Тень над виноградниками

Глава 1. Прибытие в Кальви

Солнце Кальви обрушилось на Леона Дюваля подобно горячему, влажному одеялу, сотканному из запахов сосны, соли и нагретого камня. Тридцатидвухлетний комиссар, ещё не до конца оправившийся от раннего перелёта из Парижа, вышел из кондиционированного такси и мгновенно оказался во власти этой первобытной стихии. Лазурь неба над головой была такой пронзительной, что глазам было больно, а воздух дрожал над мостовой, искажая очертания вековых зданий. Это был не тот Париж с его приглушёнными оттенками серого и мелькающими тенями; Кальви пульсировал яркими красками и неистовой жизнью.

Полицейский участок оказался небольшим, приземистым зданием из светлого камня, затерянным среди лабиринта узких улочек. Едва Леон переступил порог, как на него навалился стойкий запах крепкого кофе, старой бумаги и чего-то неуловимо морского. Внутри было прохладнее, но ненамного. Несколько мужчин в форме, казалось, нехотя подняли головы от своих дел, одарив новичка быстрыми, оценивающими взглядами, в которых сквозило неприкрытое любопытство вперемешку со скепсисом. Леон почувствовал себя экзотической птицей, случайно залетевшей в стаю воробьёв.

Из-за одной из дверей вышла невысокая женщина в полицейской форме, с каштановыми волосами, собранными в тугой хвост, и настороженными карими глазами. Она была не старше Леона, но её взгляд выдавал опыт и, возможно, некое внутреннее напряжение.

— Комиссар Дюваль? — голос у неё был низкий, с лёгким, едва уловимым акцентом, который Леон ещё не мог идентифицировать. — Лейтенант Паоли, Мария Паоли. Я ваш помощник.

Рукопожатие было коротким, крепким. Леон почувствовал, что Мария оценивает его с той же тщательностью, что и он её.

— Рад знакомству, лейтенант. Или мне следует сказать "Мария"?

Она чуть заметно улыбнулась уголками губ.

— Здесь мы не так формальны, комиссар. Но решать вам.

— Тогда Леон. А как у вас принято?

— По имени. Если, конечно, не разговариваешь с начальством из Парижа. — В её голосе проскользнула едва уловимая насмешка, от которой Леон поймал себя на мысли, что его парижское происхождение здесь скорее минус, чем плюс.

— Понимаю, — ответил Леон, стараясь сохранить невозмутимость. — Я наслышан о корсиканском гостеприимстве.

— О, вы скоро всё поймёте. Здесь всё иначе. Традиции, связи... — Она на мгновение замялась, словно подбирая слова. — Здесь не Париж, Леон. Здесь законы пишутся не только в книгах.

Он кивнул, внимательно слушая. Напряжение в её тоне стало более заметным, когда она заговорила о "влиятельных семьях". Это было первое предупреждение, первый камешек, брошенный в спокойную гладь его идеалистического представления о новой работе.

— Что ж, я приехал учиться. Надеюсь, вы станете моим гидом.

— Буду стараться, — Мария одарила его ещё одной короткой улыбкой. — Но сейчас у нас есть дело. Антонио Лучиани. Знаменитый винодел. Убит сегодня ночью. Его нашли на вилле. Власти требуют быстрого раскрытия, иначе это может навредить туристическому сезону.

Убийство. Вот так сразу. Никакой раскачки, никакого медленного погружения в местную рутину. Леон почувствовал прилив адреналина.

— У меня есть кабинет?

— Конечно. Следуйте за мной.

Она провела его по коридору в небольшую комнату с окном, выходящим на внутренний дворик. Кабинет был скромным: старый деревянный стол, пара потрёпанных стульев, шкаф, забитый пыльными папками. В воздухе витал запах давно остывшего кофе и какой-то неуловимой горечи, которая, казалось, исходила от самих стен.

Леон подошёл к окну. Виднелись черепичные крыши, уходящие вниз к порту, где белые яхты покачивались на волнах, похожие на лебедей. За ними – бескрайнее синее море, сливающееся с небом на горизонте. Кальви был прекрасен, спору нет. Но красота эта казалась обманчивой, словно тонкая вуаль, скрывающая что-то мрачное и древнее.

— Так что с господином Лучиани? — спросил Леон, отвернувшись от окна.

— Ему пятьдесят пять. Известная личность. Владелец одной из самых старых и уважаемых виноделен в Кальви. Убит в своей спальне. Следы взлома отсутствуют.

— Убит? Чем?

