Требуется эльфийка орку на хозяйство

Глава 1

Фортис

К северу от Лесного королевства и к северо-западу от империи людей пролегает длинный хребет. Самой высокой точкой того хребта считается Рогатая гора. Её склоны изъедены штольнями и трещинами, источающими тепло. Здесь нет ни листвы, ни птиц, только ветер, разносящий сухие частицы пыли и ржавчины. Когда я был мальчишкой, мне казалось, что гора жива, что она рычит и стонет, будто огромный зверь. Но годы прошли, и я понял, стонет не она, а те, кто работает под горой. День и ночь рабочие надрываются в шахтах, рычат и хрипят под её каменной шкурой.

Раньше орочьи кланы кочевали по земле. Воевали между собой и с кем придётся. Так Рогатая гора и попала во владение орков от побеждённых гномов. После этого пленных орков, эльфов и людей стали заковывать в кандалы и тащить в шахты. В те времена у орков была дурная слава. И мало кто решался даже заговаривать с нашим братом.

Но вот уже лет сто, как кланы осели на одном месте и вместо бесконечных войн начали торговать со всеми. От рабства тоже пришлось отказаться, поскольку толку от низко мотивированных работников было мало. И даже физическое насилие не помогало. Постепенно рабов вытеснили вольные наёмники. Поскольку орочьим бригадирам было безразлично на их прошлое, то сюда, на Рогатую гору, со всего Астмириона стали стекаться солдаты-дезертиры, еретики и отступники культа Керкуса и просто все остальные, кто не хотел мириться с той судьбой, что была уготована им с рождения. И орки нанимали всех, кто был в состоянии держать кирку.

При этом простой работу в шахтах назвать никак было нельзя. И многие из тех, кто хотел лёгкого заработка, уходили разочарованными. Были и те, кто пытался выехать на чужом горбу. Но орочьи бригадиры следят за порядком в шахтах и решают все спорные вопросы. Раньше нашим орудием был кнут, а теперь — учётная книга.

Я начинал работать в шахтах ещё когда бригадиром был мой отец. Он учил меня уму-разуму: как вести учёт и как говорить с работниками, чтобы они тебя слушали. Потому, когда он ушёл на покой из-за больных коленей, я смог занять его место. И хотя некоторые до сих пор считают меня слишком зелёным, я доказал, чего стою не словом, а делом. У моих бригад всегда одни из самых лучших показателей добычи магических кристаллов и руды.

А ещё я предан работе, как никто другой. Хотя близ деревни у меня имеется большой, хороший дом, я дни и ночи провожу на рудниках. Я понимаю, что однажды такой образ жизни меня убьёт, но вести полноценное хозяйство у меня не остаётся ни времени, ни сил.

В первый за месяц выходной я просыпаюсь дома и понимаю, что моя постель воняет плесенью. Оглядываю комнату и осознаю, что изнутри мой дом похож на заброшенную лачугу. Я вздыхаю и поднимаюсь. Голова гудит, ноги ватные — вчера с моими работягами выпивали допоздна.

Умывшись во дворе в кадке с цветущей водой, я отправляюсь в деревню. Вниз по каменной тропе, мимо высоченного бурьяна и требующего срочного ремонта забора. Солнце светит в безоблачном небе, но свет его тусклый, будто в закопчённом окне.

Дорога моя неизменно лежит в таверну «Розария». Прохожу внутрь и у меня появляется чувство, будто и не уходил отсюда вчера: тот же скрип половиц, крики и хохот в углу. Контингент тоже сплошь знакомый, кто-то даже кивает приветственно. Всё же к оркам нынче отношение чуть потеплело. Не так чтобы сильно, но всё же…

— Смотри-ка, живой! — хозяйка Розария качает головой и ставит на стол передо мной миску похмельной похлёбки.

— Пока ещё не совсем, — отвечаю хрипло. Похлёбка дымится, пахнет чесноком и курицей. — Сейчас поем твоей стряпни и оживу.

Она становится надо мной, скрещивая руки на груди.

— Тебе бы жениться, — говорит с каким-то даже сочувствием. — А то совсем одичал. Пропадёшь, если будешь так жить.

