Карина
— Третий заезд подходит к концу, и вновь лидирует один из братьев Ангелисов, на этот раз Матвей. Вы только посмотрите на этих уникальных парней, такое ощущение, что они родились на гоночной трассе! Мальчики полностью оправдывают название своей команды «Летающие Ангелы»! — комментатор буквально фонтанирует эмоциями, а я под трибуной от волнения не нахожу себе места.
Прямо сейчас проходят ежегодные международные соревнования юниоров по картингу, и мои мальчики впервые принимают в них участие.
Да, вы все правильно услышали, все мои три сына гонщики. То, что они гоняли наперегонки по-пластунски, начиная с пяти месяцев, думаю, и так ясно. Но тогда у меня еще оставалась надежда.
— Все детки ползают, Каро, — успокаивала мама, — ты тоже поползла в пять месяцев. Просто тебе не было кого обгонять.
Но когда мальчикам исполнилось по семь месяцев, все мои надежды рухнули и разбились как старый глиняный горшок. Тогда состоялась их первая настоящая гонка. Гоночным треком послужила гостиная тети Коллидоры, а болидами — ходунки, в которые мы с мамой высадили Мэта, Мира и Мака.
Парни как положено разогнались и начали нарезать круги по гостиной. И пусть я провалюсь сквозь землю и пронесусь через земную кору и мантию до самого ядра, если при этом их маленькие личики не были точь-в-точь как у их отца, многократного чемпиона и знаменитого гонщика Марка Громова.
Собранные, насупленные, с выпяченными вперед челюстями мои дети неслись по гостиной, толкая и обгоняя друг друга. Эйсон, мой двоюродный брат, умирал от хохота и снимал эту по его словам «ржачную Формулу один» на телефон. Тетя Коллидора охала и ахала, схватившись за сердце.
— Каро, деточка моя, они же сейчас убьются! Мои сладенькие ангелочки, остановитесь!
А мы с мамой переглядывались и обе думали об одном и том же. Я с мрачным видом, она со скорбным. Детей наш вид нисколько не смутил, они продолжали остервенело носиться по треку, то есть, по гостиной. Остановило их только естественное препятствие в виде дяди Серапиона, который случайно вошел в гостиную.
С тех пор гонки на ходунках прочно возглавили список любимых развлечений моих сыновей. Наши с мамой мысли очень четко сформулировал папа, когда я отправила ему видео, снятое Эйсоном.
— Гены пальцем не задавишь, — кратко высказался он, просмотрев видео.
Насколько их не задавить, на тот момент я даже не представляла. А зря.
Первый болид мальчики собрали когда им исполнилось четыре. Это была старая сломанная тачка, мои дети приделали к ней кузов из будки Грома и спустили в ней Мирона с крутого склона. Хорошо Мир догадался надеть велосипедный шлем.
На тот момент я с детьми уже вернулась к родителям. Папа пил сердечные капли, мама лежала с компрессом на голове, Гром дулся в перекошенной будке. А я взяла детей, погрузила в пикап и отвезла в школу картинга.
Надо ли говорить, что в свои шесть лет мои парни уделывали на гоночном треке всех своих ровесников?
— Вы видели, как они выбирают траекторию? Как они филигранно обходят остальных по прямой? — спрашивал у меня тренер. — Это же уму непостижимо! То, что моим ученикам приходится нарабатывать годами, ваши дети проделывают интуитивно. Такому не научишь, с этим надо родиться.
И что я ему могла ответить? Мне и сказать было ничего. Только кивала и пожимала плечами. Они и родились, было в кого.
Тренер лично добился участия Мэта, Мира и Мака в гонках наравне с девятилетками, и теперь я наблюдаю, как дети Громова уделывают своих соперников в каждом заезде.
«Летающие Ангелы» — это название придумали Яннис с Менелаем после того, как мои мальчики угнали у них из-под носа старенький грузовик. Хозяин оставил его для заправки и проверки ходовой. Хорошо, заправить грузовик не успели, и бензина хватило всего лишь на несколько кругов вокруг дома.
Яннис с Менелаем бегали за грузовиком по кругу, тогда они называли моих детей совсем не ангелочками, а угорелыми чертенятами. «Летающие Ангелы» появились позже, когда Мир, Мак и Мэт вымолили у них прощение. Плюс в качестве извинений помыли грузовик, а заодно и машину Янниса, на которой он с Менелаем ездит на работу из поселка.
Вот так и родилось название команды, которую сейчас по громкоговорителю объявляют победительницей гонок юниоров. Я пробираюсь ближе к зоне награждения, чтобы заснять весь процесс на камеру.
Мои дети, притихшие и ошеломленные, идут по треку к пьедесталу под восторженный гул трибун. Думаю, будет лишним упомянуть, что посмотреть, как «наши ангелочки утрут всем нос», прибыл без малого весь поселок.
— Кубок и звание чемпионов получает команда «Летающие Ангелы»! — объявляет ведущий, и трибуны взрываются овациями. Ведущий поднимает руку вверх. — Но это еще не все. Спонсор наших соревнований, благотворительный фонд имени Марка Громова, прославленного гонщика, погибшего в автомобильной аварии восемь лет назад, учредил специальный приз для победителя. Приз вручит его брат, руководитель и учредитель фонда Мартин Громов, сегодня он в числе наших гостей. Прошу аплодисменты победителям и господину Громову!
Меня прошибает как ударом молнии.
Какие спонсоры? Какой к черту благотворительный фонд? Откуда он взялся?
Почему меня не предупредили? Я бы костьми легла, а не допустила участия сыновей в этих гонках.
Карина
Ладонь зудит от желания залепить пощечину по холеной физиономии.
Еще бы мое лицо ему не было знакомо! А чье, интересно, лицо он видел перед собой целых две недели, пока я прятала его в своей спальне? Не говоря уже о том, что всю последнюю неделю мы не вылезали из постели?
Моих детей хоть и называют ангелочками, но их не морским бризом занесло. Они родились как все земные дети от совершенно земного мужчины. Который, кстати, клялся, что у него все под контролем. Который требовал, чтобы я ему доверяла. Который сделал мне предложение и подарил в качестве обручального кольца цепочку и кулон с изображением колеса с ангельскими крылышками.
И который сейчас стоит передо мной и зачем-то продолжает ломать комедию.
— Так что, госпожа Ангелис, мы с вами нигде не встречались? — не унимается Громов, глядя мне в глаза своими наглыми и бесстыжими глазами.
Даже мои сыновья так не умеют, а я ведь считала, что уже видела все. Особенно после того, как они покрасили вставные челюсти тетушки Николеты в зеленый цвет. Тетушка сослепу не заметила и надела их к завтраку.
От страха все домашние чуть не стали заиками, а Мир заявил, что во всем виноват жидкий хлорофилл, который тетушка Николета пьет по утрам натощак.
Эйнис тогда от смеха чуть не подавился. С тех пор к Николете прочно прилипло прозвище тетушка Халк.
Теперь я понимаю, что это все были цветочки. И что потенциал моих детей еще раскроется в полную силу. Даже появляется предательская мысль бросить сейчас это Марку в лицо.
И не только ему. Можно об этом на весь мир заявить. Здесь достаточно представителей СМИ, а Громовы достаточно известные личности, чтобы о моем разоблачении не раструбили во всех вечерних новостях.
