Третья леди Аргайла

глава 1

Шотландия, остров Мэлл, замок Дуарт, март 1545

Гиллеспи Рой Арчибальд Кемпбелл, граф Аргайл, по прозвищу «Бурый волк», сдвинув брови, молча смотрел на собеседника. На лице его было выражение между недоумением и неверием, хотя Аргайла, сорокалетнего, сурового, искушенного, смутить чем-либо было трудно, если не невозможно. На лице же вождя клана Маклин, сделавшего Аргайлу предложение короткое, в несколько слов всего, но весьма неожиданное, напротив, мелькала усмешка, но не слишком явная, чтоб не рассердить своей очевидностью гостя, чей нрав трудно назвать покладистым.

- Ты, видно, совсем рехнулся на старости лет, Гектор, - выговорил наконец Бурый волк. – На кой мне твоя девчонка?

- В доме должна быть женщина, Аргайл, так Господь заповедал чадам своим, дабы не жить во грехе.

- Да пусть Он и держит себе женщину в доме своем, там, на небесах, не имею возражений – но пусть Господь не мешается в мои дела. У меня двое сыновей, я дважды был женат и, слава Богу, наконец опять овдовел… обе бабы стервы были несусветные, царствие им Небесное, голубкам. Но чтобы третий раз?!

- С моей у тебя хлопот не будет, - возразил Гектор Мор Маклин, пройдоха из пройдох, убийца из убийц, мятежник все пятьдесят пять лет своей жизни. – Кэт – славная девчушка, разве только слишком уж воспитанная… коли понимаешь, о чем я.

- Не понимаю и понимать не хочу, Гектор. Цену нашего мира ты знаешь: моя дочь под венец с твоим парнем, на этом всё, ни кроны, ни человека сверху.

- Жаль, Арчибальд, очень жаль. А я-то думал, мы достигли соглашения… что ж, доброго пути, не смею настаивать. Младший Макдональд Даннивег думал свататься за Кэт, да я было подумал – удобней сыграть две свадьбы с тобою, раз ты приехал…

В светлых глазах Аргайла горел белый огонек, очень неприятный, но Гектор Мор продолжал ухмыляться – теперь куда уж отчетливей. Знал, сукец, что нужен сейчас Аргайлу, так нужен, что на любой шантаж может откликнуться. Угроза была понятна. Дочь Маклина - по матери также Макдональд из Даннивега, Маклин предлагал Кемпбеллу замириться с двумя родами сразу, а по отказу угрожал и нарушением мира с теми же двумя родами, а и кроме того, ещё был у Бурого волка в Маклине интерес… двадцать пять лет из своих сорока Аргайл «Бурый волк» провел во вражде, войне, сварах с Макдональдами и Маклинами, вождями Гебридских островов. Признавать не хотелось, что Гектор Мор припер к стене старого врага, но если цена мира две свадьбы вместо одной, то лучше худой брак, чем добрая ссора.

- Не самый-то я годный жених твоей дочери, Гектор. Двадцать лет разницы, если не более. Наши дети больше подходят в пару, чем мы с нею.

- Это самый сок, Арчибальд, верь мне – я на Гленс женился, когда той пятнадцать было, у нас все, что надо, отлично сладилось. Кэт, Уна, Джайлс, Дженет, Гектор – все от нее понародились, покойницы. Так что, согласен?

- А что ты дашь за дочерью, Маклин, кроме мира? – осклабился Кемпбелл. – Стать графиней Аргайл нынче стоит дорого…

- Ни человека, ни фута земли, ни камня.

- Тогда в чем моя корысть, Гектор Мор?

- Так тебе же нужны деньги, Арчибальд, очень нужны. Жизнь при дворе стоит дорого, еще дороже стоит кровная вражда… А деньги у меня есть.

То была правда. Гектор Мор Маклин награбил за всю свою жизнь столько, что мог бы выстроить второй замок Дуарт и купить второй остров Мэлл. Они торговались мелочно и ожесточенно, как могут торговаться только настоящие горцы – за каждое пенни, за лишнюю крону, но соглашение было достигнуто, а мир подписан. Бурый волк обязался отправить дочь в Дуарт не поздней середины апреля, с тем, чтоб она росла в доме жениха до вхождения в зрелость и осуществления брака, но сам жениться на Мэлле теперь же, сей же час, наотрез отказался.

- Присылай невесту и своих к началу мая, - сказал он. Гектор Мор, мы знаем друг друга двадцать пять лет, и сколько тут было свадеб, на которых жених не доживал до рассвета? Нет уж, пусть невеста с любым числом свиты прибывает в Ущелье, напоим всех, не скупясь. А брачный договор я подпишу тебе тут же, чтоб ты не рыдал, старый хрен.

- Ты, главное, заложничков верни, зятек, не забудь.

Аргайл оскалился, что при очень большом желании можно было счесть за усмешку:

- Получишь, получишь, и даже живенькими, не по частям!

глава 2

Кемпбеллы ожидали вождя на дворе Дуарта. И хотя господин их, верховный судья Шотландии, персоной был не из тех, кого вдруг завалишь – если ты не бессмертный, конечно – поглядывали окрест весьма настороженно. Потому что Маклины, морские разбойники – народец, известно, гадкий. Столь же настороженно на горские черно-зеленые пледы посматривали сами Маклины. Когда бы не приказ Гектора Мора, Аргайлу тут бы многое припомнили, но Мор Маклин в своих играх с изменниками и прихвостнями сассенахов зашел так далеко, что его бы и галерный флот уже не спас… если бы Аргайл не явился взять его за горло и потребовать мира. Но вот только обратным хватом за горло Аргайла взял и сам Маклин. Две свадьбы вместо одной, вот же скотина…

Кривой Алпин дожидался господина внизу лестницы с крыльца и на правах знакомства длиной в жизнь рубанул сразу:

- Ну?

Аргайл не сбился с шага, утекая со двора старинного врага, а нынче предполагаемого тестя и уже точно свата:

- Что «ну», Кривой?

- Чем дело кончилось там, наверху? Отлипнет он от Дональда Ду али нет? У тебя рожа такая, словно Мор Маклин тебе прокисший эль сушеными крысами закусить предлагал.

- Хуже.

- Да что может быть хуже-то, Бурый?

Аргайл поморщился. Его кривило просто от того, что сознавал себя припертым к стенке, а деваться было некуда все равно:

- Мало ему одной свадьбы, сукину сыну, вторую желает.

- Колина или Арчи? – оба сына Аргайла гуляли еще на вольном выпасе, кабанчики.

- Если бы. Меня. А коли нет…

Кривой вытаращился на старого боевого товарища и господина так, что единый глаз едва из глазницы не выпал.

- Тебя?! Это он кого за тебя сватает? Вчера в холле за хозяйским столом не было ни одной девицы брачной возраста! Соплюху какую, что ли, с нянькиной куклой за пазухой вместо сисек?

Аргайл скривился:

- Да бес его знает, говорит, есть какая-то... Я б ему брачный договор с любой из дочерей подмахнул, пока они в возраст войдут... А там оспа или потница руки-то развязали б. Мало ли от чего девки дохнут, пока не созреют. Но нет же, он требует и осуществления брака не позже Белтейна.

- Об Майский день мы ж собирались Раналдам жопу драть! Когда жениться-то?

- А как-то промеж Раналдов, Кривой. Надеру и женюсь. А коли нет, не оторвать Гектора Маклина от Макдональдов.

- И ты, ясно дело, оторвал. Ну и женись, черт с ней. В хаггис покрошим его девку, разберем на потроха. В третий раз овдовеешь, и всего делов.

- Не выйдет. Тогда он ответно покрошит в хаггис мою дочь. А этого уж я не допущу, не за тем растил. Мор Маклин думает, что купил меня… что обошел меня. Меня! Так ведь я, хотя жениться и обещал, дать жить его сучке не обещал вовсе. Сам напросился, дурень старый, довольно было б с него и одной свадьбы!

Аргайл осклабился. Кривой понимающе захрюкотал.

- То есть, он меня выгодно продал, - заключила, выслушав новость, Кэтрин Маклин, старшая дочь вождя Гектора Мор Маклина.

Восемнадцать лет, щуплая рыжеватая пигалица, брови вразлет – в мать, глаза серые, умненькие – в отца. Брат, Гектор Ог Маклин, Гектор Малый, морем вез ее из монастыря Айона, где та воспитывалась в ожидании подходящей партии, в родные пенаты. И вот партия нашлась, да еще какая, однако Кэт Маклин вовсе не считала ее удачной.

- Не совсем, - шмыгнув носом, уточнил брат. – Скорей, он подставил самого Аргайла и радуется этому от души. Но также еще и тому, что ты, Кэт, станешь графиней.

Гектор Ог честно считал сестру красавицей – ни у кого другого не видал он таких густых каштановых волос, чистый шелк, таких ясных глаз – в цвет голубого агата, таких изящных рук, которые одинаково ловко управлялись с пером и с иглой.

- Третьей графиней четвертого графа, - уточнила сестра, - если я верно помню числа, относящиеся к нашему старинному врагу. Значит, не хозяйка в доме и не мать наследника… выгодно быть третьей графиней, ты не находишь? А каково было бы тебе жениться на вдове вдвое старше тебя?

- Ну, тут совсем другое дело, Аргайл – мужчина, Кэт, на сей счет можешь не беспокоиться. Станешь его третьей леди. А потом сразу можешь остаться богатой вдовой. Сколько у него там еще простоит? Постоит-постоит да отвалится.

