на него, как он резкими быстрыми движениями растёгивает шёлковую рубашку.

Сглатываю, уставившись на умопомрачительный рельеф его гармонично-бугристых мускулов с мощными пластинами груди и тугими кубиками пресса.

— Что стоишь? Немедленно раздевайся! — приказывает ректор.

Глава 2. Душевая

От приказа раздеваться я краснею до корней своих золотистых волос.

— Тебе незнакомо слово «немедленно»? — неожиданно спокойным голосом спрашивает ректор. — Здесь одна душевая. Мне самому тебя раздеть?

Он уже сбросил штаны и рубашку, возвышается рядом, почти совсем голый.

Сбрасываю с себя оцепенение. Торопливо расшнуровываю корсет и, пунцовая от смущения стягиваю с себя платье.

Но ректор прав. Эмориум с кристаллами памяти ещё никто не соединял. Учитывая, насколько ядрёную смесь катализаторов я подготовила, последствия соприкосновения дыма с кожей непредсказуемы.

Тут не до смущения. Возможно, наша жизнь от этого зависит, а я туплю.

Раздеваюсь, а в голове мешанина. Мне ведь наверняка придётся объясняться.

Только вот поймёт ли ректор мои причины?..

Причины, причины.

На всё есть причины.

Вот и у меня на поясе был увесистый мешочек причин, когда я пробралась ночью сюда, в мастерскую — в отдельное одноэтажное здание, отведённое под работу с опасными техно-магическими штуками.

Снимаю корсаж и пояс с украшениями в виде шестерёнок и цветов, расплетаю завязки на длинной юбке изящного бального платья.

Ведь я сбежала с бала, посвящённого началу третьего года обучения.

Каждый учёбный год начинается с бала для всей академии. Такая тут странная традиция, заведённая ректором — здоровенным орком с внешностью маскулинного эльфа, суровым нравом дракона и безжалостностью прожжённого дельца.

Почему-то испытываю волнение, вспоминая ректора Дорхара Ирда во время его торжественной речи, открывающей бал. Его безупречный парадный вид в строгом дорогом камзоле, ледяной тяжёлый взгляд и красивую улыбку, так не вяжущуюся с каменным лицом.

Похоже, улыбаясь, ректор Ирд делал попытку поменьше пугать преподавательский состав и учащихся в академии. Но по факту пугал больше. Намного больше.

Его вообще люто боятся. Что не мешает уважать и даже восхищаться. Но боятся его всё же больше. Особенно за то, как умеет ректор наказания выбирать.

Самое смешное, что никого никогда не отчисляет. Но наказывает за провинности и неуспеваемости так, что провинившийся в итоге входит в число лучших выпускников.

Меня обдаёт холодом, даже думать боюсь, как будет ректор наказывать меня…

— Сорочку тоже, — распоряжается ректор и подходит к рычагам на стене.

Не дожидаясь, пока я разденусь, дёргает рычаги, и с потолка льётся плотный поток воды.

Становится легче морально. Тугие струи душа отсекают меня от ректора.

Впрочем, намочив нас, он выключает воду. Повернувшись ко мне спиной, стягивает последнюю часть одежды, оставаясь полностью голым. Берёт с полки бутыль с очищающим раствором, льёт на себя и начинает намыливаться.

Сглатываю от вида его широкой рельефной спины, крепких ягодиц, сильных ног и рук. Рехнуться можно… Высокий ещё такой. И ещё этот изумрудный оттенок кожи смотрится так завораживающе… Очень органично и красиво.

Мысленно одёргивая себя, приказываю себе перестать пялиться на ректора и спасать, наконец, свою жизнь от возможных последствий соприкосновения с дымом от моего нарушенного эксперимента.

Торопливо стягиваю сорочку и трусики, хватаю бутыль с очищающим раствором с полки и начинаю намыливаться.

Стараюсь успокоиться. Мы просто помоемся, просушимся, а потом я постараюсь выжить при неминуемом наказании от ректора. Мне ведь нельзя было находиться в мастерской. Допуска ещё нет.

Замечаю краем глаза движение сбоку. Вздрагиваю: там, оказывается, большое зеркало во всю стену, которое я сначала не заметила.

Ловлю свой взгляд в отражении. На меня смотрит огромными напуганными глазами невысокая блондинка с высокой полной грудью, тонкой талией и плавными изгибами голых бёдер.

Рядом со здоровенным мускулистым орком я кажусь особенно хрупкой.

При этом мне совершенно не нравятся изменившиеся ощущения в моём теле.

Дыхание учащённое, внизу живота тянет. Тело напрягается. Кожа стала невероятно чувствительной, особенно ставшими тугими соски, которые отзываются сладкой болезненностью, когда я их задеваю намыленными руками.