— Жену любить надо, — говорю, глядя на пятно жира на поверхности похлёбки. — А ещё следить, чтобы её никто не обижал. А когда мне это делать? Я всё время на рудниках.

Хозяйка поджимает губы и кивает, соглашаясь.

— Мне бы работницу найти на хозяйство, — продолжаю я задумчиво. — Ну чтобы кашеварила там, приборку какую-то организовала.

— Человеческие женщины вряд ли к тебе пойдут, — произносит она, глядя в окно. — Во-первых, испугаться могут твоего дикого вида. А во-вторых, больно уж дом твой на отшибе. Народ подумать не то может.

— А если не человеческую? — размышляю я вслух. — Эльфийку, к примеру. Эти нашего брата не боятся.

— Скажешь тоже! — усмехается хозяйка. — Да где ты сыщешь в наших краях эльфийку. Да ещё такую, что по доброй воле согласится бельё стирать и обеды готовить?

Она смеётся и уходит в сторону кухни. А я остаюсь. Доедаю свою похлёбку в тишине.

Сквозь оконную щель пробивается солнечный луч и ложится на стол. Запах еды и старого дерева успокаивают и нагоняют сон. За окнами кто-то ругается с мулом. Кто-то зовёт ребёнка по имени. Жизнь кипит за пределами таверны, как шахта в час пересменки.

Кладу медную монету на стол и выхожу на улицу. Воздух тёплый, но с гор тянет свежестью. Я вдыхаю её полной грудью и делаю несколько шагов в сторону дома.

— Уважаемый… — окликает меня кто-то сзади.

Я оборачиваюсь и вижу, как ко мне, прихрамывая, спешит некто в плаще с капюшоном. Я невольно подмечаю, что этот некто крайне хорош собой. Медные волосы выбиваются из-под капюшона и поблёскивают на солнце. И пусть лицо скрыто в тени, но мой взгляд всё равно выхватывает благородные тонкие черты и глаза, пронизывающие насквозь. Я вдруг понимаю, что передо мной самая настоящая эльфийка. Понимать-то понимаю, но не верю! Лесные эльфы — народ слишком гордый, они редко покидают пределы своего королевства. А морским тут делать нечего. Порт Либертерра в двух неделях пути отсюда.

Глава 2

Я привожу эльфийку к своему дому. Она оглядывается на деревню, что отсюда как на ладони, и вздыхает. Только сейчас я замечаю, что Сильвия от напряжения вся взмокла. А я-то наивно полагал, что эльфы столь благородны, что не потеют. Видать, дорога в горку с деревянным протезом тяжело даётся. Если она остановилась где-то в деревне, то точно откажется работать у меня. Часто ведь ко мне ходить придётся. Впрочем, даже живи я в деревне, она всё равно бы отказалась. Вон с какой брезгливостью озирается на двор. И это она ещё внутри не была.

Дверь дома зловеще скрипит. Я приоткрываю её и пропускаю эльфийку внутрь. Она останавливается на пороге и оглядывает мою прихожую, плавно перетекающую в жилую комнату. Я на секунду пытаюсь взглянуть на всё её глазами. Неприятные мурашки пробегают по спине. И как я мог всё так запустить?

— Думаю, я могу убирать у тебя раз в три дня. Если нужно, могу в эти дни готовить и стирать. И за всё прошу две серебряных монеты в неделю, — произносит вдруг эльфийка, оборачиваясь на меня.

Я на миг теряюсь. Неужели ей настолько туго, что она готова даже через отвращение переступить? Два серебряных в неделю… а за месяц выходит все восемь. У нас и горняки столько не получают, если только не с ночной сменой.

— Дороговато как-то, — произношу я рассудительно.

— Правда? — искренне удивляется Сильвия. — А мне показалось, что в самый раз. Я поспрашивала, сколько люди в деревне берут за постой, и прибавила к этой сумме немного на расходы.

Вот оно что! Да тебя же надурили, сестрица. Знать, хотели нажиться на незнакомке. Что и говорить, она хоть и хромая, а всё равно эльфийка. Думали, наверное, что она богатство прячет под своим плащом. Но вслух я всего этого не говорю. Она и без меня, видно, не в самом лучшем настроении.