— Ножом. Предположительно, из его собственной коллекции. Он был коллекционером старинного оружия.

Леон нахмурился. Убийство ножом, знакомое оружие, отсутствие следов взлома. Всё это указывало на личное мотивирование.

— Семья?

— Жена, Сильвия Лучиани, — ответила Мария, её тон стал ещё более сухим. — И больше никого. Детей у них не было.

— И как она?

— В шоке. Или так кажется. Она очень сдержанна.

Леон почувствовал интуитивный толчок. "Или так кажется" – это означало, что Мария что-то подозревает.

— Понятно. Думаю, нам следует немедленно отправиться на место преступления.

— Я уже подготовила машину, — сказала Мария, направляясь к двери. — Жду вас у входа.

Леон проводил её взглядом. Он чувствовал, что она что-то недоговаривает, что за её профессиональной отстранённостью скрывается нечто большее. Личная трагедия, о которой говорилось в его досье, что-то, связанное с её семьёй. Возможно, именно поэтому она так настороженно относилась к местным "традициям" и "связям".

Глава 2. Место преступления

Воздух внутри виллы Лучиани был тяжёлым, душным, пропитанным запахом старости, пыли и чего-то едкого, что Леон ещё не мог идентифицировать. Мрачная тишина обволакивала их, словно саван, заглушая звуки внешнего мира. Каждый шаг Леона и Марии по скрипучему паркету отдавался эхом, нарушая застывшую атмосферу. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь щели в плотно закрытых ставнях, ложились полосами света на запылённые поверхности, выхватывая из полумрака призрачные очертания мебели, укрытой белыми простынями. Вилла казалась заброшенной, окутанной печалью, но в то же время таила в себе жуткое присутствие недавней трагедии.

— Здесь всегда было так тихо? — прошептал Леон, голос его казался слишком громким в этой звенящей пустоте.

Мария, идущая чуть впереди, повернулась к нему. Её лицо было напряжённым, глаза внимательно осматривали каждый уголок холла.

— Нет. Обычно здесь шумно. Семья Лучиани любила принимать гостей. Много гостей.

Они прошли через величественную гостиную, где тяжёлые бархатные шторы были задёрнуты, а мебель плотно укрыта. Запах смерти ещё не въелся в стены, но предчувствие беды витало в воздухе, словно невидимая пыльца. Затем Мария остановилась у широкой дубовой двери.

— Кабинет. Здесь его нашли.

Леон кивнул. Когда Мария распахнула дверь, запах стал резче — смесь железа, разложения и чего-то ещё, тонкого и неприятного, как запах старых тайн, наконец-то вырвавшихся наружу.

Комната была в полумраке, освещённая лишь тусклым светом, проникающим через распахнутое настежь окно. В центре кабинета, на дорогом персидском ковре, раскинулось тело Антонио Лучиани. Он лежал на спине, руки раскинуты, словно он пытался ухватиться за что-то невидимое в последние мгновения своей жизни. Глаза были открыты, устремлены в потолок, а на груди, чуть левее центра, торчала рукоять ножа. Она была инкрустирована, явно часть коллекции, о которой говорила Мария. Кровь, густая и тёмная, растеклась по ковру, образуя зловещее, запекшееся пятно, похожее на раскрывшийся цветок зла.

Комната не была похожа на место обычного ограбления. Здесь царил не хаос дилетантского обыска, а скорее следы ожесточённой, но короткой борьбы. Стул у массивного письменного стола был опрокинут, его резная ножка указывала на потолок, словно обвиняющий палец. Рядом с ним на полу блестели осколки разбитого бокала, вероятно, для бренди или вина. Их осколки, разбросанные по деревянному полу, поблёскивали, как осколки разрушенной жизни.

Полицейский фотограф, низенький мужчина с усталым лицом, методично щёлкал затвором камеры, запечатлевая каждую деталь. Его вспышки озаряли комнату призрачным светом, выхватывая из темноты то лицо покойника, то блеск стали. Судмедэксперт, сосредоточенный и молчаливый, стоял на коленях рядом с телом, уже начав первичный осмотр.

Леон опустился на колени у края кровавого пятна, стараясь не нарушить целостность места преступления. Он внимательно осмотрел тело. Одежда Антонио была помята, галстук сбит набок, а воротник рубашки разорван. Это подтверждало его мысль о борьбе. Он прищурился, пытаясь рассмотреть что-то большее.

Мария подошла к массивному дубовому шкафу, который, как понял Леон, скрывал за собой сейф. Дверца сейфа была плотно закрыта, никаких следов взлома.

