Тело

Пролог

У него не было имени. Там где он родился, имя не нужно. Зачем оно безмозглому кусочку плоти? Имя появлялось, когда появлялось тело. Поэтому каждый раз его звали по-разному.

Несмотря на то, что его жизнь начиналась, как жизнь амеб, плавающих рядом, он помнил все. С самого начала. От рождения. Правда, память, как и имя, появлялась потом. Когда появлялось тело. И помнил он не только свое, но и то, что приобретал. Это хорошо. Это помогало. Помогало выжить. А выжить надо любой ценой. Чтобы вернуться и зачать новую жизнь. Тот, кто родится, тоже когда-то отправится на поиск тела. Вечный круговорот.

***

Порфирий в последний раз осмотрел избу. «Нет, все сделал так, как надо». Если кто-то появится здесь, сразу поймет, что хозяин был работящим и следил за жильем, как положено. Все прибрано, чистенько. Немудрящая посуда стоит на своем месте. Печь вычищена. И даже растопка подготовлена. Дрова сухие, лиственные. Заходи и живи.

Он вздохнул. Вряд ли кто увидит все это. Зря он старался. Он хотел выругаться, но удержался. Обет, есть обет. Нельзя ругаться, иначе бог не станет помогать ему. А помощь ох, как нужна.

«Все, посидел на дорожку, пора». До урочища путь не близкий. Скоро встанет солнце, а дело надо делать, пока светло. Только тогда у него будет шанс.

Он поправил сапоги, встал, потом накинул на плечи мешок с немудренной едой, взял винтовку, перекрестился на место, где когда-то стояла икона, и шагнул к выходу. У дверей опять остановился. Взгляд мимо воли наткнулся на, стоявшие рядом, две пары сапог. Большие, взрослые и поменьше. Жены и дочери. На гвозде у самой колоды висел старый дождевик. Его накидывала жена, когда выбегала во двор в дождь. Он зачем-то поправил плащ, сдержал стон, и, уже не останавливаясь, сбежал с крыльца. Шел он размашисто, и даже заходя за последней избой в лес, не оглянулся – рассчитывал, что вернуться сюда уже не придется.

Когда солнце спряталось за горой, на той стороне реки, Порфирий остановился. Зря он надеялся на бога. Все получилось точно так же, как в те дни, когда он еще не верил в него. Теперь верил, но и вера не помогла. Он сел на полусгнившую колоду, поставил ружье рядом и долго бездумно смотрел на разгоревшуюся зарю. «За что?» — в который раз подумал он. Его, конечно, есть за что – он грешил немало. И пил и прелюбодействовал, и жену бил пьяный, словно она во всем виновата. Но дочка, её за что? Ведь еще невинный ребенок. Нет за ней греха.

Он схватил Мосинку, передернул затвор и упер приклад в землю. Быстро, быстро зашептал:

— Даруй смерть, даруй боже, даруй, великий…

Сам в это время привстал и уткнул обрез ствола в горло под подбородком. С лихорадочной надеждой – а вдруг получится? – потянулся рукой к спусковому крючку. «Нажимай! Нажимай, трус!» – ругал он сам себя. Но все напрасно, тело не слушалось. Он знал, что это не от боязни умереть. Этого он как раз не боялся. Это он как раз хотел. Но не хотел тот, другой, что сидел внутри. Тело надо беречь. Оно должно прожить как можно дольше. «Как всегда», — обреченно подумал Порфирий и оттолкнул ствол. Трехлинейка глухо стукнулась о землю. Потом охотник еще долго сидел на колоде. И только когда почти стемнело, он поднялся, подхватил винтовку и побрел обратно. В постылую, мертвую деревню.

Прошел несколько шагов и остановился. «А смогу я, вообще, выстрелить? Пальцы еще слушаются?» Он снова взвел, вскинул ствол в небо и легко нажал на спуск. Выстрел разорвал мертвую тишину вечера. Все, как всегда. Он не смог заставить себя уйти из деревни, и не смог убить себя. Но сможет убить другого. Порфирий развернулся и пошел обратно в свой чистый, убранный и пустой дом. Он знал, что завтра попробует снова. Но сейчас надо было пережить ночь.