А что? Пусть мальчики этот свой потенциал реализуют на Громовых, не все же одним Ангелисам отдуваться.
Пусть Марат тоже Халком побудет. При условии если, конечно, он уже носит вставную челюсть.
Я даже набираю полные легкие воздуха, но внезапно в сумке вибрирует телефон. Роюсь в сумке, не могу найти.
— Подержите, будьте любезны, — сую Марку в руки сверток с бутербродами, упаковку влажных салфеток — большую, чтобы на всех троих хватило. Пакет с яблоками, тремя. Три упаковки с орешками и попкорном. Три пакета сока с трубочкой. Термос с какао — небольшой, всего на три чашки.
— Термос не влезет, — предупреждает Громов, придерживая подбородком пакетики с соками.
— Ну у меня же в сумку влез, — парирую я, — или вы хотите сказать, что моя сумка больше чем ваши руки?
— Суньте мне его в карман, — уступает Громов, видимо, поняв, что спорить со мной занятие бесполезное, а потому неблагодарное.
Наконец нахожу телефон и вижу сообщение с незнакомого аккаунта. Открываю.
«Держи рот на замке. Немо Капитан»
— О! — не могу сдержать удивленного возгласа.
Марк с заинтригованным видом пытается заглянуть в мой телефон, но ему ничего не видно из-за пакетиков сока.
— Кто это вам пишет? — требовательно спрашивает он. — И вообще, я задал вопрос, госпожа Ангелис. У вас удивительная способность уходить от ответа.
— Это вы еще с детьми не общались, — бормочу, разглядывая сообщение. «Держи рот на замке»... Спохватываюсь и добавляю: — С моими детьми, конечно же.
Смотрю то на сообщение, то на Марка. Затем веду взглядом по эклиптике на трибуны и несколько раз моргаю. Провалиться мне на этом месте до земного ядра, если прямо сейчас Немо Колесников, тьфу ты, Нестор Капитан не смотрит на нас с Громовым.
Это первое его появление с тех пор, как папа принес мне в роддом конверт с запиской и чеком на сто тысяч евро.
Перед внутренним взором встает большой бронированный внедорожник, из которого выходят четверо мужчин, одетые в черные костюмы. Они идут прямо на меня, а я стою перед ними беспомощная и беззащитная.
У меня не было повода усомниться в Несторе. Ни единого. Тем более, он мне ничего не обещал.
Марк Громов мне обещал слишком много. Он ничего не выполнил, он бросил меня и женился на невесте своего брата. И он продолжает вести свою странную игру.
Так кого сейчас слушать и кому верить?
Поднимаю глаза и в упор смотрю на Марка. Клянусь, ни на кого я не смотрела так выразительно, умоляюще и красноречиво.
«Не молчи! — кричу, требую безмолвно. — Хватит притворяться. Подай мне какой-нибудь знак. Любой. Кивни, махни рукой, дерни плечом. Моргни. Ну пожалуйста!» — выстреливаю глазами полные заряды.
Но видимо ставки в этой затянувшейся игре слишком высоки. Марк продолжает смотреть на меня с полной безмятежностью. Его взгляд не выражает ничего кроме разве что легкого беспокойства.
В обратном порядке складываю в сумку пакеты с соком, яблоки, бутерброды и салфетки. Распихиваю орешки и попкорн.
— Нигде, — говорю, не отводя глаз.
— Что, простите? — наклоняет голову Марк. На его лице отражается легкое недоумение.
— Нигде мы с вами не встречались, господин Громов, ясно вам? — достаю у него из кармана пиджака термос и кладу в сумку. Последним пихаю мобильный телефон.
Громов
Я даже вышел посмотреть, как они уезжают. Стоял на балконе и смотрел, как эта забавная троица грузится в странный громоздкий автомобиль. А когда их еще более забавная мамаша уселась за руль, клянусь, еле удержался, чтобы не остановить это неповоротливое порождение неизвестного автопрома.
И теперь, сидя в баре на крыше отеля, думаю о том, что может стоило все-таки остановить?..
Я сначала не поверил, что это ее дети. Решил, она их старшая сестра или может помощница тренера. Но сумка набитая бутербродами, орешками, попкорном и яблоками показала, что я ошибался. Термос с чаем добил окончательно.
Анне бы и в голову не пришло таскать для Марата сумку с бутербродами. Про термос с чаем молчу. Мои жена и сын привыкли к роскоши и комфорту, к их услугам люксовые отели и рестораны наивысшего класса для вип-персон. Представляю как скривился бы Марат, предложи я ему перекусить бутербродами, сидя на капоте гоночного карта. Как те же мальчики Ангелисы.
Или как... Встряхиваю головой, возвращая мозгам ясность.
Не знаю, почему я так живо это представил. Может, потому, что видел как хрупкая, тоненькая Карина Ангелис кормит своих сыновей бутербродами с чаем? Сердце непонятно почему сжалось, в груди засаднило. И это тоже очень странно, я редко так проникаюсь. А тут накатило.
Наверное ей тяжело одной с тремя парнями. А она одна, это я из тренера вытряс. И имя ее вытряс, и контакты. Не отстал от него, пока не получил всю нужную информацию.
Гоночный спорт удовольствие не из дешевых. У моего брата Марка было все, отец с детства поощрял его увлечение болидами и не жалел никаких денег.
Здесь же явно другие доходы, потому и бутерброды с собой, и чай. А еще этот шкаф на колесах. Матерь Божья, разве это можно назвать автомобилем? Ей бы кроссовер подошел какой-нибудь вместительный, или пикап...
Снова появляется то странное чувство, как будто голову обволакивает густым туманом, а я пытаюсь сквозь него продраться. Почему я подумал о пикапе? Зачем он Карине Ангелис и при чем здесь вообще пикап?
Я думал о кроссовере, надежной устойчивой машине, в которой удобно возить детей. Я даже представил себя за рулем. Рядом Карина, мальчишки на заднем сиденье. И мы едем есть пиццу, чтобы отметить победу...
Растираю виски, зажимаю их пальцами. Черт знает что со мной творится. Как я могу кого-то куда-то везти, если я с тех пор, как погиб Марк, так и не смог заставить себя сесть за руль?
Но Карина и без кроссовера умудряется тренировать всех троих. И не зря, их тренер прав, это настоящие самородки.
На мой взгляд парни мелковаты для настоящего картинга, хоть и чересчур серьезные для своего возраста. Я даже не поверил, что в семь лет их допустили к участию в соревнованиях. Думал, это ошибка, что они старше. И еще я не верил, что дети в таком возрасте способны обойти девятилеток.
Но сегодня лично убедился, что «Летающие Ангелы» не просто красивая аллегория. Это утверждение. Констатация. Причем тройная.
Эти чертенята в самом деле не ездят, а летают. Причем, их тренер клянется, они сами не могут объяснить, как у них так получается. Я тоже попытался узнать дождавшись, когда Карина раздала им яблоки и сок.
— Не знаю я, — пожал плечами Мир и прищурился, он все время щурится, — оно само.
— Мы просто видим цель и газуем, — попытался объяснить Мак, он у них самый серьезный.
— Да, а там машина сама едет, — деловито махнул Мэт, надкусывая яблоко.
У него улыбка один в один как у моего брата Марка на цветных постерах и календарях, которые были выпущены несколькими тиражами. И я одно время везде на них натыкался.