Ловлю себя на том, что я не столько намыливаю себя, сколько глажу, наминая грудь. А ещё чаще, чем следует, ныряю в пульсирующую и увлажнившуюся промежность.

Одёргиваю себя, призывая себя намыливаться быстрее.

Хоть я и девственница, но с сексуальным образованием в королевстве всё нормально. Я прекрасно знаю про физическую сторону отношений между мужчиной и женщиной.

И я чётко понимаю, что происходит с моим телом. Оно всё больше и больше хочет мужчину. Причём не абстрактного, а вот этого голого орка, который молча и быстро намыливается за моей спиной.

Моё возбуждение стремительно усиливается.

Я отчётливо понимаю: это ненормально. Может ли это быть из-за действия дымной смеси эмориума с кристаллами?

Очень похоже на то. Ох, как возбуждение накатывает.

Нестерпимо хочется повернуться к ректору и прикоснуться к нему.

Ужас какой…

Я холодею от новой мысли.

Это происходит только со мной? Но ректор же был рядом и тоже попал под воздействие дыма!

Может ли быть так, что он сейчас испытывает то же самое… ко мне?!

— Намылилась? — хрипло спрашивает ректор.

От звука его низкого роскошного голоса с чувственной хрипотцой меня просто в жар бросает.

— Да… — едва слышно отвечаю я.

Боюсь оборачиваться. Мне показалось, что его голос прозвучал ближе.

— На спине пропустила, — раздаётся рядом с моим ухом.

Замираю от всплеска возбуждения, чувствуя большие и горячие мужские руки — они плавным движением распределяют густую пену по моей голой спине.

Визуалы

Кьяра Линд

Дорхар Ирд, ректор

Кьяра в мастерской

Ректор входит в мастерскую

Глава 3. Прикосновения

Его ладони — твёрдые и чуть шершавые. И движение на удивление плавное.

Ректор гладит меня по спине, распределяя густую пену широкими неторопливыми кругами.

Замираю, не в силах пошевелиться. Внутри всё сжимается от страха и чего-то ещё, острого и сладкого. От его прикосновений по коже бегут мурашки, а низ живота сжимается тугой горячей пружиной.

Он намыливает мне плечи, спускается к пояснице, тщательно проходит по каждой мышце, каждому позвонку. Я чувствую жар его тела совсем близко за своей спиной, слышу его ровное глубокое дыхание.

Мысли путаются, не желая осознавать происходящее.

Что привело меня к тому, чтобы оказаться здесь, голой, наедине с ректором…

Мои причины, как я оказалась здесь, из-за чего вообще пошла в эту мастерскую…

Будто наяву перед глазами всплывает уставшее лицо моего отца в тот вечер, когда он вернулся из главного офиса корпорации Веритек.

Не произнеся ни слова, отец просто сел за стол, положив перед собой тубус для хранения договоров и спрятал лицо в руках. Мама обняла его, едва сдерживая слёзы.

У меня внутри всё похолодело. Я подошла и вынула контракт из тубуса. Расправила тонкий латунный лист с текстом контракта, нанесённой особой гравировкой с защитой от подделки и прочими техно-магическими наворотами.

Я попыталась почувствовать…. Ведь у меня и у отца особый дар. Мы слышим эмоции металла. У мамы такого дара нет, но она очень хороша в работе с документацией и помогает отцу в его деле свободного инженера.

В этот раз я ничего не почувствовала в металле контракта. Лист был холодным и молчаливым под пальцами, будто его эмоции кто-то выжег.

Мама порывисто выпрямилась, достала самый сильный резонатор. Это особое устройство, которое проявляет эмоции того, кто подписывал. Этим можно было бы доказать, что отца вынудили подписать контракт на кабальных условиях. Что он поставил свою подпись на нём не по доброй воли, а из-за угроз.

Только вот резонатор ничего не показал. Корпораты научились скрывать правду. Замораживать её.

Кто бы ещё мог это сделать, как не Веритек Индастрис — главный поставщик магических штук для юристов.

Мой взгляд тогда упал на рекламу Веритек, лежащую рядом с тубусом.

На блестящей поверхности гордо значилось: «Мы делаем не артефакты. Мы производим саму законность. Наши приборы следят, чтобы все сделки были честными, свидетели не лгали, а контракты выполнялись».

Какой цинизм… Содрогаясь от отвращения к двуличности лидеров корпорации, я открыла проспект и пробежалась взглядом по строчкам.

Передовые исследования… Ментальная магия… Криптозаклинания…

И красивая надпись сбоку на каждом листе: «очищаем информацию ото лжи, создаём идеальные инструменты для закона».

Я пролистала проспект. А потом, в описании одного из приборов, кое-что навело меня на мысль.

Потом уже она оформилась в отчаянную надежду. Обычный резонатор на кристаллах памяти не мог вскрыть слой правды, истинные эмоции отца, когда он подписывал контракт.