***

«Зачем она потащила нас сюда?» Колька злился. Пот заливал глаза, отцовский рюкзак постоянно сползал с плеч, и все ноги в синяках от ударов об корни лиственниц. Они, словно змеи, постоянно пересекали тропу, и лезли под ноги. Колька злился, иногда падал, кривился, когда больно ударялся или шиповник вдруг впивался в ногу. Особенно злило то, все остальные, наоборот, только радовались. Даже песни пробовали петь.

«Зачем они поперлись сюда, к черту на кулички? Неужели нельзя было, как всегда, провести Пионерский Костер возле поселка?» Ведь каждый год так делали. И только нынче понадобилось вдруг плыть полдня на лодке, чтобы провести Костер здесь. Кроме того, что происходило сейчас, его пугала ночь. Слишком страшное рассказывала об этом месте бабушка. Но новенькой пионервожатой все пофиг. Смеется – завтра будете рассказывать всем, что ничего страшного в заброшенной деревне нет. Он и сам понимал, что сейчас в наше время, смешно бояться бабкиных страшилок. Вон в прошлом году уже в космосе побывали. Улыбка Гагарина на стене школы до сих пор не выцвела. Но все равно, червячок нет, нет, да и покусывал за сердце. Ведь все детство ему вбивали, что это место надо обходить стороной. Он не сомневался, что узнай мать, куда они направляются, не видать бы ему Пионерского Костра. Ни за что не пустила бы.

***

Это было неописуемо! Женька радовалась, как ребенок. «Неужели она была такой дурой, что ни в какую не хотела сюда?» Ведь они с Андреем даже поругались. Она представила, что все лето провела бы в душном, пыльном городе, и счастливо улыбнулась сидевшему на веслах Андрею.

— Что? – спросил он, улыбаясь в ответ.

— Спасибо тебе, — прошептала девушка и вытянула губы, изобразив поцелуй. Андрей ответил тем же, и спросил:

— За что благодарим?

Женька обвела рукой вокруг себя, показывая на окрестный пейзаж.

— За это…

— Да, принцесса, это все для вас, — он шутливо склонил голову и уже серьезно спросил:

— Есть не хочешь? Может, пристанем, пообедаем? Вот, как раз, хорошее место.

— Давай, — сразу согласилась она. И смешно скорчив нос, прошептала: — А то я еще кое—куда хочу.

Сегодня они встали совсем рано. Еще не взошло солнце, когда они попрощались с заспанной хозяйкой избы, где вчера напросились на ночлег. Через полчаса их надувная лодка уже плыла через легкую дымку, парившую над самой водой. Даже без солнца, зрелище было грандиозным – прямо от деревни начинались горы. Они прижимались к самой воде, словно пытаясь показать этой могучей реке, что они ничуть не слабее, и если захотят, смогут запереть эту волю.

Глава 1

Порфирий

Началось все еще зимой. Первым был Василий – гуляка и бездельник. Но, несмотря на это, он неплохо жил в этой деревеньке трудяг—охотников. Все потому, что священник сюда приезжал раз в полгода, а то и реже. Управа обещала прислать постоянного, но кто сюда поедет? В эту глухомань. А Васька когда-то учился в семинарии, и даже знал какие-то молитвы. Так что отпеть, хоть криво—косо, но мог. Не по настоящему, конечно, чисто заупокойную прочитать. Покойник ведь настоящего попа дожидаться не будет. Главное было, не наливать ему до дела, а то мог и свалиться в могилу вместе с покойником. Однако, даже ему приходилось иногда заниматься хозяйством. Деревня совсем маленькая – похороны и свадьбы редко. На охоту он не ходил, ружья не имел. Но ходил он ставить петли на зайца. Сначала с осени, недалеко, почти за деревней. Но за зиму рядом облавливал, и потому забирался все дальше.

Однажды из такого похода он прибежал сам не свой. Примчался сразу к Порфирию. Тот был самым справным на деревне. Четыре лошади. Скот и птица. У кого больше просить помощи, как не у него? Порфирий тогда ничего не разобрал из рассказа Василия. Слишком тот был взбудоражен. Чуть не заикался. Просил лошадь. Но объяснял так путанно и длинно, что Порфирий понял – врет. Что-то утаивает. Он рассердился, и лошадь не дал. Васька, однако, рассказывать все равно не стал, а нахохлился и ушел. Вот тогда Порфирий и понял, что этот выпивоха нашел что-то стоящее. Не рассказывает потому, что не хочет делиться.

