Пролог
Несомненно, это был триумф.
Едва Нина вышла в фойе театра, как её ослепил шквал фотовспышек. За ним последовал приветственный рёв, и в следующий миг девушку плотным кольцом окружили зрители. Восклицания потрясённых, комплименты восхищённых, слова благодарности расчувствовавшихся, вопросы любопытных — всё это смешалось в одобрительный гул, который обрушился на девушку и своим напором буквально лишил дара речи.
Нина только и могла, что обводить взглядом восторженные лица своих новых поклонников, а ещё неловко касаться их пальцев, протянутых к ней в жадной надежде приобщиться к новой звезде Театра Откровения. Её сердце колотилось в сумасшедшем ритме, дыхание сбилось, она вспотела и не могла унять дрожь во всём теле.
Это был триумф, тот самый долгожданный триумф!
Она видела вокруг и коллег-актёров, разделяющих общее воодушевление, демонстрирующих Нине свою гордость за неё и отдающих дань уважения её таланту и трудолюбию. Пробившиеся в первый ряд корреспонденты тянули к ней микрофоны и настойчиво повторяли одни и те же вопросы, заготовив блокноты и диктофоны. Тем временем из арочных дверей фойе появлялись всё новые счастливые зрители…
Воистину, ради таких мгновений и стоит жить!
Среди толпы наконец появились и лица близких. Расталкивая возбуждённых фанатов, к Нине пробирались её отец, мама, дядя Ян, любимая подруга Агнес… Заплакав от радости, Нина бросилась в объятия родителей и…
Но ведь мама давно умерла.
Мама.
Умерла.
Сердце девушки всё ещё трепетало от счастья, но первая тень сомнения уже отравила ощущение победы. Нина растерянно переводила взгляд с довольного отца на нежно улыбающуюся мать, потом на ликующего дядю, на подмигивающую Агнес… Агнес? Но постойте, Агнес тоже не может быть здесь, она…
На смену восторгу пришло смятение.
Отец подался вперёд, желая заключить дочь в объятия. Нина на ослабевших ногах попыталась отступить, но потеряла равновесие и полетела на пол. Шок от удара заставил её на секунду зажмуриться…
И тогда чудесная реальность начала рассыпаться на глазах.
Смолкли вспышки фотоаппаратов, хрустальные люстры погасли одна за другой, а потом и сами люстры растворились в небытие, оставив взамен единственную тусклую лампочку под потолком. Воздух начал быстро терять тепло, из-за чего кожа Нины покрылась мурашками. Помещение неумолимо сжималось, угрожая раздавить присутствующих. Стены и паркет выцветали на глазах, приобретая структуру грубого бетона. Восторженный гул выродился в нечленораздельное гудение множества хриплых голосов.
Сперва лёгкая рябь пробежала по тёмным фигурам, всё ещё держащим Нину в плотном кольце. А потом зрители вокруг начали быстро оплывать, будто восковые свечи, за ненужностью перенесённые в печь.
И вот уже к Нине тянут костлявые руки около дюжины незнакомцев в рваных серых робах, до крайней степени исхудавших, грязных… Но страшнее всего их лица, вроде бы и человеческие, но лишённые всяких признаков разума. Тупые, светящиеся лишь примитивным инстинктом глаза, бессмысленно шевелящиеся бескровные губы, из уголка рта по заострившемуся подбородку стекает тонкая струйка слюны…
Нина жалобно всхлипнула. И будто в ответ на этот сдавленный звук нелепые пародии на человеческих существ вокруг неё тоскливо завыли. Ближайшие же к ней вцепились в изодранную ткань своих балахонов, откинули головы назад и издали гремучую смесь из смеха гиены и вороньего карканья.
«Бежать!» — это была первая и единственная мысль, которая хоть немного вывела Нину из состояния панического паралича. Она попыталась встать, но не тут-то было: её лодыжки, как, впрочем, и запястья, были накрепко стянуты толстым резиновым шнуром. Голыми руками такой шнур не развяжешь, разве что разрезать ножом.
Тёмные фигуры вокруг постепенно потеряли к девушке всякий интерес. Один за другим они запрокидывали головы и присоединялись к жуткому хору, в котором причудливо перемешивались стенания, визги, хрип и надрывный хохот. Перевернувшись на живот, неуклюже отталкиваясь локтями и коленями, Нина стала отползать в ближайший угол зловонной камеры, в которую за какие-то несколько секунд обратилось светлое и уютное театральное фойе.
Достигнув цели, она прислонилась спиной к шершавой стене. Бросив быстрый взгляд на ладони, чёрные от налипших комьев вонючей грязи, она хотела было вытереть их о джинсы — и только тут обнаружила, что одета в ту же серую робу, что и остальные.
Заскрипел тяжёлый засов, и кошмарный хор мгновенно стих.
Вспыхнувший пронзительно-красный свет разогнал полумрак камеры, потом со скрежетом отворилась громоздкая железная дверь. В дверном проёме появилась грузная коренастая женщина с припухшим лицом, в толстом свитере с горлом и в высоких сапогах болотного цвета. Обведя камеру быстрым взглядом, она пару раз щёлкнула увесистым хлыстом, который держала в правой руке.
Сначала один пленник, потом другой, а затем и все остальные рванули к стенам и прижались к ним ладонями и лбом. В этой странной позе они и застыли.
Женщина, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, подошла к Нине, схватила её за волосы и рывком заставила смотреть себе в лицо.
— Уже успела познакомиться с моими «котятами»? Вот и славно. А сейчас я сниму шнур, и ты пойдёшь со мной. Ты ведь умненькая девочка, послушная, верно?
Нина, насколько позволяли зажатые в руке надзирательницы волосы, кивнула. А что ей ещё оставалось?
— Будешь вести себя хорошо — сделаем всё быстро, ничего не почувствуешь. Ну почти. А начнёшь брыкаться — на этот случай у меня есть мой красавчик, — она поднесла хлыст к самому носу девушки. — Ты поняла?
Нина снова кивнула.
— Поняла или нет?! — внезапно рявкнула женщина, больно дёрнув Нину за волосы. Нина взвизгнула, из её глаз брызнули слёзы. Но женщина и не думала ослаблять хватку.
— Поняла, — в конце концов выдавила из себя девушка.
Женщина сощурилась. Она ещё несколько секунд удерживала волосы Нины и только потом разжала пальцы. Затем достала из-за пазухи крупный нож с зазубренным лезвием. Нина вздрогнула, и это не укрылось от цепкого взгляда надзирательницы.
Ухмыльнувшись, та перерезала шнур у Нины на ногах.
— В следующий раз отрежу что-нибудь поинтереснее, — она щёлкнула хлыстом и направилась к двери. — За мной, чего расселась?
Нина, пошатываясь, послушно двинулась следом. Один из узников зловонной камеры, которого она нечаянно задела плечом, коснулся её влажной трясущейся рукой, но Нина как будто ничего не почувствовала. Удивительно, но она словно лишилась способности чувствовать что бы то ни было! Она больше не ощущала ни леденящего ужаса, ни даже потребности найти хоть какое-то объяснение происходящему. Единственная мысль, снова и снова, — «Этого не может быть!» — заполнила всё пространство её черепной коробки.
Этого не может быть. Это сон, просто сон: и театральное фойе, и жуткая камера с искалеченными людьми. А даже самый страшный сон рано или поздно заканчивается. Надо лишь чуть подождать.
Остановившись в дверях и развернувшись, надзирательница снова вгляделась в лицо Нины. И тут же расплылась в довольной улыбке.
— Думаешь, оно не по-настоящему, да? Ночной кошмар? И, что бы ни случилось, ты проснёшься в своей уютной постельке, умоешься, позавтракаешь и выйдешь на улицу как ни в чём не бывало? Они тоже так думали. Больше они так не думают. Они вообще больше не думают. Посмотри на них.
Нина обернулась. Оглядела камеру, других узников, всё ещё жмущихся к стенам… Её взгляд задержался на паре красных, воспалённых глаз, где не было ничего, кроме животного страха и смертной тоски.
И вдруг она всё поняла.
Чудесная встреча в театральном фойе и правда была сном. Сном наяву, иллюзией, фантомом, мистификацией. И Нину заставили пройти через неё с одной-единственной целью: чтобы в контрасте с ней ужасная реальность стала ещё невыносимее.
Реальность зловонной камеры и лишённых разума пленников.
Нину грязно обманули. Снова.
Последняя надежда Нины растаяла, как чуть ранее растворились в небытии театр и восторженные зрители. К горлу девушки подступила тошнота, перед глазами поплыли тёмные круги…
О да, теперь она всё поняла.
А ещё она вспомнила. Вспомнила аварию… Вспомнила боль… Вспомнила предсмертный хрип человека, пожертвовавшего ради неё собственной жизнью… Вспомнила свой скорбный путь по безлюдному, кажущемуся бесконечным мосту, через стену холодного ливня. Вспомнила и бронзовых воронов, жадно ждущих мгновения, когда ей откажут последние силы…
— Умница, — удовлетворённо бросила надзирательница Нине, пропуская её вперёд. — Не переживай, совсем скоро я верну тебя к твоим новым друзьям. И у вас к тому моменту будет много общего.
Часть первая. Глава 1
Всё началось с хлопка: за спиной Нины захлопнулась толстая арочная дверь.
Теперь под её ногами при каждом шаге хрустели обломки плитки. Со стен на неё пялились сотни подслеповатых глаз — бесформенных пятен, оставшихся от осыпавшейся штукатурки. Со стеклянных плафонов над её головой свисали давно сдувшиеся воздушные шарики.
Откуда-то спереди доносились возбуждённые голоса. Нина представила себе, как немногочисленные пассажиры, сошедшие вместе с ней на железнодорожной станции «Сигор», с радостными восклицаниями обнимают встречающих родственников, обмениваются полагающимися случаю любезностями и делятся последними новостями.
Тем не менее Нина решила никуда не торопиться. Ей хотелось сполна прочувствовать это мгновение. Она остановилась, отпустила ручку чемодана и шумно втянула носом воздух. По её груди немедленно разлилось тёплое, обволакивающее чувство. Она вернулась. Она дома. Два с лишним года — и она снова здесь.
Скомкав в руке пакетик чипсов «Lay’s», Нина обернулась назад. Где-то там, за массивной дверью из потрескавшихся сосновых брусьев, тяжёлые капли стучали по опустевшему перрону, а свежевыкрашенный поезд медленно уползал за горизонт. За дверью остался Большой Мир. Ощущает ли она сожаления? Отнюдь. Хотя утёкшие в прошлое два года подарили ей немало счастливых минут, хотя она встретила в Большом Мире чудесных людей, по каждому из которых ей предстоит скучать, лёгкая горечь не шла ни в какое сравнение с радостным возбуждением от долгожданного возвращения домой и встречи с близкими.
Губы девушки сами собой растянулись в счастливой улыбке. Поудобнее перехватив ручку чемодана, она поспешила вперёд.
Преодолев турникет и окинув беглым взглядом старика-охранника, мирно посапывающего перед «доисторическим» монитором, Нина вышла в пустой, безвкусно-зеленоватый холл. Удивительно, но с момента её отъезда на вокзале ничего не поменялось: ни стенды с предложениями аренды рекламного места, ни неисправное табло прибытия-отправления, ни захудалый магазинчик в углу. Нина усмехнулась про себя, предположив, что даже бутылки колы в холодильнике магазинчика те же самые, что и два года назад.
Быстрый стук каблучков о мраморные плиты вырвал Нину из задумчивости. Рассеянно подняв глаза и мгновенно узнав бегущую к ней девушку, она взвизгнула от восторга и широко расставила руки в стороны.
— Не может быть! Не обманула, в кои-то веки! Приехала-таки! — воскликнула Агнес, что было сил обняв любимую подругу. Нина, за два года отвыкшая от более чем крепких объятий Агнес, даже охнула.
— Стой… стой… спина… — шутливо прохрипела она. Однако Агнес и не думала отпускать её. — Всё-всё, сдаюсь, ты победила! Любишь, любишь, верю!
Умению Агнес брать своих жертв в тиски позавидовал бы и опытный рестлер. В конце концов Агнес разжала хватку, но лишь затем, чтобы щедро осыпать обе щеки Нины поцелуями. В те три секунды, что между ними была хоть какая-то дистанция, Нина успела отметить непривычную причёску подруги, яркий, даже вызывающий макияж, сумочку Louis Vuitton, блузку из дорогого шёлка и стильную чёрную курточку сверху. Ого, что-то новенькое…
С такой причёской Агнес стала удивительно похожа на героиню Наоми Уоттс из «Малхолланд Драйв», Нина как раз посмотрела этот фильм накануне отъезда в Сигор. И хотя Агнес не могла похвастаться столь же изящной фигурой, она определённо сбросила несколько кило с момента их последней с Ниной встречи.
Нина уже собиралась отпустить комплимент насчёт внешнего вида подруги, когда её внимание отвлекла вспышка света в служебном коридоре, отходящем от холла. Как будто включили яркий фонарь — и сразу же погасили.
— Я просто чудом успела! — защебетала Агнес, поправляя сбившиеся локоны. — Таксист, представляешь, стоял у каждого светофора, потом час не мог припарковаться, три раза считал сумму… карамелькой меня назвал… Ублюдок.
— Да, безобразие. Слушай, а… а где папа?
Нина удивлённо обвела взглядом холл. Если не считать её и Агнес, в помещении не было ни души. Разве что пожилая кассирша неодобрительно поглядывала на чрезмерно шумящих девиц из окружённого цветастыми объявлениями окошка. Нине в её игривом настроении вдруг страшно захотелось скорчить ей гримасу — но в последний момент она всё же сдержалась.
— Не имею ни малейшего понятия, — Агнес пожала плечами. — Может, он перепутал время? Или даже день?
— Фабиан Вицки — что-то перепутал? — Нина рассмеялась. — Да он застрелится, если наденет на деловую встречу не те запонки.
— Тогда совещание или ещё какие-то дела. Что там ещё у них бывает, у этих «очень важных персон».
Отец Нины, Фабиан Вицки, уже пятый год возглавлял отдел городского развития в мэрии Сигора. Практически второй человек после мэра. Так что да, он был один из них, этих «очень важных персон».
— Может и так. Но почему он тогда не прислал Давида? Я… я не понимаю, — Нина была искренне сбита с толку. Ну вот, а ведь всё так хорошо начиналось!
— Что ещё за Давид?
— Его шофёр. Ладно, подождём немного. Пробки, наверное.
Делать нечего, Нина покатила чемодан к металлическим скамейкам. Но добравшись до них, тут же пожалела о своём решении: здесь нестерпимо несло дрянным пивом, сбоку от скамьи красовалась целая лужа. Пришлось передислоцироваться к дальней стене. Скинув на сиденье рюкзак, Нина села рядом, вытащила из кармана мобильный телефон, чтобы проверить время, и удивлённо уставилась на экранчик.
— Какая связь, подруга, о чём ты! — насмешливо сказала Агнес, присаживаясь рядом. — Добро пожаловать в прошлый век.
Нина с тяжёлым вздохом закинула телефон в недра чемодана. И это тоже не изменилось…
— Между прочим, я всё ещё очень и очень обижена, — Агнес деланно надула губки, после чего поправила Нине чёлку. — Прямо даже не хочется с тобой разговаривать! Ты прошлым летом чего не приехала? Совсем не скучала, да?
— Агнес, солнышко, ну прости, мне правда стыдно! — взмолилась Нина, обхватив ладонь подруги. — Вот вообще никак было не вырваться. Закончились лекции, началась практика: торчали на заседаниях суда, разбирали старые дела в архивах, проводили дебаты… Помнишь, я тебе писала?
— Ты писала, что в августе на недельку съездишь домой. И кавалера своего прихватишь.
— Да… но… Там были… ну… обстоятельства.
Нина помрачнела и отвела взгляд. Она была абсолютно уверена, что Агнес сейчас осыпет её щекотливыми вопросами. Однако ей ужасно не хотелось рассказывать, что август, про который говорила Агнес, Нина провела в постели, глотая антидепрессанты и даже подумывая о самоубийстве. Дело в том, что красавчик-бармен, в котором она души не чаяла, тогда изменил ей, они поссорились, расстались, потом снова сошлись, ну а в начале июня этого года парень сбежал, прихватив с собой кое-что из украшений Нины.
Агнес, однако же, не стала ничего спрашивать, и Нину буквально затопила благодарность к ней. Ей захотелось срочно сделать для подруги что-нибудь приятное.
— Агнес, совсем из головы вылетело, у меня же для тебя сувенир! — воскликнула она.
Расстегнув молнию чемодана, она стала лихорадочно перебирать его содержимое. В конце концов Нина вытащила оттуда причудливый стеклянный шар размером с грейпфрут. Он был на треть заполнен мелким песком, а над поверхностью миниатюрной пустыни красовались крохотные домики из светлого камня.
— Ой, как мило! — всплеснула руками Агнес. Она взяла у Нины шарик и встряхнула его: внутри тут же поднялась песчаная буря. — Прелесть!
— Сама сделала. Не помню, писала тебе или нет, мы в этом году с однокурсницей волонтёрили в фонде «Рука дающего», они помогают детям с онкологией. Сидели с малышами, продукты покупали, медсестёр подменяли. И там была одна девочка, Лаура, мы с ней очень подружились. Она — удивительный ребёнок! Всё время что-то мастерила: пластилиновые домики, портреты из сухих листьев, круп и семян, смешных зверьков из бумажных тарелок. Это она меня научила такие игрушки делать. Этот шарик…
Нина не закончила фразу. В служебном коридоре снова зажёгся свет. Но на этот раз гас он гораздо медленнее — как будто фонарь не потушили, а не торопясь унесли куда-то далеко. Нина сама не поняла, почему, но сердце её вдруг забилось гораздо быстрее.
— Эй, ты чего? — удивилась Агнес и даже щёлкнула пальцами у Нины перед лицом. Нина вздрогнула.
— Нет, всё хорошо. Как у тебя самой-то дела? — спросила она, рассеянно переведя взгляд на Агнес. — Ты всё ещё в том массажном салоне?
Агнес чуть прищурилась, но ничего не сказала. Она ещё какое-то время рассматривала стеклянный шарик, потом убрала его в сумку, наклонилась к плечу Нины и заговорщически прошептала:
— Я его сожгла нафиг. Салон. Вместе с хозяйкой, той жирной сучкой с золотым зубом, и её извращенцем-муженьком.
— Вау! — прыснула Нина. — Я ещё тогда чувствовала, что всё к этому идёт. А если серьёзно?
— Ну, не знаю, не знаю, стоит ли тебе рассказывать, — подняла бровь Агнес. — Я вообще-то очень обижена на тебя, забыла?
Агнес громко шмыгнула носом. Но получилось так нелепо и по-детски, что Нина расхохоталась в голос. Агнес, почувствовав нелепость ситуации, изо всех сил попыталась сдержать улыбку, но у неё ничего не вышло. В результате рассмеялись уже обе.
Отсмеявшись, Нина ласково улыбнулась и накрыла кисть руки подруги своей. Всё-таки хорошо, что она вернулась.
* * *
Прошло больше получаса, и Нина окончательно убедилась, что ни Фабиан Вицки, ни его шофёр за ней не приедут. Ей на секунду овладело нехорошее предчувствие, но она тут же с негодованием его прогнала.
— Потопали на остановку? — нарочито бодро предложила она, проверяя лямку рюкзака.
— Автобус?! С ума сошла?! Поймаем такси, — Агнес поднялась со скамьи и поправила юбку. — Не прощу себе, если моя лучшая подруга будет трястись в автобусе. Уверена, если бы это я к тебе приехала и такое предложила, ты…
«Поймаем такси»! Нина с тоской вспомнила, сколько раз она вызывала машину с помощью мобильного телефона. Но мобильная связь и уж тем более мобильный интернет в Сигоре были сродни снежному человеку: все о нём слышали, но никто не видел.
Подхватив чемодан Нины за ручку и гордо отмахнувшись от возражений подруги, Агнес покатила его к выходу. Нина взвалила на спину рюкзак и поспешила за ней. Но у самого выхода что-то заставило Нину обернуться: не звук и не движение — скорее, смутное ощущение, что на неё кто-то пристально смотрит.
На стене служебного коридора колыхалось и медленно таяло светлое пятно. Нина нахмурилась, но тут же мысленно отругала себя за разыгравшуюся паранойю. Подумаешь, эка невидаль! Может быть десяток банальнейших причин для подобной игры света.
Едва девушка ступила на широкую лестницу, спускающуюся на привокзальную площадь, ей прямо в лицо ударил хлёсткий порыв холодного ветра. Что ж, поздний сентябрь на дворе, этого следовало ожидать. Летом погода в Сигоре была вполне терпима, но с наступлением осени в город возвращались его главные бренды: мерзкий пронизывающий ветер и колючий моросящий дождь.
Тем временем Агнес, спускаясь по пандусу, отчаянно боролась с тяжёлым чемоданом, который так и норовил выскользнуть у неё из рук. Нине пришлось срочно обежать подругу и придержать чемодан снизу — в противном случае он бы укатился на проезжую часть.
— Я кому говорила — дай мне, — проворчала Нина, когда они благополучно миновали спуск.
— Эй, у меня всё было под контролем, — отдышавшись, ответила Агнес. — Это всё каблуки. И… блин… ноготь сломала! А я ведь только из салона, представляешь? Вот зараза.
Нина только теперь хорошенько рассмотрела дорогущие атласные туфли со стразами. Весьма неожиданный выбор для осеннего Сигора. Потом взгляд Нины скользнул по модной юбке, по блузке, по часам от Cartier…
— Похоже, у кого-то объявился дядюшка-миллионер. Либо очень добрый… либо мёртвый, а ты его единственная наследница. Так, рассказывай давай, где раздобыла такую красоту. Вот с места не сойду, пока всё не узнаю.
Агнес смерила Нину испытывающим взглядом, будто сомневаясь, что та достойна узнать её страшную тайну. Но Нина знала Агнес как облупленную и ни секунды не сомневалась, что та не устоит и всё выложит. И действительно, подруга молча схватила Нину за рукав и потащила к ближайшему уличному стенду. Ткнув в стенд пальцем, она отступила назад.
— «Иеговой и Геенной»… — послушно прочитала Нина. — Самый известный спектакль легендарного Густаво Сальваторе… По просьбам многочисленных поклонников гения был восстановлен нынешним художественным руководителем Театра Откровения Натаниэлем Парсли и обновлённой труппой…» — девушка равнодушно пожала плечами. — Ну, здорово, что восстановили. Слышала, на него было невозможно достать билет в своё время. Но при чём здесь твои туфли?
Обескураженная недостаточной догадливостью подруги, Агнес поморщилась и ещё раз ткнула пальцем в стенд, уже более целенаправленно.
«Исполнитель главной роли — Йозеф Шала».
Это имя было Нине хорошо знакомо. Не только потому, что тот играл главные роли почти во всех постановках, — а Нина до своего отъезда старалась не пропускать премьеры прославленного театра, — но и потому, что Агнес, сколько Нина её знала, отчаянно сохла по Йозефу и могла говорить о нём часы напролёт.
Нина недоумённо подняла брови. Какая связь между звездой Театра Откровения и неожиданным финансовым благополучием её подруги? Разве что…
— Да быть того не может…
Агнес только этого и ждала. Она расплылась в самодовольной улыбке и провела кончиками пальцев по волосам.
— Но он же женат, у него вроде дети были…
— Развёлся. Год назад, — едва сдерживая рвущийся наружу восторг, парировала Агнес.
— Ты хочешь сказать…
— Да! Мы встречаемся! — она схватила Нину за плечи и счастливо рассмеялась. — И не просто встречаемся, мы живём вместе! Можешь себе представить? Я и Йозеф Шала!! — Агнес с таким упоением выплёскивала эмоции, что у Нины не возникло ни малейших сомнений: всё так и есть. — И массаж, кстати, теперь делают мне, а не я!
В первые секунды Нина буквально потеряла дар речи. Она настолько привыкла воспринимать вечные ахи и вздохи подруги как стенания безответно влюблённой дурочки, страдающей по прекрасному, но совершенно не достижимому принцу… Она и помыслить не могла, что воздушные замки Агнес однажды воплотятся в реальность!
— Я… я рада за тебя… Правда рада, — пролепетала Нина наконец.
Агнес в недоумении уставилась на Нину. Она, очевидно, ожидала, что подруга будет вместе с ней подпрыгивать от радости, но Нина была в таком шоке, что не могла выдавить из себя никакой устраивающей Агнес реакции.
Пауза начала затягиваться.
— Это потрясающе, просто супер! — спешно добавила Нина, но было уже поздно: подруга уже начала нехорошо щуриться. — А… он уже сделал предложение?
Агнес ответила не сразу. Вероятно, она раздумывала, не устроить ли Нине свою фирменную пытку молчаливой обидой. Но по итогу сжалилась над подругой.
— Вот-вот сделает, — уверенно заявила она.
— Хм… Ясно.
Вот оно как. Выходит, всё не так уж и радужно. Агнес без работы, без образования, живёт пусть и в достатке, но за счёт богатого кавалера, полностью от него завися. И он не торопится делать ей предложение. Но все эти мысли Нина решила оставить при себе. Сейчас нужно постараться, чтобы Агнес не обиделась на неё… как она это умеет.
— Прости, ты меня просто огорошила. Я правда очень рада за тебя, подружка! Ты этого заслуживаешь, — сказала Нина вполне искренне и крепко обняла Агнес.
Они стояли обнявшись больше минуты, молча наслаждаясь взаимопониманием и близостью друг друга. Они могли бы стоять так ещё долго, но Агнес вдруг вырвалась и выбежала на проезжую часть.
— Эй, такси! Такси! — она ринулась наперерез синей Тойоте с шашечками на крыше и замахала руками. Водитель резко затормозил, и бампер Тойоты замер чуть ли не вплотную к ногам Агнес.
Вопреки ожиданиям Нины, усатый смуглокожий водитель не стал отчитывать Агнес. Он высунулся из окна, причмокнул губами, а затем выпалил, смешно коверкая слова:
— Ба, такая красивая и так хочет умереть! Куда поедем, круассанчик мой?
— Круассанчик?! Ещё один… а нормальные таксисты в Сигоре остались?! — Агнес обращалась к Нине, а не к водителю, но достаточно громко, чтобы он услышал. Нина пожала плечами, подхватила чемодан и повезла его к машине.
Агнес нехотя пошла за ней. Водитель, покусывая обветренные губы, не отводил глаз от её ног.
* * *
Машина свернула на Алебастровый проспект, центральную и самую крупную улицу Сигора. Убедившись, что водитель сосредоточен на дороге, Агнес наклонилась к Нине.
— Забыла спросить, тебе окончательно отказали в театралке? — вполголоса спросила она.
— Без шансов, — эту тему Нина хотела обсуждать меньше всего, но любопытная Агнес всё равно бы вытащила из неё правду. — Я два месяца переписывалась с секретарём. У них квот на обучение по пальцам пересчитать, так что очередь на несколько лет вперёд.
— Может, хрен с ним тогда, доучилась бы на юридическом? — заметила Агнес. — Два курса осилила, осталось не так много…
— Да, зря бросила, — вдруг вмешался водитель, сочувственно глянув на Нину через зеркало заднего вида. — Сейчас фиг нормальную работу найдёшь, особенно девчонке. Хотя мне друганы из рюмочной говорили, что…
Агнес сжала кулаки и свирепо уставилась на него.
— Я обсужу с отцом, — торопливо сказала Нина, не дав Агнес обрушить на голову таксиста отборные ругательства. После чего неуверенно добавила: — По факту, ему же всё равно, платить ли за обучение на адвоката или за актёрскую школу. Школа даже дешевле выходит.
Агнес снова повернулась к Нине и скептически поджала губы. В ответ Нина тяжело вздохнула и покачала головой. Они поняли друг друга без слов.
— Не знаю, дождусь, когда у него будет хорошее настроение. Поговорю с ним по душам. В конце концов, я ему два года подряд обо всём писала. Ну, как тяжко мне даётся вся эта тягомотина, на которую я пошла по его милости. Уверена, он поймёт.
— Поймёт! — попытался поддержать её водитель. — Помню, меня папаша как-то раз так избил, что я в больницу попал. Зато потом…
— Можно мы это вдвоём обсудим?! — истерично перебила его Агнес. — Мы за такси платим или за сеанс дерьмовой психотерапии?
Водитель примирительно поднял обе руки.
— А вообще — скучаешь по отцу? — спросила Агнес настолько тихо, насколько это вообще было возможно.
— Есть немного. Но, если честно… Я… когда я выходила из поезда, на секунду представила, как на перроне меня встречает мама… А ведь уже десять лет прошло…
Агнес понимающе кивнула и приобняла Нину. Та устало улыбнулась и положила голову на плечо подруги. С Агнес бывает непросто, но по крайней мере она всегда поймёт и поддержит. А о предстоящем разговоре с отцом Нина подумает позже.
Наконец, синяя Тойота затормозила у тротуара напротив подъезда старинного трёхэтажного здания.
— Сдачи не надо, — Агнес порылась в сумочке и протянула водителю мятую купюру. Потом повернулась к Нине и указала куда-то вверх: — Вот, тут мы с Йозефом и живём. В мансарде. Последний этаж, не перепутаешь. Кстати, ты… ты же не сильно расстроилась, правда? Я бы с тобой ещё поболтала, серьёзно, но мы на концерт сегодня, надо привести себя в порядок, переодеться…
— Всё хорошо, успеем ещё поболтать, — Нина с трудом сдержала улыбку. Агнес в своём репертуаре.
— Супер! Позвони, как доберёшься до дома, — Агнес вытащила из сумочки оторванную бирку и ручку, нацарапала номер, после чего отдала Нине.