— Сейф не тронут, — констатировала она, её голос был ровным, но в нём сквозила скрытая мысль.

— Значит, это не ограбление, — подтвердил Леон. — Или, по крайней мере, не типичное.

Он встал и начал методично осматривать стол. Он был завален бумагами, книгами и канцелярскими принадлежностями. Среди этого беспорядка Леон заметил что-то, что выбивалось из общего контекста — небольшой клочок помятой бумаги, лежащий рядом с массивной чернильницей. Он осторожно поднял его, стараясь не оставить отпечатков. На бумаге неровным, но чётким почерком было выведено одно слово: "Vendetta".

Леон повернулся к Марии, держа бумагу так, чтобы она могла прочитать.

— Что это значит?

Мария подошла ближе, её взгляд скользнул по слову. Её лицо мгновенно напряглось, уголки губ опустились, а глаза потускнели. Она отвела взгляд, словно это слово было для неё чем-то невыносимым.

— Вендетта, — произнесла она нехотя, её голос стал тихим, почти неузнаваемым. — Это… это корсиканская традиция. Кровная месть. Когда оскорбление или убийство члена семьи должно быть отомщено другим членом семьи. Это может передаваться из поколения в поколение.

— Месть? — Леон нахмурился. — За что? Кто мог хотеть мести Антонио Лучиани?

Мария пожала плечами, но движение было нервным, выдающим её внутреннее волнение.

— Здесь много старых счетов. Семьи часто враждуют. Иногда десятилетиями. — Она не смотрела на Леона, её взгляд был прикован к кровавому пятну на ковре. — Моя семья тоже… — Она резко оборвала себя, словно споткнулась о невидимое препятствие.

Леон заметил её нервозность, но решил не давить. Сейчас было не время для личных исповедей. Важно было понять, почему это слово появилось здесь, на месте преступления. Было ли это послание? Предупреждение? Или просто попытка отвести подозрения в сторону?

Его взгляд упал на рамку с фотографией, стоящую на краю стола, чудом уцелевшую во время борьбы. На фотографии были Антонио Лучиани, его жена Сильвия, элегантная женщина с холодным, сдержанным выражением лица, и… незнакомый мужчина. Мужчина был высок, с тёмными волосами и пронзительными глазами. Он стоял чуть позади Антонио, положив руку ему на плечо. В его позе чувствовалась непринуждённость, почти фамильярность.

Глава 3. Вдова

Гостиная Сильвии Лучиани была оазисом сдержанной роскоши и затаенной скорби. Здесь не было того мрачного запустения, что царило в кабинете покойного. Тяжёлые бархатные портьеры были слегка приоткрыты, впуская в комнату рассеянный свет корсиканского дня, который, словно акварельными мазками, ложился на полированную мебель и старинные ковры. Воздух был прохладным, чуть влажным, и наполненным тонким, едва уловимым ароматом лилий. Это был аромат, присущий похоронным бюро и старым домам, где до последнего вздоха чтут традиции.

Сильвия Лучиани сидела на краю массивного дивана, обтянутого тёмно-зелёным бархатом. Её поза была безупречно прямой, почти жёсткой, словно она держала себя в руках с невероятным усилием. Одетая в строгое чёрное платье, она выглядела элегантно, но её глаза, подёрнутые едва заметной краснотой, выдавали бессонную ночь и невыплаканные слёзы. В них читалась глубокая, сдерживаемая боль, но и что-то ещё — некая отстранённость, почти холодность, которая насторожила Леона. Её руки, лежащие на коленях, были изящны, но Леон заметил, как дрожат её пальцы.

— Госпожа Лучиани, примите наши соболезнования, — начал Леон, его голос был мягким, но в то же время твёрдым. — Комиссар Дюваль, это лейтенант Паоли. Мы здесь, чтобы задать несколько вопросов.

Сильвия лишь слабо кивнула, не поднимая глаз.

— Я понимаю, комиссар. Спрашивайте. Хотя я сомневаюсь, что могу вам чем-то помочь.

— Вы можете рассказать нам, что произошло прошлой ночью? — спросила Мария, её тон был более прямым, чем у Леона. Корсиканка с корсиканкой.

Сильвия подняла взгляд. Её глаза, некогда, вероятно, полные жизни, сейчас казались мутными, как застывшее стекло.

— Я… я спала. Моя спальня находится в другом крыле виллы. Я ничего не слышала. Утром меня разбудила Луиза, наша смотрительница. Она нашла… она нашла Антонио.