— Так значит, ты ещё не остановилась нигде? — спрашиваю я вместо этого.

— Нет, решила прежде справиться о работе, — отвечает она и хмурится, видимо, вспоминая неудачный поход в управление.

— А что, если ты остановишься здесь? — предлагаю я. — Хоромы не императорские, конечно, но зато просторно. И до работы ходить недалеко. Договоримся в таком случае на один серебряный в неделю. Припасы я тоже на себя беру.

Она снова осматривает дом, но уже не так придирчиво. Я, пока она думает, спешу открыть дверь во вторую комнату. Она пустая, но чистая (если не считать слоя пыли). Я отчего-то начинаю волноваться. Хочется, чтобы она согласилась. Сам не понимаю почему. Из жалости? Или из собственной выгоды.

— Хорошо, — говорит она наконец, взвесив всё. — В таком случае я могу готовить каждый день, а убирать — также раз в три дня. Для стирки и мытья мне нужна будет вода. Сама я принести достаточно не смогу.

— Положись в этом на меня! — не раздумывая, выпаливаю я. — Принесу сколько нужно будет. И если какая другая помощь нужна будет с обустройством, тоже не стесняйся обращаться.

Сильвия вдруг прикрывает глаза и слабо улыбается. У меня перехватывает дыхание. А сердце начинает громко биться в груди. Я отвожу взгляд, будто пойман на чём-то неловком. Всё же до чего эльфийки хороши… Не даром их эльфийские мужи прячут от посторонних глаз. Но не стоит пялиться. Мне-то приятно, а вот ей вряд ли. Я делаю шаг назад, даю ей пространство.

Кажется, с эльфийкой в доме как будто стало светлее. От похмелья не осталось и следа. Ещё бы — после трёх-то походов за водой к деревенскому колодцу. Спина болит, плечи ломит, но башка ясная, будто после недельного сна. А всё потому, что с самого утра в доме кипит работа. Как и обещала, Сильвия сразу принимается за дело.

Первым делом она опрокидывает кадку, в которой я обычно умываюсь. Вместе с водой в лопухи у забора выливается и зелёная тина. После Сильвия долго чистит кадку самодельной щёткой из сухой травы. В этот момент последние сомнения в её способностях отпадают. Пусть она и похожа на типичную эльфийскую «белоручку», но на деле смекалиста и старательна.

Обеспечив себе наличие чистой воды, она переходит в дом. Вытаскивает на улицу мою подушку и шерстяное одеяло. Выбивает их и оставляет на солнце просохнуть и проветриться. То же самое проделывает и с тюками соломы, что служили мне матрасом. Впускает свежий воздух в открытые окна. Я стою на пороге и смотрю, как она завязывает нос и рот тряпкой и лезет в угол, вычищать тинёты и пятна плесени на стенах. Мне становится неловко. Подхожу ближе и становлюсь рядом. Сильвия глядит на меня удивлённо.

— Я так… для подстраховки, — отвечаю, стараясь не пялится на её гибкое тело и округлые груди под тонкой рубашкой.

Во второй половине дня её запал немного поубавляется. Видно, силы кончаются. Я это замечаю, хоть Сильвия и не жалуется. Но движения становятся вялыми, в глазах появляется рассеянность. Вернувшись из последнего за день похода за водой, я застаю её сидящей на лавке перед корытом, полным мыльной воды и грязного белья. Её протез прислонён к лавке сбоку. Она машинально трёт простыню о стиральную доску, витая мыслями где-то далеко. Мой взгляд на миг падает на пострадавшую ногу. Сильвия замечает это и прикрывает её подолом.

— Извини, — бормочет она, не поднимая глаз.

— Тебе нет нужды прятать свою ногу от меня, — отвечаю я, пошкрябав пятернёй затылок. — Я не шибко впечатлительный.

— Вот как? Тогда ладно, — Сильвия как будто выдыхает и приподнимает подол юбки так, чтобы на него не попадала вода. На лице её снова появляется слабая улыбка.

Глава 3

Сильвия

Мне снится волнующий сон. Нежные прикосновения и поцелуи, обжигающие кожу. Тяжёлое дыхание, низкий голос Адониса, шепчущий моё имя так страстно.