Молодые, особенно очень молодые мужчины, прямо скажем, юнцы, женщины не пробовавшие, предсказуемо считают, что жизнь в сорок лет завершается, а как же еще? Два взаимоисключающих пророчества, уныло думала Кэт, ежась под свежим ветром, налетающим на бирлин с севера: «мужчина» и «отвалится». Ни то, ни другое ее в равной степени не прельщало. Скрипторий в Айоне делался милей с каждой милей преодолеваемого до дома морского пространства.

- Это более чем вероятно, но не самая приятная причина, чтоб первый раз выйти замуж, да еще за мужчину, который тебе в отцы годится, - наконец сказала она. - Ты ведь женишься на его дочери?

Брат кивнул, сестра покривилась:

- Отлично… стало быть, я стану тебе тещей? Вот где разгуляться-то! Гектор, а отказаться мы можем?

Ог Маклин жениться обязался, конечно, но до той женитьбы было ему еще как пешком до Эдинбурга – невесте только восемь лет. Еще за восемь лет кто знает, что в мире переменится… может, и вообще помрет нареченная. Может быть, повезёт! А Кэт придется подкреплять собой мир с Аргайлом теперь же, скорейше. Ог пожал плечами, чуть извиняясь:

- Уже нет, оглашение состоялось, и договор, я слыхал, подписан.

- Отцу скажи, приданое пусть дает книгами.

- Так их для этого потребуется купить! – возмутился брат.

- Вот пусть и позаботится напоследок, раз продал меня за ваш пресловутый мир.

- Кэт… Аргайл по полгода проводит при дворе, в Стерлинге, в Эдинбурге, неужели ты думаешь, у него дома не найдется книги?

Сестрица облила младшего брата взглядом, полным презрения:

- А ты не думал, что мне может их потребоваться больше одной?

глава 3

На пристани Кэт задержалась, несмотря на пронизывающий ветер. Если верны перемены в ее судьбе, отчалив отсюда, море она увидит нескоро. Ей, выросшей на Мэлле, на Айоне, где море буквально везде, за каждым изгибом берега, предстоит жить долгие годы на суше, в глубине черствой земли, смотреть на горы и лес, и горная речка – все, что станет теперь водой для нее. Если, конечно, муж не позволит ей жить в Инверери, там есть хотя бы Лох-Файн – не море, но частица моря.

Муж. Очень странно было думать про такое. Никогда не было и вот взялось ниоткуда. Конечно, старшая дочь Великого Гектора Маклина и не думала, что судьба ее будет иной, чем выгодный для отца брак, но отец тянул так долго – девятнадцатый год пошел – что Кэт понадеялась: вдруг пронесет, оставят в обители, внесут аббатиссе долей ее приданое. Но нет, не случилось. Господь даровал ей другую стезю, будем же идти по ней смиренно, не теряя присутствие духа. Ибо нет на земле счастья, но только на небесах, а на земле есть у смертной женщины долг.

Мор Маклин – король галерного флота, и Дуарт – величайшая твердыня острова Мэлл. Дуарт закрывает собой узкий пролив Мэлл меж островом и материковой Шотландией, большой землей. С большой земли – слухи, товары и враги. И главный враг все эти годы – ее нареченный супруг, Арчибальд Кемпбелл, граф Аргайл, чьи владения на суше кроют владения Маклинов на острове как бык овцу. А друзей у Мор Маклина и нет, он сам себе друг и надежа, никому не верит, ни с кем не водится. Разве что соблазнил его три года назад бежавший из Эдинбургской темницы Дональд Ду Макдональд, наследный король Островов, быть при беглеце правой рукой, верным помощником. Согласился Гектор Мор, но вот продал же своего господина Аргайлу, продал за две свадьбы, из которых одна – ее собственная. Кэтрин Маклин поворотилась спиной к морю и пошла прочь. Плакать хотелось нестерпимо, но что они изменят, те девичьи слезы? Продал отец, продал в графини и рад. А что она охотней всего осталась бы в обители переписывать старинные рукописи, маргиналии рисовать – кому какое дело? Были и прошли те дни. Теперь настали дни другие. Так, на ходу, и перекрестилась, покорствуя.

Во дворе замка Дуарт смешались в кучу люди, овцы, кони, собаки, дети. Но среди этой бурной, кипящей толпы перед детьми вождя тропа пролагалась сама собой: клансмены расступались, кланялись, старухи благословляли. Много детей у вождя – к крепкому роду, к доброй власти, много детей – к довольству и покою в этих краях. Кэт украдкой высматривала в толпе чужие пледы: если свадьба вскорости, то где клан Кемпбелл, где их цвета, где их вождь? Не усмотрела, выдохнула с облегчением, направилась через двор в башенные покои – бывшие материны, а после смерти госпожи Гленс здесь росли до девичества все дочери Маклина, выросла и сама Кэт. Вошла в старые, памятные стены, огляделась, велела нести чистое белье, горячую воду: к ужину надо выйти так, чтоб все видели достоинство леди, отраженное в ее облике, чтоб все осознали: старшая дочь вождя, просватанная невеста, вернулась домой. Не дешево проданная – выгодно, высоко просватанная. Что за странная прихоть судьбы: ей надо изображать покорство и даже довольство, хотя участи своей она вовсе не рада. Ей надо принимать нынче вечером поздравления от родичей и слуг по поводу посетившей ее высокой фортуны. Как же, подумать только, сам граф Аргайл...

Со стуком в покои вкатили бадью, начали таскать кадушки с кипятком, с ключевой водой, принесли и кувшин молока. Шмыгнули в покои служанки – готовить воду для молодой госпожи, а следом вошла и тетка Сорча. Сорче сравнялось сорок зим, как тому богоданному жениху Кэтрин, но дряхлой она не выглядела, в теле плотная, но со спины, случалось, до сей поры за девицу принимали. Наверное, не всегда дряхлость приходит в сорок. Да и будь Аргайл по возрасту немощен, разве успевал бы он всё и везде – и в Нагорье, и на Островах, и при дворе, и на войне, и в суде. Может, и не придется Кэт вдоветь сразу же после свадьбы, придется жить с ним, рожать детей. Впрочем, Кэт и не знала толком – чего хочет больше, замужества или вдовства. Ни той, ни другой судьбы она, видит Бог, не выбирала.

Сорче Кэтрин обрадовалась, бросилась обнимать. Сорча Макдональд была матери покойной наперсница, подруга, дальняя родня, а самой Кэт – кормилица. Сорча усадила ее близ огня, сняла чепец, начала разбирать запылившиеся в дороге девичьи косы, вычесывать частым гребнем – и вдруг заплакала.

- Что, Сорча, неужель ты не рада за меня, ведь замуж выхожу, хозяйкой в доме стану?

- Рада-то рада… да никто не сказал тебе, девонька…

- Что?

- Да оборотень он, женишок твой, это на большой-то земле все знают.

Про Арчибальда Кемпбелла, четвертого графа Аргайла, на Мэлле говорили разное. Временами настолько разное, что оно не складывалось одно с другим. Перво-наперво называли его кличку «Бурый волк» и поминали резню, учиненную им на побережье еще году в двадцать пятом. Говорили, что он – оборотень, потому может в горах у себя бродить и ночью, и при полной луне, и ничего ему за то не будет. Говорили, что, как истинный оборотень, неуязвим для любого оружия, кроме заговоренного. Говорили, что в обличии волка может он приказать хищникам не трогать его стад – и оттого коровы плодятся в Аргайле не как у иных, а жирнее. Говорили, что с бесовской сворой, из белых собак-оборотней состоящей, при пустой луне в самую черную ночь несется он по Нагорью Дикой охотой, подкарауливая заплутавших путников, и горе той девице, что встретится ему на пути – снасильничает и съест. А истинно совокупляется он с волчицами, ибо любострастием клеймен от Господа столь сильным, что двоих жен в могилу спровадил, именно забив тем пестом, которым не ячмень молотят. Волчицам самое оно, а живые бабы хотений его снести не в силах. Говорили, что мужчин убивает он, как иные молятся – с лютой страстью, но с хладнокровием, головы с бою не теряя. Говорили, что убитым врагам разрывает грудь, чтоб еще теплое сердце оттуда выжрать… словом, любили Маклины очень своего кровничка и соседа с большой земли. И вот за это всё разом предстояло выйти замуж старшей дочери их вождя Гектора Мора.

глава 4

Если тебе тринадцатый год, это еще не значит, что ты не мужчина. Гектор Ог Маклин поднимался в покои к отцу, Гектору Мору, с разговором серьезнейшим. Беседа с сестрой заронила в его юную голову обоснованные сомнения в правильности готовящегося брака. Ну и что, подписан договор... Пока невесту не отправили к жениху, пока не состоялось истинное заключение брака – на простынях – все ещё можно сдать на попятный. С каждой минутой пребывания в родном доме, едва лишь Ог Маклин услыхал, о чем болтают люди, брак сестры казался ему все более и более сомнительным предприятием.

Во дворе замка о том гудели все, и разговоры «он сначала трахает, потом, что осталось, жрет» до него донеслись немедленно. Ог был в ярости, но запретить болтать людям не мог – впрямую-то старшую дочь Маклина не поминали, а что там треплют про старого врага – так это всем на потеху. Но отдать любимую сестру за чудище с гор… Но если все так и есть, как болтают! Не то чтобы Гектор Ог верил сказкам про оборотней, но мало ли как бывает у них, в горах, они все одно нелюди, Кемпбеллы-то, оборотни или нет. За всю свою жизнь Ог не припоминал случая, чтоб отец озаботился его мнением или хотя бы к нему прислушался – что ж, придется Мору выслушать его теперь.

