Тишина аномалий

Пролог. Точка активации

Домик, новый и тёплый, терялся среди сосен – на границе Свердловской области и Пермского края.

Запах сосен наполнял воздух вокруг. Лёгкая влага от тающего снега лежала на ветках. Камин потрескивал, будто подпевая ветру за стеной. Всё казалось слишком правильным, слишком спокойным.
Внутри – светлая отделка, лёгкий запах древесины. Тишина.
Аня нашла его на каком-то сайте – «хюгге в русском лесу».
Без цивилизации, но с горячей водой, камином и ощущением покоя. Именно то, что им было нужно.

До ближайшего посёлка – около десяти километров. Ни трасс. Ни магазинов.
Только лес, снег и слабый сигнал.

Они были втроём. Он, Аня и Илья. Семья. После утомительного года, бессонных ночей и бесконечной беготни – несколько дней вместе. Никто не спрашивал про работу. Не вспоминал о долгах, проектах, срочных звонках. Мир снаружи будто остался в другой жизни. Здесь – только трое. И тёплый воздух. И время, которое наконец перестало убегать.

Но внутри что-то не отпускало. Не страх, не беспокойство – что-то тугое, нераспознанное. Как будто он знал: у спокойствия есть цена. И это было не про паранойю. А про интуицию. Ту, что замирает где-то в груди, но не исчезает.

Утренний чай остывал в кружках, на столе стояли недоеденные бутерброды, а в окне качались сосновые ветви, ловя лучи утреннего солнца. Алексей смотрел на Аню, улыбавшуюся сыну, и вдруг почувствовал, как сильно боится это потерять.

Всё выглядело идеальным. Алексей разжигал камин. Илья бегал с деревянным автоматом, изображая зомби-апокалипсис. Он устроил осаду камина: прятался за креслом и кидал в Алексея подушками.

Он выныривал из-за кресла с криком:

– Я их вижу! – и снова нырял обратно. Потом затаился, дышал, как охотник, и вдруг бросился в атаку, визжа:
– У них нет шансов! Всех спасу!

Алексей прикрылся пледом и отмахнулся – смеялся, как не смеялся давно. Потом подхватил сына на руки, кружанул в воздухе, и тот взвизгнул – не от страха, от восторга.

– Вы окружены, командир! – сказал Алексей, усаживая его на подлокотник кресла. – Сдавайтесь, пока целы!

– Никогда! – Илья сжал автомат. – Зомби не пройдут!

Аня улыбнулась и покачала головой.

– У тебя сын – герой, – сказала она. – Всё время кого-то спасает.

– Хоть в играх пусть спасет, – ответил он. – В жизни нам всем иногда нужен шанс.

Проходя мимо, она, хлопнула Илью по спине подушкой:

– Только тихо, герой. Тут мама чай готовит.

Смех срывался в потолок вместе с лёгким дымком. Аня смеялась – и мир казался правильным, как в детстве.

Тогда это казалось игрой.

Аня была рядом – светлые волосы до плеч. Зелёные глаза.
Стройная. Лёгкая.
Когда она смеялась, голос будто вызывал в нём что-то забытое.

К вечеру Аня пожаловалась на ломоту в теле. Сказала, что жарко. Она не глядя махнула рукой:

– Просто устала.

На миг мелькнула тревога – короткая, обжигающая. Он хотел бы подойти, проверить пульс, измерить температуру. Но Аня улыбнулась – так, как всегда. Алексей кивнул. Хотел верить. Не сумел не поверить.

Илью уложили около девяти. Он заснул, прижавшись к плюшевой акуле. Перед сном всё просил: «А можно завтра в лес? К совам?»

– Обещаю, – сказал Алексей. – Если мама будет в порядке.

– Она сильная, – прошептал Илья и уже почти спал.

Позднее они сидели у камина. Пили чай. Молчали.

Огонь потрескивал. В окнах густела темнота. За домом шевелился лес – или казалось? Иногда Алексей ловил себя на странном ощущении: будто тишина становилась гуще, плотнее.

Он коснулся её ладони – она не отняла руку. Склонилась ближе. Волосы коснулись его щеки.

– Только здесь всё по-настоящему, – сказала она. – Впервые за долгое время.

Он улыбнулся, хотел что-то ответить, но промолчал.

Слово «впервые» зацепило.

Не тревогой – скорее хрупкостью.

