Тихий номер

Маленький свет

Красные бархатные шторы за его спиной выглядели как внутренности театра, который давно сдох, но продолжал притворяться живым.

Линок вышел на сцену. Худой, как анорексичный гробовщик, с чёрными волосами на пол-лица и глазами, в которых свет погас ещё до его рождения. Он держал микрофон, как будто это медицинская капельница — и только через неё он ещё держался.

Он помолчал. Осмотрел толпу.

— Всем привет… — сказал он, сипло, — я выгляжу так, как будто у меня не депрессия, а абонемент в неё.

Зал засмеялся. Неровно. Но искренне.

— В детстве бабушка говорила: «Тебя нашли в капусте».
Проблема в том, что это был не огород. Это была помойка. И рядом валялся настоящий младенец.
«Но мы выбрали тебя, Илюша». Спасибо, бабуль. Надеюсь, второго хотя бы кто-то усыновил.

Смех уже по-настоящему качнул помещение.

— Я худой не потому, что плохо ем. Я просто сжигаю калории на тревоге.
— Вчера пытался сделать присед. Присел и подумал, что теперь так и останусь. Идеально: ниже взгляд, меньше проблем.

Смех усилился. Кто-то аж хлопнул рукой по столику.

— У всех есть внутренний критик.
У меня — внутренний критик, рецензент, прокурор и один тип с лопатой, который просто стоит у стены и ждёт, когда я оступлюсь.

Он чуть склонил голову, как будто сам себе подмигнул.

— Меня недавно спросили, чего я боюсь.
Я сказал: «Только одного — что однажды проснусь счастливым и пойму, что не о чем шутить». Толпа захлопала. Кто-то свистнул. Линок не улыбнулся — он вообще редко улыбался. Только иногда, будто случайно, один уголок рта дёргался, когда кто-то понимал его шутку на секунду раньше остальных. Он сделал шаг назад, свет погас. За кулисами пахло пылью и пивом. А на сцене остался только тонкий след — будто смерть зашла, пошутила и ушла курить.

Коридор был тусклый, с облезлой штукатуркой и стенами, которые будто слышали слишком много плохих шуток. Линок шагал спокойно, как в морге, где никого уже не удивляют.

Мимо него прошёл толстяк с блокнотом — сжал плечи, как будто Линок излучал радиацию. Кто-то другой — молодой, самодовольный, с наушниками — наоборот кивнул ему с уважением, будто сказал: «Вот этот может — вытянуть хохот из комы».

Он не смотрел на них. Только прошёл мимо, как будто сквозь дым.

В конце коридора — железная дверь. Курилка. За ней запах никотина, мокрой стены и дешёвых побед.

Серж уже ждал. Прислонившись к окну, со своей вечно мятой сигаретой и не менее мятой физиономией.

— Йо, Линок, ты снова убил, — сказал он, глядя на него, как на триггер для депрессии.
— Публика? — Линок прищурился.
— Смеялись как при эвакуации. Нервно, но массово.

Серж был полной противоположностью Линка. Толстячок, с пузом, как миниатюрный батут, и голосом, будто поёт свою биографию в караоке. Его материал был громкий, с кривляниями, про секс и то, как он якобы крутой. Хотя сам боялся поднять крышку на кастрюле с макаронами, чтобы не обжечься.

— Чего такой мрачный? — спросил Серж.
— Я просто нормально выгляжу. Это ты весь в грёбаных цветах.

Серж засмеялся.

— Ты выглядишь так, будто тебя родили в гробу.
— Не. Просто роды были в ритуальном круге, бабушка не успела разжечь свечи, — ответил Линок.

Пару секунд — и оба рассмеялись. Разными смехами: Серж громко, с животом, Линок тихо — губы чуть дрогнули.

— Ты знаешь, ты реально пугаешь их.
— Зато смеются.
— Да, смеются… Как будто узнали, что их дом сгорит, но не сегодня.

Линок затянулся. Дым скрыл его лицо, и на секунду он стал совсем похож на тень.

— Я не шучу, чтобы нравиться, Серж. Я шучу, чтобы не сдохнуть.

Серж помолчал.

— А я шучу, чтобы наконец кто-то захотел со мной потрахаться.

Оба опять засмеялись. Только у одного смех был как броня, у другого — как крик, переведённый в шутку.

Снаружи мимо окна прошёл человек. Потом другой. Жизнь шла. Но здесь, в этой прокуренной каморке, два клоуна с разными ранами сидели на сломанных стульях и делали то, что умели лучше всего — прятали боль под панчлайны.