— Позвонит, конечно, позвонит! — вместо Нины ответил водитель. — И я позвоню, круассанчик, мне тоже номер напиши…
Он хотел ещё что-то добавить, однако Агнес уже скрылась в подъезде. Водитель пожал плечами и повернулся к Нине, чтобы уточнить адрес дома её отца.
Глава 2
Нос его был разбит, глаза заливала кровь. Патрик прекратил тщетные попытки скинуть с себя впавшего в неистовство Яна и лишь дёргал головой из стороны в сторону в надежде избежать новых ударов. Теперь вместо крика с его губ срывался жалобный скулёж.
Яну же казалось, что уже целую вечность он трудится над лицом своего врага, постепенно обращая его миловидные черты в бесформенное месиво. Весь остальной мир растворился в сплошном алом мареве, остались лишь они вдвоём. И с каждым ударом Ян чувствовал облегчение, будто кровожадный зверь внутри него жадно насыщался чужим страданием.
Удар… ещё удар… И ещё… И…
Кто-то вцепился в плечи Яна и с силой потянул назад. С рычанием хищника, которого оторвали от его добычи, Ян резко обернулся, чтобы лицом к лицу встретиться с новыми противниками и преподать им хороший урок. Такой, который ещё недели и месяцы будет отзываться у них мучительной болью. Он двинул одному кулаком в живот, другому заехал по подбородку… Но их было много. И стряхнуть навалившихся на него пятерых мужчин Яну не хватило сил.
В конце концов Яна повалили на пол. Его туловище, руки и ноги враги плотно прижали к паркету.
Лишённый всякой возможности вырваться, Ян ещё какое-то время злобно хрипел, но потом безудержная агрессия начала медленно покидать его. Зверь вновь погружался в спячку, пульс и дыхание успокаивались. Алое марево перед глазами потихоньку рассосалось. Гул в ушах тоже поутих, и Ян начал различать звуки вокруг. Он услышал отборную ругань, требования срочно звонить в полицию и судорожные всхлипы.
Ян повернул голову в сторону дверного проёма, ведущего в обеденный зал ресторана.
Там стояла Шарлотта. Дрожащая, белая, как снег, девочка смотрела на прижатого к полу отца, и по её щекам катились слёзы. Но вот уже одна из пожилых дам ласково взяла Шарлотту за плечо и увела обратно в обеденный зал.
— Отпустите меня, — прошептал Ян, наугад обращаясь к державшим его мужчинам. — Я… я уже всё. Я не причиню вреда.
Повисла небольшая пауза. Наконец, хватку ослабили. Ян поднялся на четвереньки, тряхнул головой, после чего неловко встал на ноги.
Все гости как один смотрели на него. Кто-то с ужасом, кто-то с нескрываемым отвращением. Администратор ресторана вполголоса говорила по настенному телефону: должно быть, вызывала скорую или полицию. В углу помещения, прислонившись спиной к стене, сидел Патрик. Возле него хлопотали его супруга Джулия и пара официанток. Ещё одна официантка сидела над раскрытой аптечкой и распаковывала большую упаковку марли.
Судя по распухшему до неузнаваемости лицу Патрика, покрытому обширными кровоподтёками, с рассечёнными бровями и свёрнутым набок носом, ему потребуется и хирургическое вмешательство. Ещё он лишился минимум пары зубов.
У выхода на кухню валялась отломанная голова нелепо жирного керамического гуся в фартуке, долгие годы служившего символом этого ресторана. Ян поймал себя на глупой и неуместной мысли, что гуся особенно жаль — птица-то была совсем ни при чём.
— Что ты сделал?! — срывающийся голос Леи у самого уха заставил его вздрогнуть. Бывшая жена схватила Яна за грудки и отчаянно, с мукой, закричала ему прямо в лицо: — Что ты сделал, я спрашиваю?!
Яну нечего было ей ответить. Не в силах даже поднять на неё глаза, он дождался, когда она его отпустит, после чего сделал пару неуверенных шагов к входной двери. Двое стоявших там гостей в страхе расступились.
И вдруг пришло окончательное осознание содеянного. А вместе с ним — стыд, чудовищный, выжигающий всё стыд затопил Яна. Он схватился за голову и заорал от раздирающей его нутро невыносимой боли.
Но как так вышло? Как он дошёл до такого? Он же не мог, он физически не мог, он не хотел, ему даже в голову не приходило избить этого несчастного!
Пошатываясь, всё ещё впившись пальцами в волосы, Ян опустился на ступеньку возле обезглавленного в потасовке гуся. Надо собраться с мыслями, он должен понять, что именно только что случилось и что именно к этому привело…
* * *
Ян отчётливо помнил, как добрых десять минут проторчал перед входом в ресторан «Гусиная ферма Войтека», не решаясь повернуть дверную ручку. День рождения Шарлотты уже шёл вовсю, даже на улице были слышны задорные чешские песни из динамиков, а кружевные занавески на окнах ресторана окрашивались во все цвета радуги — в обеденном зале в такт музыке мигали цветные фонарики.
Ян помнил, как, собравшись с духом, он в конце концов толкнул входную дверь. Администратор за стойкой, румяная блондинка в сарафане с розовыми лилиями, вежливо проинформировала его, что ресторан закрыт на частное мероприятие, и кивнула в сторону соответствующей таблички, подвешенной на крыле пузатого керамического гуся. «Впрочем, — добавила девушка, — завтра с утра лучшее пиво и знаменитый гуляш от Войтека полностью к вашим услугам».
Тогда Ян глухо пробормотал, что он — папа именинницы.
Ян помнил, как администратор вернулась в компании Леи. Бывшая супруга попросила его отойти с ней в коридорчик, где на дверях туалетов висели металлические плашки со счастливыми мультипликационными гусями, и там долго уговаривала его убираться к чёртовой матери — причём так же незаметно, как он появился. Ей не нужны неприятности, и тем более неприятности не нужны Шарлотте, в такой-то день! Лея и её брат Патрик так старались, чтобы день рождения девочки прошёл идеально! Ну зачем обязательно всё портить?
Короче, Яну лучше уйти, здесь его никто не ждёт.
В ответ Ян пробубнил, что сама Шарлотта позвала его на праздник. Она сказала, что это было бы лучшим подарком. Иначе он бы и сам не пришёл.
Ян и правда до самого последнего момента не хотел сюда идти. Для человека, который последние полтора года практически не выходил из дома и всеми силами избегал людей, посещение шумного ресторана обещало стать настоящей пыткой. Но Шарлотта настаивала. Да и какая-то часть Яна, совсем крохотная, едва заметная, ещё верила, что он способен — нет, должен! — сделать над собой усилие и всё-таки вернуться в «мир живых».
Лея продолжала спорить, и только появление самой Шарлотты, отправившейся на поиски матери, заставило её замолкнуть.
— А я им говорила, что ты всё-таки придёшь! — воскликнула теперь уже двенадцатилетняя девочка с озорными зеленоватыми глазами и курносым носом, после чего крепко обняла отца. Тот в первую секунду напрягся от неожиданности, но быстро расслабился и погладил дочь по разноцветным прядям.
К слову, волосы дочери были едва ли не единственным, в чём мнения Яна и Леи относительно Шарлотты сходились: обоим не нравилось, что дочь решила перекрасить свои чудесные чёрные локоны в розовый, синий и фиолетовый. Но в конце концов оба смирились.
Шарлотта схватила отца за руку и потащила в обеденный зал, он едва успел бросить плащ на вешалку. Лея посмотрела на Яна с укором и покачала головой.
— Всё будет хорошо, — Яну вдруг захотелось хоть немного её успокоить. — Я буду держать себя в руках. И пить не буду. Ни капли. Обещаю.
Он ведь и правда не выпил ни грамма, с удивлением подумал Ян, сидя на ступеньке в ожидании приезда полиции. Только вот хронический алкоголизм был далеко не единственной его проблемой.
* * *
Ян отчётливо помнил, какая гнетущая атмосфера воцарилась, едва Шарлотта затащила его в обеденный зал «Гусиной фермы» и усадила на стул по левую руку от себя. Гости мигом прекратили беседовать и настороженно уставились на него. Даже официантки, три пышногрудые девицы в белоснежных фартуках и с яркими лентами, вплетёнными в тонкие косички, остановили процедуру смены блюд и недоумённо переглянулись. Только бодрые народные мотивы продолжали изливаться из метровых динамиков под потолком, диссонируя с хмурым безмолвием.
Ян тогда кожей почувствовал, как напряглась Шарлотта. К счастью, на выручку дочери пришла вошедшая вслед за ними мать.
— Кто не знает — это Ян Вицки, мой бывший муж и папа Шарлотты, — нарочито беззаботно объявила Лея и сделала страшные глаза, умоляя гостей вернуться к непринуждённым разговорам.
Гости послушались. Трое или четверо вежливо, пусть и холодно, поздоровались с Яном, один из мужчин даже протянул ему руку для приветствия. Убедившись, что кризис миновал, Лея устало опустилась на стул рядом со своим братом Патриком и его супругой Джулией. Сам Патрик, похоже, с самого начала решил делать вид, что Яна не существует.
— Пап, ты кушай, не стесняйся, — Шарлотта пододвинула отцу тарелку. — Давай тебе положу филе. Смешно так называется, «свичкова», кажется. Или гуляш хочешь? Жареный сыр возьми, последний кусочек остался. И кнедлики вкусные, вон те, с картошкой. А ещё дядя Патрик сказал, потом принесут выпечку. Помнишь, ты трдельник ел, тебе понравилось?
Пока дочь наполняла его тарелку, Ян украдкой пробежался глазами по гостям. Не считая Патрика и Джулии, он вспомнил в лучшем случае пятерых, остальных он видел впервые.
Скорее всего, все гости за столом были родственниками Шарлотты со стороны Леи. А значит, всю информацию о Яне они получали от Патрика и его жены. И уж те наверняка постарались представить его в самом невыгодном свете.
Со стороны отца у именинницы осталось всего двое родственников: дядя Фабиан и его дочь Нина. Но Фабиан, старший брат Яна, разумеется, нашёл дело поважнее, чем день рождения племянницы (хотя приглашение ему Лея, конечно, отправила). Ещё до того, как он стал правой рукой мэра, в расписании Фабиана никогда не было и получаса для посиделок с близкими. А Нина, насколько помнил Ян, третий год учится в другом городе на адвоката.
Ян откусил кусочек сыра, медленно прожевал его, проглотил, после чего чуть отодвинул тарелку. Ему буквально кусок не лез в горло.
До чего же ему было неуютно, в этом пышно украшенном зале с множеством громадных картин, демонстрирующих умильные деревенские пейзажи, среди громкой музыки и ярких разноцветных лампочек, за длинным пиршественным столом, покрытым белоснежной скатертью! Всё это будто сдавливало ему череп. Но самое удивительное: среди трёх с лишним десятков шумных, смеющихся, обсуждающих последние новости гостей он ощущал себя ещё более одиноким, чем в собственном доме, где кроме него обитали лишь призраки из прошлого. Ян чувствовал себя абсолютно чуждым всем этим людям. Каким-то… инопланетянином.
Казалось, даже Шарлотта, закончив накладывать отцу еду, потеряла к нему интерес.
Ян ёрзал на месте, как будто в мягкой обивке стула спрятали иголки. Семейная пара напротив него предприняла вялую попытку вовлечь его в беседу, но Ян от смущения отвечал кратко и несколько резковато, и в конце концов они оставили его в покое. Он время от времени украдкой поглядывал на бывшую жену: она, как и он сам, почти не участвовала в разговорах, улыбалась одними кончиками губ и как будто время от времени уходила в себя. Глядя в одну точку, Лея замирала, и только обращённые к ней слова Патрика или Джулии возвращали её в реальность.
Ян с грустью подумал, как сильно Лея постарела за те пять лет, что прошли со дня их развода. Даже в своём лучшем жакете, который прежде её изрядно молодил, Лея теперь выглядела старше Патрика, хотя была на пару лет моложе. И дело было даже не в проступающей седине и сетке морщин, а в утрате какой-то искры, неугомонного жизнелюбия, которым Лея когда-то и привлекла внимание Яна.
Впрочем, искра эта начала затухать уже очень давно, задолго до их расставания.
— Пап, плохо себя чувствуешь? — с тревогой спросила дочь. Ян проследил за её взглядом и заметил, что кисти его рук дрожат.
— Нет, Колючка, всё хорошо. Они уже год как дрожат, — попытался успокоить он её. Шарлотта недовольно поморщилась — отец всё никак не желает отвыкнуть от её детского прозвища!
— Сейчас Патрик будет тост говорить. Вам налить? — поинтересовался гость слева от Яна.
Ян поднял голову, поймал хмурый взгляд Леи и торопливо накрыл пустой бокал ладонью. Заметив этот жест, сидящий возле Леи Патрик презрительно хмыкнул и плеснул себе коньяка.
* * *
После небольшого перерыва принесли деревянные подносы с выпечкой. Гости к тому моменту уже обсудили и небывалый уровень безработицы, и отток молодёжи в более крупные города, и недостаточное ночное освещение улиц, и вспышки вандализма, и вездесущее граффити, и недавнее закрытие местной фабрики мягких игрушек, приведшее к увольнению двух сотен рабочих. После этого разгорелся спор о печально известном маньяке по прозвищу Викарий — часть гостей отрицала его существование, а жуткие ритуальные убийства списывали на криминальные разборки.
Желая закончить неприятную тему, Патрик торжественно объявил о расширении принадлежащей им с женой сети винных магазинов «Гран Крю», и гости охотно выпили за благополучное развитие бизнеса.
Шарлотта явно скучала: ежегодные сборища родственников не принадлежали к числу её любимых мероприятий. Как Ян понял, их проводили по инициативе и на деньги Патрика и Джулии. Соответственно, и начались они лишь пять лет назад, когда Лея с Шарлоттой переехали от Яна в загородный дом Патрика.
— Пап, может ты знаешь, — Шарлотта вдруг приблизила губы к самому уху отца и прошептала: — Что такое «Тихий Мир»?
— Первый раз слышу. Ты откуда это взяла?
Вместо ответа Шарлотта движением головы указала на сухонькую морщинистую старушку, сидящую возле Джулии в инвалидном кресле. Жена Патрика как раз помогала ей стряхнуть с вязаной кофты хлебные крошки.
— Это тётя Урсула, мама тёти Джулии, — продолжила Шарлотта. — К ней приходил доктор, смешной такой лысый дядька, они долго говорили в её комнате, я случайно услышала… Ну ладно, я думала, уж ты-то знаешь.
— Нет, Колючка, папа тоже не всё знает.
Ян задумался. Это название — «Тихий Мир» — он будто бы уже однажды слышал. Но когда и где? Память в последнее время частенько его подводила.
Помещение хорошо проветривалось, но Яну всё равно было невыносимо душно. Решив сполоснуть лицо в уборной, он подмигнул дочери и вышел из-за стола. Он уже почти скрылся в вестибюле, когда та самая Урсула окликнула его и поманила пальцем.
— Вы ведь папа нашей именинницы, верно? — проскрипела старуха, вытирая губы салфеткой. — Я заметила, вы на меня смотрели. Я, может и старая, но не слепая и не дура. Патрик, мальчик мой, ты не хочешь нас представить, как полагается?
Патрик отставил в сторону очередной бокал и бросил на Яна остро неприязненный взгляд. Он, видимо, надеялся, что получится игнорировать существование бывшего зятя до конца вечера.
— Урсула, да, это папа Шарлотты, Ян Вицки. Ян, Урсула — это мама Джулии. Живёт с нами, — он хотел ещё что-то добавить, но вместо этого махнул рукой и опрокинул в себя почти половину бокала.
— Как невоспитанно! — возмутилась Урсула. — Ну ладно, рада с вами познакомиться, Ян. Хорошо, что вы к нам присоединились, — она смерила Яна изучающим взглядом. — Вы кажетесь довольно милым. Думаю, все те мерзости, что про вас рассказывал Патрик, — неправда.
Ян боковым зрением отметил, что Патрик и Джулия переглянулись.
— Но! Вам определённо нужно лучше воспитывать дочь, — заметила Урсула, ковыряя узловатым пальцем свиную рульку. — Эти крашеные волосы, чёрные ногти… И что дальше? Кольцо в носу как у коровы? — она сокрушённо покачала головой. — Но главное, как мать ей разрешила? Не понимаю. К тому же, ходит в каких-то обносках, хотя Патрик накупил ей целый шкаф хорошей одежды.
Ян решил не комментировать. «Обноски», которые имела в виду Урсула, купил дочери он сам. Патрик хотел что-то сказать, но Лея, напряжённо прислушивающаяся к разговору, положила ладонь ему на руку.
— Вы, слыхала, были в Афганистане? — не дождавшись ответа, поинтересовалась Урсула. — Но вы не похожи на военного.
— Да, всё верно, — подтвердил Ян. — Военный корреспондент. Работал в «Голосе мира», а полтора года назад, когда вернулся из Кабула, уволился.
— Как интересно! А сейчас где работаете?
— Сейчас… не работаю.
— Почему? — удивилась Урсула.
— А у него нет времени работать, — вдруг прошипел Патрик. — Когда же он будет пить и валяться перед телевизором?
— Патрик! Не начинай! — вспыхнула Лея.
— А что такое? — по голосу Патрика Ян понял, что останавливаться тот не намерен. К тому же, Патрик уже изрядно набрался, — Я что, соврал? Нет. Твой бывший муж живёт на пособие. А ещё берёт в долг. У меня вот брал, дважды. И не вернул. Я… Кстати!
Патрик вскочил и несколько раз ударил по своему бокалу вилкой. Голоса за столом смолкли.
— Господа и дамы, внимание, у меня вопрос! Желаю знать, у кого ещё из присутствующих этот субъект одалживал деньги?
— Ну хватит! — взмолилась Лея. — Прошу тебя! Подумай о Шарлотте!
Патрик резко повернулся к ней и вдруг расплылся в широкой улыбке:
— А ведь верно! Ян, а почему бы тебе не занять у Шарлотты? Я ведь даю ей карманные деньги, не так ли, девочка? Подумай, Ян, хорошая возможность, на пиво точно хватит! — Патрик неловким движением руки задел свой бокал, тот полетел на пол и вдребезги разбился. Но Патрик будто и не заметил. — А Лея? Ян, у неё же наверняка есть сбережения! Или, может, ты думаешь, моя сестра годится лишь на то, чтобы её бить?
— Замолчи! — Лея вскочила и схватила брата за руку. — Прекрати немедленно! Джулия, сделай же что-нибудь!
Джулия нерешительно поднялась из-за стола и начала что-то шептать Патрику на ухо. Тот некоторое время раздражённо мотал головой и отмахивался от жены, но в конце концов ей всё же удалось его усадить обратно.
Ян уже хотел вернуться на своё место, но тут заметил, что гости снова неприязненно смотрят на него. На него, не на Патрика. И в этот момент он со всей отчётливостью понял, как должен поступить. Другого выхода нет.
Он подошёл к Шарлотте и бегло поцеловал её в макушку.
— Прости, Колючка, но похоже, мне пора. Ещё увидимся. С днём рождения тебя.
Шарлотта подняла на него испуганные глаза, но Ян, не желая затягивать прощание, уже направился к выходу из зала.
* * *
Да, вроде бы, всё именно так и было. Ян допускал, что мог забыть какие-то детали, но в целом он хорошо помнил всё, что произошло в обеденном зале.
Но вот что было потом, уже в вестибюле ресторана?
Когда он надевал плащ, к нему подошла Лея и что-то сказала. Что-то хорошее. Кажется, она была ему благодарна. А он посмотрел на неё и на секунду вспомнил то удивительно счастливое время, когда… Но оно уже безвозвратно ушло. Он изменился. Она изменилась.
— Ты держался молодцом, — произнесла Лея, устало глядя в пол. — Я просила Патрика пить поменьше, но он… традиция, все дела… Ладно. Сейчас тебе лучше уйти, ты прав.
Ян кивнул и пошёл к выходу. Лея грустно ему улыбнулась и скрылась в женской комнате. Что было дальше? Ян совершенно точно не выходил из ресторана. Нет, он вспомнил прощальный взгляд Шарлотты и решил напоследок помахать ей.
Он вновь пересёк вестибюль. И тогда прямо перед его носом открылась дверь в обеденный зал. Ян лицом к лицу столкнулся с Патриком.
— А, ты ещё не ушёл, это хорошо, — Патрик ещё не достиг той стадии опьянения, когда люди с трудом держатся на ногах, но был к ней уже близок. — Я кое-что хотел тебе сказать.
Как бы Яну ни хотелось проигнорировать его и уйти, он тем не менее послушно отошёл вслед за Патриком к стойке администратора. Девушка в сарафане в этот момент как раз отсутствовала.
Патрик ткнул пальцем Яну в грудь:
— Ты должен понять, приятель: лично против тебя я ничего не имею. Слушай, ты мне даже нравился. Серьёзно. Я даже не возражал против вашей свадьбы с Леей, вот клянусь тебе! Но давай по-честному: с Леей ты себя вёл как последнее дерьмо. Показал свою настоящую натуру, так сказать.
Именно тогда Ян и ощутил первые признаки бурления где-то внутри грудной клетки. Зверь медленно пробуждался…
— Вот если начистоту: тебе ведь с самого начала было чихать на неё, верно, Ян? Тебе были нужны деньги нашей семьи. Брат-то с тобой не делится, — Патрик почесал затылок. — И вот ты пропадаешь по несколько месяцев кряду, типа сюжеты эти свои снимаешь, а бедная Лея сидит дома и терпеливо ждёт, когда вернётся дорогой муженёк, которому она до лампочки. Но Лея-то наивное дитя. А я всё понимал, старина. Я говорил ей, Джулия говорила… Мы говорили — не жди его. Не жди.
Кулаки Яна сжались, ногти больно впились в кожу ладоней. Он даже не пытался возражать — все его силы теперь уходили на то, чтобы удерживать неведомое нечто, которое рвалось наружу…
— Мы говорили: жизнь-то проходит мимо! Бросай. Найди нормального мужика. Ян твой, думаешь, в поездках красивых женщин не встречает? Да кто знает, с кем он спит там в этих отелях? А ты ждёшь. Ждёшь, ждёшь… Потом Шарлотта родилась. А я ведь намекал — не надо!
Как же Яну хотелось врезать по этой раскрасневшейся самодовольной физиономии! И всё же он пока себя контролировал. Однако поток безжалостных речей подвыпившего Патрика и не думал прекращаться:
— Но потом Лея и сама поняла. Ты выпивать начал, руки потихоньку распускал… Всё понятно стало, кто ты есть. Мы уже решили тогда — хватит, Лея уходит. И тут как назло оказалось, опять беременна она… Ещё один ребёнок — да ещё от такого мудака? Но знаешь, оно дело поправимое. Мы с Джулией сразу решили, что…
Перед глазами Яна поплыли красные круги. Он больше не мог сдерживаться. Он уже чувствовал, что скажет Патрик. Похоже, тот вёл к этому с самого начала:
— Лея боялась, конечно, но мы нашли ей хорошего доктора, он всё быстро сделал, качественно. Так что, приятель, никакой не выкидыш был, Лея тебе соврала, а самый настоящий…
С этого момента Ян уже не помнил ничего.
Ничего, кроме алого марева и криков боли.
Глава 3
Экономка отца ничуть не удивилась, увидев Нину на крыльце загородного особняка с чемоданом у ног и рюкзаком за спиной.
— Так рада, что ты вернулась, дорогая, — пропела Оливия своим обычным бархатным голоском и улыбнулась столь же обычной вежливой, но отстранённой улыбкой.
Нина именно такой Оливию и помнила: идеально прямая спина, бордовая блуза с длинной чёрной юбкой, тугой пучок соломенного цвета волос. И, конечно же, вечно скрещенные на груди руки. Отец Нины ценил в людях постоянство, и Оливия в полной мере оправдывала ожидания нанимателя.
Пропустив дочь хозяина в просторный, отделанный красным деревом холл, Оливия жестом велела Нине трижды вытереть ноги о коврик, после чего заметила:
— Господин Вицки работает. Я думаю, тебе лучше подождать его в гостевой комнате.
Это предложение Нину очень удивило, хотя она и попыталась не подать виду:
— Слушай, Оливия, а можно мне сперва немного отдохнуть и поесть? Если ты не против, я позову Давида, чтобы он помог поднять чемодан в мою комнату.
— Нет-нет, я уверена, тебе лучше подождать в гостевой, — по будто выточенному из камня лицу Оливии было совершенно невозможно угадать её мысли. — Твоя комната не готова… Уборка. Но я могу принести тебе в гостевую чай или кофе. Что предпочитаешь?
«Какого чёрта она так себя ведёт?» — недоумевала Нина. Ещё в такси она представляла себе, как сразу по приезду бросит чемодан, поднимется по широкой мраморной лестнице на второй этаж и уединится в своей старой спальне. Как было бы здорово рухнуть на мягкий ортопедический матрас, — одна из многих вещей, по которым она искренне скучала, — и поспать хоть пару часов!
Но что-то тут не так. Оливия не успела организовать уборку в её спальне? Странно. Более того, Оливия же прекрасно знает, что Нина не пьёт кофе. Зачем тогда спрашивать?
— Ничего не хочу. И я посижу в коридоре, подожду, когда папа освободится, — заявила Нина скорее из чувства протеста, чем из желания ждать под дверью отцовского кабинета.
— Разумеется, — Оливия пожала плечами. — Я тебя провожу. Вещи можешь оставить здесь.
Следуя за экономкой, Нина никак не могла избавиться от глухого чувства тревоги. Они с Оливией никогда особенно друг друга не любили, но прежде ни разу та не вела себя с дочерью хозяина подобным образом. Самое обидное: формально было не к чему придраться. Не станешь же упрекать экономку в равнодушных интонациях?
Оливия вела Нину по широкой светлой галерее, в левую стену которой были вмонтированы огромные панорамные окна. Снаружи зеленел аккуратно подстриженный газон, пересечённый выложенными щебнем дорожками. Дальше, как помнила Нина, начиналась ольховая роща, и её можно было бы увидеть, если бы территория вокруг особняка не была огорожена высоченным кирпичным забором. А вот фонтан с обнажёнными сиренами посреди двора Нина не помнила: очевидно, его установили уже после её отъезда.
Нина не переставала удивляться размерам дома и участка. Отец приобрёл их пять лет назад на деньги, вырученные от продажи доли в сигорском заводе пестицидов. Нина прожила здесь почти три года, но в доме ещё оставались места, куда она ни разу не заглядывала.
На противоположной стене галереи висели репродукции картин представителей венецианской школы живописи. Их давным-давно купила Регина, вторая жена Фабиана Вицки и мама Нины, большая поклонница эпохи Возрождения. Однако взгляд Нины задержался на последней картине в верхнем ряду, её она прежде не видела. На картине был изображён песчаный мыс, клином врывающийся в бушующее море. На мысе был водружён грубо сколоченный крест в человеческий рост. У основания креста, примкнув к нему лбом, стоял на коленях мужчина в тёмном плаще. Сверху крест оплетал высохший шиповник.
— Что это? — спросила Нина тихо. — Я не помню эту картину.
— Господин Вицки получил её в подарок. Автор неизвестен, — равнодушно пояснила Оливия, практически не замедлив шаг.
Нина последовала за Оливией дальше, но ещё дважды она оборачивалась на эту картину. Что-то с ней не так, что-то неправильно. Как будто на изображении чего-то не хватало. Но вот чего?
Из галереи Оливия и Нина вышли в коридор, конец которого упирался в дверь рабочего кабинета Фабиана. Экономка усадила Нину на стул возле аквариума, после чего направилась обратно в галерею.
— Думаю, хозяин освободится где-то через четверть часа. Но, если что, ты всегда можешь зайти в библиотеку, — напоследок Оливия поворотом головы указала на дверь по правую руку, хоть Нина и без неё отлично помнила расположение библиотеки. — Возьми что-то почитать, не стесняйся. Там у нас почти вся европейская классика.
Едва Оливия удалилась, Нина встала с жёсткого стула и прижалась лбом к аквариуму. Раньше в нём плавали арованы, крупные рыбины с золотистой чешуёй, и Нине всегда казалось, что аквариум ужасно тесен для них. Но Фабиан наотрез отказывался прислушаться к просьбам дочери и выпустить бедняжек на волю. Нина смирилась и лишь тайком от Оливии подбрасывала рыбкам дополнительные пригоршни корма.
Сейчас же аквариум пустовал. И на стеклянной поверхности можно было разглядеть отражение лица самой Нины: бледное, худощавое, в обрамлении непослушных каштановых волос, с заострённым носом и тонкими губами. И жемчужно-серые, глубоко сидящие, чуть раскосые глаза.
* * *
Прошло, должно быть, больше получаса, но никаких признаков того, что отец закончил все дела и готов посвятить хотя бы пару минут семье, не появилось. От скуки Нина последовала совету Оливии и зашла в библиотеку.
Прямо напротив входа она увидела огромный — почти два на три метра! — портрет: на нём отец Нины, ещё не седой и умеющий улыбаться, обнимает за плечо своего старшего сына Вальтера. Портрет был сделан на основе старой фотографии, которая много лет стояла у отца в рамке на письменном столе.
У Нины было два сводных брата, но она едва их помнила. Вальтер погиб во время схода снежной лавины в Альпах, куда он ежегодно летал кататься на горных лыжах. Второй брат — Джереми — разорвал все контакты с семьёй и уехал из страны. Несколько лет назад отец наводил справки, и оказалось, что Джереми бренчит на гитаре в каком-то захудалом клубе Антверпена. А ещё — Фабиан сообщил это дочери с нескрываемым презрением, — Джереми стал активистом в штабе Социалистической партии.