Но если я создам что-то сильнее… что-то жидкое и проникающее, что сможет добраться до истины.

Я начала исследования, когда корпораты пришли за мной.

Ведь я помогала отцу в работе. И уже получила лицензию свободного инженера. Они хотели и меня прибрать к рукам, заставить работать на себя.

Мне удалось выторговать отсрочку.

Я сказала, что хочу учиться, что поступлю в королевскую академию магии и технологий. Во время учёбы я не смогу работать, но зато, после обучения, как актив корпорации я стану ценнее. И они согласились.

Мне потребовалось проучиться два курса, чтобы создать рецепт.

Всё лето каникул, советуясь с папой и мамой, мы смогли всё же собрать все необходимые компоненты для жидкого резонатора на основе кристаллов памяти и эмориума.

Без помощи родителей у меня бы и не получилось. Несмотря на то, что они работали на износ, чтобы выполнять все требования корпорации, а я помогала как могла, у нас получилось. Только сделать было негде.

Именно поэтому я решилась воспользоваться особой мастерской в академии. Самое передовое место в королевстве, единственное, где я смогла бы создать жидкость, которая вскроет ложь и спасёт мою семью.

Пришлось действовать тайно, потому что мне никто бы не разрешил.

Я закусываю губу, чувствуя руки ректора на спине.

Как так произошло, что всё сорвалось? Ведь всё было рассчитано безупречно. Я бы спокойно сделала жидкий резонатор, потом убрала бы следы своей работы.

Процесс шёл как надо! Рецепт был рассчитан безупречно, папа и его надёжный друг и постоянный заказчик, лорд Руфус, подтвердил это.

Я всё настроила правильно! Что пошло не так? Из-за вмешательства ректора?

Если быть честной с собой, то ректор явился тогда, когда я уже заметила повышение температуры и взялась за рычаг именно для того, чтобы подправить. Но всё было под контролем!

Почему ректор вообще пришёл? Как он узнал, что в мастерской кто-то есть? Ведь даже охранные големы меня не заметили. А ректор должен был быть на балу!

Слёзы наворачиваются на глаза, но я заставляю себя не плакать. К тому же, эти размышления не помогают от решиться от горячих и больших ладоней ректора на моей спине.

Вздрагиваю от нового движения его рук. Его пальцы вдруг проводят по моим бокам, чуть ниже груди, и я вздрагиваю, подавляя стон.

Возбуждение накатывает волной, горячей и влажной, пульсируя в самом низу живота. Тело предательски отвечает на его влажные прикосновения, я едва удерживаюсь, чтобы не повернуться к нему, чтобы не выгнуться навстречу.

Что-то с моим телом точно не так. Точно это из-за дыма от эмориума и кристаллов памяти. Но я ведь всё просчитала, подобного не может происходить!

Ректор тем временем убирает руки.

— Всё. Повернись, — его голос звучит глухо, почти приглушённо.

Я, прикрывшись руками, поворачиваюсь и вижу, что он стоит ко мне спиной.

— Намыль мне спину, — распоряжается он. — Тщательно.

Глава 4. Причины

Я торопливо, дрожащими руками, натягиваю на всё ещё чуть влажное тело платье.

Пальцы плохо слушаются, шнуровка корсета никак не поддаётся.

Мысли путаются, возвращаясь к рассказам о том, как ректор Дорхар Ирд умеет назначать наказания.

Ректор Дорхар Ирд никогда не кричал. Не унижал.

Он заставлял учиться. До седьмого пота. До полного изнеможения.

Студента, подсунувшего экзаменатору артефакт с чужой клеймовкой, ректор Ирд запер на неделю в архиве с первоисточниками. Поручил вручную составить каталог всех известных подделок за последние пятьдесят лет.

Говорили, парень потом с лёгкостью сдал самый сложный экзамен по экспертизе.

Двух старшекурсников, устроивших драку в теплице с ядовитыми мандрагорами и повредивших систему климат-контроля, ректор Ирд заставил вдвоём, молча, сутками чинить сложнейший механизм.

Они выучили его устройство так, что потом оба получили лестные предложения от мастеров-климатологов.

А того, кто украл чертежи у однокурсника… Ректор заставил его публично, перед всем курсом, защищать не только свой украденный проект, но и детально разобрать ещё три альтернативных решения, которые он сам же и должен был придумать за одну ночь.

Ректор Ирд не ломал. Он переплавлял. Делал лучше. Сильнее. Но процесс этой переплавки был ужасен.

Что же он сделает со мной?..

Застегнув последнюю пряжку, я с глубоким вздохом выхожу из душевой.

Воздух пахнет озоном и горелой магией.

Ректор стоит спиной ко мне у того самого злополучного аппарата.