— Я люблю тебя, Сильвия… Ты мне дороже, чем жизнь.

Холодная дрожь пробегает по спине. Возбуждение отходит на второй план, уступая место злости. Некоторое время назад я перестала верить этим словам. Я знаю, что они лживы. А эльф, что их говорит, на самом деле лишь пользовался моей наивностью и доступностью. А потому я пытаюсь оттолкнуть его изо всех сил. Отталкиваю и чуть не падаю с кровати. Открываю глаза и понимаю, что я в незнакомом доме, в чужой постели. Вокруг тишина, только птицы щебечут снаружи.

— Ах да, я ведь нанялась вчера к этому орку, — бурчу я себе под нос. — Но почему я в его кровати?

Я припоминаю, как мы выпивали вечером. А что было потом, не помню, хотя голова ясная.

«Я ведь не приставала к нему?» — спрашиваю сама себя и прислушиваюсь к своему телу.

Орк здоровенный, так что если бы между нами что-то было, то я бы это почувствовала. Должно быть, орк просто пожалел меня, оттого и положил к себе в постель. Но не стоит злоупотреблять его добротой. Надо бы соорудить себе кровать. Эти тюки с соломой не так уж и плохи. Знать бы, где их раздобыть. Интересно, этот громила ещё дома или уже ушёл?

Я поднимаюсь и присоединяю свой протез. Вспоминаю, как вчера Фортис сказал мне, что я могу не прятать свою ногу, и чувствую странное облегчение. В доме Адониса я даже спала с протезом, чтобы никто не увидел моей культи. Жена Адониса боялась смотреть на неё, словно моё увечье могло перекинуться на другого, как простуда. Впрочем, я её не виню. Для неё то, что я жила с ними, было ещё более странно, чем для меня самой.

Мы с Адонисом были солдатами королевской армии и под командованием генерала Галеандра защищали границы Вальдрейна. С первого дня знакомства я полюбила Адониса. Он был весёлым и дружелюбным. Он словно бы источал свет, и в этом свете хотелось находиться. Поначалу мы были просто боевыми товарищами. Прошли вместе не одну опасную битву. И всякий раз я билась рядом с ним. Прикрывала его спину. Были моменты, когда его жизнь висела на волоске, но благодаря мне, он выбирался. Адонис был благодарен мне. Но порой, когда долго находишься вдали от мирной жизни, благодарность может перерасти в нечто большее.

Я выхожу на крыльцо и замечаю рисунок, нацарапанный палкой на земле: зубастая орочья морда, стрелочка, гора.

— Пфф! Это что такое?! — я невольно издаю смешок. — Похоже на детские каракули.

Представляю, как этот громила старательно вырисовывает эти картинки, присев на корточки, и смеюсь уже в голос. Это настолько нелепо, что я просто не могу удержаться. И всё же то, что Фортис оставил послание для меня, предупредив, что ушёл на работу, весьма любезно с его стороны. По правде говоря, я прежде не имела дел с орками и не знала, чего ожидать. Но, похоже, они не такие уж страшные, как о них рассказывают.

«Главное, не принимать его доброту за нечто большее, чтобы не повторять прежних ошибок», — проносится у меня в голове. Пусть этот орк страшен, как моя жизнь, но я себя знаю. Не стоит к нему привязываться.

Собираюсь в деревню, прихватив с собой честно заработанные деньги. Фортис наказал мне не верить деревенским на слово и не соглашаться на первое же предложение. Честное слово, он в этом смысле будто озабоченный родитель. Но ощущать, что о тебе пекутся, весьма приятно.

Против воли вспоминается время, когда я только потеряла ногу. Во время отступления я прикрывала Адониса, и меня ранили. Стрела, попавшая мне в ногу, оказалась непростой, а зачарованной. Чтобы остановить разложение, вызванное тёмной магией, часть ноги пришлось ампутировать. В один момент я из бравой воительницы превратилась в никому не нужную калеку. Поскольку у меня не было никого, кто мог бы позаботиться обо мне дома, генерал Галеандр позволил мне остаться в качестве воина поддержки, и даже похлопотал о протезе. Я пыталась быть полезной, работала с раннего утра и до поздней ночи в столовой, и в прачечной, даже в полевом госпитале. Но сослуживцы всё равно смотрели на меня снисходительно, словно я уже не эльфийка, а просто пародия.