Проследить за бывшим семинаристом, для Порфирия – охотника потомственного и добычливого – не составило никакого труда. Еще затемно, он вышел во двор обиходить скотину, но сам все время поглядывал вдоль улицы, туда, где стояла развалюха Васьки. И точно, только начало светать, тот, озираясь словно тать, прошел мимо, и направился к выходу из деревни, в сторону реки.

Порфирий подождал, когда фигура односельчанина растворится в лесу – он не хотел, чтобы тот заметил, что за ним следят – и лишь тогда забежал в сени, закинул за плечи собранную понягу, ружье и быстрым шагом пошел со двора.

Он легко нашел свежий след Васьки, и теперь уже не спеша, направился за ним. Постепенно рассвело, и несколько раз он замечал, как в просвете между голыми зимними лиственницами мелькал черный кожушок односельчанина. Порфирий еще сбавил шаг, и теперь шел, совсем медленно. Не по- охотничьи. Он даже разозлился на Ваську, что тот еле бредет. Как на прогулке. Как будто ему никуда не надо. «Ну, гад, если зря время потеряю, и он ничего путного там не прячет, то выйду нагло навстречу и отматерю. Пусть гадает, специально я за ним шел, или случайно встретились». Ведь обидно же будет. Целый день потерять зря.

Как оказалось, не так уж и рядом была Васькина находка. Шли они уже несколько часов. При этом Порфирий измотался, наверное, уже больше Василия. Когда вышли из деревни и дошли до реки, тот пошел по льду, где ветер уже хорошо уплотнил снег, а Порфирию пришлось прятаться и идти лесом, иначе вся затея пошла бы насмарку. Если бы Васька увидел преследователя, то ни за что не пошел бы к своему схрону. Это было ясно еще по вчерашнему разговору. Поэтому, когда Василий ходко шел по почти ровному твердому насту, Порфирий пробивался по целине, лишь иногда отводя душу на натоптанных косулями тропах к водопою.

Но, как ни долог путь, он всегда заканчивается. Васька свернул с реки в устье когда-то, еще на Памяти Порфирия, безымянного ручья. Однако, после того, как их односельчанин Пахом, прыгая по камням, сломал здесь ногу, речушку стали звать Пахомов ручей. Василий прошел по ручью от устья не очень далеко. Примерно треть версты, а потом свернул в чащу. Порфирий только диву давался, как он мог здесь что-то найти? Зачем Ваську сюда понесло? Хотя понятно – вдоль ручья густые заросли ивняка, зайцы пасутся.

Наконец, Василий остановился. Порфирий осторожно крался ближе к нему. Шагах в пятидесяти, он затаился. Дальше идти опасно, Васька мог заметить. Он хоть и не охотник, но родился и вырос в тайге. Все равно естество-то местное, таежное.

Он ждал, что Василий сначала хоть чаю вскипятит, перекусит чего. Ведь с раннего утра идут, а во рту даже маковой росинки не было. Но тот не стал разводить костер. Он присел на что-то, отсюда через кусты было не разобрать, и, как понял Порфирий, начал жевать краюху. «Дурачок – всухомятку жевать, сил не прибавится. Так и не стал он по- настоящему лесовиком. И вообще, дрянь человечишка. Даже не женился до сих пор». Порфирий устал, хотел есть, и потому злился. На самом деле он никогда так раньше о Василии не думал. Да если честно, он и не замечал его. Разные они – Порфирий настоящий, справный мужик. Все, как положено – дом, хозяйство. А Васька что? Так, пшик один. Как спичка, которая не зажглась, а только пшикнула.

Тот тем временем уже встал, и пошел на средину поляны. Там начал творить что-то непонятное. Васька копал снег. Руками. Выгребал и отбрасывал. «Что за черт? Зачем?» Порфирий не сдержался, и пополз ближе. Любопытство снедало его. А Василий уже закопался так, что виден был только его зад. «Да, что там такое? И как он умудрился учуять что-то под снегом?!»