Я почему и решил, что они с Кариной в прошлом могли быть близки, мой брат любил девушек, а они любили его. Уж слишком сильное между ними сходство.
Но когда Карина подтвердила, что отец детей не Марк, а какой-то Епифаний, я про себя облегченно выдохнул. Даже почувствовал признательность к этому незнакомому Епифанию. Неприятно ревновать к брату, которого давно нет в живых и которого я не помню. Но это была именно ревность, неприкрытая и жгучая.
Думаю о мальчишках, а мысли возвращаются к их маме. Госпожа Ангелис определенно не выглядит мамой троих детей, совсем молодая и слишком тоненькая. Ее талия у меня легко бы поместилась в руках. А какие у нее волосы, настоящий живой шелк!
Размышляя о том, какие еще части тела Карины Ангелис с легкостью поместились бы в моих руках, незаметно поправляю ширинку. Ощущаю на себе пристальный буравящий взгляд и оборачиваюсь.
На меня открыто пялится блондинка с длинными, сверкающими как водопад, волосами. Похоже, она приняла на свой счет мое легкое движение руки под столом. Встретившись взглядом, девушка поднимается и идет ко мне, покачивая бедрами. Наверняка, чтобы я заценил.
Я заценил. Мимо. Сегодня в моих мозгах прочно засела заноза по имени Карина Ангелис, отбивая желание думать о ком-то еще. Ну разве что о ее серьезных мелких чертенятах. Потому что тот, кто придумывал название команде, обладает немалым чувством юмора. Достаточно внимательно взглянуть в глаза этим ангелочкам, чтобы сразу стало ясно — не та фамилия у парней, не та. И она требует срочной замены.
Улыбаюсь своим мыслям, и это девица тоже принимает на свой счет.
Громов
Надеваю шлем, карбоновый корпус облегает голову, словно второй череп. Последний штрих, прежде чем дать себя затянуть в эту адреналиновую воронку — визор. Опускаю его и ощущаю себя средневековым рыцарем, опускающим забрало.
Мир вокруг мгновенно преображается, формы и краски меняются, становятся ярче, воспринимаются острее.
Руки касаются руля, и вся энергия болида перетекает в меня. Я становлюсь частью машины, единственной целью которой является движение вперед.
В ожидании старта стук сердца сливается с гулом трибун. Сейчас я не просто пилот. Я тот, кто выжмет аплодисменты у запредельной скорости.
Взгляд сфокусирован на змеевидной ленте дорожного полотна, в мозг зашита единственная установка: победить.
Старт! Энергия взрывает подсознание. В моменте адреналин впрыскивается в вены, мы с болидом сливаемся в единое целое.
Я больше не человек. Я свеча зажигания, создающая электрический высоковольтный разряд. Живой огонь, готовый пожрать дорогу. Кровь закипает в жилах, потому что я не просто участник гонки.
Я война, разгорающаяся на асфальтовой арене.
Болид с хищным рыком срывается с места. Сердце бьется в унисон с ревом мотора, сливаясь в одну неудержимую силу. Этот рев пробуждает зверя внутри меня.
Время замедляется, я словно перемещаюсь в другое измерение. Каждый вираж, каждое ускорение ощущается до мельчайших деталей. Тело чувствует каждый крутой поворот дороги.
Вираж — это танец с опасностью. А вы не знали?
Ветер со свистом несется навстречу, приглашая принять вызов. Становлюсь частью грозного танца скорости и адреналина, который горячим огнем разгорается в каждой клетке моего тела. В этом моменте я снова не гонщик.
Я художник, рисующий адреналиновыми мазками кривые улыбки болельщиков.
Мое восприятие сужается до точки, в которой мир кажется лишь стремительным потоком красок и звуков. Ощущение скорости словно вихрь, который гонит вперед, оставляя позади суету повседневности.
А руль в руках — мое рукопожатие со скоростью.
Глаза жадно ловят каждую деталь трассы. Взгляд фиксируется на дороге, впереди есть только одна цель — финишная черта. Между мной и болидом существует невидимая неразрывная связь, несущая нас к вершине.
Мы мчимся, рассекая пространство — так молния прорезает ночное небо. У нас нет ни прошлого, ни будущего. Есть только стремление к победе.
Моя каждая гонка это мое воплощение свободы.
Финиш. Пересекаю его черту, ощущая сумасшедший клубок рвущихся наружу эмоций. Моя победа. Моя кульминация страсти, адреналина и безудержной, неуемной жажды быть первым.
Везде и во всем.
Стаскиваю шлем, поднимаюсь над кокпитом, пытаясь вдохнуть всей грудью и... просыпаюсь.
***
— Марти, дорогой, с тобой все хорошо? — надо мной склоняется красивое лицо, обрамленное ореолом светлых волос, и я несколько секунд пытаюсь понять, где я и что я здесь делаю. А еще, кто эта чужая блондинка, которая какого-то черта пришла в мою спальню.
Тем более что я не люблю блондинок.
Но проходят секунды, и память услужливо подсовывает самую полную информацию. Как будто я забил вопрос в поисковый сервер, и он выдал мне готовый исчерпывающий ответ.
Это Анна. Моя жена и мать моего ребенка.
— Ты снова кричал во сне, — Анна ложится рядом на кровать, опираясь на локоть. Тонкая шелковая бретель сползает с плеча, обнажая тяжелую полную грудь.
Жена запускает пальцы в мои волосы, легонько массирует кожу. В теории мне должно быть приятно, но я непроизвольно дергаю головой и перехватываю ее руку.
— Не надо, Анна. Не сейчас.
— Марти, «сейчас» у нас последний раз было три месяца назад! Скоро я совсем забуду, что такое секс, — обиженно говорит жена, и я ощущаю легкий укол совести.
А у меня позавчера. И не с Анной. Благодаря эскорту забыть, что такое секс, в ближайшее время мне точно не грозит.
Чувство вины снова тенью поднимается изнутри, напоминая о том, что между нами безвозвратно потеряно. Разбито и восстановлению не подлежит.
Невозможность почувствовать свою жену как женщину это пропасть, в которую я постоянно падаю. Анна сейчас лежит рядом со мной, доступная и готовая. А меня не вставляет.
Вообще.
Она изысканна и красива, но все восемь лет нашего брака мое сердце остается холодным. Нет внутри той искры, которая должна гореть. И каждый раз, когда мы близки, это словно прохождение сквозь пустоту. Я не хочу ее так, как должен хотеть мужчина свою женщину.
Да и просто хотеть, пусть даже как не свою. Между нами нет той связи, той страсти, которую должны испытывать любовники.
А ведь раньше, до аварии, я ее любил. Анна мне рассказывала, и я сам видел наши фото, где я обнимал ее так, как мне сейчас и в голову не придет. И руки не встанут.
Еще я ее хотел, как-то же я сделал ей Марата. Правда, у нас и сейчас периодически случается секс, но после аварии из-за полученных травм я стал нефертильным, поэтому больше детей у меня не будет.
Карина
Паркую автомобиль у забора, выпускаю Грома из салона. Наклоняюсь к собаке и шепчу почти в самое ухо:
— Гром, хромать! — поглаживаю пса и мысленно прошу у него прощения.
Гром порядочная и честная собака. В отличие от немалой части знакомого мне человечества очень совестливая. Он терпеть не может обманывать, тем более Андроника.
