Тот, кто в стекле

Глава 1: Безмолвный зов

Тишина в квартире была не пустой, а густой, тяжёлой, как вода в старом аквариуме. Она давила на уши, и единственным звуком, пробивающимся сквозь неё, было мерное тиканье часов в прихожей. Счёт. Счёт секунд до чего-то.

Морок лежал на подоконнике, подставив бока последнему лучу осеннего солнца. Длинная, чёрная, как смоль, шерсть почти не грела. В ней всегда был холодок, словно он только что вышел из сырого подвала. Он был не просто чёрным; он был поглощением света, живой дырой в реальности. Из этой тьмы светились два узких, жёлтых глаза, прищуренных с царственным безразличием.

Его мир был идеален. Ковры — чтобы точить когти, диван — чтобы спать, холодильник — чтобы наполняться по мановению руки Веры. И Она. Хозяйка. Её движения были предсказуемы, её ласка — обязанностью. Он владел этим местом. Владел ею.

Его взгляд, ленивый и скучающий, скользнул по комнате и утонул в блике. В стеклянной громадине у стены. В аквариуме.

Там плавала Бездна.

Она была всего лишь рыбкой. Куском розовато-золотой плоти с плавниками. Но с тех пор, как Вера принесла её сюда, что-то изменилось. Воздух стал влажным. По углам завелась плесень. А тишина… та самая тишина… теперь была наполнена ею.

Морок ненавидел её. Не так, как ненавидят мышь или собаку. Это была древняя, холодная ненависть двух принципиально чуждых начал. Суши и Воды. Плоти и Того, что не имеет её.

Он спрыгнул с подоконника. Его лапы бесшумно ступали по паркету. Ритуал начинался. Каждый день в один и тот же час он подходил к стеклянной стене и наблюдал. Не из интереса. Из вызова.

Он приблизил морду к прохладному стеклу. Внутри пахло тиной и чем-то металлическим. Вода была мутновата. Растения, когда-то ярко-зелёные, теперь потемнели и скрючились.

И посреди этого маленького умирающего мира висела Она.

Глаз Бездны.

Она не плавала. Не металась. Она была абсолютно неподвижна, нарушая все законы физики и природы. Её огромные, несоразмерно большие чёрные глаза были лишены век и никогда не моргали. Они просто смотрели. Сквозь стекло. Сквозь Морока. Сквозь стены квартиры — в никуда. Или в самое нутро мира.

Иногда Мороку казалось, что это не рыбка с глазами, а просто два глаза, прикреплённые к ничтожному тельцу.

Он выпустил когти и с лёгким скрежетом провёл ими по стеклу. Это должен был быть жест доминирования. «Я здесь хозяин. Ты — в клетке».

Но Бездна не реагировала. Её рот, крошечная щёлочка, не шевелился. Жабры не вздрагивали. Только глаза. Эти всевидящие, всезнающие, пустые глаза.

Морок чувствовал, как холодок в его шерсти пробирается глубже, к коже. Кости начинали ныть, словно от сырости. В ушах, поверх тиканья часов, зародился новый звук. Едва уловимый. Будто кто-то очень далеко булькает водой через соломинку.

Он отступил от аквариума, внезапно почувствовав себя не властителем, а жучком, приколотым к картону булавкой под равнодушным взглядом коллекционера.

Вернувшись на подоконник, он попытался уснуть. Но сон не шёл. В носу стоял тот самый металлический запах из аквариума. На языке — привкус старой меди.

А в голове, ясно и отчётливо, застряла одна мысль, чужая, приползшая извне: «Смотри…»

Морок нервно дёрнул хвостом. Это было его собственное любопытство. Не иначе.

Сумерки сгущались за окном, превращая комнату в подобие аквариума — тёмного, наполненного странными тенями-обитателями. Вера зажгла свет в кухне, и на мгновение её силуэт показался Мороку незнакомым, угловатым, неестественным.

Он закрыл глаза, стараясь не смотреть в сторону аквариума. Там, в темноте, он знал, два чёрных глаза продолжали висеть в воде. Не спали.

И ждали.

Сквозь дрёму ему померещилось, что по полу от аквариума к его подоконнику тянется влажный, блестящий след. Как от улитки.

И булькающий шёпот стал чуть громче:

«Смотри вглубь…»

Глава 2: Влажный шёпот

Сон не принёс покоя. Мороку снились океаны. Не синие и сверкающие, как на картинках у Веры, а чёрные, бездонные. Давящая тяжесть тысяч тонн воды над головой. Холод, пронизывающий до самых когтей. И тишина — не та, благословенная тишина квартиры, а гнетущая, абсолютная, из которой вдруг прорезался звук. Низкий, вибрирующий гул, словно стонет сама земля под толщей ила. И в этом гуле угадывались… слова. Невнятные, пугающие, обращённые к нему.

Он проснулся с одышкой. Шерсть на загривке стояла дыбом. Язык прилип к нёбу сухой, шершавой тряпкой, но во рту был привкус соли и крови.

Утро не принесло облегчения. Воздух в квартире казался ещё гуще, влажнее. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь жалюзи, был тусклым и болезненным, ложился на пол жёлтыми, пыльными пятнами.

Морок потянулся, и его суставы издали тихий, неприятный хруст. Он чувствовал себя разбитым, будто не спал, а таскал всю ночь мешки с камнями.

Его взгляд сам собой, против его воли, потянулся к аквариуму.

Глаз Бездны был на своём месте. Неподвижный. Всевидящий.

Сегодня её взгляд казался… прицельным. Он не просто смотрел в пространство. Он упирался прямо в Морока. В его душу, если она у него была.

По спине кота пробежала ледяная волна. Инстинкт кричал: «Уйди! Спрячься! Выжди!». Но что-то другое, более сильное и чужое, заставляло мышцы ног напрягаться и вести его вперёд. К стеклянной стене. Навстречу этому взгляду.

Он шёл, и паркет под его лапами казался липким. Влажным.

Морок снова уселся перед аквариумом, пойманный в ловушку молчаливого противостояния. Он ждал, что снова почувствует ненависть, злость, желание разбить стекло и покончить с этим раз и навсегда.

Но чувств не было. Был только холодный, пустой ужас. И любопытство. То самое, что гонит кошку смотреть в змеиную пасть.

Он всматривался в мутную воду, в тёмные углы аквариума, заросшие склизкими водорослями. Тени там двигались. Не от растений. Самостоятельно. Извиваясь, они были похожи на тонкие, чёрные щупальца.

Бульк.

Морок дёрнул ухом. Звук был здесь, в комнате. Не в голове.

Бульк. Бульк.

Он обернулся. Звук шёл из кухни. Из крана. Вера, уходя утром, плохо его закрутила, и с кончика капала вода. Каждая капля падала в раковину с мокрым, звенящим звуком. Бульк.

И этот звук складывался в ритм. Почти в речь.

Морок замер, пытаясь уловить его. Это было похоже на шёпот сквозь воду. Глухой, захлёбывающийся.

…мо-ро-к…

Кот отпрянул от аквариума, шипя. Его хвост превратился в ёршик. Это был не звук. Это не могло быть звуком. Это галлюцинация. Голод сделал его таким. Нужно было поесть.

Он подошёл к своей миске. Вера насыпала ему его обычный корм — сухие, пахнущие курицей гранулы. Но сегодня запах показался ему отталкивающим. Искусственным. Мёртвым. Рядом стояла миска с водой. Вода была свежая, чистая.

Морок наклонился, чтобы попить. Его собственное отражение затанцевало на поверхности.

И на миг ему показалось, что это не его морда смотрит на него из воды. Отражение было темнее. Глаза — больше. Гораздо больше. И совершенно чёрные.

Он отскочил от миски, расплёскивая воду. Холодные капли брызнули на лапы. И там, где они попали на шерсть, кожа заныла ледяным, ноющим холодом.

Паника, тихая и липкая, начала заполнять его изнутри. Он метнулся в гостиную, под диван, в своё самое тёмное и безопасное укрытие. Он забился в самый угол, прижав уши и стараясь дышать тише.

Тишина. Только стук его собственного сердца, отдававшийся в черепе.

И тогда он почувствовал запах.

Сладковатый, тяжёлый, знакомый запах. Запах аквариумной воды. Запах Бездны.

Он шёл не оттуда, не из комнаты. Он был здесь, под диваном. Сильнее. Гуще.

Морок медленно, с ужасом, повёл головой, всматриваясь в полумрак.

И увидел.

От стены, из угла, где скапливалась пыль, тянулся след. Влажный, блестящий след слизи, шириной с монету. Он полз по полу, извиваясь, и терялся в тенях. Он вёл от аквариума. Прямо сюда. К его убежищу.

След был свежим. Он пульсировал с едва заметным движением, словно по нему только что проползло что-то живое.

В горле у Морока встал ком. Весь его гордый, кошачий дух был раздавлен. Он был не охотником. Он был… добычей. Игрушкой.

Снаружи, у аквариума, раздался тихий, влажный звук. Плюх.

Морок зажмурился, прижавшись лбом к полу.

А в его сознание, ясно и неоспоримо, как приказ, легла одна-единственная мысль, чужая, холодная и мокрая:

«Скоро мы поговорим. Смотри за водой, Морок. Всегда смотри за водой.»

Глава 3: Первый ритуал

Морок не знал, сколько времени просидел под диваном. Часы, казалось, остановились, подчиняясь новой, извращённой логике этого дня. Внутри него бушевала война. Древний инстинкт самосохранения требовал бежать, выпрыгнуть в приоткрытое окно на балконе и никогда не возвращаться. Но другая сила, новая и липкая, как придонный ил, приковывала его к месту. Она диктовала свой закон: бойся, но оставайся. Бойся, но подчиняйся.

Запах слизи постепенно выветрился, но его сменил другой — запах страха. Свой собственный.

Наконец, заскрипела входная дверь. Вернулась Вера. Её шаги по прихожей прозвучали для Морока как гром средь ясного неба. Обыденность этого звука, его нормальность, словно щёлкнула выключателем. Заколдованная тишина комнаты дрогнула и отступила.

Морок выполз из-под дивана, чувствуя себя униженно грязным. Шерсть его была в пыли, а в душе — осадок животного, нечеловеческого ужаса.

— Морок? Ты где, мой мальчик? — голос Веры прозвучал устало, но ласково.

Он подошёл к ней и потёрся о её ноги, требуя — нет, умоляя — о привычной ласке. О прикосновении, которое напомнило бы ему, кто он и где он. Что он — всего лишь кот в тёплой квартире, а не заложник в сыром кошмаре.

Вера наклонилась, чтобы погладить его, и её рука замерла в воздухе.

— Господи, Морок, да ты весь мокрый! — она сморщила нос. — И пахнешь ты как-то странно… Рыбой. Ты что, в аквариум лапой залезал?

Она не поняла. Она не видела следа. Не слышала шёпота. Она жила в параллельном, простом мире, где коты пахнут рыбой и водой, потому что они в неё лазили.

Морок мотнул головой, пытаясь стряхнуть с себя это ощущение липкой влаги. Оно было не снаружи. Оно было под кожей.

Вера пошла на кухню готовить ужин. Морок последовал за ней, не отступая ни на шаг. Он боялся оставаться один в гостиной с… Ней.

Пока Вера грела еду, её взгляд упал на аквариум.

— Что-то вода совсем помутнела, — пробормотала она себе под нос. — И растения какие-то жалкие. Надо будет завтра почистить. Или купить новых… Хотя нет, с этими вечными отчётами…

Она махнула рукой, отложив проблему на потом. Это «потом» прозвучало для Морока как приговор.

Ночью он не мог уснуть. Он лежал в ногах у Веры на кровати, но каждый шорох, каждый скрип дома заставлял его вздрагивать. Он ждал. Ждал возвращения того булькающего шёпота, того влажного следа.

Но в квартире было тихо. Слишком тихо. Даже часы в прихожей, казалось, боялись нарушить эту зловещую паузу.

Утром Вера ушла на работу, оставив его одного. Один на один с Ней.

