Тень среди теней

1 Серия - Осенняя походка

Осенний туман стелился по пустырю, цепляясь за ржавые каркасы недостроя и горы битого кирпича. Холодная, сырая дымка, пахнущая гнилой листвой, перегаром и далёким дымом городской котельной, заполняла лёгкие, как жидкая грязь. Рассвет в таких местах наступал не от солнца, а от простого, тоскливого просветления серости.

Двое рабочих в замасленных телогрейках, нервно закуривая у козырька развалюхи-бытовки, не спускали глаз с группы людей у дальнего угла недостроенного цеха. Их бледные, помятые лица были красноречивее любых слов.

К подъехавшей «Волге» с милицейскими номерами и прокураторской «мигалкой» на торпеде они даже не повернулись. Им платили не за любопытство.

Дверь «Волги» открылась с сухим скрипом. Первым наружу ступил Артём Круглов. Высокий, сутулый, в длинном потрёпанном плаще поверх дешёвого костюма. Лицо, иссечённое глубокими морщинами, не выражало ничего, кроме привычной, въевшейся в кожу усталости. Он чиркнул зажигалкой о наждак, поднёс огонь к «Беломору» в углу рта, сделал первую глубокую затяжку. Дым словно бы не хотел выдыхаться, задерживаясь внутри, становясь частью него.

— Ну, где тут у вас красоту нашли? — его голос был низким, сиплым, без эмоций.

Один из рабочих, помоложе, с перегаром с прошлого вечера, мотнул головой вглубь стройки. —Там, в цеху... в самом углу. Боже ж ты мой, я б такое ещё ни разу не видал...

Круглов кивнул, уже отсекая его как источник ненужной информации. Он двинулся вперёд, не обращая внимания на хлюпающую под ногами грязь. За ним, стараясь не отставать, шёл молодой сержант Шилов — румяный, с ещё не уставшими глазами, но уже с подкорректированной реальностью выправкой.

— Артём Викторович, участковые уже оцепили, никого не пускали. Говорят, всё на месте. —Молодцы, — буркнул Круглов. — Теперь нам и разгребать эту хуйню.

Они вошли под своды бетонного каркаса. Внутри было ещё холоднее и темнее. Свет от фонарей участковых и вспышек старого фотоаппарата криминалиста выхватывал из мрака жуткие картины: граффити на стенах, горы пустых бутылок, использованные шприцы.

И в самом углу, на разостланном брезенте, — она.

Молодая женщина. Лет двадцати пяти. Темные волосы раскиданы по грязному бетону. Лицо... лица почти не было видно. Но не из-за травм. Кто-то аккуратно, почти бережно, накрыл его сложенным в несколько раз небольшим платочком из ситца, словно стыдясь или пытаясь сохранить последние крохи её достоинства. Это выглядело чудовищнее любой демонстрации.

Рядом, присев на корточки, возился судмедэксперт, дядя Миша. Человек-легенда, который видел всё и которого уже ничем нельзя было удивить. Сегодня он был особенно мрачен.

— Ну, Миш? — Круглов остановился в метре от тела, снова затягиваясь. —Ну, Артём, — эксперт оторвался от своего дело, поправил очки. — Дело сделано с любовью. И со знанием дела.

Он откинул край одежды, и Круглов с Шиловым увидели то, что заставило последнего резко отвернуться и сглотнуть спазм. Тело было исполосовано десятками глубоких, точных порезов. Не хаотичных ударов — методичных, выверенных разрезов. Руки, ноги, живот... Создавалось впечатление, что жертву резали долго, не давая умереть быстро, избегая крупных артерий на первых порах.

— Время? — коротко спросил Круглов, его лицо не дрогнуло. —Ночь. Часа три-четыре назад. Точнее скажу на столе. —Орудие? —Нож. Длинный, тонкий, острый как бритва. Клинок нестандартный, самодельный, судя по характеру ран. Ребра подпилены, чтобы легче входить. Резал знающий человек, Артём. Не мясник-самоучка. Точные, аккуратные разрезы. Хирург или... ну, или тот, кто долго тренировался.

