… Что бы меня ни подтолкнуло в путь —
Любовь или надежда утонуть,
Прогнивший век, досада, пресыщенье.
Иль попросту мираж обогащенья —
Уже неважно…
(Дж. Донн. «Шторм»)
Первые лучи рассветного солнца золотили воды реки Эйвон. Так же ярко поблескивал хорошо заточенный топор, висевший вместо вывески над входом в паб. Обтянутая кожей дверь чуть скрипнула, выпуская на грязную припортовую улицу молодую девушку с пучком зеленых веток в руках. Привстав на цыпочки, она закрепила зелень на вбитый в фонарный столб гвоздь.
— Бридди, ты уже сварила свежий эль? — раздался хриплый голос из ближайшей подворотни. Куча лохмотьев зашевелилась, явив изрядно помятое обветренное лицо.
— Стараюсь для вас, страждущих, — прищурившись, она смотрела на бухту. — Слышал слух? Днем придет королевская каравелла, голодные моряки — хорошие барыши.
— Дай старику по старой дружбе снять пробу с твоего чудного напитка, — умоляюще протянул мужчина.
— Джонни, не наглей. Приведи в «Топор» новеньких, да побыстрее — пока зелень не завяла и пиво свежее не подкисло. Иначе попробуешь на вкус кулак своей Молли, а она у тебя боевая, когда на сносях, — с этими словами девушка открыла дверь паба, намереваясь войти внутрь.
— Ты это, не ругайся, дочка. Загляни к моей старухе, что-то жалуется она в последнее время. Говорит, мол, не хочет Господь этого малыша, всё кошмары ей шлёт да недобрые знаки. А в порт я схожу…
— Пил бы ты меньше да работал больше, может и не мерещились бы твоей жене недобрые знаки, — уперев руки в бока и сурово глядя на похмельного Джона, сказала Бридди. — Но ради Молли схожу, не виновата ж она, что муж — пьянь.
— Ты святая, Бриджит, Господь не забудет твою доброту. Вот бы ещё ты вылечила мою голову и утолила жажду… Тогда бы я в честь тебя дочь назвал, если родится девочка!
— В порт, Джонни, иди ты в порт! — стремительно уходя вниз по улице, бросила через плечо Бриджит.
Бристоль просыпался. Заспанные торговцы открывали лавки, кухарки из богатых домов торопились на рынок за лучшим куском мяса к хозяйскому столу, порт скрипел такелажем и гремел ящиками.
Молли Маллоун соревновалась с утренними петухами — её голос разносился над районом, не оставляя соседям ни шанса на долгий сон.
— Чтоб тебя кошка съела, Салли, а черти откусили ей хвост! Вернись в дом, негодница! Калеб, не бей сестру! Вот вернется отец — вверну ему якорь в зад, чтоб с вами дома сидел!
— Остынь, подруга, тебя в каждом трюме слышно, — свернув за угол, Бриджит встретила крупную рыжеволосую женщину, огромный живот которой едва проходил в дверной проем небольшой хибарки, — Джонни отправил меня вместо белого флага.
— Слава Богу, Бри! Я всё утро блюю ядовитыми медузами, сорванцы отбились от рук, муженек — червь гальюнный — где-то шляется! О-ох… — держась за низ живота, Молли опустилась на ступеньку у входа. — Эта беременность меня доконает. Чувствую, улетит дите к ангелам, а я — к предкам.
На веснушчатом лице блеснули слезы. Бриджит обняла подругу, тыльной стороной ладони вытирая ей щеки.
— Идём в дом, я заварю тебе травы и погляжу, что можно сделать.
Бридди не была повитухой, как её бабка, но ещё с детства все замечали, что само присутствие девочки успокаивало, а маленькие ладошки снимали боль. Приметив это, старуха таскала её повсюду с собой, учила собирать правильные растения, готовить снадобья, варить эль, избавлять от лишнего и принимать роды. Бабка уже несколько зим как ушла к праотцам, а к Бриджит, несмотря на юный возраст, обращались за советом и помощью многие беременные женщины округи. Она и сама не могла объяснить, откуда знала истоки проблемы — просто чувствовала маленькую, ещё не рождённую, жизнь, как саму себя.