Наконец, снег перестал лететь. Василий поднялся и сбросил рукавицы. Даже отсюда, было видно, что от него идет пар. «Ты смотри, что творит. Упахался. Что же он там нашел?» Порфирий всегда считал себя рассудительным, не азартным мужиком. Но сейчас он так раззадорился, что чуть не побежал смотреть, что там такое. Устоял уже в самую последнюю минуту. «Что творю, дурак! – укорил он себя. – На хрена я тогда полдня скрывался?» В горячке он приподнялся и вытянул голову. Когда Васька обернулся, он едва успел упасть прямо в снег. Отползая, Порфирий боялся услышать, как трещат кусты – это значило бы, что его заметили, и Василий идет сюда. Но пронесло – когда он осторожно поднялся за мощной разросшейся сосной, и выглянул из-за ствола, тот снова сидел спиной. В этот раз курил. После каждой затяжки дымок поднимался над сбитой на затылок шапкой. Порфирию даже показалось, что он учуял запах самосада. Скорей всего, так и было. Табак Васька брал у тетки Аграфены, а у нее он был ядреный. Сам Порфирий не курил. Пробовал совсем молодым, но не понравилось. Поэтому чуял курево издалека.

Глава 2

Хотя Порфирий и торопился, но вернулся на место уже в полной темноте. Хорошо, что выполз нарождавшийся месяц, и он как раз успел, пока тот снова не спрятался. Привез добычу домой он далеко за полночь. Жена не спала, ждала его. Как только охотник растворил ворота, та выскочила в, накинутом поверх исподнего, полушубке.

— Что там у тебя? Зверя добыл? Помочь может?

Еще перед отъездом она пыталась узнать, куда он торопится на ночь глядя. Но Порфирий строго прикрикнул, что это не её дело, и наученная горьким опытом супруга, сразу примолкла. Вот и в этот раз, он только зло отправил её спать.

Порфирий проснулся среди ночи. Повернулся, толкнул подушку повыше, и перевернулся на другой бок. Он знал, что рано. Можно еще поспать. Он лежал, но привычного быстрого проваливания в сон не было. Засыпал он мгновенно. Только коснувшись подушки. Жена всегда завидовала. «Что за ерунда? Ведь лег уже за полночь. Спать должен хотеть». Он перевернулся обратно, открыл глаза и посмотрел в окно. Из темноты комнаты, даже безлунная ночь за окном, выглядела светлее. Рама с маленькими стеклами, крестом выделялась на более светлом фоне. Он знал, что это звезды и снег вокруг дают такой колдовской свет. Надо спать, опять приказал он себе, еще пару часов на улице нечего делать. Не с фонарем же ходить.

И тут его ударило. «Золото!» Не соображая, что делает, он отбросил одеяло, и сунул ноги в старые обрезанные валенки. Схватил с гвоздя вытертый домашний полушубок, и на ходу продевая руки в рукава, рванул на улицу. В сенцах, ломая спички, зажег лампу, поднял над собой, и вышел во двор. И лишь тут, хватив морозного воздуха, он остановился. «Что за дурь? Какого дьявола я понесся, как на бесплатную выпивку? Я же все спрятал». Порфирий удивленно озирался вокруг. «Вот черт. Правду говорят — нечаянное богатство с ума сводит». Он попытался удержать себя, чтобы не пойти в сарай, где в углу, под прошлогодним сеном, он спрятал добычу. Но не смог. Мысленно оправдал себя тем, что все равно, надо сходить по малой нужде, и направился к сенному сараю. Там, уже не сопротивляясь желанию, убрал кол подпиравший дверь, пошел внутрь. Подвесил фонарь на специальный крюк и прошел в угол. «Ничего. Просто посмотрю, и все. За просмотр денег не берут». Эта присказка совсем не подходила к его делу, но странным образом она успокоила его. Повеселев, он повторил вслух:

— За просмотр денег не берут.

Потом разгреб сено.

