Ты будешь жалеть, что изменил мне

Глава 1

Солнце, величественно и торжественно опускавшееся за бархатную кромку соснового леса, раскрашивало небо над Волгой в оттенки, которые Аня, будучи человеком, глубоко ценящим красоту, назвала бы истинным произведением искусства. Эти переливы от мягкого золотисто-абрикосового до насыщенного пурпурного казались грандиозным прощанием природы с уходящим днём, или, быть может, с чем-то безвозвратно ушедшим в прошлое. Золотисто-розовый свет скользил по панорамным окнам её дома, проникал в просторную, наполненную воздухом гостиную, заливая теплом полированный светлый дубовый паркет и отражаясь от безупречно чистых стеклянных поверхностей. Каждая комната дышала сдержанной роскошью и продуманной функциональностью, демонстрируя ценности своих обитателей: комфорт, эстетику, порядок и незыблемую безопасность. Светлая мебель из натурального дерева, деликатные вкрапления современного искусства на стенах – абстрактные полотна, играющие с цветом и формой. Вазы из муранского стекла, наполненные свежими, ещё влажными от росы цветами из собственного сада – белыми пионами и нежно-розовыми розами, их аромат едва уловимо витал в воздухе. Всё здесь было тщательно подобрано, не оставляя места случайности, спешке или недомолвкам.

Этот дом, спроектированный ею самой от первого наброска до последнего штриха в интерьере, был не просто жильём; он стал воплощением её нового «Я», прочным оплотом, возведённым на обломках непоколебимого прошлого. На обломках мечты о доме у Волги, которая родилась здесь, на этой самой набережной, где они когда-то строили планы на вечность. Аня провела тысячи часов, выбирая каждый материал, каждую фактуру, каждую деталь, стремясь создать идеальное пространство, способное защитить её от любой внешней угрозы. Она вложила в него не только годы упорного труда и все свои сбережения, но и часть своей души, сделав его своей крепостью, своим убежищем. Убежищем от боли, что едва не разорвала её на части, от потери, оставившей зияющую пустоту. Каждая линия, каждый предмет, каждая картина – всё говорило о выверенном вкусе, самодостаточности и, главное, о спокойствии, выстраданном долгими годами упорного труда и сознательного ухода от любой драмы. Стены этого дома, казалось, впитали в себя её стойкость, её решимость: никогда больше не быть жертвой, слепо не доверять, не позволять боли разрушать её изнутри – никогда больше не терять то, что дороже жизни. Здесь она чувствовала себя в безопасности. Так она думала.

Аня, в чёрном, безупречно сидящем на стройной фигуре платье из тяжёлого шёлка, что струилось по телу, подчёркивая изящность её линий, неторопливо расставляла на длинном дубовом столе хрустальные бокалы. Лёгкий блеск полированного стекла ловил в своих гранях игру заходящего света, превращая их в маленькие радуги. Её движения были отточены, легки, отражая внутреннюю собранность и привычку к идеальному порядку. Ничего не должно быть случайным, никаких сюрпризов. Контроль. Это было её кредо. Сорок два года – возраст, когда многие женщины начинают придирчиво рассматривать себя в зеркале, выискивая первые морщинки или увядающие черты. Аня же чувствовала себя на пике: её стремительно развивающаяся сеть бутик-отелей и спа-комплексов процветала, предлагая не только финансовую независимость, но и творческую самореализацию. Она создавала не просто отели, а целые концепции, места силы, куда люди приезжали восстанавливаться и обретать себя. И это было невероятно близко её собственной философии жизни. Её красота стала более зрелой, глубокой, а в светло-карих глазах, обрамлённых густыми ресницами, теперь светилась не юношеская наивность, а мудрость и тщательно скрываемая печаль. Она в совершенстве научилась владеть собой, контролируя каждую эмоцию, каждое движение мимики. Никто, кроме Жени, её сына, не видел её истинной уязвимости, и это было для неё самым важным достижением.