Гектор Мор вечерял у камина с кружкой горячего пряного эля, когда сын вошел к нему и поклонился. Отец махнул рукой, приближая, возложил длань на вихрастую голову, благословил – отнюдь не теми словами, что могли бы понравиться порядочному священнику, ибо Гектор Мор почитал равно и доброго Господа нашего Иисуса, и добрых жителей холмов и вод, проживавших на Мэлле задолго до Иисуса. Оно и понятно, один-то Иисус так поднять флот и лихо грабить соседей ему бы не поспоспешествовал.

- Батюшка, дозвольте...

Ог на правах единственного выжившего, здорового сына пользовался большей свободой, чем сестры, потому зачин этот Гектора Мора удивил:

- Чего надобно?

Единым словом, как на духу, чтоб не забыть чего и не сбиться, пьянея от собственной дерзости Ог так и сказал:

- Дозвольте, батюшка, просить вас расторгнуть помолвку вашей старшей дочери и моей сестры с горским выродком, окажите Господню милость!

Вымолвил и замолчал, ожидая немедленной трепки, удерживаясь, чтоб не зажмуриться. Но Гектора Мор тоже только молчал да с интересом смотрел.

- Вот как? - наконец спросил. - Выродок? Жениться на дочери выродка ты не возражал.

- Вы не спрашивали!

- Еще бы я спрашивал...

- А потом... Я – мужчина, мне защита не надобна в браке, не то, что Кэт. Союза с ним вам желательно? Вот пусть и будет мой брак Аргайлу ручательством за союз, зачем вам еще один?!

- Так слушай. И ты женишься. И она замуж выйдет, менять ничего не стану. Слишком уж большая игра – в цену всего нашего дома. Поймешь позже, если уж ты мужчина.

- А если он... Убьет ее, как болтают?

- Не всё слушай, что болтают, чай, не баба. Не убьет, у нас его дочь. Я ему девчонку тогда по частям перешлю... А убьет… - Мор взглянул в окно, в ночные сумерки, столь же черным, как те, пустым взглядом. - Коли убьет, так тому и быть, значит, не срослось.

- Вам не важна ее жизнь и судьба? Не его, а вашей дочери?

- Мне не важна ничья жизнь и судьба – а хоть бы и твоя, и моя собственная – окромя жизней и судеб клана Маклин. А для клана Маклин сейчас нужна агница, чтоб замириться с волком... Твой-то брак когда еще будет осуществлен. А мне надобно, чтоб Аргайл уже сейчас – не потом, а теперь – через уд свой чуял, как я его за тот уд ухватил и держу... прорвой моей дочери.

- Да выродок же он, не человек вовсе, это ж всем известно!

- Да кто из нас-то не выродок? И что проку, какова цена в одной девке, коли она даже и дочь вождя? Бабья судьба – подкладываться под того мужика, что скажут отец или брат, подмахивать тем, кому выгодней. От нее не убудет. Стерпится, коли не дура, бабам и по Библии терпеть положено. А коли стерпится, поднимется, родит ему третьего сына, покрутится при дворе – так еще и тебе в помощь будет, когда ты отправишься ко двору. А ты отправишься в свое время. Не век Аргайлу верховодить в нашем краю, надобно и приопустить его. Не сожрем сейчас – сожрем старого. А старым он станет довольно скоро...

- То дела дней грядущих. А Кэтрин за перестарка, за лысого оборотня идти на Белтейн. Не жаль вам ни красоты ее, ни юности.

- Да пойми ты, дурень, - сказал Мор Маклин наследнику. – Кабы я не взял за яйца могучего графа Аргайла, ни при какой погоде не взглянул бы он ни на одну нашу женщину… хоть половину острова давай за нею в приданое. Хоть остров весь целиком! Не ровня он нам и не друг, а в прежние времена – так вообще лютый враг. «Бурым волком» его знаешь за что прозвали? То-то же. Но теперь он хочет выслужиться перед королевой, там, при дворе, чтоб она не шваркнула его мордой об стол, как Гордона Хантли, сейчас ему наш мир нужен больше, чем когда-либо… ничего, ночь переспит с этой мыслью, а другую уже станет спать с твоей сестрой! И на этом всё, я сказал!

- Но на свадьбу ее сам сопровожу, батюшка!

- Тебя, сынок, вроде кормилица головой-то об пол не роняла, чтоб подурнеть, а я тебя как умного зачинал... Ужли ты думаешь, я двоих детей разом Аргайлу дам на руки тепленькими в заложники?! И одной твоей сестры ему с лихвой хватит. Честный размен, девка на девку. Здесь сидеть будешь, в Дуарте, за стенами, если жизнь дорога...

- Дорога сестра. Маклинов сам с ней поведу.

- И если наследство дорого. Ослушаешься, хоть пикнешь – пойдешь матросом на самый худой бирлин!

Отступать надо было с достоинством:

- Кэт сказала, чтоб приданое давали ей книгами…

Гектор Великий окинул сына с головы до ног неприязненным взглядом. Выучил на свою голову. Один перечит, другая пререкается… хорошо хоть прочие давно просватаны, по надежным рукам рассованы.

- Ну, - спросил Гектора Младшего, - и сколько фунтов ей надобно? Пусть пожирней выбирает, потолще – велю отвесить.

глава 5

Дни до отъезда, до середины апреля Кэт провела словно в забытьи. Спросить отца о женихе, о грядущем браке не вышло – тот с первого только слова отослал ее проверять приданое, белье-тряпье готовить, да и только. Слухов о женихе, которыми полнился родной Дуарт, старалась она не слушать, чтоб не бояться до срока. Уж коли судил ей мученичество Господь и мать его пресвятая Богородица, так тому и быть, это честь попасть через страдание на небеса. Так и в монастыре Айона говорили. Никто только не говорил из монахинь, что мученичество обязательно явится в браке, но, рассказывали, так бывало в прежние времена, еще при римских язычниках. Так и у нее. И ведь не за веру казнят ее родные, просто за то, что родилась женщиной. А разве она выбирала?

В приданое собрали, кроме книг, добра четыре повозки: сундуки с платьем, дорогие ткани, украденные у торговцев с севера, меха, немного пряностей, серебро и каменья, виски с собственной вискикурни Гектора Мора. Тестюшка слал зятю и бочонок немецкого вина – распить на свадьбе – тоже честно добытый пиратством. Рыбу везли, соленую в бочках, те бочки смердели морем и слезами. Рыбу везли, вяленую в связках, и та припахивала. И будущее Кэт припахивало так же, хотя Гектор Мор пообещал языки отрезать всем, кто болтать станет дорогой, пока невесту в Аргайл везут. Видел батюшка, всё видел: и губы, сжатые в нитку, и глаза на мокром месте, и сведенные на поясных четках пальцы рук. Но хорошо, достойно держалась старшая дочь великого Маклина, и он ее за то уважал. Перекрестил напоследок, мазнул сухими губами по лбу, велел капитану отваливать с пристани на большую землю. Любимый брат обнимал крепко, как перед смертью, перед вечной разлукой. Тетка Сорча, стоя на палубе за спиной Кэт, глядя на удаляющийся берег Мэлла, на кряжистые башни Дуарта, шипела сквозь зубы невнятно, но явные ругательства – однако с бабой никто вязаться не стал, рот этой не заткнешь все равно.

С погодой повезло, на воде не болтало. Добирались двенадцать дней. Нет, чтобы в Инверери принять невесту – жених повелел тащить обоз через всю страну. На своих кораблях дошли до устья Клайда, там пришлось сойти на берег, и по суше до Ущелья везли Кэт полсотни своих да сотня Кемпбеллов, нарочно для того прибывших на берег ее встречать – и графа Аргайла меж них не было. Но серьезно везли, чтоб ни у кого не вступило в голову баловать. Два штандарта колыхались над поездом невесты, башня Маклинов и лютый вепрь Кемпбеллов с явной угрозой девиза «Не позабудь». Криворотые – твари памятливые и мстительные, все верно. Вот чтобы кое-что милостиво позабыл верховный судья Шотландии, великий и грозный граф Аргайл, на покупку памяти его и везут к нему девицу. Откупятся во имя общего блага клана. А ей только и ожидать, и молиться, чтоб муж не был жесток впустую, потому как наследники есть у него, дом есть у него, ему она, Кэт Маклин, сама-то не нужна вовсе. Не хозяйка в доме и не мать наследника, да. Невесту, привыкшую к мягкости волн вблизи Мэлла, при любой погоде неласковых, от колесной повозки и от мыслей растрясло так, что Кэт всерьез боялась опозориться, вывалившись из возка в свой новый дом в полубеспамятстве, блюя. Леди такое не пристало, будущей графине тем более, но что поделать со слабой плотью? «Доблесть – слава моя» - девиз ее семьи, вот и будемте соответствовать.

Дорогой было прохладно, и на сердце – всего холодней. Пути выбирали не людные, по возможности, не светили добром, несмотря на число сопровождающих. На пасмурный послеобеденный час в первый день мая, когда Кэт устала уже считать горы и холмы, находить меж них различия, каждый камень на вершине холма принимать за очертания замка, далеко впереди поезда повозок в междуречье выросла тень. Огромная, ледяная, то пропадая за лесом, то возвышаясь над холмами, над водами, всё крупнела она впереди.

Грег, капитан стражи графа Аргайла, велел завести пиброх и пояснительно махнул рукой для Кэт, подъехав к возку. Лицо его, густо заросшее бородой, неуловимо расслабилось по линии рта.

- Кемпбелл! - сказал он. – Ущелье…

И вслед взмаху руки его волынщики в голове невестина поезда согласно взревели пиброх «Кемпбеллы идут». Маклины подобрались ближе к возку своей госпожи, руки у многих сами собой легли на рукояти клейморов и дирков.