Порфирий сидел на коленях, и не мог отвести взгляд от самородка. Дрожащий свет керосинового пламени, играл на огромном куске золота. Любой, кто хоть раз видел настоящее золото, понял бы, что это именно оно, а не какая-нибудь надраенная медь. Но, кроме того, что это самое настоящее золото, что само по себе умопомрачительное богатство – этот «камень» явно был чем-то большим, чем просто слиток. Это только в начале, когда он увидел лишь малую часть самородка, он показался ему обычным. Таким, каким и должен быть. Но когда он вытащил его и увидел полностью, Порфирий обомлел. Мало того, что «камень» был похож на какое-то странное свернувшееся животное. Помесь гигантской многоножки, краба и осьминога. Этих гадов он достаточно повидал во время службы на Дальнем Востоке. Кроме этого золотой уродец был весь расписан фантастическими узорами. Если в них долго всматриваться, они словно бы оживали. Наверное, вот так целиком, его наверняка, купили бы за большую цену, чем по кусочкам. Но для этого надо искать миллионщика. Типа какого-нибудь хозяина приисков. У Порфирия таких возможностей не было.

Порфирий протянул руку и погладил слиток. Тот сразу стал теплеть. Словно тепло тела мгновенно нагрело металл. Охотник заметил этот эффект еще вчера, когда он достал самородок из снежной ямы. Тогда он немного испугался, но потом решил – какая разница: греется, не греется, главное, что это золото. Как только ладонь почувствовала гладкий теплый металл, перед глазами опять встали события вчерашнего дня.

— Сгинь! – он отмахнулся от воспоминаний, словно от назойливых мух. Сейчас надо было не о прошлом вспоминать, а думать о том, как пристраивать неожиданное богатство. Золотой «булыжник», конечно, был очень странным – особенно эти «живые узоры». Словно, это не самородок, а дело рук человеческих. Будто какие-то мастеровые в стародавние времена, постарались от души. И будь он богачом, Порфирий ни за что бы не отдал такую красоту. Но он богачом не был, и твердо знал, что никакие узоры не остановят его, если для того, чтобы продать эту игрушку дороже, понадобиться её распилить.

Неожиданно, за дощатой стеной сарая, злым лаем залился пес. По тому, как он гремел цепью и захлебывался от злости, стало ясно, что кто-то ломится в ворота. На прохожего Верный лаял совсем по- другому. Порфирий зло выругался и вскочил. «Кто там может быть в такую рань?» Сейчас, зимой, весь народ встает поздно. Да и отродясь с утра никто по гостям не шастает. Вдруг, в голову ударила шальная мысль – кто-то прознал про золото! И сейчас, под утро, когда самый сон, хочет забраться сюда. Злость на неведомого грабителя захватила его с головой.

Порфирий быстро прикрыл самородок парой охапок сена, и оглянулся в поиске чего-нибудь тяжелого. Какой-нибудь дубины. Дубины не было, но рядом, словно специально приготовленные, стояли прислоненные к стене, вилы. Они просто просились в руки. «Ну, погоди, сейчас я тебя встречу! Приголублю». Уже потом, после всего случившегося, когда охотник вспоминал это – он только диву давался, как такое могло прийти в голову? Он везде был один. И приехал среди ночи, когда все спали. Да и вообще, все деревенские побаивались его. Никто, никогда с ним связываться не стал бы. Точно – золото лишает человека ума. Однако сейчас у него в голове билась только одна мысль – не отдам!

Перехватив вилы наперевес, так, как в солдатах учили держать винтовку для штыковой атаки, Порфирий толкнул ногой дверь и вывалился в ночь. Он сразу разглядел, что в ограде действительно, кто-то есть. Фигура темнела возле самых ворот. Те были распахнуты. Пес уже некоторое время не лаял. Он вообще, вел себя странно. Спрятался где-то за будкой и тихо скулил. «Что за дела?» Вся деревня боялась Верного. Он мог загрызть любую собаку. Да и на медведя бы кинулся. Не мог же его напугать человек.

Глава 3

Глафира даже не нашла, что ответить. Известие о том, что они сегодня уезжают в город, просто подкосило её. Возражать она боялась, помня про тяжелую руку Порфирия. Поэтому лишь спросила:

— Надолго?

— Навсегда!

Она в ужасе закрыла рот рукой. В краешках глаз заблестели слезы.

— Ну, ну! – прикрикнул Порфирий. – Заной еще тут у меня.