Нину всегда поражала разница между отцом на фотографиях и отцом, которого она знала. Как обмолвился как-то Нине младший брат Фабиана, дядя Ян, Фабиан до смерти Вальтера был абсолютно другим человеком. Как будто в гробу Вальтера вместе с его телом похоронили и часть самого Фабиана.
Вообще портрет Вальтера висел не только в библиотеке, его изображения можно было увидеть в гостиной и в столовой, а также на втором этаже возле портрета его матери, первой жены Фабиана. При этом, насколько знала Нина, во всём доме не осталось ни одного изображения Джереми. И ни одного портрета Регины, второй жены отца и мамы Нины.
Тем временем в коридоре появилась Оливия с пузатым кофейником. Нина выглянула из библиотеки. Легонько постучав в дверь кабинета, экономка исчезла в его недрах, но уже через полминуты вышла наружу.
— Можешь зайти, — мимоходом бросила она Нине и отправилась по своим делам.
Собравшись с духом, Нина робко постучала и лишь после этого повернула дверную ручку.
Фабиан Вицки стоял возле резного кофейного столика и наливал сливки из миниатюрного фарфорового чайника в стакан американо. Он был в одном из своих обычных деловых костюмов, в бежевом галстуке и ярко начищенных ботинках: работа на дому никак не меняла его привычки в гардеробе. Нина отметила, что у отца прибавилось морщин и седых прядей, он сильнее сутулился, но в целом изменения были невелики.
Фабиан повернулся к дочери, лёгкая приветственная улыбка тронула его губы.
Увидев Фабиана, Нина мгновенно забыла и про отсутствие отцовского шофёра на чёрном Ауди у вокзала, и про неприветливость Оливии, и про утомительное ожидание. Сейчас всё это было неважно, ведь они не виделись больше двух лет, и Нина соскучилась по отцу.
Девушка подбежала к нему и обняла. Фабиан ответил на её объятия. Пусть и менее крепко, чем ей бы хотелось, но она была бесконечно рада и такому приёму.
— Ладно, я прощаю тебе эти полчаса под дверью, — сказала она наполовину вшутку, наполовину всерьёз.
— Да, хм… Нужно было закончить важный звонок. Что ж… присаживайся, рассказывай, что как.
Нина прекрасно помнила, что у отца всё очень плохо как с демонстрацией собственных эмоций и чувств, так и с пониманием чужих. Поэтому его корявое приветствие её совершенно не задело. К тому же, она вдруг вспомнила, что забыла в чемодане затейливо раскрашенную глиняную статуэтку, которую лепила вместе с Лаурой и потом бережно везла в подарок отцу. Ну ничего, ещё десять раз успеет подарить.
Нина присела на краешек кожаного дивана и окинула взглядом кабинет.
Он тоже почти не изменился. Фабиан любил старинные вещи и в своём рабочем кабинете реализовал свою страсть. Его письменный стол, шкаф с книгами, диван, люстра, ковёр — всё как будто было позаимствовано из музея девятнадцатого века. Из-за тёмного дерева и довольно тусклого освещения интерьер производил на Нину гнетущее впечатление своей высокомерной мрачностью.
Нина никогда не любила это помещение, но ей и не приходилось часто видеть отцовский кабинет. А после назначения Фабиана на должность руководителя отдела городского развития ей не приходилось часто видеть и самого отца.
Фабиан меж тем задумчиво разглядывал дочь и не произносил ни слова.
— Давай лучше пройдём в беседку в саду, поболтаем там, — предложила Нина, вскакивая с дивана. — Или… или в гостиной, на улице ветер. Давай?
— Нет, пожалуй, лучше тут. Когда мы закончим, мне нужно будет вернуться к делам.
— Как хочешь.
Фабиан по какой-то причине чувствовал себя неловко. Сначала он как будто хотел сесть рядом с Ниной на диван, но передумал, отошёл назад и опёрся о каминную полку. В конце концов он вернулся на своё рабочее место и откинулся на спинку кресла.
— Как добралась?
— Без проблем, — неловкость Фабиана отчасти передалась и Нине. Вопрос, почему ни отец, ни Давид её не встретили на вокзале, она решила пока не задавать. — В вагоне была почти одна. По дороге слушала музыку. Куча всего в чемодан не поместилось, пришлось отдать знакомым. Ну ничего, куплю всё необходимое здесь.
— И что планируешь делать дальше?
Вопрос прозвучал вполне невинно, однако Нина была совершенно не готова обсуждать дальнейшие планы прямо сейчас. Да и резкая смена темы её почему-то напрягла.
— Я пока не знаю, пап. Наверное, буду работу искать. В конце концов, два года на юридическом — это не так уж и мало.
— Это мало. Тебя никуда не возьмут, — отрезал Фабиан, буравя Нину взглядом.
— Хм… — ощущение тревоги нарастало, и Нина решила отшутиться. — Но мой папа работает в мэрии, неужели он не…
— Нет.
Фабиан допил свой кофе и теперь вертел перед глазами пустой стакан.
— Пап, давай спокойно всё обсудим, — начала Нина настолько тактично, насколько могла. Кажется, события развиваются по плохому сценарию, и отец совсем не готов прощать ей отказ от юридической карьеры. — Я ведь писала тебе. Всё объяснила.
— Писала. Верно.
— Я не справилась. Это было слишком тяжело. Все эти законы, нормы, бесконечные пункты и подпункты… Я старалась как могла. Зубрила день и ночь. Это просто не моё.
Она замолчала, испытующе глядя в лицо Фабиана. Но тот продолжал рассматривать стакан. Взгляд Нины скользнул по письменному столу и остановился на маленькой фотографии Вальтера в рамке. Портрет был повёрнут к ней задней стороной, но Нина помнила, что сделан он был вскоре после получения сводным братом диплома.
— Послушай, я ведь не Вальтер. Ты сам говорил, ему всё давалось легко, играючи. Он побеждал в международных соревнованиях по математике. Он…
— Мы не будем. Говорить. О Вальтере, — Фабиан резко ударил стаканом о матовую поверхность стола.
Повисла долгая пауза. Нина окончательно убедилась, что отец сильно не в духе, так что лучше возобновить этот разговор позже. Она встала с дивана.
— Пап, прости, я очень устала с дороги. Если ты не против, я приму душ, поем, отдохну пару часов, и потом, если захочешь, мы продолжим этот…
— Сядь.
Нина послушно села. Отец произнёс единственное слово чётко и с ледяным спокойствием — очевидно, он только что принял какое-то решение. Фабиан открыл верхний ящик стола, вытащил оттуда пухлый конверт и швырнул Нине.
— Что это? — спросила она с недоумением.
— Открой и узнаешь, — он подпёр подбородок руками в ожидании, когда дочь распечатает конверт.
Нина аккуратно оторвала один из краёв. Ей на колени посыпались фотографии.
Девушка подняла на отца изумлённые глаза. Вот оно как…
— А мои письма? — спросила она наконец упавшим голосом.
— Весь тот мусор, что ты мне присылала последний год, сгорел в этом камине.
— Папа, я…
— Да? Ну давай. Смелее. Докажи, что два года подряд ты не врала мне в каждой строчке.
Нина не знала, что сказать. Тогда Фабиан выскочил из-за стола, подошёл к дочери и вырвал кипу фотографий из её ослабевших рук.
— Ты врала! Кто тебя такому научил, а? Кто? Твоя мать? Дядя Ян? Может, я?! Кто?!
— Папа!
— Мне пришлось нанять частного детектива, чтобы он копался в твоём грязном белье! Я подозревал, что ты что-то скрываешь, но это… Тебе было сложно, ты говоришь?! Сложно — что?! На втором курсе ты удосужилась дойти до университета ровно восемь раз! Восемь! А сейчас давай посмотрим, чем ты там занималась на самом деле.
Он ткнул ей в лицо верхнюю фотографию из стопки.
— Вполне красноречивый снимок, разве нет? Зачем сидеть на лекциях, писать курсовые, проходить практику, когда можно с друзьями-бездельниками шататься по лесам и хлестать пиво у костра?
На фотографии Нина в компании подруги сидела на старой покрышке у обочины трассы, пока ещё одна девушка, в довольно откровенной майке и шортах, ловила попутку. За кустарником были свалены походные рюкзаки. Правда, в кадре их было почти невозможно разглядеть.
— Пап, это было один или два раза, честно, мы… — робко начала Нина, но отец перебил её.
— Лучший вуз страны, отец оплачивает учёбу, все расходы, ей оставалось только… — Фабиан не закончил мысль, лишь сокрушённо покачал головой. — Кстати, если ты вдруг не знала, по статистике каждую неделю очередную безмозглую девчонку вроде вас насилует какой-нибудь водитель, — добавил он. Нина уже открыла рот, чтобы попытаться объяснить, но отец не дал ей сказать и слова в свою защиту: — И я уже молчу о том, что было бы, если бы этот снимок попал в прессу! «Сенсация! Дочь заместителя мэра Сигора подрабатывает уличной проституцией!» Так-так, что у нас ещё тут?
Когда перед её носом появилась следующая фотография, Нина сразу узнала место. Андеграундный клуб, где проводили вечеринки строго для «своих». И угощались там посетители далеко не только крепким алкоголем. Среди молодёжи, отплясывающей на танцполе, можно было без труда заметить Нину.
— Агент сказал, тебе даже персональную скидку сделали, как постоянной посетительнице. И как, понравились таблеточки? Или, может, ты предпочитаешь травку? Или порошочек?
— Я никогда, ни разу… — от ужаса у Нины перехватило дыхание. Нет, ей и правда предлагали попробовать лёгкие наркотики, но она всякий раз отказывалась. Да и в клуб этот она ходила только потому, что его облюбовали её друзья!
— Да что ты говоришь! — Фабиан всплеснул руками. — Никогда? Ни разу? Ладно. Тогда что ты скажешь на это?
Он некоторое время перебирал фотокарточки, пока, наконец, не нашёл то, что искал.
— О, вот он, тот самый шедевр: дочь Фабиана Вицки в наручниках ведут в полицейскую машину! Пожалуй, повешу её на стену в рамке. Прямо рядом с Вальтером!
— Папа, прошу, хватит! — это было уже слишком, и нервы Нины не выдержали. Её подбородок мелко задрожал, глаза покраснели и наполнились слезами.
При одном взгляде на это фото в памяти Нины немедленно всплыла та кошмарная ночь, проведённая в полицейском участке. Нину и её молодого человека, красавчика-бармена, арестовали по подозрению в распространении героина. И хотя после допросов и обыска в квартире парня обоих отпустили, жуткий эпизод произвёл на девушку неизгладимое впечатление.
Вот только история на этом не закончилась. На следующий день Нина, мучимая сомнениями, заставила своего ухажёра поклясться ей, что он и правда чист. Он немедленно поклялся жизнью матери, и она ему поверила. А незадолго до отъезда Нины в Сигор, уже после того, как парень её бросил, один из общих знакомых обмолвился, что пару раз покупал у того дозу…
Видя, что дочь едва сдерживает слёзы, Фабиан не стал продолжать пытку. Он молча вернулся за стол и стал рассматривать наконечник перьевой ручки, ожидая, когда Нина сможет продолжить разговор.
— Я… я пыталась… честно… весь первый год… но я не смогла… слишком тяжело… и… и… я не хотела там учиться… я ничего этого не хотела… вспомни… ты… это ведь ты заставил меня… — всхлипывая, Нина пыталась хоть как-то оправдать себя. Впрочем, она уже догадывалась, что у неё ничего не выйдет. Строго говоря, у неё ни разу в жизни не получилось хоть в чём-то переубедить отца.
— Снова врёшь! — Фабиан опять не дослушал её. — Тебя никто не заставлял. Ты приняла решение. Сама.
— У меня не было выбора… Я… я ведь хотела быть актрисой… но я знала, ты никогда не согласишься… в апреле я подала заявление в театральный… мне отказали…
— Значит так, — Фабиан брезгливо поморщился и придвинул к себе телефон. — Мне тебе больше нечего сказать. Мы…
— Дядя Ян на четвёртом курсе перешёл с медицинского на журналистику! Я думала, у меня тоже получится…
При упоминании младшего брата Фабиан фыркнул.
— Дядя Ян? А ты умеешь выбирать себе примеры для подражания! — он презрительно пожал плечами. — Ладно, я вижу, что ты так ничего и не поняла. Очень жаль. Я рассчитывал дать тебе будущее, которого ты заслуживаешь. В конце концов, ты моя дочь. Ты Вицки. Но я ничем не могу помочь, раз ты сама этого не хочешь.
Фабиан вытащил из ящика стола несколько банкнот и протянул Нине.
— Сейчас ты заберёшь свои вещи и уедешь из моего дома. Эти деньги — последние. Больше не будет. Я не вижу смысла тратить своё время и сбережения на избалованную дуру, которая плюёт и на семью, и на собственную жизнь. Этого хватит на пару недель в мотеле и на еду. Дальше — как знаешь. Мне неинтересно.
Он поднял трубку телефона и нажал большую белую кнопку внизу.
— Оливия, я закончил. Отто ещё не звонил? Как позвонит, сразу сообщи. И принеси ещё кофе.
Нина вскочила с дивана и побежала к двери. Её душили обида и злость. Она не могла и минуты больше смотреть на подчёркнуто равнодушное лицо отца.
Да, фотографии говорили сами за себя. Но почему отец даже не дал ей возможности нормально объяснить, что она в принципе не могла иначе? Что выбранная им для неё учёба в юридическом не просто была ей тяжела, эта учёба душила её, выпивала из неё все соки, и Нина, отчаявшись, почти возненавидев саму себя, ко второму курсу нашла единственно возможное для себя спасение в ночных гулянках с друзьями, походах и эмоциональных качелях в отношениях с тем парнем?
А всё, что она успела ему сказать, Фабиан пропустил мимо ушей.
К тому же, на этих снимках далеко не всё. Где хоть одно фото с благотворительных спектаклей в школах-интернатах, в которых участвовала Нина? Почему нет фотографий Нины с Лаурой и другими детьми с онкологией? Она же больше года волонтёрила в «Руке дающего»! Отец не мог об этом не знать. Получается, он всё это сознательно проигнорировал… Всё, что не вязалось с образом ленивой, эгоистичной и откровенно глупой дочери.
— Ты забыла деньги, — холодно сообщил Фабиан ей вдогонку.
— Обойдусь без них. И можно не провожать, — выпалила она хрипло. Пойти и взять отцовскую подачку — это потерять даже те крохи самоуважения, что ещё теплились в ней.
Но, едва дверь кабинета захлопнулась, последние силы вместе с остатками гордости покинули её. Она упала на стул в коридоре и горько разрыдалась, уже не заботясь о том, что отец в кабинете наверняка всё слышит.
Глава 4
Подготовка была завершена, и охота началась.
Охотник успел досконально изучить всё необходимое: внешность своей жертвы, её биографию, её характер, её привычки, её расписание и даже её медкарту. Были перебраны десятки вариантов места и времени похищения, пока не был определён наиболее надёжный. Итоговый план действий был продуман до мелочей, а каждое движение охотника было скрупулёзно отрепетировано и выверено с точностью до доли секунды.
Охотник терпеть не мог импровизировать. И с самого начала своей «карьеры» он зафиксировал для себя предельную степень риска. Поэтому, как только ситуация начинала выходить из-под контроля, он немедленно прекращал игру и возобновлял её лишь после того, как обстоятельства снова складывались предсказуемым и благоприятным образом.
В этот раз вероятность осечки охотник оценивал как близкую к нулю, а дичью должен был стать многолетний организатор благотворительных вечеринок, непримиримый поборник нравов и, одновременно, президент самой известной в Сигоре микрокредитной компании.
Невзрачный Фиат «господина президента», арендованный на вымышленное имя, промчался под железнодорожным мостом, перестроился в правый ряд и остановился на перекрёстке позади тягача, гружённого свежеспиленным лесом. Пропустив перед собой пару легковушек, охотник перевёл свой фургон в тот же ряд, после чего отпустил руль и проверил время по наручным часам. Ноль часов тридцать восемь минут. Охотник положил на язык желтоватую таблетку, отвинтил крышку термоса и сделал пару глотков тёплого клюквенного морса. Затем, хоть в этом и не было нужды, аккуратно протёр губы и бороду вокруг них салфеткой.
Водитель Фиата не замечал преследования, в этом охотник был совершенно уверен. Такие, как «господин президент», надёжно защищены размером своего капитала и в принципе не отличаются осторожностью или предусмотрительностью. А данный субъект, несомненно, уже поглощён предвкушением пикантного времяпрепровождения в чертовски приятной компании. Возможно даже, в воображении он уже развлекается со своей рыжеволосой бестией в номере мотеля с претенциозным названием «Гнездо валькирий».
«Господин президент» обещал быть лёгкой жертвой. Пожалуй, самой лёгкой за последний год.
А вот и неоновая вывеска мотеля, закреплённая на выкрашенном в розовый столбе. Буквы первого слова судорожно мигают, буквы второго и вовсе едва различимы в темноте. Пока фургон вслед за Фиатом подъезжал к съезду на парковку, охотник успел заметить какого-то бродягу, справляющего на розовый столб малую нужду. Попав под свет фар фургона, бродяга резко обернулся, прикрыл глаза рукой, а затем бросился наутёк. Последним, что мелькнуло перед взором охотника, был его ярко-салатовый шарф.
Фиат, трясясь на засыпанных щебнем ямах, покатил на парковку перед мотелем, а охотник, ещё сильнее сбросив скорость, проехал по шоссе немного дальше и остановил фургон на узкой обочине. Заглушив мотор, он вылез на размокший от дождя песок и двинулся в сторону «Гнезда валькирий» напрямик, ломая чахлый кустарник.
Как и оба раза на прошлой неделе, когда охотник приезжал сюда вслед за «господином президентом», парковка пустовала, если не считать тихо ржавеющий трактор с выбитыми стёклами. В лучшие годы мотеля, привлечённые демократичными ценами и крайне разнообразным сервисом, сюда съезжались искатели плотских утех со всего города, но эти славные деньки остались в прошлом. Сейчас «Гнездо валькирий» едва держалось на плаву, а некогда пышный контингент жриц любви сузился до парочки дам в годах, от безысходности продающих свои услуги заскучавшим водителям фур и любителям «странного».
Охотник неторопливо опустился на железный ящик, брошенный кем-то в самом тёмном углу парковки, аккуратно снял с брючины засохшее соцветие репейника, после чего сунул руку во внутренний карман пальто. Его пальцы нащупали ампулу и шприц.
Охотник был абсолютно спокоен, даже расслаблен, он не ощущал ни нервозности, ни азарта преследования. Он уже знал, как будут разворачиваться дальнейшие события, практически по минутам. Уже дважды он наблюдал одну и ту же картину и ничто не предвещало того, что в этот раз всё сложится иначе. За свою безопасность охотнику тоже не было нужды тревожиться: его могучая двухметровая фигура, как и оставленный на обочине фургон, были надёжно укрыты от чужих глаз кромешным мраком.
Ночную тишину прорезал пронзительный гудок Фиата.
В ответ на сигнал в крайнем справа окне появился женский силуэт. Потом из-за двери с жестяной табличкой вывалилась уже немолодая дородная особа, и её внушительные груди заколыхались под тонкой тканью халата. Перебирая красными распухшими ногами, она направилась к автомобилю и грузно забралась на пассажирское сиденье возле водителя. Сейчас, как уже знал охотник, она быстренько обслужит клиента в качестве лёгкого аперитива к предстоящей трапезе. Так и есть, из своего наблюдательного пункта ему была отчётливо видна её ритмично поднимающаяся и опускающаяся голова, покрытая неряшливой копной ломких, морковного цвета волос.
Когда охотник взглянул на Фиат снова, «господин президент» уже вылезал из машины, — на ходу застёгивая ширинку, — чтобы в сопровождении своей избранницы проследовать в её комнату.
В предыдущие два раза, следя за своей жертвой, охотник подкрадывался к окну номера и сквозь лёгкий тюль наблюдал чрезвычайно живописную картину. Переодев клиента в обтягивающий меховой костюм и привязав к его лицу собачью маску, женщина гоняла его по всей комнате, осыпая отборной бранью и порой пиная ногами, а тот носился на четвереньках, визгливо поскуливая после каждого удара. Когда же погоня и побои подходили к концу, «господин президент» подползал к женщине и униженно лизал ей руки и ноги. В ответ она хватала его за жиденькую шевелюру, тащила в ванну, мыла его под горячим душем, после чего они завершали действо тремя-четырьмя минутами кувыркания на скрипучей кровати. Скорее всего, в этот раз события будут развиваться по тому же сценарию.
Едва «господин президент» и рыжеволосая проститутка скрылись за дверью номера, охотник натянул на руки резиновые перчатки, надел медицинскую маску и, крадучись, направился к Фиату. Постелив на асфальт специально припасённый отрез холщовой ткани и усевшись на него, он прислонился спиной к двери, противоположной от сиденья водителя. Так из мотеля его не будет видно. Охотник ещё раз прокрутил в голове порядок действий: как только «господин президент» переоденется, расплатится с рыжеволосой дамой и направится через пустую парковку обратно к Фиату, охотник оглушит его, нанеся единственный точный удар, а затем сделает инъекцию. Он аккуратно вскрыл ампулу, набрал в шприц ровно шесть миллилитров раствора — он на глазок прикинул вес своей жертвы и рассчитал дозу — и надел на кончик иглу.
Охотник прислушался. Судя по приглушённой ругани и собачьему лаю из номера «валькирии», всё шло строго по плану. Он удовлетворённо хмыкнул, после чего поднёс к глазам люминесцирующий циферблат часов и проверил время.
Теперь оставалось только ждать.
В высокой траве, окружающей затянутый тиной пруд по соседству, стрекотали сверчки. Жужжала назойливая мошкара, так и норовя залезть в нос и глаза охотнику. Изредка с противоположной стороны шоссе, где мирно дремали ветхие одноэтажные постройки, раздавалось хриплое карканье. Три или четыре раза, спотыкаясь о заплатки на старом асфальте, по трассе промчался одинокий грузовик.
* * *
Охотник услышал сдавленный женский крик.
Он встрепенулся. Кажется, крик донёсся со стороны номера «валькирии». Что это было?
Несколько секунд тишины, потом снова крик, но на этот раз — явственный призыв о помощи.
Охотник убрал шприц обратно в карман. Очевидно, случилось что-то непредвиденное. Нужно выяснить, в чём дело. Избегая наиболее освещённых участков территории, охотник добрался до окна номера рыжеволосой женщины и осторожно заглянул внутрь. В этот раз окно изнутри даже не было занавешено тюлем, и рассмотреть комнату во всех деталях не составляло труда.
Всё ещё одетый в нелепый меховой костюм, «господин президент» лежал на полу в неестественной, изломанной позе. Он был без сознания. Кожа на его лице напоминала пепельно-серый пергамент, из приоткрытого рта на пол подтекала слюна, а его губы и мочки ушей стремительно приобретали синюшный оттенок.
Рыжеволосая женщина сидела возле него на коленях и, причитая, трясла его за плечо. Охотнику же хватило одного взгляда, чтобы догадаться, что именно произошло. Он с досадой закусил нижнюю губу, потом шумно втянул носом воздух.
Похоже, что ролевая игра вышла «господину президенту» боком. Пятидесятилетний организм, страдающий ишемической болезнью сердца и подточенный сидячим образом жизни, насыщенной трансжирами пищей и пристрастием к кубинским сигарам, не выдержал физической нагрузки, и любителя поиграть в собаку свалил сердечный приступ. Пара минут — и он скончается.
Мозг охотника лихорадочно работал. Здравый смысл настаивал, что план не сработал, он должен немедленно вернуться в фургон и уехать. К тому же он обещал самому себе больше не импровизировать. Но президент был нужен ему, причём нужен живым. У охотника на него большие планы.
Нет, он не позволит дичи сбежать. Да ещё так глупо.
Едва не вырвав дверь с петель, охотник влетел в комнату.
— В сторону! — рявкнул он оторопевшей проститутке. Потом быстро опустился на колени возле мужчины, одним движением разорвал меховую ткань на его груди и начал совершать ритмичные надавливания, ориентируясь на нижнюю половину грудины. Завершив тридцатое по счёту надавливание, охотник зажал ему нос и дважды вдохнул воздух ему в рот. После чего вернулся к компрессии грудной клетки.
Женщина не пыталась вмешиваться, не пыталась комментировать или задавать вопросы, лишь неподвижно стояла сбоку и не мигая таращилась на охотника, педантично проводящего её клиенту сердечно-лёгочную реанимацию. И первый звук она издала лишь после того, как ресницы «господина президента» завибрировали, и он вдохнул уже самостоятельно.
— Вы… вы спасли его! — воскликнула она, всплеснув руками. — Какое счастье, что вы оказались недалеко!
— Вне всякого сомнения, — бросил через плечо охотник, бегло проверив пульс и зрачки лежащего. Затем достал шприц и ввёл «господину президенту» в вену четыре миллилитра из шести.
— С ним всё будет хорошо? — дрогнувшим голосом спросила женщина.
— Не переживайте, мы о нём позаботимся, — ответил охотник. Убрав шприц, он подхватил её клиента на руки и понёс к выходу. — Я отвезу его в больницу.
— Ох, вы сама доброта! Я бы умерла от горя, если бы он… Спасибо вам, спасибо!
Пока охотник нёс «господина президента» через парковку, она с нескрываемой тревогой наблюдала за ними из окна. Однако стоило могучей фигуре нежданного спасителя скрыться из виду, как она метнулась к аккуратно сложенной на стуле одежде клиента и принялась обшаривать карманы пиджака и брюк в поисках бумажника.
Нужно было брать деньги авансом. Но ничего, она сама заберёт заработанное. А может, даже возьмёт немного сверху. В конце концов, разве она не заслужила? Такой стресс напоследок!
Она ещё жадно пересчитывала мятые засаленные купюры, когда лежащий в кузове фургона «господин президент» вдруг открыл глаза. Когда его взгляд немного сфокусировался, он различил примостившегося возле него охотника — массивного мужчину, лицо которого всё ещё закрывала медицинская маска.
— Это где я? И вы ещё кто, чёрт побери?
— Викарий. Уверен, уж вам-то доводилось обо мне слышать, — серийный убийца похлопал свою жертву по плечу, после чего ввёл ей оставшиеся в шприце два миллилитра, на этот раз в шею.
Глаза «господина президента» расширились от ужаса, он хотел что-то сказать, но раствор подействовал мгновенно, и он провалился в беспамятство.
Глава 5
Долгий пронзительный звонок.
Ян встрепенулся, разлепил веки, поднял голову. Ему потребовалось некоторое время, чтобы осознать: он больше не в камере следственного изолятора, это гостиная его собственного дома, да и дремал он не на жёсткой койке без матраса, а на диване.
А звонят, очевидно, в дверь.
Советские настенные часы с маятником показывали половину второго. Ян, превозмогая ноющую боль в пояснице, поднялся с дивана, при этом нечаянно опрокинув недопитую банку светлого лагера. По выцветшему ковру со свалявшимся ворсом растеклось пятно. Впрочем, покойный дедушка Яна по линии матери купил этот ковёр лет пятьдесят назад, и с тех пор чего только на него не проливали.
Тупо разглядывая пятно, Ян никак не мог понять, почему всё его тело так мучительно болит, как будто он сутки напролёт работал в шахте. Он потёр себе запястья: они зудели, ещё даже не пропал красноватый след от наручников.
Голова раскалывалась как при похмелье, но Ян хорошо помнил, что накануне не осилил и полбанки. К горлу подступала тошнота. Может, у него подскочило давление? Ян поискал взглядом тонометр и обнаружил его на тумбочке возле горшка с давным-давно увядшим каланхоэ. Хотя он ведь так и не купил новые батарейки…
Телевизор работал: Ян не успел его выключить, прежде чем его сморил сон. На экране долговязый диктор флегматично зачитывал последние известия, пришедшие прямиком с заседания парламента. Ян скривился. Он и прежде не особенно любил официальные новости, а после возвращения из Афганистана его буквально воротило от них.
Пульта не оказалось ни на диване, ни возле него. Ян с досады скрипнул зубами. Диктор продолжал самодовольно вещать, будто радуясь, что у Яна нет возможности его остановить.
Пришлось выдернуть вилку из розетки. Старенький телевизор — «Горизонт», родом из поздних восьмидесятых, — жалобно щёлкнул и затих. Гостиная мгновенно погрузилась в темноту.
Правда, темнота была неполной. На угол за журнальным столиком откуда-то падал свет. Ян в недоумении огляделся: ни одна лампа не горела. Окна тоже исключаются, толстые бархатные занавески не пропустят даже самый яркий солнечный луч. Тем временем пятно света сместилось в сторону и медленно растворилось. Что за чертовщина?
Снова звонок.
Ян совершенно не собирался открывать дверь. Он прекрасно знал, кто именно решил его навестить. Впрочем, и посетитель за несколько месяцев уже наверняка привык, что Ян ему дверь не открывает. Скоро он позвонит в третий и последний раз, после чего опустится на крыльцо и начнёт обмахиваться дурацкой серой шляпой. И ещё где-то полчаса будет ждать, что Яна замучает стыд, и он откроет.
Чёрта с два. Яну не стыдно. Ни капельки.
Тело немилосердно болело, суставы едва гнулись, мышцы ныли. Да что такое: ему ещё нет и пятидесяти, а он уже чувствует себя разваливающимся стариком! А башка просто взрывается. Наощупь включив торшер и пошарив на журнальном столике, Ян нашёл две пачки обезболивающего.
Пустые. Проклятье!
На том же столике, среди просроченных счетов и вездесущих рекламных буклетов средств для похудения, Ян заметил и сложенные в файлик документы, которые ему вручили после заседания суда.