глава 6

Шотландия, Кемпбелл-касл, прозываемый Ущелье, май 1545

Медленно взбирались на холм. Да что там на холм, на гору. Два потока обнимали ту гору, просачиваясь сквозь лес. Рядами обороны замка Кемпбеллов, издавна носившего имя «Ущелье», были сперва бурелом, затем вода, затем лес, а затем уж, собственно, стены. Миль пятнадцать всего до Стерлинга по прямой, а с виду вовсе медвежий угол… Ворота в тех стенах были узкие и низкие – разве двое всадников протиснутся в ряд. На стрелковой галерее поверху рассыпались арбалетчики, в самой стене узкие зевы вызверились на гостей жерлами пушек – по последнему военному слову оснащен был замок Кемпбелл. Еще бы, граф Аргайл славится своей артиллерией… И вот узкие кованые ворота растворились, и поезд невесты вполз во двор, и двор был полон народу, и стража из Кемпбеллов расступилась перед остановившимся посреди двора возком Кэтрин Маклин. Голова кружилась, к горлу от тряски и качки подкатывал комок, но Кэт сглотнула, взялась рукой за дверцу, другой – за платье, и, поддернув подол, чтоб не завалиться позорно, ступила вон, на мощеный двор – из прежней жизни в свою грядущую.

Помимо обоих отрядов – Кемпбеллов и Маклинов – тут, казалось, сгрудилось все население Ущелья. Кэт окинула взором двор в чаянии увидать вождя, хозяина, будущего супруга, кого ей надобно приветствовать – и опять не нашла. Ни один мужчина из клана Кемпбелл, собравшегося поглазеть на нее, не походил на великого и грозного графа Аргайла, ни один не двинулся встретить и предложить руку. На мгновение Кэт растерялась, и робость привела бы ее к неловкости, кабы капитан охраны Кэт, дальний кузен Лиам Маклин, хмурый долговязый рыжий детина, не шагнул к ней, выводя из возка, расчищая проход в толпе.

И тут наконец раздалось отчетливо откуда-то над головами людей, разорвав всеобщее молчание:

- Клан Кемпбелл приветствует тебя, моя госпожа!

И двор возопил нестройным ревом. А Лиам, ведя кузину через толпу, кривил рот, сплевывая через губу ругательства. Вел туда, где выше толпы, при входе в большой холл Ущелья, на широкой деревянной лестнице Кэтрин, вне себя от смущения за встречу, разглядела совсем молодого парня – на боннет приколото орлиное перо – подростка, но коренастого, со светлыми стальными глазами. Одет был парень по всем придворным правилам, не то, что большинство его челядинцев. И рядом с ним стояла девочка лет пяти, худенькая, хмурая, также уже во взрослого пошива платьице с фартингейлом. Девочка теребила в руках тряпичную куклу. Младшая, догадалась Кэтрин, сестра той, которую прислали в невесты ее брату Гектору. А парень, стало быть, ее будущий пасынок... Только вот который? У графа Аргайла пятеро детей.

Ведомая Лиамом, Кэт преодолела двор. Не забывай, говорила себе, улыбайся, поворачивайся, как та кукла в руках ребенка, отвечай старухам, что сквозь зубы желают тебе счастья, выдерживай оценивающие взгляды зрелых женщин и завистливые – девиц, делай вид, что не слышишь скабрезных замечаний мужчин касательно твоей худобы и детского вида. Ты – Маклин, ты должна удержать лицо, отец твой – король островного флота, как бы ни честили его пиратом и вором косоротые Кемпбеллы. Но, Боже мой, почему ее не встречает жених? Какой там, впрочем, жених? Ведь с марта Аргайл уже ей и муж по контракту. Все, что требуется от нее теперь – лечь с ним, предоставить собственное тело, чтобы закрепить брак. И церковь нужна еще, прилюдное свидетельство священника, чтобы брак никто не оспорил.

Пасынок проявил вежество и сошел к ней на двор, ведя за руку девочку. И вместе они поклонились.

- Приветствую, моя госпожа, в доме отца моего, я Колин Кемпбелл, младший сын его милости.

- Я Дженет...

- Господин мой отец, леди Маклин, велел приветствовать вас как подобает. И велел извиниться за его отсутствие, мы ждали его милость домой еще третьего дня... Войдите же отдохнуть с дороги и готовиться к празднеству, ваши покои протоплены и ждут. Вот Элспет, она покажет дорогу. Часовня украшена и угощенье готово.

Часовня украшена и угощенье готово, постелена, небось, и брачная постель. Для заклания Ифигении все прибрано, лишь бы сохранить отцу попутный ветер в паруса, но жених, неюный уже Ахиллес, отсутствовал. Чем можно выказать большее неуважение к грядущему союзу с Островами? Или и ее, как ту древнюю, на самом деле ждет смерть на алтаре, не брачное ложе?

Лиам похоже, думал о том же, но простыми словами. Ведя ее в холл следом за Колином, так и буркнул вполголоса:

- Не бойся, Кэт, так просто я им тебя не оставлю. Нас маловато, конечно, но коли женишок не явится до исхода дня, повернем обратно. Гектор Мор не стерпит неуважения!

А я, думала Кэтрин, надо полагать, не в счет и должна стерпеть?

Уходя со двора в покои, она обернулась как бы на удар в спину – но то был взгляд, и мельком увидала темноволосую статную женщину, стоявшую на крыльце, глядящую вслед невесте. Во всем облике ее была несгибаемая сила, и мощь, и воля, как у хозяйки здешних мест – но только лишь на мгновение показались они, потом женщина молча запахнулась пледом, будто бы этим жестом погасила огонь.

- Элспет, кто она? Вот та… женщина?

- Эта? А, это Мораг Льялл. Его волчица.

И тут же прикрыла ладошкой рот, поняв, что, кажется, ляпнула что-то не то – по тому, как свирепо глянула на нее Сорча Макдональд.

глава 7

До самых покоев Кэт молчала, переваривая услышанное. Сомнений не оставалось, ее прямиком посвятили в суть дела. Но что бы там ни происходило у Аргайла меж простыней со служанками, а уважение к своей супруге по контракту он выразил хотя бы в дороговизне и добротности вещей в покоях хозяйки дома. Пол застилали не циновки – медвежьи и волчьи шкуры, шло тепло от протопленного камина, никакой сырости не тянулось от стен, завешанных шпалерами. Кто бы ни жил тут до Кэт – ах да, двое жен, коих он свел в могилу, согласно слухам, заездив на ложе – жили они удобно, уютно, дорого, цветисто. Вон, даже зеркало есть, да не простое полированного серебра, а прямо как настоящее, что у самой королевы. Небось, от первой жены осталось, та и была кузина покойному королю. Тяжко ей после них придется с Аргайлом на том самом ложе с резными столбиками, с тяжелым балдахином, украшенным кистями, на которое предстояло возлечь и Кэтрин. Сегодня же. Если будет с кем возлечь, конечно. Втайне она очень надеялась на Лиама – и его обещание покинуть Ущелье наутро.

Спускались на замок вечерние сумерки Белтейна, дня и без того непростого, а еще и оговоренного контрактом. Вдруг ей все же повезет, и Аргайл не вернется вовсе?

Элспет, все еще красная от своей глупой промашки, тщась быть прощенной за неё, болтала без умолку:

- Его милость велели готовить все, как вы приедете. Гонцы к нему уж посланы. И кухни третий день дымятся, гости с неделю как созваны со всех сторон графства. Вот и сундуки ваши, госпожа. Ах, какие красивые, тяжелые! Должно быть, батюшка ваш для красавицы такой, для птички яркой денег-то не жалел! В котором платье желаете вы венчаться, леди Кэтрин?

- В чистом! - отрезала Сорча, упорно не замечая руку Элспет, протянутую за ключами от сундуков. - И сама их милость так же желает замуж выходить чистой! Где бы там жениха ни носило, изволь-ка прислать сюда свежих простыней и горячей воды, милая, невесту мыть будем!

Элспет, непрощенная и потому обиженная, отступила вон, а вместо нее в дверь покоев потащили бадью и кадушки.

- Сорча, что мне делать? Лиам говорит...

- То и делать, что собирались – мыться да замуж выходить. А что Лиам говорит, слушать без толку. Тут вы не в доме батюшки, тут стены покрепче будут, и до Мэлла нам далеко. Не дойдем, коли и отправимся. А что курица эта зазря квохчет, вам тоже слушать не след и думать об этом ни к чему. Такой соколицы, как вы, здешний замок не видывал еще, и дурак будет ваш великий граф Аргайл, коли того не поймет.

По омовению начало и смеркаться, со двора в окна потянуло духотой, у Кэт заломило виски. Расчесанные, начисто промытые волосы Сорча, командуя служанками, распорядилась отжимать сперва льняными полотенцами, затем досушивать у огня. Полюбовалась на темный шелк, стекающий до ягодиц девы, велела вить локоны на щипцы, нести вышитую вуаль и чеканный серебряный обруч. Кэт оделась в зеленое – зеленый цвет есть в пледах обоих семей. Из материных драгоценностей выбрала серьги со слезами моря, с фигурным жемчугом, к поясу прицепила на цепочке помандер с гвоздичным маслом и четки, на шею – эмалевый скромный крест, оно и довольно бы, но Сорча настояла на хотя бы шести кольцах – чтоб все видели, что Гектор Мор выдает замуж старшую дочь богато. Время от времени забегала то Элспет, то Мэри, другая прислужница, спрашивали, не надо ли чего, они и принесли в комнаты перекусить. Кэт есть не могла, но велела, чтоб покормили ее людей – без приказа станут ли Кемпбеллы о них заботиться? Пришел Лиам, снова спросил, каковы ее намерения, не седлать ли? Выдохнула, перекрестилась, велела не седлать, ждать – раз назначено на Белтейн, значит, ждем до завтра вестей или самого.