Его мощная фигура, теперь в шёлковой рубашке, освещена холодным синим светом от многочисленных циферблатов и экранов на стенах мастерской.

Он молча изучает хаос, который я здесь устроила.

Латунные трубы, всё ещё дымящиеся, заклиненный рычаг, колба с мутным остатком жидкости на дне.

Я делаю несколько шагов, стараясь дышать тише.

Возбуждение, угасшее было от страха и холодной воды, снова просыпается внутри от его близости.

Я замечаю, как напряжены его широкие плечи под дорогой тканью, как сжаты кулаки.

До меня отчётливо доходит, что он тоже возбуждён. Сдерживает себя. От этой мысли становится жарко.

— Объясни последовательность, — приказывает он, наконец поворачиваясь ко мне и устремив на меня ледяной взгляд золотистых глаз, сейчас тёмных, почти янтарных. — Детально. С чего начала.

От одного взгляда на ректора, мне очевидно: приказ нужно выполнять немедленно. Без вариантов. Я уже попалась. Надеюсь, чистосердечное признание мне поможет. Хотя ох вряд ли…

И всё же я заставляю себя говорить, запинаясь, объясняя выбор компонентов, расчёты скорости.

Мой голос звучит чужим. Но всё же мне удаётся связно выдать последовательность реакций.

Выслушав, ректор начинает говорить. Я слушаю, сама слежу за его руками — большими, с длинными пальцами, — которые водят по схеме установки, указывая на узлы.

— Ошибка здесь, — он тычет пальцем в место соединения двух латунных труб. — Ты не учла резонансную частоту конденсатора. При такой концентрации эмориума вибрация смещает фазу. Здесь, — его палец перемещается к заклинившему рычагу, — ты должна была предвидеть обратную отдачу. Недостаточное демпфирование. Из-за этого дозатор выходит из строя, и компонент льётся бесконтрольно.

Он говорит чётко, безжалостно, разбирая мой труд на винтики.

С каждым его словом, с каждым точным замечанием, моё возбуждение растёт.

Он так умен. Так невыносимо компетентен.

Он видит всё.

Я ловлю каждый его взгляд, каждое движение губ, и мне хочется… мне хочется совсем другого.

— В итоге, — заключает он, и в его голосе впервые звучит сталь, — ты не только нарушаешь правила академии. Ты проявляешь непростительную халатность. Из-за твоих ошибок…

— Я всё сделала правильно! — вдруг вырывается у меня, от отчаяния, от накопленного напряжения. — Расчёты верные! Компоненты…

— Подойди, — он перебивает меня, и в его интонации нет места возражениям.

Я робко делаю ещё шаг. Он не двигается, заставляя меня подойти к самому столу, к сияющему массиву приборов.

— Смотри, — он указывает на один из датчиков, стрелка которого замерла в красной зоне. — Видишь? Показания давления в системе охлаждения. При твоём наборе компонентов и заявленной скорости синтеза, они должны быть здесь. — Он проводит пальцем по зелёному сектору.

Я расширяю глаза, а ректор продолжает с холодной безжалостностью:

— Ты не учла экзотермическую реакцию эмориума с кристаллической решёткой. Она дала скачок температуры, пар перегрелся. Это и вызвало тот самый пар. Непредвиденную, опасную реакцию. Из-за невнимательности.

— Но я всё рассчитала верно! — выпаливаю я, отчаянно защищая свою работу. — Я знала про возможный перегрев! Дозировка катализатора даже ниже требуемой, я специально занизила её на три процента!

Ректор смотрит на меня, его лицо остаётся непроницаемым, но взгляд тяжёлый, обжигающий.

— Ты добавляла стабилизатор «Ксилан»? — спрашивает он, и его голос звучит чуть глубже, с лёгкой, едва уловимой хрипотцой.

— Да! Конечно!

— И какой степени очистки? Шестую?

— Пятую. Самую высокую из доступных в центральной лавке.

Его взгляд на мгновение скользит вниз, по моему платью, прилипшему к ещё влажной коже, и тут же возвращается к моим глазам.

От этого мимолётного касания его взгляда, по моей спине пробегают мурашки, а между ног предательски теплеет. Впрочем, там уж давно всё мокро, даже пульсировать начало.

— Для такой концентрации эмориума нужна минимум шестая степень, — спокойно поясняет он, — иначе воздействие катализатора с каждым тиком растёт по экспоненте. Лучше восьмая.

— Даже третьей степени было бы достаточно, — возражаю я, чувствуя, как жар поднимается к щекам. — Я взяла пятую, чтобы подстраховаться.

Мне горячо не только от возмущения. Я вижу, как напрягается ткань его штанов в паху, там огромный, твердый бугор.

