Тропа Крысиного короля

Глава 1

Опекун приехал за час до похорон.

Собравшиеся в доме напоминали Мие огромных ворон. Вот они ходят, важно кланяются друг другу, приближаются к Мие и берут ее за руку.

Мне очень жаль, дорогая… Такая потеря, дорогая… Будьте сильной, дорогая…

Ритуальные фразы шелестели, словно листья под ногами.

Мие казалось, что все это ненастоящее. Люди, два темных закрытых гроба, слуги, которые разносят ритуальные стопки с водкой, она сама – лишь отражения в старом зеркале, которое висит на стене гостиной, и в нем еще плывут тени ее родителей, далекие оттиски – беззвучные, утратившие память. Уши наполнял шум, Мия кивала, периодически дотрагивалась до уголка глаза сложенным носовым платком и надеялась, что удержится на ногах и не упадет на паркет.

Слабость окутывала ее, словно саван. В городе свирепствовала лихорадка, Мия перенесла ее довольно легко, а вот родители не смогли побороть болезнь. Все случилось настолько неожиданно и жестоко, что Мие до сих пор казалось, будто мать вот-вот выйдет из дверей и отругает ее за неправильную осанку.

«Мия! – ее рассерженный голос звенел в памяти, словно надтреснутый колокольчик. – Держи спину ровно, невыносимая девчонка! Кто возьмет тебя замуж, если у тебя вырастет горб?»

Пусть бы ругалась, сколько хотела, пусть бы даже ударила – лишь бы была жива. Чувство потери было знобящим и колючим, и Мия не знала, как с ним справиться. Оно готово было раздавить ее.

Среди вороньей черноты мелькнуло темно-синее с серебром – длинный дорогой плащ, и чей-то голос произнес справа: «Приехал господин Оливер». Мия кивнула, развернулась к синему мазку, радуясь, что сейчас можно обойтись без улыбок. Сквозь лед, окутавший ее душу, пробился страх.

Оливер Гринн был каким-то невероятно дальним родственником ее отца, он жил на севере, и Мия никогда не встречалась с ним. Отец иногда говорил, что если она не будет послушной, то он отдаст ее дяде Оливеру в ледяные земли Крысиного короля – тогда Мия замирала от страха и послушно делала все, что было велено. Оливер казался ей старым уродливым чародеем в лохмотьях, живущим в темном замке на краю пропасти – и сейчас она удивилась, увидев его своими глазами. Еще молод, не старше сорока пяти, одетый дорого и со вкусом, с идеальной осанкой и подчеркнуто серьезным, даже трагическим выражением на скуластом светлокожем лице, он был похож не на колдуна, а на актера, который выходит на сцену, уже погрузившись в персонажа. Бледно-голубые глаза смотрели на Мию с цепким интересом, тонкий длинный нос пересекал едва заметный шрам, и все лицо казалось каким-то острым: тронь – и обрежешь пальцы.

Опекун хранил в себе тайну, и ее не надо было разгадывать.

- Здравствуйте, Мия, - негромко произнес Оливер. В голосе, приятном и спокойном, прозвучало искреннее сочувствие. Мия протянула ему руку, опекун легонько сжал ее пальцы, и ей показалось, что от его ладони текут едва уловимые ручейки холода, оплетают ее запястье, затекают под рукав траурного платья. – Соболезную вашей потере. Мой брат… - он обернулся к гробам, и Мия сказала:

- Барревильская лихорадка. Здравствуйте, господин Гринн. Все было так быстро, что я не могу прийти в себя.

- Я с вами, - откликнулся Оливер, и его голос прозвучал тепло и сердечно. – Вы не одна.

Кажется, в эту минуту все, собравшиеся для того, чтобы проводить чету Хиденбрандт в последний путь, уставились на них. Даже негромкий шелест разговоров стих. Всем было интересно, как выглядит тот, кто заберет сироту на север – и все, что ей причитается, заодно. Семейный адвокат – вот он, осушил очередную поминальную стопку, держа в руке тарталетку с икрой на сливках – вчера сказал, что до ее вступления в законный брак распоряжаться всем наследным имуществом будет господин Гринн. Мия лишь кивнула – ей было все равно.

Когда родители умерли, она словно заледенела в своем горе. Слезы и крик застыли в ней, закаменели глыбами прозрачного голубого льда на душе – и Мия не плакала, не кричала, не билась в истерике. Да, родители умерли. Да, теперь дальний родственник ее отца приедет и увезет ее с собой. Что-то еще? Может быть, чашку чаю – ну или что там должна говорить барышня из приличной семьи в таком случае?

Это помогало ровно до тех пор, пока она не спустилась в гостиную и не увидела гробы, слуг в траурных камзолах и собравшихся гостей. Тогда ледяной панцирь захрустел и пошел трещинами. Издалека донесся тихий голос губной гармошки – проплыл языком тумана по озерной воде ее души и растаял.

Призраки родителей в зеркалах отступили и беззвучно растворились в холодной глубине. Ушли – не удержать, не вернуть, не дозваться. Мие хотелось кричать.

- Отец говорил, что вы живете на землях Крысиного короля, - сказала Мия и запоздало подумала, что в очередной раз с ее губ сорвалась какая-то недостойная глупость. Благородной девице не стоит говорить о такой ерунде, особенно на похоронах родителей. Оливер едва заметно улыбнулся. В бледном взгляде мелькнул интерес, словно Мия сумела удивить его.

- Верно, - кивнул опекун. - По легенде Крысиный король когда-то жил в моем замке. Вас это пугает?

Теперь среди черного мелькнуло красное – пришел священник в торжественном алом облачении. Мальчики-служки несли за ним золотые чаши для отпевания – скоро в них бросят ароматные комочки благовоний и подожгут. Люди расступились, пропуская слуг: те подняли гробы и медленно понесли к выходу – словно лодки поплыли в темном море туда, откуда еще никто не возвращался.

- Нет, - едва слышно откликнулась Мия. Оливер чуть сильнее сжал ее руку, осторожно повел за гробами, и Мие показалось, что это не похороны, а жертвоприношение: архаическое, тягостное – и древние слепые боги смотрят на них из-под земли, водят безносыми черными лицами, ищут то, что хоть на мгновение может вернуть их к жизни. Они вышли из дома – в зиму, в похрустывающий морозный воздух, пахнущий сеном и собачьей шерстью, к низкому серому небу, и Мия увидела, как слуги осторожно ставят гробы в катафалк. На черно-золотых султанчиках на головах лошадей искрились снежинки.

Глава 2

– Ну вот, Тьерри́, это явно твое дело.

Терри склонился над телом девушки, лежащей на снегу в проулке – мельком подумал, что только коронер Дюбуа называет его по имени на южный манер. Сняв кепи, Дюбуа почесал лысину, и сказал:

– Умерла между полуночью и двумя часами. Ее сюда принесли и бросили. Место сам видишь, какое, тут не скоро найдут. Полностью обескровлена. И виргинальное состояние, – коронер поднял заштопанную темную юбку убитой, – в наличии. Все, как с прошлыми жертвами.

Девушка смотрела на Терри мертвыми глазами вареной рыбины. Покойница была явной южанкой: оливково-смуглая кожа сейчас казалась грязной, толстые темные косы рассыпались извивами змеиных тел. Мутный взгляд словно задавал вопрос в пустоту: “Почему это все случилось? Почему со мной”?

Ночью шел снег – замел все следы, теперь не поймешь, кто нес тело, сколько их было… Терри обернулся: проулок выходил на Горшечную улицу, почти расселенную окраину столицы. Дома таращились заколоченными окнами и забитыми дверями, дымок не поднимался над трубами – немногочисленные оставшиеся обитатели еще спали и не растапливали печей. Горшечную заносило снегом, словно забытую могилу.

Терри ощутил леденящее неудобство – кто-то смотрел на него из глубин холодного темного утра. Кто-то вновь и вновь задавал вопрос, на который Терри искал ответ и не мог найти.

Дело обескровленных девушек было самым настоящим висяком. За два года в столице убили троих, и девицы были из тех, кого не станут искать родные или друзья. Одна – сирота, разносчица пирогов. Пропала прямо с улицы вместе с товаром; потом Дюбуа с привычным для профессии мрачным юмором предположил, что преступник и выпил, и закусил. Вторая была белошвейкой, ее похитили прямо из крошечной подвальной мастерской и вернули туда же, аккуратно положив на белую груду раскроенных рубашек. Третья приехала из деревни, устроилась горничной в семью банковского клерка и на второй день не вышла на работу. И вот четвертая – пока еще без имени, пока еще никто.

Терри со вздохом поправил девичью юбку. Здоровенная бабища, мастерица гильдии проституток, которая и обнаружила тело, причитала неподалеку; Терри разобрал в ее бормотании слова “али чем прогневали тебя, али не любили” и угрюмо узнал в них ту провожальную песню, которую их старая нянька завела, когда гроб с Сарой опустили в яму.

Обескровленных девушек на самом деле было пять. Сара Бренсон, его сестра, оказалась самой первой.

– Да, это мое дело, – согласился Терри и, обернувшись к мастерице гильдии проституток, спросил: – Как вы сюда вообще попали?

Бабища перестала причитать, смахнула со щеки слезы и ответила:

– Дак шла вон, от кумы, вчера по рюмочке выпили. А где рюмочка, там и пять, сами ж понимаете, болезнь души дело такое, утоления требует. Кума у меня еще не переехала, вон в том доме живет, – она махнула рукой куда-то в сторону и продолжала: – И вот иду я от кумы, думаю, хорошо бы трубочку-то закурить. Смотрю, а тут лежит кто-то. Ну, думаю, тут уж не до трубочки, тут какое-то лиходейство свершилось! Добежала до будочника, рассказала ему, что да как. А он говорит: стой давай рядом с мертвячкой, сейчас полиция приедет. Ну вы и приехали, а больше я ничего не видела.

Терри кивнул. На мгновение хмурое утро отступило – снежная легкая рука опустилась на его левое плечо, и он в очередной раз подумал: ничего этого нет. Это просто наваждение, и я рухнул в него, когда потерял единственного родного человека.

Он говорил себе, что лишился рассудка, когда увидел белое обескровленное тело Сары на мостовой возле их убогого домишки. Он говорил себе, что должен жить и работать, должен двигаться дальше – и безумие отступало, но никогда не уходило до конца.

Смотри внимательно, шепнула Сара ему на ухо. Ты найдешь его, я знаю. Тогда все будет хорошо.

Призрак качнулся и заструился в сторону – мимо убитой девушки, мимо коронера и мастерицы гильдии проституток. Терри устало смотрел ему вслед, снова понимая: ему снова загадали загадку, и он не знает, где взять ключи.

Никакой связи между убитыми девушками не было. Все из простонародья, таких во все времена убивали, насиловали, грабили. Таких никто не защищал и не спасал.

– Ваша милость, а у нее ж колечко было, – заметила бабища и сокрушенно покачала головой. – Вон следок на пальце. Сняли да убили ее, голубку, за это колечко.

– Да, я вижу, – кивнул Терри. С обескровленных девушек всегда снимали немногочисленные украшения – следователь, который вел это дело до того, как за него взялся Терри, считал, что это не серийные убийства, а обычные преступления с целью ограбления. На окраинах города убивают и за медный грош, а колечко-то уж точно добыча побогаче.

Терри думал, что убийца собирает коллекцию – маниаки иногда так поступают.

Этот маниак, кстати, был далеко не бедным. Он не перерезал горло и запястья жертв, чтобы спустить кровь: анализатор чар показывал, что здесь в деле замешаны артефакты, и очень дорогие. Артефакты, серебряные пластинки с нанесенными рунами, нужно было часто обновлять, и стоило такое обновление минимум сотню крон – не каждый способен взять и выложить такую сумму.

Каков он, спрашивал призрак Сары, склоняясь над плечом Терри по вечерам. Расскажи мне, каков он.

Тогда Терри отодвигал книгу, откидывался на спинку стула, закрывал глаза и говорил так, словно Сара – живая, настоящая, родная – все еще была рядом, словно это не он сам клал ее в гроб и вбивал гвозди в крышку.

– Обеспеченный сильный мужчина. У него есть свой экипаж – просто так труп на руках по городу не потаскаешь. У него есть достаточно большой дом для того, чтобы оборудовать лабораторию. Я не понимаю только одного: зачем ему нужна их кровь. Зачем ему понадобилась твоя кровь, Сара.

Скорее всего, маниак считал себя кем-то вроде мифического вампира, кровососущего мертвеца, который поднимался из гроба и вредил живым. Значит, при всей своей благородной обеспеченности он был безумен. Значит, его безумие могло прорваться не только в поисках крови – Терри отслеживал все, что происходило в среде столичной знати, искал хоть какую-то зацепку, хоть один случай, но ничего не находил.