Но самой болезненной была перемена отношения Адониса. Он всё так же повторял, что никогда не бросит меня, благодарил за спасение. Но речи его больше не были наполнены любовью, как раньше. В них звучала горечь. И эта горечь отравляла меня каждый день понемногу. Думаю, если бы он просто бросил меня на произвол судьбы, я бы лучше справилась. Я бы раньше попыталась начать жизнь заново и не растеряла бы остатки былой уверенности. Но Адонис не хотел чувствовать себя негодяем, отвернувшимся от боевого товарища. А потому он продолжал навещать меня. Но уже не пытался прикасаться ко мне, словно я была чем-то больна. И даже после окончания войны он поселил меня у себя дома. А я согласилась, потому что мне было слишком страшно остаться одной.

Я не ушла, даже когда Адонис женился. Мне было чертовски больно и телесно, и душевно. Я ведь всё ещё любила его. Или думала, что любила. Я притворялась, что не слышу, когда его жена возмущалась, что устала от моего присутствия.

— Сильвия потеряла ногу, когда защищала меня, — говорил Адонис ей в ответ. — Я не могу теперь её бросить. Она без меня пропадёт.

И я верила в то, что пропаду без него. Но в один ненастный день я вдруг поняла, что уже пропала. Перестала жить и превратилась в тень самой себя. Я не ждала ничего от Адониса, не надеялась, что он снова полюбит меня, я просто существовала, как существуют камни на дне реки. Жизнь вокруг шла своим чередом. Адонис с женой ожидали рождения первенца, а я просто наблюдала недвижно за течением времени. И я вдруг осознала, что не хочу быть камнем. Ведь я всё ещё жива, моё сердце всё так же бьётся в груди и жаждет любви. Мне захотелось сбежать далеко из Лесного королевства, туда, где есть кто-то кроме прекрасных и совершенных эльфов, туда, где на меня не будут смотреть снисходительно, и где я смогу начать новую историю.

Визуалы

Дорогие! Я подготовила для вас визуалы персонажей. Напишите в комментариях, что думаете по этому поводу.

Главная героиня Сильвия

И главный герой истории орк Фортис

Поддержите книгу, если она вам нравится. Поставьте звёздочку, подпишитесь и не забудьте добавить книгу в библиотеку, чтобы не пропустить обновления (жмите на выделенные кнопки, чтобы они стали розовыми)!

Приятного вам чтения

Глава 4

Вечер прохладный, приятный. Над уличным очагом поднимается слабый дымок. В воздухе стоит аромат жареного мяса и запечённого картофеля. Я стою рядом, зажав травинку между зубов, ожидая, пока вскипятится вода в котелке. Замечаю грузные шаги ещё издалека и отчего-то замираю в предвкушении. Даже самой себе не могу толком объяснить, чего так радуюсь.

Фортис открывает калитку и проходит во двор. Замечаю мешок у него на плече. Кажется, с чем-то съестным. Что ж, по крайней мере, он держит обещания.

— С возвращением! — вдруг по привычке бросаю я и прикусываю язык. Орк пару мгновений глядит на меня изумлённо, потом отводит взгляд смущённо. Кладёт сумку передо мной, словно подношение, а затем идёт к рукомойнику.

— Ты чего будто ласковая жёнушка меня приветствуешь? — ворчит, не глядя на меня.

Я и сама не знаю, чего это я. Просто настроение было хорошее весь день. Мысли радостные, вот и выпалила слова, которыми обычно приветствовала Адониса. Жена его от этого жутко бесилась. А я ничего не могла с собой поделать.

От воспоминаний делается совсем неприятно. Я обвожу глазами двор и крыльцо, напоминая себе, что я не там, а здесь в настоящем. Взгляд останавливается на широкой спине Фортиса и его крепких мускулистых руках.

— Ну, если бы я была как ласковая жёнушка, то я бы тебя иначе встречала, — усмехаюсь я. В шутку прижимаюсь к нему сзади и кладу ладонь на пояс.