В его памяти остались лишь отдельные фрагменты того слушания. Он признал свою вину, заявил, что искренне раскаивается и что больше подобного не повторится. Принёс публичные извинения Патрику. Патрик же к удивлению Яна заявил, что был нетрезв и спровоцировал своего шурина. Затем адвокат вызвал Лею, и та попросила учесть тот факт, что Ян прежде никогда не прибегал к насилию. И то, что Ян страдает от посттравматического стрессового расстройства после возвращения из горячей точки, с которым так и не смог справиться предоставленный государством специалист.
Ян догадался, что Патрик и Лея заступаются за него только потому, что их умоляла об этом Шарлотта. Возможно, она даже угрожала, что сбежит из дома. Девочка хорошо знала, что с мамой и дядей такие угрозы работают.
Скорее всего, также тут не обошлось и без вмешательства Фабиана: как иначе объяснить, что заседание суда состоялось всего через два дня после взятия Яна под стражу?
Как бы то ни было, вместо предполагавшегося тюремного заключения судья назначил месяц исправительных работ. Яну надлежало явиться в городское управление по благоустройству в ближайший будний день, и уже там чиновники придумают ему занятие.
Выходя из зала, Лея бросила на бывшего мужа тяжёлый взгляд. И Патрик, и поддерживающая его за руку Джулия прошли вслед за ней, даже не повернув головы в сторону Яна.
* * *
Третий звонок.
Наконец-то, теперь снова будет долгая и благостная тишина.
Ян взял из холодильника две банки пива. Оглядел помещение: дом давно нуждался в уборке. По углам сложены коробки от пицц и бургеров, возле батареи валяются пустые бутылки, у книжного шкафа три раздувшихся мешка с мусором, кухонная раковина забита грязными тарелками и стаканами. Весь пол кухни в чёрных липких пятнах. Повсюду пыль и мятые пивные банки.
Примерно год назад, ещё во время терапии, Ян впервые осознал, что спивается. Он обещал себе больше не покупать домой алкоголь, а вместо этого ходить в пивную за углом. Ненадолго это помогло, но потом Ян с удивлением обнаружил, что он употребляет в пивной, а после закрытия продолжает дома. Как-то оно само так вышло.
Ян вскрыл одну из банок, откинулся на спинку дивана и только тут вспомнил, что потерял пульт от телевизора. Включать ящик вручную было решительно лень, поэтому он начал разглядывать книжную полку над ним. Там громоздились солидные тома о культуре и религиях народов Азии и Океании, в том числе пара красивых подарочных изданий. Книги с одной стороны подпирал маленький позолоченный Будда, которого Ян лично привёз из Индии, где делал репортаж о вспышке дизентерии. С другой стороны красовался кубок за второе место на городском соревновании по бильярду.
Ян был очень хорош в бильярде. А потом случился Афганистан, и с тех пор Ян в любимой бильярдной не появлялся ни разу.
Справа от книжной полки были закреплены кнопками вырезки из «Голоса мира». Это были его лучшие статьи. Но теперь Ян не чувствовал по отношению к ним даже намёка на гордость. Ему просто было всё равно.
Когда закончился курс реабилитации, выпускающий редактор «Голоса» позвал Яна обратно на старое место. Ян доехал до офиса, потоптался в приёмной и в конце концов вернулся домой. Редактор после этого ещё не раз звонил Яну. Тот не брал трубку, и однажды звонки прекратились.
Сбоку от газетных вырезок когда-то висело их семейное фото в рамке: он, Лея и маленькая Шарлотта на обзорной площадке, откуда открывался просто фантастический вид на Сигор и пересекающую его реку. Глядя на это фото, Ян обычно вспоминал самое счастливое время их совместной жизни, их поездки за город, прогулки в Парке Свирельщиков, походы на детские представления в клуб. Порой его воображение даже дорисовывало к фотографии их с Леей так и не рождённого сына.
Кстати, именно после выкидыша — который, как оказалось, вовсе и не был выкидышем, — Ян впервые в жизни стал прикладываться к бутылке.
Сейчас о семейном фото напоминали лишь две просверленные в стене грубые дырки.
С трудом оторвав от них взгляд, Ян вспомнил и кое-что ещё: тот роковой вечер пять лет назад, когда он, вернувшись из бильярдной расстроенный и подвыпивший, придрался к какой-то мелочи и на глазах Шарлотты ударил её мать. Удар был несильный, но Лея тогда посмотрела на него так, как никогда до этого не смотрела.
Должно быть, она тогда впервые увидела в его глазах зверя, что спустя пять лет заставит Яна избить её брата. И на следующий день Ян вернулся в пустой дом. Лея собрала вещи и вместе с дочерью переехала к Патрику и Джулии. Фото в треснувшей рамке валялось на полу. Наверное, нечаянно задели, когда торопились уехать.
Кажется, головная боль успокаивается, тошнота тоже почти ушла. Убедившись, что в банке не осталось ни капли, Ян вскрыл следующую…
* * *
Долгий и пронзительный звонок.
Ян встряхнул головой, протёр глаза. Что случилось? Он опять заснул?
Часы показывали восемь часов вечера. Как такое может быть? Ночью он проспал почти двенадцать часов. И ещё спал днём. И всё ещё чертовски хочет спать.
Боли во всём теле уже не было, но была сильная усталость. А тут уже ничего нового: как и сонливость, она давно была его постоянной спутницей. Каждое действие — от банального мытья рук до выхода из дома — требовало недюжинных усилий воли.
Звонок повторился.
Да какого чёрта! Этот мерзавец Штайнхарт, что же, просидел у него на крыльце почти семь часов? Или он вернулся домой, поужинал и опять поехал к Яну? Ну это уже верх наглости!
Именно Эмилю Штайнхарту, семидесятилетнему психиатру с огромным послужным списком и бесчисленными публикациями в научных журналах, городские власти поручили реабилитацию Яна после его возвращения из Афганистана. И именно по милости Штайнхарта Ян прошёл через приём тяжёлых антидепрессантов, длительные сеансы медитации, а главное — бесконечные изматывающие разговоры. Снова и снова Штайнхарт бередил и без того не заживающие раны, заставлял своего пациента выворачивать душу наизнанку и в мельчайших подробностях вспоминать те страшные дни, что разделили жизнь Яна Вицки на «до» и «после».
Штайнхарт называл это «экспозиционной терапией», Ян же звал это пытками. И ненавидел Штайнхарта за них.
Так продолжалось больше года. И в конце концов Ян пулей выскочил из кабинета психиатра — с тем, чтобы больше никогда туда не вернуться. С тех пор Штайнхарт и завёл отвратительную привычку без спроса навещать своего самого строптивого пациента, причём чуть ли не каждую неделю. Точнее, звонить в дверь, а потом подолгу ждать на крыльце.
Звонок повторился, на этот раз три раза подряд. Ян нахмурился, это совсем не похоже на Штайнхарта. Странно. Надо проверить. Он аккуратно отогнул уголок плотной занавески и выглянул в окно.
Он ожидал увидеть лохматого, горбящегося старика в чёрном пальто с манжетами и с неизменной серой шляпой с большими полями в руках. Но вместо него на крыльце стояла Шарлотта.
Что она здесь делает? Сбежала с музыкального кружка и проехала полгорода, чтобы тайком от Леи поговорить с отцом?
Шарлотта снова позвонила, но Ян не мог заставить себя сдвинуться с места. Как он мог снова смотреть ей в глаза — после всего, что он устроил на её дне рождения? У него не было слов, чтобы оправдать себя, и вряд ли они когда-нибудь появятся.
Шарлотта звонила снова и снова. Ян всё боролся с собой. И когда он уже почти взял себя в руки, уже потянулся было к входной двери, Шарлотта ушла.
Ян рухнул на диван. Ещё одна ниточка, связывающая его с «миром живых» оборвалась. Возможно, навсегда. Ян обвёл взглядом дом, ставший для него добровольной тюрьмой. Чем не склеп? Что если дом только и ждёт, когда Ян испустит свой последний вздох, чтобы в его недрах наконец-то воцарилась совершенная тишина?
Какое-то движение заставило Яна резко обернуться. Он успел увидеть, как гаснущее пятно света медленно уплывает в тёмный коридор.
Глава 6
— Извини, Нина, но ты снова ведёшь себя как полная дура, — Агнес сокрушённо покачала головой и вернулась к изучению меню. — Ты меня просто разочаровываешь. Фу такой быть!
Нина меньше всего хотела обижать подругу. Если она оттолкнёт и Агнес, то ей больше не на кого будет опереться. И всё же она не могла смолчать:
— Агнес, но правда же… Я не понимаю, как в моей ситуации поможет эта лженаука.
— Астрология — не лженаука! — вспыхнула Агнес. Отложив меню, она добавила: — Я же тебе объясняла, никаких гаданий на кофейной гуще и по линиям руки. И ежу понятно — это всё шарлатанство. Но тут-то — чистая математика! Числа, Нина! День и час рождения, число имени, число ангелов, числа таро…
— И ты серьёзно думаешь, это работает? — Нина в отчаянии всплеснула руками.
— Так, ладно, ещё раз. Благодаря этой женщине, которая всё мне посчитала, я ушла из проклятого массажа, — Агнес стала прямо перед носом Нины загибать пальцы, — встречаюсь со звездой сцены, живу в шикарной мансарде… Ну и главное: я наконец-то прислушалась к своим настоящим желаниям!
— Погоди… Но ты же говорила, с Йозефом тебя познакомила коллега из салона…
— Так в том-то и дело! — торжествующе воскликнула Агнес.
Сбитая с толку Нина замолчала. В поисках поддержки она перевела взгляд на огромные портреты Билли Холидей и Луи Армстронга, нарисованные чёрной тушью прямо на голых кирпичах внутренней стены джаз-бара. Но им нечего было ей предложить, кроме обаятельных улыбок.
С этим джаз-баром Нину связывало множество воспоминаний. Первый раз дядя Ян позвал сюда Нину через месяц после похорон её мамы. Он усадил её на один из высоких барных табуретов прямо за стойкой, после чего бармен, упитанный господин в подтяжках и в пятнистой бабочке, бросил на них притворно-высокомерный взгляд и спросил бархатным басом: «Чего изволят важные господа?» Дядя заказал белое вино, а Нине принесли минералку и вкуснейший шоколадный батончик.
Они сидели рядышком, медленно потягивали напитки и разглядывали живописный ассортимент бутылок с крепким алкоголем со всех концов света, выставленный на высоком стеклянном стеллаже за спиной суетящегося бармена. В свете неоновых ламп, установленных позади стеллажа, бутылки искрились и переливались всеми цветами радуги.
Они приходили сюда ещё много раз. Им было хорошо вместе. Иногда дядя развлекал её биографиями джазовых певцов, взирающих на них с кирпичных стен, или историями из своих многочисленных командировок. А порой уже Нина рассказывала ему о своих школьных неурядицах или очередном конфликте экономки Оливии и отцовского шофёра.
Правда, в последние пару лет перед отъездом Нины дядя Ян перешёл с вина на виски, а душевному общению с племянницей теперь предпочитал просмотр бесконечных видеороликов, крутящихся на подвешенных к потолку экранах по всему залу. Потом он и вовсе перестал звать Нину на встречи. И в глубине души Нина так его и не простила. Маму у Нины забрала ужасная болезнь, поэтому она её не винила, но дядя-то бросил её по своему выбору…
Тем временем к столику подбежала официантка. Агнес, задумчиво почесав кончик носа, заказала коктейль премиум-класса. Официантка повернулась к Нине, и та попросила минеральной воды.
— Это что ещё за новости? Водичку с газиком дома пить будешь, — Агнес жестом остановила официантку, после чего развернула собственное меню лицом к Нине. — Смотри, тут отличный вишнёвый глинтвейн, с мёдом и орешками, я в прошлый раз заказывала. Или давай по коктейлю.
— Минералку, — повторила Нина, угрюмо ковыряя пальцем столешницу.
Ей было стыдно признаться Агнес, что она вынуждена жёстко экономить. Почти все сбережения ушли на мотель: жить в клоповниках Нина не хотела, а любое более-менее приличное место в Сигоре драло с постояльцев втридорога.
— Нам два коктейля, пожалуйста. И ваши лучшие пирожные. Которые с кремовыми розочками, — попросила Агнес.
— Агнес, пожалуйста… — взмолилась Нина. Её лицо залила краска.
— Я угощаю.
Когда официантка ушла, Агнес аккуратно взяла Нину за подбородок и заставила посмотреть себе в глаза.
— Эй, я всё понимаю, — продемонстрировала она чудеса проницательности.
— Я тебе отдам, — торопливо заверила её Нина. — Как только найду работу. Буквально со дня на день. У меня есть хорошие варианты.
— Правда есть?
— Ну… да.
Нина не могла ответить иначе, но на самом деле последний хороший вариант отпал этим утром. Владельца скромного рекламного агентства так и не заинтересовала девица с двумя годами обучения на юриста. Оставался только низкооплачиваемый неквалифицированный труд. Но в этом случае шансы накопить на театральную школу практически нулевые.
— Если всё плохо, могу одолжить, — с готовностью предложила Агнес. — Не прямо сейчас, но, если Йозеф будет не против…
— Нет, не надо.
— Да перестань, нам не трудно. Потом как-нибудь отдашь.
— НЕТ! — отрезала Нина и сжала пальцами виски. Ох, как же это унизительно! — Я справлюсь. Справлюсь! Мне просто нужно чуть больше времени, только и всего.
Они некоторое время молчали. Бармен, закончив протирать бокалы, сменил бодрый латин-джаз на расслабляющий блюз. Тягучие звуки, заполняющие всё пространство вокруг, подействовали на Нину как хорошее успокоительное.
— Кстати, а чего тебе вообще платить за мотель? — вдруг спросила Агнес. — У тебя ж в Сигоре есть дядя. Поживи у него, пока не встанешь на ноги.
— Я… я думала об этом. Но не могу, — Нина упорно избегала испытывающего взгляда подруги. — Во-первых, я не писала дяде Яну с самого отъезда. Вообще-то нет, даже раньше, — она смутилась, — Короче… мы… ну… больше не общаемся.
— Как знаешь.
— Да и вообще, ему своих проблем хватает, с женой в разводе, алкоголь… Я к нему обязательно загляну, но… как-нибудь позже, когда всё устаканится.
Официантка принесла два коктейля. Сделав пару глотков, Нине пришлось признать, что напиток отменный и стоит своих денег.
— Я бы позвала тебя пожить у нас, — извиняющимся тоном сказала Агнес. — Но Йозеф не терпит посторонних дома. Он типа творческая личность, всякие раздражители лишают его вдохновения… ну, ты понимаешь.
— У вас всё равно кот, а у меня и без крапивницы забот полон рот.
— Ух, точно. Как ты тогда чесалась, жуть!
— Барону сколько уже, кстати?
— Пятнадцатый год пошёл. Но пока держится. Правда, артрит, шерсть уже лезет, да и характер испортился… Представляешь, он Йозефа просто ненавидит! Как увидит его, глаза выпучивает, шипит, укусить пытается.
— Забавно, никогда бы не… что это?
Нина указывала пальцем на затенённый угол бара возле эвакуационного выхода. Там на её глазах пульсировало и медленно таяло светлое пятно — вроде того, что она уже видела на вокзале. Агнес недоумённо подняла брови.
— Что? Ты о чём?
— Там, в углу… Свет. Видишь?
— Где свет?
— Да вон же, смотри внимательнее!
Агнес повернулась в указанном направлении всем корпусом, но, очевидно, не замечала ничего необычного. А потом пятно стало настолько тусклым, что его было уже не различить на фоне стены.
— Нет, ничего… — вздохнула Нина. — Показалось, наверное… или нервы шалят.
* * *
Расплатившись по счёту, Агнес накинула курточку и направилась к выходу. Нина поблагодарила официантку, помогла ей убрать блюдца на поднос и пошла вслед за подругой.
— Ну так и знала! — ожидая Нину, Агнес бросила взгляд на миниатюрные наручные часы и ахнула. — Заболталась тут с тобой, а мне уже десять минут назад надо было в салон. Я эту эпиляцию две недели ждала! — она потянулась к щеке Нины, чтобы поцеловать. — Всё, моя хорошая, была ужасно рада…
— Я тебя провожу, — предложила Нина.
Ей страшно не хотелось возвращаться в унылый мотель и снова часами просматривать объявления о вакансиях на последних страницах газет. Во-первых, она уже не верила в успех. А во-вторых, сам процесс раздражал её своей архаичностью: за два года вне Сигора она вдоволь успела оценить комфорт использования всемирной паутины.
— Но идти будем быстро! — предупредила Агнес.
Когда за ними захлопнулась дверь бара, перед глазами Нины промелькнуло крупное объявление о поиске шеф-повара с опытом, а также официантки, причём в этом случае опыт не требовался.
— Может, на автобусе? — предложила Нина, покосившись на каблуки Агнес. Но дело было не только в каблуках, она ещё не успела заново привыкнуть к местному пронизывающему ветру и боялась простудиться.
— Автобус? Фу! Потные мужики, только-только отработали смену, зажимают тебя со всех сторон, грязные, вонючие, да ещё и каждый второй так и норовит схватить тебя за… Ну уж нет. Наездилась я на автобусах, хватит с меня.
Не только ветер расстраивал Нину. Её не переставало изумлять огромное количество мусора и пищевых отходов, которыми были буквально усеяны и тротуар, и проезжая часть вдоль бордюра. При этом изредка попадавшиеся урны стояли полупустыми.
Теперь, когда она прожила два года за пределами Сигора, она стала обращать внимание и на облупившиеся фасады зданий, и на паутины трещин в старом асфальте, и на автобусы, выпущенные в лучшем случае в семидесятых, и на разбитые лампочки уличных фонарей. С заходом солнца Сигор быстро погружался во мрак, нарушаемый разве что свечением автомобильных фар да бликами из окон первых этажей. А из-за отвратительного состояния дорожного покрытия и регулярно выходящих из строя светофоров Сигор страдал от уличных заторов куда чаще, чем соседние провинциальные города.
Так удивительно ли, что вся молодёжь Сигора грезила о том дне, когда удастся навсегда покинуть этот рассадник безработицы, нужды и преступности, город, где в общественном равнодушии и цинизме тонули любые инициативы? Остающиеся же, за редкими исключениями, рано или поздно погружались в апатию. Даже походка горожан казалась Нине какой-то безвольной, словно улицы Сигора высасывали жизнь из его обитателей.
Единственным значительным поводом для гордости за Сигор был знаменитый Театр Откровения, на чьи премьеры зрители съезжались со всей Европы.
Когда они поравнялись с массажным салоном, где когда-то работала Агнес, Нина в шутку спросила, не скучает ли та по старым добрым временам. Агнес презрительно фыркнула:
— Ты даже не представляешь, я каждый день благодарю судьбу, что весь этот ужас позади! Как же прекрасно садиться ужинать, когда у тебя не отваливаются руки и ноги!
— С прежними коллегами больше не общаешься?
— Нет. Мы теперь, как это говорится… — Агнес наморщила лоб. — Мы теперь немножко в разных кругах вращаемся… Эй! Постой-ка!
Она остановилась и возбуждённо схватила Нину за воротник пальто.
— Как же я сразу не подумала об этом! Ирена!
— Ирена?
— Короче, я всё придумала. Помнишь, я говорила, что меня с Йозефом познакомила Ирена, бывшая коллега по массажу?
— Ты сказала, что вы с ним познакомились благодаря датам рождения, ангелам, таро… — не могла не съязвить Нина.
— Отстань! Так вот, у Йозефа есть ещё одна квартира. Я тебе сейчас напишу адрес, — она выудила из сумочки ручку и оторванный ценник, после чего нацарапала на нём название улицы, номер дома и квартиры, — Её как раз Ирена и снимает. Хата почти убитая, так что Йозеф сдаёт её просто за гроши. Я за наши коктейли больше заплатила. Там две спальни, и вторая съёмщица как раз на днях съехала.
— Слушай, это… это же здорово! — Нина обрадовалась и сунула ценник в карман. — Прямо то, что надо!
— Ну, сильно не радуйся, квартира правда в плохом состоянии. Но пока у тебя нет работы — сойдёт.
— А я прямо сейчас туда поеду. Как думаешь, эта Ирена — она дома?
— Вот понятия не имею. Знаешь, график Ирены — это такая штука, что… Да она и сама довольно… э… необычная, но я её очень люблю, правда.
— Необычная? А можно поподробнее, ты что имеешь в виду? — Нина нахмурилась. Живя в студенческой общаге, она вдоволь насмотрелась на неприятных соседей.
— Да ты сама всё увидишь, — Агнес торопливо пожала плечами. Она пританцовывала на месте, всеми силами намекая Нине, что ужасно опаздывает, и им пора прощаться. — Но ты не думай, она на самом деле классная, просто… Слушай, прости, пора бежать. Ирене привет.
Пока Агнес, насколько позволяли туфли, неслась по тротуару, Нина смотрела ей вслед и с улыбкой думала о том, что уж Агнес-то, этот большой ребёнок, точно никогда не поддастся апатии. У Сигора не было и нет над ней власти.
Глава 7
Тупик.
В отчаянии Руди искал хоть крохотный выступ, чтобы перелезть через бетонную стену в четыре метра высотой. Он шарил руками по гладкой и влажной поверхности, но за исключением нескольких царапин ничего не нащупал. Поставить ногу было некуда.
Руди затравленно огляделся по сторонам. Кроме громадного мусорного контейнера, в переулке между двухэтажными зданиями цехов фабрики мягких игрушек не было ничего, на что бы можно было забраться. Он попытался толкнуть контейнер ближе к стене, но тот оказался чересчур тяжёлым для его довольно хрупкого телосложения. Мышцы Руди со времён старшей школы не ведали никаких физических упражнений.
Бежать обратно к аллее? Руди тут же отбросил эту мысль: преследователь шёл за ним буквально по пятам, а значит, Руди сразу же попадёт к нему в лапы. Строго говоря, у Руди был небольшой шанс проскользнуть мимо своего врага: после заката в южной промзоне Сигора царил почти кромешный мрак, а луна лишь изредка выглядывала из-за туч. Но он побоялся рискнуть.
А что, если спрятаться в самом контейнере?
Но и этот план провалился, едва Руди приступил к реализации: крышка застряла и не поддавалась. У парня окончательно сдали нервы: он начал отчаянно дёргать за ручку, будто крышка могла открыться из одной лишь жалости к нему.
— Брось, Руди. Ты его не откроешь, да и стену не перелезешь. Там наверху колючая проволока.
Руди сглотнул и обернулся. Двухметровая широкоплечая фигура Викария стояла в каких-то десяти метрах от него.
Гигант шагнул к парню. Он не был вооружён, но ему это и не требовалось: его главным оружием был страх. Ведь Руди прекрасно знал, с кем имеет дело.
Руди начал медленно отступать, пока не прижался спиной к проклятой стене. Ему пришло в голову, что великан сознательно загнал его в этот тупик. Возможно, он действовал так же и со своими предыдущими жертвами?
— Не нужно бояться, Руди, — продолжил тот. — Я не причиню тебе вреда. Я ведь могу называть тебя, Руди, да? Ты уже наверняка успел привыкнуть к этому имени. Кстати, мне очень нравится твоя татуировка на шее, брат сделал?
Руди дрожал как осиновый лист. У него ещё оставалось одно средство защитить себя, но липкий страх мешал прибегнуть к нему. Он понимал: если не поможет это, не поможет уже ничто. Но преследователь приближался, неотвратимый как лесной пожар, и в конце концов у Руди не осталось выбора.
— Сдохни! — заорал Руди, вытащил из-за пояса маленький пистолет, Вальтер ППК, и начал палить в своего врага.
Если бы Руди подпустил великана поближе, у него был бы шанс хотя бы его ранить. А так, с трясущимися руками, едва различая фигуру противника в ночной темноте, он напрасно потратил четыре патрона.
Викарий остановился и предостерегающе поднял руки:
— Ого, а наш Руди не так прост! А теперь, будь другом, положи пушку на землю, пока не прострелил себе что-нибудь.
— Ага, конечно! Не подходи! — завизжал Руди, вцепившись в рукоять оружия так сильно, что ладоням стало больно. — Застрелю!
— Дружок, чтобы эффективно стрелять, нужна практика. И выдержка. У тебя, судя по всему, нет ни того, ни другого.
Руди шмыгнул носом. В глубине души он сознавал, что великан прав. С парня градом катился пот, ноги подкашивались, мысли путались. Пистолет в руках уже не просто дрожал, а подпрыгивал.
Конечно, Руди мог бы, держа преследователя на мушке, попробовать обойти его по дуге и выбраться из переулка. Но такое решение даже не пришло ему в голову. Вместо этого он упёр дуло пистолета в собственное горло.
— Ещё один шаг, и я убью себя! — пискнул он. — Клянусь! И ты знаешь, что после этого будет!
Викарий задумчиво почесал подбородок.
— Руди, дружок, ну зачем ты так…
— Заткнись! — заорал Руди. — Я тебя не слушаю!
— И зря, — тёмная фигура развела руки в стороны. — Я тебе помочь хочу.
— Ха-ха! Знаю я твою помощь!
Преследователь сделал шаг в сторону Руди.
— Не подходи! Я выстрелю, клянусь! — Руди сильнее прижал дуло к горлу, отчего его голос стал звучать ещё писклявее.
— Ну, как хочешь… тогда давай, действуй, — великан остановился и сунул руки в карманы пальто. — Стреляй, чего ждёшь?
Руди зажмурился. Сейчас или никогда. В конце концов, уж он-то знал, что это ещё не конец… Но банальный инстинкт выживания будто парализовал его палец на спусковом крючке.
— Позволь только заметить, это будет очень неприятная смерть, — произнёс Викарий. — Мало кто может направить пулю верной траекторией. Большинство медленно истекают кровью, мучаются. Корчатся… Омерзительное зрелище. Поверь, я и таких видел.
По щеке Руди покатилась крошечная слезинка. Он уже понял, что не сможет сделать это.
— Умница, Руди, хороший мальчик, — подбодрил его великан. — Жизнь — неплохая штука, не стоит ей разбрасываться! Даже в твоём случае. Убери пушку, и мы немного поболтаем. А потом я уйду, и ты спокойно вернёшься к своему брату. Ну, то есть, не брату, конечно, но всё-таки. Бернард, кажется? Я его видел, он отличный парень. И татуировки делает первоклассные.
Руди послушно опустил пистолет. Последние силы оставили его. Ещё ему ужасно хотелось верить, что всё будет так, как описал Викарий: они поговорят, его враг уйдёт, и Руди вернётся домой.
Но одновременно он уже не сомневался, что обречён.
— Ты… ты со всеми нами так? — спросил он глухо.
— Наконец-то, Руди, мы можем пообщаться как цивилизованные люди, — великан аккуратно вынул пистолет из его вялых рук и убрал себе в карман.
— Что ты сделал с остальными? — продолжил Руди слабым голосом. — С теми, кого похитил.
— Ты очень хочешь знать? — Викарий дружески потрепал Руди по шевелюре. — Я так и думал. Не вопрос, я тебе покажу, — Он вынул из внутреннего кармана громоздкого пальто маленький шприц, аккуратно снял колпачок, выпустил воздух. После чего протянул шприц парню. — Давай, Руди, докажи всем, что ты мужик. Всё, что тебе надо сделать — ввести эту жидкость себе в плечо. Смелее, это почти не больно. А уж по сравнению с пулей… Сделай это, и ты всё узнаешь, увидишь собственными глазами. Вместе поедем, мой фургон недалеко.
Руди тупо уставился на шприц. Его сознание будто заволокло липким туманом, и лишь крошечная, ещё работающая частичка его мозга била тревогу.
Он пялился на шприц будто целую вечность. Потом поднял мутный взгляд на Викария.
— Нет… — беззвучно прошептал Руди. — Я не хочу. Не хочу знать.
— Уверен? Ты меня разочаровываешь, дружок.
— Я… нет.
Великан грустно вздохнул. После чего, прежде чем Руди успел среагировать, он одним движением могучей руки сбил его с ног, а в следующий момент шея Руди оказалась в изгибе локтя его врага. Викарий душил его, Руди хрипел и извивался, а воздуха становилось всё меньше и меньше…
— Не дёргайся, не надо, будет только хуже. Расслабься, закрой глаза…
Наконец, тело Руди обмякло. Тогда Викарий бережно положил парня на землю и проверил пульс. Потом поднял с земли шприц, заменил иглу на новую и сделал парню инъекцию. Ещё раз потрепав его по волосам, он взвалил худенького Руди на плечо и направился в сторону выезда из промзоны.
Глава 8
По указанному Агнес адресу Нина нашла двенадцатиэтажное здание с двумя подъездами. Одной стороной дом был обращён к шоссе вдоль набережной, а другой к благоустроенному скверу, большую часть которого занимала детская площадка. По краям сквера в ряд стояли маленькие лавочки, из них половина была занята старушками и женщинами помоложе, в основном с детскими колясками. Около десятка детишек носились по площадке, лазали по канатной лестнице, качались на качелях или ковырялись в песочнице.
Понаблюдав минуту за карапузами, играющими в прятки среди зарослей, отделяющих сквер от парковки, Нина направилась в ближайший подъезд. Тот оказался светлым и чистым, как, впрочем, и лифтовая кабина. Нина воспряла духом: дом относительно новый и ухоженный, район приятный. Может, и квартира совсем не так плоха, как отзывалась о ней Агнес?
Выйдя на лестничную площадку пятого этажа, Нина принялась искать квартиру под номером 26. Квартиры 25 и 27 были обозначены одинаковыми круглыми табличками, но на двери между ними остался лишь след от металлической пластинки с двумя грубыми дырками от вырванных саморезов. Кроме того, в отличие от соседей, у нужной квартиры отсутствовал дверной звонок.