Когда находишь нечто настоящее – начинаешь бояться его потерять.

Она сняла свитер. Осталась в тонкой рубашке.

Он провёл пальцами по её плечам – тонким, тёплым. Ткань почти не чувствовалась. Только кожа. Она придвинулась ближе. Коснулась его губами – осторожно, как будто впервые. Дыхание стало тёплым, сбивчивым.

Он не торопился. Чувствовал, как её пальцы скользят по спине. Как под ладонью бьётся сердце.

Впервые за долгое время – был рядом. Не по остаточному принципу. Не между делами. Целиком.

И это было страшнее всего.
Потому что когда ты по-настоящему рядом – всегда есть что терять.

Она уснула, положив ладонь на его плечо.
Говорила что-то о доме – вполголоса, сквозь сон.

Он долго не засыпал. Прислушивался к её дыханию, к потрескиванию камина, к слишком тихой ночи.
Где-то в груди зудело ощущение срыва – неощутимого, но нарастающего.
Почти машинально он потянулся к телефону. Не чтобы проверить, скорее – чтобы убедиться, что всё под контролем.
Экран мигнул. Сеть прыгала, как раненая птица. Новости не грузились. Только заголовки: «сбой коммуникаций», «аномальные симптомы», «странности в южных регионах».
Он выключил экран. Сам себе сказал: «Отпуск».
Но в пальцах чувствовалось напряжение, едва заметное – как будто последние новости всё равно оставили след.

Ночью она пошевелилась странно, резко, словно дёрнулась во сне. Дыхание стало прерывистым, глубоким, будто организм судорожно искал воздух.

– Всё в порядке? – спросил он.

Ответа не было.
Он поцеловал её в висок – кожа обожгла губы, слишком горячая.

Он подумал: переутомление. Простуда. Обычное.

Он не сразу отдёрнул губы. В голове мелькнуло: странно. Не просто жарко – как будто обожгло изнутри. Будто тело само подало тревогу – без мыслей, без слов. Предчувствие, вырвавшееся в кожу.

Он задержал дыхание, вслушался. Лес за стеной потрескивал – неестественно. Как будто звук был не из мира, а изнутри.

Глава 1. Холодный марш

Он не помнил, как вышел. Снег под ногами, шорох ветра. Тело двигалось само, будто чужое. Никаких слов. Никаких мыслей.
Речь – отключена.
Функция не требовалась.

Он шагал вперёд, и каждый шаг отнимал что-то, стирал важное внутри него, оставляя лишь пустоту и движение.

Снег скрипел, но звук – глухой, отсечённый.

На мгновение пахнуло хвоей. Настоящей.

Запах был неожиданно насыщенным – даже слишком, как будто что-то важное.

Он не вспомнил. Но тело отреагировало.

Как будто это уже было – недавно, важно.

>Ошибка: некорректная реакция

>Подавление выполнено

Дыхание шло – ритмично, без усилий.

Он не вдыхал – лёгкие просто работали.

Руки были чужими. Он не управлял ими, но тело действовало слаженно.

Деревья шевелились. Линия горизонта расплывалась в белом.

Каждое движение – выполнялось. Фиксировалось. Стиралось.

Снег вязал ноги, прилипал к ботинкам. Ветер шептал в еловых лапах – тускло, чуждо. Плечи зябко сжались сами, но сознание не замечало холода.

>Эмоциональный блок: активен
>Поведенческий вектор: эвакуация
>Ресурс: стабилен
>Цель: выживание

Он шёл. Не чувствуя. Не различая. Просто – движение.
В правой руке – кочерга. Когда успел схватить – не помнил. Только ощущал: она была с самого начала. Как часть его. Или часть того, что он сделал.

>Попытка доступа к памяти: заблокирована
>Отклонение: устранено
>Эффективность – 97%

Снег цеплялся за ботинки. Пальцы сжимали металл. Движения – точные. Без колебаний. Без инициативы. Только маршрут.

Слева – машина. Иномарка в кювете. Стекло разбито, дверь открыта.
На сиденье – кровь. Следы на снегу. Человеческие. Неровные. Рывками. Кто-то выскочил. Бежал. Упал. Встал.

Следы сбивались. Шаги – то длиннее, то короче.

Где-то человек бежал, потом споткнулся. Упал. Поднялся.

Снег вдавлен сильнее с одной стороны – хромал?