А жениха все не было.

Собрались над Ущельем тучи, потемнело вокруг, сосны начали шуметь и стонать, шум приближающегося дождя накатился, как накатывается издалека звук штормящего моря, и от близости этого звука к родному рокоту волн защемило сердце. Голова заныла.

А жениха не было, как не было и гонца от него. Ущелье постепенно поглощалось окружающим его ночным мраком, в коем пересвистывались, перекрикивались часовые, готовящиеся вымокнуть на стенах в свой караул.

А жениха не было.

И тут бахнуло, и ярким разрядом молнии осветило раструб двора, в который медленно отворялись – внутрь – наружные ворота. Кэтрин, стоящая у окна, зажмурилась, отпрянула, перекрестилась. Первые капли упали на откос стены, брызги полетели в лицо ей, как чужие слезы. Когда она снова взглянула с башни вниз, посередь двора стоял взявшийся ниоткуда человек с ног до головы в черном. Человек молчал, но к нему сквозь ливень неслась прислуга. Вкруг него с громовым лаем вились, облизывая сапоги хозяина и ластясь изо всех сил, два чудовищного размера и вида белых пса. Белые, но явное порождение тьмы.

- Пожаловал, - мрачно сказала Сорча за ее плечом. - Чтоб ему пусто было!

глава 8

Засуетился управляющий, забегали служанки, слуги опять поволокли кадушки кипятка – точно же, ждали, а ведь вестника вперед не было. Всё было так, словно Аргайл и Ущелье, хозяин и замок составляли единое целое, дышали в унисон, как тела близнецов в утробе матери. Когда Кэт ступила в холл, хозяин был уже там, вовсе не черный, как ей показалось с первого взгляда, и без страшных собак, но в дорожном коричневом суконном дублете, в черно-зеленом пледе, который вовсе потерял цвет от влаги и дорожной грязи. Никто не назвал его, но в том не было и нужды: при взгляде на фигуру его, которая своей плотностью, скальностью как бы составляла в пространстве утес посреди моря, сразу было понятно – вот он, великий и могучий Гиллеспи Рой Арчибальд Кемпбелл, четвертый граф Аргайл. Никто иной им быть и не мог. А Аргайл стоял посреди холла, на выскобленный пол которого уже натекла приличная лужа с его одежд и сапог, и небрежно собачился с Лиамом Маклином. Кэт услыхала лишь обрывок разговора.

- Отложить? Зачем? Да и с какой стати? Полночь Белтейна еще не наступала. Я дал слово, я сдержу его в срок.

Смотрела на него Кэт и думала: нет, с таким быстро овдоветь никак не получится, нечего и мечтать.

Тут Аргайл словно почуял взгляд и ответно глянул так, что первым порывом ее было отступить на шаг к стене, но Кэт Маклин совладала с трепетом. Шагнула, напротив, вперед, присела в реверансе. Граф скинул с обритой головы боннет, который тут же был подобострастно подобран с пола и унесен пажом, и ограничился кивком:

- Леди... - но не припомнил, видать. - Леди Маклин, прошу извинить мое опоздание, дела земель задержали меня. Но теперь поторопимся.

И в сторону женщин покоев Кэт, которыми верховодила Сорча:

- Невеста готова?

Никогда еще Кэт не приходилось выходить замуж – и выходить так скоропостижно. Часовня Кемпбелл-касла стояла украшенной со вчерашнего дня – и свечи прихотливо перемежались с рябиновыми венками Белтейна – исповедь невесты заняла менее четверти часа, глаза священника, седенького, старого отца Колума, казалось Кэтрин, полнились состраданием. Уж он-то знает, кто истинно по природе его господин... А Кэт предстоит убедиться в этом нынче заполночь. Сам граф едва обменялся с отцом Колумом парой слов, войдя в часовню, встав под благословение. Видать, недавно исповедовался, грехов и не накопилось. Когда наконец жених явился пред домочадцами и Маклинами, переодетый в чистое, сразу стало видно, что Аргайл – не только лорд-конюший покойного короля и виночерпий, не только свирепый горский воин и верховный судья Шотландии, но вельможа из первых. Ниже пояса он был облачен в черно-зеленые цвета клана, в десять ярдов лучшего шерстяного сукна, прихотливо заложенных складками, в талии плед перетянут широким кожаным ремнем, украшенным серебряными чеканными бляхами, с ремня свисает спорран с эмблемой Аргайла, а выше пояса зеленый дублет сияет золотом вышивки, каменьями в пуговичках, жестким воротником подпирая выбритый подбородок брачующегося. Клановая брошь «Не позабудь» на плече. Толстенная, старинная золотая цепь с головой кабана на груди, она в роду со времен Роберта Брюса. Слухи ходили, Генрих Тюдор подарил ему на переговорах в Англии похожую, а то и побогаче, с каменьями, но на той, сассенахской, болтали, Аргайл держит своих собак, выходя со двора, а носить брезгует. Брызги красок, света, блеск золота колец с пальцев отвлекали от истинной мощи его рук. Дорого-богато одет был великий граф Аргайл, но не казался при том смешным. Выглядел могучим вождем в полном облачении, никто из немногих виденных Кэт молодых людей не умел так носить придворного платья. Кэт чуть утешила такая перемена в облике хозяина дома: значит, все-таки не пренебрег союзом с ее отцом, выказывает должное уважение. Даже кузен Лиам немного упростился лицом.

Кэт чаяла рассмотреть Аргайла подольше, хотя бы украдкой, однако граф к долгому выставлению себя напоказ расположен не был, принял ее руку от Лиама Маклина и повлек невесту к алтарю. Не глядя на невесту при этом.

Боннет под святым сводом скинул небрежно, словно делая Всевышнему одолжение. Профиль жесткий, как каменный, по нему ничего не понять. И бритый начисто, ни бороды, ни усов. Господи, странно как – не только голова, но и лицо лысо. Как такое руками трогать? Или лучше вообще не трогать? Мысли лезли в больную голову Кэт совершенно глупые. Она старалась не думать вообще, просто перетерпеть, но так было еще страшнее – от неизвестности. Служба казалась ей в тот день нестерпимо долгой. Обычные христиане венчаются поутру, она же выходила замуж в полночь Белтейна, когда, известное дело, отворены все холмы, да еще за врага, слывущего оборотнем. К добру ли?

Священник запросил согласие новобрачных, и согласие было дано.

Священник дал причаститься святых тайн и поднес чашу – разделить новобрачным.

Венчальная месса началась, и длилась, и длилась, и качалась под сводами старой часовенки каждой нотой – и вот наконец, окончилась.

При объявлении брака свершенным дикие вопли и вой потрясли как своды часовни внутри, так и стены замка снаружи нее. Кемпбеллы и Маклины орали, выпуская пар, накопившийся от встречи старинных врагов. В первую минуту Кэт испугалась, но муж легко сжал руку, удерживая ее страх, и она поняла – то были крики радости. У Сорчи Макдональд глаза опять были на мокром месте. Несшая трен невесты крохотная, полусонная Дженет Кемпбелл, теперь уже падчерица, тихонечко протянула мачехе измятый букетик горных фиалок, Кэт наклонилась и поцеловала ее. Когда же выпрямилась, муж наконец коротко прошелся сухим ртом по ее губам.

Так на Белтейн тысяча пятьсот сорок пятого года Кэтрин Маклин, старшая дочь Гектора Мор Маклина Дуарта, обвенчалась с Гиллеспи Роем Арчибальдом Кемпбеллом, графом Аргайлом, по прозванию Бурый волк, став ему перед Господом и людьми третьей по счету женой.

глава 9

И грянул пир. И зажглись костры Белтейна – и во дворе, и по склонам холма вокруг.

Сколь бы холодным и нелюдимым ни выглядело Ущелье к приезду невесты, с возвращением хозяина замок ожил и потеплел, словно какой-то колдун вдохнул в него настоящую жизнь. Столы Аргайл распорядился уставить везде: и в холле сколько вошло, и на дворе, где ночь выдалась влажная, но теплая, и лужи подсыхали после прошедшего ливня. За теми столами Аргайл собрал не два клана, а как бы не всё графство – тут были вожди буквально каждого септа, обязанного ему верностью. Свадьба – хороший повод пересмотреть и подтвердить союзников, Аргайл ничего не делал зря, никогда не упускал возможности. Был и придворный люд, но той публики Кэт не знала, потому и не запомнила никого, кроме графини Сазерленд с супругом, сестрицы Аргайла, была она вылитый Аргайл на лицо, разве что не лысая. Остальные, кто пил здравие Аргайла и его супруги, в гудящую голову Кэт зашли, как простое перечисление имен, и так же вышли оттуда. Для даров новобрачным внизу помоста с их столом установили отдельный, небольшой, и на нем громоздились меха, сумки, ткани и даже отрезы шелка, ларцы с побрякивавшим содержимым, пол поблизости был уставлен бочонками с элем и виски, часть из которых открывалась тут же, содержимое подавалось гостям. Аргайл ничего не делал зря – кто бы ни захотел отравить чету, ему пришлось бы перетравить половину графства, и дураков не нашлось. Сам пил ответно на каждое здравие и пожелание, не хмелея, не меняясь в лице, а ел умеренно, аккуратно. Дублет его не страдал от потеков мясного соуса, а в бороде, как у иных, не застревало клочьев мяса и волокон репы – потому что не было той бороды. Были звериные, холодные глаза на вполне человечьем лице. Время от времени, меж здравиц, покидал он кресло за столом, чтоб лично встретить особо важного гостя – как, например, когда прибыл гонец от его кузена графа Хантли. С тем гостем он вовсе вышел из холла перемолвиться словом без суеты.