Она взглянула на часы, расположенные на каминной полке: без пятнадцати семь. Гости должны были приехать с минуты на минуту. Лёгкое, почти незаметное волнение – обычное перед любой новой встречей, даже деловой, – скользнуло по сердцу. Это был не деловой приём; это был ужин, организованный по инициативе Жени, её семнадцатилетнего приёмного сына, который настоял на знакомстве со своей новой пассией, Викой, и её родителями. Женя был её гордостью, её смыслом, её самым большим достижением. Умный, воспитанный, удивительно чуткий для своего возраста, он был лучшим доказательством того, что боль прошлого можно переплавить в нечто прекрасное. Для него она сделала бы всё.

— Мам, ну что ты там копаешься? – звонкий, нетерпеливый голос Жени разнёсся из коридора. Через мгновение он появился в гостиной, одной рукой затягивая галстук на белоснежной рубашке, другой пытаясь пригладить тёмные, непослушные волосы. Он был похож на юного льва, готового к охоте, но при этом мило смущённого своей неловкостью. – Вика сказала, они уже выехали. Ну, мам, как я выгляжу? Я не слишком… волнуюсь?

Аня улыбнулась едва заметно, словно таяние льда в бокале, но в душе её что-то сжалось от нежности и тревоги за него. Волнение Жени было так искренне, так чисто. Она подошла к нему, расправила воротничок, поправила узел галстука, её пальцы на мгновение задержались на его шее, ощущая пульсацию молодой крови под кожей.
— Выглядишь великолепно, мой дорогой, – её голос был мягким, но твёрдым. – И волноваться – это абсолютно нормально. Просто будь собой. – Она коснулась его щеки, ощущая молодой жар его кожи. – Ты очень хороший человек, Женя. Вика это оценит. Если, конечно, она настолько умна, насколько ты о ней рассказываешь.

— Она уже оценила, – смущённо пробормотал Женя, и его щеки залились ярким румянцем. – Мам, она такая… классная. С ней так легко. И она такая добрая. И смеётся так заразительно. Я вот думаю… а они увидят, что я волнуюсь?

Глава 2

Напряжение за столом, подобно тонкой проволоке, вибрировало в воздухе, обволакивая собой идеально сервированные приборы. Хрусталь и серебро, белоснежные салфетки – всё это казалось насмешкой над внутренней бурей, что бушевала в душе Ани. Она сидела напротив Дмитрия, справа от неё – Оля, а между ними, как невольные буферы, Женя и Вика, поглощённые своей юношеской влюблённостью. Их искренний смех и робкие касания служили резким контрастом к ледяной вежливости, царившей между взрослыми, словно те жили в разных измерениях.

Аня держала спину прямо, подбородок чуть приподнят, взгляд спокойный, отрешённый. Это была её броня, отточенная годами. Она предлагала блюда – изысканные, но сейчас казавшиеся безвкусными – и задавала дежурные вопросы о дорогах, о погоде, стараясь свести общение к банальным светским фразам. Она чувствовала себя дирижёром оркестра, где каждая нота могла обернуться диссонансом.

— Давно вы здесь живёте, Анна Львовна? – голос Ольги, гладкий, почти ласковый, но с едва уловимой надменностью, пронзил натянутую тишину. Она делала вид, что лишь проявляет вежливое любопытство, но Аня чувствовала скрытый подтекст. – Дом просто чудесный. И вид на Волгу… он, должно быть, очень вдохновляет. Я всегда считала, что у Волги какая-то особенная энергетика. Необыкновенная.

Аня почувствовала, как по ней пробежала дрожь. Волга. Их Волга. Их место, где они с Димой проводили часы, мечтая о будущем, где их обещания были крепче гранита. Теперь это слово, произнесённое Ольгой, словно оскверняло всё, что было дорогим. Это был первый, едва заметный, но очень точный удар. Аня ощутила, как её тщательно выстроенные внутренние стены слегка дрогнули.

— Больше десяти лет, – ответила Аня, стараясь, чтобы её голос звучал безразлично, словно она говорила о незначительных деталях чужой жизни. – Мне нравится здесь. Тишина, природа. Мой бизнес позволяет работать удалённо. Это очень удобно.