Солнечный свет снова был бледным и негреющим. Морок сидел посреди зала, не решаясь смотреть в сторону аквариума и не в силах отвести взгляд. Внутри него росло странное, новое чувство — не просто страх, а тоска. Тоска по тому взгляду. По тому холодному, бездушному присутствию. Ему было нужно убедиться, что Оно всё ещё там. Что игра не закончилась.

Он медленно, как на эшафот, пошёл через комнату.

Глаз Бездны висел на своём месте. Неподвижный. Вечный.

Но сегодня что-то было иначе.

Вода в аквариуме почти поменяла цвет. Она была не просто мутной, а густой, желтовато-зелёной, непрозрачной. Сквозь эту жижу два чёрных глаза светились с неярким, но неоспоримым светом, как гнилушки в тёмном лесу.

А на стекле изнутри, прямо на уровне морды Морока, было написано что-то липкое, слизью.

Это было не слово. Это был символ. Запутанная, извилистая спираль, словно лабиринт или завихрение водоворота.

Морок смотрел на него, и спираль начинала двигаться, кружиться, затягивать взгляд внутрь. Холодный зов снов вернулся, но теперь он был громче. Яснее.

…хочешь… понять…

Шёпот шёл не из комнаты. Он исходил от символа на стекле.

…помоги… мне… выйти…

«Нет! — закричало внутри Морока всё его естество. — Никогда!»

Но его лапа, словно сама по себе, поднялась и потянулась к стеклу. Он не управлял ею. Мышцы свело чужим, могущественным напряжением.

…помоги… и я… покажу… глубины… покажу… истину…

Его подушечка упёрлась в холодное стекло как раз в центр спирали.

И мир взорвался.

Не светом, а тьмой. Абсолютной, беззвёздной. Он падал. Вниз. Вглубь. Вокруг него сжималась ледяная вода, давя на рёбра, на череп. В ушах стоял оглушительный гул, и в нём тонули его собственные мысли. И в этой тьме что-то шевелилось. Что-то огромное, древнее, бесконечно старое. Оно не имело формы, оно было самой Тьмой, самой Бездной, и оно было живо. И оно знало его. Оно звало его по имени. Не «Морок». Какое-то другое, настоящее, страшное имя, которое было высечено на стенах подводных пещер до рождения суши.

Видение оборвалось так же внезапно, как и началось.

Морок очнулся, лёжа на боку на полу. Он тяжело дышал, сердце колотилось, готовое вырваться из груди. Он был мокрый насквозь, словно его только что вытащили из воды.

Перед ним на паркете лежала его же лапа. Он смотрел на неё и не понимал.

Глава 4: Плоть от плоти

След на паркете высох, оставив после себя лишь желтоватый размытый ореол. Но ощущение влаги под когтями не проходило. Оно стало фантомным, постоянным, как шум в ушах. Морок вылизывал лапу с одержимостью, пытаясь стереть липкую память прикосновения, избавиться от привкуса тины, въевшегося в язык. Бесполезно.

Он больше не царапал стекло. Он боялся его. Боялся того, что может увидеть, прикоснувшись к нему снова.

Но Бездна не нуждалась в прикосновениях. Её воля теперь проникала в него иными путями.

Голод. Морок подошёл к миске с кормом. Запах всё так же отталкивал. Он ткнулся мордой в гранулы — безвкусные, как пепел. Но из кухни донёсся другой запах. Вера, собираясь, не помыла посуду. В раковине лежала тарелка из-под рыбы. Консервированный тунец.

Обычно этот запах вызывал у него лишь лёгкое любопытство. Сейчас у него свело скулы. Из пасти потекли слюни. Не кошачьи, прозрачные, а густые, вязкие. В животе заурчало — не привычное «ам-ам», а низкое, жадное рычание.

Он вскочил на раковину, не обращая внимания на воду, и зарылся мордой в остатки рыбы. Он не ел. Он поглощал. Он слизывал жирный, солёный сок, скреб языком по тарелке, откусывая маленькие кусочки рыбы. Это было отвратительно. Это было божественно..

Вера вернулась домой под вечер. Первое, что она увидела, — это Морок, спящий клубком прямо на кухонном столе, что было ему строго запрещено. Второе — разодранный в клочья пакет с мусором и обглоданную упаковку от рыбных консервов.