Пройдя с Молли в дом, девушка усадила её на лавку и положила обе ладони на живот.
— Уже скоро… Парнишке хочется увидеть наш мир и свою весёлую мамку, — Бри улыбалась, аккуратно поглаживая живот подруги, но внезапно нахмурилась и сощурила глаза, словно пыталась что-то разглядеть вдали.
Внимательно следящая за лицом знахарки Молли запаниковала: «Что?! Что ты видишь?!»
— Ребенок плохо развернулся… — ладони Бриджит осторожно прощупывали контуры малыша через кожу матери.
— Его вырвут из меня по кускам и скормят собакам, бедная невинная душа! Горе мне!!! — заголосила беременная и разразилась рыданиями.
— Молли, триста акул тебе в глотку! Задрай люк и ляг на лавку! — с юной хозяйкой паба «Топор» в минуты гнева не спорили даже бывалые морские волки, и женщина, мгновенно замолчав, подчинилась, хлюпая носом.
Ещё раз прощупав весь живот, левая ладонь Бриджит легла в самый низ, обхватив голову младенца, правая — слегка вжалась вглубь, нащупав ягодицы.
— Теперь дыши — спокойно, глубоко, медленно. Представь, как волны мягко накатываются на берег, как бриз играет твоими волосами, как сладко спят твои малыши. И не шевелись.
Умелые руки Бри, осторожно надавливая и направляя, постепенно выправляли положение плода, пока он не развернулся в безопасную для родов позицию — головой вниз.
— Теперь отдыхай, я заварю тебе травы, а за Салли и Калебом присмотрит соседка.
— Бриджит, там на полке сверток, возьми, — Молли махнула рукой, и девушка, проследив за её жестом, увидела в буфете какой-то предмет, завернутый в тряпицу. Развернув, Бри восторженно вскрикнула: — Какао?! Но откуда?
— Хозяйка дала, сказала «малышей угостить», да больно жирно для них, — женщина подрабатывала прачкой в семье богатого торговца. — Испеки мне лучше своё фирменное — умираю, как хочу пирожных от Бри.
— Я назвала их «брауни». Пойду, загляну в лавку за патокой, а пива у меня своего хватает. До свиданья, Молли!
— Храни тебя Господь, Бри!
Вернувшись в паб, Бриджит обнаружила внутри несколько завсегдатаев и Билла-Мясника, несшего вахту за барной стойкой, отполированной временем и ладонями посетителей. При виде девушки лицо старого квартердек-мастера просияло:
Месяц выдался удачным: Молли родила мелкого, но здорового рыжего малыша, названного королевским именем «Генрих». По этому поводу Джонни был прощен и возвращен в лоно «Топора». Пиво и стряпня Бриджит каждый вечер собирали полный зал посетителей. Даже ухмылка Билли-Мясника казалась скорее радостной, чем зловещей. Утром, открывая бар, и днём, проходя мимо порта, девушка часто бросала взгляд в водную даль — не видно ли на горизонте барка капитана Дрейка? Но шли дни, и дерзкий юноша терялся в череде забот, превращаясь в приятный сон.