Делать нечего, Нина аккуратно постучала. Подождала минуту и повторила стук, уже громче. В третий раз она уже била по дверному полотну кулаком.
Очевидно, съёмщицы нет дома. Нина уже собиралась уйти, но тут внутри квартиры загремела цепочка, потом дважды лязгнул механизм замка, дверь резко распахнулась, и перед глазами Нины предстала та самая Ирена.
Кутаясь от холода в махровый белый халат в горошек, который органично дополняли такие же махровые белые тапочки с носками, стилизованными под кроличьи морды, на Нину с ненавистью смотрела исхудавшая женщина неопределённого возраста с сальными взъерошенными волосами, тёмными мешками под налитыми кровью глазами и нездорово серой кожей.
— Чего надо?! Ты что тут забыла, а, курица?! — заорала Ирена надтреснутым голосом. — Убирайся, я сплю!
Она уже приготовилась захлопнуть дверь, но Нина успела выставить вперёд руку.
— Ты охренела?! — лицо Ирены перекосило, она схватила Нину за руку. — Руку убрала, дрянь, или я сейчас…
— Стойте, стойте! Я от Агнес! Хотела снимать вторую комнату!
Ирена застыла, подозрительно уставившись на Нину, и только потом отпустила руку гостьи. Ирене потребовалась почти минута, чтобы осознать услышанное. Она поскребла немытую голову и широко зевнула.
— А сразу нельзя было сказать? Я думала, ты от этих, этажом ниже, — пробурчала она и начала вертеться на месте. — Так. Это… спальня там, слева от туалета, ключи вот, на табурете, мою жратву не брать, не шуметь, мужиков не водить. Да, зайдёшь ко мне в комнату, так отмудохаю, что мама не узнает. Я всё, спать.
И, оставив озадаченную Нину перед открытой дверью, она исчезла за поворотом коридора. Хлопнула одна из внутренних дверей.
«Ладно, соседка и правда непростая. Надо осмотреть квартиру и потом принять решение», — обещала сама себе Нина и переступила порог.
Увы, Агнес ничуть не преувеличила масштабы катастрофы. Квартира будто застряла где-то на начальных этапах капитального ремонта. Со стен, что в коридоре, что в кухне, клочьями свисали жалкие остатки обоев. В углу коридора горкой были свалены обшарпанные паркетные доски, ходить же предстояло по голой бетонной плите. Помещения освещались тусклыми лампочками, подвешенными на крюки под потолком. Мебель практически отсутствовала, за исключением вешалки и заляпанного краской табурета в коридоре, треснутого рукомойника, унитаза с отломанной рукоятью для спуска воды и минимально необходимого кухонного гарнитура. На дне ванны валялось дурно пахнущее полотенце, ещё одно полотенце вместе с бритвой и грязными ватными палочками лежало под раковиной.
В предназначавшейся ей комнате Нина обнаружила допотопную полутораспальную кровать, видавший виды комод для белья, колченогий стол с двумя выдвижными ящиками, пару стульев и невесть как оказавшийся здесь детский велосипед со спущенными колёсами, дешёвая китайская модель.
Единственное хорошее, что для себя отметила Нина: несмотря на общую убогость, в её спальне не было ни мусора, ни пыли. Видимо, уборку перед отъездом сделала прежняя постоялица.
Нина села на кровать и обхватила голову руками.
Хотелось всё бросить, вернуться в мотель и забыть эту квартиру, как страшный сон. Но что дальше? У неё нет работы, и неизвестно, когда появится. Чтобы продолжать жить в мотеле, ей придётся одалживать деньги. Но у кого? У Агнес своих сбережений нет, она тратит деньги своего кавалера, Йозефа Шала. У дяди Яна? Он и в лучшие-то годы жил от зарплаты до зарплаты, к тому же Нине страшно не хотелось ему звонить. Оставался только отец. Неужели ей придётся опять ехать в проклятый особняк и жалобно просить отца всё же отдать ей ту сумму, от которой она в прошлый раз высокомерно отказалась?
Нет, ни за что!
— Да ты достала! Тихо, мать твою!! — вдруг заорала в соседней комнате Ирена.
Нина удивилась: уже пять минут она молча сидела на кровати и никаких звуков не издавала.
И всё же решение было принято. Нина взяла с табурета ключи, заперла за собой дверь и поехала в мотель за вещами.
* * *
Вернувшись в квартиру с чемоданом и рюкзаком, Нина обратила внимание, что в кухне горит свет. Решив понапрасну не беспокоить соседку, девушка тихонько закатила чемодан в свою комнату и принялась выкладывать пожитки на комод.
Сосредоточенная на невесёлых мыслях, она только в самом конце заметила, что Ирена наблюдает за ней, прислонившись к дверному косяку.
— А ты странная, — заметила Ирена, позёвывая. — Нахрена забивать половину чемодана книгами? — она взяла с комода томик исторических пьес Шекспира и лениво его пролистала. — Умница-отличница, да?
— Просто люблю классику, — хмуро ответила Нина. — А ты что предпочитаешь?
Ирена подняла бровь:
— Предпочитаю не тратить время на чужие фантазии, — ответила она равнодушно и вернула томик на комод. — Кстати, ты же не обиделась, не? Учти, так-то я спросонья и врезать могу. Та тётка, что до тебя была, просто извела своей уборкой. Мы с ней кастрюлями друг в друга швыряли, прикинь? Ты же не из этих… которые на чистоте помешаны?
— Нет. Но, — Нина с тоской огляделась по сторонам, — уборку иногда делать придётся.
— Твоё дело. Но ещё раз: увижу, что ко мне в комнату полезла, — все кости переломаю. Хм… а вот это старьё тебе на кой сдалось? — она вытащила из чемодана сборник сказок Ганса Христиана Андерсена.
Именно сказки из этого сборника, оставшегося ещё от покойной бабушки, мама читала перед сном маленькой Нине. Бумага с годами сильно пожелтела, страницы начали крошиться, обложка рассохлась и почти отвалилась.
— Не трожь! — рявкнула Нина и вырвала книгу из рук Ирены. Обложка не выдержала такого резкого обращения и отошла, на пол посыпались отдельные страницы. — Ну вот, полюбуйся! И зачем надо было её брать, а?! Как я теперь всё это склею обратно?!
— Ну извини, — впрочем, по голосу Ирены было понятно, что виноватой она себя совершенно не считает, — Я вообще думала… а, пофигу, — и она ушла на кухню.
Впрочем, злость Нины прошла ещё до того, как она закончила подбирать с пола выпавшие страницы. Она решила, что зря сорвалась на соседке: та вела себя бесцеремонно, это верно, но всё же не стоило орать ей в лицо. К тому же, Ирена не могла знать о том, насколько потрёпанная книжка дорога её новой соседке.
Сказывались и напряжение последних дней, и разочарование в квартире, и мучительная неуверенность в будущем.
Решив, пока не поздно, извиниться, Нина затолкала пустой чемодан под кровать и отправилась на кухню. Она нашла Ирену сидящей за столиком и мрачно пьющей кипяток из крупной розовой чашки. Надпись на чашке гласила: «Сегодня мой счастливый день!» Нина вдруг вспомнила, что похожую чашку Агнес как-то подарила самой Нине на Пасху. Должно быть, купила по скидке целый набор и подарила по чашке каждой из своих подруг.
— Вот, выпить чаю перед сном было бы совсем неплохо, — нарочито бодро произнесла Нина и достала с полки большую коробку зелёного чая. — А ты чего простую воду хлебаешь?
Ирена ничего не ответила, даже не подняла на Нину глаз. Впрочем, ответ был очевиден: в коробке не нашлось ни одного пакетика. Нина тут же вспомнила о мешочке с экзотическим чаем, который так и остался во внутреннем кармане чемодана.
— У меня есть хороший ягодный чай с собой, со специями, — предложила Нина, украдкой поглядывая на Ирену. — Могу поделиться.
— Чего, отравить меня решила? — хмыкнула Ирена. — И вторую комнату себе хочешь? Она тебе не понравится.
— Как знаешь, — Нина сполоснула заварочный чайник, потом сбегала в свою комнату за мешочком, заварила себе чай и уселась напротив Ирены.
Они несколько минут молчали. Нина смаковала напиток маленькими глотками: она за два года в университете пристрастилась к такому чаю и теперь боялась, что в Сигоре ничего подобного не продают. Ирена попросила дать понюхать.
— Буэ, ну и дрянь, — скривилась она и вернула чашку.
— Это поначалу так кажется. Он очень терпкий, надо привыкнуть. Давай налью тебе в стакан, буквально на один глоток, а? Ты же ничего не теряешь.
Ирена закатила глаза.
— Подержи его во рту, чтобы распробовать, — Нина отлила чуть-чуть своего чая в стакан и протянула его соседке.
Ирена так и сделала. Сначала на её лице отчётливо проступила неприязненная гримаса, но уже скоро выражение её лица стало заинтригованным.
— Хм, а вообще ничего так! Пробирает! Ну-ка, плесни мне ещё!
— Вот видишь, — Нина искренне обрадовалась и отлила Ирене половину чашки, — Осталось понять, продаётся ли он в Сигоре.
— Так он не отсюда? — Ирена подняла брови. — Ты и сама что ли не из Сигора? И чего ты забыла в нашей дыре?
— Нет-нет, из Сигора. Но я на два года уезжала, на учёбу…
— Курить охота, — Ирена вытащила из кармана халата мятую пачку «Camel». — Хватай одну, пошли на балкон, расскажешь.
Нина покосилась на пачку и решительно замотала головой.
— Я бросила.
— Ух, правильная какая, — Ирена сощурилась. — Ладно, пошли просто так. На месте разберёмся.
— Поздно, у меня глаза слипаются, — в кухне не было часов, но Нина догадывалась, что уже близко к полуночи. — Да и холодно. Продует.
— И что с того? — ответила соседка, вставая из-за стола. — Всё, потопали, у нас десять минут, потом у меня дела.
Решив, что с неё не убудет, Нина сбегала в комнату за толстым свитером, сверху набросила куртку и отправилась вместе с Иреной на общий балкон этажа. Та пошла как была: в халате и тапочках.
— Бери, — Ирена сунула Нине в руку сигарету, после чего поднесла огонёк зажигалки к своей.
— Я бросила, — упрямо повторила Нина.
— Я бросила, — передразнила её Ирена дрожащим голоском. — Я разбираюсь в людях, подруга. Такие как ты не бросают. Ну окей, бросают, но потом всегда срываются. Так какая к чёрту разница: сейчас или через неделю? Бери пока даю.
Тон Ирены не допускал возражений. Но Нину убедило кое-что другое: в болезненно блестящих глазах соседки, обрамлённых тёмными кругами, было что-то такое, с чем было почти невозможно спорить. Нина подумала, что такой взгляд скорее свойственен старикам, которые в своей жизни многое повидали, прошли через тяжкие испытания и разочарования. Но Ирене-то вряд ли больше тридцати. К тому же такой взгляд сильно диссонировал с её манерой речи.
Так или иначе, Нина со вздохом сунула сигарету в рот. Ирена одобрительно ухмыльнулась и подожгла кончик:
— Всё равно помрём. Но живём-то только раз! Верно?
— Наверно.
* * *
Они молча курили, наслаждаясь покоем и тишиной. Потом Ирена вдруг перегнулась через перила и сплюнула куда-то вниз.
— Шикарная ночь.
И добавила:
— Надеюсь, я попала на тачку соседки снизу.
Нина всмотрелась в ночной Сигор. Строго говоря, она почти ничего не увидела, кроме пары-тройки освещённых окон в зданиях за рекой и двух-трёх «островков» под уличными фонарями.
А ещё вдоль набережной медленно плыло светлое пятно.
— Ты это видишь? — шёпотом спросила Нина. Ирена пригляделась в направлении, куда Нина указывала пальцем. Но ещё до того, как Ирена начала отвечать, Нина поняла, что та не заметила ничего необычного.
— Нет. А что там такое?
— Не знаю, как объяснить. Пятно, будто из солнечных лучей. Я с ним уже сталкивалась. На вокзале, в джаз-баре… Как будто преследует меня.
Нина запнулась и нервно рассмеялась, справедливо полагая, что Ирена высмеет её. Но вместо этого та лишь равнодушно пожала плечами.
— Ну, значит, ты можешь видеть что-то, что не видят другие. Поздравляю.
— Это… ну… странно, — Нину искренне удивила реакция соседки. — И неприятно.
— Почему? Всякое на свете бывает. Слыхала слово «аномалия»?
— Вроде да.
— Ну вот… — Ирена почесала подбородок. — Так называют всякие штуки, которые до нас никто не объяснил, а нам самим лень разбираться, что это такое. Типа шаровой молнии.
Нина продолжала следить взглядом за пятном. Аномалия… Ирена, похоже, не видела в этом никаких поводов для беспокойства, но саму Нину всё это тревожило. Она знала, что её дед по отцу страдал галлюцинациями. И в итоге последние десять лет жизни провёл в психушке.
— Кстати, один парень… — Ирена снова чуть перегнулась через поручень и сплюнула вниз. — Знала его когда-то… ну, в общем, он считал, что Сигор загадывает нам загадки. Ты можешь пытаться разгадать их, а можешь просто забить. Вот как с этой штукой.
— И этот твой парень, он разгадал что-то?
— Ну, кое-что да.
— И?
— Да какая разница? Он был просто отмороженный псих.
Снова повисло долгое молчание. Ирена жадно втянула в себя дым и вдруг разразилась долгим лающим кашлем. После чего приложила руку к груди, прислушиваясь к своим ощущениям.
— Ты себя нормально чувствуешь? — спросила Нина.
— Я, считай, родилась с сигаретой во рту, чего ты хотела? — брезгливо отмахнулась Ирена. — А когда ты уверен, что сдохнешь от рака лёгких, уже ничего больше не страшно.
— Ладно, — неуверенно ответила Нина.
— Хотя нет, вру: я ещё недавно до чёртиков темноты боялась, — призналась Ирена, стряхивая пепел. — Но если серьёзно, всё самое классное происходит в темноте. Когда не нужно трястись, что кто-то увидит. Понимаешь, о чём я?
— Ага, — Нина не вполне понимала, что соседка имеет в виду. Но это было неважно. Ей было удивительно хорошо здесь. Она расслабилась и больше не приходилось давить в себе тоску по сигаретному дыму.
— Ты сама чего боишься? — поинтересовалась Ирена. — Стой, дай угадаю. Змеи? Пауки? Крысы?
— Ммм… мороженщики.
— Да ты гонишь! — Ирена прыснула. Сигарета выпала у неё изо рта и упала на пол, Ирена раздавила её тапком и взяла новую.
— Когда была маленькая, один мороженщик подшутил надо мной. Сказал, что держит в холодильнике непослушных детей, а я была очень непослушной. Я потом спать не могла. И мороженое не ем.
Ирена расхохоталась так громко, что могла и соседей разбудить. Успокоившись, она снова облокотилась о перила:
— Кстати, о непослушных детях. Видела площадку с той стороны? Так вот, я иногда прячу там чупа-чупсы. На горке, в песочнице или в кустах у качелей. Эти малыши так радуются, когда находят конфету! Просто умора!
— Потом уже своим детям будешь конфетки прятать, — улыбнулась Нина.
— У меня не будет детей, — неожиданно холодно ответила Ирена.
— Ты обследование проходила? — сочувственно спросила Нина. — Или сама не хочешь?
— Проехали! — отрезала Ирена. А потом криво ухмыльнулась: — Посмотри на меня! Я чертовски счастливая чокнутая шлюха! Какие ещё в жопу дети? — размахнувшись, она выбросила сигарету за перила и взяла новую. — Так, давай ты мне вкратце расскажешь, откуда такая красивая нарисовалась, и всё, я сваливаю.
Нина послушно перечислила Ирене основные факты своей жизни. Упомянула и предков-аристократов по отцовской линии, и переход отца из бизнеса на государственную службу, и раннюю смерть матери от лейкемии, и учёбу на юридическом. Правда, у Нины сложилось впечатление, что Ирена её совсем не слушает: глаза соседки смотрели в одну точку, словно она обдумывала что-то своё, не имеющее к Нине никакого отношения.
— Зашибись история, просто огнище, — равнодушно сказала Ирена, едва Нина завершила свою краткую биографию. — Ладно, я побежала по делам. Докури, если хочешь.
Оставив на перилах пачку с последней сигаретой, Ирена ушла с балкона.
* * *
Когда Нина вернулась в квартиру, она была уверена, что соседки уже нет дома. Но сдавленный кашель из комнаты самой Нины красноречиво свидетельствовал, насколько она заблуждается.
Стиснув кулаки, Нина пошла проверять, в чём там дело.
Ирена сменила свой целомудренный белый халат на вульгарную блузку с широким вырезом, короткую блестящую юбку и высокие сапоги. Но самым поразительным было другое: соседка деловито копалась в содержимом рюкзака Нины, предварительно вывалив всё на кровать. Заметив Нину, Ирена обезоруживающе улыбнулась:
— Ты ведь не против, верно? Мы теперь вроде как подруги. Я пила твой чай, ты курила мои сигареты.
— Что тебе нужно? — упавшим голосом спросила Нина. Похоже, понятия личного пространства для Ирены не существует. При этом посещать её собственную комнату Ирена категорически запретила.
— Нашла! — Ирена торжествующе показала Нине блистер с обезболивающим. — Я всего одну таблеточку возьму, башка болит. Лады?
Нина мягко отодвинула Ирену и стала быстро запихивать вещи обратно в рюкзак. Ирена тем временем одну за другой проглотила три таблетки.
— Ну всё, я… а это что такое? — чуть помедлив, Ирена выхватила с покрывала что-то очень маленькое и поднесла к самым глазам. — Где ты его взяла?
Нина повернулась к соседке и увидела у неё в руке крошечный запечатанный пузырёк с прозрачной жидкостью внутри.
— Ты, кажется, куда-то торопилась, — заметила Нина, едва сдерживая ярость.
— Этот пузырёк… откуда он у тебя? — с нажимом повторила Ирена.
— Мне его отдали. Ирена, пожалуйста, можно я положу его на место?
— Кто отдал?
— Да тебе-то какая разница? Одна женщина, очень старая.
— Когда это случилось?
Нина зажмурилась от досады. Что она прикопалась к этому пузырьку? С другой стороны, чем быстрее соседка всё узнает, тем быстрее оставит Нину в покое.
— Больше десяти лет назад. Где-то за месяц до смерти мамы. Та женщина сказала, что это лекарство, которое может спасти маму. Вручила мне этот пузырёк и ещё записку. Я отдала их маме, но она так и не приняла лекарство, — Нина развела руками. — Вот и вся история. А теперь, можно я…
— И ты его до сих пор носишь с собой? — голос Ирены звучал непривычно настороженно. — И записку тоже?
Нина раздражённо выдохнула. Эта Ирена, она что же, издевается над ней?!
— Да, ношу. А где записка, я не знаю, с тех пор её не видела.
— Но ты её читала? Ты сама знаешь, что в записке? — Ирена продолжала вертеть пузырёк в руках. Перед глазами Нины вдруг мелькнула искусная татуировка в виде гусеницы из мультфильма «Алиса в Стране чудес», нанесённая на предплечье соседки.
— Нет. Ирена, прошу тебя, умоляю, отдай мне пузырёк и дай мне лечь спать. Мне было приятно с тобой поболтать на балконе, спасибо за сигареты и компанию, но я правда… Чёрт побери, я очень! Хочу! Спать!
— Без проблем.
Ирена пожала плечами, закинула пузырёк обратно в рюкзак Нины и упорхнула из комнаты.
Глава 9
Ян забросил в кузов последний мешок с опавшими листьями и дал знак шофёру. Тот отсалютовал Яну, и грузовик, фыркая и дребезжа, выехал в служебные ворота парка. Ян вернулся в гараж, служивший складом садовых принадлежностей, листовых пылесосов и прочей утвари. С наслаждением скинув пропотевшую изнутри униформу и избавившись от перчаток, он умыл лицо водой из канистры, надел дожидающуюся его на вешалке одежду и отправился к дежурному.
Тот, не отрываясь от просмотра футбольного матча, расписался в листке учёта. Этот листок, когда все клеточки будут заполнены, Яну надо будет показать в городском управлении по благоустройству. И тогда — свобода.
— Судья подыгрывает этим козлам, — грызя ноготь на большом пальце, с горечью поделился дежурный. — Потом удивляемся, что ни разу не вышли из группы. Представляешь, назначил нашим два штрафных подряд — просто ни за что!
В ответ Ян пробубнил что-то себе под нос и ушёл.
Сегодня весь день в Парке Свирельщиков было непривычно много народу. Метеорологи обещали жителям Сигора солнечный день и не обманули: небо было почти чистым, противный моросящий дождик взял паузу, даже ветер как будто присмирел. Парк наводнили семейные пары, по мощёным дорожкам ездили на велосипедах подростки, пожилые леди вели за руки внуков. Даже неудобные жёсткие скамейки вдоль главной аллеи, и те оказались нарасхват.
Сейчас же, уже после заката, заметно похолодало, и парк практически опустел, только у большого пруда трое детишек продолжали кормить хлебными крошками уток, пользуясь тем, что матери увлечены беседой.
Ян устало опустился на жухлую траву и стал наблюдать за тем, как птицы толкают друг друга и недовольно крякают, пытаясь урвать один лишний кусочек булки. Когда угощение для уток закончилось, дети вернулись к матерям, ожидающим их возле скамейки, и стали просить ещё. Получив ломоть батона, они вприпрыжку побежали обратно к пруду.
Когда-то и Ян с семьёй приходил в этот парк кормить уток. Кажется, Шарлотте тогда было четыре или пять. Она ещё так забавно верещала и трясла мать за пальто, требуя новую порцию корма для птиц! И Лея никогда не отказывала.
Ян продолжал смотреть на детей, и в нём вдруг начало копиться раздражение. Он сам не хотел себе в этом признаться, но Яна не покидало мерзкое ощущение, что дети дразнят его, как будто потешаются над теми немногими счастливыми воспоминаниями, что у него ещё остались. Они даже смеются точно так же, как маленькая Шарлотта!
А потом раздражение вытеснило другое чувство, название которому ещё не придумали. Теперь Яну казалось, что, как и гости на дне рождения Шарлотты, кормящие уток дети и их матери словно обитают в каком-то ином измерении, ему самому недоступном. Они живут своей странной, непостижимой для него жизнью. Разговаривают на непонятном Яну языке.
Между им и ними нет ровным счётом ничего общего. Они живые люди, а он… пустая оболочка человеческого существа.
Почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, Ян повернул голову. У противоположной стороны пруда неподвижно стоял какой-то мужчина и буравил Яна крошечными, глубоко запавшими глазками. Убедившись, что Ян его заметил, мужчина торопливо направился к нему.
На первый взгляд мужчина был незнакомым. Ян не узнал ни василькового цвета залатанный пуховик, ни ярко-салатовый шарф, ни вязаную шапку с двумя переплетёнными буквами впереди. И всё же чертами лица незнакомец кого-то напоминал, что-то в глубине памяти Яна зашевелилось. Бывший коллега из редакции? Соперник по бильярдному клубу? Может, они в одно и то же время ходили в тренажёрный зал много лет назад? Или это всего лишь один из тех пьянчуг, что часами ошиваются в пивной неподалёку от дома Яна?
«Милош. Его зовут Милош!» — вдруг вспыхнуло в голове Яна. И всё же он не мог припомнить, откуда точно его знает.
Между тем мужчина, припадая на левую ногу, приблизился к Яну почти вплотную. От него разило парами дрянной выпивки и вонью давно не мытого тела. Ян инстинктивно отпрянул, и тогда Милош, — если это и правда его имя, — вцепился Яну в рукав плаща.
— Пожалуйста. Прошу тебя! — взмолился он, с трудом выговаривая слова. Ян с омерзением оторвал его руку от своего предплечья, вскочил на ноги и сделал пару шагов назад.
— Ты кто такой? Что тебе надо? — напряжённо спросил он.
Возможно, к нему пристаёт обычный попрошайка, которому позарез надо выпить, а Ян принял его за знакомого по ошибке. Но шестое чувство подсказывало, что всё не так просто. Милош тоже как будто узнал его.
Женщины у скамейки обеспокоенно переглянулись, после чего стали кричать детям, чтобы те вернулись к ним, пора домой. Снова обратив взгляд на Милоша, Ян увидел, что его испитое лицо исказила страшная судорога.
— Прошу тебя. Ты должен! Должен! Д… — мужчина хрипел и булькал, пытаясь повторить последнее слово, но у него ничего не выходило. Словно какая-то неведомая сила мешала ему разомкнуть губы.
— Да что я должен, чёрт тебя дери? — оторопело спросил Ян. — Ты кто такой вообще?!
— Я… я тебя видел. Там. Скоро, уже скоро. Но это неправильно. Неправильно! Так не должно быть! — заскулил Милош. Он закашлялся, после чего рукавом вытер капли жёлтой слюны с подбородка. — Ты должен остановиться! Это не твой путь! Я искал тебя. Много дней…
— Отстань, ты меня с кем-то перепутал! — заявил Ян и повернулся, чтобы уйти.
Милош рванулся к Яну и вновь схватил его за плащ. Ян снова попытался оторвать его руки от себя, но не тут-то было. Притянув Яна к себе, Милош выдавил:
— Уезжай… Беги из Сигора, — выпучив глаза, Милош понизил голос до свистящего шёпота. — Ты должен! Ты должен остановиться! Не следуй за ним!
— Что ты несёшь?! Не следуй за кем?! — в отчаянии спрашивал Ян, силясь стряхнуть с себя Милоша, но тот держал его на удивление крепко.
— Ты… идёшь по следам… на песке, — прохрипел Милош, закатывая глаза так, что зрачки почти исчезли. — И всё повторится. Ты распнёшь… своего ребёнка… Ты пронзишь сердце… той, что любит… Ты пойдёшь лестницей… без начала и конца… Вороны будут кружить над твоей головой. Дети Иаира. Они будут ждать. Они уже ждут. Там. В Тихом Мире… В Тихом… Мире…
Ян резко дёрнулся. Потеряв равновесие, Милош мешком упал на землю. Почувствовав свободу, Ян быстрым шагом направился к выходу из парка.
И лишь каким-то чудом он услышал последнюю фразу, которую дважды прошептал Милош ему вслед:
— Слёзы не искупят! Слёзы не искупят!
* * *
Выскочив из ворот парка на Алебастровый проспект, Ян остановился и задумался. Нет, всё-таки, что это было? Чего этот больной от него хотел? Он требовал, чтобы Ян уехал из Сигора. Но зачем? Ян почти против воли начал перебирать в голове потоки бреда, который обрушил на него Милош, но не мог найти в нём и крупицы смысла. Распнёшь ребёнка… Лестница без конца… Тьфу!
И всё же кое-что особенно привлекло его внимание. Милош упомянул «Тихий Мир». Не о Тихом ли Мире спросила его Шарлотта во время празднования дня рождения? Или нет, ему это почудилось?
Голова кругом… Нет, пожалуй, лучше как можно скорее забыть это странное происшествие. Мало ли по Сигору бродит сумасшедших, Яну просто не повезло нарваться на одного из них…
Просто не повезло…
Избавиться от сбивчивых мыслей о произошедшем и вернуться в настоящий момент Яну помогло настойчивое урчание в собственном желудке. Он вспомнил, что с утра у него во рту не было ни крошки. Надо срочно домой.
Автобусная остановка была совсем недалеко, но проблема была в другом. Транспорт на проспекте стоял в мёртвой пробке, ждать автобуса пришлось бы неопределённо долго. Кроме того, Ян накануне сожрал последний контейнер лапши быстрого приготовления. Дома не осталось ничего съестного, если, конечно, не считать таковым давно стухший ломоть докторской колбасы в холодильнике.
Оглядевшись по сторонам, Ян в итоге перешёл проспект и толкнул дверь дешёвой бургерной местной сети «Пальчики оближешь!». Перед тем, как войти, он обернулся и вдруг заметил Милоша: тот выскочил из ворот парка и опрометью бросился бежать прочь по тротуару, распугивая случайных прохожих.
Ладно, к чёрту Милоша и все его бредни. Надо поскорее поесть.
В отличие от любимой пивной в пяти минутах ходьбы от его жилища, местная бургерная была полна народу, к кассе стояла длинная очередь. Но выбора не было, Ян встал в конец очереди, одновременно высматривая хоть один свободный столик.
Такие бургерные, разбросанные по всему Сигору, были довольно злачными местами, и публика тут собиралась соответствующая. Жёсткая экономия на качестве ингредиентов была одним из столпов франшизы, поэтому посещали такие бургерные исключительно малоимущие, вынужденные между качеством и дешевизной выбирать второе. Важным для клиентов преимуществом этих бургерных было практически дармовое пиво. Посетители не переставали ругать его вкус, называли «ослиной мочой» и даже «разбавленной рвотой» — но продолжали заказывать его снова и снова.
Очередь двигалась настолько медленно, что Ян успел дважды пожалеть, что поторопился и не стал искать заведение поприличнее. Заказав тощей продавщице с рябым лицом гамбургер и литр фирменного пива, он дождался, когда она нальёт ему стакан светлого, после чего отправился на единственное свободное местечко, неподалёку от беззвучно транслирующего выпуск новостей телевизора.