— Удалённо… – протянула Оля, смакуя слово. Её глаза прищурились, словно она взвешивала каждый слог. – Это очень удобно, когда нет… привязок. Свободная птица, значит. Не обременённая.

Дмитрий, до этого момента молчавший, лишь изредка бросавший на Аню быстрые, тревожные взгляды, вдруг кашлянул, привлекая внимание.

— Ольга, – произнёс он, его голос был низким и ровным, но Аня уловила в нём предупреждение, почти упрёк. – У Анны Львовны процветающий бизнес. Это результат огромного труда и таланта. Она построила его практически с нуля.

— Разумеется, – согласилась Оля, лишь слегка улыбнувшись. – Успех – это всегда результат труда. Или… удачного стечения обстоятельств. – Она холодно, ехидно улыбнулась, и этот взгляд был направлен прямо на Аню, словно вызов.

Аня сжала вилку в руке, чувствуя, как ногти впиваются в ладонь, оставляя едва заметные полумесяцы. «Удачного стечения обстоятельств». Это был прямой укол. Намёк на её «неудачу» в прошлом. На её трагедию, которая, для Оли, была личной победой. Эта женщина наслаждалась тем, что разбила чужую жизнь, и спустя восемнадцать лет ей всё ещё не хватало подтверждения своей власти. Аня сделала глубокий вдох, сосредоточиваясь на вкусе еды, на аромате вина, чтобы не сорваться, чтобы не показать, что удар достиг цели. Кровь приливала к лицу, но она старалась сохранить невозмутимость.

— А я слышал, вы, Дмитрий Александрович, теперь заведуете кафедрой? – попытался спасти положение Женя, явно чувствуя нарастающее напряжение, хоть и не понимая его истинных причин. Он был слишком чутким мальчиком. – Это так здорово! Мне Вика рассказывала, что вы написали какую-то очень важную монографию по макроэкономике.

— Да, Женя, – голос Дмитрия стал чуть живее, он был рад переключиться на что-то нейтральное, на то, что не имело отношения к Ане. – Действительно, я много лет посвятил экономической теории, моим исследованиям. Университет… он всегда был частью моей жизни. Моим домом, если хотите.

Университет. Ещё одно слово-триггер, ещё один осколок их общей, разрушенной жизни. Для Ани это был не просто ВУЗ, это было место, где началось и закончилось всё, что она когда-либо ценила.

Воспоминание вспыхнуло ярко, словно электрический разряд: Аня и Дима сидят на последней парте в лекционном зале. Он рисует карикатуру на преподавателя, такую смешную, что у неё болит живот от сдерживаемого смеха. Она наклоняется к нему, чувствуя запах его одеколона, такой свежий, такой родной. Их руки переплетаются под столом, его пальцы нежно поглаживают её ладонь. После лекции они бегут по коридору, смеясь, полные планов на вечер – пойти в кино, посмотреть какую-то дурацкую комедию, потом на набережную, слушать шум Волги, смотреть на звёзды, строить планы, обещать друг другу бесконечное будущее. Всегда вместе. Всегда рядом. Он был её миром, её центром вселенной, её будущим. И тогда она верила в это безоговорочно, с наивностью, которую так давно потеряла.

Аня почувствовала, как к глазам подступают жгучие слёзы, но быстро заморгала, отгоняя их. Она не могла позволить себе слабость. Не здесь. Не перед ними, перед теми, кто разрушил её мир, а теперь пришёл посмотреть на руины.

Оля, казалось, наслаждалась этим негласным психологическим поединком. Её глаза скользили по лицу Ани, выискивая малейшие признаки слабости, трещины в её броне.

— Университет – это, безусловно, знаковое место, – промурлыкала она, голос стал чуть слаще, что было тревожным знаком. – Там столько судеб переплетается, столько историй начинается… и заканчивается. Ведь правда, Дмитрий? Особенно когда речь идёт о… студенческих романах. Они ведь такие… нежные и хрупкие. Как весенние цветы, которые быстро вянут. Если их не поливать. Или если… на них просто не обращать внимания.