тихий ребёнок

тихий ребёнок

Тихий ребёнок

Там плачет маленький ребёнок,

Где мать твердит: «Тише, малыш!»

И замолкает тот ребёнок,

И повисает вокруг тишь.

Молчит ребёнок слишком долго,

Ведь так родителям удобно.

Но когда вырастет дитя,

Оно укажет на себя.

И вот невинный тот малыш,

Болеть стал тихонько, как мышь.

И голова болит невольно,

Малыш всё терпит смирно, стойко.

Но от того лечения нет,

Быть тихим — вот его обет.

Часть 1

Глава 1

Хочу сейчас поделиться немногими аспектами моего детства, чтобы было понятнее, как и почему всё происходит дальше, расскажу ещё о своей семье и самом раннем, что я из неё взяла.

Каким я помню своё детство? Оно было разукрашено в разные цвета, преимущественно в тёмные, коричневые, серые, бежевые оттенки.

Помню, как сижу в зале, на обшарпанном диване из бежевой искусственной кожи, пока мама бегает и убирается дома. Я вижу, как она заходит в довольно просторный зал и оглядывает игрушки, разбросанные на полу, расстраивается, качает головой, грустно вздыхает, что ещё придётся дольше убирать, а потом уходит обратно в коридор. Пока она убиралась в других комнатах, маленькая я собирала свои игрушки. Мама заходит, а в комнате всё чисто. Как же мне было приятно видеть её улыбку, знать, что я хорошая девочка, хорошая дочь.

— Николь, да моя ж ты радость, — взмахивает мама руками, — ты же моя помощница.

Она брала меня на руки и начинала свой рассказ:

— Ты у меня всегда была хорошей девочкой. Вот я с тобой в роддоме лежала, ты тогда только-только родилась. А я вся вымученная, еле хожу, ещё кормлю тебя из последних сил. В соседних палатах ор стоит неимоверный. Я пока в туалет иду, слышу, как матери своих малышей успокаивают, те кричат — ужас, аж голова болеть начинает. Тебя как принесли, ты только хочешь закричать, а я тебе из последних сил: «Тише, Николь», — и ты замолчала. Просто тихонько лежала и смотрела на меня. Всегда ты у меня самая послушная, самая тихая. Я так перед всеми в роддоме и хвасталась: «А вот у меня тихий ребёнок», — мне никто не верил, а ты ведь правда молчать начинала всегда, если я тебе скажу.

Вот так я всегда и была тихим ребёнком. Мне это нравилось — быть удобной своим родителям. Мама рассказывала мне эту историю столько раз, что, кажется, я уже помню, как это было. Конечно, скорее всего, это просто моё воображение. Однако я чётко вижу в своих воспоминаниях эту белоснежную палату с одной односпальной кроватью у окна, стены белые-белые, потолок аж светится, мама с измученным, но таким счастливым лицом, запах медикаментов, ворчание уборщиц, крики детей, доносящиеся из других палат, вечные мамины подружки по роддому, которые постоянно заходят к нам, постукивают тихонько об дверь и спрашивают:

— Ну что, как вы сегодня?

А мама им отвечает:

— Хорошо, спасибо, а вы как? Да проходи, не стесняйся, присаживайся, я не занята, хоть поговорить с кем будет.

Я помню каждую деталь. Голос у мамы такой громкий и звонкий, честно говоря, он мне не очень нравится с самого детства, вот всё в маме нравится: и глаза, и щёчки, и пухлые губки, её русые густые волосы, мягкие руки — вся она родная и любимая, а голос звонкий. Иногда он меня пугает, мама всегда, когда говорит, мне кажется, что она приказывает, и чуть-чуть не услышишь — всё, она разозлится. Хотя это не так, мама, наоборот, весёлая, она от радости громко разговаривает, когда злится, конечно, тоже, но чаще от радости. А меня, не знаю почему, но с самого детства пугают громкие звуки. Со временем я привыкла к её голосу, но в детстве мне часто становилось страшно от него. Хотя привыкание не мешает мне иногда его пугаться.

Когда я только родилась, у мамы случилось горе: её мама умерла от рака груди. Это было ужасное несчастье, и мама всё время плакала. Она думала, что сильная, что сможет подготовиться к смерти, но не смогла. У кого родственники когда-нибудь умирали от рака, те знают, что рак делает с людьми. Вот так вот, на последних стадиях заболевания большинство людей от болезни становятся просто неузнаваемыми. Не могу даже представить ту боль, которую пришлось испытать маме, она потеряла одного из самых родных людей как раз тогда, когда исполнилось два месяца её дочери. Только потом, спустя долгие годы, она смирится с тем, что за жизнью приходит смерть.

Долгое время она находилась в отчаянии, ещё и работала, они с папой вдвоём работали, а я осталась с бабушками. Ну, точнее говоря, чаще всего спала я дома, но проводила весь свой день в компании бабушки Гали и дедушки Олега, а на выходных приходила к бабушке Свете и деду Андрею, я всегда так и звала его — «дед», это он меня попросил так себя называть, наверное, ему казалось, что это делает его солиднее, возможно, и делает.

Помню то прекрасное время как вечную прогулку. До трёх лет я обожала гулять, копаться в песке, лепить куличи, играть на площадках. А прабабушка Галя с прадедушкой Олегом везде бегали за мной по пятам, хотя были уже давно не молодые. Они придумывали разные игры, мне казалось, их фантазия бесконечна, мы рисовали, пели, играли в догонялки, использовали все подручные средства, которые хоть чем-то могли послужить в игре.

Столько же, сколько и игр, они могли придумать поводов для ссор. Вечные пререкания и переругивания для них являлись вполне обыденным атрибутом жизни. Бабушка Галя очень маленького роста, я её переросла ещё в детстве, несмотря на это, она очень крепкая и выносливая, для меня она всю жизнь выглядела одинаково: с короткой причёской, волосы всегда чёрные, неизменный нос с горбинкой, одетая в синий халат, а на голове часто можно было заметить красный берет, меня он всегда так смешил, я называла бабушку Красная Шапочка; кожа у неё никогда не была белой или бледной, бабушка работала много в саду, и загар не сходил с неё никогда. А запах как у настоящей бабушки, помню, обнимаю её и чувствую аромат выпечки, пирожков даже. Дедушка Олег, высокий мужчина армянской внешности, я редко когда задумывалась о его происхождении, всегда помню его седым, а армян обычно представляю темноволосыми. Он всегда так мелодично шаркал тапочками, под этот звук можно даже заснуть, если, конечно, бабушка не начнёт кричать: