Инесса свернулась в кресле, поджав под себя ноги. Третья чашка кофе остывала на подоконнике, а за стеклом — туман, будто кто-то растёр по воздуху серую пастель. Старинный корпус клиники, переоборудованный из усадьбы начала прошлого века, хранил запах древесины, медикаментов и чего-то ещё — старого, едва заметного… как пыль на портретах умерших людей.
Она любила посидеть так некоторое время после последнего пациента, чтобы обдумать что-то своё. Сегодня день завершала Аня – не самая любимая пациентка. Немного взбалмошная, даже грубая. У неё был постоянный повторяющийся кошмар о том, как её топят. Немного иронично для олимпийской чемпионки по плаванию.
Нужно было собрать в себе немного сил, чтобы подняться, спуститься к машине, проехать через весь город по бесконечным пробкам и, наконец-то, оказаться дома. Сава наверняка уже спохватился, что забыл выложить курицу из морозилки, и старательно пытается освободить её из ледяного плена под горячей водой. Инесса немного усмехнулась. Сын был для неё единственной причиной возвращаться домой, а не оставаться ночевать в кабинете. Всегда было немного стыдно за то, какая ему досталась мать.
— Доктор Ларионова? — медсестра заглянула в кабинет. — К вам пришли.
— В каком смысле? — Инесса устало потёрла пальцами переносицу. — У меня на сегодня больше никого нет по записи.
— Павел Леонидович настоял на том, чтобы вы вели его, — медсестра подошла к столу и положила на стол документацию, беспомощно пожав плечами, прежде чем уйти. — Да, и пациент очень уж сильно просился на приём к вам.
Инесса кивнула. Снова отец постарался, чтобы доченька не сидела без дела. В животе скрутило, как перед экзаменом, и она мельком посмотрела в принесённую папку.
Пациент № 171 – отец очень любил всё и всех обезличивать. Степень нарушения — хроническая инсомния. Невосприимчивость к медикаментозному сну. Психиатрически стабилен. Наблюдается с 2011 года. Переведён из закрытого отделения.
Но почему его перевели именно сюда, где принимают добровольных пациентов?
Вымученно вздохнув, она встала и взяла планшет.
В коридоре горели только дежурные светильники — экономия. Шаги отдавались гулко и внезапно смолкли у самой двери. Он зашёл немного погодя, словно прислушивался. Высокий, бледный, с руками, сложенными за спиной, будто пришёл на собеседование, а не на психиатрическое лечение.
И он смотрел прямо на неё. Не моргая.
— Добрый вечер, — сказала она, первой нарушая тишину.
— Доктор Ларионова Инесса Павловна, — он произнёс её имя с мягкой тягучестью, как будто не спрашивал, а вспоминал. — Мы, кажется, виделись раньше.
Инесса замерла в непонимании.
— Простите?
Он слегка улыбнулся, но в его лице не было веселья. Только усталость. Такая, что хотелось отвернуться.
— Наверное, приснились, — сказал он.
— А-а-а, так вы шутник, — она нервно рассмеялась, сбрасывая напряжение. И почему этот мужчина заставил её всю подобраться, как молоденькую студентку перед первой сессией? Это же просто очередной «очень сложный» пациент, подосланный отцом.
— Ну, что вы. Какие тут могут быть шутки.
— Фамилия? — взяв чистый бланк, Инесса щёлкнула пару раз ручкой – её любимая привычка, не поднимая глаз от анкеты.
— Я не помню, — голос был спокойным, почти безжизненным. — Но вы можете называть меня Константином.
Щелчки остановились. Она всё же посмотрела на него. Новый пациент уже сидел напротив неё в кресле, немного сутулясь, скрестив руки на груди.
Высокий. Бледный. Не болезненно — скорее, как человек, давно не видевший солнца, хотя этому противоречила россыпь еле заметных веснушек, щедро покрывавшая его кожу. Темно-каштановые волосы, будто мокрые. Пальцы — длинные, неподвижные. А глаза... она не могла сказать, какого они цвета. Слишком темно — как будто внутри пустота.
— Вы не помните свою фамилию? — уточнила она осторожно. Пару раз отец уже отсылал к ней людей, чьё единственное положение, при котором они могли мирно сосуществовать с другими – притороченное к больничной койке с помощью медикаментозного вмешательства.
Константин медленно качнул головой.
— Я не засыпал уже тринадцать лет. Удивительно, что я вообще вспомнил имя.
— То есть, вы… — Инесса прищурилась, стараясь уловить на его губах улыбку, —не спали?
— Ни разу. Ни одного сна. Ни одной секунды. Я всегда… здесь. — Он чуть кивнул в сторону потолка. — Насторожён, настойчив и утомлён до омерзения.
Она хотела усмехнуться. Не получилось.
— Такие вещи диагностируют на третьем приёме. Сегодня — просто сбор анамнеза. Позвольте мне выполнять свою работу поочерёдно. Обещаю не растягивать на слишком много сеансов.
— Конечно, — сказал он и вдруг добавил: — Я не хочу умереть. Но если бы вы знали, каково это — быть в теле, где ночь никогда не наступает…
Деловито покивав, Инесса быстро записала в полях для заметок: «высокий уровень эмоционального отстранения, образный язык, самодиагностика на фоне тревожности». Потом посмотрела на имя в анкете — и замерла.