Тропа резко уводила в сторону – как будто он свернул, спасаясь.

Следы исчезали в овраге. Глубже – ничего.

Автоматически начал проверку на наличие ресурсов.

Он заглянул внутрь. Смятая бумажка. Две шоколадки. Остатки чьей-то жизни.
На заднем сиденье – рюкзак: фляга, галеты, две банки тушёнки, нож.
Он надел рюкзак. Подтянул лямки. Движения – без задержек. Автоматизм.

Короткая остановка. Далее – к багажнику. Замок не сработал. Замёрз.

На снегу рядом с машиной – варежка.

Детская. Синяя, с красной полоской. Одна.

Он наклонился, рука сама потянулась к ней, почти коснулась. Пальцы на миг ослабли. В голове – короткий всплеск. Смех. Что-то тёплое. Ладонь. Он отдёрнул руку.
Слишком мимолётно, чтобы понять.

>Ошибка: фантомная активность

>Очаг нестабилен

>Подавление выполнено

Внутри что-то дрогнуло – не мысль, а её тень. Как будто он хотел остановиться, но не успел.

Он выпрямился, будто ничего не было. Подошёл к багажнику, ударил кочергой. Металл скрипнул. Ударил ещё раз. Щелчок. Крышка поддалась.

Хруст.

Он обернулся.

Из-за машины вышел заражённый. Щека разорвана до кости. Нижняя челюсть смещена. Лицо мёртвое. Глаза – стеклянные. Он не моргал. Просто шёл.
Одежда обычная. Но движения – другие. Плавные. Без остановок.

>Визуальный анализ завершён
>Биологическая аномалия: подтверждена
>Угроза: высокая
>Допустимое средство: подручные предметы

>Цель: подавление до полной утраты моторных функций

Алексей ударил. Снова. Ещё.

Кисть не дрожала. Сухожилия срабатывали чётко.

Он не рассчитывал силу – просто бил.

Металл врезался в череп. Звук – глухой, тусклый.

Ещё раз. Брызги. Снег темнел.

Он шагнул ближе. Размах.

Сломанная челюсть хрустнула под повторным ударом.

Тело дёрнулось. Потом – тишина.

Мышцы ещё вздрагивали. Рефлекс. Остатки команды на движение.

Не страх. Не ярость. Просто необходимость. Как дробный ритм пустого сердца.
Пока тело заражённого не упало и не замерло.

Ни удара сердца. Ни дыхания. Только расчёт.
Даже ощущение в пальцах – притуплённое.
Протокол не блокировал физическую боль. Он делал её ненужной.

>Угроза устранена
>Боевая реакция подтверждена
>Расширенный доступ выдан
>Допуск: повышен
>Модули активированы: тактический анализ/навигация/телеметрия
>Поиск безопасной зоны: активен

Он стоял над телом. Снег розовел.

Тишина вползала внутрь. Пространство без мыслей.
Но что-то дернулось. Сбилось.

Он наклонился. Положение тела – нестабильно.
Глаза заражённого – остекленевшие, фокус отсутствует.
Кожные покровы – побелевшие, заметны следы спазма мышц.

>Остаточная активность: отсутствует
>Повторная реактивация: не зафиксирована
>Угроза: устранена

>Расчётный маршрут обновлён.

Он вернулся к багажнику. Внутри – топор. Новый. Завёрнут в ткань.

Что-то в нём узнало его сразу. Ощутило вес, баланс, хищное спокойствие стали под пальцами. Это было правильно. Это было нужным.

Топор лёг в руку. Вес, баланс – правильные. Удобный хват. Центр – ближе к голове.

Пальцы сомкнулись – и не разжались.

Мышцы приняли его, будто не в первый раз.

Сцепление – устойчивое. Центр тяжести – под контролем.

>Тактическая совместимость: подтверждена

>Боевой профиль: адаптирован

>Приоритет замены: выполнен

Глава 2. Граница

С момента выхода из дома прошло чуть больше суток. Но внутри – как будто целая жизнь. Были короткие привалы – шоколадка, вода, пара минут передышки, но не отдых. Полноценная остановка была только одна – в заброшенной сторожке. Он остановился не по своей воле – Протокол внёс коррекцию в маршрут.

>Указание: физический ресурс на грани.
>Цель: минимизация отказа.
>Привязка к ближайшей укрытой точке – выполнена.