Здесь я с Громом солидарна, я тоже не люблю ложь. Но когда вокруг меня подобно брюссельским кружевам затейливо плетутся интриги и заговоры, этого я не люблю еще больше.
Гром поднимает влажные, полные скорби глаза, и тяжело, совсем по-человечески вздыхает. Подгибает переднюю лапу, делает шаг и припадает на нее, мордой почти касаясь земли.
Хромать Грома научили дети, когда им было по четыре года. Мой бизнес только начал развиваться. Как-то раз я пожаловалась по телефону подруге, как боюсь прогореть и лишиться вложенных денег не зная, что они меня слышат.
— По миру пойду, — сказала я, и мои сыновья поняли по-своему. Решили, что я потратила последние наши деньги.
Они начали втайне готовиться ходить на заработки по городам и селам. Танцевать зейбекико* и сиртаки* мальчиков научили в поселке лишь только они смогли держаться на ногах без ходунков. Мир внес предположение, что собака, собирающая деньги, вызовет больше отклика у сердобольных граждан, чем простая картонная коробка. А Мак заметил, что неплохо было бы, если бы собака прихрамывала. Так сказать, для усиления образа.
Парни взялись дрессировать Грома, и когда на дне рождения тетушки Николетты их попросили станцевать, пес стащил у папы панамку и, припадая на переднюю лапу, пошел обходить гостей. Иногда он путал лапы, иногда хромал сразу на обе, но не забывал подойти к каждому гостю и толкнуть его лбом.
Надо ли говорить, какой это вызвало ажиотаж. Особенно у меня, когда мальчики дома признались, что послужило причиной.
С тех пор я в присутствии детей тщательно слежу за своими словами, а Гром помимо «лежать», «голос» и «фу» блестяще выполняет команду «хромать».
Стучу в окно, Андроник вырастает из низкого дверного проема.
— Калиспера, кирие, — я ему рада абсолютно искренне. В последний раз мы виделись недели две назад.
— Калиспера, Каро, — кивает Андроник, — какими судьбами?
— Гром хромает, посмотрите собаку, кирие?
— Отчего ж не посмотреть? — Андроник широко распахивает дверь. Гром понуро хромает в дом, пряча глаза от кирие, а тот почему-то смотрит на меня.
Я помогаю псу взобраться на стол. Гром ложится и отворачивает от меня морду. Вздыхаю, представив, как долго и нудно придется извиняться, наш пес чересчур ранимый и обидчивый.
— Еврипид говорил, у вас помощник новый объявился, — говорю как бы между прочим, пока Андроник своими огромными ручищами прощупывает собачью лапу.
— Объявился, — кивает Андроник. С крыльца доносятся быстрые шаги, скрип калитки и шорох велосипедных шин. Кирие смотрит на окно и продолжает: — Святой человек.
— Еврипид говорил, он вам травки новые привез лечебные, — пробую вытянуть из Андроника хоть что-то, но тот сегодня особенно немногословен.
— Привез. С Тибета, — неопределенно машет рукой.
— С Тибета? Надо же, куда его занесло, — изо всех сил стараюсь оставаться серьезной.
— Говорит, у тибетских монахов жил. Они его всему и научили.
— И что там такого есть на Тибете, чего у нас нет?
— На Тибете? А холера его знает.
Ну невозможно так разговаривать!
— И где же он? Интересно посмотреть.
— А что на него смотреть? — пожимает плечами Андроник. — Такой же как и все. Руки-ноги, голова. Главное же, что в голове. А это ты как увидишь? Никак.
Он сам спрашивает, сам отвечает. Терпеливо жду, хотя саму так и подмывает метнуться за ворота.
— Поговорить тоже интересно. Познакомите со святым человеком? — поглаживаю задремавшего Грома. Андроник показывает на окно.
— Так уехал он. На рыбалку укатил, на острова. Собирался завтра с утра, а тут ни с того ни с сего как подскочит, схватил велосипед и только его и видели.
Это потому что меня узнал? А вот это надо выяснить.
— Мы с ним новый бизнес планируем, — неожиданно расщедривается на информацию Андроник, — будем туристов на рыбалку возить.
— Еврипид говорил, — киваю, — хорошее дело. Думаю, пойдет.
— Еще как пойдет, — отвечает кирие и сразу без перехода: — Забирай свою собаку, Каро, он здоров как бык.
— Спасибо! Гром, в машину, — пес слетает со стола и выбегает из дома. Мы одновременно впрыгиваем на передние сиденья, и я на полную выжимаю газ.
Автомобиль подскакивает и срывается с места. Уже темнеет, могу позволить себе не прятаться. Включаю мощные как прожекторы фары и лечу по трассе, выглядывая одинокого велосипедиста.
Догоняю его буквально минут через десять. Пристраиваюсь в хвост и поджимаю. Святой человек в надвинутом на лоб капюшоне так усердно крутит педали, что я всерьез начинаю опасаться, как бы он не преодолел гравитацию и не взмыл в стремительно темнеющее небо.
Карина
— Ну как, вкусно? — Нестор смотрит с ожиданием, как будто моя похвала для него слишком важна. Поднимаю вверх большой палец, поскольку рот забит едой.
Колесников довольно хекает и берет с решетки рыбину. Ласкирь и каменный окунь, жареные на углях, это настоящая пища богов. Особенно сейчас, когда я от голода готова съесть самого капитана Немо.
Я и не знала, что так проголодалась, пока Нестор не разложил на решетке натертую солью и пряными травами рыбу. Дальше я дождаться не могла, пока он не плюхнул мне в тарелку окуня с восхитительной, пахнущей дымом корочкой.
Я позвонила домой и сказала, чтобы дети ложились без меня. Нам есть что обсудить с «капитаном», но когда он с серьезным видом сообщил, что на голодный желудок любые разговоры вести отказывается, то оказался абсолютно прав.
— Бери еще, — подсовывает он рыбину, — вот ласкирь попробуй. Это свежая, я ее утром поймал.
— Что ж я все съем, а вам ничего не останется? — протестую, но скажу честно, довольно вяло. Ласкирь это моя слабость.
— Ничего, я себе еще наловлю, — отмахивается Колесников, — я здесь надолго.
Когда от рыбы остается только груда костей, Нестор ставит на мангал металлический чайник и набрасывает всякой травы.
— А вы правда на Тибете были? — спрашиваю, с блаженством вытягиваясь в кресле-шезлонге.
Немо Капитан знает толк в комфорте и удобстве. В его небольшом лагере разве что гладильной доски нет. Палатка с подогревом, аккумуляторный фонарь, освещающий нас как прожектором. Даже керосинка с туркой есть для кофе. Но мы решили, что сейчас хотим чай.
— Правда, — Нестор прикуривает, усаживаясь так, чтобы на меня не шел дым, и говорит извиняющимся тоном: — Вот, никак бросить не могу. Все время что-то мешает.
— И вас правда тибетские монахи научили всяким рецептам чудодейственных снадобий?
— А это уже Андроник насочинял, чертяка хитрый, — смеется Колесников, затягиваясь. — Я, детка, там прятался, а не травки собирал. Мне не до того было.
— А как же чудесные исцеления? — даже не пытаюсь скрыть разочарование.
— Эффект плацебо, — разводит руками Нестор, — слыхала про такой? Люди хотят верить в чудесную силу лекарства и исцеляются оттого, что сами дают себе такую установку.
