Трудно быть гадом

Рон Уизли никогда ещё не чувствовал себя так паршиво.

Этим ноябрьским вечером в поместье Малфоев было холодно и сыро, ветер свободно гулял по коридорам, завывая похлеще хогвартских привидений, огонь из камина почти не согревал, и Рон жался к стене, плотнее кутаясь в чёрную мантию. Маску, которой Пожиратели смерти обычно закрывали лицо, он снял, потому что в ней было трудно дышать и почти невозможно что-либо разглядеть, а вот капюшон натянул сильнее, пытаясь скрыть свои огненно-рыжие волосы. Больше всего на свете ему сейчас хотелось стать незаметным, невидимым, словно он под волшебной мантией Гарри, чтобы никто не бросал на него косых взглядов, не ходили по залу презрительные шепотки...

Предатель. Осквернитель крови. Нищеброд Уизли. Завистливый придурок, который предал своих друзей и перешёл на сторону Того-Кого-Нельзя-Называть. Всего этого в первые месяцы пребывания в стане Пожирателей смерти Рон наслушался с лихвой, и его тошнило едва ли не сильнее, чем тогда, на втором курсе, от заклятия слизняков, ударившего по нему самому. Тошнило от насмешек, презрения, осуждения, ощущения собственной беспомощности и невозможности хоть кому-то выговориться.

Пожиратели презирали его и не скрывали этого. Младший сын нищих Уизли, предателей крови, дважды предатель, перешедший на сторону тех, с кем боролась его семья. Брат и сестра Кэрроу не раз бросали в его адрес насмешки, Нарцисса и Люциус Малфои его игнорировали, а вот Драко при первом появлении Рона в особняке пошёл прямо к нему, нацепив на лицо привычную маску «холодного крутого парня». Но это была всего лишь маска, теперь Рон это ясно видел, и уж Малфоя-то он нисколько не боялся.

– Что, кинул своего дружка, Уизли? Решил переметнуться на сторону тех, кто сильнее? – губы Драко изгибались, словно черви, и Рону нестерпимо захотелось заехать по ним со всей силы, разбить эти бледные кривящиеся губы в кровь, чтобы Малфой с криком боли отлетел к стене. Собрав волю в кулак, он процедил сквозь зубы:

– Пошёл к чёрту, Малфой! Ты ничуть не лучше меня!

– Я не предавал свою семью! – бледное лицо Драко пошло красными пятнами. – А вот ты – предатель! Предавший один раз предаст и другой, слышал такое?

– Тебе, наверное, в кайф пытать людей Круциатусом? – спросил Рон. – Тебе это нравится, да? Ради этого и пошёл в Пожиратели? Посмотрим, как ты запоёшь, когда он велит тебе мучить собственных папашу и мамашу!

Лицо Драко исказилось, он сжал волшебную палочку, и Рон уже готов был отразить удар, но Малфой только выдавил:

– Мы в одной лодке. И тонуть будем тоже вместе. Твой дружок Поттер не простит тебе предательства.

Рон знал, что Драко пытается казаться более крутым, чем есть на самом деле. Он не выносил боли и крови, и пытать людей ему было совсем не в кайф, но лучше уж, по мнению Малфоя, причинять жуткую боль, чем испытывать её самому. И за свою семью – во всяком случае, за высокомерную, всегда мертвенно-бледную Нарциссу, – он действительно боялся. Рон мог бы его даже пожалеть, если бы Малфой не вёл себя как полная мразь предыдущие шесть лет их учёбы в Хогвартсе.

Малфои его не пугали, как и Хвост, который, похоже, вознамерился найти хотя бы одного друга в лице бывшего хозяина. Он так лебезил перед Роном, что того начинало тошнить ещё сильнее, всячески намекая, что не такие уж они и разные, что Рон ничуть не лучше Петтигрю, ведь он так же предал своих лучших друзей.

– Я хотя бы не способствовал убийству младенца! – огрызнулся Рон, когда Хвост стал в очередной раз подлизываться к нему. – И я не убивал двенадцать ни в чём не повинных маглов!

– Как долго ты надеешься оставаться чистеньким? – Петтигрю мерзко захихикал. – Рано или поздно тебе тоже придётся убить – безоружного магла, невинного младенца, твоего лучшего друга или умницу-подружку... а возможно, кого-то из твоей семьи. Как думаешь, сможешь ты поднять палочку против брата или сестры?

– Да пошёл ты! – огрызнулся Рон, которого от этого разговора начало трясти. Хвост снова хихикнул и засеменил прочь, а Рон мысленно схватил себя за шиворот и встряхнул. Нельзя! Нельзя поддаваться эмоциям, нельзя выдавать свои истинные чувства.

Кого он и вправду боялся, так это Беллатрисы Лестрейндж. Черноволосая и кудрявая, с блестящими тёмными глазами и вычурными нарядами, она была совершенно не похожа на родную сестру Нарциссу, элегантную блондинку. До Азкабана она, возможно, была очень красива, но теперь напоминала злую ведьму из маминых сказок, ту самую, что варит похлёбку из маленьких детей. Беллатриса по поводу и без разражалась звонким смехом, скаля потемневшие за время заключения зубы (родители Гермионы пришли бы в ужас, увидев их), сверкала безумным взглядом и чуть что хваталась за волшебную палочку. При первом появлении Рона в поместье Малфоев она с насмешливой улыбкой оглядела его с ног до головы и фыркнула:

– Надо же! Уизли перешёл на сторону Тёмного Лорда! Насколько же тебе плохо жилось в твоей норе, – она явно произнесла это слово с маленькой буквы, – что ты решил предать свою семью? А как же твоя мамочка? Она не будет плакать над тем, что её маленький Рончик покинул её?

– Ты не особо плакала над своим двоюродным братом, – буркнул Рон, и тут же его щёку обожгла хлёсткая пощёчина. Острые ногти Беллатрисы оцарапали кожу, взгляд чёрных глаз, вперившихся в него, был ещё острее.

– Никогда. Не смей. Упоминать. Моего брата! – взвизгнула она. Рон, опешивший от пощёчины, молча кивнул. Как бы ему ни было стыдно это осознавать, он действительно испугался Беллатрисы. Она могла применить к нему Круциатус, отрезать язык, выколоть глаза, и никто не стал бы её останавливать, потому что Беллатриса – могущественная волшебница, одержимая фанатичка и любимица (а ходили слухи, что и любовница) Волан-де-Морта, а Рон – всего лишь осквернитель крови, дважды предатель и расходный материал. «Мусор», – как однажды его презрительно назвала Алекто Кэрроу.