Потом смягчился:

— Не переживай. Все сменилось. Теперь можем ехать хоть в Иркутск, хоть еще дальше в Россию. Хоть в сам Петербург. Денег хватит.

Он видел, что его слова совсем не успокоили жену. Наоборот, глаза стали совсем испуганными. Он буркнул:

— Потом объясню, сейчас некогда. Иди, собирай вещи. Только те, что в дорогу. Поесть складывай поболе. Путь не близкий. А дом и все остальное, я счас татарину продам. Помнишь, он давно приценивался. Вот рассветет, он лавку откроет и пойду. Все, иди.

К удивлению Порфирия, с продажей дома, все устроилось как нельзя лучше. У Карима подрастал сын, скоро придет пора женить. Ему надо дом. Тем более, Порфирий после недолгого торга уступил. Известие о том, что он собрался срочно уезжать, конечно, вызвало сильный интерес. Но хитрый татарин не стал выспрашивать почему. Вместо этого, он сразу узнал на счет остального имущества. За сколько продается? Так что с этой стороны было все нормально. А ведь Порфирий боялся, что придется все бросать даром. И бросил бы — деваться некуда. Мертвяк вон он, под забором. Жизнь дороже. «Пусть попробует найти его в городе. Там кругом електричество. Свет день и ночь».

Пока крутился, уже подоспел обед, а они еще не думали выезжать. Дел сразу оказалось невпроворот. Хотя утром думал – «запрягу лошадь, посажу в сани жену и дочку и умчусь». Иногда он останавливался, смотрел на кучу вещей посреди избы и словно приходил в себя. «На хрена это все? У меня там столько золота, что можно купить десяток домов и табун лошадей». В обед он окончательно понял, что выбирать, что брать, а что оставлять — дело бесполезное. Поэтому заявил:

— Все! Берем только то, что успели собрать. Иначе лошади сани не утянут. Давай перекусим. Пообедаем и выезжаем. И так только ночью до первой заимки доедем.

Жена с красными, заплаканными глазами начала собирать на стол.

— А где Аня? С утра не вижу.

— Да, тут она была. Сейчас только отпросилась с Верным во дворе поиграть.

— Во дворе?!

Порфирий метнулся из-за стола. Не одеваясь, накинув только валенки, побежал на улицу.

— Аня! Аня, дочка! Ты где?

Никто не отвечал. И тут он услышал, что Верный опять скулит, так же, как утром. Вместо того, чтобы броситься к хозяину, как он обычно делал, пес забился в свою будку и даже не выглядывал оттуда. Внутренне деревенея, Порфирий направился в сторону сарая. «Только не это!» – мысленно твердил он. Что не это? Он и сам не понимал.

Дочка сидела там, где он закопал Ваську. Рядом из снега торчала синяя голая рука.

— Доча, доченька, — тихо позвал он. Та словно не слышала. Она так и сидела на коленках, опустив вниз голову. Сдерживая крик, он медленно направился к ней. Когда до девочки оставалось несколько шагов, она подняла голову.

— Нет!!! Нет!

Он остановился, словно наткнулся на невидимую стену. То, что сидело на снегу, уже не было Анечкой. Это был даже не ребенок. Не человек. Хотя тело оставалось детским, дочкиным, из побелевших глаз на него смотрела неведомая тварь.

— Где оно?

Это её голос. Тоненький, детский голос дочки. Такой родной и знакомый. «Может, заболела?» Мозг цеплялся за любое, лишь бы не знать правды.

— Ты про что, доча?

Но он сразу, без всяких объяснений понял, что существо спрашивает про самородок.

— То, что ты привез сюда. Я чувствую, оно здесь.

Он не ответил. Впервые за время, с той минуты, когда он увидел золото, оно перестало владеть им. Дочка была важнее богатства, важнее всего. Порфирий протянул вперед руки и шагнул к девочке.

— Милая, очнись. Иди к папе.

Лицо девочки скривилось, словно она пыталась что-то вспомнить. Она опять опустила голову. Вдруг, девочка повалилась на снег, и затряслась. Она что-то пыталась сказать, но слова прерывались хрипом и стонами. Порфирий наклонился, чтобы схватить дочку, но не успел. Из-за его спины выскочила жена и упала на колени перед девочкой. Схватила её голову и прижала к себе. Он даже не заметил, как она появилась здесь. Глафира сразу заголосила:

— Анечка! Доченька! Что с тобой!