— А почему аж на Тибете?
— Потому что на меня охотились, — Колесников стряхивает пепел и хоть говорит обыденным тоном, у меня мурашки идут по коже.
— Кто? — спрашиваю севшим голосом.
— Твои хорошие знакомые. Леднев и его банда.
— Босс? — понимаю скорее интуитивно и тут же переспрашиваю: — Это тот, что на Марата Громова работает? С ним еще трое были, лысый, потом с квадратной челюстью, и третий похожий на хорька.
— Ты очень наблюдательная девушка, Каро, — хвалит меня Нестор, — да, это они.
— Так зачем же вы вернулись? — понижаю голос и даже оглядываюсь. — Вы от них здесь прячетесь?
Мне становится не по себе. Может, я рановато переехала к родителям, стоило еще пожить у тети Коллидоры? Но Колесников удивительно спокоен.
— Нет, не от них, — качает он головой, — все куда серьезнее, Каро. Леднев и его сотрудники погибли в автомобильной аварии три года назад.
— Как погибли? — я привстаю. — Вы думаете, что...
— Я думаю, что кто-то избавляется от свидетелей. Или возможно даже исполнителей.
— Я вас не понимаю, — честно признаюсь Нестору. — Вы восемь лет отсиживаетесь в горах, затем падаете как снег на голову. Выдаете себя за помощника Андроника, прячетесь на острове. И при этом делаете все, чтобы обратить на себя внимание.
— Чье внимание? — уточняет Нестор.
— Мое. Или вы надеялись, что у меня преждевременно начался старческий склероз, и я не пойму, что Немо Капитан это Нестор Колесников? И не вспомню о вас, когда вы откроете прокат рыболовных снастей? Вы серьезно?
— Наоборот, Каро. Я надеялся, что ты все поймешь правильно.
— Тогда почему вы просто не пришли ко мне? Зачем вам понадобился весь этот маскарад?
— Видишь ли, Каро, все дело в том, что я не знаю, какие у тебя сейчас к нему чувства, — Нестор впивается немигающим взглядом, и я чувствую себя как под микроскопом.
— К кому, к нему? — шепчу скорее чтобы потянуть время. Я прекрасно понимаю, о ком он говорит. И Колесников это тоже прекрасно понимает. Наклоняется ближе и говорит доверительно:
— Осталось ли хоть что-нибудь, Каро, или все уже в прошлом? Кроме трех ангелочков вас больше ничего не связывает?
— Что вы имеете в виду? — бормочу смущенно, совершенно сбитая с толку.
— Хорошо, объясню по-другому. Я должник Бориса. Я обязан ему жизнью. А что связывает тебя с Марком, Карина? И связывает ли что-то еще кроме его детей? Вокруг тебя все время крутится тот рыжий паренек, это то, что я думаю? — Нестор сверлит пронизывающим взглядом, и я себя чувствую очень неуютно.
— А, это Еврипид, — облегченно машу рукой, — не обращайте внимания. Он мой приятель. Просто друг.
Карина
— Нестор, — мой голос звучит жалко и слабо, — скажите, может такое быть, что мы с Марком ошиблись? Что Марти выжил?
Я хочу получить ответ и одновременно боюсь его услышать. Боюсь начать тешить себя надеждой и потом смотреть, как с разрушительным грохотом она разбивается.
Но Колесников ответы давать не торопится.
— Я... Я не знаю, девочка, — вымученно разводит он руками. — Если бы знал, разве бы я тебя так подставлял?
— А вы, — застываю, — подставили?
Он молчит. Даже губу прикусывает от досады. Словно сболтнул лишнее и теперь жалеет.
— Или только собираетесь? — допытываюсь. Нестор довольно неуклюже съезжает с темы.
— Ты так и не ответила, Каро. Что сейчас для тебя Марк? Кто он для тебя? Ты его до сих пор любишь или он всего лишь отец твоих детей?
Это звучит настолько пафосно, что я взрываюсь.
— Вы мне тут мозги не пудрите, — раздраженно трясу рукой, очерчивая над головой круг, — здесь вам не Тибет. Есть что сказать по существу, говорите. А то ходите вокруг да около, любит-не любит, плюнет-поцелует. Хотите знать мое мнение? Нет там никакой амнезии. Тем более медикаментозной.
Нестор не отвечает, да он вообще замер и не шевелится, и я распаляюсь все больше и больше.
— Давайте я расскажу вам, как все было? Без всякого расследования, основываясь лишь на опыте и собственной интуиции. Извольте. Вы привезли Марка к родителям, они поначалу обрадовались, но поскольку в этой семье все без исключения больше всего любят денежки, приуныли. Активы записаны на Мартина, Марку придется вступать в наследство, а это не так быстро. Да еще и контракты подписаны с Марти. Из Марка бизнесмен как из меня дон Педро, это известно всем. Вот они и придумывают аховый сценарий. Выдать Марка за Мартина, поскольку от перестановки слагаемых сумма денег у Громовых не поменяется. Но у нас есть еще одна неудовлетворенная сторона — невеста Мартина, на которой тоже завязаны любимые денежки. И наши не имеющие моральных границ Громовы решают, что раз братьев родная мама не всегда различит, то куда нам убогим. И выдают Анне Марка в качестве Мартина. То, что Анна беременна от Марти не смущает вообще никого. И в первую очередь самого Марка. А то, что его гадостью всякой пичкают, так вы сами сказали, что точно ничего не известно. Может, это витамины. Или препараты, повышающие эрекцию.
Колесников демонстративно отворачивается и делает вид, что изучает мою амфибию, зарывшуюся в прибрежный песок по самое днище.
— А дон Педро, это кто? — интересуется он после продолжительной паузы.
— Не знаю, — воинственный пыл понемногу стухает, и я безвольно опускаю руки, — так, к слову пришлось.
— Ладно, спрошу по-другому. Как сильно ты любишь Марка? На что ты ради него готова?
Я, уже немного успокоившаяся, снова вспыхиваю как спичка.
— Да что вы пристали со своей любовью? Некогда мне любить, понимаете, у меня трое детей. Еще и мальчики. Вы знаете, что это такое, три сына-одногодка? По глазам вижу, не знаете.
— Не злись, Каро, — примирительно говорит Нестор, уперевшись подбородком в согнутую в локте руку, — Я понимаю, что тебе страшно, что ты чувствуешь свою вину. Но тебе не в чем себя винить. Вы с Марком непрофессионалы, могли ошибиться. Главное, что вы сразу вызвали неотложку и полицию. Остальное, думаю, просто стечение обстоятельств. Молодой организм, не смертельные повреждения. А состояние шока иногда похоже на кому.
Я сама сейчас нахожусь в состоянии шока, и честное слово, лучше бы я впала в кому. А Нестор продолжает говорить.
— Я не вижу другого выхода кроме как проникнуть в особняк Громовых и попытаться разобраться на месте. Изнутри. Человек не может притворяться двадцать четыре на семь, он все равно где-то да проколется. Только это должен быть человек, который не вызовет подозрений.
— У вас кто-то есть на примете? — интересуюсь. Он кивает.
— Да, есть. Ты, Каро.
Молча перевариваю услышанное.
— Вот почему я спросил, на что ты согласна ради Марка.
— Но... — говорю ошарашенно. — Но это же бред. Как я попаду к Громовым? Да меня на порог не пустят! Спасибо, мы это уже проходили.