Круглов медленно обвёл взглядом помещение. —Получается, привезли уже мёртвую? —Нет. Убивал здесь. — Дядя Миша ткнул пальцем в пол. Большое, почти чёрное пятно засохшей крови впиталось в бетон. — Вот здесь она истекла. Потеря крови. Шок. Мучалась долго.

Шилов отошёл к стене, его плечи напряглись. —Господи... за что? —Не задавай дурацких вопросов, Пётр, — отрезал Круглов, не глядя на него. — Ни за что. Или за всё сразу. Ищи причину — с ума сойдёшь. Ищи следы.

Он сделал несколько шагов, внимательно вглядываясь в пол. Грязь, окурки, следы ботинок — десятки отпечатков, бесполезный хаос. —Уносил с собой орудие, перчатки, скорее всего, сменил обувь. Ничего не обронил. Чистый, блядь, как стерильный скальпель.

Он подошёл к телу, осторожно, через край платка, приподнял уголок ткани на лице. Мелькнуло бледное, искажённое предсмертной мукой лицо. Глаза закрыты. —А это зачем? Стыдно стало? Или ритуал такой?

— Не знаю, — честно сказал дядя Миша. — Первый раз такое вижу. Обычно такие ублюдки любуются. А этот... этот, похоже, стыдится. Или прячет.

Круглов опустился на корточки, проследил взглядом за направлением рук. Левая кисть была сжата в слабый кулак. Он вдел в перчатке палец между её пальцев, осторожно разжал. Ладонь была пуста. —Шилов! —Да, Артём Викторович? — сержант, побледнев, подошёл. —Обыскали её? —Так... карманы пустые. Документов нет. Ни сумочки, ни ничего рядом не нашли. —Обыщи ещё раз. Прощупай всё. Иногда самое важное застревает в швах.

Шилов, морщась, надел перчатки и начал внимательно ощупывать одежду на окоченевшем теле. Круглов тем временем подошёл к участковому. —Кто нашёл? —Рабочие эти. Утром пришли, стали разбирать хлам, а она тут... —Камеры поблизости? Киоски? Кто постоянно торчит тут? —Да тут же пиздец, а не район. Одни бомжи да наркоманы. Никто ничего не видел, не слышал.

Круглов молча кивнул. Всё как всегда.

— Артём Викторович! — позвал Шилов. Он держал в пинцете крошечный, пожелтевший, истлевший по сгибам клочок бумаги. — Во внутреннем кармане пальто. За подкладку зацепился.

Круглов взял пинцет, поднёс находку к свету. Это был старый, советский талон на продукты. «Масло животное. 500 гр.» Сроком реализации... 1989 год. Четыре года назад. —Ну что ты, блядь... — тихо выругался он. — Что это за хуйня? —Может, просто старый хлам? — предположил Шилов. —У нас тут не помойка, Петро. Её привезли и убили здесь. С чего бы ей хранить в кармане четыре года какой-то талон? — Круглов аккуратно упаковал улику в маленький целлофановый пакетик. — Ничего просто так не бывает. Либо это её какая-то память, либо... либо это его почерк. Его первый сувенир.

2 Серия - Кровавый талон

«Волга» Круглова, похрустывая подвеской на ухабах, вынырнула из промзоны в серый, тоскливый поток городского утра. Но ноябрьский Питер 1993 года не предлагал утешения. Из окон лило не переставая, вода смешивалась с грязью и выхлопными газами, создавая на асфальте мерзкую, жидкую кашу. Люди на остановках, сгорбленные под зонтиками-тросточками, напоминали стаю мокрых ворон. Уныние было таким плотным, что его можно было потрогать.

Круглов, прикуривший у окна, смотрел на этот пейзаж, не видя его. Перед глазами стояло иное: аккуратный платочек на лице, десятки ровных, страшных разрезов и крошечный, пожелтевший талон.

— Артём Викторович, а вы правда думаете, что это он его подбросил? — нарушил молчание Шилов, с трудом перестраиваясь в потоке. — Талоны эти... у половины бабулек в сумках таких полно. Могла же она его хранить просто так.

— Могла, — не поворачивая головы, пробурчал Круглов. — Но у бабулек они в кошельках, аккуратно сложенные. А этот был затолкан в подкладку, в самый угол кармана. Как тайник. Или как забытая вещь, которую не хотели выбрасывать, но и видеть не желали. И потом... зачем его трогать? Если это её — он лежал себе и лежал. Если это его... то зачем? Что, блядь, этим сказать хотели? «Вот, я старые талоны собираю, лови меня»?