Лиам Маклин отнекивался необходимостью блюсти караулы, пока молодая графиня Аргайл, улучив момент, не подозвала кузена к себе и не велела сесть за стол всем.

- Так, Кэт, голубка, и прирежут, коли не следить, всех!

- Лиам, тут сколько нас – и их сколько. Захотят – всех прирежут и так, будете вы пить или нет, за столами или на дворе. Граф – человек чести, слово свое сдержал. Он с нами теперь породнился дважды. И родню мою резать не станет...

- Как же, человек чести... Кемпбелл-то! - но за стол сел, и пил за ее здоровье, и ел за четверых.

- Верно, не стану, - раздалось над ухом графини. - Однако! Считаешь меня человеком чести...

Она вздрогнула. Голос его был все еще чужд слуху, привыкнуть не успевала за спешкой. Муж сел рядом совершенно бесшумно, пододвинул кубок с горячим, пряным вином:

- Выпей, Маклин. Согреешься и голову попустит.

Она подняла глаза, встретилась с ним взглядом и снова словно бы обожглась:

- Если вы не помните, ваша милость, то мое имя Кэтрин.

- Я помню, Маклин.

И это было всё, что муж сказал ей за брачным пиром.

Волынки воем рвали голову в клочья, волынщики обоих кланов состязались в умении, не щадя живота своего.

Кэт потеряла счет гостям, желавшим Аргайлу многих новых сыновей, прославлявшим ее красоту и могущество соединяющихся семей. Ночь свадьбы длилась и длилась, а рассвет все не наставал. Хотя брачный пир, и поздравления, и танцы, которые в паре с мужем ей же пришлось и открывать, измучили ее несказанно, она была благодарна Господу и всем его ангелам за то, что время остановилось – час, в который ей придется стать пищей Бурому волку на ложе, всё отдалялся. Потому что Кэтрин Маклин, теперь уже Кэтрин Кемпбелл, ужасно боялась узнать правду – а кому, как не жене, не в постели, понять это – что стала супругой нелюдя. Да и как человек Аргайл внушал ей не меньший страх: ведь ясно, что брак этот навязан ее отцом, что ценить и щадить ее ему не за что, она для него – негодная, докучная вещь, данная в придачу к союзу с Гектором Мор Маклином. Мужчине не нужно убивать постылую жену и тем самым брать явный грех на душу – достаточно и просто сделать ее жизнь невыносимой, а потому и недолгой. И простенько начать с брачной ночи... Держась с превеликим достоинством, вежливо принимая поздравления и дары гостей, Кэтрин молилась только о том, чтоб этот пир продолжался вечно – или чтоб умереть тут же, до осуществления брака, и быть похороненной непорочной, в зеленом свадебном платье.

Однако же час настал. Перед смертью воистину не надышишься. Ничто ровным счетом не переменилось ни в музыке, ни в криках полупьяных гостей, ни в воздухе холла, ни во времени ночи, но муж повернул к ней голову, прервав тихий разговор с ближним клансменом, и велел вполголоса:

- Маклин, ступай к себе, отдохни.

Молвил вполголоса, а услыхали почему-то все. Дамы в зале, супруги важных гостей, принялись переглядываться и перешушукиваться, мужчины начали ржать и вышучивать нетерпение жениха – жених не повел и бровью – а после леди собрались вместе и под водительством спесивой графини Сазерленд, сестры Аргайла, повели Кэт в спальню.

Невесту требовалось подготовить к закланию, стало быть, сперва разоблачить, потом облачить снова. Кэт так это и воспринимала, измучившись от головной боли, которая не унялась и после грозы – что ее увивают лентами, как праздничного барашка, чтоб воздвигнуть на пасхальный стол. Ягненочек, ягненочек, зачем ты такой румяный? Чтоб завлечь тебя, Бурый волк. Кэт с трудом сдержала истерическое хихиканье, оно вряд ли было бы понято правильно суровой золовкой. Слава Богу, не сама хоть раздевала, Сорче доверила. Дабы освежить, обтерли до розовости ягненочка душистой теплой водой и льняными лоскутами, вновь расчесали волосы, облекли в сорочку, обильно расшитую шелком и от того раздражающую нежную кожу, возложили на алтарь... Тьфу ты, на блюдо. На постель с пуховыми перинами. Затем дамы надежно задернули плотный балдахин и, гуськом покинув покои, оставили Кэтрин Кемпбелл дальше размышлять о ее незавидной судьбе. Любая другая счастлива была бы, что выходит в богатый дом, за одного из первых вельмож королевства, а она... Она предпочла бы столь завидной судьбе монастырь Айоны и скрипторий его, да Господь не велел. Кэт сперва сидела некоторое время, прислушиваясь к удаляющимся шагам, потом крепче закуталась в одеяло и на мгновенье только опустила ноющую голову на подушку, ища хоть какого-то облегчения...

глава 10

Непоправимость своей бестактности Кэт осознала, когда прогнулась постель под весом крупного мужчины – и проснулась. Так и есть. Муж пришел, он в своем праве, что тут скажешь. Сейчас начнет… осуществлять. А еще ей было ужасно стыдно. Она! Она – и заснула в ночь собственной свадьбы, словно пьяная деревенщина. Она, Кэтрин Маклин, дочь Великого Гектора Маклина! Тело свело от неудобной позы во сне, болели спина и шея. Она подскочила рывком – догорали свечи, оставленные у постели, полог был распахнут, а в ногах напротив нее сидел сам Аргайл и смотрел на нее. Рассматривал, прямо сказать, свое случайное приобретение, которое не вернешь обратно – покуда смерть не разлучит. А, может быть, о той самой ее смерти и думал…

И против воли руки Кэт сами натянули одеяло по грудь и выше. Хотя что он там мог рассмотреть-то в сорочке. В ответ раздалось то ли хмыканье, то ли фырканье, и правда родственное звериному. По лицу мужа в полутьме она не поняла ничего, а тот поднялся с постели, принялся расхаживать по комнате, с чем-то завозился возле камина... А Кэт мучительно соображала, как теперь, в ситуации и так полностью ужасной и непоправимой, правильней поступить. Ничего не скажешь, вежливо начала совместную жизнь. Язык прилип к гортани, от неловкости она не могла молвить ни слова. И не знала, что делать. Совсем.

А муж-то явился как был, со свадебного пира, наверное, при полном параде – сорочка, пахнущая тяжело и остро, дублет, тартан в сложной, складчатой намотке, как видела она, носили только здесь, в Ущелье, широкий кожаный ремень, за который вот он взялся, расстегивая, снимая спорран… Господи Иисусе, он же раздевается! Сколько она спала? Или он пил так долго? Спросонья было трудно определить час ночи.

Аргайл тем временем, не меняясь в лице, впрямь расстегнул тяжелый пояс, весь усеянный серебряными кованными бляхами, снял дирк, открепил плечевую брошь вождя и десять ярдов наилучшего шерстяного сукна – синий, зеленый, черный, просновка белая и желтая – скатились с него, словно соленая морская волна со скалы, открывая во всем великолепии зеленый бархатный дублет и плотно расшитую черным шелком, завязанную по вороту сорочку, а под нею широченные плечи, кряжистый торс мужчины в летах уже средних. Ничего себе, он как камень, из тех, что море окатывает на глубине, камень, равный по всем сторонам.

Аргайл тем временем перешагнул груду ткани, лежавшую на полу, и принялся избавляться от дублета… И только когда муж наклонился, вытянул из голенища сапога скин-ду да кинул нож в изголовье постели со своей стороны, за подушки, на отдых – тут только до Кэт дошло, что надо было обслужить супруга самой, и она, вдругорядь побагровев, подскочила с постели – хотя бы снять сапоги с Аргайла.

А тот все еще не говорил ни слова, только смотрел, как она суетится и молчит. Ну почему, почему монахини в монастыре и кумушки на Мэлле учат всякий день о чем угодно, кроме нужного – как говорить и что делать с мужчиной в брачную ночь? Кэт понятия не имела, что и как делала в супружеской спальне мать, а после смерти матери отец вдовел уж который год, не торопясь венчаться с женщинами клана, гревшими ему постель. Тех не спросишь, они не расскажут, что положено делать одной из Маклин с мужчиной, чтоб он не счел ее распущенной. Сорча – та попыталась, но Кэт так мучительно смущало происходящее между мужчиной и женщиной, что она толком и не поняла ничего. Таинства все-таки надо узнавать как-то иначе. К Деве Марии вот послали ангела благовестить. На ангела Кэт не рассчитывала, но тут-то могли бы найтись хоть какие-то взрослые порядочные женщины ее круга… а их не нашлось. Золовка, змеиная головка, смотрела на нее, как будто прокисшего эля глотнула. Как на пустое место смотрела, вдобавок грязное.

Кэт наклонилась, сняла с мужа сапоги, выпрямилась и поняла, что стоит совсем рядом возле мужчины, глядит ему в рот. В линию недоверчиво сжатых губ на гладко выбритом лице. Выше, в глаза, посмотреть не осмеливалась. Глаза у Аргайла были чисто оборотничьи, это она еще в церкви увидала, как его, нелюдя, от святых таинств корежило. И вот теперь что, думала Кэт, сожрет или просто изнасилует? Брак ему этот не сдался ни разу, жениться женился, а дать жить не обещал. Что слова какие-то повторял в церкви – так с него как с гуся вода любые слова, это еще отец говорил, клятв им порушено немеряно. Что с волка взять… Волк и есть.