На западе Британии наступило жаркое лето. Бриджит часто выбиралась в холмы в окрестностях Бристоля за лесными травами, лечебными кореньями, да и просто подальше от городской грязи и вони. Поднимаясь по склону, девушка изнывала от жары. Тонкая нижняя юбка облепила потные бедра, кожаный корсет сдавливал грудь, затрудняя дыхание. Несмотря на ранний час, солнце палило нещадно. Добравшись до росшего на склоне раскидистого дерева, Бри решила устроить привал. Почти без сил упав на землю, она расстегнула верхние крючки корсета, ослабила шнуровку и вздохнула полной грудью. Легкая рубаха распахнулась над ложбинкой, позволяя бризу обдувать разгоряченное тело. Бри сидела на мягкой траве, глядя в сторону реки, несшей свои воды в Бристольский залив. Яркая, расшитая причудливыми узорами юбка задралась выше колен, оголив стройные сильные ноги. Прикрыв веки, она слушала мир вокруг и все глубже погружалась в мечты. Мысли уносили куда-то вдаль: в полет с облаками над бескрайним океаном, минуя остров за островом, страну за страной, наполняя паруса кораблей, следуя в неизведанные края. Солоноватый, долетевший с моря, ветер коснулся её губ, навеяв воспоминания о внезапном поцелуе, оставшемся в далёкой весне. Бриджит вновь ощутила уверенные крепкие ладони на своих плечах, щеки вспыхнули от воспоминаний о коснувшейся их колючей щетине. Облизнув внезапно пересохшие губы, девушка почувствовала, как по телу разливается странное доселе незнакомое тепло. Сердце ускорило ритм, грудь поднялась, до этого мягкая ткань рубашки показалась шершавой и жесткой, скользнув по напряженной поверхности сосков. По телу словно от холода пробежала дрожь, сжавшись в пульсирующее пламя внизу живота. Повинуясь порыву, она провела пальцами по внутренней стороне бедра, задирая юбки еще выше, и ахнула, коснувшись нежной плоти… «Знал бы Святой отец, как низменны мои помыслы…» — подумала она.
«…и как высоко они могут вознести», — эта мысль выскользнула продолжением из глубин подсознания, стирая навязанную стыдливость, сметая сомнения невинности, раскрывая дорогу чувственным удовольствиям. Бри изучала свое тело, примиряясь с его желаниями и удивляясь возможностям… Впервые застонав от сладострастной неги, девушка растянулась на траве, на мгновение показалось, что кто-то наблюдает за ней — возбужденно, бесстыже, радостно. К запаху цветов, теплой хвои и близкого моря добавился едва уловимый сладковато-терпкий аромат дыма. Шелест листвы развеял наваждение. Поправив одежду, Бриджит направилась в город, не обратив внимания на быстрый парусник, заходящий на швартовку в порт.
*
По дороге домой девушка заскочила в пекарню за свежим хлебом. В «Топоре» было уже людно, посетители стремились скрыться в прохладном полумраке паба, подальше от палящего солнца. Зайдя с черного хода, Бри быстро облачилась в передник и вышла в зал с корзиной ароматной выпечки в руках. И чуть было не уронила всё на пол от неожиданности — прямо за стойкой, улыбаясь во все тридцать два зуба сидел парень, чей образ не давал ей спокойно спать уже много недель.
— Вот, подарок тебе привез! — радостно забыв о приветствии воскликнул юноша, двумя руками он держал что-то огромное, завернутое в темную материю. Протягивая предмет Бри, Дрейк что было сил его встряхнул.
— Тысяча чер-р-ртей! — раздался хриплый, слегка каркающий голос. — Штор-р-рм кр-р-репчает!
Отточенным движеньем уличного факира, Френсис сдернул тряпку, явив изумленным зрителям клетку с ярким попугаем. Птица крепко держалась за прутья решетки и черными бусинками глаз внимательно смотрела на Бриджит:
— Ур-ра, новые девочки! — покрутив головой, оглядывая помещение и посетителей, попугай задумчиво изрек: — А клиенты все те же…
— Из публичного дома попугая спер, что ли? — хмыкнул управляющий, вызвав приступ хохота за столами.
— Из паба* (pub - сокращенно от public house)? — недоуменно переспросила Бри.
— Нет, малютка, из другого публичного дома, — зоркий глаз Мясника прожигал дыру в Дрейке, заставляя отвести взгляд.
Приоткрыв дверцу клетки, Бри осторожно просунула туда руку.
— Осторожно! Шельмец клюется! — выкрикнул Френсис, но тут же удивленно разинул рот, наблюдая как попугай дал девушке себя погладить, а потом и вовсе перепрыгнул к ней на ладонь, ухватив коготками за палец. Она осторожно вынула птицу из клетки и усадила на барную стойку.
— К моей малютке с детства всякие твари липнут, — недвусмысленно глянув на капитана, сказал Билл и нежно приобнял воспитанницу за плечи. — Что жрёт этот пернатый говорун?
— На камбузе он пристрастился к ячменю, вымоченному в виски.
— М-да… Мало нам было портовой пьяни, так теперь ещё и попугай-алкаш.
К стойке подтягивались любопытные посетители, желавшие полюбоваться диковинной птицей. Попугай горделиво расправил крылья, встопорщил хохолок и пророкотал на весь паб:
— Эй, коза, плесни мне выпить!
Рассмеявшись, Бриджит взяла самую маленькую кружку и налила туда чуть-чуть эля. Какой-то заблудший пьянчуга, сидевший у стойки, услышав слова попугая крикнул девушке вслед:
— И мне, коза, тоже плесни!
В один миг крепкие татуированные руки Билли-Мясника схватили грубияна за грудки и подняли над табуретом:
— Для нелетающего ты слишком болтлив, тебе не кажется?
В продолжение его слов попугай вспорхнул на голову мужика и несколько раз клюнул его в лысину.
— Смотри, какой помощничек! — ухмыльнулся бывший квартирмейстер. — Будешь Бэйли, в моей деревне так помощника шерифа звали. Бедовый был парень.
Церковь Сент-Мэри-Редклифф считалась самой красивой в Англии. На её высокий шпиль корабли, заходя в порт, ориентировались как на маяк. Здесь же моряки возносили молитвы по возвращении из плавания и просили благословения перед отплытием. Бриджит, воспитанная в пабе бабкой-повитухой и пиратом, нечасто посещала церковь; вместе со всеми прихожанами она приходила на утреню по воскресеньям, слушала проповедь, преклоняла колени, молилась и каялась, но не ощущала божественного света в своем сердце. Значительно больший отклик в юной душе находили рассказы дяди Уилла о морском дьяволе и русалках. Мясник временами вздыхал, что не видать ему «поляны скрипача», да и в рундук Дейви Джонса сухопутным крысам дороги нет. Вера Бридди была уникальным купажом явлений природы, воскресных проповедей, бабских суеверий и пьяных баек. Но церкви она любила: за гулкое эхо шагов, устремляющееся в нефы, за летящие в небо пролеты стрельчатых окон, за умиротворяющие заклинания молитв и, особенно, за благостную прохладу в жаркий летний день.
К полудню молящихся в храме было немного. В дальней части зала, за алтарем, шли работы по установке нового витражного окна. Половина уже была готова — Бриджит с интересом разглядывала корабль под парусами из цветного стекла и святых, благословляющих его отплытие.
— Какому-то чужеземцу возносят хвалу, словно он гордость Англии! — раздался знакомый голос. Френсис сидел на скамье в нескольких шагах от девушки и с неприязнью разглядывал сцену на витраже. — Ты знала, что Джон Кэбот не англичанин? Он же Джованни Кабо… как там его… -тини? Каботони? Кабото? Сам чёрт с ними ногу сломит! Поплыл искать легендарный остров Бразил, а наткнулся на Новый Свет. Туманы, дожди, холода — словно этого мало в Англии! Просто повезло! Местные глупцы дали ему денег, а что получили взамен? Земли, названные в их честь Америкой! Жил был в Бристоле один купец по имени Ричард Америке, его уже никто не помнит, а целому миру подарил имя…
Бри завороженно наблюдала за этим яростным монологом. Жилки на висках Дрейка вздулись, желваки ходили ходуном, глаза пылали огнем одержимости.
— Ты завидуешь Кэботу из-за витража в его честь, или купцу, увековечившему свой род? —осторожно спросила девушка, не решаясь подойти. Капитан порывисто встал и подошел к ней так близко, что манжеты их рубашек почти соприкоснулись.
— Вот увидишь, однажды на карты морей нанесут и мое имя, Англия будет помнить капитана Дрейка спустя сотни лет, я побываю там, куда еще никто не доплывал и найду свои «Семь золотых городов», как мечтал Колумб.
— А назовут все земли именем какого-нибудь Хокинса, что оплатил твое веселье, — поддела гордеца Бридди.
— Ну уж нет! — задиристо ответил юноша. — Если уж брать деньги, то только у Королевы!
Прикрывая ладошкой рот, Бриджит еле сдержала смех:
— Смелые мечты, капитан Дрейк! Но бывал ли ты дальше Франции?
— Через неделю отправляемся в Гвинею, — ответил Френсис.
— Уже? Через неделю? — голос девушки предательски дрогнул, выдавая её надежды на частые встречи и долгие отношения. — В пятницу? — уточнила она.
— Безумная! Кто начинает плаванье в пятницу тринадцатого? Это к несчастью! Отплытие в четверг.
Сердце Бри пропустило удар. Тонкие пальцы девушки вытянулись, коснувшись мизинца юноши. Боясь взглянуть на него и передумать, Бриджит чуть слышно прошептала:
— Мне пока не в чем покаяться в это воскресенье… — и заспешила к выходу, чувствуя спиной взгляд опешившего от её смелости Френсиса.
Сразу за церковью раскинулась лужайка, переходящая в зеленую рощу с раскидистыми деревьями. В их тени стояло несколько скамей для отдыха прихожан. Дойдя до первой, Бриджит остановилась, делая вид что поправляет модный арселе — французский капюшон — состоящий из расшитого жемчугом обруча, закрепленного на волосах и покрывающей плечи легкой фаты. Незаметно кинув взгляд назад, девушка увидела, что Френсис с самым набожным видом стоит у входа в церковь и задрав голову смотрит на устремляющийся в небеса шпиль. Затем капитан неторопливо двинулся в её сторону. Скрывшись среди деревьев, девушка прижалась спиной к стволу векового вяза, тщетно стараясь унять бешеное сердцебиение. «Что же будет?» — пронеслось у неё в голове. Порывистое дыхание вздымало грудь над кромкой корсета, ладони вспотели. От волнения Бридди прикусила нижнюю губу и закрыла глаза.
— Мисс Браун? — голос звучал очень близко, но девушка не слышала, как его обладатель подошел.
— Мистер Дрейк? — все еще с закрытыми глазами ответила Бри.
И тут её с силой придавило к стволу дерева. Натиск был такой, что девушка почти не могла дышать. Застежки его дублета царапали тонкую кожу её ключиц. Жесткие ладони моряка обхватили тонкие запястья и прижали к жесткой коре. У самого уха она чувствовала горячее дыхание:
— Святые угодники и адское пекло! — страстно прошептал мужчина и начал покрывать поцелуями шею Бриджит. Зубами стянув с плеча кружево нижнего платья, Дрейк губами провел дорожку от округлости плеча до упругих холмов груди. Руки его отпустили Бри лишь для того, чтобы устремиться к шнуровке лифа. Нетерпеливо распутывая завязки, юноша не прерывал поцелуи — плечи, ключицы, шея, щеки, веки и даже нос девушки раскраснелись от страстных ласк. Только губы оставались нетронутыми. Ослабив корсет, ладони устремились внутрь, под вырез платья, и ловко обхватили груди, вынимая их из тесного плена одежды. Внезапно зазвонили церковные колокола. Дрейк отстранился. Бри открыла глаза. Он не мигая смотрел на неё, тяжело дыша:
— Ты не понимаешь, что делаешь, — и аккуратно, слегка дрожащими пальцами, словно боясь обжечься, мужчина поправил сползшее с плеча девушки платье. Дымом пахнет?
— Бри показалось, что мужчина специально меняет тему.
— О, я всё понимаю! Я видела роды и лечила болезни, о которых и думать-то стыдно, — страсть разгоралась в Бриджит.
— Не сейчас! Джудит горит! — и Френсис почти бегом бросился в сторону церкви.
Бри до боли под ногтями впилась пальцами в кору дерева. Она стиснула зубы и чувствовала, как страсть сменяется яростью и обидой. И тут словно увидела себя со стороны — сквозь сизую дымку, ощущая на губах смутно знакомый кисловатый привкус и чувствуя всё тот же огонь в крови. Чужими глазами Бриджит наблюдала раскрасневшуюся девушку, чьи вьющиеся темные волосы выбились из прически и рассыпались по обнаженным плечам, лишь слегка прикрывая изящными завитками высокую грудь с дразнящими напряженными бугорками сосков. Бри чувствовала, как незримого наблюдателя накрывает волна радостного возбуждения, как из глубин мироздания пробивается музыка в ритме её бешено пульсирующего сердца…