— Ну тебя, может быть, — усмехается Нестор, — но хотел бы я видеть того, кто устоит перед ангелочками.
— Я не позволю впутывать сюда детей, — решительно мотаю головой.
— Каро, — Колесников прокашливается, — видишь ли, они и так уже впутаны. Ты сама их впутала восемь лет назад, когда... Ну, в общем, сама знаешь, когда. Поздно бегать по перрону.
— Вы хотите, чтобы я пришла и сказала, смотрите, это ваши внуки, я спала с вашим сыном?
— Ну, не так прямолинейно, — щурится Колесников. — Родители Марка люди современные, и откуда берутся дети, в курсе.
— И вы хотите, чтобы я лично привела своих детей в дом, где они собственного отца будут называть дядя Мартин? А я должна буду улыбаться его жене и называть ее милой сестренкой? Вы в своем уме сейчас, Немо Капитан? Кстати, что за имя вы выбрали дурацкое? Назвались бы уже просто Капитан Немо.
Громов
— А ты разве не едешь, сынок? — слышу негромкий ласковый голос, ощущаю на плече легкое прикосновение.
Оборачиваюсь. Мама. Она как всегда появляется бесшумно.
Молча качаю головой, и мы с ней вдвоем смотрим как отец с моим сыном на руках прямиком через газон идет к машине.
— Снова с отцом поругались? — спрашивает она сочувствующе. Неопределенно пожимаю плечами. —Ты поэтому с ними не поехал?
Продолжаем смотреть как отец устраивает Марата на заднем сиденье, ждет пока наперед сядет Анна, и сам усаживается за руль.
— Что мне там делать? — снова передергиваю плечами.
— Это твоя семья, сынок. Это ты их возить должен, а не Марат — ее голос звучит по-прежнему мягко, но теперь мне в нем слышатся нотки ревности.
— Ты прекрасно знаешь, что я не вожу, — говорю равнодушно.
— Ты мог бы взять водителя, — мать замолкает, но ненадолго. Садится рядом и спрашивает безо всякого перехода: — Сынок, скажи, что у вас с Анной?
— То же что и было, — отвечаю неопределенно, — ничего нового. А почему ты спрашиваешь?
— Видишь ли, — она придвигается ближе, — мне в последнее время кажется, что ты совсем их забросил. Отец чувствует вину за тебя и пытается компенсировать твоей жене и сыну отсутствие твоего внимания.
— И что? — я искренне не понимаю, к чему она клонит. — Марат его внук, это логично, что отец уделяет ему время. Вспомни как наш дед старался урвать для нас с братом хотя бы по часу каждый день. Отца мы не видели неделями.
— Да, это правда, папа вас очень любил, — она чуть смягчается, — и вечно шпынял Марата за то, что тот сутками пропадает на работе. А он все доказать пытался, костьми ложился, чтобы показать, что папа напрасно его недооценивает. Но, понимаешь, сынок, — ее голос вновь звучит напряженно, — меня беспокоят не ваши с отцом отношения, меня больше беспокоят твои отношения с женой.
— С Анной? — переспрашиваю.
— А разве у тебя есть кто-то еще? — удивляется мама. И я притормаживаю.
В самом деле. Разве у меня есть кто-то еще?
— Да нет. Нет, мама, конечно же нет, — говорю, а в груди неожиданно начинает саднить.
Не знаю почему, не могу объяснить. Но такое чувство, как будто я прямо сейчас совершаю что-то грязное, низкое. Как будто я прямо сейчас предаю...
Кого? Господи...
Сдавливаю виски, упираюсь локтями в стол.
— Что с тобой, сынок? — мать с тревогой наклоняется надо мной.
— Скажи это ты мне, мама, — вырывается непроизвольно, — скажи, что со мной. Что не так. И почему...
— Сынок, — в голосе матери появляются слезы, — мой бедный сынок. Расскажи, что тебя мучает?
— Зачем? — Закрываю лицо руками. — Что это изменит?
— Я твоя мама, — она осторожно проводит рукой по моей голове, гладит плечо, — ты со мной всем можешь поделиться. Что творится в твоей семье, мальчик мой?
— В семье? — повторяю отрешенно, — В какой семье, мам? Разве она у меня есть?
— Что ты такое говоришь? — всплескивает она руками. — Конечно, есть. Мы с папой, твоя жена и Маратик...
— Семья это дом, мама! Крепость. А у меня совсем не так. Вы с папой отдельно, а Анна с Маратом они... — замолкаю, подбирая слова, и замечаю, что у матери перехватило дух. — Они семья, в которой я совсем себя не чувствую. В которой мне хорошо только после терапии. И это не их вина, а моя. Только моя.
На ум снова приходит взбалмошная Карина Ангелис, которая кормит своих ангелочков бутербродами. Почему каждый раз при слове «семья» мне теперь все время на ум приходит именно она?
Хотя насчет ангелочков я бы поспорил, эти трое мальчишек настоящие чертенята. И самой госпоже Ангелис, если честно, больше подошло бы имя мисс Чертовка.
— Не молчи, сынок, ответь, — слышу умоляющий голос.
— Я не люблю, Анну, мама. И не хочу. Никогда не хотел, — сдаюсь и говорю как есть. — Что касается сына... С каждым днем я осознаю, что между нами нет той связи, которая должна быть между отцом и сыном.
— Как ты можешь даже думать о таком, сынок? — мать охает и закрывает ладонью рот.
— Я говорю правду. Пока я убеждаю себя, уговариваю, через какое-то время сам начинаю верить, что у нас все хорошо. Что у нас с Анной крепкая семья. Но проходит время, и иллюзия семьи исчезает. Мои уверенности рушатся как песчаный замок. Я стараюсь ухватиться за воображаемое семейное счастье, но у меня ничего не выходит. Оно как будто ускользает от меня, это счастье. Или его иллюзия. Мам, ты чего? — замечаю влажные дорожки на ее щеках и вскакиваю. — Почему ты плачешь?
— Ох, сынок, бедный мой сынок, — причитает она, уронив лицо в ладони, — за что нам все это?
— Прекращай лить слезы, — беру ее за руки, заглядываю в лицо. — Или есть еще что-то?
Судя по тому, как мать прячет глаза, я угадал. Что-то явно есть.
— Я боюсь, сынок, — она шепчет, не переставая плакать — Мне кажется, твоя Анна неравнодушна к Марату.
Карина
«Я раскусила ваш подлый план, Нестор! С вашей стороны было слишком низко манипулировать мной и моими чувствами. Я отказываюсь играть в эти грязные игры. Благослови вас Бог».
Нет, последняя фраза здесь вообще не свистит. Да и как она может свистеть, если я фактически его посылаю? Еще и Господа приплетаю. И благословлять я его не хочу, вот еще.
Может так?
«Я отказываюсь играть в эти грязные игры. Желаю удачи».
Нет, удачи я ему желать тоже не хочу. Он мною манипулирует, а я ему удачи желаю? Не дождется!
Надо так.
«Я отказываюсь играть в эти грязные игры. Умрите с миром».
Вот так хорошо. Коротко и по делу.
Я сижу на террасе, ем персик и готовлю разгромную ответную речь Колесникову. Нестор не на шутку меня разозлил, и я перебираю варианты, как бы так ему ответить, чтобы это звучало достаточно сокрушительно, а главное, доходчиво.