Женщина повернула к мужу злое, покрасневшее лицо:

— Что ты с ней сделал?! Ты бил её что ли?

Девочка прижалась к матери, заплакала и начала успокаиваться. Порфирий вздохнул. Успокаивается. Значит, просто какой-то припадок. Я, идиот, напридумывал себе всякой чуши. На радостях, из его головы совершенно вылетело то, про что спрашивала у него дочка. Её вопросы, про золото. Он только сейчас почувствовал, что замерз. Из теплого на нем были только валенки.

— Глафира, веди её в дом. Пусть полежит. И чаем отпаивай, что ли.

Жена перестала плакать и тискать дочку. Она вдруг оттолкнула девочку и повернулась к мужу.

— Эй, Глафира! Ты что?

— Где оно? – голос жены звучал твердо и сухо. Совсем не так, как мгновение назад.

Он смотрел в побелевшие мертвые глаза жены, и медленно отступал назад. Теперь сомнений не было. Он ошибся. Это не болезнь. Дьявол пришел по его душу. И забирает сейчас души его родных. Плата за его убийство.

— Глаша, это ты? Что с тобой?

Спрашивал он только для проформы, он знал, что это не она, не его Глафира. Надо было просто остановить дьявола, хотя бы на секунду. Сбить его с толку, чтобы успеть добраться до дома. Жена, или тот, кто сейчас был в ней, понял это. Женщина оскалилась. Улыбка напугала Порфирия даже больше, чем мертвый взгляд. Сзади поднялась дочка.

Как только Аня зашевелилась, Порфирий остановился. Может, дьявол отпустил дочку. Переселился в мать. Но Аня совершенно не обратила внимания на отца. Осматривая двор, она сообщила:

Глава 4

Порфирий сидел на табурете у печи и бездумно смотрел на, прыгающие по полу зайчики от пламени, играющего в отверстиях на чугунной дверце. Вокруг этого небольшого пята света, сгустилась тревожная темнота. Лампу он зажигать не стал. Он бы и печь не затапливал – не хотелось привлекать внимания к избе. Но почувствовал, что может замерзнуть. И сам стать таким, как те, что сейчас лежали на полу в погребе. Пока он возился с этими полутрупами, было тепло, и даже жарко. Особенно, когда тащил волоком Василия. Порфирий зря надеялся, что тот больше не оживет. Он двигался. Правда, уже совсем медленно. Как только он попробовал поднять тело односельчанина, тот зашевелился. Пришлось спеленать и его тоже. Золото тот из рук так и не выпустил. Охотник не стал возиться и вырывать самородок. Пусть лежит в погребе.

Сейчас Порфирий уже не сомневался, что эта штука и есть главная первопричина всех бед. Лукавый специально подбросил его Ваське, чтобы смутить род людской. А за ним, и он, Порфирий уже почти продал свою душу. На смертоубийство пошел. Похоже, прав был тот расстрига сумасшедший на ярмарке, который блажил, что вот—вот начнется конец света, и Антихрист в мир явится. Но он все равно готов был хоть сейчас расписаться кровью и отправиться на вечные муки в ад, лишь бы вырвать дочку. Лишь бы Анечка стала снова тем, кем была.

А для того, чтобы это случилось – надо поймать дьявола в ловушку. Похоже, он, Порфирий черту зачем-то нужен. Надо этим воспользоваться. Но для этого, ему самому надо в западню не попасть. Надо выжить. Самое главное – пережить ночь. Пережить темноту, когда нечистый будет силен. А за окном уже темнеет. День зимний короткий. Он перехватил винтовку, зажатую между ног, и решительно встал. Все, пора действовать. Задумка есть, а чтобы её выполнить, нужны силы. Поэтому он сейчас сварит чай и первый раз за день поест.