— Вы ничего не заметили необычного до того, как легли спать? Никаких звуков? Посторонних?

— Нет. Всё было как обычно. Антонио работал в своём кабинете. Он часто засиживался допоздна. Я выпила успокоительное и уснула.

Леон внимательно наблюдал за ней. Её голос был ровным, почти монотонным, но эти дрожащие руки выдавали её.

— А ваш муж? Он был чем-то обеспокоен в последние дни? — Леон решил зайти с другой стороны.

Сильвия на мгновение замялась, её взгляд метнулся к окну, словно она искала ответ там, за стеклом.

— Он… он был встревожен. Да. Но он не говорил мне почему. Антонио был человеком… закрытым. Он не любил делиться своими проблемами. Особенно когда речь шла о бизнесе.

— О бизнесе? У него были какие-то проблемы с винодельней? Конкуренты? — Мария не унималась, её вопросы были острыми, как лезвие.

Сильвия вздохнула, словно каждый вдох причинял ей физическую боль.

— Конкуренция всегда была. Это Кальви. Здесь вино — это всё. Но серьёзных проблем… нет, я не знаю.

— А что насчёт новых партнёров? Инвестиций? — продолжила Мария, словно почуяв слабость в её ответе.

— Я не вникала в его дела, — ответила Сильвия, её голос стал чуть более резким. — Моя сфера — дом, приём гостей. Бизнес был его делом.

Леон решил прервать этот поток уклонения. Он вытащил из кармана фотографию, найденную в кабинете Антонио.

— Госпожа Лучиани, вы узнаёте этого человека? — Он протянул ей снимок.

Сильвия взяла фотографию, её пальцы невольно сжались. Она взглянула на лицо мужчины, и по её лицу промелькнула тень эмоции — что-то среднее между неприязнью и презрением.

— Жан-Пьер Казанова, — произнесла она, и при упоминании этого имени её голос стал заметно холоднее, словно воздух в комнате вдруг стал ледяным. — Владелец конкурирующей винодельни. Наш… давний соперник.

— Соперник? Только в бизнесе? — спросил Леон, почувствовав, что они наткнулись на что-то важное.

— Он всегда хотел того, что принадлежало Антонио, — ответила Сильвия, её глаза сверкнули холодным огнём. — Его винодельню, его влияние. Он постоянно пытался переманить наших рабочих, наших клиентов. И всегда крутился вокруг.

— То есть, у него был мотив желать смерти вашего мужа?

Сильвия посмотрела на Леона, и в её глазах мелькнуло что-то похожее на вызов.

— Я не говорю этого. Я просто говорю, что он был… недоброжелателем. У него могли быть причины. Но я ничего не знаю.

Мария обменялась взглядом с Леоном. Жан-Пьер Казанова. Это имя уже всплывало в сплетнях.

Пока Сильвия говорила, взгляд Леона скользнул по стенам гостиной. Среди картин и старинных гобеленов он заметил нечто, что мгновенно привлекло его внимание: на одной из стен висел старинный корсиканский кинжал. Его рукоять была искусно отделана, лезвие блестело, отражая тусклый свет. Кинжал был очень похож на тот, что они нашли в груди Антонио.

— Это что, часть коллекции вашего мужа? — спросил Леон, указывая на кинжал.

Сильвия проследила за его взглядом.

— О, это? Нет, комиссар. Это просто декоративный элемент. Подарок. Он всегда висел здесь.

— А ваш муж разве не собирал такое оружие?

Глава 4. Корсиканские тени

Возвращение в полицейский участок было похоже на погружение из залитого солнцем мира за его стенами в полумрак, где царил запах застоявшегося кофе и невысказанных тайн. Солнце, до этого столь щедрое, теперь лишь проникало сквозь запыленные окна, отбрасывая длинные, вытянутые тени, которые, казалось, тянулись из каждого угла. Леон чувствовал, как Кальви постепенно раскрывает свои невидимые нити, опутывающие его, затягивающие в свой древний, сложный танец.

Он сидел за своим скрипучим столом, погруженный в досье Антонио Лучиани. Бумаги шуршали под пальцами, открывая перед ним картину жизни, которая, на первый взгляд, казалась успешной и безупречной. Лучиани был не просто виноделом; он был фигурой. Его влияние простиралось далеко за пределы виноградников. Он был членом совета старейшин, покровителем местных фестивалей, меценатом. Его бизнес процветал, расширялся, поглощая более мелкие хозяйства. Каждый документ подтверждал его статус в Кальви – статус патриарха, почти короля. Но даже самый блестящий фасад не может скрыть трещин, если приглядеться.