Но неожиданно из анабиоза выходит моя совесть. Как бы я ни сердилась на Нестора, он поделился со мной наследством Бронского. А ведь мог ничего не отдавать.
Дед Бронский оставил на тайных счетах резервный запас и поручил Колесникову следить за безопасностью внуков. Наш Немо Капитан мог преспокойно оставить все деньги себе и мирно дожидаться старости где-нибудь на островах в окружении полуобнаженных девиц.
Вместо этого благородный Капитан отвалил нам с детьми немало денег, семь лет таскался по Тибету, прикидываясь бомжом. Теперь вот прибился к Андронику, изображает старца-знахаря.
Как бы его за мошенничество не посадили, этого святого человека.
Гром тычется мне в руку мокрым носом, и я окончательно терплю поражение в поединке с совестью.
Ладно. Скажу ему: «Я отказываюсь играть в эти грязные игры, Нестор. Идите с Богом».
Главное не перепутать, с кем или куда. Это лишнее, мы все взрослые люди.
Я очень зла на Нестора. Сначала я ему поверила и даже усомнилась в себе. Решила, что обозналась, перепутала братьев, и на гонках был Мартин, а не Марк. Что мы с Марком восемь лет назад ошиблись, приняли Мартина за мертвеца. И теперь он как Кентервильское привидение является время от времени, чтобы свести с ума собственного брата-клона.
Вот что за бред вы только что прочитали, не знаете? А я в этот бред даже поверила. Повелась как овечка на охапку свежескошенной травы.
Ну и кто после всего этого Нестор Колесников? Если выражаться прилично, то манипулятор и бесчестный человек. А если неприлично, лучше попросить Янниса с Менелаем, у них запас богатый.
И он еще предлагал впутать туда детей! Да ни за что я не позволю своим детям ступить на порог этого гадючьего гнезда.
— Ты видел настолько беспардонного наглеца, Громчик? — возмущенно спрашиваю у собаки.
Пес переминается с лапы на лапу и негромко подвывает. Сочувствует от всей своей собачьей души.
— Спасибо, дорогой, — тяжело вздыхаю и чешу собаку за ухом, — ты один меня понимаешь.
Внезапно Гром срывается с места и со всех лап мчится к воротам. Оттуда доносится шум двигателя, и я иду следом, чтобы посмотреть, кого это к нам принесло в такую жару. И кого полетел встречать Гром.
Обычно он ленится, максимум может приоткрыть один глаз, и то, если кто-то из нас маячит на горизонте. Гром любит прихвастнуть, что у него все под контролем.
Если никто не видит, он и не шевельнется.
Во двор въезжает роскошный внедорожник, его глянцевые бока ярко сверкают на солнце. К нам сюда редко такие заглядывают.
В прошлом месяце, правда, была одна семейная пара с тремя девочками, они к Отоносам ехали. Но у них случился форсмажор, пробило колесо. А что этому понадобилось...
Я даже в мыслях запинаюсь, потому что задняя дверца открывается, и оттуда выходит Громов, собственной персоной. Видит меня и коротко кивает.
— Добрый день, госпожа Ангелис. Ничего, что я вас потревожил?
Я готова поклясться, что это тот самый Громов, который был на гонках. Та же кривая полуулыбка, наклон головы под тем же градусом. И количество морщинок у прищуренных глаз то же самое.
Но какой из братьев передо мной, я уже начинаю сомневаться. Это же надо было так засорить мне мозги.
Да чтоб ты скис, Немо Капитан!
Тем временем наш пес ведет себя крайне странно. Нетипично. Прыгает вокруг Громова, тычется ему в руки носом, крутит хвостом как вентилятором.
Тот растерянно смотрит на сходящую с ума собаку. Поднимает на меня глаза с немым вопросом во взгляде.
— Его зовут Гром, — говорю, складывая руки на груди, — и вы ему явно понравились, господин Громов.
— Гром? — удивленно переспрашивает Громов и оборачивается на скачущего вокруг него пса. Снова поворачивается ко мне, и внезапно его лицо бледнеет. Поднимает руки в вискам и спрашивает хрипло, вопросительно глядя на меня: — Сбитая собака?
И я в испуге отшатываюсь.
***
Громов
Папа? Этот здоровенный амбал ее папа?
Тоненькой и соблазнительной девушки, которую я только что держал за талию и от одного этого испытал настоящий моральный оргазм?
Охренеть.
Разве этот громила может быть отцом хрупкой Карины Ангелис и дедом юрких и щуплых ангелочков? У такого и дети, и внуки должны быть мрачными и бородатыми.
Громила проходит на террасу, садится во главе длинного стола и бросает берданку на столешницу прямо посередине.
— Садись, раз пришел, — кивает на стол и сверлит меня черными, сверкающими из-под кустистых бровей, сросшихся на переносице, глазами.
Вкупе с черной бородой он больше смахивает на бандита. Разбойника с большой дороги. Или пирата. Но никак не владельца станции технического обслуживания «Четыре колеса», вполне современной и безопасной.
На уютной террасе, утопающей в зарослях олеандра и бугенвиллии, он смотрится как инородное тело. И берданку он зря бросил, она очень органично смотрится в его огромных и широких как лопаты ручищах.
По законам жанра он сейчас должен достать из сапога нож, приставить к моему горлу и прохрипеть «Кошелек или жизнь». Мне даже не по себе оттого, что он ничего подобного не делает. Просто смотрит. И что он не в сапогах, а в шлепанцах на босую ногу.
— Да садись ты, чего стоишь? — нетерпеливо грохочет он.
Прохожу к столу, игнорируя кивок на место рядом. Отодвигаю стул с противоположной стороны стола и сажусь, привычным жестом подтягивая джинсы на коленях. Кладу руки на стол ладонями вниз и смотрю на грозного мужчину исподлобья.
Он смеряет меня оценивающим взглядом, и там мелькает что-то отдаленно похожее на уважение.
— Говори, — требует он уже больше ворчливо, чем сердито. Я тоже не настроен ругаться с отцом Карины Ангелис и дедушкой ее детей. Даже если он огромный и мрачный громила.
— Меня зовут Мартин Громов, — представляюсь вежливо.
— Николаос Ангелис, — припечатывает он, а я едва сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться.
Ангелис. Звучит как анекдот.
Ему бы больше подошла фамилия Демонидзе. Или Люциферов. Адский, Сатанинский, Чертовский или Девилини возможно, тоже. Еще может Шайтанов.
А он Ангелис. Полный улет.
Ангелис продолжает сверлить вопросительным взглядом, и я считаю своим долгом пояснить.
— Я привез мальчикам кубки. Они победили в соревнованиях.
— Наши ангелочки всех уделали, — расплывается в самодовольной улыбке Николаос Ангелис, на глазах превращаясь в обычного домашнего деда, из которого маленькие ангелочки вьют веревки. Но это длится недолго. Кусты бровей снова угрожающе сдвигаются.
— А от Каро тебе что нужно?
— Простите, не понимаю, — наклоняю голову.
— Руки чего распускаешь?
Нас прерывает мелодичный голос.
— Коля! Ты опять за свое? — на террасу выбегает стройная женщина, похожая на Карину, только со светлыми волосами. — Вечно ты, не разобравшись, людей пугаешь! Не обращайте внимания, Мартин. Меня Надежда зовут, я мама Карины. Я сейчас принесу кофе, выпьете, пока мы с Каро накроем на стол.