Глава 5. Понимание

— Антидот? — его красивые губы изгибаются в жёсткой усмешке, но в звуке его низкого рокочущего голоса нет ни капли веселья, лишь сухая, безжалостная реальность. — Его создание займёт дни, если не недели. А напряжение...

Взгляд ректора, тяжёлый и обжигающий, медленно скользит по моему лицу, опускается ниже, к вырезу платья, где бешено стучит моё сердце. И снова возвращается к моим глазам, заставляя меня сгорать со стыда и проклятого, предательского желания.

— Оно нарастает, — с безжалостностью сообщает он, — с каждым часом. Пока не начнёт разрушать организм изнутри.

Мои ладони становятся ледяными. Воздух в мастерской, пахнущий озоном и горелой магией, вдруг кажется густым и спёртым.

— Ты помнишь раздел «Эфирно-телесной симбиотики»? — его голос звучит как удар хлыста, заставляя вздрогнуть. — Влияние подобных веществ на физиологию?

В памяти сами собой всплывают чёткие, отточенные строчки из учебника, заученные до автоматизма во время ночных бдений.

Мои губы, будто независимо от воли, беззвучно повторяют их, а потом сипло выдавливают:

— Неудовлетворённое возбуждение, вызванное эфирно-гормональным катализатором, приводит к перенапряжению нервной системы, мышечным спазмам...

Я замолкаю, ощущая, как по спине бегут ледяные мурашки. Осознание, тупое и тяжёлое, начинает пробиваться сквозь туман влечения.

— И к чему? — он мягко, почти шёпотом, подталкивает меня к продолжению, но в этой мягкости сквозит стальная неумолимость.

Я сглатываю комок в горле, заставляя себя договорить, произнести вслух собственный приговор.

— ...а в долгосрочной перспективе — к повреждению каналов проведения магии и... — мой голос снова предательски дрожит.

— И к чему, Кьяра? — настаивает он, и его золотистые глаза, кажется, видят меня насквозь.

— К мучительной деградации организма, — выдыхаю я, и слова повисают в воздухе ледяными осколками. — Превращающей его в оболочку без сознания.

Я смотрю на него, на его сжатые челюсти, на капли воды, всё ещё скатывающиеся с тёмных волос по мощной матово-изумрудной коже широкой шее.

Спускаюсь взглядом по мощной рельефной груди, обтянутой шёлковой рубашкой. На тот самый явственный, пугающий своими размерами бугор на штанах, который кричит о его собственном, сдерживаемом железной волей, возбуждении.

— Вижу, ты всё понимаешь, — его голос звучит тихо, почти интимно, и это звучит страшнее любого его самого громкого обвиняющего рыка.

Я молчу, опустив глаза в пол, и киваю. Понимаю, я конечно. Мы в одной ловушке. Связанные одной цепью, одним ядовитым дымом.

И отчётливо понимаю, что именно придётся сделать, к чему ректор сейчас ведёт разговор. Ужас-то какой… Не может быть, чтобы это была правда…

— Остаётся только один выход, — его слова падают в гулкую тишину мастерской, как тяжёлые, отполированные камни, — единственный способ сбросить это напряжение и дать телу то, чего оно требует. Настоящие гормоны, которые в данный момент мы ничем не сможем заменить. Аналог которых попросту нет времени синтезировать.

Я опускаю голову, чувствуя, как по щекам разливается огненная краска. Жар пышет от кожи, а внутри всё сжимается в тугой, болезненно-сладкий комок.

Знаю я, всё ведь знаю, что он прав. Другого пути нет.

Знания, выстраданные за годы учёбы, безжалостно подтверждает его слова. Подобные побочки экспериментов с эмориумом — далеко не новость. Я-то думала, что я в безопасности, потому что десятки раз всё просчитала.

Я молча киваю, не в силах вымолвить ни слова.

Стыд и отчаяние сдавливают горло, но под ними — тлеющая, готовая вспыхнуть искра облегчения.

Ведь я всё ещё жива. И… как бы это не было страшно и стыдно признавать — он знает, что делать. Я не одна…

Ректор медленно приближает пальцы к моему лицу.

Его движение плавное, почти гипнотическое.

Он не хватает меня, не принуждает. Мягко, но без возможности отказа, поднимает мой подбородок, заставляя посмотреть на него. Его пальцы кажутся обжигающе горячими на моей коже.

— Не бойся, — говорит он, и в его низком, всегда таком твёрдом голосе вдруг слышатся новые, незнакомые нотки. — Я буду нежен с тобой.

Эти слова обрушиваются на меня.

Они звучат как приказ, от которого невозможно ослушаться, и как обещание, от которого перехватывает дыхание.

По моей коже бегут мурашки, а низ живота сжимается судорожно и влажно. Весь мир сужается до его золотистых глаз, до его лица, до густых теней, лежащих на его суровых чертах.