— Морок! — в её голосе прозвучало редкое раздражение. — Это что такое? Ты что, в помойке рылся? Тебя сейчас вырвет на ковёр!

Она взяла его на руки. Он повис аморфной, тяжёлой массой. Его шерсть, обычно лоснящаяся, была сальной на ощупь и пахла… рыбой. Не кормом. Свежей, морской, глубоководной рыбой.

— Фу, какой же ты противный, — брезгливо поморщилась она, отстраняя его от себя.

Морок не стал мурлыкать в ответ и вырываться. Он лишь медленно моргнул своими жёлтыми глазами. И Вера замерла. Ей показалось, что на миг его зрачки стали не вертикальными щёлочками, а круглыми, абсолютно чёрными и огромными, как у… Она бросила взгляд на аквариум. Нет, показалось. Усталость.

Ночью Морока ждало новое испытание.

Ему снова снилась вода. Но на этот раз сон был иным. Не пугающим. Зовущим. Он парил в тёплой, плотной воде, и она была его продолжением. Он дышал ей. Он был в ней дома. И голос, тот самый низкий гул, был уже не угрозой. Он был… одобрением. Материнским шепотом. «Правильно. Ешь. Расти. Становись сильнее. Становись частью целого.»

Он проснулся с одышкой, но на этот раз не от страха. От желания. От тоски по тому ощущению единения, безопасности, мощи.

Его глаза сразу же нашли в полумраке аквариум. Вода в нём теперь была совершенно чёрной, непроницаемой, как жидкий обсидиан. Но два глаза светились в ней ярче. Они смотрели на него. И ждали.

Морок спрыгнул с кровати. Его движения были плавными, неестественно грациозными. Он подошёл к стеклянной стене. Его собственное отражение в нём было смутным призраком.

И тогда он это почувствовал. Зуд.

Страшный, невыносимый зуд по всему телу. Под кожей. Словно у него завелись паразиты. Словно что-то хотело вырваться наружу.

Он начал вылизываться. Яростно, с остервенением, выдёргивая клочья шерсти. Он тек слюной, втирая её в кожу, пытаясь заглушить это ужасное ощущение. Но чем больше он лизал, тем сильнее чесалось. Кожа на боках и животе покраснела, покрылась ранками.

Внезапно его взгляд упал на лужу воды рядом с поилкой, которую он расплескал днём.

Зуд моментально стих.

Осторожно, не веря сам себе, Морок подошёл к луже. Он лёг прямо в неё, на мокрый пол. Ледяная влага моментально притупила жжение кожи. Он издал стон облегчения — хриплый, горловой звук, больше похожий на бульканье.

Он перекатился на спину, вывалялся в воде, как валенок в грязи. Он был мокрый, грязный, несчастный. И он никогда в жизни не чувствовал такого облегчения.

Поднявшись, он оставил на полу мокрое пятно причудливой формы. Оно было похоже на отпечаток чего-то большего, чем кот.

Утром Вера ахнула, увидев его.

— Боже мой, Морок! Что с тобой?!

Он сидел посреди зала, мокрый, с клочьями выдранной шерсти, с воспалённой кожей. Он тяжело дышал, и из его приоткрытой пасти капала густая слюна. Его глаза были остекленевшими, устремлёнными в пустоту.

Паника наконец-то пробилась сквозь её повседневную апатию. Она схватила телефон, чтобы вызвать ветеринара.

Морок не реагировал. Он смотрел на аквариум.

Чёрная вода внутри него медленно, почти незаметно, пошевелилась. На её поверхности возникла рябь, сложившаяся в подобие улыбки. Одобрительной, голодной улыбки.

Он понял. Это не было наказанием. Это было преображением. Его тело, его кошачья сущность, отторгала что-то новое, чужеродное. Но это новое было сильнее. Оно было неизбежным.

Вера говорила что-то в трубку, голос дрожал.

Морок поднял лапу и посмотрел на подушечки. Кожа на них была бледной, мягкой, почти резиновой. Как у существа, которое никогда не ходило по земле.