Орк замирает с вытянутыми вперёд руками. Вода из рукомойника льётся вхолостую.

— Ты это… чего? — он оборачивается на меня растерянно. А я только сейчас понимаю, что слегка возбудилась и быстро отступаю на пару шагов, а после заливаюсь фальшивым хохотом.

— Ой, ну и выражение! Ты бы себя видел! — смеюсь, хотя мне неловко из-за его растерянности.

— Ну и шутки у тебя, — качает головой Фортис. После отворачивается и умывает лицо.

Вода с него течёт чёрная. Я осознаю, что он сегодня был в шахтах. И хотя он бригадир, но всё равно его работа кажется трудной. В особенности в сравнении с тем, что я сама делаю. Нет, конечно, привести дом орка в жилой вид стоило огромных трудов, да и со стиркой пришлось повозиться. Но такое не каждый день происходит.

— Сегодня у нас жареная свинина на ужин! — объявляю я, когда он заканчивает с водными процедурами.

— Хорошо, — кивает он, обтирая руки полотенцем. — Я люблю свинину.

— А вчера говорил, что курицу любишь, — невольно вспоминаю я, ставя на стол большое блюдо.

— Курицу тоже люблю, — произносит орк, занимая место за столом. — Как можно не любить еду, что приготовлена специально для тебя?

Он не смотрит на меня, но от его тёплого взгляда сердце будто тает. Что же делать? Я ведь так и влюбиться могу в этого громилу. Хмурюсь и сердито плюхаюсь за стол. И, прежде чем орк успевает что-то сказать, накладываю себе мяса в тарелку. Пусть не думает, что я для него старалась. Я с остервенением начинаю набивать рот.

— Не спеши так. Обещаю, я не стану есть всё, — произносит Фортис, беспокойно глядя на меня. — Есть два дела, которые более всего не терпят спешки. И одно из них — это потребление пищи. Если поспешить, то можно заработать несварение.

— Та а фём ты? Фё фо мной ф поряфке буит! (Да о чём ты? Всё со мной в порядке будет!) — отвечаю я упрямо.

Жую торопливо, запихивая в рот больше чем нужно. Горячее мясо обжигает нёбо, ароматный картофель рассыпается во рту. Я ем, будто боюсь, что сейчас это всё исчезнет — и еда, и стол, и сам Фортис. Не замечаю, сколько уже проглотила, пока не чувствую, что живот раздулся и тяжелеет. Голова кружится. В груди давит. Сердце колотится быстро-быстро.

Я поднимаюсь, чтобы унести свою тарелку, но вдруг покачиваюсь и хватаюсь за край стола.

— Ты чего? — спрашивает Фортис напряжённо. Затем поднимается и обходит стол.

Я резко прижимаю ладонь ко рту, ощущая характерный позыв. Фортис будто зная суёт мне пустое ведро. Я хватаюсь за его края, и волна дурноты вырывается наружу.

— Говорил же, что лучше не спешить, — ворчит он негромко и озабоченно. Я, наконец, поднимаю голову. Он стоит рядом, но не суетится и не кривится, просто смотрит с участием. — И какая нужда была глотать не жуя?

— Прости, — я прикрываю лицо ладонью. — Только зря припасы перевела.

— Да пёс с ними, с припасами. Я больше за тебя беспокоюсь. Болеть муторно. Особенно когда на пустом месте.

Орк берёт меня под руку и поднимает без усилия. Я не сопротивляюсь. Позволяю отнести меня в свою комнату и уложить в постель. Ощущаю жар от его близости, который почему-то кажется мне более сильным, чем лихорадка в теле.

Фортис ненадолго исчезает. Через пару минут возвращается с миской воды и чистой тряпкой.

— Да зачем это? — я пытаюсь сопротивляться, когда он кладёт мне на голову компресс.

— Слушай, а ты ведь горишь, — говорит он хмурясь. — Неужели под солнцем перегрелась?

Я не знаю, что сказать. Чтобы эльфийка и перегрелась от деревенского солнца — смешно. Но шутить не выходит. Ближе к ночи у меня и вправду поднимается жар. А тошнота продолжается до тех пор, пока мой живот вновь не оказывается совсем пустым.