Он не ждёт моего ответа. Возможно, он видит его в моих широких зрачках, в предательской дрожи, что пробегает по моим рукам.

Его руки медленно, почти плавно обнимают меня. Одна ложится на спину, чуть ниже лопаток, вторая — на поясницу. Его ладонь — огромная, тяжёлая и невероятно горячая. Он властно, но без грубости прижимает меня к себе.

Я чувствую всю разницу в наших размерах. Его высокое, могучее тело полностью подчиняет моё.

Твёрдые, рельефные мышцы груди и живота упираются в меня, а тот самый жёсткий, огромный бугор врезается в низ моего живота, заставляя меня непроизвольно выдохнуть и прижаться к нему сильнее.

Он пахнет озоном, дорогим мылом и чистой, животной мужской силой. От этого запаха кружится голова.

Его лицо приближается. Я инстинктивно зажмуриваюсь, ожидая… чего? Грубости? Нетерпения?

Поцелуй оказывается неожиданно медленным. Властным, но изучающим.

Его губы, тёплые и чуть шершавые, прикасаются к моим, и всё моё естество сжимается от внезапной, ослепительной вспышки желания.

Ректор не спешит, словно пробуя меня на вкус, исследуя каждую секунду этого первого соприкосновения. Потом кончик его языка касается линии моих губ, требуя подчинения, и я безропотно, с тихим стоном открываюсь ему, позволяя ему углубить поцелуй.

Мир пропадает. Остаётся только влажный жар его рта, твёрдость его рук, вжимающих меня в него, и оглушительный гул крови в ушах.

Глава 6. Полет

Не выпуская моей руки, ректор разворачивается и решительно ведёт меня к выходу.

Его хватка на моём запястье не оставляет ни единой возможности для споров или побега.

Я почти бегу за его широкой спиной, спотыкаясь о собственные ноги, оглушённая гулкой тишиной — нарушаемой лишь мерным гулом механизмов в стенах и отголосками музыки с ещё не закончившегося бала.

Моё сердце колотится, и не только от страха.

С каждым его шагом, широким и уверенным, жар в низу живота разгорается всё сильнее, начинает навязчиво, требовательно пульсировать в такт нашему движению.

Я боюсь. Боюсь его, этого большого орка, его нечеловеческих размеров, его неумолимой воли, которая сейчас ведёт меня в неизвестность.

Боюсь того, что скоро произойдёт. Ведь я ещё девственница, а он… он такой огромный. Успела разглядеть внушительный бугор в паху.

Мысль о том, что весь этот размер ворвётся в меня, заставляет сжиматься от леденящего страха и… предвкушать! Желать этого!

Проклятое неконтролируемое возбуждение неумолимо вытесняет и стыд, и страх.

Мы выходим в ночной воздух, и становится чуть легче.

Академия в темноте производит величественное и пугающее впечатление. Башни из чёрного камня впиваются в небо. Клубы пара из медных труб, подсвеченные алым снизу, заставляют ёжиться.

Огромные, неподвижные шестерни декоративных механизмов отбрасывают чудовищные, искажённые тени. Окна дальних лабораторий светятся тревожными, ядовитыми цветами — зелёным, синим.

В небе плывут дирижабли. Воздух щекочет ноздри озоном, маслом и густой, старой магией.

Я чувствую его руку на своей коже, стальную хватку ректора-орка, и это ощущение прожигает меня насквозь, становится единственной точкой отсчёта в этом слишком реальном кошмаре.

Только вот это не сон. Всё на самом деле.

Ректор Дорхар Ирд собственной персоной ведёт меня через внутренний двор академии по затемнённым каменным дорожкам.

Механические големы-стражи поворачивают к нам свои безликие, полированные головы. Их оптические сенсоры холодно блестят в темноте, сканируя нас.

И в этот момент я чувствую, как по его руке, держащей меня, пробегает лёгкая, почти незаметная дрожь.

Крошечный сбой в его абсолютном самообладании.

Но я её улавливаю. Я чувствую её кожей своего запястья.

Он тоже возбуждён. Он тоже хочет меня. И его желание, как и моё, продолжает усиливаться.

Эта мысль заставляет меня сглотнуть пересохшим горлом.

Не только я горю желанием. Он тоже.

В тени у высокой каменной арки ждёт «Аврора» — летающий аппарат новейшей серии, из последних, лучших разработок.

Я замираю, поражённая видом красивой хищной машины.

Матово-чёрный, обтекаемый корпус. Отполированная до зеркального блеска сталь. Тончайшие серебряные руны, светящиеся тусклым внутренним светом.

Мой отец, Арнис, с благоговением рассказывал о таких машинах. О том, как он настраивал их «голос» — гармонизировал магические потоки. Восхищался, а я под его рассказы мечтала, что тоже когда-нибудь буду работать с таким совершенством.