Волк тем временем так же молча чуть наклонил голову, придвинулся, скользнул губами по шее… Она вздрогнула. На плечи, возле той шеи, легли две тяжелые ладони, хватко легли – она и дернулась, ничего не могла с собой поделать. Пальцы чуть погрузились в плоть… и вдруг одним мощным движением Аргайл развернул жену спиной к себе.

Сел на постель, усадил меж своих раздвинутых ног. Нечто горячее и твердое ощутила она ягодицами через полотно сорочки. Кемпбеллы на свадьбе ржали, что пестом их вождя можно каменную кладку пробить, и желали невесте железного передка, чтоб не кончиться нынешней ночью в супружеских утехах. Басни эти расслаблению Кэт определенно не способствовали. Кэт сидела, ни жива, ни мертва, стараясь не ерзать, чтоб не распалить в муже его оборотничью сторону. А тот ничего не делал. Даже грудь не мял. Сперва прижал к себе, засунул нос в волосы у нее на затылке под чепцом и дышал туда. Вынюхивал что-то. И впрямь, чисто волк. Потом отпустил плечо, дернул завязки чепца и с головы его и вовсе стащил. И сделал совсем странное – пальцы обеих рук запустил ей в волосы так, что голова Кэт поместилась меж ладоней его, как детский мяч, совсем в тех руках утонула.

Кэт разглядела руки Аргайла пока что гораздо лучше самого Аргайла. Плотные, крепкие лапы горца, жилистые, мускулистые, твердые, словно из бронзы отлиты, и предплечья все в шрамах. И вот эти руки, предназначенные и выученные убивать, сейчас держали ее голову, словно крупный орех – вот-вот расколет – слегка сжимали, но от них в пульсирующие от боли виски шло целительное тепло.

Никто не готовил Кэтрин Кемпбелл к тому, что в брачную ночь ее муж, слывущий оборотнем и зверем, станет растирать ей больную голову. А вот поди ж ты... Разминал затылок, шею и плечи, проходясь по каким-то ему одному ведомым больным точкам – она очень старалась не хныкать, потом взялся и за верх спины. От первого прикосновения шарахнулась, но не обратил никакого внимания, продолжил. Руки его оглаживали спину жены безо всякой чувственности, даже жестко, а завершил он, снова размяв ей затекшую шею.

глава 11

Утром она проснулась от поцелуя в нос.

- Жаль было будить тебя, ты во сне такая хорошенькая, но дело не ждет. Отдохнула?

- Да… - пробормотала она, снова возвращаясь мыслями к неизбежной неприятности.

Вот зачем он дал эту отсрочку? Теперь снова готовиться, и бояться, и терпеть. Единственное, что она поняла, почуяла за эти несколько часов, что спали они бок о бок – наверное, не все так плохо. Сразу, по крайней мере, не сожрал, но это значит, придется все же выдержать и совокупление.

- Послушай, Маклин. Будь моя воля, я б оставил тебя погулять телочкой, пока не привыкнешь ко мне, не захочешь меня, но этот старый черт, твой отец, велел отправить ему твою рубашку с нынешней ночи. Я открою тебя быстро и коротко, даю слово, но больно будет все равно.

Вес свой, устраиваясь на ней, держал больше на руках, вздутых в плечах буграми мышц, чем накатывался на женщину, но все равно Кэт ощутила себя придавленной каменной плитой, задыхающейся, и отвернулась на сторону, лишь бы не видеть потемневшего лица мужчины – очень ей было стыдно задранной до пояса сорочки, своих раздвинутых голых ног, прикосновения к ним мужского тела и вообще животной стороны совокупления. Ощутила то самое, твердое, горячо коснувшееся чувствительной кожи, ткнувшееся в низ живота, а после – куда-то и еще ниже. Боль и впрямь появилась, тупая, тянущая, и от неудобства позы, и от неумолимости его продвижения защититься было нечем. Надо было терпеть, терпеть, терпеть, а боль все не кончалась. Против воли гримаска показалась на ее лице, Кэт закусила губу, задержала дыхание. Пыталась не умом, но телом, которое впустую мучают, вывернуться, но муж не дал. Какая ему разница, что ей невмоготу, он мужчина, вот и насыщается привычным образом.

- Дыши, детка… и давай-ка, кричи, не стесняйся. Иначе люди твоего отца донесут ему не то, что нам надо.

Он вошел.

Она закричала.

Наутро Лиаму Маклину и его людям была предъявлена ночная сорочка их леди с мазками подсохшей крови и предложено было – со всем почтением – немедленно убираться восвояси. Из всей прислуги, посланной с Кэтрин, муж разрешил остаться разве что полудюжине человек. Госпожа золовка изволила сменить гнев на милость и завтрак принимала в холле с гораздо менее кислым лицом, чем вчера. Девицы из служанок и прачек – не все, но некоторые – осматривали, как показалось Кэт, молодую графиню с плохо скрытой завистью, и это весьма удивляло. Ей не было никакого искуса пережить еще раз брачную ночь. Но по той зависти Кэт поняла, что среди своих хозяин Ущелья слыл хорошим любовником. Чему только тут завидовать? Сидеть было больно, каждый шаг напоминал о ране в нежном месте. Единая скорбь женская судьба от самого грехопадения Евы, что уж тут скажешь, разве что радость материнства когда-нибудь примирит с необходимостью совокупления.

Наутро первой пришла Сорча, привела местную лекарку, вместе они осмотрели и подмыли Кэт, постановили, что всё прошло как нельзя лучше, Гектор Мор будет доволен, а там, глядишь, еще и дедом станет в будущем году. Мужа (молодым мужем Аргайла можно было именовать разве что в шутку) при пробуждении Кэт уже не было в замке, отбыл по своим неисчислимым делам. Это время Сорча, оставшись с Кэт наедине, использовала, чтоб выяснить подробности и восполнить пробелы знаний молодой графини. Ее саму более всего интересовало, есть ли на Аргайле оборотничья метка. Кэт призналась, что не рассматривала.

- Долго мучил-то?

- Нет... Наверное... То есть, мне всё равно было долго. И что люди находят в этой мерзости, Сорча? Противно, липкое всё там, пахнет... Люди ужасно пахнут. Особенно мужчины.

- Что ж тут такого, и помыться можно. А находят... Поймете, леди, со временем. То, что я слышу тут, в замке, что говорят в людской – граф мужчина в силе, скучать в постели вам не дозволит. Он излился в вас?

Правду сказать, Кэт не ощутила и точно не знала, но он же пробыл в ней сколько-то времени, хотя обещал коротко.

- Конечно… а куда еще-то?

Тут Кэт узнала разное – что мужчина может слить семя на тело женщины, на простыни, в ночную вазу, если не желает зачатия. Это хорошо, что Аргайл поступил по-правильному, значит, она не противна ему, как женщина, как жена, как мать будущих детей. Значит, он не держит зла и на ее отца также – за устроенный поневоле брак. Кэт на этом объяснении ощутимо полегчало, хотя между ног болело существенно. Ну, да она не из неженок, что ж теперь.

Второй раз уже был не так неприятен – да и муж выждал неделю, прежде чем снова прийти. Кое-что Кэт даже сочла терпимым.

глава 12

Остров Мэлл, замок Дуарт, май 1545

- Погоди, Гектор… что значит – замужем?!

- То и значит, замужем. За Аргайлом.

- За кем?!

- Ты чего орешь? И, главное, на кого?! За Аргайлом. Графиня теперь моя Кэт. Третья леди Бурого волка.

Йан Макдональд Даннивег бледнел и краснел попеременно, затем упер руки в пояс, ненавязчиво зацепив большим пальцем левой руки рукоять дирка. Красивый был мужчина Даннивег, рослый, светловолосый, яркий... Немножечко, конечно, фазан, но ничего, умело запечь сгодится, хладнокровно размышлял Гектор Мор Маклин. И жару прибавил:

- Опоздал ты со своим сватовством, Даннивег...

- Это не я опоздал, а ты не сдержал слова!

- Но-но! Слова никакого не было, Даннивег! Помолвки не было тоже. Ты все мычал да телился, думу думал, а свататься не пришёл.

- Хотел, знаешь ли, живьем невесту глянуть – уж не ряба ли теперь стала, не коса ли... Для того сейчас и пришел, что разговор у нас с тобой был о том в прежние времена, а вон оно что! Старый ты лжец!

- Рыбам скормлю, малец, даром что родич. Глянуть ему, видите ли... Надо было, не глядя, брать, вон как Аргайл, он бумагу подписал сразу, как я ему намекнул – и нет разницы, кривая, косая или глухая... Переборчив ты слишком! Разве ж глухота жены настоящему мужчине помеха? То ж благословение Господне! А кабы немая была – так той вообще цены нет!

Гектор откровенно глумился, Даннивег это так и понял. Йан был зол, очень зол. Кэт он помнил смутно, еще по детству, когда та навещала родню в его краях, когда Гектор Маклин еще не звался великим и не брезгал заключить брак со своими, как полагается, а не с криворотыми Кемпбеллами. Предварительный уговор с его отцом у Маклина был, помолвки и впрямь не было, так что Даннивег выходил сам виноват, когда по зиме заговаривал с Маклином о браке, но не настоял на немедленном его заключении. И эта своя вина, ее осознание, злили Даннивега все больше. Девка девкой, хотя девка, что уж, красивая, да теперь она поята Аргайлом, порчена, но ничего, любые бабы вдовеют при удачном стечении обстоятельств. А вот то, что он собирался стать зятем Маклина и получить в приданое часть его флота бирлинов...