Нужно было ещё дождаться гамбургера. От скуки Ян даже изменил своей давней привычке и начал смотреть ненавистные новости. Война в далёкой африканской стране, отрывок из последней пресс-конференции с участием мэра Сигора, очередное возгорание на заводе пестицидов, статистика по сердечно-сосудистым заболеваниям… В конце передачи показали симпатичную девушку лет двадцати с родинкой над верхней губой. Как успел прочитать Ян в бегущей строке, бойфренд нашёл её задушенной и распятой в собственной квартире. После этого показали расплывчатый фоторобот серийного убийцы Викария и телефон полиции, куда надлежало звонить, если появится хоть какая-то информация.
На проспекте вдруг начала пронзительно сигналить скорая. Ян повернулся к окну и уставился на ворота Парка Свирельщиков. Что всё-таки этот странный Милош имел в виду? Может, и не надо было Яну так сразу убегать…
В этот момент что-то увесистое шлёпнулось о пол, слегка задев ногу Яна. Ян недоумённо уставился на заляпанный уличной грязью походный рюкзак, после чего поднял глаза на грузную краснолицую женщину в толстом свитере с горлом и в высоких сапогах болотного цвета. Тяжело рухнув на табурет возле Яна, она ногой затолкала рюкзак под стол.
— Место занято, — угрюмо бросил Ян. Ему на сегодня уже хватило непрошеных собеседников.
— Врёшь, — заявила женщина, не моргнув и глазом. — У меня к тебе дело, красавчик.
Ян в безмолвной муке закрыл глаза. Да что они все к нему пристали!
— Я видела, как ты болтал с одним моим другом. С Милошем, — без долгих вступлений начала она, с неприязнью разглядывая лицо Яна.
— А что, в нашей стране уже даже нельзя поговорить с кем хочется? — устало и одновременно с вызовом ответил Ян. Можно было бы, конечно, и всё отрицать, но по тону женщины понятно, что она и правда их видела. Кроме того, она только что подтвердила, что Ян верно вспомнил имя того ненормального.
— Что он тебе сказал? — спросила она. — Парень не в себе, я за ним приглядываю, как бы чего не вышло.
— А что может выйти?
— А может выйти, что он доставит кучу проблем. Огромных проблем. Себе и тебе.
Ян мгновенно напрягся. Потом подтащил к себе стакан пива и медленно отпил. Шутки кончились, в хриплом голосе женщины он отчётливо различил откровенно угрожающие интонации. Может, ему и правда стоило выслушать Милоша…
— Я ничего не понял. Он нёс какую-то ахинею, — нарочито спокойно сказал Ян и отхлебнул ещё. — И ежу понятно, что пьян в стельку.
— Конкретнее! — потребовала женщина.
— Ну… твой друг всё бубнил: «Ты должен, должен…». А кому должен? И сколько? И вообще, я и без него знаю, кому и сколько я должен.
— И всё?
— Всё, — подтвердил Ян, пожав плечами.
Женщина ещё какое-то время задумчиво стучала пальцем по столешнице, ожидая, что Ян что-то добавит, но он демонстративно повернулся к окну.
— Ну допустим, — сказала она наконец. Поднялась с табурета и взвалила на спину рюкзак. — Но если мы узнаем, что ты мне соврал… а мы узнаем, сам Милош скажет… придётся принять меры. А нам известно, где тебя найти. Увидимся, красавчик, — и одарив Яна напоследок гаденькой ухмылкой, она направилась к выходу.
Ян дождался, когда женщина покинет бургерную, после чего настороженно огляделся по сторонам. Посетители бургерной вели себя как обычно, никто не смотрел ни на него, ни в его сторону. Но чутьё Яна недвусмысленно подсказывало ему: он в опасности. Ему только что угрожали расправой.
У него мгновенно пропал аппетит, пива тоже расхотелось. Конечно, они — кто бы они ни были — не знают его имени. Но, как и намекнула женщина, найти его им не составит труда, ведь ему ещё три с лишним недели работать в Парке Свирельщиков. А оттуда они могут проследить за ним хоть прямо до дома…
А что если ему самому сейчас проследить за этой женщиной? Понять, кто именно и чем ему угрожает?
И какой бы абсурдной ни показалась поначалу эта мысль, она прочно засела у него в голове. Какие ещё у него варианты? Полиция такой ерундой заниматься не станет. Чёртов Милош давно убежал. Сделать вид, что ничего не произошло, и жить дальше? А если и правда эти неведомые «они» придут за ним в парк или домой? На что он точно не готов, так это садиться на поезд и уезжать из Сигора, как умолял его Милош. Остаётся только одно.
И сам не веря, что он это делает, Ян выскочил из бургерной. Недопитый стакан пива так и остался на столике.
* * *
Благодаря скудному освещению на вечерних улицах Сигора, Яну удавалось следовать за женщиной, оставаясь для неё незамеченным, но при этом он несколько раз ненадолго терял её саму из виду. Она явно куда-то торопилась, но из-за тяжёлого рюкзака не могла передвигаться слишком быстро. Тем не менее он искренне позавидовал её выносливости: спустя почти полчаса преследования он уже ощущал во всём теле сильную усталость, в то время как она не сбавила темп ни на йоту.
Они давно оставили позади центральный район Сигора и теперь двигались через лабиринт узких улиц к югу от него, где Ян не бывал уже много лет. У этого квартала было и длинное официальное название, оставшееся с коммунистических времён, но жители Сигора звали его «Муравейник». Женщина, несомненно, хорошо знала дорогу, ни на одном перекрёстке она даже не замедлила шаг. Яна же мучила тревога: как он будет потом возвращаться? В практически полной темноте, среди незнакомых, похожих друг на друга улиц, без опознавательных знаков и без пешеходов, у кого можно было бы спросить дорогу?
Он ужасно устал, у него болели ноги, он продрог, голод мучил его уже не на шутку. К тому же небо давно заволокло тяжёлыми тучами, и в любой момент мог ударить ливень. А ещё его мозг сверлила предательская мысль: может, у него просто разыгралось больное воображение, и никакого смысла преследовать женщину не было? С тех пор, как он вернулся из Афганистана, его регулярно охватывали приступы острой паранойи. Может, она просто сильно беспокоилась за своего друга и даже не думала угрожать Яну, а зловещий подтекст ему почудился?
Между тем женщина с рюкзаком неожиданно ускорила шаг и свернула в переулок, сразу за маленьким стоматологическим салоном с вывеской в виде пары зубов, танцующих танго. Собрав последние силы, Ян добежал до поворота и свернул вслед за ней…
Если бы Яна не снедали в этот момент сомнения, то он был бы начеку, успел бы заметить непосредственную опасность и принял бы меры. Но в реальности, когда сразу за поворотом он лицом к лицу столкнулся с преследуемой им женщиной, замахнувшейся на него здоровенным булыжником, то даже не успел поднять руку, чтобы защитить голову от удара.
Мир вокруг на мгновение залил ослепительно белый свет, а после этого Ян уже ничего не видел и не чувствовал.
Глава 10
Водитель автобуса почти минуту пронзительно сигналил, прежде чем такси соизволило проехать вперёд на пару метров и пропустить его к остановке «Старая звонница». Нина провела ладонью по запотевшему изнутри стеклу и увидела, что под крышу остановки как сельди в банке набились больше двух десятков человек — в то время как менее везучие были вынуждены терпеть ярость непогоды снаружи. Дождь, хоть и ослаб со вчерашней ночи, не прекращался ни на минуту, а несчастные даже не могли позволить себе раскрыть зонтики: внезапные мощные порывы ветра легко выбивали их из рук или даже ломали.
Двери автобуса раскрылись, и, несмотря на то, что салон и так уже был переполнен, новые пассажиры отчаянно ломанулись на штурм. Не желая глядеть на эту душераздирающую картину и слушать сопровождающую её перебранку, Нина снова вставила в уши наушники-затычки и закрыла глаза.
Ехать осталось всего четыре остановки, но из-за плотного движения автобус двигался с черепашьей скоростью. Нина предположила, что она быстрее дошла бы до джаз-бара пешком, но в такую погоду об этом нечего и думать: она гарантированно вымокнет до нитки. Не хватало ещё свалиться с воспалением лёгких.
При этом в глубине души Нина была даже благодарна судьбе, что автобус движется так медленно. Ведь это оттягивало унизительный момент, когда Нина скажет менеджеру джаз-бара, что готова работать у них официанткой.
Автобус резко повернул, дремлющий потный толстяк на соседнем сиденье покачнулся и тяжело опёрся о плечо Нины. Девушка попыталась отодвинуться от него ещё хоть немного, но она и так уже была прижата к окну. Оставалось только смириться и не обращать внимания.
Допустим, она откажется от своих планов и вернётся домой. Но что дальше? Сбережения заканчиваются, она всё ещё без работы, и в конце месяца даже крошечная арендная плата за квартиру, которую Нина теперь снимала с Иреной, может оказаться ей не по карману. Если бы квартира принадлежала самой Агнес, ещё можно было бы упросить её подождать, но владел-то квартирой её молодой человек, Йозеф Шала!
Нина уже убедилась, насколько был прав отец, когда говорил о кризисе рынка труда в Сигоре. Вакансий было немного, и подавляющее большинство из них предполагали тяжёлый физический труд за нищенскую зарплату. На фоне их даже работа официанткой в джаз-баре казалась чуть ли не привилегированной.
Автобус приближался к следующей остановке, и тут в салоне разгорелся нешуточный конфликт: продвигаясь ближе к выходу, кто-то из пассажиров отдавил пенсионерке ногу. И она сама, и её подруга немедленно подняли вой, мужчина ответил нецензурной бранью, и другие пассажиры немедленно разделились на два противоборствующих лагеря.
Наблюдая за кипящими страстями, Нина вдруг с ужасом поняла, что ей теперь предстоит регулярно видеть подобные сцены. Но, возможно, от дома до джаз-бара и обратно можно ездить и каким-то другим маршрутом, менее востребованным? Девушка потянулась к телефону, чтобы скачать карту города, но уже в следующее мгновение вспомнила об отсутствии беспроводной связи.
В бессильной злобе Нина откинулась на спинку сиденья.
Воистину, в этом городе остановилось время. Интернет здесь не работал в принципе: ни мобильный, ни спутниковый, ни кабельный. Что касается беспроводной связи, то приезжие специалисты объясняли её невозможность «переменным электромагнитным полем неясной природы», и этот термин знал практически каждый горожанин. Но почти никто не мог толком объяснить, что же он всё-таки означает.
Вследствие этого феномена жители Сигора пользовались исключительно стационарными телефонами. Телевидение и радио работали, хотя периодически и выдавали сплошные помехи. Нина слышала, что даже самолётам запрещено пролетать над Сигором из-за практически гарантированных сбоев в работе навигационных систем.
Вот такой вот восточноевропейский Бермудский треугольник.
Автобус тем временем свернул на Алебастровый проспект и остановился. Едва двери отворились, большая часть народу схлынула, включая грузного соседа Нины. Впрочем, место возле неё недолго пустовало, его почти сразу занял крохотный жилистый старичок с козлиной бородкой.
— А я всё гадал, вернётся ли Нина когда-нибудь в наш маленький Сигор или Большой Мир забрал её навсегда? — игриво заметил он, наклонил к Нине плешивую угловатую голову и шутливо ударился лбом о её плечо. — А она уже десять минут сидит в трёх метрах от меня и делает вид, что мы незнакомы.
Нина, которая до этого момента угрюмо пялилась в покрытое грязными разводами окно, недоумённо посмотрела на него. И тут же с облегчением улыбнулась. Невозможно было не узнать этого смешливого старичка: Хавлик, художественный руководитель любительского театра «Скапино» при одном из городских клубов. Нина два года перед отъездом играла в этом театре. Она мгновенно вспомнила и его уморительные поздравления, стилизованные под Гомера, которые он рассылал своим актёрам на день рождения, и огромные замысловатые украшения из фольги, которыми Хавлик и его жена украшали зал клуба на Рождество. А незадолго до её отъезда он даже предлагал ей сыграть главную роль в его собственной пьесе.
Нина с искренним удовольствием обняла старичка.
— Простите, господин Хавлик. Конечно, я вас узнала. Просто столько всего навалилось…
— Понятно-понятно, у вас, молодых, вечно забот полон рот, — добродушно подколол он её, — Куда едешь, девочка?
— Да так, всякие пустяки… — уклончиво ответила Нина. Уж очень ей не хотелось признаваться старичку, что она едет устраиваться жалкой официанткой в бар. — Ничего серьёзного. А вы куда?
— Я так и подумал, Нина просто решила прокатиться на автобусе в час пик, — пошутил Хавлик. Впрочем, он не стал развивать тему дальше, за что Нина была ему очень благодарна. — А я в театральную кассу. Вот тебе страшный секрет: в Театре Откровения с сегодняшнего дня уже продают билеты на «Иеговой и Геенной» на февраль. Мы с женой второй год пытаемся достать билеты, но куда там! И всё же сегодня, я чувствую, удача мне улыбнётся!
— Очередь в кассы будет огромная, — улыбнулась Нина.
— Возможно, — Хавлик почесал морщинистый подбородок и вдруг хитро поглядел на Нину из-под кустистых бровей. — А хочешь, Нина, взаимовыгодное предложение?
Нина кивнула, хотя и помнила, что у Хавлика довольно специфическое понимание взаимной выгоды.
— Как насчёт выйти со мной на следующей остановке, скрасить мне ожидание в очереди умной беседой, а потом я угощу тебя роскошным ланчем в пекарне по соседству? Имей в виду, если откажешься, разобьёшь мне сердце! — добавил он, забавно потупив взгляд.
Если она ему откажет, он ведь и правда расстроится, подумала Нина. Но если она согласится на его предложение, то сегодня уже вряд ли попадёт в джаз-бар. Впрочем, так ли уж это плохо? Она ещё чуть-чуть отложит неприятное трудоустройство, а её совести нечего будет возразить…
Наблюдая за колебаниями Нины, Хавлик кротко ей улыбнулся и протянул руку для рукопожатия.
* * *
Театр Откровения, это удивительной красоты здание, выполненное в классическом стиле, украшенное по всему периметру колоннадой и со статуями древнегреческих божеств на верхнем ярусе, заслуженно считалось гордостью Сигора и одним из наиболее впечатляющих храмов искусства в Восточной Европе. Театр венчал огромный серебряный купол, ниже которого переливались витражи. Над центральным входом нависал широкий балкон, поддерживаемый могучими атлантами, по бокам от которого светились громадные арочные окна.
Из-за ненастья вымощенная ажурной плиткой площадь перед театром практически пустовала. На скамейках вокруг фонтана с русалками и тритонами не было неторопливо переговаривающихся пенсионеров, давно облюбовавших это место. Хавлик, несмотря на беснующийся ветер, всё же рискнул раскрыть зонт, и, спрятавшись под ним вместе с Ниной, они быстрым шагом пересекли площадь и через широкие двойные двери прошли в театральный вестибюль.
Как Нина и предполагала, очередь в кассы была впечатляющей.
— Согласись, если бы людей не было вообще, было бы куда обиднее, — жизнерадостно заметил Хавлик, вставая в конец очереди. — Значит, ещё не все билеты раскупили. Смотри, какая красота!
Он указывал на гигантский стенд с закреплённой на нём сияющей афишей спектакля «Иеговой и Геенной». Нина замечала такие стенды, пусть и гораздо меньшего размера, по всему городу. Над стендом располагался длинный ряд чёрно-белых портретов актёров театра. В самом центре ряда сверкал поистине голливудской улыбкой звезда Театра Откровения и кавалер Агнес, Йозеф Шала.
— Хотела бы, чтобы и твой тут висел? — с понимающей улыбкой спросил Хавлик.
— Конечно! — грустно призналась Нина, с завистью разглядывая портреты. — Знаете, когда мы ещё с мамой сюда приходили, давным-давно, она мне говорила, что однажды тут будет и мой портрет. Она ни капли не сомневалась, что у меня всё получится. Она мне даже настоящий гримёрный набор подарила, как у взрослых артистов. А потом… потом она умерла, и всё пошло наперекосяк.
Хавлик сочувственно вздохнул. Проведя ладонью по бородке, он спросил:
— Ты ведь помнишь мою жену, да? Она как-то сказала на удивление умную вещь: если хочешь быть счастливым, умей радоваться малому. Она, правда, сказала это насчёт нашего брака… — смутился он. — Но неважно.
— К чему это вы? — не поняла Нина.
— Может, оно тебе и не нужно совсем — играть на сцене Театра Откровения? Но зато ты два года играла у меня в театре. И ты вполне можешь продолжать играть у нас, — Хавлик хитро прищурился.
— Ах, вот вы о чём, — чуть улыбнулась Нина. Ну да, чего она ещё ожидала от старого хитреца? — Ладно, я подумаю.
— Да, подумай. Мы теперь серьёзные вещи ставим, не как раньше. На «Кукольный дом» Ибсена замахнулись. И кстати, я всё ещё не нашёл подходящую кандидатуру на главную роль, роль Норы…
Старик продолжал в красках описывать свои планы относительно будущей постановки, но Нина уже только делала вид, что слушает. Она вспоминала слова мамы, ослепительные картины будущего, которые они вместе придумывали. А что вышло на самом деле? Неужели так всё и закончится: захудалая квартира с трудной соседкой, изнурительные смены в джаз-баре, а вечерами репетиции в жалком любительском театре при городском клубе? Разве об этом мечтали они с мамой, когда та приходила к ней в детскую поцеловать перед сном в лобик?
Хавлик сказал, надо радоваться малому… Какая чушь. Нину затопила жалость к себе. Чувствуя, что вот-вот заплачет, она извинилась перед старичком и направилась по коридору в сторону уборных.
Так и не дойдя до них, она села на узкую лавочку, убедилась, что её никто не видит, после чего спрятала лицо в ладонях и дала волю рвущимся наружу слезам.
* * *
Больше десяти лет назад маленькая Нина сидела здесь же, на той же самой скамеечке, в той же самой позе, и тоже заливалась слезами. Она убежала сюда из малого зала, где всё ещё продолжался кукольный спектакль по мотивам рассказов Эрнеста Сетона-Томпсона. В театр её тогда впервые привела не мама, а дядя Ян: мама в те дни уже не могла подняться с постели, ужасная болезнь выпила все её силы, непрекращающаяся боль медленно сводила несчастную с ума. А накануне Нина случайно услышала предупреждение доктора, что Регина уже не выздоровеет.
Дядя обещал вернуться к концу спектакля и забрать Нину, но она не досидела и до середины: история про лисичку, чью маму убили охотники, буквально разорвала её изнутри, и Нина, давясь от подступающих слёз, покинула зрительный зал.
Возле выхода из зала дежурили две сотрудницы театра, но они были так увлечены разговором, что не заметили, как один из детей проскользнул наружу. С трудом сдерживаясь, Нина ещё какое-то время вслепую бродила по коридорам, отходящим от зрительского фойе, потом нашла эту скамеечку и без сил упала на неё.
Слёзы потекли ручьём, крошечное тело содрогалось от надрывных рыданий. И казалось, им не будет конца…
— Что случилось, малышка?
Подняв зарёванные глаза, Нина увидела в пяти шагах от скамейки седую морщинистую старушку в нарядной шерстяной кофточке и длинной полосатой юбке. Женщина опиралась на палку и внимательно разглядывала Нину через толстые стёкла очков. На плече у неё висела клетчатая сумка.
— Мама… Она… — всхлипнула Нина.
— Что с твоей мамой, моя хорошая? — спросила старушка, после чего опустилась на скамейку рядом с плачущим ребёнком. — Расскажи мне, не бойся.
Нина недоверчиво посмотрела в глаза старушке, но нашла там только искреннее сочувствие и желание помочь. Ей не хотелось делиться своей бедой с незнакомым человеком, но горе было слишком велико, оно распирало её, рвалось наружу. Если бы только дядя Ян был тут…
— Давай, малышка, смелее, — подбодрила её женщина. — Расскажи бабушке, в чём дело.
И Нина рассказала. Срывающимся голосом она стала делиться ужасами, которыми наполнилась её жизнь, с тех пор как маму подкосила болезнь. Мама увядала буквально на глазах, но даже не это было самым страшным: это была уже как будто и не совсем мама. Как будто в её кровати лежал другой человек: вечно сердитый, раздражительный, ругающийся, порой ненавидящий всех вокруг, выкрикивающий бессвязные слова. Любовь Регины к дочери тоже пала жертвой недуга: мама как будто потеряла к Нине интерес, а последние пару дней словно даже не сразу её узнавала.
Но всё же иногда, в редкие минуты просветления, это была всё та же любимая мама. Минуты эти длились недолго, и потому каждая из них была подлинным сокровищем.
Но уже скоро всё будет кончено. Врачи больше не могут помочь. Мама умрёт.
Старушка слушала Нину очень внимательно, ни разу не перебив. Нина закончила, и слёзы снова брызнули из её глаз. Женщина ещё некоторое время молча смотрела на неё, а потом вдруг огляделась по сторонам, наклонилась к Нине и прошептала:
— Послушай, малышка… Я… я думаю, я могу помочь. Тебе и твоей маме.
Нина всхлипнула и непонимающе уставилась на старушку. Что она такое говорит?
— Только сперва обещай мне одну вещь, — женщина заговорила ещё тише. — Я кое-что тебе дам, но ты никогда и никому это не покажешь, кроме мамы. И не скажешь, где и от кого ты это получила. Никому. Можешь мне это обещать?
Нина медленно кивнула. Тогда старушка порылась в сумке и достала оттуда детскую тетрадь и карандаш. После этого она вырвала из тетради страничку, сняла очки и принялась мелко-мелко писать.
Всё то время, что старушка писала, Нина недоверчиво разглядывала её. Что-то было в этой женщине странное, но маленькая Нина не могла понять, что именно с ней не так. Но всё это было неважно, главное, что старушка может как-то помочь. В то время как доктора признали своё бессилие, благодаря этой женщине Нина снова ощутила пусть робкую, но надежду.
Старушка писала долго, Нина нетерпеливо ёрзала на скамейке. Закончив писать, старушка свернула записку вчетверо, после чего сунула её Нине в карман брюк. В этот момент рукав её кофты приподнялся, и Нина заметила на её предплечье татуировку в виде гусеницы из мультфильма «Алиса в Стране чудес».
— Когда вы с мамой останетесь вдвоём, ты отдашь ей эту записку, но кроме неё никто — и ты тоже! — не должен узнать, что там написано, — неожиданно строго сказала старушка. — Я тебе могу верить?
— Да, — робко ответила девочка.
— Хорошо, — женщина тяжело вздохнула, будто сама сомневалась в правильности своих действий. После этого она достала из внутреннего кармана сумки крошечный пузырёк с завинчивающейся крышкой и сунула его Нине в тот же карман.
— Что это?
— Это лекарство. Для мамы. Не волнуйся, я всё написала. Но помни, никому ни слова. И ещё, этот пузырёк не должен попасть в посторонние руки! Только ты и мама. Береги его как зеницу ока. Договорились?
— Да… ладно…
— Умничка. А теперь вытри слёзки и улыбнись. Всё будет хорошо. Твоя мама к тебе вернётся. И всё снова будет по-прежнему.
— Вернётся? Откуда?
Старушка ласково улыбнулась и погладила Нину по каштановым локонам.
— Из Тихого Мира.
Интермедия
Промозглый сырой воздух в коридоре оставлял во рту слабый привкус гниения. Вдоль потолка тянулись две насквозь проржавевшие трубы, влажные стены тут и там покрывали пятна бурой плесени, затхлая вода скопилась в широких лужах на полу. Большинство свисающих под потолком лампочек перегорели, остальные светили совсем тускло.
Надзирательница шла вперёд широким шагом, не останавливаясь и не оглядываясь, кончик хлыста, зажатого в её правой руке, волочился по земле. Была в её поведении какая-то механистичность, привычность, будто женщина уже годами раз за разом выполняла одну и ту же последовательность действий. Она не раздумывала, не принимала решений, а лишь действовала в рамках раз и навсегда отработанной схемы.
Продрогшая Нина едва поспевала за ней. Всё её истерзанное тело, и без того отзывающееся тупой болью при каждом движении, будто налили свинцом, мышцы одеревенели, затянутые шнуром запястья слабо кровоточили, при ходьбе она припадала на левую ногу. Кроме того, Нина до сих пор чувствовала лёгкое жжение в шее. Что за дрянь ей тогда вкололи?
Но это был далеко не единственный вопрос, что терзал её. Где она? Куда её ведут? Что собираются с ней сделать? Кто эта женщина? Кто были те лишённые разума узники, которые остались в вонючей камере в конце коридора?
И всё же, несмотря на захлёстывающие её смятение и страх, инстинкт выживания не давал Нине окончательно впасть в отчаяние. Девушка время от времени озиралась по сторонам, надеясь угадать возможное направление побега, но вскоре с горечью поняла, что любая такая попытка обречена на провал: надзирательница, конечно, отлично осведомлена о географии этого места и легко догонит её. Не говоря уже о том, что физическое состояние самой Нины оставляло желать много лучшего.
Нина не горела желанием испытать на себе удары хлыста. По крайней мере, пока не появится сколько-нибудь реальный шанс на спасение, не стоит подвергать себя бессмысленному риску. Впрочем, уже сейчас она должна взять себя в руки и попытаться разобраться, где она находится и как отсюда выбраться.
— Шагай! — надзирательница обернулась и чуть приподняла хлыст. — Думаешь, я целый день с тобой тут буду возиться, других дел нет?
— Я… я постараюсь быстрее, — кротко ответила ей Нина. — Мне просто… трудно идти. Ноги не слушаются.
Вообще, если женщина так её торопит, может, самым разумным будет тянуть время?
Вместо ответа надзирательница схватила её за плечо, — вцепилась так, что наверняка останутся синяки, — и потащила за собой. Женщина оказалась на удивление сильной и волокла девушку вперёд без видимого напряжения.
— Думаешь, мне тут миллионы платят, чтобы я с вами всеми нянчилась? — злобно прошипела женщина. — У одного ноги не слушаются, у другого живот болит, третий хочет к маме… Делать мне больше нечего.
Выходит, ей платят за её работу. За то, чтобы она присматривала за искалеченными узниками. Но кто именно ей платит?
Они прошли мимо открытой железной двери, из дверного проёма в коридор бил свет. Нина успела бросить туда взгляд и увидела огромную гудящую кастрюлю на грязной кухонной плите. Нина предположила, что женщина варит для своих «подопечных» суп или кашу. Она вдруг вспомнила, что на полу камеры валялась мятая жестяная миска.
Вот уже и кухня осталась позади.
Несмотря на то, что надзирательница всё ещё волокла её за собой, Нина чуть задержалась. Вправо от коридора, по которому они двигались, ответвлялся ещё один, уходящий под наклоном вниз. Этот второй коридор был частично затоплен, и оттуда тянуло тошнотворными миазмами. Как далеко он простирался, было не разглядеть, — он уходил в кромешную тьму. Однако Нине почудилось, что где-то там, в глубине, движется едва различимое светлое пятно.
Женщина наградила Нину за промедление увесистым подзатыльником и потащила дальше.
Коридор закончился. Они поднялись по ступеням бетонной лестницы, и наверху дорогу им преградила тяжёлая железная решётка. Надзирательница потянула её на себя, и та с омерзительным скрежетом отворилась. Миновав решётку, они вышли в ещё один коридор, лучше освещённый и с более пригодным для дыхания воздухом. Здесь затхлых луж на полу и пятен плесени на стенах было уже как будто меньше.
Через крошечные продолговатые окна под самым потолком можно было разглядеть кусочки вечернего неба. На левой стене Нина успела увидеть проломленную створку лифтовых дверей, за которой чернела шахта. По-видимому, они в подвале какого-то многоэтажного здания.
Надзирательница привела Нину в тесную комнатушку, ненамного больше чулана. Когда она зажгла установленную в углу лампу, Нина увидела посреди комнатки массивный деревянный стул, спинка которого была покрыта глубокими царапинами. Возле двери стоял приоткрытый металлический шкафчик, какими пользуются в медицинских учреждениях.
Женщина жестом указала Нине сесть на стул.
— Что вы собираетесь делать?
— Сядь! — рявкнула надзирательница. В этой комнатке воздух уже не был пропитан едкими запахами, как в нижнем коридоре, и Нина вздрогнула от смрада, которым дыхнула женщина прямо ей в лицо.
— Пожалуйста, скажите хотя бы…
— Ещё одно слово, и я тебя в порошок сотру! Сесть и молчать, сейчас же! — та угрожающе приподняла свой жуткий хлыст. — И только попробуй головой дёрнуть!
Делать нечего, Нина села и уставилась в одну точку перед собой.
Она не видела, чем позади неё занимается надзирательница, но перед её глазами двигалась размытая тень женщины, а уши улавливали шорохи и металлические щелчки, заставившие спину Нины покрыться мурашками. Что происходит? Что сейчас будет? Неизвестность пугала до дрожи.
— Прошу вас… — прошептала она слабым голосом. — Не надо… Пожалуйста…
В ответ женщина крепко схватила Нину за волосы. Девушка зажмурилась и стиснула зубы, ожидая нестерпимой боли.
Раздалось клацание, и на балахон Нины упала длинная чёрная прядь. Скосив взгляд, девушка только сейчас заметила, что в углах комнатки скопились остатки волос: чёрных, белокурых, русых и рыжих.
Ножницы продолжали клацать, всё новые и новые пряди падали на балахон и на пол. Потом повисла пауза, перед глазами Нины мелькнула машинка для стрижки волос, и с жадным жужжанием стала лишать девушку даже жалких остатков волосяного покрова.