Видела только на рекламе, но никак не думала, что так быстро смогу не только полюбоваться вблизи, но и потрогать…

Ректор резким, точным движением распахивает купол. Стекло исчезает, обнажая кожаный салон.

— Садись, — его голос низкий и хриплый, будто ему физически трудно говорить.

Не только посмотреть и потрогать это сокровище смогу, но ещё и полечу!

Я робко, с благоговением устраиваюсь в пассажирское кресло. Кожа сидения холодная и мягкая.

Ректор опускается за штурвал, резко втягивая воздух сквозь плотно сжатые губы. Его могучее тело кажется ещё больше в этом ограниченном пространстве.

Он произносит одну короткую команду, и купол закрывается с едва слышным щелчком.

Идеальный механизм поднимается в воздух.

Двигатель мерно гудит, но я, дочь Арниса Линд, слышу больше — идеально слаженный, мощный гул маховиков где-то в глубине корпуса — ровный, глубокий, почти живой. Отец гордился бы такой работой.

С каким бы удовольствием я бы подольше послушала Аврору.

Но сейчас концентрации нет, я полностью поглощена другим — звуком тяжёлого дыхания ректора.

Вижу боковым зрением, как его брюки туго натянуты в паху, как его большие руки с белеющими костяшками пальцев вцепляются в штурвал.

Он сидит неподвижно, его челюсти сжаты, а на скулах играют желваки.

Ректор пытается скрыть это, контролировать, но его тело выдаёт его с головой. Зрачки расширены, поглотив почти всю золотистую радужку, оставив лишь тонкое сияющее кольцо.

Я прижимаюсь лбом к прохладному стеклу, пытаясь отвлечься на мелькающий внизу город.

Огни Механического театра, дирижабли-паромы на тёмной ленте реки…

Воспоминания о прогулках здесь с моей семьёй, о счастливых, спокойных временах накатывают волнами, но тут же разбиваются о реальность. О его молчаливое, напряжённое, пышущее жаром присутствие.

Возбуждение нарастает, становится нестерпимым, физически ощутимым. Внутри всё ноет и пульсирует, требуя облегчения. Требуя его.

Мы приближаемся к Серебряным высотам. Роскошные особняки с парящими садами и стеклянными куполами проплывают под нами.

Я украдкой бросаю на ректора взгляд. Он весь — одна натянутая, готовая лопнуть струна. Хорошо, что нас никто не видит за затемнённым стеклом, но от этого уединения откровенно страшно.

Аврора плавно приземляется на площадке на крыше строгого особняка.

Двигатель затихает. Купол беззвучно отъезжает, впуская внутрь прохладный ночной воздух.

Ректор с невозможной для такого крупного тела скоростью спрыгнул, и теперь стоит рядом, выпрямившись во весь свой исполинский рост.

— Выходи, — его голос звучит хрипло.

И моё тело отзывается на звук его роскошного низкого голоса немедленной и стыдной, мокрой волной между ног.

Двигаюсь на автомате по-деревянному, неуклюже. И замираю: рука ректора — большая, с длинными красивыми пальцами — направлена ко мне.

Глава 7. Первый раз

Почти не замечаю пути по затемнённому особняку.

Дверь в его спальню закрывается с тихим, но окончательным щелчком.

Я замираю на пороге, сердце колотится, кровь стучит в висках, между ног пульсирует.

Комната огромная, тонец в полумраке, где-то вдалеке мерцает свет ночного города через панорамное окно.

Ректор быстро проходит по комнате, зашторивая окна и что-то активируя на стенах, а затем поворачивается ко мне.

В полумраке мне видны его глаза. В них не осталось ни ректорской строгости, ни холодной ярости.

Только тлеющая, животная страсть, от которой у меня подкашиваются ноги. Та же, что пульсирует и во мне, разливаясь по жилам жидким огнём, сжигая всё на своём пути.

— Кьяра, — он произносит моё имя низким, хриплым голосом, и это звучит как приговор и обещание одновременно.

Он не спрашивает. Он действует. Его шаги неслышны по густому ковру.

Приближается, и я инстинктивно отступаю, пока спиной не упираюсь в холодное дерево двери. Он останавливается, подойдя вплотную. Его тело излучает жар, который опаляет мою кожу даже сквозь ткань.

На мои плечи опускаются его большие ладони, тяжёлые и властные.

Чуткие пальцы с лёгким, но твёрдым нажимом проводят по коже, сдвигая тонкую ткань моего платья с плеч, обнажая их прохладному воздуху. Я пытаюсь что-то сказать, но из горла вырывается лишь сдавленный стон.

— Молчи, — его приказ тихий, но не терпящий возражений.

Моё тело повинуется ему сразу.

