Тень Чернобога над Гридневом: там, где поёт Баюн

Глава 1. Зов крови

Некоторые дома не наследуются — они завещают тебя сами. Я поняла это в тот миг, когда переступила порог и увидела застывшие, будто вырезанные из воска, лица родителей. Тишина в нем была особого свойства — не живая, а замершая, как в склепе. И в центре этой тишины, на полированном столе, лежал один-единственный ключ. Почерневший от времени и чужих рук, он лежал так, словно ждал меня всю жизнь, и его молчание было красноречивее любых слов. Этот ключ был не просто железкой, а точкой отсчета в новой, чужой и пугающей реальности.

В тот день я возвращалась с работы. На дворе стояла осень, солнце зашло за горизонт, являя вечерний сумрак. По пути зашла в магазин за молоком и овсяным печеньем, без которого не могла обойтись. Проголодалась жуть. Весь вечер работала над одним свитком, который казался безнадёжным моим коллегам, но только не мне. Кажется, древесно-сладковатый запах выцветшей бумаги вместе с ароматом синтетического клея впитался в мои русые волосы надолго. Я уже строила планы, как заставлю свою длинную, до бедер, гриву вытерпеть долгую и мучительную банную процедуру. Состричь это наследственное богатство я не решалась — мама с детства твердила, что в нем заключены мои здоровье и удача. Даже переехав из деревни в город, она не рассталась с верой в старых богов, и эта вера, как узорчатый оберег, отпечаталась на всей нашей жизни.

Да, наша семья отличалась от других, одни имена в нашем роду чего стоили — меня, например, звали Ведана. Большинство людей из моего окружения были христианами, изредка мусульманами, а кто-то и вовсе ни во что не верил, в то время как мои родители верили в Перуна и Велеса. Для меня язычество было скорее образом жизни: подношение домовому, празднование весеннего равноденствия...

Пальцы сами потянулись к амулету на груди — Сваору, бронзовому солнечному колесу, подаренному бабушкой. Задумчиво потерла его, и это отточенное до автоматизма движение принесло привычное, но сегодня почему-то зыбкое успокоение. Тревога все не отпускала. Чтобы заглушить это неприятное чувство, я свернула с привычного маршрута, срезая путь через пустынный двор. Обычно я так не делала, но сегодня меня, словно на невидимой нити, тянуло домой.

Зашла в подъезд и сразу же остановилась. Свет не горел. Я подпрыгнула пару раз, надеясь, что капризная лампочка наконец зажжётся от моих движений, но по-прежнему было темно. Прохладный воздух заставил поёжиться. Кажется, кто-то снова выкрутил лампочку. Включила фонарик на телефоне, и бледный луч, словно ножом, разрезал мрак на пути к лифту. Темнота угнетала. Я никогда не боялась её, но почему-то сейчас она вызывала не просто беспокойство, а тихий, холодный страх, сковавший спину. Нажала на кнопку и услышала, как старый механизм пришёл в действие, звук был тихим, приглушённым — значит, он был на одном из последних этажей нашего десятиэтажного дома. Да уж, подниматься на восьмой этаж пешком не хотелось, поэтому пришлось ждать.

Пока ждала, почувствовала не просто ветерок, а ледяное, целенаправленное дуновение сзади. Странно, дверь закрыта, окно тоже должно быть закрыто. Старая ручка на нём была сломана. Холодный воздух прополз по шее, вызывая мурашки. Когда он там уже спустится?
Неожиданно сквозь ткань водолазки я почувствовала отчетливый, почти горячий жар от кулона. Такое иногда бывало, но я списывала это на игру температуры. В этот раз тепло было настолько сильным и внезапным, что казалось — бронза вот-вот прожжет свитер. Тепло приятно согрело грудь, стало немного спокойнее.

Наконец створки лифта раскрылись с натужным, протяжным скрипом. Я прищурилась от яркого света и быстро шагнула в кабину, нажав нужный этаж. Дверцы начали медленно закрываться; в какой-то момент мне показалось, будто в густой темноте прямо за створками что-то резко двинулось, но двери уже сомкнулись, не давая убедиться — показалось мне или нет.
Наконец-то я еду. Вздохнула с облегчением и удивилась. «Что со мной?» — пронеслось в голове. Обычно я всегда спокойно дожидаюсь лифта...

Вышла и почти побежала в сторону квартиры. Кое-как достала ключи из кармана пальто, шуршащий пакет с продуктами все время норовил выскользнуть, а документы с работы были в другой руке. Открыла дверь и крикнула родителям, что это я. В ответ — звенящая тишина. Странно, я знала, что они дома. Сердце екнуло. Быстро стянула обувь, повесила пальто и понесла пакет с рабочими документами в комнату. Как только я вошла в гостиную, увидела заплаканное, искаженное горем лицо мамы и отца, который сидел рядом с ней, обнимая ее за сутулившиеся плечи.

— Ведана, сядь, нам нужно поговорить. Твоя бабушка Бажена... она скончалась, — произнес тихо отец, и его голос прозвучал как приговор.

Эти слова не просто вырвали меня из реальности — они выдернули землю из-под ног. Мир поплыл, унося вдаль, в ту самую деревню к бабушке. Потрясла головой, пытаясь отогнать накатившийся туман. Тяжело опустилась рядом с мамой, которая тут же вцепилась в меня, будто я была ее единственным якорем.

На столе напротив лежала кипа невскрытых, пожелтевших, как осенние листья, писем и тот самый ключ. До боли знакомый, он казался сейчас центром вселенной, черной дырой, в которую провалилось все светлое.

Слова отца повисли в воздухе, тяжелые и нереальные.

«Бабушка Бажена умерла».

Сначала не было ничего. Пустота. Как будто в комнате внезапно отключили звук и цвет. Горечь утраты, усталость и та самая мертвая тишина, что теперь заполнила все вокруг.

Потом, откуда-то из самых глубин, из запечатанных чертогов памяти, поднялась волна. Не слез, не крика — а ощущения.

Терпкий, горьковатый запах сушеной мяты и ромашки, который всегда витал вокруг бабушки, ударил в нос так явственно, что я непроизвольно всхлипнула. Шершавая, теплая от солнца кора старого дуба у дома. Мелкие морщинки на руках бабушки, когда та гладила меня по голове. Текстура домотканого полотна ее платья, в которое так приятно было уткнуться щекой. Низкий, грудной, спокойный голос, напевавший колыбельную. Не слова, а именно звук — вибрация, от которой становилось так безопасно и тепло.