Теперь — в грязной серой робе и лысая — она стала ещё сильнее похожа на несчастных узников этого страшного места. Осталось всего одно отличие: её мозг ещё работал, а их — уже нет…
Часть вторая. Глава 11
Как и всегда, посетителей в захудалой пивной, пропахшей горелым мясом, дрянной выпивкой и кисловатым сигаретным дымом, можно было пересчитать по пальцам одной руки. Контингент в подобных местах собирался вполне типичный: безработные маргиналы вперемешку с простыми, малообразованными трудягами с сигорских заводов. Большей частью угрюмого вида мужики за сорок, которые пришли сюда скоротать вечер в ожидании нового дня, рутинного и тоскливого, одного из многих в долгой череде от выпуска из школы до выхода на пенсию.
У этой пивной было одно важное преимущество, ради которого Ян снова и снова приходил сюда: здесь никто никому не задавал вопросов. Если посетитель заказывал пива, садился за стойку у стены с самого края и погружался в собственные мысли, никому не приходило в голову побеспокоить его. За общением люди шли в другие заведения, а сюда народ заглядывал, чтобы побыть в одиночестве.
И хотя в отличие от большинства клиентов Яну не было нужды сбегать в пивную от жены и детей — Лея и Шарлотта жили отдельно, в загородном доме Патрика, — он всё равно предпочитал напиваться здесь, а не в гостиной перед телевизором. Он бы ни за что себе в этом не признался, но он чувствовал себя хотя бы немного «своим» в этой обители отверженных и разочарованных. Кроме того, когда он заканчивал возлияния и, шатаясь, шёл к выходу, ему иногда грезилось, что и его, как и остальных, дома ждёт семья.
Впрочем, надолго эта иллюзия не задерживалась.
Взяв из рук продавца полную кружку, Ян осторожно коснулся пальцами другой руки так до конца и не заживший след от удара булыжником, немного выше левой брови. В больнице Яну диагностировали сотрясение мозга, но, к счастью, за исключением небольшого шрама обошлось без долгосрочных последствий. Во всяком случае, Ян их не наблюдал, а ведь с того злополучного дня, когда ему пришло в голову преследовать женщину с рюкзаком, прошло уже полтора месяца.
Ни той женщины, ни Милоша он больше ни разу не видел, хотя, немного восстановившись, он вернулся в Парк Свирельщиков и честно отработал положенные дни. После этого сдал учётный лист в городской комитет по благоустройству и с того момента был волен больше никогда в парке не появляться. По крайней мере, в качестве уборщика.
Первые дни после встречи с Милошем Ян ещё опасался, что у этой неприятной истории будет продолжение, но постепенно его беспокойство рассеялось. В конце концов он и вовсе стал смотреть на ситуацию с мрачным юмором: тоже мне, вообразил себя героем криминального боевика! Можно даже сказать, «прилетело» ему заслуженно, будет хорошим уроком.
— Тебя, кстати, тут кое-кто ждёт, — с хитрой усмешкой заметил продавец, пока Ян пересчитывал полученную сдачу.
— Да ладно? — нахмурился Ян и опустил кружку на стойку. В голове мгновенно всплыл образ женщины с рюкзаком, но он усилием воли прогнал его. Нет, хватит, наигрался уже в шпионов.
Но кто ещё может его тут ждать? Неужели этот проныра-психиатр, Штайнхарт, решил сменить тактику и подкараулить его в пивной? Конечно, кто же ещё это может быть. Ян не на шутку разозлился.
— Папа?
Хорошо знакомый голос из-за спины заставил Яна вздрогнуть. Послышалось? Конечно, послышалось, не могла же Шарлотта…
— Пап, это я.
Ян резко обернулся и оказался нос к носу с дочерью. Двенадцатилетняя девчонка с непослушными волосами, выкрашенными в фиолетовый, синий и розовый, казалась совершенно чужеродным элементом в этом царстве грубых сорокалетних мужиков. Тем не менее, она совершенно точно не была плодом воображения Яна. Трое посетителей пивной озадаченно пялились на неё.
— Колючка! Что ты тут делаешь? — ахнул Ян.
— Она тут уже почти час ждёт, — заметил продавец, захлопнув кассу. — Вон там, в углу сидела, скучала. Я ей Пилснер предлагал, за полцены, а она ни в какую, прикинь? — хмыкнул он себе в усы.
— Пойдём отсюда, тебе тут нельзя быть. Что мама скажет? — Ян приобнял Шарлотту за плечи и мягко, но настойчиво повёл к выходу. На полпути обернулся и указал продавцу на кружку пива, оставшуюся на стойке: — Может, в следующий раз сделаешь скидочку?
— Без проблем! Десять процентов за каждый поцелуй в задницу! — фыркнул продавец, после чего скептически оглядел почти пустой зал.
Когда они оказались на улице, Ян недовольно покачал головой, после чего поправил дочери воротник куртки-дождевика.
— Ну, и что это за номер? — спросил он укоризненно. — Ты что, не знаешь, что пивная — это плохое место? Здесь бывают опасные люди. Я отвезу тебя домой.
— А ты сам сюда зачем ходишь, если плохое? — упрямо ответила дочь. — Кстати, дядя за кассой прикольный, анекдоты рассказывал. Очень смешные.
— И как, много новых слов узнала? Надеюсь, тебе хватит ума не пересказывать их маме, — пробурчал Ян. — А вообще, как ты нашла эту пивную?
— Твоего соседа спросила. Он объяснил, как дойти. Только я думала, что ты уже тут.
Ян тяжело вздохнул. Если бы после сегодняшнего визита к сотруднику социальной службы он поехал бы не сюда, а сразу домой, Шарлотта просидела бы в пивной неизвестно сколько.
— Пожалуйста, никогда так больше не делай. И вообще, могла просто позвонить.
— Ты не берёшь трубку. И не открываешь дверь.
— Слушай… — начал Ян, но замолчал, не найдя подходящих слов. Да даже если он и сумеет как-то объяснить своё поведение, она ещё ребёнок, не поймёт. Куда более взрослая Лея не понимала его. — Видишь ли… оно так получилось. Но это не значит, что я не хочу с тобой общаться. Просто… мне нужно было время и… Я… я правда люблю тебя, Колючка.
— Я думала, ты не хочешь меня видеть.
— Я хочу. И я стараюсь, честно. Я ведь пришёл к тебе на день рождения, помнишь? Но это было так трудно…
— Почему?
— Потому что… — Ян вцепился себе в волосы и стиснул зубы. — Потому что иногда… иногда в жизни случается такая дрянь, из-за которой ты больше не можешь жить нормально. Ты вроде и есть, а вроде тебя и нет.
— Я не понимаю.
— Давай так, милая. Я сейчас отвезу тебя к маме и… И я обещаю, что больше не буду от тебя прятаться. И когда ты придёшь в следующий раз, я тут же открою дверь. Я обещаю, слышишь?
— Я не приду.
— Колючка, пожалуйста! — Ян в отчаянии сжал плечо дочери. Да что за мучение такое!
— Я не приду, пап. Мы уезжаем. Уезжаем из Сигора. И не вернёмся.
У Яна словно выбили землю из-под ног. Он покачнулся, перед глазами потемнело. Неужели это случилось? Лея когда-то давно уже обещала навсегда уехать из Сигора вместе с Шарлоттой, но ведь это было в пылу ссоры, и она, и Ян были на нервах…
— Пап, я потому и пришла, — взволнованно продолжила Шарлотта. — Мама и дядя Патрик сказали, что это ненадолго. Просто отдохнём, пока в школе каникулы. Но когда тётя Урсула — помнишь её, совсем старенькая такая, была у меня на дне рождения? — спросила у тёти Джулии, та сказала, что мы уже не вернёмся.
— А когда каникулы? — хрипло спросил Ян.
— Через неделю. Дядя уже купил нам билеты на поезд.
Как пришибленный, Ян стал беспомощно озираться по сторонам. Это какое-то безумие, такого просто не может быть! Неподалёку стояла скамейка. Ян дошёл до неё на негнущихся ногах и рухнул на сиденье. Шарлотта присела рядом на самый краешек.
— Я не понимаю… Не понимаю… — бормотал Ян, глядя прямо перед собой, в пустоту. — Слушай, — он повернулся к дочери. — Зачем твоя мама хочет уехать? Разве ей плохо у твоих дяди и тёти? Она всегда говорила, что… Она тебе что, сказала, что ей плохо?
Шарлотта покачала головой.
— Тогда в чём дело? Это бессмыслица!
— Пап, она не говорила, но она плачет по ночам. Она думает, что я не знаю, а я знаю.
Ян вдруг вспомнил постаревшее, осунувшееся лицо Леи, которое он отметил ещё в ресторане. Бывшая супруга уж точно не выглядела довольной жизнью.
— Как ты думаешь, почему она плачет?
— Я не знаю. Я думаю, ей не нравится ухаживать за тётей Урсулой. У мамы раньше были ученики, она им помогала по математике и по физике. А теперь она всё время с тётей Урсулой, вместо сиделки. А тётя Урсула, она очень часто капризничает, и у неё всегда где-то болит. А ещё мама готовит, убирает. Пока тётя Джулия и дядя Патрик на работе. Мама сказала, её дядя попросил, пока не найдут новую горничную, а она согласилась.
У Яна сами собой сжались кулаки. Выходит, родной брат сделал Лею служанкой в своём доме, да ещё и заставил ухаживать за престарелой тёщей, которая вот-вот испустит дух! И ещё смеет говорить Яну в лицо, как они с Джулией любят и берегут Лею! А сама Лея… Неужели ради вот такой жизни она бросила его, Яна, и забрала Шарлотту?!
Впрочем, Ян слишком хорошо понимал, что толкнуло Лею уйти из дома. Патрик, по крайней мере, не поднимал на бедную женщину руку.
— А ты сама? Тебе нравится у дяди и тёти? — спросил Ян глухо.
— Мне нравится их дом, — честно ответила Шарлотта. — И дядя даёт мне на карманные расходы.
— А они сами? Дядя и тётя?
Шарлотта замолчала, задумалась.
— Я им не верю, — сказала она наконец.
— Не веришь? Что ты имеешь в виду?
— Они как будто… всё время врут. Ну, знаешь, они всегда такие добрые, весёлые. Но как будто понарошку. Они дарят мне и маме подарки, но они… пап, не знаю, как объяснить. Как будто всё не по-настоящему.
Ян утвердительно кивнул. Он хорошо понимал, о чём говорит дочь. Патрик и его жена — самовлюблённые лицемерные твари, он всегда это знал. Все их пафосные речи, многочисленные интервью в газетах, их благотворительная деятельность — всё насквозь фальшиво. Он с удивлением понял, что не чувствует и не чувствовал никаких угрызений совести за то, что избил Патрика. Ему было стыдно перед Леей, перед Шарлоттой, перед другими гостями, но ни капли — перед самим избитым шурином.
Ян краем глаза заметил, что Шарлотта зябко кутается в свою курточку, слишком тонкую для долгого времяпрепровождения на улицах Сигора в ноябре.
— Ладно, поехали домой, а то мама с ума сойдёт, — твёрдо сказал он. Шарлотта тут же соскочила со скамейки. — Да, и ещё. Когда доберёмся, попроси маму выйти на минутку. Я… я что-нибудь придумаю, я не позволю вам вот так уехать.
Он крепко сжал ладошку девочки, но та только с сомнением покачала головой.
— Мама не захочет с тобой сегодня говорить. Она сначала отругает меня, за то, что сбежала с занятий, а потом решит, что виноват ты. И ты ничего ей не докажешь.
Ян хотел было спорить, но потом понял, что дочь права. Лея поступит именно так. Это же Лея.
— Лучше я тебе позвоню, пап, — добавила Шарлотта задумчиво. — Дождусь, когда у мамы будет хорошее настроение, а тёти с дядей не будет дома. Но ты тогда сразу же приезжай, ладно?
— По рукам! — твёрдо ответил Ян и шутливо-серьёзно пожал руку дочери. — Пулей прилечу. На такси.
Каким-то магическим образом данное дочери обещание будто сняло тяжёлый камень с его души. Ян ещё не знал, как именно он уговорит Лею, какие подберёт аргументы, но что-то подсказывало ему, что в нужный момент правильные слова придут сами. Ведь он будет говорить от сердца. Он больше всего на свете не хочет навсегда потерять Шарлотту. Да и мысль о том, что сама Лея уедет навсегда, была пусть и не столь же мучительной, но очень неприятной.
Какие-то остатки чувств к ней пережили даже последние пять лет. Пережили даже Афганистан.
* * *
Пока они ждали автобуса, а потом ехали к загородному коттеджному комплексу «Райская птица», где и располагался дом Патрика, они болтали обо всём на свете. Душевная боль, скребущая на задворках его сознания день и ночь, как будто немного отпустила Яна. Впервые за долгое-долгое время. Столкновение с реальной угрозой — угрозой потери Шарлотты — мобилизовало какие-то прежде скрытые ресурсы его организма.
Если он не возьмёт себя в руки прямо сейчас, потом может быть уже слишком поздно.
Шарлотта рассказывала отцу о своих школьных делах, о музыкальном кружке, о новых духах тёти Джулии, которыми провонял весь дом, и досадной привычке тёти Урсулы по вечерам вызывать Шарлотту к себе в спальню и задавать ей миллионы вопросов.
Она даже рассказала Яну страшный секрет: у неё появился бойфренд. Мальчик из той же школы, чуть младше, которого она спасла от хулиганов. Теперь он дарит ей цветочки и иногда подбрасывает в школьный рюкзак сладости. Он очень классный: носит длинные волосы, рисует крутые граффити, вместе со старшим братом учится паркуру, а ещё он фанат детективов Агаты Кристи и комиксов про супергероев.
— О, да ты нашла себе вылитого меня! — рассмеялся Ян, потрепав дочь по щеке. — Я в двенадцать лет, правда, граффити не рисовал и по крышам не прыгал, но волосы носил длинные и тоже читал взахлёб детективы и комиксы. Правда, Конан Дойля читал, не Агату Кристи. И даже супергероем стать хотел, серьёзно, представляешь?
— А почему тогда пошёл в медицинский? Разве супергерои учатся в медицинском?
— Ну, вообще-то я поступал на журналистику. Конечно, это не школа супергероев, но тоже неплохо, — Ян вздохнул и провёл пальцем по запотевшему окну. — Но меня не взяли. Я так переволновался на вступительном экзамене, что меня вырвало, прямо посреди экзамена, представляешь? — Ян даже поёжился. — Тогда по совету брата пошёл в медицинский, у меня в школе было всё хорошо с биологией. Но потом всё равно перешёл с медицинского на журналистику. И, кстати, знаешь, как называлась моя первая статья после диплома? «Наших детей тошнит от устаревшей системы образования»!
Ян от души расхохотался, так заразительно, что Шарлотта не могла не присоединиться. Так они вдвоём и смеялись, невзирая на хмурые взгляды других пассажиров, спёртый воздух в салоне и унылую ноябрьскую погоду за окном.
Немного успокоившись, Ян любовно погладил Шарлотту по щеке. Как же хорошо было сидеть в этом автобусе в обнимку с дочерью! И как жаль, что они уже подъезжают к коттеджу Патрика.
Шарлотта положила голову на плечо отца и вдруг широко-широко зевнула.
— Ого! Понятненько, кто-то ночами пишет любовные записки своему кавалеру, — пошутил Ян.
— Записки и на уроке можно писать, — Шарлотта ещё раз зевнула и потёрла глаза. — Просто не высыпаюсь.
— А чего так? Не рановато ли в двенадцать лет мучаться от бессонницы?
— Да нет, я сплю. Только сны какие-то дурацкие.
— И что снится? — спросил Ян, поглядывая на голые ветви проносящихся мимо окна деревьев.
— Да ерунда какая-то. Пустыня… и в ней город… и там ещё люди. Но не такие как мы, а полупрозрачные. И парят над землёй. И море шумит.
— Всё с тобой ясно, — улыбнулся Ян и чмокнул дочь в щёку. — Начиталась комиксов. Мне тоже после них всякие странные штуки снились.
Шарлотта уже хотела что-то возразить, но автобус резко затормозил, дверь открылась, и Ян с дочерью поспешили на выход. Отсюда уже был хорошо виден двухэтажный коттедж с покатой жёлтой крышей и двумя деревянными ласточками на фасаде, прямо над главным входом.
— Пап, я дальше одна дойду, — предложила Шарлотта. — Дядя с тётей дома, увидят тебя ещё.
— Мама ругаться будет. Справишься?
— В первый раз, что ли?
Ян наклонился и поцеловал её в макушку.
— Тогда иди. До скорого!
— Помнишь, что ты мне обещал? Что возьмёшь трубку, когда я позвоню?
— Конечно!
Шарлотта со всех ног побежала к коттеджу, а Ян, не торопясь, отправился к остановке на противоположной стороне шоссе. Обернувшись, он увидел, как Лея и Патрик выбежали на крыльцо и принялись наперебой расспрашивать Шарлотту. Понятно, о чём.
Но всё это было совершенно не важно. Важно лишь то, что никто и ничто теперь не помешает ему поднять трубку, когда Шарлотта позвонит. Он вернётся сюда и уговорит Лею передумать, не увозить дочь. И всё снова будет как прежде.
Вот только он тогда ещё не знал, что их планам уже не суждено сбыться.
Глава 12
— Оу, вот это сюрприз! — Агнес захлопала неестественно длинными ресницами. — Не знала, что ты теперь тут работаешь!
Вместо ответа Нина улыбнулась одним уголком рта и положила на столик перед Агнес красочное меню. На самом деле она говорила подруге, что её взяли в джаз-бар официанткой, причём сразу же по окончании собеседования, но Агнес снова «запамятовала», как это с ней частенько случалось. Нина не удивилась и тому, что, пока она не подошла к столику вплотную, Агнес не узнала её с собранными в пучок волосами и в униформе.
Второй экземпляр меню Нина услужливо раскрыла перед молодым человеком Агнес. Тем самым Йозефом Шала, звездой Театра Откровения. Не узнать его было невозможно.
— Не желаете сразу заказать напитки? — спросила Нина настолько вежливо и официально, насколько могла. Она прикладывала огромные усилия, лишь бы скрыть волнение.
— Нет, нет, не нужно, — не глядя на неё, буркнул Йозеф, сделав правой рукой прогоняющий жест. Судя по всему, у него было отвратительное настроение, и он совершенно не собирался его скрывать. Йозеф шлёпнул поверх меню газету и начал брезгливо перелистывать страницы.
— Дорогой, познакомься, это Нина, моя близкая подруга, — почувствовав напряжение, Агнес взяла инициативу в свои руки. — Помнишь, это она теперь снимает ту квартиру, с Иреной. Нина, это Йозеф.
— Ах, вы и есть та самая Нина! — Йозеф удостоил Нину коротким оценивающим взглядом, после чего старательно изобразил на лице дружелюбие. — Очень приятно. Друзья моей милой Агнес — мои друзья.
— Любимый, ты не мог бы более… — нахмурилась Агнес.
— Конечно. Только сначала поедим, если твоя уважаемая подруга-официантка не против, — он повернулся к Нине всем корпусом и растянул губы в холодной улыбке. — У вас, наверное, полно дел, Нина, а мы, я боюсь, выбирать будем долго.
Поняв недвусмысленный намёк, Нина вежливо кивнула и отошла к барной стойке. Агнес и Йозеф были единственными посетителями за её столиками, поэтому Нина могла с полным правом поддерживать пустячную беседу с барменом, при этом незаметно наблюдая за своей подругой и её будущим мужем.
Нина много раз видела Йозефа Шала до своего отъезда из Сигора — не только на сцене, но и «вживую», в фойе театра после спектаклей. И теперь она не могла не отметить, что он несколько изменился. Она помнила его красивым и ухоженным мужчиной со спортивной фигурой, но сейчас в нём ещё и сквозила лёгкая гламурность, словно он сошёл с обложки Cosmopolitan. К тому же, Нина прежде никогда не видела его в плохом настроении.
Из-за гремящего из динамиков бодрого свинга она не слышала содержание их с Агнес разговора, но Йозеф несколько раз резко ткнул в газету пальцем, а один раз поднял её и с размаху ударил об столешницу. На меню он так и не взглянул. Агнес в конце концов отодвинула собственное меню в сторону и взяла своего молодого человека за руку. Похоже, она его утешала, но по реакции Йозефа было понятно, что утешения лишь ещё больше злят его.
Всё кончилось тем, что он вскочил из-за стола и быстрым шагом направился к выходу.
Агнес обескураженно откинулась на спинку дивана. Найдя взглядом Нину, она беспомощно развела руками. Сообразив, что подруга в ней нуждается, Нина проверила, что администратора нет в зале, после чего села на место Йозефа.
— Прости, мы… — Агнес с трудом подбирала слова. — Я не думала, что так будет. Я ведь всё спланировала, понимаешь? Мы пообедаем вдвоём, ну, знаешь, как настоящая семья, послушаем джаз, а потом пойдём в кино. Оттуда домой, там ужин при свечах, с хорошим вином, я приготовила его любимый салат с устрицами и… — Агнес растерянно запнулась. — А оно вот так. И ведь с самого утра!
— А что стряслось-то? — Нина покосилась на мятую газету.
— Очередная статья, — Агнес с негодованием поджала губы. — Эти газетчики ему просто жизни не дают.
На самом верху газетного листа красовался огромный жирный заголовок: «Йозеф Шала: горел ярко, сгорел быстро».
— Они его там просто раздавили, — продолжила Агнес сердито. И процитировала: — «Бездушная декламация и дешёвый пафос — ради этого ли мы ходим в Театр Откровения?». Представляешь?
— Это очень обидно, — с сочувствием ответила Нина. — Но ты молодец, попыталась его поддержать.
— Да… — Агнес обречённо махнула рукой. — Только ему это не нужно. Я пытаюсь поговорить, он закрывается, и каждый раз всё кончается ссорой. Последнее время всё чаще и чаще. На День Всех Святых я одна ездила на могилы родителей, хотя он обещал… А вчера… Вчера накричал, просто ни за что, потом назвал меня… А я ради него на пластику записалась, брови хотела поправить, нос…
Агнес не договорила, её щёки покраснели, глаза наполнились слезами. Нина без лишних слов протянула ей салфетки.
Пока подруга приводила себя в порядок, Нина заметила на последней странице газеты обращение к горожанам от имени полицейского департамента. Предлагалось вознаграждение за любые сведения, которые могут помочь в поимке серийного убийцы по кличке Викарий. Последнее убийство произошло меньше двух месяцев назад: двадцатилетнюю девушку нашли распятой в собственном доме, её руки и ноги были прибиты к полу гвоздями. Фотография девушки прилагалась: довольно миловидная блондинка с родинкой над верхней губой.
— Подумать только, такие люди ходят среди нас, — поёжилась Нина, пытаясь хоть таким образом отвлечь Агнес.
— И не говори. Полиция уже второй год его ищет, — пробормотала Агнес. Она высморкалась и отложила салфетку. — А вообще… чего я каждый раз плачу-то, дура такая, ты подумай! Йозеф же сам потом придёт извиняться, будет подарки дарить. Как всегда. И я ещё подумаю, прощать его или нет, — она попыталась засмеяться, но смех вышел какой-то вымученный. — Ладно. Ты сама как? Нашли общий язык с Иреной?
— А она не рассказывала? Она сказала, вы с ней вроде регулярно видитесь.
— Ну, последний раз, когда сидели в кофейне, она призналась, что ей иногда хочется выцарапать тебе глаза. Но всё-таки реже, чем предыдущей соседке.
— Да, я догадывалась, что она от меня без ума, — весело ответила Нина.
— Я уверена, вы подружитесь, — с удовлетворением сказала Агнес. — А что с работой, нравится?
Нина только усмехнулась.
— Ага, — кивнула Агнес. Она достала из сумочки зеркальце и стала проверять, не потекла ли тушь. — А что не так?
— Ну, коллектив сложный. Коллеги, видимо, считают, что я много о себе воображаю. Распускают тут про меня всякие сплетни… Да и администратор как-то с самого начала невзлюбил.
— Платят-то нормально? Ну, для официантки?
— Предполагается, что мы будем жить на чаевые.
— Фигово.
— Не то слово.
Они некоторое время молчали. Нина поглядывала на суетящегося за стойкой бармена: тот должен подать ей сигнал, когда заметит возвращающегося администратора. Агнес же педантично приводила в порядок слипшиеся накладные ресницы.
— Но слушай, это ведь временно, — сказала Агнес, убрав наконец косметичку и с неприязнью оглядывая джаз-бар. — Как накопишь на эту твою театральную школу…
Нина скривилась как от зубной боли.
— Агнес, солнышко, ну какая театральная школа, ты о чём? — с её губ сорвался горький смешок. — С такой-то зарплатой?!
— Может, сменить работу? — спросила Агнес как ни в чём не бывало.
— Нет в городе нормальной работы, — устало ответила Нина. — Сигор — это чёрная дыра. Думаешь, просто так отсюда все бегут при первой же возможности?
— Ну, допустим. И что думаешь делать?
Вот он, тот самый болезненный вопрос. И хотя Нина для себя уже приняла трудное решение, сейчас ей предстояло впервые озвучить его при свидетелях. И оказалось, что это ничуть не легче.
— У меня нет выхода, я так больше не хочу. Проглочу свою гордость, поеду к отцу и буду умолять меня простить. И вернусь в университет на юриспруденцию. Хреново, конечно, но вот это вот, — она широким жестом указала на бар, — вот это ещё хуже.
— Но ведь ты хотела другого.
— Мало ли что я хотела. Надо смотреть на вещи реалистично.
Агнес недоверчиво уставилась на подругу.
— Короче, нужно просто смириться с тем, что папа знает, как лучше, — Нина убеждала не столько Агнес, сколько себя. — И жить сразу станет проще. И вообще, пора учиться радоваться малому.
Закончив фразу, Нина вдруг вспомнила о сводных братьях: один стал для Фабиана Вицки идеальным сыном и погиб в горах, а другой порвал со всей семьёй, уехал в Нидерланды и… может быть, даже счастлив?
Опасаясь, что Агнес в конце концов заставит её усомниться в сделанном выборе, Нина сменила тему:
— Не помню, говорила тебе или нет, но я вернулась в свой старый любительский театр.
— Это там, где ты Золушку играла?
— Ага. Хавлик меня обратно позвал. Он сцены из «Кукольного дома» Ибсена ставит. Это я к чему, у нас через три дня промежуточный прогон, для своих. Придёшь?
Агнес уже собиралась ответить, но тут в её глазах сверкнула какая-то идея. Она даже приоткрыла рот от изумления.
— Эй, ты что, привидение увидела? — удивилась Нина. Тем временем боковым зрением она заметила, что бармен подаёт ей какие-то знаки. Видимо, администратор вот-вот вернётся в зал.
— Нина…
— Чего?
— Ты… ты когда поедешь к отцу? Ну, извиняться там, возвращаться в университет, вот это всё.
— Чем скорее, тем лучше, — знаки бармена становились всё отчаяннее, опасность приближалась. Нина привстала с диванчика. — Может, даже завтра с утра. Извини, мне…
— Слушай меня! — Агнес перешла почти на шёпот и затараторила: — У меня есть план. Завтра не езжай. Поедешь через четыре дня — если захочешь. Можешь сделать мне такое одолжение?
Нина пожала плечами. Хорошо, пара дней ничего не решат. Но что это Агнес такое удумала?
— Эй, Вицки! — услышала она гнусавый окрик администратора. — Ты ничего не забыла?
Нина вскочила с диванчика как ошпаренная и густо покраснела. Не успела!
— Это очень важно! Точно не поедешь завтра? — напоследок ещё раз спросила Агнес, схватив Нину за руку.
— Да! — сквозь зубы процедила Нина и вырвала руку. Ух, и влетит ей сейчас от начальства! Садиться за столики с клиентами категорически запрещалось.
— А прогон в вашем театре через три дня, вечером, в клубе, всё так?
— Да!
— Отлично. Всё, беги. Ой, нет, подожди! Я не помню, я говорила? Я беременна.
Глава 13
Телефон упрямо молчал.
Все три дня с момента встречи с дочерью в пивной Ян провёл в томительном ожидании, не покидая дома и практически не отходя от телефонного аппарата дальше нескольких метров. Не раз и не два он хватался за трубку и нервно проверял исправность связи, вытаскивал и тут же вставлял обратно вилку из розетки. Даже звук телевизора был выкручен почти на минимум: пропустить звонок было недопустимо.
Но телефон молчал.
Все три дня ничто не нарушало абсолютного одиночества Яна. Даже его бывший психиатр, Штайнхарт, внезапно изменил своим привычкам и ни разу не приехал караулить на крыльце бывшего пациента.
К вечеру третьего дня терпение Яна истекло. Время поджимало, ведь оставалась лишь пятница, а с понедельника уже начинались школьные каникулы. Значит, теоретически Лея с Шарлоттой могли бы уехать из Сигора уже в субботу утром. А этого никак нельзя допустить.
Вечером четверга, не выдержав, он набрал номер дома Патрика. Он надеялся, что к телефону подойдут Шарлотта или Лея, на худой конец — жена хозяина, Джулия. Но трубку поднял сам Патрик. Помедлив секунду, Ян прервал звонок и погрузился в тревожные мысли. Что же всё-таки произошло? Что могло измениться? Неужели Шарлотта передумала и решила уехать? Бросить отца? Нет, невозможно.
Всю ночь с четверга на пятницу Ян ворочался в постели, ни разу не сомкнув глаз. К утру у него страшно разболелась голова, пришлось проглотить две таблетки анальгина. Дождавшись, когда часы пробьют полдень, Ян оделся и побежал на автобус, так и не позавтракав. Он уже не верил, что Шарлотта позвонит. Оставался последний шанс: встретить её после школы. Расписания её он не знал, но это не беда, можно и подождать.