Подчиняясь его уверенным движениям, моё платье падает к ногам шелковой волной.

Я остаюсь перед ним лишь в корсете и нижней юбке. По коже бегут мурашки от стыда, холода и жгучего, нестерпимого возбуждения.

Его взгляд, тяжёлый и почти осязаемый, скользит по моему телу, медленно, изучающе, останавливаясь на каждом изгибе, на каждом участке обнажённой кожи.

— Красивая, — произносит он хрипло, и это слово звучит как величайшая похвала.

Его пальцы, ловкие и опытные, касаются шнуровки моего корсета.

Он развязывает узел одним точным движением и начинает медленно, мучительно медленно ослаблять шнуровку, с каждым движением освобождая моё тело.

Когда корсет соскальзывает на пол, он отводит кружевные чашечки моего лифа в стороны, и прохладный воздух комнаты обжигает обнажённые, напряжённые соски. Они моментально наливаются, становясь твёрдыми, болезненно чувствительными.

Его большая, тёплая ладонь накрывает одну грудь, и… стыд отступает перед накатывающей волной наслаждения.

Он медленно, изучающе мнёт нежную плоть, его большой палец проводит по напряжённому соску, и по моему телу пробегает дрожь, заставляя стиснуть бёдра и глубоко задышать.

Я боюсь его — его размеров, его грубой силы.

Мы ведь едва знакомы, я студентка, а он — ректор, могущественный и пугающий.

Хочется сбежать, но я слишком хорошо помню его слова о влиянии веществах на нас. Слишком хорошо понимаю правоту его слов, основанные на моих точных знания. Знаю про все разрушительные последствия, что ждут и его, и меня, если мы не сделаем этого.

Его руки скользят по моим бёдрам, с лёгкостью сдвигая последние преграды, обнажая меня полностью перед его горящим взглядом. Я зажмуриваюсь.

— Открой глаза, — приказывает он мягко, но непререкаемо.

Я повинуюсь, и мои глаза встречаются с его.

— Первый раз? — спрашивает он.

Моё лицо вспыхивает краской, я киваю, снова глядя вниз, готовая сбежать прямо сейчас.

— Понятно, — его голос смягчается, — Кьяра, я сказал, смотри на меня.

Поднимаю взгляд. Красивый. Очень. В полумраке суровые грубоватые черты его лица гармоничны и основательны, будто рукой искусного скульптора высечены.

И сам он красивый. Весь. Дышит силой и мощью.

Взгляд не отвожу. Он молча смотрит, а затем улыбается краешком губ.

— Умница, — хрипло хвалит он.

Не отводя взгляда, он обхватывает меня руками, как пушинку поднимает и переносит к постели.

Продолжаю смотреть в его глаза, когда он опускает меня, совершенно голую, на прохладный шёлк простыней и ложится рядом, всё ещё одетый.

Только тогда он отводит взгляд от моих глаз — опускает вниз.

Он наклоняется к моей шее, и его дыхание горячим потоком обжигает мою кожу.

Поцелуи в шею. Грудь. Живот. Его сильные руки, раскрывающие мои бёдра.

Его голова склоняется между моих дрожащих ног.

Прежде чем я успеваю что-то понять, его язык, горячий и влажный, проводит длинным, уверенным движением по самой сокровенной, самой чувствительной части меня.

Я вскрикиваю от неожиданности, мои пальцы впиваются в его густые волосы.

Он не останавливается, только мои бёдра фиксирует шире.

Его язык двигается медленно и плавно, то кружась вокруг чувствительного бугорка, заставляя его пылать, то погружаясь глубже, исследуя каждую складку, каждую подрагивающую частичку меня, заставляя сходить с ума.

Волны удовольствия, всё более мощные, накатывают на меня одна за другой, смывая остатки страха и стыда. Я уже не думаю ни о чём, кроме этих всепоглощающих ощущений. Мои бёдра сами начинают двигаться в такт его ласкам, подчиняясь древнему ритму.

Он доводит меня до самого края, до дрожи в коленях и спазмов в животе, и затем — останавливается, оставляя меня висящей в пустоте, на самой грани.

Ректор поднимается, быстрыми и резкими движениями срывая с себя одежду. И вот он предстаёт передо мной — весь, во всей своей могучей, изумрудной красоте. Высокий, рельефный, идеальный. И огромный.

Его возбуждение пугает и завораживает. Красивый, крупный член нацелен прямо на мня.

На миг страх возвращается, сжимая горло ледяным комом.

Он пристально смотрит на меня, но не говорит ничего.

Позволив мне себя рассмотреть, медленно склоняется, нависает надо мной. Его пальцы, такие ловкие и уверенные, снова находят мою грудь, затем скользят вниз по животу, снова возвращаются между моих ног, к влажному жару, который я уже не могу скрыть.