И Йан, глядя на несовершившегося тестя, прищурился и ощерился:

- Ты, старый хрен, решил отпасть от короля Островов, я гляжу, да на сторону горского оборотня переметнуться... Так это у тебя не выйдет, Богом клянусь и всеми ранами Христовыми! Я твою дочь достану из-под земли и женюсь на ней по обычаю, принятому в наших краях, как договаривался с тобой мой отец. Это я тебе, Маклин, говорю сразу, открыто, чтоб ты знал – не выйдет у тебя долго быть тестем графу Аргайлу, язви его в печень горячка! Не выгорит!

Но Маклин и бровью не повел:

- С Аргайлом делай, что хочешь. Но чтоб у Кэт с головы и волоса не упало!

- И что ж, ты не станешь возражать, коли я отниму ее у Аргайла?

- Не, ну если ты с клинка возьмешь бабу самого Аргайла… тогда я тебя не только зятем назову, но четверть галер моих отдам в полное владение, родненький ты мой. А, может, и цельную половину… Ступай с Богом!

И Маклин поганенько захихикал.

Гектор Ог Маклин со стены Дуарта видел, как причалил бирлин Даннивега, как ссыпались с него ребятки. Еще четверть часа – и будут здесь. Макдональды из Даннивега приходились детям Маклина родней по матери, и Кэтрин, и самому Огу случалось гостить у них, в Даннивеге было обычно шумно и весело, и много разновозрастной ребятни. Старший кузен Йан Макдональд Даннивег был заводилой в этой компании до тех пор, пока не подрос настолько, чтоб от детских забав перейти к взрослым морским набегам. Ог спустился во двор, но родича застал только после того, как тот, уже нахмурившись, покинул покои Гектора Мор Маклина. С лицом Йана, обычно пребывающего в добром духе, сейчас творилось что-то смутное, и Ог было наладился не попасться ему на дороге, но кузен заметил первым, и первым же шагнул с приветствием, уже просветлев лицом:

- Доброго дня, Гектор Ог. Сам по здорову ли?

- Благодарствую, кузен Даннивег.

Гектору Огу очень было приятно, что Йан Даннивег говорит с ним, как с мужчиной, не как с ребенком, несмотря на разницу в возрасте и боевом опыте. Опыта у Ога было пока чуть да маленько, в отличие от Йана Даннивега, которого в четырнадцать считали бывалым воином, а сейчас Даннивегу уже и вовсе двадцать четыре. Какая лютая жалость, что отец перерешил, что выдал Кэтрин за старого Аргайла, не за молодого Даннивега, по которому с ума девки сходят половиной Дуарта, который и в поле боец, и бирлином командует, как урожденный моряк. А бывалый боец, любимец девок далее вел разговор:

- А что твоя сестрица Кэт, Гектор? Слыхал я, замужем?

- Замужем, Йан... В марте еще отец подписал бумаги.

- Экая жалость, я ведь приехал, чтоб повидать. Ну, дай ей Бог... Шлет ли вести, благополучна ли?

- Того не ведаю, да, надеюсь, Господним промыслом благополучна, - Гектор благочестиво перекрестился под цепким взглядом Даннивега. - Вестей не шлет, да и не с кем. Аргайл, как женился, всех людей наших отослал из Ущелья... Отец не пустил меня проследить, что да как, Лиама отправил, Лиам сказал, гуляли свадьбу со всем уважением, не придраться.

- А охотою ли Кэт шла за старого Волка? Я ж ей был нареченный, неужели не опечалилась перемене?

- Опечалилась, как же нет. Вспоминала тебя, Даннивег.

То была правда. Обычно кроткая и послушная воле отца сестра сказала в сердцах, что лучше б за Даннивега, коли уж вовсе брака не избежать и на Айону не вернуться.

- Сказала, что лучше бы за тебя, раз уж не в монастырь. Вот в монастыре Кэт больше хотела остаться, чем замуж, честно-то говоря. Очень ей книги тамошние по нраву – у нас нет таких, хоть отец и велел сыскать – да и вышивка у монахинь ей полюбилась, выучилась она ей.

- Ну, с Аргайлом она не книжки читает, это уж наверно. Такую красотку, как сестра твоя, в монастырь совсем ни к чему. Ей бы замуж за молодого да детишек побольше. По сердцу она мне, твоя сестра, жаль, что Гектор Мор решил по-иному. Я-то в памяти храню ее, не забуду, где ж такую забыть...

глава 13

Шотландия, Ущелье, май 1545

С правой руки тек ручей Заботы, слева ручей Печали, посредине на скальном выходе, охваченное ими, стояло Ущелье. Кемпбелл-касл, замок туманов, логово Бурого волка Аргайла, ее мужа и господина. А теперь еще и дом самой Кэтрин Кемпбелл. Она никак не могла привыкнуть к тому, что она Кемпбелл, хотя бы потому, что муж называл не крещеным именем, а именем ее родных, ее клана, словно в насмешку – но без насмешки. Называл, будто отгораживаясь от любой близости, всякий раз напоминая, что пришлая – и приходил почти каждую ночь. Ложиться с ней имя ее клана ему никак не мешало. В постели с ним было спокойно, он больше не причинял боли – ни случайно, ни сознательно, и был, по словам Сорчи, с которой теперь советовалась Кэт (не с золовкой же, право слово), в своем поведении за пологом настоящий лорд. Что в это слово вкладывала Сорча, Кэт не очень понимала, наверное, то, что не бил, при соитии не мучал и ничем запретным для церкви заниматься не заставлял. Про запретное Сорча говорила шепотом и многого не пояснила, но то, что Кэт успела понять, ее ужаснуло.

Еще непривычней было оказаться хозяйкой огромного дома – а Ущелье было велико даже в сравнении с немаленьким Дуартом. Но и Дуартом ведь Кэт не управляла сама. Зато помогала в монастыре матери аббатиссе с подсчетом закупок, распределением провианта, выполняя работу старенькой сестры-кастелянши, ведала прачечной, выдачей одежд и чистого белья, а готовить и понимать в кухне выучили ее еще когда, еще при живой матери. Уроки эти при необходимости всплывали из тумана памяти и вставали на свое место. И вот эта необходимость пришла, теперь предстояло разобраться со всем хозяйством, установленном в замке, с его амбарами и припасами. Можно, конечно, было довериться управляющему и ключнику, но что это за порядочная леди, которая не знает, как установлен порядок ее собственного дома?

А весь порядок ее нового дома вращался вокруг светила, и светилом, как поняла она уже, был муж и господин. Сказанное Аргайлом говорилось им один раз, и всем следовало исполнять его слова незамедлительно и без искажений. Другого закона в Ущелье не знали и старались его не нарушать. Слуги стлались, отпрыски, Колин и Дженет, называли Аргайла «ваша милость», маленькая Джен иногда осмеливалась на «батюшка». Колин был равнодушно-почтителен и с отцом, и с мачехой, Джен с обоими робка. С пасынком Кэт пока не понимала, как разговаривать – благо, он и не питал к разговорам с ней интереса, а вот с девочкой собиралась договориться без труда, имела опыт, чай, у нее самой несколько младших сестер в Дуарте.

В первый день свой в положении молодой графини Кэт увиделась с хозяином Ущелья в полдень, уже за обедом. Явился с конного выезда, пропахший своим и лошадиным потом, одетый по-простому, только в рубаху и тартан, той рубахи рукав в локте надорван... молчком кивнул жене, жестом велел пажу поднести таз, чтоб умыться и сполоснуть руки, вытерся, сел за стол и тут заметил на рукаве прореху:

- Эй, там. Подайте чистое, а это снесите, как обычно, до стирки пусть подошьет...

Потянулся, как тянется, проснувшись, хищное животное, тут же, не стыдясь, переменил сорочку на чистую, взялся было за хлеб и взором споткнулся о недоуменное лицо молодой жены:

- Что не так?

- Милорд... А прочесть молитву?

- Так прочти.

То есть, если б она не сказала, он бы начал есть?! Кэт, запнувшись было от такой невероятной вольности в общении с Господом и заповедями церкви, прочла Pater nostrum, и муж, наскоро подтвердивший «аминь», приступил к еде. Ел тоже хищно, много, как воин, проведший день в поле, но аккуратно, что отметила еще на брачном пиру. Швее замковой вон рубаху отослал, значит, вещи бережет, это тоже хорошо, добрый хозяин, не расточительный. Тут рачительный хозяин кивнул стюарду, кравчему, выждал, пока блюдо ему наполнят и всё то же положат жене, повернулся к ней и глянул в упор. От взгляда его прямого Кэтрин все еще всякий раз хотелось зажмуриться, так тот взгляд был остер - чисто наточенный скин-ду. Глянул и сказал:

- Маклин, я не имею привычки часто жениться, потому сделай так, чтоб мне не пришлось что-то повторять дважды или быть с тобой... грубым. Ты кажешься неглупой девочкой, должна понимать, - так звучало то, что муж думал об их семейном согласии. - Теперь по дому. Все твоё, кроме моего. Если нужно что-то из тряпок или побрякушек – перешей, переделай прежние, оставшиеся от тех, там вроде довольно было женского хлама, а не хватает – спроси у меня. Будешь хороша – всё куплю. Бери любые ключи, ходи везде. По хозяйству всё скажет управляющий, и пусть идёт, как было. В темницы ходу тебе нет – да и делать там нечего. В покои ко мне тоже не ходи, сам приду. Да в каморку, где рядом спальня моя – ни ногой, от нее самый маленький ключ. Зайдешь – узнаю. Если жива останешься...

- Отчего бы тогда не снять ключ со связки, милорд?

- Оттого, что я не желаю. Он может понадобиться... на связке.

Кэтрин не очень понимала мужнино «будешь хороша», но что-то в выражении его глаз подсказало ей не переспрашивать, ясно, что не о хозяйстве речь. Речь о том, что по-прежнему не доставляло ей особого удовольствия – о постельном. Далось же мужчинам это постельное.