Сторожка стояла в стороне от дороги – старая, с потемневшими от времени стенами. Он вошёл, закрыл за собой дверь и осмотрелся.

Внутри было пусто, пахло гарью и сыростью.

На пороге валялась старая фуражка, промокшая насквозь.
Стены были обшарпаны, местами на них виднелись тёмные разводы.

В углу – железная буржуйка, рядом – дрова. Старые, сухие. На ящике – коробок со спичками.
Возле печки лежала ржавая кружка, скрюченная, будто кто-то раздавил её ногой.

На подоконнике – выцветшая фотография. Три человека. Мужчина в форме, женщина, ребёнок в шапке с помпоном.

Изгиб улыбки был стёрт временем.
Он не узнал их. Но замер.

Внутри что-то дрогнуло – как будто был должен помнить. Хотел.

Он даже не знал, кого ожидал увидеть. Но взгляд зацепился за мальчика в шапке.

Что-то внутри сжалось – не память, а её тень.

Как будто где-то глубоко знал: мог бы узнать. Почти узнал.

>Ошибка: фантомная активность
>Подавление выполнено

Всё выглядело так, будто здесь кто-то жил – и ушёл в спешке, больше не вернувшись.

Он развёл огонь в буржуйке. Дрова затрещали, потянуло дымом. Алексей грел руки над буржуйкой и банкой тушёнки.

> Отдых разрешён

Алексей ел понемногу – тушёнку, галеты, пил воду из фляжки. Он лёг прямо на доски. Уснул почти сразу. Но в глубине сна что-то начало всплывать.

Сначала было только тепло. Потом – лицо. Женское. Волосы. Потом – другое. Детское. Он не знал, кто они, но ощущал: близкие. Он хотел дотянуться – и тогда всё оборвалось.

Но тепло осталось.
Не воспоминание – скорее телесный след.
Женская ладонь – тонкая, почти невесомая. Детская – липкая, тёплая, обхватывающая большой палец.
Он не видел их лиц, но ощущение ладоней отзывалось глубоко, болезненно знакомо – будто это было не просто воспоминание, а что-то большее. Что-то, ради чего стоило бороться.

>Фильтр активирован

Всё исчезло. Словно стекло вдруг запотело изнутри. И ничего нельзя было разглядеть.

Он проснулся.

Не встал сразу. Не по команде. Просто остался лежать.
Не было причины – и не было запрета. Только желание. Пустяк.

>Активность не инициирована
>Порог автономии не превышен
>Допуск сохранён

Сны уже таяли, но внутри оставалось тепло. Не воспоминание – ощущение. Как от прикосновения, которого не было.

За тонкой плёнкой сна что-то пыталось пробиться: обрывки голосов, тепло рук, забытые слова.
Но Протокол накрыл их серым туманом – глухо, неумолимо.
Всё важное пряталось за фильтром, как огонь за толстым стеклом.

Алексей встал. В голове была одна мысль: добраться до точки. Дорога снова тянулась вперёд – накатанная, пустая. Снег под ногами, следы, слабый запах гари.

На третий день он увидел двоих.
Заражённые.

Дорога в этом месте была странно ровной. Ни следа, ни шума.
Ветки не скрипели. Воздух – застывший.
Как будто в мире что-то притихло.

Они замерли у дороги, как будто ждали. Не двигались.

Он почувствовал, как мышцы напряглись сами по себе, дыхание стало короче – тело приготовилось, хотя команда на это не поступала.
Их лица были мёртвыми – не злобными, не искажёнными, просто пустыми.
Стояли, как сбой в реальности.
Тела – без дыхания. Лица – без смысла.
Не ждали. Не думали. Просто были.
Иней на щеках, как на статуях, забытых в снегу.
Пустота в глазах – не тьма, а ничто.
Будто само время застыло в их телах.
Они не шли, не рычали.
Просто стояли.
Алексей почувствовал странную дрожь в воздухе – как перед ударом молнии.

>Риск: высокий
>Контакт: нецелесообразен
>Стратегия: обход

Алексей свернул в лес. Прошёл в стороне. Молча.

К обеду он вышел к забору из ржавой сетки. За ним – сторожевая вышка, камеры, фигуры в форме.

>Распознано: объект военный. Обозначение – «объект 14»

Ничто не напоминало надёжную крепость.
У самой кромки леса лежали тела. Солдаты отбивались до последнего.
Их держала не сила.
Только остатки дисциплины.
Тонкая грань между страхом и паникой.
И инерция присяг, данных когда-то – друг другу и миру, которого больше не было.
Перед воротами стояли солдаты.

>Дистанция – 50 метров

Один из солдат вскинул автомат, второй медленно шагнул вперёд, внимательно изучая его. Между ними пробежала короткая пауза, наполненная немым вопросом. Кто-то тихо произнёс что-то в рацию.

– Стоять! Кто такой?

Алексей замер. В сознании – короткая команда:

>Статус: безопасный
>Допуск: ограниченный

Солдат обернулся – рядом стоял офицер. Он смотрел прямо на Алексея.
Алексей почувствовал: они уже знали. Связь. Без слов.
Как будто он – часть чего-то большего.
Внутри, позади, повсюду – будто кто-то есть.
Легион – не имя. Не команда. Он был в их телах. В паузах между приказом и действием.
Как будто вся их точность – не от тренировки, а от чего-то глубже.
Что-то передалось между ними. Как будто система говорила сама с собой – напрямую.

Солдат коротко кивнул:

– Он чист.

Ворота открылись. Он переступил порог, словно границу между мирами.

Глава 3. Нулевой день

Помещение напоминало командный отсек: металл, панели с тусклым светом, приглушённый гул вентиляции. Воздух – плотный, как в закрытом бункере.

На стене – электронная карта мира. Плоская, серо-синяя, в ожидании. Тишина здесь была технической. Давящей.

– Три минуты до синхронизации, – произнёс один из техников. Биокостюм, стеклянная маска, голос сквозь фильтр – как автомат.

Он не смотрел ни на кого. Только в экран.

В центре комнаты стоял Куратор. Единственный без защиты. Спокойный, как будто это был запуск системы полива, а не конца цивилизации.

Рядом с ним – тот, кто ещё не был частью. Неуверенность не выдавала себя жестами, но чувствовалась. В том, как он держался чуть в стороне. В том, как не смотрел на карту.

– Вы уверены, что хотите это увидеть? – спросил Куратор, не поворачиваясь.

– Уже неважно, – тихо ответил Новичок.

Он хотел бы сказать, что знал каждый отчёт. Видел каждую карту загрязнения. Он давно понял: этот запуск – не решение, а приговор.
Но промолчал. Потому что, если скажет – это станет признанием.
А он всё ещё делал вид, что просто исполняет приказ.

На электронной карте начали загораться метки:

– Метро «Парк Культуры», Москва

– Аэропорт Шереметьево, зона международных вылетов

– Центр пересадки, Франкфурт

– Госпиталь в Гонконге

– Международный хаб, Сан-Паулу

Огни вспыхивали один за другим. Без звука. Как пульс.

В углу экрана мигнуло: СИНХРОНИЗАЦИЯ: 100%

– Запускайте, – сказал Куратор.

По сигналу из центра сработали таймеры. В десятках узловых точек по всему миру открылись контейнеры. Газ – бесцветный, без запаха и вкуса. Растворялся в воздухе, будто его не существовало.

Но он был.

И уже проникал в тела.

Петербург. Вестибюль метро.
Мужчина в сером пальто поставил кейс у стены, сел на скамейку. Достал телефон. Полистал экран.
Потом просто встал и ушёл.
Кейс остался.
Девочка с рюкзаком села рядом, зевнула, облокотилась на кейс.
В тот же вечер у неё поднялась температура.

Через сутки – первый вызов скорой в её доме.
Через два дня – восемь заболевших в том же подъезде.

Гонконг. Городская больница.
Фельдшер с каталкой вошёл в коридор.
На верхней полке – контейнер с маркировкой, которую никто не проверил.
У палаты №12 он что-то отметил в планшете, задержался.
Потом ушёл.
Контейнер остался.
Смена вступила в дежурство.
Через два дня – первые симптомы.
Через три – шестнадцать заражённых.

Новичок чуть сдвинулся ближе, сердце застучало чаще. Он хотел остановить это безумие, но внутри уже знал: слишком поздно. Страх парализовал его – не тело, а волю.

– Остальные уже начали?

– Да. Всё идёт в пределах допущенной синхронизации. Мы – одна из точек. Всё должно начаться синхронно.

– Кто ещё в этом участвует?

– Мы не одни. Наша ячейка – часть сети. Координация шла годами. Мы не лидеры. Мы – исполнители.