***

Порфирий готовился – он понимал, что, если враг человеческий, хочет до него добраться, ночь для этого, самое лучшее время. Поэтому он занес в избу все оружие и все, что могло сойти за оружие. Первым делом, конечно, трехлинейку. И все патроны к ней. Тут же на стол положил тульскую двустволку—курковку. Ту, что досталась от отца. Она была такой старой, что у нее износился боек на правом стволе, и теперь с этого ствола, через раз была осечка. Да и патронов—самозарядов на нее было немного. ТОЗовкой Порфирий почти не пользовался. Только в сезон, когда утки начинали перелет. У него были и порох и дробь, и все остальное. И можно было бы, пока тихо, зарядить еще патроны, но не было гильз. Но он все равно принес и банку с порохом, и другие припасы. Кто его знает, что сгодится – он в таких битвах еще не бывал.

Тут же приготовил и ножи: свой охотничий, изготовленный по специальному заказу у городского кузнеца; и оба разделочных, домашних. Тех, которыми резал свиней и баранов. Принес и топор, не тот, которым колол дрова, а специальный плотницкий. Острый, как бритва. Он часто выходил из дому, осторожно осматривал двор, потом так же осторожно, словно не в своем доме, приоткрывал калитку, и выглядывал на улицу. После этого проходил с осмотром задний двор и сеновал. В один из обходов ему на глаза попался бидон с керосином для ламп. Тот стоял под лавкой в сенцах. Он подумал – вдруг пригодится, и тоже притащил на кухню.

Но делал он все это, только пока еще что-то было видно. Когда сумерки начали сгущаться, он обходы прекратил. Рисковать не имело смысла. В темноте татарин мог напасть внезапно. Он бы и среагировать не успел. Порфирий даже себе не хотел признаться, что все эти обходы он делал, по настоящему, с одной целью – может дочка вернулась. «Может, ожила она. Снова стала человеком». Однако, все надежды были напрасны. Порфирий и сам понимал это. Не затем нечистая нацелилась на него, что бы вдруг, все вернуть назад.

В самый первый обход, еще перед тем, как поесть самому, он вынес кастрюлю со вчерашним супом во двор. Щедро, не жалея, навалил варева в миску Верного. Даже выловил и бросил туда же кость с кусками мяса. Кому теперь беречь? Если выживет, если уцелеет, новое сварит. Однако пес почти не ел. Что-то в нем нарушилось от появления дьявола. Он постоянно забивался в свою конуру, и иногда начинал выть так тошно, что приходилось выбегать и ругаться на него.

Потом Порфирий не выдержал. Он отцепил пса с привязи и за ошейник, силой, приволок его домой. Поставил миску и налил воды. Хоть и натоплено было не сильно, но псу, все равно будет жарко. Охотник надеялся на слух и обоняние собаки. Он знал – человек не всемогущ. Даже под угрозой смерти, он не сможет перебороть организм. Все равно начнет дремать. Пес же, даже в дремоте, почувствует гостей. И подымет его.

Он, действительно, стал засыпать. Он тер глаза, вскакивал, ополаскивал лицо под висевшим в углу рукомойником, и на время опять оживал. Но что поделаешь, человек не демон. Ему нужен отдых. Поэтому появление врага, он пропустил. Разбудил его Верный. Пес скулил и тыкался мордой в колени. Порфирий очнулся и сразу понял, что происходит. Реакция собаки, была точно такой же, как и днем. «Значит, опять эти появились, — подумал охотник. – Сволочи, загубили пса». Ведь, на самом деле, Верный не был какой-нибудь трусливой шавкой, смело гавкающей только из-за забора. Он был настоящим сторожевым псом. Никому не давал спуску. Теперь же он норовил спрятать морду в коленях хозяина, и не поднимал глаз.

Едва очнувшись, Порфирий сразу схватил трехлинейку и вскочил с табурета. Но ни в избе, ни за окном никого не было.

— Где они? – шепотом спросил он у пса, словно тот мог ответить. – Или ты меня обманул?

Но уже через секунду понял, что Верный испугался не зря. В ночной абсолютной тишине, когда не потрескивала даже прогоревшая печь, за окном несколько раз хрустнул снег. Для опытного охотника, не стоило труда определить, что это. Уверенный широкий мужской шаг. «Керим!». Порфирий мог поклясться в этом. Значит, ничего не кончилось. Зря надеялся. Сон слетел, как пух с одуванчика под ветром.