Это она уже мне. А я с облегчением нахожу похожие черты.
— Надя, мы разговариваем, — недовольно бубнит Ангелис, но видно, что воинственный пыл понемногу спадает.
— Оставь в покое парня, Коля, — продолжает нараспев говорить мать Карины. — Сейчас будем обедать, не порть ему аппетит. Умеешь ты нагнать страху!
Она чмокает его в макушку, и грозный громила Ангелис виновато моргает, на глазах превращаясь в подкаблучника и послушного мужа.
— Ладно, пойду посмотрю что там в мастерской.
— Вы на него не обижайтесь, Мартин, на самом деле он мухи не обидит, — говорит Надежда, с любовью глядя вслед мужу. — А берданка у него даже не заряжена.
Тут же меня берут в кольцо трое маленьких Ангелисов.
— Можно мы пока помоем вашу машину? — спрашивает один из них. Я пока не запомнил, кто из них кто.
— А вы умеете? — спрашиваю парня.
— Конечно! Хотите посмотреть?
Мы вчетвером идем к машине. Точнее, иду я, а мальчишки бегут впереди вприпрыжку.
Мой водитель сидит за столиком в тенистой беседке и пьет кофе. При виде меня поднимается с вопросительным видом.
— Мы сами перегоним, — заявляет второй ангелочек, и я делаю знак водителю оставаться на месте.
Мальчик забирается внутрь салона и садится за руль. Он кажется таким маленьким во вместительном салоне внедорожника, что у меня непонятно почему сжимается сердце.
— Стой, — не знаю сам, зачем останавливаю парня, — давай лучше кто-то из взрослых порулит.
— Мак сможет, не переживайте, — звучит за спиной успокаивающий голос. Значит за рулем Макар. — Мир его подстрахует.
Оборачиваюсь. Сзади стоят двое здоровенных верзил с битами. Увидев, что я обернулся, верзилы поспешно прячут биты за спину.
Громов
— Садитесь, господин Громов, — командует Карина, открывая дверцу своего... хм, даже не знаю, как назвать это сооружение. Как угодно, только не автомобиль. А она нетерпеливо переминается с ноги на ногу, готовая сразу запрыгнуть за руль. — Или вы не доверяете моему умению водить?
— Вам я как раз доверяю, дорогая мисс Ангелис. А вот что касается вашего транспортного средства, скажу честно, доверие к нему на нуле, — морщусь и, прихрамывая, подхожу к уродливому кузову. Останавливаюсь в шаге от дверцы. — Знаете, с некоторых пор я стал довольно избирательным в выборе средства передвижения.
— Даже не представляете, насколько вы заблуждаетесь, дорогой мистер Громов, — передразнивает Карина, и мне внезапно хочется ее поцеловать.
Не знаю, почему, просто захотелось. Приподнять за талию, чтобы лицом к лицу оказаться, и прижаться губами к губам...
— Садитесь, дядя Мартин, вам нельзя стоять, — слышится взволнованный голос. Опускаю голову и вижу Макара. Да, точно, это Макар, стоит прямо передо мной. Мирон по левую руку, Матвей по правую.
— У вас кровь течет, — озабоченно кивает Мэт на мою ногу.
Мальчики окружили меня и смотрят такими взглядами, от которых в груди туго натягивается и протяжно звенит невидимая струна.
Щенячьими взглядами. Преданными. Они ловят каждое слово, каждое движение. И провалиться мне сквозь землю, если эта ребятня не пытается меня поддержать.
Сзади доносится отрывистый лай. Оборачиваюсь и вздрагиваю.
Боги. Еще один точно такой же взгляд. Преданный. Собачий.
Что я такого особенного сделал? Чем все это заслужил? Мой собственный сын никогда так на меня не смотрел, может, потому что я всегда у него был? А эти мальчишки растут без отца.
Чертов Епифаний, только попадись мне! Клянусь, твои яйца будут висеть на самом высоком в мире дереве, а твой подгоревший зад засверкает так ярко, что сможет освещать дорогу усталым путникам не хуже маяка Джидды*.
— Давайте мы вас подсадим, — предлагает Мирон.
— Ну что вы телитесь, господин Громов? — требовательно зовет Карина. — Шевелитесь быстрее!
Я бы, конечно, с удовольствием с ней попререкался, но в мокасине уже начинает хлюпать, это снова открылось кровотечение. Откуда так много крови берется из прямо скажем пустякового разреза? Вероятно, осколок вошел слишком глубоко и задел несколько крупных сосудов.
Еще и сама рана щиплет и ноет. Надо поскорее добраться до фельдшерского пункта, о полноценной клинике я даже не мечтаю.
Забираюсь в середину этой помеси мусорного бака с собачьей будкой. Карина садится за руль.
— Мам, а можно мы с вами поедем? — теперь преданные щенячьи взгляды обращены на Каро.
— Пожалуйста, — шепчут Мирон и Матвей, и мне даже интересно, как она справится. Или она привыкла, это я тут один развожу сантименты?
Карина выдерживает паузу, но хватает ее ненадолго.
— Можно, — сдается она, и мальчишки в мгновение ока оказываются на заднем сиденье. Следом за ними в салон влетает крупная тень и замирает в ногах у детей. Из-за кресел доносится частое собачье дыхание.
— Он что, тоже с нами едет? — поворачиваюсь к Карине. И глазам своим не верю, она как будто извиняется.
— Пусть уже прокатится, — просительным тоном говорит Каро, — а то потом будет несколько дней дуться.
— Так вы у нас не только Мама Ангелочков? — пробую пошутить. — Вы еще и Матерь Грома?
— Что-то типа того, — кивает Карина, — Громчик вырос вместе с моими детьми, так что вы недалеки от истины.
Она заводит двигатель, я наклоняюсь к ней, чтобы не услышали дети.
— К вашему сведению, мисс Ангелис, даже если бы я вдруг трансформировался в представителя семейства парнокопытных полорогих, то при всем желании не смог бы отелиться, — говорю вполголоса. — Вам озвучить причину или сами догадаетесь?
Каро громко фыркает и отворачивается, сосредотачиваясь на дороге. А я придирчиво осматриваю салон.
— Что вы так смотрите? — замечает Каро.
— Да вот, удивляюсь, что этот ваш катафалк в принципе завелся и едет.
— Почему вы такой нудный, господин Громов? — морщится Карина.
— Я нудный?
— Да, вы. Вам все не нравится. Моя собака. Моя машина. Мой папа.
— Собака у вас отличная! — заверяю ее. — Папа вообще высший пилотаж. Но вот машина... Такое ощущение, что взяли киоск и приварили к рессорам.
— Это Яннис с Менелаем сделали кузов, — неожиданно миролюбиво отвечает Карина. — Да, мой автомобиль возможно недостаточно изящный, зато он устойчивый и быстро тормозит.
До поселка не доезжаем, Каро останавливается у стоящего на отшибе домика, окруженного забором.
— Мальчики, вы с Громом стерегите машину. Мартин, идемте со мной, — она захлопывает дверь и подходит ко мне, подставляя плечо. — Держитесь, вы слишком побледнели. Не вздумайте хлопнуться в обморок, я потом вас не подниму.
Она ворчит, но сквозь показное спокойствие прорывается взволнованность, и меня затапливает волна благодарности.