– Значит, распылили не везде?

– Мы не запускали его везде. Только в узловых точках.

– Он сработает сразу? – спросил Новичок.

– Нет. Инкубация – до семидесяти двух часов, – отозвался Куратор спокойно. – За это время человек успевает вернуться домой. Обнять родных. Сходить в магазин. Сесть в метро. Сесть в самолёт. Добраться до другой страны.
Люди сделают всё сами. Мы лишь потянули за первую нить.
Остальное – эффект домино.
Скоро не останется чистых уголков. Ни в воздухе. Ни в людях.

Вода, почва, кровь. Всё станет носителем.
Даже молчание – уже не защита. Люди будут заражать друг друга взглядом, страхом, касанием.
Потому что вирус – не болезнь. Это зеркало.

Молчание.

– Мы действительно это сделали… – сказал Новичок и впервые посмотрел на карту. Он хотел отвернуться – но не смог.
Рука дрогнула. Сердце – нет.
Как будто всё внутри сжалось в узел, но тело осталось спокойным.
Это было хуже страха.
Это была вина – без возможности исправить.

Он не закричал. Не встал. Только на миг крепче сжал пальцы – так, что побелели костяшки.

– Мы ждали, что кто-то другой решится. Никто не решился. А планета умирала. Мы все это видели.

– Я помню доклады, – пробормотал Новичок. – Мёртвые зоны в океанах. Вымирание видов. Реки, из которых нельзя пить.

Куратор кивнул:

– Это не про зло. И не про героизм. Я был в Чили, когда в госпитале отключили подачу кислорода. Не потому что решили. Потому что кончился. В коридорах лежали люди – молча. Даже крик был экономией.

Потом – Индонезия. Засуха. Воду развозили в бронированных машинах.
Те, кто не успевал – пили из сточных канав.

Всё это – не катастрофа. Это обычное.

Мы не запускали апокалипсис. Мы просто признали, что он уже идёт.
Только тихо. Без взрывов. Снизу.

Люди уничтожали друг друга задолго до вируса.
Ни один год без войны. Ни один месяц без локального конфликта.
Они стреляли, жгли, сжигали города ради границ, ради нефти, ради веры.
Даже в мирное время – убивали словом, равнодушием, жадностью.
Вирус не разрушил цивилизацию. Он просто обнажил её.
Снял кожу. Оставил скелет.

– И ты после этого решил, что спасение – в уничтожении?

Куратор не ответил. Он смотрел на карту, будто пытался найти на ней ответ для себя самого. Он уже не верил в спасение. Только в необходимость.

– Я просто убрал ожидания. Люди строили Протокол, чтобы спасти себя. Похожие системы пытались создать в других странах. Но только в России довели все до конца. Протокол не просто контролирует. Он подавляет волю. Остальные остановились раньше. Испугались. Мы же создали то, что ему противоположно. Он – контроль. Мы – хаос. Но в этом хаосе есть цель: уничтожить вид, ставший угрозой всему остальному.

Глава 3.5. Бесцветный ветер

[Архивный отчёт. Разработка агента «Бесцветный ветер». Доступ ограничен.]
Работы по созданию агента начаты за несколько лет до запуска основной фазы.
Задача – проектирование контролируемого механизма массового поражения с последующим жёстким отбором выживших.
Первый этап – лабораторное моделирование, испытания на животных.
Второй этап – внедрение на отдельных человеческих группах под видом эпидемиологических программ.
Тестовая фаза совпала с пандемией COVID-19.

Результаты:
– среди привитых неожиданно отмечена выраженная устойчивость к новому агенту (до 87%);
– выявлены единичные случаи полной невосприимчивости (менее 5%);
– отдельная группа – лица с активированным Протоколом, у которых прямого поражения не выявлено, возможны иные формы уязвимости;
– вирус проявил абсолютную избирательность: заражение зафиксировано исключительно среди представителей Homo sapiens. Попытки инициировать заражение иных биологических видов результатов не дали. Вне человеческой популяции агент быстро теряет активность, устойчивых мутаций не обнаружено;
– у инфицированных на ранней стадии наблюдается выраженное поведенческое нарушение: утрата эмоциональных реакций, немотивированная агрессия к неинфицированным, стремление к нападению без коммуникативных сигналов. Поздняя стадия характеризуется полной потерей личности, автоматизмом поведения и сохранением лишь базовой цели – заражать новых жертв;
– количество выживших превысило прогнозируемые значения. Состав групп отличается от ожидаемого: среди оставшихся есть те, кого не планировали видеть среди выживших;
– основной причиной несоответствия модели стал неожиданный высокий процент выживших среди ранее привитых; побочный эффект вакцинации к плану проекта не относился и был зафиксирован только после фактического распространения агента;
– сопротивление в очагах распространения ликвидировано в первые сутки; социальная структура разрушена, контроль над группами выживших отсутствует;
– причины столь высокой защиты у вакцинированных не определены, в отчётах указано: «эффект не был предусмотрен проектом».