* * *
Вопреки обыкновению, Шарлотта вышла из ворот школы совершенно одна, а не в компании близких подруг. Все одноклассники давно разошлись: кого-то забрали на автомобиле родители, большинство уехали на автобусе. Яну же это показалось хорошим знаком, им никто не помешает поговорить по душам. Он вылез из своего укрытия в зарослях возле забора и весело окликнул дочь:
— Колючка! Я уж думал, ты сегодня прогуляла уроки!
Шарлотта неторопливо повернулась к нему и сунула руки в карманы. Такая реакция показалась Яну очень странной: он ожидал увидеть на её лице радость или хотя бы удивление, но во взгляде Шарлотты было лишь какое-то отстранённое любопытство. Тогда Ян, как часто делали и он, и Лея, легонько щёлкнул дочь по носу, а потом застегнул ей верхнюю пуговицу на куртке-дождевике и поправил шарфик:
— Ну вот сколько раз тебе говорить застёгиваться целиком, а? Считай, зима уже, замёрзнешь и все каникулы проваляешься с температурой, — он сокрушённо покачал головой. — И чего не позвонила, а, глупенькая? Я же весь извёлся.
Шарлотта ответила не сразу. Чуть сощурившись, она задумчиво пошевелила губами.
— Прости, пап. Я… оно как-то вылетело из головы.
— Вылетело из головы! — возмущённо всплеснул руками Ян, хотя в глубине души почувствовал несказанное облегчение. Похоже, ничего страшного не произошло. — Забыла она! А мне теперь что делать? Я ведь с твоей мамой должен был всё обсудить! Ты уже узнала, когда точно вы едете?
— Куда?
— Я-то откуда знаю, «куда»? — Ян нахмурился. — Эй, ты мне сама в понедельник сказала, что мама тебя забирает и вы уже не вернётесь в Сигор! Было такое или нет?
— Ну… Да… Было.
— Ладно, — Ян почесал затылок. — Поедем с тобой сейчас, других вариантов не вижу. Я уже придумал, что скажу твоей маме, но нужно, чтобы твоих дяди и тёти не было дома. Что-то мне подсказывает, что дядя Патрик мне пока не простил расквашенный нос и пару фонарей под глазами, — добавил он с ухмылкой.
— Скорее всего, — чуть улыбнулась девочка.
— Отлично, мы друг друга поняли. Смотри, наш автобус!
И они побежали к остановке. Точнее, Ян побежал, а Шарлотта пошла вслед за ним, так что Яну пришлось придержать для неё дверь автобуса. Он снова отметил для себя, что какая-то дочь сегодня необычно рассеянная, вялая. Ещё он не мог не обратить внимания, что Шарлотта без своих любимых серёжек и бирюзового колечка на пальце.
— Что-то случилось, Колючка? Что-то в школе? — спросил он её, когда дверь закрылась, и автобус начал медленно выруливать с остановки. — Может, плохо себя чувствуешь?
— Нет, всё в порядке, пап. Устала очень. И ночью плохо спала. Последние ночи.
— А, опять эти сны? Про пустыню и город?
Шарлотта хмуро уставилась на отца, её глаза чуть сузились. Потом она медленно кивнула.
— Да, так и есть.
Они сели на свободные места в самом дальнем ряду. Чтобы немного отвлечься от предстоящей тяжёлой беседы с бывшей женой, Ян попросил дочь:
— Ладно, расскажи что-нибудь интересное. Мы же так мало общаемся с тобой последние месяцы. Как там твой бойфренд? Лишнего себе не позволяет, я надеюсь?
— Пап, прости, я… — Шарлотта покрепче обхватила рюкзачок и отвернулась к окну. — Я что-то не очень себя чувствую. Я посплю, пока мы едем, ладно?
Не столько слова, сколько её тон заставили Яна снова напрячься. Что, чёрт возьми, происходит? Неужели она и правда раздумала оставаться в Сигоре? Может, этот Патрик, будь он проклят, наговорил Шарлотте про отца каких-нибудь гадостей?
Неизвестность сводила с ума, и Ян решил спросить напрямик:
— Колючка, скажи мне только одну вещь. Ты всё ещё хочешь, чтобы я поговорил с мамой? Чтобы вы обе остались в Сигоре, здесь, со мной?
Шарлотта повернулась к нему. Как и при встрече, Ян снова увидел в её глазах отстранённое любопытство. Потом девочка слабо улыбнулась:
— Да, пап. Я не хочу уезжать. Сигор — мой дом. Здесь… здесь ты.
Она легонько обняла его, а потом снова прижалась виском к оконному стеклу.
Её ответ немного успокоил Яна. Всё в силе. Может, дочь и правда себя плохо чувствует. Или поругалась с приятелем и не хочет признаваться.
* * *
Когда они уже подходили к коттеджу, Ян беззвучно молился, чтобы дверь им открыла сама Лея, а Патрика и Джулии не оказалось дома. И его молитвы были услышаны.
Дверь им открыла именно Лея. Правда, вместо своих обычных старомодной сорочки и серой хлопковой юбки, она почему-то была одета в чёрный шерстяной костюм, в котором Ян её в последний раз видел на поминках по Регине, второй жене Фабиана. Лея выглядела ещё более усталой и раздражённой, чем раньше, она ещё сильнее осунулась, а под глазами у неё залегли глубокие тёмные круги.
Пропустив Шарлотту в дом и велев ей поскорее спускаться к ужину, Лея встала так, что перегородила Яну дорогу.
— Спасибо, что проводил её. А теперь, пожалуйста, уходи.
— Лея, мы можем поговорить, недолго?
— Сейчас не лучший момент, — она вернулась в дом и попыталась закрыть за собой дверь, но Ян придержал створку ногой. — Ян, пожалуйста, прошу тебя, давай не сегодня. У меня на тебя уже нет сил. Правда.
— Про не лучший момент я слышу постоянно, — пробормотал Ян, насупившись. — А он когда-нибудь бывает лучшим? Хотя я и так знаю: он настанет, когда вы уже уедете из Сигора!
— Ян, прошу тебя, не надо, хватит, — взмолилась Лея. А потом сделала совсем неожиданную вещь: соединила ладони на груди и подошла к нему вплотную. — Ян, сжалься. Я не могу, я просто без сил. Мне же надо всё организовать: бальзамирование, гостей, отпевание, оформить все документы, договориться насчёт места… Я одна, мне никто не помогает, я… Я же не железная, я не выдержу.
У Яна на языке вертелся закономерный вопрос, но тут его взгляд упал на угловой столик, на котором меж двух зажжённых свечей стоял перевязанный чёрной ленточкой портрет Урсулы, матери Джулии. Нужда задавать этот вопрос немедленно отпала.
Не дождавшись реакции Яна, Лея ушла в холл, упала на диван и обречённо уставилась в одну точку. У Яна сжалось сердце. Переступив порог, он молча направился к ней. Хотел было сесть рядом, но она тут же выставила руки перед собой в преграждающем жесте. Потом закрыла глаза и просидела так некоторое время, чуть покачиваясь из стороны в сторону. Когда Лея заговорила снова, её голос дрожал:
— Я попросила тебя уйти.
— Прости, не в этот раз, — ответил Ян. Он сел в кресло напротив и скрестил руки на груди. — Я не уйду. Даже не надейся. Хоть полицию вызывай.
Лея тихо застонала. И всё же что-то в голосе Яна заставило её смириться с его присутствием.
— Всё случилось так быстро, — не открывая глаз, прошептала Лея. — Да, Урсула тяжело болела, но последние пару месяцев ей вроде даже полегче было. Никто не ожидал, что однажды мы зайдём в её комнату, а она… К смерти невозможно подготовиться, даже если знаешь, что ждать недолго осталось.
— Мне жаль. Я не знал, иначе хотя бы позвонил, — тихо сказал Ян. — Странно только, что Шарлотта мне ничего не сказала по дороге сюда.
— Правда? Бедная, у неё, должно быть, сильный стресс. Хотя мы и пытались держать её от всего этого подальше.
— Вы с ней были близки? С Урсулой?
— Не слишком, — Лея покачала головой. — Нельзя плохо о покойных, но у неё был очень сложный характер. Она была такой властной. Иногда, прости Господи, я её прямо ненавидела. Но всё же…
Лея встала с дивана, подошла к окну и задёрнула тяжёлые шторы. Она щёлкнула выключателем, и холл залил мягкий свет десятков лампочек, вмонтированных в натяжной потолок.
— Но теперь всё. Теперь меня точно совесть мучать не будет. Можем спокойно уехать. Единственное хорошее во всём этом, — она наклонилась и с кряхтением потёрла левую голень. Ян хорошо помнил, что Лея с самого рождения Шарлотты мучилась с венами.
— Болят? Доктор же просил, чтобы ты меньше времени проводила на ногах.
— Да что ты говоришь? — язвительно усмехнулась Лея. — А пол помыть, постирать, развесить, приготовить обед, ужин — это всё за меня Мать Тереза сделает?
— Ты хочешь сказать, что у Патрика нет денег на профессиональную кухарку и уборщицу?
Лея ничего не ответила. Но Яну и не был нужен ответ, он и так его знал. Воспользовавшись тем, что Лея не закрылась от него, как обычно, он тут же продолжил:
— Знаешь, отлично они с Джулией устроились. Они пользуются тобой, а взамен — ночлег и карманные деньги для Шарлотты! Ты правда этого хотела? Когда сюда переехала? Быть служанкой в доме брата?
Планируя дома будущий разговор с Леей, Ян перебрал в голове множество аргументов в пользу того, что Шарлотте лучше остаться в Сигоре. Ожидая дочь из школы, Ян придумал для этих аргументов хорошие формулировки. Тему же трудной жизни Леи в доме брата Ян вообще не собирался поднимать. И всё же, подчинившись секундному порыву, он это сделал.
По изменившемуся лицу бывшей жены он мгновенно понял, что только что совершил крупную ошибку. Но было уже поздно. Ян интуитивно догадывался, что Лея воспримет его слова в штыки, но он никак не ожидал, что его вопросы приведут Лею в такую ярость.
— Вот как? А у тебя в доме… — она не договорила, вспышка гнева душила её. — У тебя в доме, что, по-другому было, Ян?! Ты меня не держал за служанку?!
— Я…
— Нет, ты был ещё хуже! Они хотя бы делают вид, что им не всё равно. А ты… кто была я для тебя все эти годы?! Разве не обычной домработницей, а заодно и няней, чтобы воспитывать твоего ребёнка?
— Нет, неправда…
— Правда, Ян, всё правда. Если что-то между нами и было когда-то, оно не прожило и двух лет. А потом всё. Но ты, ты продолжал делать вид, что всё нормально, шутить, рассказывать свои бесконечные истории, смотреть свой поганый телевизор вечерами! — Лея сорвалась на крик. Ян в изумлении приподнялся в кресле: он и не подозревал, что Лея ещё чувствует эту боль, после стольких лет. — Но даже это было для меня роскошью! Потому что чаще всего тебя вообще не было дома.
— Но это ведь были командировки, я…
Лея не стала дальше спорить. Её грудь вздымалась всё медленнее. Видимо, она ощутила, что только что перешла некую грань и нужно как можно скорее загнать все чувства обратно в скорлупу.
— Но ты прав, разница невелика, — сказала она наконец. — И именно поэтому, — если я не хочу похоронить себя заживо, — мне надо уехать.
— Лея, но наша дочь…
— Моя дочь!
— Наша.
— А ты правда думаешь, что ей нужен такой отец? — спросила она желчно, будто желая отомстить за то, что он стал свидетелем всплеска её потаённых чувств. — Как по мне, ей лучше совсем без отца, чем с таким. Хотя, может даже, мне удастся найти ей приличного отчима, кто знает?
Ян отвернулся: продолжать было слишком мучительно. Да у него и не было доводов, чтобы хоть как-то оправдать себя. Как и прежде во время их ссор, он мог лишь бессильно внимать болезненным упрёкам Леи, — надеясь, что она в конце концов выпустит пар и успокоится. Лея, не дождавшись его ответа, презрительно усмехнулась и бросила:
— Я знаю, зачем ты пришёл. И вот тебе мой ответ. Очень подробный и понятный. А теперь убирайся.
Он медлил. Тогда она бросилась к входной двери и широко её распахнула:
— Ты оглох? Убирайся!
Ян нутром чувствовал, что это последняя возможность сделать хоть что-то. Но не тут-то было: в его ушах снова звенел тот вкрадчивый голос, что уже полтора года заставлял его чувствовать себя ничтожеством, вечным неудачником, психически больным изгоем, навсегда лишившимся права даже не на счастье, а на банальный душевный покой. Этот голос, молчавший в последние дни, триумфально вернулся в свои владения. И вот уже жалкие остатки надежды растаяли, сменившись безмолвным и безграничным отчаянием.
И Ян поплёлся к выходу.
— Я бы и сказала, что мне тебя жаль, — сквозь зубы добавила Лея, как будто желая окончательно его добить. — Но это неправда. Всё это, всё, от начала до конца, твоих рук дело. Ты сделал это сам, со мной, с собой и Шарлоттой. Ничего не осталось, Ян. Как напалмом всё выжжено. Но знаешь, я использую свой последний шанс, воскресну из мёртвых, чего бы мне это ни стоило!
Уже спускаясь с крыльца, Ян обернулся и увидел за спиной Леи Шарлотту. А ведь ему так много нужно было ей сказать, объяснить… Попросить прощения…
Но вместо страха, горя, злости — любой из этих совершенно закономерных эмоций! — на лице дочери Ян прочитал лишь всё то же отстранённое любопытство.
Глава 14
«Скапино», маленький театр районного клуба, в вечер промежуточного прогона превратился в самый настоящий сумасшедший дом.
Как водится, в последний момент вскрылись миллионы проблем. Забыли распечатать программки. Часть софитов, которые снимали на прочистку, долго не удавалось подвесить на место, так как крепежи куда-то запропастились. После мытья пола в зале воздух пропитался едким чистящим средством, и тяжёлый запах так и не выветрился, хотя все окна были открыты нараспашку. Новенький задник декорации, изображающей интерьер квартиры Хельмера из «Кукольного дома», никак не хотел стоять ровно и падал на актёров, в итоге решили приколотить его к доскам сцены гвоздями.
Апофеозом же катастрофы стало отсутствие девочки, играющей няньку Анну-Марию: она умудрилась чем-то отравиться и теперь валялась дома с лихорадкой. Постановщик Хавлик за неимением других вариантов упросил сыграть роль Анны-Марии собственную супругу. И теперь та, красная от злости, судорожно подбирала себе костюм по размеру, одновременно штудируя роль.
Нина, желая максимально отстраниться от лихорадочной суеты, заперлась в рубке осветителя и пыталась себя успокаивать. Хаос и паника вокруг страшно её нервировали, сердце бешено колотилось, а бесконечные строчки роли, казалось, вот-вот выветрятся из головы. Ей предстояло играть Нору, главную героиню, а репетиций было гораздо меньше, чем она рассчитывала. Хавлик все последние дни заставлял её и её сценического мужа снова и снова проходить финальную сцену, и её-то девушка знала назубок. Но вот все прочие сцены слились в её голове в одну сплошную кашу.
— Нина! — в рубку в панике влетела жена постановщика и вцепилась девушке в руку. — Коробка! Там написано, что у няньки должна быть коробка с платьями!
— Я не знаю, посмотрите в реквизитной, — раздражённо ответила Нина, не поднимая глаз от текста, — или Хавлика спросите, он должен знать.
— А я понятия не имею, где его черти носят! — возмутилась пожилая женщина. — И вообще, после всего, что он мне тут устроил…
Нина была готова зарычать. Но вовремя спохватилась: женщина не виновата, что на неё вдруг свалилась роль няньки. А вот если Нина сейчас нагрубит ей, то та может психануть и уехать домой, — и тогда показ гарантированно сорвётся. С досадой бросив текст на пульт осветителя, Нина побежала в реквизитную. Жена Хавлика, уперев руки в боки, осталась ждать её в рубке.
Как Нина и опасалась, нужной коробки в реквизитной не оказалось. Не было её и за кулисами. Да что за издевательство такое — делать ей сейчас больше нечего, только искать чужой реквизит?! Нина решила на всякий случай заглянуть и в декорационную. И, если там коробки тоже нет, придётся жене Хавлика придумывать что-то на ходу.
Включив в декорационной свет, Нина бегло окинула взглядом сложенные один на другой пыльные стулья, свёрнутые в рулоны ковры, большие полиэтиленовые мешки, набитые цветастыми тканями, огромный посудный шкаф с потёртой резьбой, заляпанную краской оконную раму без стекла, гипсовый бюст Ленина, несколько настенных зеркал… Как она и думала, никаких следов коробки. Она щёлкнула выключателем и уже хотела уйти, но в последний момент до неё донёсся хриплый шёпот:
— Нина…
Сбитая с толку, девушка снова включила свет. Это что, розыгрыш? Кому это пришло в голову прятаться в декорационной в темноте? Да ещё в такой момент? Шёпот раздавался откуда-то со стороны шкафа. Нина направилась туда, обогнула его и с изумлением увидела Хавлика, съёжившегося в углу между шкафом и выцветшим диваном со вспоротой обивкой.
Щуплого старичка била крупная дрожь. Глядя на Нину с нескрываемым ужасом, постановщик приложил трясущийся палец к губам и почти беззвучно прошептал:
— Он ушёл? Ушёл?
— Кто? — не поняла Нина, оторопело разглядывая старичка. Что он несёт? Что вообще он здесь делает, ведь до начала спектакля меньше получаса? — Кто ушёл? Что с вами?
Морщинистое лицо Хавлика исказила гримаса отчаяния. Нет, это точно не розыгрыш.
— Он… человек с четырьмя ногами… — прошептал Хавлик, дико вращая глазами. — Он снова пришёл… за мной…
— Господин Хавлик, я не понимаю, о ком вы говорите. Но нам надо возвращаться в зал, — Нина сообразила, что должна срочно брать ситуацию в свои руки, другого варианта нет. Они же не могут играть показ без режиссёра! А уже после показа они и будут разбираться с тем, что за ерунда приключилась с Хавликом. — Мы вот-вот начнём. Вас наверняка уже все ищут.
Она наклонилась, чтобы помочь старику подняться, но он отпрянул будто ошпаренный. Нина растерянно огляделась по сторонам. Конечно, все в театре давно привыкли, что Хавлик порой ведёт себя эксцентрично, но на этот раз с ним, похоже, и впрямь стряслось что-то очень плохое.
— Послушайте, вы нужны нам. Нам всем, — подумав, Нина решила сменить тактику. Она присела на корточки и постаралась говорить как можно ласковее. — Пойдёмте. А если что, я вас защищу, — она осторожно протянула к нему руку.
— Ты тоже его не видела… — Хавлик, казалось, вот-вот заплачет, его козлиная бородка затряслась. — Ты тоже. Никто не видит. Никто не слышит его смех. Вы все думаете, что я спятил…
— Перестаньте, никто так не думает, — Нина прикоснулась к дрожащей руке старичка, потом легонько погладила её. — Мы все вас очень любим. Вы прекрасный постановщик. А «Кукольный дом» — это ваша лучшая работа!
— Он был здесь, Нина, — плаксиво пробормотал Хавлик, начиная, впрочем, поддаваться. — Я видел его много раз. Он… он хочет вырвать мне глаза! — добавил Хавлик свистящим шёпотом. — Он приходит и зовёт меня. Здесь. И дома тоже. И там, в городе среди песков… И хохочет, всё время хохочет.
— Я вам верю, — успокаивающе сказала Нина. — И мы не дадим вас в обиду. Мы…
Из-за двери послышались мелодичные звуки. В зрительном зале включили музыку — значит, вот-вот начнут запускать зрителей.
— Нам пора, господин Хавлик. Идёмте, всё будет хорошо, — подбодрила она постановщика и направилась к выходу из декорационной. Уже стоя возле двери, она повернулась к старичку, робко выглядывающему из-за шкафа, и улыбнулась ему как можно ласковее.
И тогда, всё ещё недоверчиво на Нину поглядывая, Хавлик засеменил к ней.
* * *
Вопреки ожиданиям Нины, показ прошёл не так уж и плохо. Актёры выложились на полную, публика — родственники и друзья — собралась неискушённая и нетребовательная. После двух-трёх сцен зрители даже поддержали исполнителей аплодисментами.
После поклонов за кулисы ворвался раскрасневшийся Хавлик, наблюдавший показ из рубки, и по очереди обнял каждого из своих подопечных.
— Хорошо! Хорошо! — кричал он и возбуждённо размахивал руками. — Ещё есть над чем работать, забыли половину реплик, но в целом есть перспектива! Ах вы ж мои чертята!
Глядя на восторженно жестикулирующего Хавлика в окружении уставших, но довольных артистов, Нина не могла не разделить всеобщего воодушевления. Одно только омрачало её радость: она не могла забыть странную сцену в декорационной. Что вообще это было? Может, отозвать Хавлика на минутку в сторонку и спросить? Но Нина медлила, ей ужасно не хотелось портить старичку долгожданный праздник.
Супруга Хавлика не пожелала присоединиться к общему веселью, всё это время она дотошно кого-то высматривала через щель между боковым занавесом и задником. Нина уже направилась к ней, чтобы тихонько рассказать об инциденте в декорационной, когда женщина вдруг резко задёрнула занавес и повернулась к мужу:
— Эй! Ты видел, кто у нас там в зале сидит?
— Я думал, уже все разошлись, — буркнул Хавлик. Он терпеть не мог, когда его отвлекали в минуты триумфа.
— Там Йозеф Шала, собственной персоной. Тот самый.
Хавлик открыл рот от изумления. Ринувшись к кулисе, он заглянул в щель и тут же в смятении прижал ладонь к плешивой голове.
— Кто?! — прохрипел он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Кто его позвал?! А ну признавайтесь, сукины дети, кто?!
Не веря, что прославленный артист удостоил своим присутствием их маленький любительский театр, актёры один за другим тоже стали заглядывать в щель. Когда дошла очередь до Нины, она и впрямь увидела с краю предпоследнего ряда беседующих Йозефа и Агнес.
— Господин Хавлик, похоже, это ко мне, — Нине очень не хотелось признаваться, но что оставалось делать. — Агнес, девушка рядом с ним, — моя подруга. Я её позвала. Но я не думала, что он тоже придёт. Мне… мне очень неловко.
Актёры начали о чём-то шушукаться, с подозрением глядя на Нину.
— Ну так иди… чего уж… — слабым голосом предложил Нине Хавлик. — Разбирайся. Я тоже подойду. Только… это… воды выпью. Или чего покрепче.
Так и не смыв грим, прямо в костюме Норы, Нина отправилась в зрительный зал. Заметив её, Агнес приветственно замахала рукой.
Нина ещё издали обратила внимание, что Агнес сменила свой элегантный костюмчик на просторный сарафан с ромашками. Должно быть, купила его в магазине для беременных, хоть у самой ещё даже никакого намёка на живот.
— Насилу его уговорила прийти, упирался до последнего! — возмущённо заявила Агнес, едва Нина приблизилась. После чего радостно улыбнулась: — Ну что, как тебе сюрприз?
Нина вместо ответа наградила подругу убийственным взглядом. Она была готова провалиться сквозь землю.
Йозеф хранил молчание, его лицо оставалось совершенно непроницаемым, и Нина никак не могла понять, какое впечатление на него произвёл показ. Впрочем, она быстро догадалась, что тот просто подбирает подходящие слова, чтобы её не обидеть. Она смутилась и опустила взгляд.
— Ну, скажешь ей что-нибудь или будешь стоять как истукан? — Агнес с негодованием толкнула своего кавалера под руку.
— Нуу… Это было любопытно, — сказал он наконец, глядя куда-то поверх плеча Нины. — Парень, игравший частного поверенного, молодец, смешной. А вот муж ваш, Хельмер, не очень, как будто всё время стеснялся чего-то. И я не понял, к чему тут воздушные шарики…
— Да-да, это всё понятно, — нетерпеливо прервала его Агнес. — Ты про Нину-то саму скажешь что-нибудь?
Йозеф чуть прищурился и задумчиво сказал:
— Скажу честно, не ждал ничего особенного. Всё-таки это Ибсен, роль очень сложная. Но знаете, хоть и не всё получилось, в целом вы её вытянули. У вас определённо есть способности. И кстати… — Йозеф чуть улыбнулся, — костюм Норы идёт вам гораздо больше, чем форма официантки.
Нина почувствовала, что почва уходит у неё из-под ног. Как такое может быть? Сам Йозеф Шала похвалил её игру? Да, с оговорками, но всё же… Однако уже в следующую секунду Нина заметила широко улыбающуюся Агнес и с грустью поняла, что Йозеф просто притворяется: Агнес бы не простила ему, если бы он отозвался о Нине плохо.
— Ладно, нам пора, — деловито сказал Йозеф и начал отодвигать стулья, чтобы быстрее выйти в коридор. — Кажется, это ваш режиссёр сюда идёт. А я не готов давать ему полный разбор спектакля, уж простите. И от запаха этого мне уже нехорошо.
Обернувшись, Нина увидела, как Хавлик плетётся в их сторону в сопровождении супруги. Не дойдя десяти шагов, он вдруг остановился, и они с женой начали о чём-то ожесточённо спорить. Тем временем Агнес взяла Йозефа за плечо и что-то сказала на ухо. Он кивнул, после чего вытащил из кармана стильной клетчатой рубашки сложенный вчетверо листок и протянул Нине.
— Вот, возьмите. Это монолог Исабель из нашего старого спектакля, «Иеговой и Геенной». Слыхали про него?
— Да, конечно! — воскликнула Нина. Развернув листок, она непонимающе уставилась на Йозефа. — Спасибо, но… зачем он мне?
— Через три дня в Театре Откровения будут открытые пробы на маленькую роль в новом спектакле, — торопливо объяснила Агнес. — Претендентки должны будут прочитать этот монолог. И одну из них возьмут…
— О боже, да ты шутишь! — Нина нервно рассмеялась, хотя ей было совсем не до смеха. Она залилась краской от смущения. — Ты серьёзно предлагаешь мне пойти на пробы в Театр Откровения?! Но это смешно, я играла-то только здесь, да и недолго. Агнес, я же даже не училась! Нет, нет, это глупость, заберите!
Нина попыталась отдать листочек Агнес, но та замахала руками.
— Эй, ну ты чего, это же твой шанс! А следующие открытые пробы будут неизвестно когда! К тому же, Йозеф сказал, роль совсем маленькая: там от силы четыре выхода.
— Нет, нет, пожалуйста, не надо! — Нина бешено мотала головой, отказываясь слушать любые возражения. Ну какого чёрта Агнес всё портит? Нина только-только смирилась с тем, что вернётся к отцу, закончит университет, найдёт нормальную работу! — Я… я не могу. Пробы, на сцене Театра Откровения, перед всеми актёрами театра, перед самим Парсли!
— Ну, не так торжественно, — усмехнулся Йозеф. Кажется, происходящее изрядно забавляло его. — Скорее всего, даже не на сцене, а в репетиционной. Да и Парсли вряд ли будет. Делать ему больше нечего, новичков отсматривать! Хотя кто знает, что ему в голову взбредёт…
— Заберите, пожалуйста! — в конце концов Нине удалось вложить Агнес в руку листочек. — Я не смогу. Не справлюсь. Я никогда не умела играть. Все будут смеяться.
— Я не понимаю. Ты же так хотела… — недоумённо прошептала Агнес.
Подруга сокрушённо посмотрела на Нину и покачала головой, в её глазах читалось острое разочарование. Нина почувствовала лёгкий стыд, но она упорно продолжала стоять на своём. Агнес-то легко говорить, а вот окажись она в шкуре Нины после всех неурядиц последних месяцев…
— Я тоже не пойму, чего вы так сопротивляетесь, — заметил Йозеф, переводя взгляд с Нины на Агнес и обратно. — Другая бы на вашем месте… Думаете, легко попасть в списки на пробы?
— Я не хочу. У меня всё равно не выйдет. У меня нет актёрского таланта! Вы же всё видели.
— Вообще-то, — Йозеф пожал плечами, — довольно сложно оценить талант в таких… эммм… условиях. Но допустим, вы не пройдёте пробы, — и что? Вы же ничего не теряете.
— Это не так, — глухо сказала Нина. Ей отчего-то страшно хотелось плакать, и она изо всех сил себя сдерживала. — Можно… можно я пойду? Переоденусь, смою грим? Пожалуйста! — взмолилась она.
Йозеф и Агнес переглянулись. Агнес пожала плечами.
— Без проблем, — ответил Йозеф и направился вместе с Агнес в гардероб. Подруга напоследок одарила Нину ещё одним неодобрительным взглядом.
Нина в панике смыла грим, в том же лихорадочном темпе переоделась и убрала на место реквизит. В коридоре она столкнулась с Хавликом, он хотел что-то у неё спросить, но Нина соврала, что экстренно нужно домой и унеслась прочь.
После разговора с Агнес и Йозефом в её душе царил жуткий раздрай. От воодушевления после спектакля не осталось и следа, сейчас ей больше всего на свете хотелось бежать из маленького театра. Да и вообще, пора завязывать, она больше не хочет иметь с театральным искусством ничего общего. Эту страницу надо перевернуть. К чёрту мечты детства. Надо повзрослеть, как ей много раз уже говорил отец. Она вернётся в университет, закончит его во что бы то ни стало, получит работу юриста в солидной фирме и станет, наконец, гордостью семьи.
Заменит бедного Вальтера.
Убедив себя, что принятое решение достаточно твёрдо и пересмотру не подлежит, Нина почувствовала некоторое облегчение. Накинув куртку, она побежала к выходу. Она уже была в дверях, когда гардеробщица окликнула её:
— Эй, это же ты — Нина Вицки, верно? Просили передать.
Она протягивала Нине сложенный вчетверо листочек с монологом Исабель.
Весь мир как будто исчез: остались только Нина и этот несчастный листочек.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги