— Что ты видишь?
В ритуальной комнате над юным мальчиком нависли несколько высокопоставленных представителей одного из трех великих магических кланов, Зенин. Они смотрели на него свысока, каждая секунда их времени была на вес золота.
Тодзи сидел на коленях, опираясь ладонями о деревянный пол. Его тело было покрыто потом — то ли от нервозности, то ли от полной растерянности перед этими статными особами. Он изо всех сил напрягал глаза, пытаясь разглядеть что-то перед собой, но тщетно.
«Я… ничего не вижу», — пронеслось у него в голове. Однако сказать это вслух он так и не смог.
Все присутствующие в ритуальной комнате наблюдали за одной и той же картиной: мальчик, уставившийся в пустоту, не видел отвратительного проклятия, которое стояло прямо перед ним. Существо с объемным телом, длинными зубами и множеством мерзких глаз, покрытых печатями барьера, ограничивающими его действия, оставалось для него невидимым.
Один из шаманов утомленно вздохнул и решил положить конец этому фарсу:
— Господин Хироши, простите за грубость, но это уже второй раз, когда вы заставляете нас наблюдать за вашим… бездарным ребенком. По его лицу и так все ясно, он ничего не видит.
Другой шаман, словно подливая масла в огонь, добавил:
— Как мы все знаем, обычно наследуемые техники великих кланов могут проявиться в возрасте от трех до шести лет, как и способность видеть проклятия. Это незыблемая истина. Однако вашему ребенку уже почти семь!
Двадцать пятый глава клана Зенин бросил на своего отпрыска взгляд, полный презрения, и тут же отвернулся, словно сам факт его существования оскорблял его.
— Хватит ныть… — резко одернул он старейшин. — Если ваши незыблемые истины — единственное, что я сегодня услышу, то можете катиться на все четыре стороны.
Хироши понимал их чувства лучше остальных. Он разделял их взгляды, тревогу за будущее клана, но терпеть не мог, когда кто-то разжевывал ему очевидное. Мужчина и без того знал, что его сын — пятно на репутации Зенин, и напоминания об этом только разжигали его гнев.
— Простите, я не виню вас за прямоту, — продолжил Хироши, его голос стал чуть тише, но оттого еще зловещее. — Напротив, я собираюсь показать вам, что бывает с теми, кто рождается без проклятой энергии в роду шаманов. Этот ребенок станет уроком для всех.
Смысл этих слов повис в воздухе. Старейшины переглянулись, но никто не осмелился спросить, что именно он задумал. Глава коротко кивнул своей жене, и та без единого звука поднялась с места. Ее тонкие пальцы сжали плечо ребенка, и она быстро увела его из зала.
В эпоху Хэйан, когда магия находилась на пике своего развития, несколько семей добились особого положения среди магов благодаря своим кровным линиям и мощным наследуемым техникам. Это были Фудзивара, Сугавара и Камо.
Клан Фудзивара, доминировавший в императорском дворце, имел множество ответвлений. Считается, что именно от него произошел ныне действующий клан Зенин. Для сформировавшейся великой семьи сила техник и объем проклятой энергии внутри человека были главными показателями ценности.
Однако, мальчик был лишен всего этого с самого рождения. В его теле не было ни капли проклятой энергии. Из-за этого он не только не мог пройти минимальное требование для становления шаманом, видеть проклятия, но и был неспособен использовать проклятые техники.
Как итог, последние слова главы клана стали приговором для юного Тодзи.
* * *
С того дня, казалось, каждый уголок клана шептал о «неудачном» ребенке.
Мать мальчика, некогда тихая и незаметная служанка, оказалась в центре этого урагана. Женщину обвиняли в том, что она испортила кровь клана, что ее «слабость» передалась сыну, и что лучше бы она вообще не порождала это отродье на свет. Даже другие служанки, которые раньше относились к ней с сочувствием, теперь избегали ее, боясь разделить ее участь.
И спустя год унижений, боли и молчаливого страдания…
Мать Тодзи, больше не могла вынести тяжести своего существования. Ее душа, измученная бесконечными издевательствами, одиночеством и чувством вины наконец сдалась. Однажды утром, когда клан еще спал, она вышла во двор и поднялась к большому вишневому дереву, которое стояло там, словно немой свидетель всех ее страданий.
Она не оставила записок, не произнесла последних слов. Только тишина и холодный ветер сопровождали ее последние шаги.
Когда тело женщины обнаружили повисшим на толстой ветке, никто не спешил снимать его. Люди стояли поодаль, не шепчась, не выражая ни жалости, ни страха.
Казалось, сама смерть не могла стереть с нее клеймо позора.
Тодзи, маленький и беспомощный, стоял в стороне и смотрел на эту картину. Его детский разум не мог до конца осознать, что произошло, но сердце, разрывающееся от боли, понимало все слишком хорошо.
— Мама?..
Он хотел закричать, хотел броситься к ней, но ноги словно приросли к земле. Внутри него что-то ломалось, рушилось, превращаясь в хаос.
«Почему они не помогут ей? Почему они просто стоят и смотрят?»
Его взгляд пал на людей, которые стояли вокруг. На их холодные безразличные лица. На отца, который даже не подошел к телу женщины, которая когда-то была ему близка.
— Это из-за меня... Она умерла из-за меня, — шептал он себе, чувствуя как слезы катятся по щекам.
И все же слезы казались ему предательством.
Он не мог позволить себе плакать. Не мог позволить себе чувствовать. Ведь именно он стал причиной всего этого. Он «бездарный», «никчемный», «позор клана».
* * *
— Забирай свои вещи и убирайся, — бросил Хироши, указывая на кучу тряпья, выброшенного на землю.
Мужчина стоял у входа во двор, его лицо было каменным, а глаза полными презрения. Рядом с ним толпились подчиненные, которые молча наблюдали за происходящим.
Тодзи сжал кулаки так сильно, что ногти впились в ладони. Он смотрел на свои вещи, разбросанные по грязи: книги, которые когда-то читала ему мать, игрушки, которые теперь казались ненужным хламом.