Выводы:
– Испытания признаны успешными. Дано разрешение на запуск основной фазы.
– Решения о развитии проекта принимались на высшем уровне, источник финансирования и мотивация инициаторов не раскрывались даже руководителям подразделений.
– Зафиксировано: эпидемия создала условия для пересмотра структур управления и ускоренного внедрения программ поведенческой коррекции в оставшихся группах населения.

[Внутренний отчёт. Проект «Бесцветный ветер». Доступ ограничен.]
Фаза запуска завершена в установленные сроки.
Агент активирован в 173 точках синхронно.
Вирус распространён по целевым маршрутам, 98% плана выполнено.
Скорость распространения и охват населения превышают прогноз.
Массовая гибель подтверждена, цели по сокращению населения достигнуты.
Сопротивление ликвидировано в первые сутки.
Контрольные группы исключены из воздействия.
Ответственные за мониторинг действуют по отдельным распоряжениям, детали не разглашаются.

[Личное письмо (адресат неизвестен)]
Это не месть и не просто расчёт.
Мы очищаем мир, потому что он сам выбрал смерть.
Пусть останется только то, что выдержит бесцветный ветер.
Я верю, что после этого начнётся новая жизнь – и мне не стыдно за то, что я делаю.

[Голос фанатика]
Мы – не убийцы, мы спасаем то, что ещё можно спасти.
Всё старое должно быть уничтожено, чтобы остаться живым.
Кто не выдержал – не достоин этого мира.
Мы не просто уничтожаем – мы передаём эстафету новым. Мир слабых закончился, начинается время других правил.
Мы не боимся слёз и проклятий. Для нового мира не нужны жалкие. Пусть плачут, пусть молят – слабые должны уйти.

[Дневник исполнителя]
Ни одной настоящей подписи.
Все приказы обезличены.
В лабораториях – только ожидание, тишина и отчёты.

Эпидемия не только изменила состав населения – она стала поводом к пересмотру систем управления и поведению выживших
Здесь никто не герой. Каждый просто ждёт, когда бесцветный ветер коснётся его лично.

[Личная записка, неотправленный черновик]
Иногда мне кажется, что всё это надо остановить.
Я видел, как из списка исчезали те, кто пытался спорить.
Думал, что смогу просто уйти – но выход перекрыт, на каждом шагу контроль.
Я боюсь даже думать вслух. Каждый разговор – под надзором. Я не уверен, что после этих строк меня не сотрёт кто-то, кого я никогда не увижу.
Осталось только притворяться, что я здесь добровольно.
Когда-нибудь всё это рухнет, и, может быть, останется хоть кто-то, кто расскажет, как всё было на самом деле.

[Запись младшего техника]
Сегодня снова дежурил.
Работы почти нет – только ожидание и холод.
Если кто-то спросит о виновных – меня никто не вспомнит.
Я просто был частью механизма, когда всё уже летело в пустоту.

[Незавершённое письмо, черновик]
Они называют это отбором.
Врачи боятся за своих.
Кто-то верит, что их запишут в «выжившие», остальные молчат.
Все ждут, когда придёт их очередь.
Кажется, всё уже решено за нас.

[Личная запись без имени]
Когда началась та эпидемия, все ждали, что вернётся прежний порядок.
Но оказалось, это был только первый порыв.
Теперь остались только те, кого уже заранее отмечали для будущего.

[Найдено на клочке бумаги]
Смотрю в окно, а люди идут – не разговаривают, не смотрят друг на друга.
Вчера было шумно, сегодня – только шаги.

[На обороте рецепта]
Мама не узнала меня. Она смотрела, но не видела.
Я не смог позвать. Боюсь, что скоро буду как она.