Шилов промолчал, поняв, что вопросы риторические. Круглов мысленно уже ушёл в архив.

Архив городского УВД располагался в подвале старого, ещё дореволюционной постройки здания на Литейном. Воздух там был особым, ни с чем не сравнимым коктейлем из запахов пыли, плесени, дешёвого табака и несвежей бумаги. Здесь хранилась тёмная история города, законсервированная в картонных папках с гробами «Хранить вечно».

Дежурный по архиву, прапорщик Семёныч, человек-монолит, просидевший на своём посту со времён Брежнева, лишь тяжело вздохнул, увидев Круглова.

— Опять к нам, Артём Викторович? — его голос был похож на скрип несмазанной двери. — Опять покойников тревожить будете?

— Живых не нашли, Семёныч, пришлось к мёртвым идти, — отозвался Круглов, привычным жестом суя прапорщику в руку пачку «Беломора». — Скоро освободимся.

— Вы всегда так говорите, — безразлично буркнул Семёныч, но пачку спрятал в ящик стола молниеносно. — Четвёртый стеллаж, пятый ряд. Недавние нераскрытые по насилию. Не благодарите.

Круглов кивнул и двинулся вглубь царства пыли. Шилов последовал за ним, с опаской озираясь на громадные стеллажи, уходящие в полумрак. Казалось, они вот-вот рухнут и похоронят их под тоннами неудач и человеческого горя.

— С чего начинаем? — спросил Шилов, снимая с полки первую толстенную папку.

— С идиотизма, Петро, всегда начинаем с идиотизма, — Круглов уже расстегнул воротник рубашки, готовясь к долгой и нудной работе. — Ищем всё, где резали. Особенно, где резали долго и с особым цинизмом. И где, — он сделал паузу, выдыхая дым, — где на месте могли найти какую-то хуйню. Непонятную. Не от мира сего.

Они погрузились в чтение. Часы, измеряемые окурками в пепельнице-непроливайке, потеряли смысл. Перед ними проходила вереница самых отвратительных преступлений: бытовые убийства в пьяной драке, разборки бандитов, изнасилования с особой жестокостью. Но почерк был другим. Хаотичным, грязным, эмоциональным. Не было там холодной, выверенной точности их утреннего находки.

— Глянь, — Шилов отодвинул папку. — Дело 89-го года. Мужика в гараже зарезали. Семнадцать ножевых.

Круглов пробежал глазами. — Нет. Там резали в слепой ярости, полоснули по горлу, а потом ещё долбали, пока не отстали. У нашего — программа. Чёткий план, где и как резать, чтобы не убить сразу. Другое.

Он откинулся на спинку стула, зажмурившись. В висках стучало. Картина с того пустыря вставала перед глазами с навязчивой чёткостью. Платочек. Почему платочек?

— Семёныч! — крикнул он. —Я не глухой, — из-за стеллажа донеслось ворчание. —Слышал про такое, чтобы маньяк лицо жертве прикрывал? —Зачем? — Прапорщик появился в проходе, вытирая руки о тряпку. — Чтобы не смотреть? Так он тогда и не убивал бы. Или чтобы не опознали? Так это бред, лицо-то всё равно опознают. Разве что... — он задумался. — Разве что стыдно. Как в церкви икону платком закрывают, чтобы на грех не смотреть.

Круглов и Шилов переглянулись. Мысль была чудной, но имела право на жизнь.

— Или чтобы мы не смотрели, — мрачно добавил Шилов. — Типа, не ваше дело, отвалите.

— Иди романы пиши, — отрезал Круглов, но в его глазах мелькнула искра интереса. Он снова уперся взглядом в папку. Что-то ускользало. Какая-то деталь.

Он снова взял в руки пакетик с талоном. 1989 год. Масло. Почему масло? Почему не водка или колбаса? Он вдруг представил эту женщину. Не мёртвую, а живую. Где-то в конце восьмидесятых. Она стоит в очереди. Длинной, унылой. У неё в руке этот талон. Она его получает, несёт домой этот дефицит, этот маленький праздник. А потом... потом что? Почему она его хранила? Какую память он олицетворял? Хорошую? Плохую?

— Шилов, — сказал Круглов тихо. — Надо выяснить, кто она. —Так... документов-то нет. —По фотографии. Сделаем запросы по всему городу. Может, кто-то её знал. Может, где-то работала. Надо копать в её прошлое. Это та самая ниточка. Пока единственная.

Он уже собирался подняться, чтобы ехать в морг — дядя Миша наверняка уже начал вскрытие, — как вдруг его взгляд упал на одну из старых, потрёпанных папок в самом низу стеллажа. На корешке было написано: «Дело №... Убийство следователя Полякова. 1989 г. Нераскрыто».

1. Тот же год, что и на талоне.

Совпадение. Сто процентов совпадение. Город большой, дел много. Но рука сама потянулась к той папке.

— Это не по нашей части, Артём Викторович, — заметил Шилов. — Там же следователя убили.

— А наш маньяк следователей не режет? — огрызнулся Круглов, с трудом вытаскивая толстую папку. — Режет всех подряд.

Он раскрыл дело. Пожелтевшие листы, фотографии... Следователь Поляков был найден мёртвым в своей квартире. Его тоже зарезали. Множественные ножевые ранения. Но почерк... почерк был другим. Более хаотичным, нервным. Следствие тогда склонялось к версии мести со стороны кого-то из раскрытых им преступников. Никого не нашли.

3 Серия - Клеймо

Морг встретил их ледяным, химическим дыханием. Запах хлорки, формалина и чего-то сладковато-приторного, невыветриваемого, въедался в одежду, в волосы, в саму кожу. Здесь время текло иначе, замедляясь до размеренного, безэмоционального ритма работы патологоанатома.

Дядя Миша, в синем прорезиненном фартуке, заляпанном бурыми пятнами, возился у металлического стола. На столе лежала она. Теперь — просто объект исследования, тело № 437 по журналу учёта. Белая, восковая, с синюшными прожилками и страшными, зияющими тёмными ранами, которые теперь выглядели ещё ужаснее при ярком свете лампы.

— А, приплыли, — безразлично бросил Миша, не отрываясь от работы. Пинцет в его руке что-то аккуратно извлекал из глубины одной из ран на животе. — Сейчас, секунду.

Круглов, не говоря ни слова, достал пачку «Беломора». Сигарета затрепетала в его пальцах, когда он прикурил. Он глубоко затянулся, пытаясь перебить трупный дух табачным дымом. Шилов стоял у двери, бледный, стараясь дышать ртом.

— Ну что, Миш? — наконец спросил Круглов, его голос прозвучал громко в гробовой тишине морга. —А хуёво, Артём, — эксперт положил пинцет в металлический лоток с лёгким звяканьем. — Очень хуёво. Смотри.

Он взял хирургический зонд и начал водить им по краям ран, демонстрируя. —Видишь? Края ровные, без разрывов. Глубина везде одинаковая, сантиметра три. Легко вошёл, легко вышел. Ни единого зазубренного края, ни одного лишнего движения. Он не пихал его с силой, не дёргал. Он водил. Как карандашом по бумаге.

Круглов молча кивнул, прищурившись. Он подошёл ближе, игнорируя запах. Раны были ужасающе чистыми, почти геометричными. —И что, нигде не дрогнул? Не сорвался? —Смотри сам, — Миша взял его руку в перчатке и поднёс к груди жертвы. — Вот здесь, под ключицей. Видишь этот шрам? Старый, заживший. От аппендицита, что ли. Так вот, он его аккуратно... повторил. Разрезал по старому шраму. Это же, блядь, ювелирная работа. Или цирковая. Холодные руки и глаза. Ни капли адреналина.

Шилов сглотнул, отвернулся. —Тошнит? — безразлично спросил Миша. — Иди блевани. Все тут блюют поначалу. —Ничего, — пробормотал Шилов, но лицо его было зелёным.

— Время? — вернулся к делу Круглов. —Между девятью вечера и часом ночи. Судя по содержимому желудка и стадии окоченения. Убили быстро, а вот резали... долго. Часа два, не меньше. —Причина смерти? —Кровопотеря. И шок, конечно. Он не задевал крупные артерии сразу. Довёл до потери сознания, а потом... ну, творил, что хотел. Ублюдок.

Круглов сделал последнюю затяжку и бросил окурок в раковину, где он с шипением погас. —А что это ты там из раны доставал? —А, это, — Миша снова взял пинцет. В нём лежал крошечный обломок чего-то тёмного, почти чёрного. — Вот, смотри. Занесло, блядь. В третьем по счёту разрезе на левой руке. Кончик клинка обломился. Видишь? Словно игла.

Круглов взял пинцет, поднёс обломок к свету. Это был кусочек металла. Не сталь, что-то более тёмное, пористое. —Что это? Не сталь. —Нет, — Миша покачал головой. — Это, похоже, обсидиан. Вулканическое стекло. Острый, чёрт возьми, острее бритвы. Но хрупкий. Вот и сломался. Самодельное хуйло, блядь. На коленке сделанное, но острое.

— Обсидиан? — переспросил Круглов. — Где его тут, в Питере, взять? В музее, что ли? —Хрен его знает. Сувениры какие-то. Или сам где-то наковырял. Но факт — орудие уникальное. И держал он его вот так, — Миша взял со стола скальпель и продемонстрировал хват, как у хирурга, — а не как бандит, жмурясь и отворачиваясь. Чётко, уверенно.

Внезапно он наклонился ближе к лицу жертвы, аккуратно отодвинул платок, который уже лежал рядом в пакете с вещдоками. —И ещё кое-что. Смотри.

Он пальцем осторожно приподнял веко. Глаз был застывшим, мутным. Но на белке, в уголке, был едва заметный красный отпечаток. —Видишь? Отпечаток пальца. Он ей глаза закрывал. После того, как она умерла. Аккуратно, бережно. Вот этот ублюдочный платок — это уже для нас. А это... это для себя. Ритуал, блядь. Прощание.

Круглов молчал, впитывая информацию. Картина складывалась жуткая. Не просто убийца. Перфекционист. Художник. Или маньяк с ритуалом, глубоко въевшимся в психику.

— Ладно, с этим покончили, — Миша накрыл тело простынёй. — Опознать можете? Я бы сказал, что ей лет двадцать пять. Родила, кстати. Видны растяжки на животе. Значит, где-то есть ребёнок.

— Работаем над этим, — буркнул Круглов. — Пока всё, что есть — этот, — он ткнул пальцем в пакет с талоном.

Из морга они вышли подавленные. Информации было много, но ясности не прибавилось. Обсидиановый нож... Это была зацепка, но снова уводящая в тупик. Где искать человека с таким оружием?

— В оружейники? — предположил Шилов, когда они сели в машину. — В сувенирные лавки? —Охренительная идея, — саркастически хмыкнул Круглов. — Обо всех лавках города опросим. Месяца за три. А он за это время ещё десяток порежет. Надо уже по-другому работать.

Он достал из кармана зажатую там папку дела Полякова. —Поехали к нему домой. К вдове. Надо понять, что это за талоны такие и куда они могли деться.

Вдова следователя Полякова, Галина Сергеевна, жила в хрущёвке на окраине. Её встретила их, не удивясь. Видно было, что жизнь уже давно выбила из неё всякие эмоции. Женщина лет пятидесяти, с усталым лицом и глазами, в которых читалась лишь покорность судьбе.

— Снова дело мужа? — спросила она, впуская их в небольшую, но чистую квартиру. — Я уже всё сказала тогда. — Новые обстоятельства, Галина Сергеевна, — сказал Круглов, стараясь быть помягче. — Вопрос по одним вещественным доказательствам.

Он достал пакет с талоном. —Вы не помните, у вашего мужа была коллекция таких талонов?

Женщина взглянула, и в её глазах мелькнуло что-то знакомое. —А, это... Да, была у него такая дурацкая привычка. Собирал. Говорил, «история уходящей эпохи». Смеялся. А что? —Они куда-то делись после его смерти? Их же изъяли. —Вернули потом, когда дело закрыли. Куда я их девала... На память оставила. Лежали где-то в коробке. А потом... — она задумалась. — А потом, кажется, я их выбросила. Во время переезда. Или нет... Кажется, кто-то забрал.