Тайная страсть Гермионы Г.

1.

Часть 1.

Меня зовут Гилдерой Локхарт. Профессор Гилдерой Локхарт. И если уж говорить о моих страстях, то главная из них — это, без ложной скромности, я сам. На втором месте обворожительные, полные юных сил и азарта, девушки. Они нужны мне, как регулярный полив нужен для распускающегося бутона цветка мандрагоры. Они нужны мне, а я, зачастую, просто небходим им. Удачное совпадение, не правда ли? Ну, а если говорить о предметах, то, конечно, кроме защиты от темных искусств, моя планида — астрономия. Какая иная наука могла бы быть достойной такого человека, как я? Звезды — единственные достойные собеседники для того, чья слава, я уверен, однажды затмит их сияние.

Вот я обвожу взглядом класс. Мой взгляд, неизменно очаровательный, выхватывает Гермиону Грейнджер. Умная девочка, не без дарования, конечно. Хотя, надо признать, ее каштановые волосы, вечно такие объемные и, я бы сказал, нарочито небрежные, порой отвлекают от созерцания куда более величественной картины моих лекций. Иногда она отбрасывает прядь со лба, иногда накручивает ее на гусиное перо, погруженная в чтение. Вероятно, одного из моих учебников. Надеюсь, она способна оценить блестящую подачу материала.

На перемене студентки кучкуются, обсуждая какой-то свежий роман о волшебнице и магле. Я снисходительно прислушиваюсь. Мисс Грейнджер, как всегда, красноречива. Неудивительно, ведь она из семьи маглов, и ей приходится прикладывать вдвое больше усилий, чтобы быть на уровне. Ее усердие, безусловно, достойно похвалы, и я мысленно решаю упомянуть этот трогательный пример в своих будущих мемуарах.

Особенность же мисс Грейнджер в том, что она — единственная студентка, посвященная в мой маленький секрет. Она клянется, что наткнулась на него случайно и ни за что никому не расскажет. Я, разумеется, ей верю. Хотя и контролирую исподволь, используя ограничители, незаметно накладываемые ментал ной магией. Зачем применять что-то столь грубое, как «Обливиэйт», к тому, кто смог оценить масштаб личности, не ограничивающей себя стенами Хогвартса? Не сомневаюсь, что планв честолюбивой студентки простираются далеко за пределы академии.

Несколько месяцев назад я посещал одно... скажем так, эксклюзивное собрание. Место для избранных, прошедших строжайший отбор. Каким образом юная Гермиона умудрилась туда забрести — загадка. Увидев меня, она остолбенела, тень паники легла на милое личико, в то время как я сохранил все свое неизменное обаяние и самообладание. Мы побеседовали с глазу на глаз, и я, ещё раз убедившись в том, что моя харизма не дает осечек, великодушно позволил Гермионе сохранить ее открытие при себе. С той минуты у нас появилась общая тайна, а мой интерес к студентке перестал быть сугубо академическим. В конце концов, приятно, когда твое величие признают, пусть оно давно уже и не нуждается в дополнительном подтверждении.

Звонок с урока возвращает меня к действительности. Студенты спешно собирают вещи. Я встаю в свою лучшую позу, готовый ослепить очередного любознательного ученика блистательным ответом на его каверзный вопрос.

Но сегодня вопросы иссякли, и аудитория пустеет. Ученики утекают, как иссякающий поток. Все, кроме Гермионы Грейнджер. Она все еще сидит за своей партой. Я, будучи мужчиной статным и импозантным, а она — миниатюрной, не могу не отметить этот контраст, особенно когда мы оказываемся рядом.

— Профессор, не могли бы вы подписать мне это? — ее голос звучит почтительно.

— Ну конечно, дорогая моя! — восклицаю я, озаряя ее своей фирменной улыбкой. — Я всегда к услугам тех, кто стремится к знаниям и, осмелюсь заметить, к свету славы, что я несу.

Гермиона собирается поступать в аспирантуру, и ей требуется рекомендации. Моя подпись, разумеется, станет жемчужиной в ее коллекции.

Мы одновременно наклоняемся над бумагой. Быть столь высоким и работать в непосредственной близости от студентки — испытание для моего терпения, но я всегда остаюсь профессионалом и отвожу взгляд, дабы не смущать ее.

Но сегодня что-то не так. Я почти уверен, что она делает это нарочно, ведь она встала в такую позу, что взгляд сам собой скользит в вырез ее мантии. А сама она при этом смотрит на свои записи, делая вид, что ничего не происходит.

На ней простой чистенький белый лифчик. У нее маленькая грудь, и она носит бюстгальтер с подкладкой, чтобы придать объем бюсту.

Я отвожу взгляд в сторону, и подписываю бланк.

Мы оба выпрямляемся, и она улыбается, благодарно. Я чувствую, что она немного напряжена. Да, она нарочно провоцировала меня. И не без успеха. Я заглотил наживку и посмотрел на ее грудь.

Ободряя девушку , я с размахом подписываю бланк, выводя свое знаменитое имя.

Мы замираем. Я чувствую недосказанность. Да, она определенно пыталась привлечь мое внимание. И преуспела. Я заметил этот маневр. Сожалею ли я? Пока нет. В конце концов, кто я такой, чтобы отказывать юным поклонницам в их наивных попытках? Позже, возможно, я включу этот милый эпизод в свою следующую книгу.

***

Удивительно, какая сила заключена в осознании собственной значимости. Мысль о том, как должны благоговеть перед тобой ученики, как должны восхищаться коллеги... Это чувство согревает меня изнутри, заставляя сиять еще ярче. Большинство образов для моих размышлений почерпнуты, разумеется, из моих же многочисленных подвигов, описанных в книгах. Иной раз эти образы накладываются на реальность, особенно когда я прохожу по коридорам, и мне кажется, что вот-вот из-за угла выскочит очередной василиск, жаждущий быть укрощенным моим пронзительным взглядом.

После уроков я удаляюсь в свою преподавательскую комнату для отдыха, чтобы в тишине и уединении поразмышлять о своем великом предназначении. Иногда эти размышления требуют определенной... визуализации. Сегодня, к примеру, я представлял, как мисс Грейнджер рассказывает своим внукам о том, что именно я, великий Локхарт, подписал ей когда-то зачетку. Это столь возвышенная картина, что я не могу не испытать прилив вдохновения.