«Данное произведение содержит сцены насилия, психологического давления и интимного характера, и предназначено для читателей старше 18 лет».
Холодный ветер с гор Жёлтого Дракона впивался в стены Запретного Города, словно пытаясь отыскать щель, чтобы просочиться внутрь и задуть единственную свечу в его покоях. Внутри же царила своя погода — тяжёлый, спёртый воздух, пропитанный ароматами сандала, дорогих духов и страха. Страх здесь был самой устойчивой нотой, затмевающей даже запах цветущих слив.
Лань Хуа, или теперь просто Сяо Хэцзы, молодой евнух из Службы Внутренних Дел, прижалась спиной к шершавой деревянной колонне, стараясь слиться с резной тенью певчей птицы. Сердце колотилось в груди с такой силой, что ей казалось — его стук отдаётся от полированных плит пола и вот-вот привлечёт внимание ночной стражи. Она заставила себя сделать медленный, беззвучный вдох, как учил когда-то отец. «Гнев — это огонь, он сжигает тебя изнутри. Холодный расчёт — это вода, она точит камень и не оставляет следов».
Прошло уже три месяца. Три месяца с того дня, как она, переодетая в грубую холщовую робу, с проклятой табличкой на поясе, переступила Врата Высшей Гармонии. Три месяца унижений, гнусной работы и постоянного, изматывающего страха. Но сегодняшняя ночь была её первым настоящим шансом.
Её послали в библиотеку Запретного города — в павильон «Собранных Сокровищ Ума» — чтобы поправить фитиль в светильнике, якобы оставленном одним из учёных-составителей. Это была ложь. Приказ исходил не от управителя, а от тайного голоса, за обещание в десять лянов серебра. Лань Хуа знала, что её ведут, как агнца на убой. Но агнец мог оказаться змеёй.
Она скользнула в полумрак библиотеки. Воздух здесь пах старым бумажным прахом и тлением. Бесчисленные свитки, уложенные в лаковые шкафы, хранили не только мудрость предков, но и их грехи. Именно здесь, согласно слухам, хранились секретные донесения военных наместников. В том числе и те, что погубили её отца, генерала Лань Цзяня, героя Западных рубежей, обвинённого в государственной измене и принуждённого к «милостивой казни» — белой шёлковой петле.
Её пальцы, привыкшие теперь к грубой работе, дрожали, когда она провела по корешкам свитков. Она искала нечто конкретное — донесения трёхлетней давности, помеченные печатью Управления Военных Дел. Время работало против неё. Любой звук — скрип половицы, шорох бумаги — мог стать смертным приговором.
И тут она его услышала. Не скрип, а мягкий, почти бесшумный шаг. Шаг человека, чьи подошвы были из самой тонкой кожи, человека, который не должен был красться, потому что ему принадлежало всё вокруг.
Лань Хуа замерла, вжавшись в просвет между двумя шкафами. Адреналин ударил в голову, заставив зрение стать острее. Из тени в глубине зала вышел человек.
Это был Принц Ли.
Он был без парадных одежд, в тёмно-синем халате, расшитом серебряными узорами стелющихся облаков. Его волосы, чёрные, как смоль, были свободно распущены по плечам, что делало его похожим на ночного духа, вышедшего на прогулку из древней легенды. В руках он небрежно держал развёрнутый свиток, но его глаза, тёмные и всевидящие, были устремлены не на текст, а прямо на неё.
— Выходи, — его голос был тихим, но он прозвучал в гробовой тишине библиотеки как удар гонга. — Тень, что прячется за знаниями. Выходи, пока я не приказал страже вытащить тебя, как крысу из норы.
Лань Хуа почувствовала, как ноги стали ватными. Это конец. Всё, ради чего она жила эти три года — тренировки, лишения, боль — всё рухнуло в одно мгновение. Но сдаваться она не собиралась. Мысленно её рука потянулась к маленькому лезвию, спрятанному в складках пояса. Лучше смерть, чем позорная казнь.
Она сделала шаг из укрытия, стараясь сохранить покорный, испуганный вид простого евнуха. Она упала на колени, коснувшись лбом прохладного пола.
— Этот ничтожный раб просит прощения, Ваше Высочество! — её голос дрожал, и в этой дрожи была лишь часть притворства. — Ему поручили поправить светильник... он не знал, что потревожит Ваш покой!
Принц Ли медленно подошёл ближе. Его взгляд скользнул по её сгорбленной спине, по дрожащим рукам, и Лань Хуа почувствовала его на себе, будто физическое прикосновение. Он изучал её, как учёный изучает редкое насекомое.
— Подними голову, Сяо Хэцзы, — сказал он, и от того, что он знал её дворовое имя, по коже побежали мурашки.
Она медленно подняла взгляд. Его лицо, освещённое тусклым светом её же собственного светильника, было прекрасно и безжалостно. Высокие скулы, прямой нос, губы, сложенные в лёгкую, насмешливую усмешку. Но главное — глаза. Они видели слишком много.
— Поправить светильник? — он мягко протянул руку и взял её за подбородок. Его пальцы были тёплыми, прикосновение — властным и неоспоримым. Он приподнял её лицо, заставив смотреть на себя. — Странно. Твои пальцы чистые. На них нет ни копоти от фитиля, ни запаха масла. Зато... есть запах старой бумаги. И страха.
Лань Хуа не могла пошевелиться. Его взгляд пронзал её насквозь, срывая все покровы. Он вёл себя не так, как должен был вести себя принц с пойманным вором. В его поведении была какая-то хитрая, смертельно опасная игра.
— Этот ничтожный раб... — начала она, но он перебил её, его голос прозвучал тихо и весомо, как падение камня в глубокий колодец.
— Перестань, Лань Хуа.
От звука своего настоящего имени у неё перехватило дыхание. Мир поплыл перед глазами. Всё. Это действительно конец.
— Дочь генерала Лань Цзяня, — продолжил Принц Ли, отпуская её подбородок и медленно обходя её, будто рассматривая диковинную вещь. — Пропавшая без вести после казни своего отца. Говорили, ты бросилась в бурную реку от стыда. А оказалось... ты здесь. Под самым носом у Сына Неба. В образе того, кого в этом дворце считают ниже человека. Смело. Глупо. Отчаянно.
Он остановился прямо перед ней.
— Встань. Ты не должна преклонять колени. Не передо мной. Не дочь Лань Цзяня.
Сердце Лань Хуа бешено колотилось. Что ему нужно? Почему он не зовёт стражу? Она медленно поднялась на ноги, её колени дрожали. Она смотрела на него, пытаясь разгадать загадку в его глазах, но видела лишь непроницаемую твёрдость.