"Конфликты с конкурентами", — прочитал Леон в одном из отчётов. Фраза была суха, бюрократична, но Леон чувствовал, что за ней скрывается нечто гораздо более глубокое, чем просто деловые споры. Здесь, на Корсике, конфликт мог длиться десятилетиями, передаваться по наследству, как старое вино.

Дверь кабинета Леона приоткрылась, и Мария вошла с двумя чашками дымящегося кофе. Аромат горького, крепкого напитка наполнил комнату, прогоняя на время запах пыли.

— Как прошло с вдовой? — спросила она, ставя чашку перед Леоном.

— Она что-то скрывает. Я почти уверен. И этот Жан-Пьер Казанова… — Леон отпил кофе. Он был обжигающим, но именно то, что нужно. — Ты что-нибудь знаешь о нём?

Мария села напротив, скрестив руки на груди. Её взгляд стал более серьёзным, чем обычно.

— Жан-Пьер Казанова. Да, знаю. Наследник древней винодельни, так же как Лучиани. Их семьи веками были соперниками. Но в последние годы их вражда обострилась. Антонио был слишком… агрессивен в бизнесе. Он скупал земли, расширял производство. А Казанова… он совсем другой.

— Другой в каком смысле? — Леон почувствовал, что она на грани раскрытия чего-то важного.

Мария наклонилась чуть ближе, понизив голос, словно опасаясь, что стены имеют уши.

— Ходят слухи, Леон. Здесь на Корсике много таких слухов. Говорят, что Жан-Пьер связан с Brise de Mer. — Она произнесла это название так, словно оно было высечено из камня, древнее и опасное. — Это… это не просто мафия. Это нечто более глубокое. Это семьи, это честь. Они решают вопросы по-своему.

Brise de Mer. Морской Бриз. Звучало поэтично, но в словах Марии сквозила истинная угроза. Леон почувствовал холодок по спине. Он был готов к корсиканским традициям, но не к прямой связи с организованной преступностью.

— То есть, ты думаешь, он мог быть причастен к убийству? — спросил Леон.

Мария не ответила прямо.

— На Корсике многие вопросы решаются неофициально, Леон. Суды и полиция… это для континенталов. Здесь есть свои законы. Свои палачи. И свои защитники.

Она сделала паузу, затем добавила:

— Если вы собираетесь к нему, будьте осторожны. Казанова не из тех, кто любит вопросы. И тем более ответы.

— Я должен его навестить, — твёрдо сказал Леон. — У меня нет выбора.

Он отложил досье Лучиани и взял со стола тот самый клочок бумаги с надписью "Vendetta". Слово, написанное неровным, но уверенным почерком, казалось, пульсировало на бумаге, как живое.

— Я отправил эту записку на экспертизу. На отпечатки.

— Вряд ли что-то найдёте, — скептически заметила Мария. — Если это послание, его оставили так, чтобы не оставлять следов. Или это попытка сбить нас со следа. Здесь такие игры распространены.

Леон кивнул. Он знал, что она права. В таком случае, само послание было важнее, чем его источник. Оно указывало на мотив, глубоко укоренившийся в корсиканской культуре.

В этот момент дверь кабинета снова приоткрылась. На пороге стоял мужчина средних лет в тёмной сутане, с добрым, но проницательным лицом, обрамлённым седыми волосами. Это был Падре Франческо, местный священник, о котором Мария упоминала ранее. От него исходило некое спокойствие, почти умиротворение, которое, однако, не скрывало остроты его взгляда.

— Мир вам, комиссар Дюваль, — голос священника был глубоким, мягким, словно старое вино. — Я Падре Франческо. Слышал о вашем прибытии и… о случившемся. Примите мои соболезнования.

Леон встал, протягивая руку.

— Рад знакомству, Падре. Спасибо за соболезнования.

— Кальви — маленький город, комиссар. Здесь все мы одна семья. И смерть Антонио Лучиани — это удар для всех нас. Он был хорошим человеком. Своим.

— Вы его хорошо знали? — спросил Леон, стараясь быть максимально вежливым.

— Всю жизнь, — кивнул священник. — Он был прихожанином моей церкви. И я знал его семью. Их традиции. — Он сделал паузу, его взгляд задержался на Леоне. — Возможно, я могу быть вам полезен, комиссар. В понимании наших обычаев. Нашей души. Здесь, на Корсике, всё не так просто, как может показаться. Есть вещи, которые не написаны в законах, но по ним живут.